В 1900 году Фрейду крайне не везло. Его мучило чувство неудовлетворенности. Он завидовал Флису, богатому и уверенному, процветавшему в своем прогрессивном городе, а письма, которые он слал в Берлин, были пронизаны жалостью к себе. То, что он знал себя, не помогало ему справиться с "невротическими колебаниями настроения", как он их называл - равно как и с тревогой по поводу денег: "Я чувствую себя опустошенным", "Моя спина заметно согнулась". Каким же он был глупцом, что мечтал о свободе и благополучии, - стонет он, - просто потому, что написал книгу о сновидениях! Он зарабатывал довольно большие деньги - пятьсот флоринов в неделю. Если это и поднимало его настроение ("деньги для меня - веселящий газ", как однажды сказал он Флису), эффект был преходящим. Тяжелая работа с пациентами вызывала в нем чувство усталости и тоску по "солнцу, цветам, синей воде, совсем как в молодости". Как многие врачи, он не питал к пациентам особенно теплых чувств и видел в них своих "мучителей". Свободное время он описывает с горькой иронией. Он - "ищущий удовольствий обыватель", который посвящает себя фантазиям, игре в шахматы и чтению английских романов. Крепкие сигары он себе не позволял, алкоголь (как он решил) ему не помогал, что же касается плотских удовольствий, "я перестал заводить детей". Если бы у него было больше денег или было бы с кем поехать в Италию этим летом... Если бы он только мог избавиться от утомительной дружбы Брейера! Он хочет купить металлическую шкатулку, которую однажды видел в витрине магазина в центре Вены, но во время прогулок не может найти этот магазин, а посмотреть его адрес в телефонном справочнике постоянно забывает. Наконец он заставляет себя найти это место и обнаруживает, что магазин находится совсем рядом с тем зданием, где живут Брейеры. То есть - он в запретной зоне, и его бессознательное избегало этого места. Если в письмах Фрейда все верно, он практически ничем в этот год не занимался - лишь вел полураститсльное существование, беспокоился и старел. День рождения в мае 1900 года он отметил со словами: "Да, теперь мне действительно сорок четыре - я старый, немного жалкий на вид еврей". Семья настояла на том, чтобы отпраздновать это событие, но Фрейд был очень занят присыпанием головы пеплом и сообщил Флису, что для него было бы "достойным наказанием", если "ни одна из неизведанных областей психической жизни, в которые я ступил первым, не будет носить моего имени и подчиняться моим законам". Иногда меланхолия отступает. Когда создается впечатление, что научное сообщество наконец принимает Флиса с его идеями о периодичности, Фрейд мечтательно говорит, что было бы очень приятно увидеть, как критики друга возьмут свои слова обратно.

Такое злобное ликование, такая удовлетворенная жажда мести играет в моем случае важную роль. Пока мне редко выпадало отведать этого блюда. Так что я присоединяюсь к тебе.

Семья Фрейда начало лета провела в "Бельвю", куда он ежедневно ездил с Берггассе. Это место вызывало в нем приятные воспоминания о сне Ирмы. Он мечтал о мраморной табличке, которая когда-нибудь увековечит это событие. Больше его практически ничего не радовало, если не считать семейных дел, в частности, визита манчестерских Фрейдов - его сводного брата Эммануила с сыном Сэмом. Они олицетворяли собой другую жизнь, которую Зигмунд мог бы вести в сельской Англии, где евреям позволяли жить спокойно, а в городской ратуше не заседал мэр Люгер, раздувавший уголья расизма. Эммануил "привез с собой настоящий глоток свежего воздуха, потому что он замечательный человек, живой и умственно энергичный, несмотря на свои шестьдесят восемь или шестьдесят девять лет. Он всегда был мне дорог". Сэму было тридцать пять - еще один интересный представитель английской ветви семейства. Гости поехали оттуда в Берлин, "теперь семейную штаб-квартиру", куда перебралась из Нью-Йорка Анна Бернейс с дочерьми. Фрейд увиделся со всеми троими в Вене и нашел их настоящими красавицами, развитыми не по летам, как американки, и очень обаятельными. Так иногда собственная семья производит на тебя хорошее впечатление". Отчасти недовольство жизнью Фрейда было позой, защитной реакцией, суеверным нежеланием показать, что он счастлив. Флис знал об этом больше, чем остальные, потому что он уже много лет был доверенным лицом Фрейда. Фрейд испытывал в его дружбе чуть ли не физическую потребность. Трудно поверить, что он боялся Флиса, но, возможно, он боялся его потерять. Получив лестное письмо от Флиса, в котором тот, видимо, подчеркнул положительные стороны жизни в "прекрасном одиночестве", Фрейд отвечает (в мае 1900 года), что он бы не возражал, "если бы это не зашло так далеко и не относилось бы и ко мне и к тебе". Он добавляет:

Я знаю, если учитывать статистику человеческого горя, как мало человеку достается хорошего. Но ничто не заменит мне отношений с другом, которые так нужны части меня - возможно, более женственной части.

Фрейд восхищался Флисом как смелым ученым, новым Кеплером, который может изменить видение мира всеми людьми. Или же он хотел этим восхищаться. Возможно, Флис не отвечал ему тем же. Быть может, Фрейд был слишком большим романтиком для трезвого ученого Флиса. Теория биологических ритмов и периодов, с точки зрения Флиса, была настоящей наукой, и Фрейд всегда признавал это, хотя его больше интересовало, как можно применить теорию к его семье: в какие дни дети могут заболеть, мужчины будут иметь наибольшие творческие способности, а женщины с наименьшей вероятностью могут забеременеть. Он интересовался именно этими "прекрасными нововведениями". Некоторые идеи Флиса имели очень большое значение для Фрейда, в том числе понятие о сексуальности детей и внутренней бисексуальности человека. Но за восторженным вниманием Фрейда к идеям Флиса всегда стояло эмоциональное увлечение автором этих идей как человеком. Причем на уступки в этих отношениях шел именно Фрейд. Существует письмо от 1899 года, в котором он вспоминает прогулку возле Берхтесгадена, где "ты был, как обычно, слеп к красотам природы и вместо этого с пылом рассказывал о трубах Маннесманов [немецкое инженерное изобретение 1890-х годов]. В то время я почувствовал себя подавленным твоим превосходством". Их отношения должны были скоро измениться. Возможно, им обоим пришло в голову, что психология одного и биология второго несовместимы, хотя в письмах они этого не упоминали. Летом 1900 года во время недолгого совместного отдыха в горах они поспорили о своих идеях. С этого момента дружба начала остывать. По словам Флиса, причиной стал его друг. Фрейд никогда не говорил прямо об этой встрече. В письмах до ссоры содержится очень мало информации. В одном он говорит, что они начинают отдаляться круг от друга, и винит в этом расстояние, разделяющее их. В другом Фрейд выказывает раздражение тем, что друг советует ему узнать больше о назальной терапии. Возможно, это недовольство вышло на поверхность, когда они встретились и Флис начал говорить то, что не нравилось Фрейду. Наверное, тому, что автор "Толкования сновидений" мог выслушивать от автора "Связи между носом и женскими половыми органами", существовал некий предел. Возможно, причины разрыва были более серьезными. Друзья договорились о встрече за несколько недель. Они собирались провести вместе четыре дня, со вторника, 31 июля, до субботы, 4 августа, в австрийском Тироле под Инсбруком, до того как приедут "женщины" (предположительно, Марта и Минна) и Фрейд отправится с ними в Италию. Фрейд с Флисом отправились к альпийскому озеру Ахензее, расположенном на высоте девятисот метров над уровнем моря. Скорее всего, они сняли номера в одной из гостиниц на берегу озера, "Зеешпитц" или "Схоластика". Оттуда отдыхающие могли отправиться после завтрака к вершине и, пройдя еще около километра, оказаться там к полудню. Это была пустынная скалистая местность с крутыми склонами, с которых можно было сорваться, и глубоким озером у подножия гор, где можно было утонуть. Позже Флис говорил в частных беседах, что Фрейд хотел его там убить. На людях, что вполне понятно, ничего подобного он не говорил. В своем повествовании о ссоре, опубликованном в 1906 году, Флис просто заявляет, что у Ахензее Фрейд "применил ко мне силу, что сначала показалось мне странным". Флис вспоминал, что к такому взрыву негодования Фрейда привели его слова о том, что на психику действуют "периодические процессы", они влияют на состояние ума пациента, а значит, ни внезапные ухудшения состояния, ни его

улучшения нельзя приписать только психоанализу". Неудивительно, что это так вывело из себя Фрейда. Ему сказали, будто все, что он делает как психоаналитик, подчиняется всеобщей схеме биоритмов. Флис видел в нем только завистливого коллегу во власти "личной вражды". Он упоминает, как однажды услышал от Фрейда такие слова: "Хорошо, что мы друзья. Иначе я бы лопнул от зависти, услышав, что в Берлине кто-то делает подобные открытия!" Флис, "пораженный", рассказал об этом своей жене Иде, которая любила Фрейда не больше, чем он ее. Своей семье и по меньшей мере одному другу Флис рассказал другое: когда они гуляли у Ахензее, Фрейд хотел незаметно толкнуть его, чтобы тот упал или утонул, и выдать это за несчастный случай. Этот факт раскопал Питер Суэйлз,

услышавший его от дочери Флиса в 1981-1982 годах, когда той было уже больше восьмидесяти. Еще два человека подтверждают, что Флис рассказывал об этом, и неизвестно, было ли это только предположением Флиса, или у Ахензее действительно что-то произошло. Если это всего лишь предположение, сразу ли оно пришло Флису в голову или только по прошествии времени? Флис, обидчивый и агрессивный, какими иногда бывают слабые люди, возможно, страдал от мании преследования. Несколько лет спустя Фрейд говорил, что у Флиса "развился тяжелый случай паранойи после отказа от дружеских чувств по отношению ко мне"*. Но была ли это паранойя или осторожность? В "Толковании сновидений" описывается один сон Фрейда, намекающий на смерть Флиса. Фрейд даже упоминает о нем в одном из писем: "И я радуюсь тому, что пережил тебя; не правда ли, ужасная идея?"

* Флис не единственный из бывших друзей Фрейда, впоследствии получивший такой удобный диагноз паранойи. Когда в дело вступал психоанализ, Фрейд не стеснялся в выражениях. Впрочем, иногда он отзывался о Флисе теплее. "Когда-то я его очень любил", - писал он в 1911 году.

Суэйлз, который считает, что паранойя Флиса была обоснована, находит более убедительные доводы в книге, опубликованной Фрейдом в следующем году, "Психопатология обыденной жизни". В книге содержится много историй, посвященных странностям человеческого поведения. Одна из них, вроде бы малопримечательная, касается нескольких дней летнего отдыха, которые он провел со своим "попутчиком". Суэйлз заключает, что этим "попутчиком" был Флис, все происходило в Ахензее, а эта история - не что иное, как часть скрытой автобиографии, которую Фрейд так любил вставлять в свои книги. В этом рассказе, по мнению Суэйлза, содержатся смутные намеки на их дружбу. В одном месте Фрейд пишет, как он

был в то утро поражен тем, что мой товарищ отверг мое предложение совершить довольно длительную прогулку, а также во время короткой прогулки отказался пойти по тропе, которую счел слишком крутой и опасной.

Суэйлз идет дальше и выдвигает предположение, что Фрейд упоминает "опасную тропинку" с целью запугать Флиса, который должен был прочесть книгу после ее выхода (сначала в психиатрическом журнале) в следующем, 1901 году. "Здесь перед нами, - говорит Суэйлз, - встает без прикрытия совершенно иной Фрейд, отличающийся от того, каким его представили биографы". Это достаточно смелое заявление, и Суэйлз доводит его до крайности, но история на озере Ахензее действительно весьма странная. Со снами и фантазиями Фрейда следует считаться. За этими предполагаемыми фантазиями относительно друга и коллеги Вильгельма, следуют другие, касающиеся подруги и свояченицы Минны. В этом случае догадки играют еще большую роль. Питер Суэйлз интересовался и этой историей и упорно искал доказательства по фрейдовским "сусекам". История о том, что у Фрейда с Минной был роман, существует довольно давно. Эрнест Джонс, писавший об их тесной дружбе, предполагал, что такое может прийти людям в голову, и заявил: "С обеих сторон не было никакого сексуального влечения". Возможно, Джонс знал, что слухи утверждают обратное, и настаивал на преданности Фрейда своей жене. Юнг утверждал, что ему точно известно о существовании связи от самой Минны. С формальной точки зрения это был бы инцест. Есть некоторые факты, говорящие о том, что это произошло - или что у Фрейда были фантазии на эту тему - ближе к концу того же лета 1900 года. Минна потеряла надежду выйти замуж за четырнадцать лет до того, когда ее жених умер от туберкулеза. Она нашла себе работу гувернантки и "компаньонки", некоторое время жила с матерью в Гамбурге и смирилась с положением старой девы, как и многие женщины, но это сделало ее острее на язык. С 1896 года она поселилась с Фрейдами на Берггассе - бездетная тетушка, которая жила в своей комнате с громко играющим граммофоном и оказывала семье неоценимую помощь.

Говорят, Юнг, познакомившийся с ней в 1896 году, утверждал, что она "очень красива", но фотографии этого не подтверждают. Есть данные о том, что еще до женитьбы на Марте Фрейд писал сестре Розе в 1886 году, что Минна "очень некрасива и толста как гиппопотам". Это не отражало его истинных чувств, а если он и действительно так думал в тот момент, то явно находился под влиянием нетерпеливого ожидания брака с ее сестрой. С самого начала Фрейд почувствовал духовную близость с Минной, которая не была под пятой матери, в отличие, как он считал, от Марты "Минна любит ее, но не жалеет", - говорил он своей невесте. Минна не собиралась стать и идеальной домохозяйкой. Если она выполняла работу по дому, ее скорее можно было увидеть с тряпкой в одной руке и книгой в другой. Идеальная домохозяйка нужна была Фрейду в виде Марты, и, будучи помолвленным со своей "маленькой женщиной", он уже говорил о том, какие хозяйственные качества хочет в ней найти - любовь к мебели, ленточкам, абажурам и кладовым. У Минны были другие достоинства. В письмах Фрейда к ней не заметно чувства интеллектуального превосходства, сквозившего в письмах к Марте. Когда жених Минны умер, он посоветовал ей не пытаться поддерживать дружеские отношения с его семьей, потому что они наверняка винят в произошедшем ее. "Сожги письма, пока еще зима", - пишет он. Через восемь лет после женитьбы на одной сестре он называет вторую в письме Флису "моей ближайшей наперсницей". Это было еще задолго до того, как она переехала к ним на Берггассе, 19. Все это лишь наводит на мысль о возможности эротического интереса, но ничего не доказывает, а биографы Фрейда не стремились исследовать этот вопрос. Лучше оставить Фрейда с Минной в покое - их восхищение друг другом, общие интеллектуальные интересы, совместный отдых - и не особенно задумываться о том, с чем могло быть связано такое тесное общение, когда они беседовали за завтраком, жаловались на плохие рессоры, вместе забирались на горные склоны, плавали на пароходах по озерам, в полдень стояли у руин замков, делились сардоническими шутками об англичанах за границей, дремали рядом в шезлонгах или прогуливались по террасе после ужина. Летом 1900 года Минне было тридцать пять - в то время такой возраст воспринимался не таким молодым, как сейчас, и все же не был препятствием для энергичной и пылкой женщины, такой, с какими Фрейд часто сталкивался среди своих чрезмерно страстных истеричек. Самому Фрейду было сорок четыре, а слова в письме Флису "я перестал заводить детей", как полагают, закрывают обсуждение. Странно, но это обсуждение цензоры не убирали из первой публикации писем Флису, в то время как почти всю личную информацию, касающуюся секса, они вычеркнули. То, что Фрейд больше "не заводит детей", с самого начала должно было считаться благопристойным. Предположительно, эта фраза с библейским оттенком была эвфемизмом половых сношений, хотя, возможно, Фрейд имел в виду только то, что сказал, то есть то, что детей больше не будет, в отличие от удовольствия. Что бы он ни имел в виду, логично было предположить, что человек, придававший такое значение сексу в своих работах, мог жить нормальной половой жизнью и после сорока четырех. Фактически, есть предположения, что он занимался любовью с Мартой даже в 1915 году, когда ему было пятьдесят девять (он упоминал об этом в неопубликованном анализе сна). Возможно, в период с 1896 года, после рождения Анны, последнего ребенка, до климакса у Марты, произошедшего уже в новом веке, он пользовался каким-то методом контрацепции. (В письме Флису в 1900 году упоминается запланированная на август поездка с Мартой, когда они должны "учесть дни, во время которых она неспособна получать удовольствие" - скорее всего, он говорит о неудобствах, связанных с менструацией. В июле его жене исполнялось тридцать девять). Эдуард Хичман сделал необычное наблюдение Он был среди первых венских аналитиков и входил в окружение Фрейда с 1905 года. В марте 1954 года он писал Эрнесту Джонсу, по всей видимости, в ответ на его вопросы о сексуальной жизни Фрейда. Тогда ему было уже больше восьмидесяти, он жил в Америке, где занимался анализом и преподавал с 1940 года. "Я никогда не обращал внимания на его гениталии, - двусмысленно пишет он, - но однажды видел у него в брюках эрекцию после [психоаналитического] путешествия с хорошенькой женщиной". Это в биографию Джонса не вошло, как и его замечание о том, что "один коллега говорил мне, будто пациентки должны были прикрывать ноги, чтобы избежать сексуального возбуждения во время анализа [Фрейда]". Трудно оценить истинность этих воспоминаний пожилого человека. Но самая поразительная из историй Хичмана связана с Минной и описана в одном из писем о половой жизни Фрейда:

Однажды он дал мне открытое письмо, чтобы я отнес его Минне. Там было написано "Когда наступит вечер, мы вместе пойдем сквозь темноту. 15 июня 1923 года".

Этот год был для Фрейда переломным, когда изменилось его здоровье и вся жизнь. Возможно, эта записка Минне (оставил ли он ее незапечатанной, чтобы Хичман прочел ее и сделал соответствующие заметки?) была написана под влиянием указанных событий. События лета 1900 года, касающиеся Фрейда и Минны, слабо отражены в письменных источниках. Проведя четыре дня с Флисом у Ахензее, Фрейд отправился в Италию с Мартой и, возможно, Минной. Они снова были в горах, совершали походы по ущельям и ледникам, но Марты, как обычно, надолго не хватило, и через неделю она вернулась в Вену к детям - без сомнения, в связи с днями, когда она была "неспособной к удовольствию". Еще до отъезда Марты Фрейд встретил на отдыхе друзей из Вены. Он отправился с ними в Венецию, где они случайно встретили его сестру Розу с мужем, а после чего все вместе поехали в Южную Австрию к сестре Анне и ее "американским детям", отдыхавшим в то время у озера. Это была последняя неделя августа. Дальнейшие события описываются в длинном письме, посланном Фрейдом Флису. В нем нет мрачных отголосков событий у Ахензее. Это просто подробный рассказ о путешествии, который он написал сразу же по возвращении в Вену.

И наконец - уже было 26 августа - пришло облегчение. Я хочу сказать, приехала Минна, с которой я поехал по долине Пустер...

Они провели почти две недели наедине в Северной Италии, опять же среди гор и озер. В маленьком городке Рива на озере Гарда они оставались пять дней "в божественном месте с прекрасным столом, наслаждались роскошью без сожалений и тревог". 8 сентября он отвез Минну на горный курорт Мерано, в австрийский Тироль, гае она должна была оставаться несколько недель или даже месяцев в связи с периодической инфекцией или слабостью легких. По словам Джонса, который мог перепутать года, Фрейд затем вернулся в Вену через Милан и (неизвестно почему) Геную. К 10 сентября Фрейд уже был в Вене. Предположение, что Фрейд с Минной были любовниками во время этих тринадцати дней, исходит от Суэйлза. Тот в очередной раз использует все ту же уловку: берет автобиографичный текст Фрейда, ранее не вызывавший никаких подозрений, и расшифровывает его с помощью своих собственных фантазий, совсем как поступал сам Фрейд со снами. Текст - это все та же "Психопатология обыденной жизни", в которой Суэйлз нашел связь с Ахензее. В главе, названной "Забывание иностранных слов", рассказывается о разговоре с "одним образованным молодым человеком", с которым он познакомился на отдыхе летом 1900 года. Как и в "Покрывающих воспоминаниях", он использует диалог с анонимным лицом для иллюстрации положений психоанализа. Когда его знакомый опускает из латинской цитаты слово "aliquis" [кто-то], Фрейд на месте использует свободные ассоциации молодого человека и прослеживает ход его мыслей до церкви в Неаполе, где в один и тот же священный день в году кровь святого в бутыли разжижается. С помощью других ассоциаций Фрейд находит главную причину беспокойства, кроющегося за этой забывчивостью. Кровь, которая должна потечь в определенное время, напоминает его знакомому о страхе, что от него может забеременеть женщина и он от нее услышит, что у нее не наступила менструация. Доводы Суэйлза о том, будто этот знакомый не существовал, а Фрейд выражает свои собственные страхи о том, что мог сделать Минну беременной и их связь может иметь какие-то последствия, слишком сложны, чтобы воспроизводить их здесь. Суэйлз делает очередное смелое предположение, что именно в городе Трент, который они посещали, Минна потеряла девственность, потому что там Трентский совет в шестнадцатом веке подтвердил святость брака, а это было "очень похоже на Фрейда - насмеяться над христианской догмой в самом уязвимом месте"*. В этом очерке все ассоциации со словом "aliquis" Суэйлз относит к жизни самого Фрейда.

* Когда свободомыслящий Г. Дж. Уэллс до первой мировой войны имел роман с молодой социалисткой Эмбер Ривз, однажды днем они занимались любовью в деревенской церкви в графстве Кент. Уэллс говорил о том, какое удовольствие им доставило ощущение "греховности".

Суэйлза нужно читать целиком и в оригинале, чтобы оценить этот несдержанный стиль отчасти ученого, отчасти безжалостного охотника, истребляющего животных за вознаграждение. Его книги психоаналитическое сообщество называло "прекрасной научной фантастикой" (и менее лестными терминами). В данном случае его предположение о том, что Фрейд за страхами знакомого скрывает свои собственные, странно убедительно. В разговоре Фрейда с "образованным молодым человеком" действительно есть что-то, напоминающее "Покрывающие воспоминания". Дальнейшие предположения Суэйлза касаются подозрения, что Минна могла отправиться в Мерано, поскольку ей было нужно сделать аборт, который, скорее всего, и был проведен в одной из местных клиник. Это уже менее вероятно. Согласно обычному циклу продуктивности, едва ли хватает времени на то, чтобы, если зачатие произошло 26 августа или после этого дня, к 6 или 7 сентября менструация не началась и Фрейд с Минной из-за этого запаниковали и отправились в Мерано к 8 сентября. Скорее это был просто страх перед возможной беременностью. В то время цикл продуктивности понимали не полностью. Если у Минны менструация должна была начаться в первые дни сентября, 26 августа она уже не могла зачать, но они с Фрейдом этого не знали. Однако, если Минна боялась, что забеременела, этот страх, как часто бывает, мог вызвать задержку менструации. В таком случае поездка в Мерано была оправданной предосторожностью. Последствия беременности Минны были бы слишком ужасны. Она оставалась в Мерано шесть недель. Пока ее не было, Фрейд писал Флису: "Я должен, в конце концов, заняться реальной стороной сексуальности, о которой человек узнает лишь с большим трудом". Этому замечанию очень хочется придать особое значение. Минна вернулась в Вену где-то 20 октября, все еще чувствуя себя неважно и вызывая беспокойство ближних. "Не все ясно с ее состоянием", - писал Фрейд Флису. В начале 1901 года у нее открылось внутреннее кровотечение, поставили диагноз язвы кишечника. О причине, которая сначала упоминалась в связи с ее посещением Мерано, инфекции легких, не говорилось. Суэйлз приводит яркие аргументы в пользу того, что Фрейд думал о беременности. После возвращения в Вену в 1900 году Фрейд сразу же принялся за работу над "Психопатологией обыденной жизни". Эпизод со словом "aliquis" появляется на первых же страницах. Новые данные, обнаруженные в 1997 году коллегой Суэйлза и еще не опубликованные, убедительно показывают, где Фрейд мог узнать как раз в то время историю о разжижающейся крови в неапольской церкви, на которой впоследствии основал свой диалог с "неким молодым человеком". Но само то, что Фрейд беспокоился о беременности, не обязательно было связано с Минной. Марте в то время было тридцать девять лет, и, возможно, именно у нее была задержка. Если Фрейд узнал об этом, вернувшись в Вену, этого было бы достаточно, чтобы заставить его думать об "aliquis" и тому подобном. Что касается самой Минны, все остальное - слухи. Свидетельство Юнга далеко от убедительного и дошло до нас в нескольких версиях. Самая яркая исходит от американского профессора Джона Биллински, который утверждал, что услышал ее от восьмидесятидвухлетнего Юнга в 1957 году. Во время первого посещения Юнгом Фрейда в Вене в 1907 году Минна якобы призналась гостю, что зять влюблен в нее, они спали друг с другом и ее мучает чувство вины. Вероятность этой истории уменьшается из-за того, что Биллински представил слова Юнга в виде стенограммы, а затем признался, что ничего не записывал, пока беседа не закончилась. Эти воспоминания появились лишь в 1969 году, когда Юнг уже давно умер, и до сих пор не вызывают большого интереса. Биллински не один. Другие тоже утверждают, что слышали историю Минны от Юнга. Среди них его товарищ Карл Майер и один итальянский журналист. Говорят, Оскар Рие утверждал, что Фрейд остается с Мартой ради детей. Вероятность этого не исключена. Доступ к переписке Фрейда с Минной ограничен. Историк-фрейдист Питер Гэй, который одним из первых увидел их в архивах Фрейда в 1988 году, обнаружил отсутствие некоторых номеров между 94-м и 161-м в семнадцатилетний период с апреля 1893 по июль 1910 года. В тех письмах, что сохранились, ничего особенного не содержалось. Однако сексуальная связь могла бы приходиться именно на те годы, в которые не хватает некоторых писем.

x x x

Летние сны закончились. Фрейда оставило чувство разочарования, он смирился с тем, что мир не готов к "Толкованию сновидений", и снова начал работать. Если он все еще считал себя "старым и жалким евреем" - если это когда-нибудь было больше чем прикрытием, - он об этом перестал говорить. Теперь у него с Флисом было меньше тем для разговора - или больше, но они предпочитали их не затрагивать. Письма из Берлина и обратно шли все реже, хотя Фрейд рассказывал Флису о том, как идет работа над новой книгой, "Психопатология обыденной жизни", и о новой пациентке, "восемнадцатилетней девушке, случай которой легко открылся имеющимся набором отмычек". Это была "Дора", первая из ряда пациентов Фрейда, которым он посвятил отдельные рассказы. Анализ резко закончился в последний день 1900 года, когда Дора устала от невропатолога, указывавшего ей, что она должна думать о сексе. Через несколько дней Фрейд уже описывал этот случай. Дора завораживала его, а отмычка уже была наготове. Очерк был готов в течение нескольких недель и стал чем-то вроде новеллы о снах, оральном сексе, мастурбации и адюльтере. Однако он был опубликован лишь четыре года спустя. "Психопатология обыденной жизни", над которой он продолжал работать параллельно с рассказом о Доре, была закончена к маю 1901 года. Эта книга стала наиболее популярной работой Фрейда, благодаря которой даже те, кто едва знает, кто такой Фрейд, шутливо объясняют словами "оговорка по Фрейду!" моменты, когда они случайно говорят совсем не то, что хотят сказать. Идея о том, что оговорки и забывания слов могут свидетельствовать о внутренних конфликтах и поэтому делают всех нас аналитиками-любителями, не сразу стала предметом разговоров среднего класса. В виде книги работа появилась только в 1904 году. Сначала это было небольшое издание менее чем в сто страниц, которое с переизданиями постепенно разрасталось, пока его объем не увеличился в три раза. Фрейд не мог устоять перед искушением ввести в нее новые истории. Теории в книге было очень мало. В 1914 году, когда появился перевод книги на английский, в Лондоне сочли ее "очень любопытной новой системой самоанализа, которым может заняться каждый, не беспокоясь о состоянии собственных нервов". Два года спустя в одном американском журнале писали, что невротикам нельзя давать читать эту книгу, потому что от этого они "будут еще более мрачно углубляться в себя". Большая часть данных, приведенных в книге, была получена самим Фрейдом (часто в период, когда он занимался самоанализом). Как и в "Толковании сновидений", сексуальные моменты Фрейд исключил. Оговорки и описки, избирательное забывание, неправильное толкование и кажущиеся бессмысленными или запутанными поступки - все это было, по мнению Фрейда, частью процесса под названием "расстройство репродукции" (или "дефектность функции"). Этот принцип был не нов. Фраза Фрейда "у людей есть цели, которых они иногда стремятся достичь, не подозревая об этом", напоминает ремарку Томаса Харди о том, что люди отвлекаются от своих целей во время их достижения. Писатели давно использовали оговорки как удобный литературный прием. Криминалистам также было известно, что свидетельства можно изучать на предмет невольного разоблачения. Для Фрейда все это было частью психологического устройства человека. "Я не могу понять, почему мудрость, являющаяся продуктом повседневного жизненного опыта людей, не может быть частью науки", - пишет он, обращаясь к миру в целом, как он делал это в "Толковании сновидений". Расстройство репродукции - это не случайные события, а точное свидетельство постоянного противоречия между сознательным и бессознательным, или, выражаясь в терминах, использованных им в "Толковании сновидений", "вторичным" и "первичным" процессом. Он говорил о "постоянном токе 'личного характера', о котором я обычно не подозреваю", проходившем через все его мысли и выдававшем себя расстройствами репродукции. Случай, когда Фрейд не мог вспомнить имя художника Синьорелли, цифра 2467, которую он считал случайной, но она таковой не оказалась, магазин со шкатулкой в витрине, который он никак не мог найти, - все это определялось волнениями бессознательного. Фрейд предлагает для сравнения сотни других примеров. Политик открывает сессию австрийского парламента словами: "Я объявляю заседание закрытым". Женщина говорит, что мужчине не обязательно быть красивым, "если у него есть пять прямых конечностей" Женщина с ревнивым мужем, который обвиняет ее в том, что она "снова вела себя как шлюха!", потому что танцевала на семейной вечеринке канкан, на следующий день выходит из кареты и ломает ногу. Это самонаказание, которого она подсознательно желала, соответствует преступлению, как предполагает Фрейд, потому что она не скоро сможет танцевать снова. Фрейд не описывает ни одной бессмысленной оговорки или несчастного случая. У него все имеет свои причины. Муж называет жену именем своей любовницы и таким образом раскрывает свою неверность. Письмо, отправленное без марки или с неправильным адресом, и не должно прийти. Но "Психопатологию обыденной жизни" можно понимать двояко. На протяжении большей части книги Фрейд как будто расширяет границы познания человеком самого себя, объясняет, что оговорки и забывания - отражение психического конфликта. Но в конце книги он заявляет читателям, что все предопределено и все они - жертвы неизбежного. Возможно, в нем заговорил ученый, с ностальгией вспоминающий

суровые лаборатории молодости, где мудрецы-профессора учили его, что организм - это химическая машина. В любом случае, он так никогда и не попытался примирить эти противоречивые заключения. Расстройства репродукции присутствуют не только в автобиографическом материале, использованном в книге, но и во всей жизни Фрейда, причем даже он сам не всегда осознавал это. В сентябре 1897 года, когда он писал Флису о том, что отказался от теории совращения, он оговорился и использовал фразу: "Конечно, я не скажу об этом в Дане". Энтони Стэдлен обнаружил (на заметку фрейдистам, которые упустили этот момент из виду), что это созвучно с библейской фразой Давида, оплакивающего свое поражение: "Не говорите об этом в Гафе" - городе филистимлян, его врагов. Дан - название главного города Израиля. Таким образом, согласно теории Фрейда, его бессознательное приказывало ему: "Не говори моим друзьям и коллегам об этой ошибке. Держи ее в тайне" (что он и делал). На протяжении многих лет в письмах коллегам Фрейд иногда невольно выражал свои потаенные мысли. Своими описками и снами он неустанно производил материал для исследований будущих психоаналитиков. В своей книге "Психопатология обыденной жизни" он так до конца и не объяснил, почему бессознательное, по его мнению, так вмешивается в жизнь человека. Фрейд считал, что отрицательные мысли ("эгоистические, завистливые и враждебные чувства и побуждения"), противоречащие нормам морали, используют расстройства репродукции в качестве средства выражения себя. Он находил удивительным то, что "стремление к правде [то есть к тому, чтобы выдать себя расстройством репродукции] гораздо сильнее, чем мы обычно предполагаем". В других местах книги он говорит, что "согласие в этих расстройствах репродукции и случайных поступках в большой степени эквивалентно послушному принятию аморального. Среди этих подавляемых побуждений немаловажную роль играют различные сексуальные мотивы". Таким образом, согласно сценарию Фрейда, аморальное бессознательное старается проникнуть в повседневное поведение в виде поучительного напоминания о темной стороне личности человека. В снах темные мысли подвергаются цензуре, чтобы спящий не обеспокоился и не проснулся. Но в дневное время таким мыслям позволено досаждать нам. Некоторые критики отвергают эту концепцию полностью. Но большинство из нас склонны в какой-то мере верить в расстройство репродукции хотя бы потому, что это подтверждается нашим опытом. Для Фрейда, однако, это становится не менее чем разгадкой человеческой природы. В более сложных примерах (таких, как с Синьорелли и "aliquis") он предлагает такие же замысловатые толкования, как и для снов, и можно точно так же критиковать Фрейда за то, что он включал в анализ свои собственные фантазии. Книга "Психопатология обыденной жизни" была впервые напечатана в нескольких номерах психиатрического журнала летом 1901 года. В то время как Фрейд ждал оттисков, чтобы отправить их Флису, их дружба постепенно угасала. Письмо Фрейда от 7 августа было ответом на послание Флиса, в котором тот явно сыпал соль на рану, открывшуюся почти ровно год назад у озера Ахензее. "Невозможно скрывать, - пишет Фрейд, - что мы немного отдалились друг от друга". После упоминания о том, что Ида Флис (за что Фрейд винил Брейера) считает, будто его дружба с Вильгельмом каким-то образом мешает их браку, он продолжает:

Ты выступаешь против меня и говоришь мне, что "тот, кто читает мысли, на самом деле проецирует свои собственные мысли на других людей" Это значит, что вся моя работа бесполезна. Если ты так думаешь обо мне, то просто выбрось мою "Психопатологию", не читая, в мусорную корзину. Она полна ссылок на тебя - явных, говорящих о том, что какой-то материал принадлежит тебе, и скрытых, связанных с твоим влиянием на мои мотивы.

Можешь считать это "свидетельством того, какую роль ты играл в моей жизни до этого момента", добавляет Фрейд с некоторой горечью. После этого письмо становится более теплым, но ссора усугубляется. Уверенность Фрейда в себе растет. Он все еще думает о посещении Рима, которое ассоциировалось с молодостью и духом неповиновения. Он уже собирался туда на Пасху 1901 года, но снова заколебался. В августе семья отдыхала в гостинице на берегу Тумзее, озера в горах неподалеку от Берхтесгадена. Именно оттуда Фрейд писал Флису это сердитое письмо. Погода стояла жаркая, озеро манило к себе, и Фрейд с сыновьями предпочитали проводить время не в горах, а у воды, где они купались и ловили рыбу. Туристы-однодневки кричали с противоположного берега, что они заказывают на обед в гостинице. "Гуляш с клецками!" - раздавалось над озерной гладью. Фрейд сидел в лодке, опустив руку в зеленую воду, и слушал их с неодобрением. Однажды утром двое сыновей Фрейда, одиннадцатилетний Мартин и десятилетний Оливер, ловили у дороги рыбу, а деревенские начали кричать на них, называя их евреями и ворами. Позже в тот же день целая компания, на этот раз с женщинами, пыталась преградить отцу с детьми дорогу. Они "вооружились палками и зонтиками", по словам Мартина, рассказчика этой истории. Фрейд замахал тростью и пошел прямо на них, от чего те безропотно разошлись, как обычно делают хулиганы. Фрейд повел себя совсем не так, как когда-то его собственный отец во Фрейбурге, когда христианин сбил с него шапку в грязь, а начитанный Зигмунд-школьник был вынужден искать утешение в легенде о Ганнибале. Возможно, у Тумзее он вспомнил о Ганнибале. Друзьями и коллегами Фрейда, как и других евреев среднего класса Вены, были в первую очередь евреи. Как и остальные, он испытывал смешанные чувства к своей национальности. Ассимилировавшиеся семьи, как Фрейды или Бернейсы, не любили евреев "низшего" типа. В письме, написанном Фрейду Минной в 1910 году, когда она во время отпуска следила за квартирой, говорилось, что приходили "евреи-электрики", которые, конечно, были "слишком утонченными, чтобы убрать за собой грязь". Но Фрейд, западный ученый и атеист, в то же время оставался евреем, фантазии которого объединяли его с историей его народа. По мере усиления антисемитизма Фрейда все больше одолевали размышления о своих корнях. Надежда евреев Центральной Европы на лучшее будущее, столь сильная в молодости Фрейда, начинала ослабевать. Старая христианская ненависть к чужакам проявлялась все сильнее. В Вене мэр Люгер с приятелями вовсю строили дома, проводили трамвайные пути и играли на популярных мифах о золотых днях старой Вены, когда пригородные виноградники были полны сытых и веселых граждан с золотым сердцем и работящими руками, говорящих на местном диалекте, а не с гортанным акцентом некоторых иммигрантов. Незадолго до того газеты Вены освещали суд над Леопольдом Хильснером, и все жители с жадностью читали каждый номер. В богемском городке (в ста пятидесяти километрах на запад от места, где родился Фрейд) арестовали еврея-бродягу и обвинили его в том, что он перерезал горло христианке и выпустил из нее кровь, совершив ритуальное убийство. За это Хильснера дважды приговорили к смерти, но император смягчил наказание до пожизненного заключения. Люди Люгера изо всех сил подогревали волнения, вызванные этим событием в Вене. В 1901 году в венских газетах появились печально известные "Протоколы сионских мудрецов", якобы представлявшие собой стенографическую запись съезда еврейских предводителей, разрабатывающих планы завоевания мира*.

* Эти "Протоколы" не раз играли свою роль. Гитлер использовал их в качестве свидетельства еврейского заговора, разрабатывая нацистскую идеологию в 1920 году, а лондонская "Таймс" восприняла их за чистую монету. Эти записи были сфабрикованы в конце девятнадцатого века русской тайной полицией дли антисемитской пропаганды.

В сентябре Фрейд, сын Ганнибала, наконец приблизился на поезде к Риму. За месяц до того он говорил, что до конца лета ему нужно "восемь-двенадцать дней оливкового масла и вина". Вероятно, он оставил Тумзее вскоре после стычки с деревенскими, которая, по словам Мартина, произошла "ближе к концу нашего отдыха". Решил ли он в последний момент отправиться именно в Рим, а не в какой-нибудь другой итальянский город именно из-за этих антисемитов. Он поехал туда с братом и провел в языческом и классическом Риме двенадцать дней, обращая мало внимания на его вторую историю как города Христа. В письме домой он удивляется, почему так долго боялся Рима. Сразу же по возвращении в Вену он преодолел еще один внутренний барьер и стал прилагать активные усилия для того, чтоб наконец получить звание профессора, которого ему не дали годы терпеливого ожидания. Сам Фрейд считал, что избавление от римской фобии расчистило перед ним путь. "Другим для того, чтобы поумнеть, не обязательно сначала съездить в Рим", - пишет он Флису на следующий год в одном из последних писем в Берлин. Каждый год начиная с 1897-го, когда Крафт-Эбинг и его комиссия выдвинули кандидатуру Фрейда на получение профессорского звания, его отвергали. В 1901 году Фрейд начал действовать с того, что заручился поддержкой Элис Гомперц, его бывшей пациентки, принадлежавшей к известному семейству. У нее были хорошие связи и дружеские чувства по отношению к Фрейду. Но она не смогла повлиять на министра. "А кто он такой?" - хитро спросил тот. До Фрейда доходили слухи, что "известные официальные круги" над ним смеялись. Возможно, те же самые круги считали его не только смешным, но и слишком сложным. Ранее в том же 1901 году Брейер упросил его дать публичную лекцию в Философском обществе о своей работе. Фрейд ответил, что будет говорить о "различных интимных и сексуальных вопросах", не подходящих для аудитории, где есть женщины. Когда общество прислало на Берггассе двух делегатов для пробного прослушивания, те нашли лекцию "чудесной", и в газете "Нойе фрайе прессе" сообщалось, что лекция состоится. Но в последний момент от философов пришло письмо, в котором те просили Фрейда начать лекцию с безобидных примеров, а затем объяснить, что последуют сомнительные моменты, и будет сделан перерыв, чтобы дамы могли покинуть зал. Фрейд отменил лекцию. В конце концов успеха добилась другая пациентка со связями - баронесса Мария фон Ферстель, жена дипломата, когда-то подвергшаяся психоанализу. Возможно, она решила во что бы то ни стало показать, что может больше, чем госпожа Гомперц. Она прижала министра фон Хартеля к стенке, и тот дал ей понять, что очень хотел бы получить для своей галереи одну картину, изображающую руины замка у Беклина. Эта картина была у ее тети, которая, впрочем, не собиралась ее отдавать. Баронесса Ферстель предложила министру другую картину, а на званом обеде ее любезно проинформировали, что бумаги Фрейда отправлены на подпись к императору. Фрейд мечтал не о такой победе. После получения звания профессора он был на аудиенции у министра, чтобы формально поблагодарить его. "Идя домой с аудиенции, - пишет он двадцать лет спустя, - я поймал себя на том, что пытаюсь изменить слова, которыми мы обменялись, и с тех пор я уже не мог восстановить разговор в точности". Это ранило гордость Фрейда, но все же он наконец стал профессором. "Итак, я достиг этого", - пишет он Флису 11 марта 1902 года в последнем письме перед двухлетним перерывом, когда дружба наконец испарится под грузом взаимных обвинений. Фрейду не терпелось сообщить о своем успехе и в то же время нужно было признаться, на какой моральный компромисс ему пришлось для этого пойти. Он иронически пишет, что "получил небывалое общественное признание" - над этой газетной фразой он часто посмеивался. Затем Фрейд продолжает:

Уже начался поток поздравлений и цветов, как будто его величество вдруг официально признало роль сексуальности, совет министров утвердил значимость снов, а две трети голосов парламента были отданы за необходимость психоаналитического лечения истерии. Очевидно, я снова стол уважаемым... Но я бы все же с радостью променял каждые пять поздравлений на один приличный случай, подходящий для серьезного лечения. Я понял, что Старый Свет управляется связями, так же как Новый - долларом. Я впервые поклонился власть имущим и теперь могу надеяться на награду.

С новыми силами и чувством облегчения и удовлетворенности Фрейд начал задумываться об учениках. Говорят, что создать профессиональный кружок первым предложил ему Вильгельм Штекель, умный и прозорливый молодой невропатолог, активно интересующийся женщинами и сексом в целом (еще в 1895 году он опубликовал статью о коитусе в детстве). Он обратился к Фрейду, по выражению Эрнеста Джонса, с "неприятным невротическим расстройством, суть которого я не буду излагать", где-то в 1901 году. Фрейд провел его анализ. В начале следующего года Штекель, который работал еще и журналистом (недоброжелатели говорили, что это должно было быть его основной работой), написал рецензию "Толкования сновидений" для ежедневной газеты. "Доктор Фрейд, - писал он, - знаменитый специалист по болезням души, открывает новую эру в психологии". Вскоре Штекель начинает задумываться о том, чтобы самому заняться анализом, который позволял вступать в интересные взаимоотношения с женщинами и получать большое количество интимного материала. Осенью 1902 года Фрейд послал открытки четверым врачам-евреям с предложением регулярно встречаться у него и обсуждать его работу. Одним из этих врачей был общительный Штекель, семья которого, как и Фрейды, была родом с востока. Вторым стал социалист Альфред Адлер, сын венского торговца зерном, куривший тонкие сигары и отличавшийся довольно неуживчивым характером. Он был одним из первых феминистов. Двое других врачей - это Рудольф Райтлер и Макс Кахане. Они условились встречаться по вечерам в среду после ужина и образовали "Общество по средам". Позже Фрейд обобщил все это в одной фразе: "Начиная с 1902 года вокруг меня собралась группа молодых врачей с ярким намерением учиться психоанализу, заниматься им и распространять знание о нем". Вначале это были наставник и четверо восхищенных учеников. Они сидели за столом в приемной, пили черный кофе с кексами и заполняли комнату дымом. Фрейд в особенности "дымил как паровоз". Те, кто присоединился к нему, не имели репутации, которую можно было потерять. В противном случае они бы не так охотно стали его союзниками. Фриц Виттельс, вступивший в кружок несколько лет спустя, говорил, что Фрейд не хотел, чтобы с ним спорили. Ему был нужен "калейдоскоп с зеркалами, умножающими изображение, которое он им дает". Виттельс, как и остальные, делал то, что от него ожидалось. Фрейд был отцом, а они - его сыновьями.

1-2-3-4-5-6-7-8-9-10-11-12-13-14-15-16-17-18-19-20-21-22-23-24-25-26-27-28-29-30-31-32-33-34-35