21.03.87

Да, прав был Шиллер, когда говорил, что игра есть подлинный человеческий способ существования, и кто не играет – тот не человек. Игра – мощная штука. Вы хотите узнать, как живет миллионный город? Соберите работников вашего городского хозяйства на игру в один зал, поглядите на них 5-8 дней, и вы будете знать, что такое город. Если я хочу посмотреть, как будет работать тот или иной коллектив – преподавателей или работников АЭС, я включу их в игру. Если вы хотите организовать психологические исследования людей и групп, давайте устраивать игры, имитирующие реальную ситуацию, и вы увидите людей в концентрированной форме – так, как вы их не увидите ни в одном психологическом эксперименте.

Скажем, я хочу организовать и спроектировать игру на жизнь большого города, – Одессы, например. Первым делом я снимаю схему с основных функциональных мест служб управления городом, то есть задаю некую функциональную структуру. А затем я совершаю другую процедуру, приглашая людей придти на игру и занять свои места. После чего я приглашаю их начать работать так, как они работают на этих своих функциональных местах. Тем самым я получаю имитационную систему, в которой старая структура воспроизводится в новой форме, форме игры. Я объясняю присутствующим, что они находятся в игре, и поэтому чинопочитание не требуется: каждый должен работать как независимая личность, не спрашивая себя, что его начальник на этот счет подумает. Это игра, и каждый должен работать так, как он может.

Таким образом, я воссоздаю что-то из старой структуры в модифицированном и измененном виде, не имея при этом границ и критериев различия между старым и новым, воспроизведением старого и созданием нового. Фактически я воссоздаю новую структуру деятельности, а тематически предлагаю людям поиграть в известные им старые вещи: воспроизвести повседневную жизнь большого города. Конечно, город – это много чего; это транспортная сеть, канализация, вода, магазины и все прочее. Ничего этого в зале нет, – есть только люди с их способностями. И они имитируют управленческие системы города Одессы. Именно имитируют, а не моделируют, поскольку для моделирования требуется познание существующей системы-оригинала, а для имитации не требуется. И не надо думать, что задаваемая мною функциональная структура игры есть изображение того объекта, с которым я собираюсь иметь дело.

Вот, к примеру, проводили мы игру на КАМАЗе. Люди там грустили-грустили, потом пришли уже совсем в полный аут, а потом начали говорить. Один управленец говорит: "Георгий Петрович, что вы хотите получить? Вы собрали управленцев и заставляете нас думать, имитировать управленческую работу. Но на КАМАЗе нет никакой управленческой работы, никакого управления". Я говорю: "Как так?" Он говорит: "А вот так, просто нет. Поэтому вы ищете то, чего нет". Лиха беда начало, были там преподаватели ИПК Минавтопрома, которые должны повышать квалификацию. Один набрался храбрости, выходит и говорит: "Георгий Петрович, нет в нашем ИПК и вообще, по-видимому, в ИПК страны, работы по повышению квалификации, потому что никто не знает, что это такое". Спрашивается, если я имитирую нечто и выясняется, что люди уже давно не знают, что это такое, то что я воспроизвожу? Я понятно ставлю вопрос?

Собрав людей на игру, я говорю: давайте поиграем. И они начинают играть. А через 10 дней я говорю: теперь давайте подведем итоги и постараемся понять, что у нас произошло. Мы с вами во что должны были играть? В систему оргуправления на КАМАЗе. Что мы получили, все видели? В номерах там у себя плакали? Плакали. Вот теперь давайте и сделаем вывод, что на КАМАЗе системы управления не существует. Здесь люди начинают рвать на себе волосы: как так нет? Как так нет? Ну плохая, ну не очень совершенная, но все-таки есть. Я говорю: извините, но вы сами себе врете, потому что правды боитесь. Нет на КАМАЗе системы организации, руководства и управления, как нет ее и на других производственных предприятиях. И вы все это видели воочию.

Голос – Но ведь воссоздавая систему управления городским хозяйством Одессы вы брали ее не с потолка.

ГП – Я организовывал и проектировал игру. И должен был для этого имитировать жизнь города. Но я при этом не ставил задач имитации жизни города, – я организовывал игру.

Вопрос – Что, на самом деле этих связей не существует?

ГП – Конечно, не существует.

Голос – Получается тогда подобие игры в бисер.

ГП – Естественно, но не подобие, а прямая игра в бисер, только развернутая на полную катушку.

Голос – Так это просто что-то вроде общего метода обучения для управленцев.

ГП – Простите, но чтобы сделать из этого метод обучения, надо еще работать и работать. Для этого же надо, чтобы преподаватели вузов знали, что такое обучение, а они этого не знают, и работы этой не делают. А поэтому и я не знаю, между прочим, и тоже не делаю. И в этом смысле я очень честный, я говорю: мы с вами поиграем. А дальше смотрю, что получается. Поскольку, я рассуждаю, если люди могут что-то делать, то они будут делать то, что они могут. Они и делают то, что могут. Но мне-то важно, чтобы они увидели то, что есть, и выкинули из головы все свои предрассудки, догмы и мифы о том, что они могут работать или что у них есть город. Или что они могут преподавать и знают, что это такое. Или что они могут повышать чью-то квалификацию, тогда как на самом деле только болтают: "квалификация, квалификация", – и на этом все заканчивается.

Сейчас, во времена перестройки все время фиксируется и обсуждается тот факт, что огромная часть людей не работает, а только делает вид, что работает. Нередко считают, что это происходит потому, что люди нехорошие, распустились, надо с ними построже. На страницах газет проскакивает и та мысль, что людей надо экономически стимулировать: мол, премию будем платить, и они будут делать дело. Может быть и вы так думаете? С моей точки зрения ситуация куда сложнее. Я делаю то, что я делаю, и имею за это минимальную зарплату; но даже если мне будут платить в сто раз больше, я все равно буду делать то, что я могу, и ничего больше. И если я осуществляю на работе фиктивно-демонстративную деятельность, то будут мне платить в сто раз больше, – я все равно буду осуществлять фиктивно-демонстративную деятельность. (...)

Теперь я возвращаюсь к ситуации 1979 года, когда нами было получено задание провести программирование комплексных исследований, обеспечивающих разработку ассортимента товаров народного потребления для Уральского региона. Что такое ассортимент, неизвестно. Таким образом, мы не имеем представления о продукте, который получим, не говоря уже о критериях качества этого продукта. И я настаиваю все время, что реальные проблемные ситуации, – ситуации, которые заставляют нас двигаться вперед, – только так и могут быть сформулированы: иди туда, не знаю куда, принеси то, не знаю что. И это есть не насмешливая, а единственно реальная формулировка заданий в проблемных ситуациях.

Сейчас, например, у вас занимается такой проблемой паводковая комиссия, Она должна сделать все, что обеспечит вас от паводка. Поэтому она ничего не делает. Почему? Да потому, что она не знает, что надо делать. Поэтому задания даются, как мне вчера разъяснили, примерно следующим образом: ну, ребята, вот вам повязки, топоры, лопаты, пройдите по этой улице, кустики все срежете, мусор уберите, чтобы он не всплывал. – А куда убрать? – Рядом положите. Потому что никакой организации управления, организации действия нет. Ведь для того, чтобы совершать действия, надо самоопределиться и цели поставить. А мы вообще в жизни целей не ставим. И что это такое – цели, не знаем. И как цели ставить тоже не знаем. Мы живем, транслируясь изо дня в день, а не целевым образом. И психологи должны вроде бы очень ясно понимать, что цели есть внешнее, вторичное, а вообще-то мы живем бесцельно.

Итак, в 1979 году нам надо было за месяц и десять дней спроектировать нечто новое и непонятное – игру на тему "программирование", сформировать команду игротехников или организаторов, а затем провести саму игру. Что важно, никто из приглашенных участников не имел опыта программирования научных исследований и разработок, поскольку такого опыта, равно как и работающих методик программирования, вообще не было. Поэтому пригласить людей, которые могли бы программировать, я не мог. Конечно, у нас были кое-какие наработки по части теории и теоретической методологии программирования, а некоторые из пописывающих думали, что они собаку на этом деле съели и понимают, что такое программирование. Но реального опыта работы ни у кого не было.

Началось первое, для меня очень значимое обсуждение. Мы знали, что должны идти вперед и сделать то, чего никогда не делали, но на этот вопрос, – что и как мы должны делать, – мы отвечали: не знаем. Это первый и очень важный момент, свидетельствующий о том, что мы выходим на реальную ситуацию развития. Далее я рассуждаю очень просто: единственное, что мы имеем для того, чтобы сделать то, что нам нужно, это люди с их профессиональными знаниями и умениями – методологи, проектировщики, социологи, психологи и другие научные исследователи. Но эти люди не могут делать то, что нам нужно, программировать комплексное научное исследование, несмотря на то, что некоторые из них знают или думают, что знают, как это делать. Они и сами говорят – "нет, не можем", – хотя и знают, что это такое. И это опять очень важный момент. Единственное, на что мы можем рассчитывать, это на то, что люди разных профессий, специальностей, направлений и способностей, собравшись вместе в условиях игры, начнут изменяться или развиваться, двигаясь в каком-то новом направлении, на котором и будет получен искомый неизвестный нам продукт. Но для того, чтобы мы могли это сделать в ходе совместной работы, мы все должны, – и это тоже очень важный момент, – преодолеть себя, отойти от своей проектной (исследовательской, искусствоведческой, социологической и т.д.) точки зрения и практики работы, то есть распредметиться. Распредметиться – значит вынуть из себя свои привычные, освоенные, профессионально отработанные предметные структуры мышления и деятельности, раздробить их на кусочки, а потом из этих разнообразных кусочков проектной, исследовательской, методологической работы сложить мыследеятельность программирования.

Англичане, работающие в Тэвистокском институте человеческих отношений называют это "размораживанием". Их исследования показывают, что подавляющее большинство людей, как минимум 93% уже с одной этой задачей размораживания-распредмечивания не справляются, работая, как они говорят, на основе фундаментальных допущений, – коммунальных, как правило. То есть когда у них возникают трудности и они не могут осуществить работу, скажем, по программированию, они начинают предполагать, что их руководитель строит им козни, или что руководитель дурак и дал дурацкое задание, или еще что-то в этом роде. Помните "Воронью слободку" у Ильфа и Петрова? Там была одна всегда закрытая комната, в которой жил летчик, летавший на Северный полюс. Этот летчик жил подлинной социокультурной жизнью, а остальные жильцы решали свои коммунальные проблемы, вечно обсуждая вопрос о лампочке, не потушенной в туалете. Так вот, англичане зафиксировали, что как минимум 93% людей живут на уровне этих коммунальных отношений, никогда не поднимаясь до содержания.

93% – это у них там, за бугром. А сколько у нас, я не знаю; данные эти, как я понимаю, засекречены. Могу говорить только о том, что проявилось в нашей игре, а именно, что в условиях новой поставленной задачи выйти на содержательную работу способны лишь единицы. И если из ста двадцати играющих пятнадцать работает по содержанию, значит вам повезло и у вас очень сильная компания. Ведь чтобы приступить к осуществлению такой работы надо в условиях коллективного взаимодействия вынуть из себя свои собственные структуры мышления и действия, проанализировать их, "размельчить", а затем сложить из них новую мыследеятельность, то есть вступить на путь развития. Это мучительная работа, требующая самопожертвования. Вступая на путь развития, человек должен знать, что он будет страдать, и ничего, кроме страдания, у него не будет. Но одно дело страдать в результате сознательно принятого решения; а когда страдать вынуждает ситуация, это обязательно создает коммунальный контекст. Тогда люди начинают обижаться друг на друга и наряду с ситуацией игры возникает ситуация расцвета коммунальных конфликтов, коммунальных отношений. С этим приходится мириться. И теперь надо осуществлять невероятно жесткое организационное действие, чтобы всю эту коммунальщину пресечь, сделав очевидной, видимой и противной. Так, чтобы каждый испытывал отвращение к этому способу жизни.

И уже затем надо создавать поле содержания, чтобы каждый человек чувствовал себя включенным в этом поле смысла или содержания. Когда вы участвуете в какой-то мыслительной работе и содержание ее движется, у человека появляется чувство огромного удовлетворения – мы постоянно наблюдаем это в играх. Нередко спрашивая себя потом, как нам удалось провести эту игру и остаться в живых, мы находим лишь один ответ: когда мы выходим в план содержания, и участники начинают видеть, что содержание движется, они работают и смертоубийства не происходит...

Итак, мы с вами прервались на том, что реальных людей для проведения работ по программированию у нас не было. Не было и людей, способных нас обучить этому, передать нам свой опыт и методики. Поэтому единственное, на что мы могли рассчитывать, – это возможности и способности людей к саморазвитию в условиях проблемных ситуаций; а игра есть не что иное, как коллективная проблемная ситуация. Смысл развития состоит в том, что люди должны вынуть из себя свои средства, методы, способности, положить перед собой на стол и начать их разбирать и описывать, а затем и конструировать из них нечто новое; сконструировав же это, надеть его на себя в качестве своих новых способностей, решений и навыков и начать осуществлять коллективно то, чего раньше они не могли и не умели делать ни коллективно, ни порознь. Помните, как говорил барон Мюнхгаузен: если я с лошадью попал в яму и никто мне помочь не может, я хватаю себя за волосы и вытягиваю вместе с лошадью, зажав ее ногами; руки у меня ничего, крепкие, а главное – я еще соображаю. Так вот это соображение есть непременное условие такого развития. Но все это должно быть организационно оформлено.

Фактически, речь идет о принципе трех "с". Прежде всего надо вызвать самодеятельность людей, потом перевести эту поначалу хаотическую самодеятельность в самоорганизацию их как коллектива и уже затем в саморазвитие. Но все эти процессы могут возникнуть осмысленно только в условиях организации. Но, опять-таки, организации, возникшей на базе самодеятельности, а именно, – кто-то должен взять на себя ответственность за происходящее и сказать: "Если не я, то кто же это будет делать?" Должны появиться такие люди, которые понимают, что если не они, то никто этого делать не будет. Они берут на себя ответственность за происходящее и начинают выступать в функции и роли организаторов. И вот тогда, в условиях этих организационных действий, пусть пока очень неумелых и хаотичных, начинают формироваться самодеятельность, самоорганизация и саморазвитие. Вот это вроде бы и надо обсуждать. (...)

Мне тут задали в перерыве один очень точный вопрос: вы что, хотите познакомить нас с игрой как с фактом, чтобы мы ориентировались, или вы хотите нам что-то объяснить и передать? Конечно, только познакомить и рассказать, что такое существует – на большее я не могу претендовать. Тем более, что про игру даже рассказать нельзя. Игру надо прожить. И если бы я был последователен, я должен был бы сказать: играть надо, и тогда вы поймете, что это такое. Но я не последователен и начинаю рассказывать вам об игре в порядке общей ориентации, надеясь, что вы что-то поймете. Теперь я перехожу к регламенту.

В настоящее время мы проводим игры в достаточно благоустроенных пансионатах. Разработав структуру игры, мы помещаем людей в новое место, и они начинают работать днем и ночью. Люди, которых обязали работать в служебное время, в дальнейшем с 19 до 5 часов или с 20 до 6 ничего не могут создать в принципе, по условиям организации своего труда. Поэтому, если мы хотим что-то делать, мы должны вырвать их из привычной производственной структуры, чтобы люди выкладывались на полную катушку, до одури. Но при этом надо организоваться.

С 10 до 13 часов люди расходятся по группам; группы должны быть достаточно маленькими, оптимальное число для такой работы – семь плюс-минус два человека. Когда проблема обсуждается в группе из 9-10 человек, происходит расширение пространства дискуссии и все включается в работу. Говори, сколько хочешь, – в этом отношении у нас на играх нет никакого регламента. Если у человека есть мысли – пускай говорит. И оказывается, что эта неизбежность все время разговаривать, обсуждать и рождать новые идеи – очень мощный стимул; но это невероятно тяжело. У человека очень продвинутого, имеющего ученые степени, идей хватает на три часа, ну, на пять часов, а дальше он должен создавать уже что-то новенькое.

Потом обед. А с 15 до 19 часов все собираются на общее заседание. Происходит коллективно-групповая работа, группа против группы. И каждому надо показать, чего он стоит. При этом никаких методов, способов оценки нет. Поскольку, как говорил Декарт, истина очень очевидна: если группа работает сильно и лучше других, то это видно, и никаких критериев не нужно; а работают все на общий результат. Так происходит общее пленарное заседание, где сталкивается то, что происходит в группах. От мозгового штурма эта работа отличается тем, что критика нам столь же необходима, как и сами идеи, и поэтому все время разворачивается система критики.

Потом мы идем ужинать. А с 20 до 23 часов идет рефлексия и анализ того, что произошло. Это очень важный момент. Пока не произошло рефлексивной фиксации того, что было, и того, чего не было, можете считать, что в вашей жизни вообще ничего не произошло. Нечто начинает существовать лишь после того, как вы отрефлексировали и сказали себе, что было и чего не было. Именно в этой рефлексии создается объективная действительность, – объективность задается рефлексией, рефлексивной зашнуровкой прошлого действования, которое создает поток жизни. Если мы не проделали этой работы, то нам нечего сказать. Кстати, это происходит буквально со всеми. Прокрутились день-два на игре, спрашиваешь у них: а что у вас было? Отвечают: "Ой, как здорово, как интересно!" А что было-то? Не знаем. Потому что рефлексии не было. И поэтому имеется огромная разница между мыследеятельностью и потоком жизни, который есть, с одной стороны, все, а с другой стороны, ничего. Не осуществляя непрерывного мыследействования, вы только делаете вид, что что-то делаете, поскольку все это становится объективным и начинает существовать лишь после того, как вы задали себе вопрос: что я делал и зачем, – и ответили себе на него.

В конце 20-х годов в голодном Харькове А.Н.Леонтьев занимался исследованием наглядно-деятельного мышления у школьников, и А.В.Запорожец проводил в связи с этим серию экспериментов. Все было хитро придумано – висит масса ниток, ребенок должен подойти, потянуть за одну из них и достать конфету. Но для того, чтобы выяснить, за какую нитку тянуть, надо мысленно проследить все движения конфеты до конца, а если просто дергать наугад, то вся эта система моментально запутывается. Где-то с пятого-шестого раза большая часть детей научилась все это просматривать и получать конфету. Кроме мальчика Васи, который был самым активным, лидером всей группы. Он сразу бежал к ниткам, начинал дергать, запутывал все, а потом начинал реветь, орать и топать ногами. Десять занятий прошло, пятнадцать, – Запорожцу все это надоело. Он говорит: Вася, что ты делаешь? Все уже получили свою конфету, подумать надо. Думать некогда, – отвечал мальчик, – конфету надо доставать.

Мне вспомнилась эта история, когда пришлось проводить игру с людьми, которые должны были стать начальниками управлений строительства атомных станций. Дело было сложное, с атомным строительством у нас не получалось, надо было организовывать его по-новому. Вот и собрали этих людей в Москве с тем, чтобы переделать им идеологию мышления. Я заказал в министерстве все нужные материалы по станциям, выкладываю на стол и говорю: возьмите, что вам нужно – чертежи, проекты, посмотрите как организовать строительство АЭС. А они на меня смотрят и говорят: в условиях производства этого делать некогда. У нас их привозят на строительство, тут же кладут в архив и никто никогда туда не заглядывает. Лишь один раз пришлось это сделать. Вели мы строительство, деньги кончились, а мы и половины не сделали. Ну, полезли мы в эти чертежи, всю проектную механизацию выяснили, – оказалось, что проектировщики-гады, реакторы забыли включить в смету. Да, был один случай, а обычно мы зовем людей, которые делали это, умеют делать, и они нам делают, – что вы к нам пристаете с проектами. Мальчик Вася представляет идеологию мышления нашего времени: думать некогда. (...)

1-2-3