10. ТВОРЧЕСТВО И САМОАКТУАЛИЗАЦИЯ

Как только я начал изучать определенно здоровых, высокоразвитых, зрелых и самоосуществляющихся людей, мне, прежде всего, пришлось изменить свои представления о творческих способностях. Сначала я отказался от своей стереотипной идеи, что здоровье, гений и продуктивность являются синонимами. Довольно много моих "подопытных", хотя и отличались здоровьем и большими творческими способностями в том особом смысле, о котором я собираюсь говорить, не были творцами в обычном понимании этого слова и не обладали большими талантами или гением. Эти люди не были поэтами, композиторами, изобретателями, художниками. Они даже не занимались творческим трудом. Очевидно и другое – некоторые из величайших гениев человечества явно не были психически здоровыми людьми, например, Вагнер, Ван Гог или Байрон. Некоторые были, а некоторые не были, и в этом нет никаких сомнений. Очень скоро я вынужден был сделать вывод не только о том, что великий талант более или менее независим от психического здоровья или праведности, но также и о том, что мы очень мало знаем об этом. Например, определенные данные указывают на то, что большой музыкальный или математический талант являются больше наследственными, чем приобретенными (150). Отсюда можно сделать вывод, что здоровье и особый талант являются отдельными переменными, между которыми может существовать (а может и не существовать) только очень слабая взаимосвязь. С самого начала нам следует признать, что психология очень мало знает об особого рода таланте, называемом "гений". Больше я ничего не буду говорить об этом и ограничусь более широко распространенным типом творческих способностей, которыми любое человеческое существо наделено от рождения и которые меняются с изменениями в психическом здоровье.

Далее, я очень скоро обнаружил, что, как и большинство людей, мерил творчество категориями "продукции", и, кроме того, я бессознательно связывал творчество только с определенными общепризнанными сферами человеческой деятельности, бессознательно предполагая, что любой художник, любой поэт, любой композитор ведет творческую жизнь. С моей точки зрения к числу людей творческих могли принадлежать только теоретики, художники, ученые, изобретатели, писатели. Я бессознательно считал творчество прерогативой представителей определенных профессий.

Но мои "подопытные" разрушили эти мои представления. Например, одна бедная и необразованная женщина, занимавшаяся только домашним хозяйством и своими детьми, не делала ничего из того, что принято считать "творчеством", на зато отменно готовила, была прекрасной матерью и женой, умела великолепно обустроить свое жилище. Несмотря на то, что у нее было немного денег, ее квартира выглядела очень красиво. Она прекрасно умела принять гостей. Встречи в ее доме всегда превращались в банкеты. Столовое белье, столовые приборы, стеклянную и фаянсовую посуду она подбирала с безупречным вкусом. В этой области она была оригинальной, неожиданной, изобретательной, нестандартной. Я просто не мог не признать ее творческим человеком. Из общения с ней и другими, похожими на нее людьми я понял, что в отлично приготовленном супе больше "творчества", чем в посредственно нарисованной картине, и что, в принципе, приготовление пищи, воспитание детей или поддержание порядка в квартире могут быть творчеством, в то время как поэзия – отнюдь не обязательно; она может ничего не создавать.

Другая моя "подопытная" посвятила себя тому, что лучше всего назвать служением обществу в самом широком смысле этого слова. Она перевязывала раны в больницах, помогала людям, впавшим в депрессию. Причем она не только делала это сама, но и создала организацию, которая могла помогать людям больше, чем одна эта женщина. Еще одним человеком из этой группы был психиатр, "чистый" клиницист, который не написал ни одной статьи, не создал ни одной теории, не провел ни одного исследования, но который находил удовольствие в своей ежедневной работе, оказывая помощь людям в их самосозидании. Этот врач относился к каждому своему пациенту так, словно тот был единственным человеком в мире, наивно и невинно, но с великой мудростью, в духе даосизма. Он никогда не употреблял профессиональный жаргон и не вселял в пациента пустых надежд. Для него каждый пациент был абсолютно уникальным человеческим существом и, потому, совершенно новой проблемой, которую нужно было понять и решить совершенно по-новому. Его успех даже в самых сложных случаях является доказательством его "творческого" подхода к делу (а не стереотипного или ортодоксального). Из общения с другим человеком я узнал, что создание своего предприятия тоже может быть творческим делом. Из общения с молодым спортсменом я узнал, что идеально поставленный "блок" может быть таким же эстетическим произведениям, как и сонет, и что к его применению также можно подходить творчески.

Однажды меня осенило, что некая очень хорошая виолончелистка, которую я автоматически считал "творческой личностью" (не потому ли, что она ассоциировалась у меня с музыкой как творчеством, с творцами-композиторами?), на самом деле просто хорошо исполняет то, что написал кто-то другой. Она была рупором, таким же, каким является посредственный актер или "комедиант". Хороший краснодеревщик, садовник или портной могут иметь больше оснований называться творческими людьми. Я должен был в каждом случае делать особый вывод, поскольку почти любая работа или занятие могут быть как творческими, так и не творческими.

Иными словами, я научился применять слово "творчество" (а также "эстетика") не только к "продукции", но и к людям (характерологически), видам деятельности, процессам и установкам. Более того, я стал применять слово "творчество" ко многим разным вещам, помимо тех, которые большинство людей привыкло считать результатами творчества, вроде стихотворений, теорий, романов, экспериментов или картин.

В результате я пришел к необходимости отделить "особый творческий талант" от "творческих способностей к самоактуализации", которые в большей степени производны от самой личности и которые активно проявляются в повседневной жизни, например, в определенной установке. Творчество самоактуализации можно приблизительно определить как склонность ко всему подходить творчески, скажем, к домашнему хозяйству, преподаванию и т.п. Мне часто приходило в голову, что существенным аспектом такого рода творчества является особый вид восприятия, примером которого является сказочный персонаж – мальчик, увидевший, что король – голый (это также опровергает обычное представление, будто творческие способности обязательно должны привести к созданию какой-либо "продукции"). Такие люди могут воспринимать мир по-новому, конкретно, идеографически и, в то же время, абстрактно, обобщенно, в категоризации и классификации. Соответственно, они в гораздо большей мере живут в реальном мире природы, чем в созданном из слов мире концепций, абстракций, ожиданий, верований и стереотипов, который большинство людей пугает с миром реальности (97, гл. 14). Такой подход Роджерс метко назвал "открытостью ощущениям" (145).

Все мои "подопытные" были относительно более спонтанны и экспрессивны, чем средний человек. Они были более "естественны" и менее сдержанны в своем поведении, которое было более раскованным, непринужденным и более уверенным. Их способность выражать идеи и чувства открыто и без боязни попасть в смешное положение оказалась существенным аспектом творчества в самоактуализации. Описывая этот аспект психологического здоровья, Роджерс подобрал великолепное определение: "идеально функционирующая личность".

В результате своих наблюдений я также пришел к выводу, что творчество самоактуализации во многих отношениях напоминает творчество всех счастливых и живущих в благоприятных условиях детей. Оно – спонтанно, невинно, непринужденно, свободно от стереотипов и клише. Оно представляется состоящим по большей части из "невинной" свободы восприятия и "невинной" раскованной спонтанности и экспрессивности. Практически любой ребенок может воспринимать окружающий мир более свободно, без априорных установок на то, что в нем должно быть, чего в нем просто не может не быть и что есть всегда. И почти любой ребенок может сочинить песню, стихотворение или пьесу, нарисовать картину, придумать танец или игру, повинуясь сиюминутному желанию, без подготовки или планирования.

В этом смысле все мои "подопытные" были творческими людьми. Или, чтобы избежать недоразумения, поскольку эти люди все-таки не были детьми (им было от 50-ти до 60-ти лет), можно сказать, что они либо сохранили, либо вернули себе по крайней мере два главных аспекта природы ребенка, а именно: нежелание "навешивать ярлыки", или "открытость ощущениям", и ничем не ограниченные спонтанность и экспрессивность. Если дети – наивны, то мои "подопытные" обрели "вторую наивность", как назвал это качество Сантаяна. Невинность их восприятия и экспрессивности сочеталась с большими умственными способностями.

В любом случае, похоже на то, что мы имеем дело с фундаментальной, изначально присущей человеческой природе характеристикой, потенциальной возможностью, которая дана всем человеческим существам от рождения, но зачастую утрачивается, подавляется или уродуется по мере того, как человек приобщается к какой-то определенной культуре.

Мои "подопытные" отличались от среднестатистических индивидов и другой характерной чертой, которая делает творческий подход более вероятным. Самоосуществляющиеся люди в известной мере не боятся неведомого, таинственного, непонятного, более того, оно их зачастую привлекает. То есть они выбирают то, что дает им повод задуматься, попытаться его разгадать и стать его частью. Процитирую себя самого (97, с. 206): "Они не пренебрегают неведомым, не отрицают его существования, не бегут от него, не пытаются заставить себя поверить в то, что оно на самом деле им знакомо: они также не спешат преждевременно прибегнуть к дихотомии, организации или классификации этого явления. Они не цепляются за то, что им знакомо, и ищут истину не из отчаянной потребности обрести уверенность, безопасность, определенность и порядок, что в крайней форме мы наблюдаем у людей с травмой мозга (Голдстайн) или у одержимых навязчивой идеей невротиков. Они могут, если этого объективно требует ситуация, быть несколько растерянными, испуганными, анархичными, хаотичными, сомневающимися, неуверенными, неопределившимися, неаккуратными и неточными (все это в определенные моменты вполне желательно в науке, искусстве, в жизни вообще).

Выходит, что сомнение, напряженность, неуверенность, предполагаемая необходимость выполнять принятое решение, все, что для большинства людей является мукой, для некоторых людей может быть приятным стимулом, интересным испытанием, "взлетом, а не падением"

Одно из моих наблюдений в течение долгих лет было для меня головоломкой, но теперь все постепенно начинает становиться на свое место. Это явление, которое я называю разрешением дихотомии у самоосуществляющихся людей. Если быть кратким, то я решил, что мне нужно посмотреть под другим углом на многие противоположности и полярности, которые в психологии было принято считать прямолинейными. Например, взявшись за первую дихотомию, я никак не мог решить, являются ли объекты моего исследования эгоистами или бескорыстными людьми. (Заметьте, как легко мы здесь впадаем в крайность: "или – или". Либо "больше – меньше" – это уже вопрос стиля формулировки проблемы.) Но исключительно под давлением фактов я был вынужден отказаться от этого аристотелевского стиля логики. Мои "подопытные" были эгоисты в одном смысле и совершенно бескорыстны – в другом. И два эти аспекта не только не были несовместимыми, но и сливались в разумном, динамичном единстве или синтезе, подобно тому, что описывал Фромм в своей классической статье, посвященной здоровому эгоизму (50). Мои "подопытные" соединили в себе противоположности таким образом, что я не мог не понять, что рассматривать эгоизм и бескорыстие как взаимоисключающие противоположности значит демонстрировать свой низкий уровень развития личности. Мои "подопытные" сумели превратить в единство и другого рода дихотомию, например, дихотомия "познание versus воление" (сердце versus голова, желание versus факт) стала познанием, "натянутым на каркас" воли. Обязанность стала удовольствием, а удовольствие стало обязательным. Стерлась граница между работой и игрой. Как можно противопоставлять альтруизму эгоистичный гедонизм, если альтруизм стал доставлять удовольствие? Наиболее зрелые из исследовавшихся мною людей были также очень похожи на детей. Те же самые люди, которые отличались сильнейшим эго и яркой индивидуальностью, легко забывали о своем эго, поднимались над своим "я" и сосредоточивались исключительно на решении проблемы (97. с. 232-34).

Но ведь именно это делает и великий художник. Он способен образовать единство из несочетающихся цветов и несовместимых форм. То же самое делает и великий теоретик, когда он соединяет непонятные и противоречащие друг другу факты, чтобы мы могли видеть, что они на самом деле являются частями одного целого. То же самое совершают великий государственный деятель, великий изобретатель, великий родитель. Все они – "интеграторы", способные соединять воедино разные и даже противоположные элементы.

В данном случае мы говорим о способности интегрировать и о взаимодействии между интеграцией внутри индивида и его способностью интегрировать то, что он делает в этом мире. Насколько творчество является синтезирующим, конструктивным, объединяющим и интегрирующим, отчасти зависит от внутренней интеграции личности.

Пытаясь выяснить, почему все это так, я пришел к заключению, что в значительной мере в основе этого явления лежит отсутствие у моих "подопытных" чувства страха. Они значительно меньше привержены какой-то определенной культуре: то есть их меньше беспокоит, что говорят или над чем смеются другие люди. Они меньше нуждаются в других людях и поэтому меньше от них зависят, меньше их боятся и меньше их ненавидят. Но, пожалуй, наиболее важным было отсутствие у них страха перед самим собой, своими импульсами, эмоциями, мыслями. Им значительно легче примириться с самими собой, чем среднему человеку. Это примирение со своим внутренним Я, в свою очередь, сделало более возможным мужественное восприятие истинной природы мира, а также сделало их поведение более спонтанным (менее контролируемым, менее сдержанным, менее спланированным, менее "волевым" и продуманным). Они меньше боялись своих мыслей, если даже это были глупые, безумные или "психопатические" мысли. Они меньше опасались того, что их поведение станет объектом насмешек или неодобрения. Они могли позволить эмоциям захлестнуть себя. А люди средние и невротические, наоборот, возводят стену, призванную защитить их от страха, который по большей части находится внутри их самих. Они контролируют, они подавляют, они загоняют вглубь, они возводят оборонительные рубежи. Они не одобряют свое внутреннее Я и ждут того же от других.

В сущности, я пытаюсь сказать, что творческие способности моих "подопытных" – эпифеномен их большей целостности и интегрированности, которые являются обязательными условиями самоактуализации. Исследовавшиеся мною люди, похоже, сумели прекратить бушующую внутри большинства людей "гражданскую войну" между "глубинными силами" и "силами обороны и контроля". Поэтому они "расколоты" в значительно меньшей степени. Как следствие, большинству из них доступны плодотворная деятельность, радость и творчество. Они тратят значительно меньше времени и энергии на борьбу с самими собой.

Из предыдущих глав читатель знает, что сведения о пиковых переживаниях, которыми мы располагаем, говорят в пользу этих выводов. Пиковые переживания тоже есть нечто интегрированное и интегрирующее, и в какой-то мере, изоморфное интеграции в воспринимаемом мире. На этих "пиках" мы также находим большую открытость переживанию, большую спонтанность и экспрессивность. Кроме того, поскольку одним из аспектов этой интеграции внутри индивида является больший доступ к внутреннему Я и примирение с ним, то более доступными становятся и эти глубинные корни творчества (84).

Первичное и вторичное творчество и их объединение

Классическая теория Фрейда в нашем случае мало пригодна и даже отчасти противоречит нашим данным. По сути, она является (или являлась) психологией подсознания, исследованием инстинктивных импульсов и их чередования. Основания Фрейдовой диалектики сводятся к импульсам и борьбе с ними. Но все-таки решающими для понимания источников творчества (как и любви, игры, энтузиазма, юмора, воображения и фантазии) являются не подавленные импульсы, а так называемые первичные процессы, которые по самой своей сути больше связаны с познанием, чем с волей. Как только мы обратим внимание на этот аспект глубинной психологии человека, мы обнаружим много общего между психоаналитической психологией эго в лице Криса (84), Мильнер (113) и Эренцвейга (39), юнгианской психологией (74) и американской психологией развития личности (118).

Нормальная приспосабляемость среднего, здравомыслящего, благоразумного человека подразумевает постоянный – и успешный – отказ от многих глубин человеческой природы, как тех, что связаны с познанием, так и тех, что связаны с волей. Хорошо приспособиться к миру реальности значит принять раскол своей личности. То есть индивид отворачивается от многих аспектов своего существа, потому что они представляют собой опасность. Но теперь нам ясно, что, поступая таким образом, он многое теряет, потому что эти глубины являются также источником всех его радостей, его способности играть, любить, смеяться и, что самое главное для нас, быть творческим человеком. Отгораживаясь стеной от своего внутреннего ада, он так же отгораживается и от своего внутреннего рая. Крайним проявлением этой позиции является маниакальная личность, холодная, непроницаемая, осторожная, закрепощенная, полностью себя контролирующая, не способная смеяться, играть, любить, доверять, совершать глупости или детские поступки. Ее воображение, ее интуиция, ее мягкость, ее эмоциональность по большей части подавлены или изуродованы.

Психоанализ как терапия направлен прежде всего на интеграцию, объединение личности. Делается попытка избавить индивида от внутреннего разлада с помощью инсайта, чтобы то, что было подавлено, попало в сознание или предсознание. Но, изучая глубинные источники творчества, мы и здесь можем внести свои поправки. Наше отношение к нашим первичным процессам не во всем сходно с нашим отношением к неприемлемым желаниям. С моей точки зрения, самое важное различие заключается в том, что первичные процессы не так опасны, как запретные импульсы. Они в значительной степени не подавляемы ими подвержены цензуре, а, скорее, "забыты", оставлены без внимания, спрятаны (не загнаны вглубь), поскольку мы вынуждены приспосабливаться к суровой реальности, которая требует от нас целеустремленности и прагматизма, а не задумчивости, поэзии, игры. Иначе говоря, чем богаче общество, тем меньше сопротивление первичным психическим процессам. Я надеюсь, что образовательные процессы, которые, как известно, мало способствуют ослаблению борьбы с "инстинктами", могут очень помочь в деле приятия и интеграции первичных процессов, включения их в общую ткань опыта индивида на уровне сознания и предсознания. Обучение искусствам, поэзии, танцам может в принципе сделать очень многое в этом направлении, Такое же значение имеет обучение динамической психологии; например, "Клиническое интервью" Дойча и Мэрфи, книга, написанная языком первичных процессов (38), может рассматриваться как своеобразное поэтическое произведение. Великолепная книга Мэрион Мильнер "О неспособности рисовать" является прекрасным подтверждением моих слов (113).

Наилучшим примером того творчества, общие очертания которого я пытаюсь здесь набросать, является импровизация, вроде той, что имеет место в джазе или в детских рисунках. В меньшей мере я имею в виду те произведения искусства, которые принято считать "великими"

Во-первых, для создания великого произведения искусства требуется большой талант, который, как мы уже знаем, к нашей теме отношения не имеет. Во-вторых, для создания великого произведения искусства требуется не только просветление, вдохновение, пиковое переживание: оно также требует тяжкого труда, большого опыта, беспощадно-критического отношения к самому себе, стремления к совершенству. Иными словами, замысел доминирует над спонтанностью: критическое отношение доминирует над абсолютной терпимостью; строгая мысль доминирует над интуицией; осторожность доминирует над дерзанием: критерий реальности доминирует над фантазией и воображением. Доминируют вопросы- "Это правда?", "Поймут ли это другие?", "Эта структура надежна?", "Она выдержит проверку логикой?", "Какое место она займет в мире?", "Могу ли я это доказать?" Доминируют сомнения, суждения, оценки, холодные трезвые мысли и отбор.

Если можно так выразиться, вторичные процессы начинают доминировать над первичными, Аполлон начинает доминировать над Дионисом, "мужское" – над "женским" Добровольное погружение в глубины нашей природы прекращается, необходимая пассивность и восприимчивость вдохновения или пикового переживания должны уступить место активности, самоконтролю и упорному труду. Пиковое переживание приходит к человеку помимо его воли, но человек сам создает великое произведение.

Строго говоря, я исследовал только эту первую фазу, которая протекает легко и свободно, как спонтанное выражение интеграции, или кратковременного единения внутри личности. Она может наступить только в том случае, если личность способна заглянуть в глубины своей природы, если она не боится своих первичных психических процессов.

Я назову "первичным творчеством" то, что в большей степени порождено первичными, а не вторичными процессами. Творчество, которое основано по большей части на вторичных процессах, я назову "вторичным творчеством". Последнее охватывает значительную часть "мирских вещей", мостов, зданий, новых автомобилей, даже научных экспериментов и литературных произведений. Все они являются, по сути, консолидацией и развитием идей других людей. Это творчество проводит четкую черту между десантником и представителем военной полиции, первопроходцем и фермером. А творчество, которое легко и хорошо использует оба типа процессов, как одновременно, так и в быстрой последовательности, я буду называть "интегрированным творчеством". Оно порождает великие произведения искусства, философские или научные труды.

Заключение

Я думаю, что из всего вышесказанного можно сделать один общий вывод об увеличении роли интеграции (или самообоснования, единства, целостности) в теории творчества. Ликвидация дихотомии посредством преобразования ее в более высокое, более объемное единство равносильна ликвидации "раскола" внутри индивида и укреплению его внутреннего единства. Поскольку "раскол", о котором я говорю, имеет место внутри человека, он представляет собой нечто вроде гражданской войны, борьбы одной части личности с другой частью этой же личности. Так или иначе, если говорить о творчестве самоактуализации, то похоже, что оно в большей мере порождается слиянием первичных и вторичных процессов, чем системой подавления запретных импульсов и желаний, или цензуры над ними. Разумеется, существует вероятность того, что защитная реакция, порожденная страхом перед запретными импульсами, подтолкнет первичные процессы к тотальной, панической войне, затрагивающей всю глубинную природу человека. Но мне представляется, что такая тотальная война, в принципе, не является неизбежной.

В общем, в творчестве самоактуализации на первом месте стоит личность, а не ее достижения, которые рассматриваются как эпифеномены, порожденные личностью и потому вторичные по отношению к ней. В такого рода творчестве выделяются такие качества характера, как храбрость, отвага, свобода, спонтанность, ясность, интеграция, примирение с самим собой. Все они создают возможность для творчества самоактуализации (в обобщенном понимании), которое выражается либо в творческой жизни, либо в творческом подходе, либо в самой личности творца. Я также считаю, что главным качеством такого творчества самоактуализации является его экспрессивность или бытийность, а не его способность разрешать проблемы или создавать "продукцию". Творчество самоактуализации – это "излучение", которое пронизывает всю жизнь, невзирая ни на какие проблемы, подобно тому, как веселый человек "излучает" веселье, даже не ставя перед собой такой задачи и не осознавая этого. Это излучение подобно солнечному свету; солнце тоже светит всем, его свет дает возможность расти всему, что способно к росту, и бесполезно тратится на камни и прочие не способные к росту вещи.

И последнее. Я вполне осознаю, что пытаюсь разрушить общепринятые концепции творчества, не предлагая взамен свою четкую и точную концепцию. Творчество самоактуализации трудно определить, потому что иногда оно представляется синонимом самого психического здоровья, как говорил Мустакас (118). И поскольку самоактуализация (или психическое здоровье) не может не определяться как превращение в более полноценного человека, как Бытие самим собой, то похоже на то, что творчество самоактуализации почти синонимично главному аспекту, или основной отличительной характеристике самой сущности человеческой природы.

1-2-3-4-5-6-7-8-9-10-11-12-13-14-15-16-17-18-19-20