РАЗВИТИЕ ОБЪЕКТНЫХ ОТНОШЕНИЙ

При описании связанной с развитием структуры для развертывающихся стадий в объектных отношениях, мы сосредоточивали особое внимание на том, как взаимодействия значимые с другими людьми оказывают воздействие на происхождение, природу и функционирование внутрипсихических структур. Мы считаем, что идеи Спитца и Малер особенно полезны для самых ранних стадий, потому что они основываются на данных непосредственного наблюдения, а не на реконструкциях, и последовательно сосредоточивают свое внимание на внутрипсихическом.

Нахождение удачного и приемлемого термина для периода непосредственно после рождения всегда было трудным делом. Хартманн (1939), как мы уже отмечали в четвертой главе, дал ему название фаза недифференцированности (Hartmann, Kriss and Loewenstein, 1946), имея при этом в виду, что ни Эго, ни Ид еще не структурализованы, и что еще не сформировались психические представления о себе и об объекте. Однако, данный термин часто неправильно истолковывался как студентами, так и аналитиками: они полагают, что младенец неспособен отличать себя от объекта.

Спитц предпочитал называть эту первую стадию безобъектной, или предобъектной стадией, чтобы подчеркнуть, что здесь еще не может быть психологического объекта, потому что психологическое функционирование еще не установилось (1957). Малер и другие назвали эту фазу нормальным аутизмом, объясняя, что, по сравнению с более поздними стадиями, младенец минимально взаимодействует с внешними раздражителями (1975). Анна Фрейд сходным образом подчеркивала отсутствие психологического функционирования у младенца и его полнейшую зависимость от матери, имея при этом в виду "биологическое единство в пары мать-младенец" (1965). Проблема с этими терминами заключается в том, что они подразумевают малое взаимодействие между матерью и младенцем. Создается впечатление, что мать легко можно заменить другим человеком: однако, нам известно из исследований периода младенчества, что это не так даже в первую неделю после рождения (Bums и др., 1972). Данные свидетельствуют о том, что младенец заранее подготовлен к взаимодействию с матерью, внутри которого быстро устанавливается аффективная система обратной связи. Вследствие этого, мы полагаем, что термин "первичное взаимодействие" наиболее точно описывает первую фазу развития объектных отношений.

Нормальная симбиотическая фаза (термин Малер), был получен из наблюдений за патологическим развитием. Однако тут имелось в виду безопасная глубокая привязанность. Спитца также интересовала привязанность, но он подчеркивал, что для того, чтобы возникла привязанность, необходим диалог (1963, 1964, 1965; Spitz and Cobliner, 1965). Идея диалога выделяет активность и саморегуляторные способности младенца, и мы полагаем, что начало диалога наилучшим образом описывает вторую фазу объектных отношений, выдвигая на первый план взаимную аффективную атмосферу, необходимую для привязанности.

Ниже мы прослеживаем эволюцию объектных отношений от самого начала, через доэдиповы фазы, используя разделение-индивидуацию Малер. Затем мы описываем превратности развития объектных отношений в инфантильной генитальной фазе и Эдиповом комплексе, а потом обсуждаем последующую эволюцию в латентный период, и, наконец, в подростковый период. Мы сосредоточим внимание на более ранних годах жизни, на исследовании которых сфокусирована большая часть недавних исследований. Вероятно, именно на эти годы приходится наиболее драматическое изменение объектной связи, и, вследствие этого, происходят наиболее значимые шаги в становлении психической структуры.

СТАДИЯ ПЕРВИЧНЫХ ВЗАИМОДЕЙСТВИЙ:

ФИЗИОЛОГИЧЕСКАЯ ПРЕЛЮДИЯ К ОБЪЕКТНЫМ ОТНОШЕНИЯМ

Большинство исследователей согласны с тем, что мы рождаемся подготовленными для участия во взаимодействии. Сандлер (1975) концептуально описывает это взаимодействие как часть биологически унаследованного, доадаптивного поведения младенца необходимого для участия в процессе адаптации. В течение некоторого времени после рождения поведение младенца преимущественно определяется эндогенно обусловленными регулирующими процессами (Sander, 1962, 1964); главной задачей для матери и младенца является регуляция и стабилизация циклов сна-бодрствования, дня-ночи и голода-насыщения для сохранения гомеостатического равновесия (Anders, 1982). Это, также, является частью взаимодействия матери и младенца. Действительно, как подчеркивает Колл (1984), взаимодействие при рождении использует различные физиологические системы, как у матери, так и у младенца, включая зрительную, слуховую и кинестетическую системы, и даже состояние психофизиологического возбуждения. Колл обнаружил, что сосательные ритмы младенца взаимодействуют с психофизиологией рефлекса выделения молока у кормящей грудью матери. Координация взаимодействующих систем, по утверждению Колла, проявляется в том, что младенец предвидит приближающееся кормление.

Андерс и Зинах (1984) пришли к заключению, что утонченные биологические способности младенца дают ему возможность активно искать и реагировать на подходящую сенсорную и аффективную обратную связь. Если все идет благополучно вскоре устанавливается аффективная система обратной связи, в которой родитель и младенец общаются с помощью взглядов, возбуждения, голоса и движений (Sander 1975; Als и др., 1979; Brazelton and Als, 1979; Meltzoff 1985). Таким способом развивается приватная, особая форма взаимоотношений между матерью и младенцем, которая обеспечивает основу для надлежащего психологического функционирования.

СТАДИЯ НАЧАЛА ДИАЛОГА

Примерно в двухмесячном возрасте происходит заметный сдвиг в поведении младенца. Он начинает демонстрировать активное предвкушение общения, активный поиск социального взаимодействия и возникающую способность к саморегуляции. Малер подчеркивала, что важным психологическим достижением для младенца, со второго до четвертого или пятого месяцев жизни, является превращение матери в главный объект любви и формирование твердой привязанности к ней. Улыбка, которая вскоре становится специфической реакцией на мать (Spitz & Wolf 1946), является важным индикатором этой привязанности и служит для ее организации и консолидации. Действия, аффекты и восприятие младенца, по-видимому, все больше сосредоточиваются на межличностном взаимодействии с матерью, в котором активны оба участника.

Наблюдения Спитца убедили его в том, что наиболее важным аспектом взаимоотношений матери и младенца является аффективный климат (1965; Spitz & Cobliner, 1965). Он полагал, что аффективно обусловленный, непрерывный, взаимно стимулирующий диалог порождает обстановку, из которой возникают объектные отношения и внутрипсихические структуры. Он считал, что этот диалог начинается в ситуации ухода за младенцем, но вскоре выходящий за ее пределы Колл предлагает рассматривать кормление в качестве организаторов наиболее характерных ранних взаимодействии с матерью (1964).

Ленвальд полагает, что эти взаимодействия задают фон для раннего структурирования удовольствия и неудовольствия (1971, 1978). Однако, как отмечал Вольф, удовлетворение быстро вступает в игру в диалоге матери и младенца в гораздо большей степени, чем это необходимо (1959, 1966).

Многие авторы отмечали, что этот ранний диалог, в котором широко открытый пристальный взгляд младенца встречает обожающий взгляд матери, является основой для реального чувства собственного достоинства Диапазон позитивных чувств от удовлетворения до радости связывается с определенными взаимодействиями Младенец добивается нужной реакции от матери, и тогда пара мать-младенец обретает способность латать неизбежные бреши в эмпатической связи (Tronick and Gianino 1986).

Колл описывает детали этого диалога в терминах невербального выражения лица, телесных действий, голоса, отклика и игривых взаимодействий и игр, которые закладывают основу для развития приватной, особой формы взаимоотношения с матерью (1980, 1984). Главной целью этой ранней системы общения является сохранение и обогащение данного двуединства, и оно становится, согласно Коллу, организующим принципом для более поздних форм общения, включая аффекты, жесты и приобретение речи.

Младенец начинает все больше контролировать игры и взаимодействия, и к трем или четырем месяцам часто уже сам начинает их, регулирует и заканчивает. В сериях исследований, Сандер (1962, 1964, 1983) и Штерн (1974b) со своими коллегами (Beebe and Stern, 1977; Beebe 1986) документально доказали, что, хотя мать продолжает нести главную организующую и регулирующую ответственность, все же, когда младенцу исполняется три-четыре месяца, игры матери и младенца основываются на саморегуляции общения. Образцы этих взаимодействий являются крайне прочными. Было продемонстрировано, что взаимоотношения непрерывны, начиная с ранних взаимоотношений, установившихся в младенчестве, в дошкольные годы, и кончая гораздо более поздним периодом, иногда даже через поколения (Emde, 1988a, 1988b).

Раннее регулирование себя и другого, устанавливаемое через взаимодействие, также вносит важный вклад в развитие саморегулирующей функции Эго. Дополнительные исследования показали, что модели саморегуляции, установленные в раннем младенчестве, сохраняются и в юности (Brody, 1982). Когда мать обеспечивает чрезмерную, недостаточную или непредсказуемую стимуляцию, или постоянно не откликается на требования младенца, его саморегулирующее функционирование может быть подорвано, к тому же, эти ранние вредные воздействия могут позднее явно проявиться в том, как человек справляется с тревожностью, как это описывает, например, Гринэйкр (1941) и Вейл (1978).

Сандлер и Сандлер (1978) предположили, что, кроме того, что мы уже упомянули, взаимодействия матери и младенца обеспечивают среду для самых ранних представлений о собственном "я" и об объектах. Так как представления о себе и о других медленно формируются в мозгу младенца, они включают в себя представления об этих субъективных, воздействующих друг на друга переживаний или "ролевых взаимоотношений", Штерн (1985) называет довербальные репрезентации этих переживаний "ОРВ" – обобщенными репрезентациями взаимодействий. Он полагает, что ОРВ формируют основу памяти и являются базисом для репрезентации собственного "я". Эта идея может оказаться ценной, так как известно, что, хотя довербальные часто невозможно вспомнить в более позднем возрасте, образцы действия и процессуальные воспоминания, по-видимому, продолжают существовать и способствуют расширению компетенции младенца (Papousek & Papousek 1979, 1984; Lichtenberg 1987). Образцы взаимоотношений являются примером.

Эволюционное исследование показало, что ранние переживания не могут использоваться для предсказания более позднего функционирования, но демонстрируемая с ходом времени прочность образцов взаимоотношений подтверждает предположение, явно выраженное в психоаналитической концепции переноса (Freud, 1905b). Мы полагаем, что эти образцы прочны, потому что они являются частью самой ранней формации личных и объектных репрезентаций.

СТАДИЯ РАЗДЕЛЕНИЯ-ИНДИВИДУАЦИИ

Дифференциации либидного объекта

Иногда с четырехмесячного возраста, и фактически всегда к пяти или шести месяцам, младенец начинает проявлять интерес к миру, лежащему за пределами общения с матерью. Как только он двигательно способен к этому, младенец делает первые пробные попытки разорвать тесную физическую близость с матерью. Опираясь на свою метафору "симбиотической орбиты", Малер полагала, что следует назвать этот новый взгляд наружу "вылуплением". 7

"Вылупление" у Малер совпадает с третьей стадией сенсомоторного ума у Пиаже, когда младенец понимает, что его действия оказывают воздействие на внешние объекты, и его интерес сдвигается от действия к эффекту воздействия (1952). Намеренность поведения младенца впервые становится явно выраженной, и он начинает различать цели и средства.

Хотя младенец проявляет интерес и с любопытством исследует мир вокруг себя, его удовольствие и чувство безопасности зависят от его способности вызывать соответствующий отклик у матери. Малер осознала, что в то время, когда младенец исследует не связанный с матерью мир, он остается рядом с ней и продолжает нуждаться в ней как в "своей опоре". Теперь младенец устанавливает визуальный образец "перепроверки матерью", которая эмоционально "дозаправляет" его, иногда через физический контакт, но часто просто с помощью зрительных или слуховых сигналов. Любопытство и удивление младенца возникают в контексте "базисного доверия" и уверенности во взаимоотношении, и, как подтверждают свидетельства, мать становится теперь либидным объектом (Spitz, 1959). По-видимому, аффективное отношение к матери поддерживается, вне зависимости от фрустрации и удовлетворения (A.Freud, 1968).

Это базисное доверие особенно явно выражено в реакции младенца на незнакомцев. При столкновении с незнакомым человеком или ситуацией, младенец реагирует некоторой степенью тревоги. Однако, если прикрепленность к матери не подвергается опасности, младенец в конечном счете проявляет в отношении незнакомца больше любопытства, нежели тревоги (Малер and McDevitt, 1968; Bowlby, 1969; Rheingold, 1969; Brody and Axelrad, 1970; Ainsworth, 1978). Младенец смотрит на мать для получения аффективного ключа относительно безопасности или опасности. Это трудноуловимое и мгновенное взаимодействие. В ответ на ее ободряющую улыбку он радостно исследует незнакомца. Если она в тревоге хмурится, он ударяется в слезы, отходит от незнакомой ситуации и возвращается к матери. Эмди (1983) документально засвидетельствовал то, как действует эта система "социальной связи" в качестве вспомогательной эго-функции, то есть, как она направляет ребенка и помогает решить, заняться ли исследованием или отойти в сторону и вернуться к безопасности, к матери.

Когда младенец начинает ощущать себя и другого при взаимодействии с матерью, он также формирует чувство связи, которое Штерн (1985) называет чувством "интерсубъективности", а Эмди (1988а, 1988b) понимает как зачаточное "мы". Теперь младенец пытается разделить переживания относительно событий и вещей. По мере того, как переживания все больше наделяются любовью, ненавистью и разнообразными другими позитивными и негативными аффектами, младенец постепенно понимает, что эти аффекты потенциально можно разделить с кем-то еще.

Концепция Винникотта о переходном объекте вполне подходит к развитию младенцем объектных отношений (1953, 1959). Любимое одеяло или мягкая игрушка имеет некоторую связь с ранними приятными переживаниями, связанными с матерью, и привязанность младенца к ним часто становится крайне интенсивной при разлуке с матерью, например, во время сна или в моменты расстройства. Это наводит на мысль, что данный объект во время разлуки сохраняет некоторую иллюзию присутствия матери, или, по крайней мере, ее успокаивающих, защитных функций. При обычном ходе событий переходный объект исчезает примерно ко времени установления либидного постоянства объекта, и это подтверждается наблюдением Спитца, согласно которому "переходный объект действительно является переходным в том смысле, что он присутствует в обоих мирах: с одной стороны, в архаическом мире условного рефлекса, и, с другой стороны, в эго-регулируемом мире объектных отношений" (1965, стр. 179). С установлением либидного постоянства объекта интернализованный образ матери, который превращается в Эго, принимает на себя успокаивающие, регулирующие функции переходного объекта.

ПОДФАЗА ПРАКТИКИ

Овладение прямохождением продвигает младенца к тому, что Малер охарактеризовала как фаза практики. Проявления эмоциональной приподнятости и избытка чувств типичны для этого времени, когда начинающего ходить ребенка опьяняют его собственные способности, когда он очарован миром и своими ежедневными открытиями. Взаимоотношения между матерью и ребенком включают в себя прогрессивно расширяющееся разнообразие и взаимный обмен чувств и действий. Ребенок обретает способность уходить от матери и возвращаться к ней, исследует все более расширяющийся мир и знакомиться с переживанием физической разлуки и с ее психологическими последствиями.

К концу фазы практики, между пятнадцатым и восемнадцатым месяцем, ребенок обретает способность более надежно сохранять и воспринимать образ матери, отделенной от него самого и его ближайших действий, что предполагает большую способность к выявлению представлений о себе самом и об объектах. Малер и МакДевитт (1968) использовали поведение прямоходящего ребенка во время коротких разлук с матерью как основание для этого заключения. В отсутствие матери, ребенок проявляет то, что Малер и МакДевитт назвали "ключевым снижением" (1968), уменьшением интереса к окружающей среде, возрастанием чувствительности к незначительным злоключениям и озабоченностью. Малер вывела из этого поведения, что начинающий ходить ребенок может теперь в течение некоторого времени удерживать, пробуждать и начинать использовать внутрипсихический образ матери, которого в ее отсутствие достаточно для поддержания некоторой степени благополучия; он более не требует ее постоянного присутствия (McDevit, 1975). Бурлингем и Фрейд (1944) отмечали, однако, что разлука с матерью в течение какого-либо продолжительного периода времени может подорвать данное взаимоотношение вредоносным образом, и это может иметь длительные последствия. По возвращении к матери ребенок может смотреть на ее лицо с каменным безразличием, как если бы она была для него совершенно незнакомым человеком, намекая не на то. что внутреннее представление о ней исчезло, а на то, что изменилось его внутреннее отношение к ней. Индивидуация быстро протекает во время второго года жизни, и Малер описывает, как после фазы практики, ребенок преодолевает финальный процесс "психологического рождения" (Mahler и др., 1975). Возникает новое поведение: начинающий ходить ребенок приносит материальные объекты матери и хочет, чтобы она участвовала в совместном исследовании и открытии; интерес к людям, отличающимся от матери, к отцу, к братьям и сестрам и к другим детям становится явно выраженным; также появляются попытки имитировать мать или отца. Такое поведение предполагает, что нарастает консолидированная и относительно стабильная репрезентация себя и другого. Пиаже (1952) пришел к выводу, что ребенок может теперь манипулировать реальностью с помощью мысли, а не только с помощью действий, что, также говорит в пользу заключения об интегрированном психическом представлении себя и другого.

ПОДФАЗА ВОССОЕДИНЕНИЯ

Иногда, где-то от шестнадцати до восемнадцати месяцев возникает фаза воссоединения, характеризуемая дилеммой, парадоксом и широкими аффективными колебаниями между любовью и ненавистью. По сравнению с восторженным исследованием мира начинающего ходить ребенка, который легко уходит от матери, находящийся в фазе воссоединения ребенок может быть расстроен даже тогда, когда мать доступна. Колебания настроения и вспышки капризности сопровождают чередующееся поведение отдаления и прилипания. Малер пришла к заключению, что прогресс в познавательном развитии заставляет ребенка остро осознавать не только нарождающиеся умения, но также свою незначительность и психологическую отделенность, которая порождает чувство одиночества и беспомощности. Продвижения в познании способствуют языковому выражению и символической игре. Теперь ребенок может думать о вещах и у него появляются фантазии. При этом становится очевидным, что ребенок думает о том, каким он хочет видеть свое окружение, а также более ясно представляет, каковы они в действительности.

Итак, ребенок осознает, что его желания не всегда совпадают с желаниями его матери; он не всегда может принуждать ее доставлять ему удовлетворение. Он не является тем всемогущим магом, каким он себя воображал! Переход от эйфории подфазы практики к депрессивным настроениям, расстройству, вспышкам капризности и постоянная озабоченность по поводу местонахождения матери в период воссоединения драматичен.

Возникает характерная жадность, зависть, нерешительность, амбивалентность и негативизм анальной фазы, и ребенок сталкивается с дилеммой интенсивных амбивалентных чувств и несовместимых целей. Он хочет быть независимым, действовать по собственному разумению. Теперь наступает время развивать расширяющиеся возможности и тренировать умения и навыки контроля. В хороших условиях ребенок приобретает растущую уверенность и удовольствие от своей возрастающей компетентности в регулировании состояний напряжения, в питании, одевании, защите себя, и в установлении контроля за деятельностью желудка и мочевого пузыря, – в той мере, в какой мать позволяет ему распоряжаться его собственным телом, и сама достаточно компетентна в канализировании напористых импульсов своего ребенка и в "поглощении агрессии" (Furman, 1985). Ибо теперь ребенок хочет, чтобы все делалось так, как он желает, и настойчиво пытается устроить жизнь подходящим для него образом. Однако он также любит мать и хочет ощущать ее любовь и поддержку, и его чувство благополучия зависит от этой любви. Но всякое чувство любви и того, что тебя любят, может временами исчезать, когда вспыхивает ненависть и гнев. Ощущение покинутости и нелюбимости возбуждает громадную тревожность и еще более способствует нестабильности настроения. Эта возросшая амбивалентность с сопровождающими ее вспышками капризности и регрессивным поведением может быть понята как внешнее проявление возникающего внутрипсихического конфликта между желанием индивидуализации, независимости, самоуверенности и контроля и желанием радовать мать и сохранить ее любовь. И поэтому, как отмечал Сандер, ребенок колеблется: упорным самоутверждаясь против желаний своей матери, а в следующий момент наслаждаясь знакомым удовольствием "взаимного приспособления" (1983, стр. 343).

Подфаза воссоединения тем или иным образом оставляет свой отпечаток на типе характера, так как все мы сохраняем некоторую потребность в отстраненности и близости, в самостоятельности и зависимости (Kramer & Akhtar, 1988). Более поздняя способность человека справляться с этими дилеммами, а также та манера, в которой Эго функционирует перед лицом тревожности, отражают тот способ, которым был разрешен конфликт сближения. Когда, как описывает МакДевитт (1975), враждебные чувства перевешивают чувства привязанности, зрелая репрезентация может настолько исказиться посредством проекции неистовых и гневных чувств в периоды кризиса, что ребенок становится неспособен к позитивным чувствам – как к своей матери, так и к самому себе. Тогда мать неспособна функционировать в качестве дополнительного Эго и содействовать успешному разрешению конфликта.

Если, однако, ребенок, вместо того, чтобы быть охваченным яростью, может принимать и выносить возрастающую ярость, направленную на фрустрирующую мать, понимая, что она одновременно является тем человеком, которого он в другое время любит, тогда он может интегрировать в прочные репрезентации "хороший" и "плохой" образ себя и объекта. Воспринимая мать как "в основном хорошую", ребенок желает доставлять ей удовольствие, временами отказываясь от удовлетворения влечений ради награды в виде любви матери. Интернализация и идентификация проходят гладко, увеличивая независимость эго-функционирования.

ПОДФАЗА ПОСТОЯНСТВА ЛИБИДНОГО ОБЪЕКТА

В той степени, в которой ребенок формирует объединенное в единое целое представление о матери, которое может функционировать для обеспечения комфорта и поддержки в отсутствие матери, позволяя ребенку быть менее зависимым и функционировать отдельно от матери, мы можем говорить о том, что ребенок достиг некоторой степени либидного постоянства объекта. Для достижения этой степени внутренней безопасности ребенок должен разрешить конфликты между своими желаниями и запретами со стороны матери и уметь терпеть амбивалентность. Тогда его любовные и сердитые чувства на ее счет надежно контролируются ее целостной репрезентацией (McDevitt, 1975). Теперь он может лучше смягчать и выносить разочарование и ярость, так как его фрустрирующие переживания нейтрализуются воспоминаниями о матери, приносящей удовлетворение, любовь и поддержку.

Если это представление можно удержать, даже когда ребенок сердит или фрустрирован, оно начинает приобретать новую функцию. То есть, позитивное качество образов, вызываемых психической репрезентаций матери, берет на себя функцию успокоения, и ребенок, идентифицирующийся с оказывающей поддержку матерью, лучше способен успокоить себя (Purer, 1967). Функционирование Эго прогрессирует, потому что ребенок, вместо того, чтобы подпадать под интенсивность своих аффектов, теперь обретает способность регулировать себя, вне зависимости от того, появится мать немедленно или нет. Это происходит потому, что часть интегрированного образа матери включает в себя ожидания относительно ее поведения – такие как ее регулирующие и успокаивающие отклики на его расстройство. При внутренней доступности такого представления, ребенок не столь зависим от физического присутствия матери и может стабилизировать свое функционирование (Pine, 1971). Малер обнаруживает начала такого свершения на третьем году жизни, но подчеркивает, что оно простирается за пределы этого возраста; оно никогда не быть полностью завершено.

Именно в этой области применима идея Кохута о я-объектах: мы на протяжении всей своей жизни доверяем другим людям, чтобы обеспечить себе покой и любовь и, таким образом, сохранить внутреннее ощущение благополучия. Мы не думаем, что Малер хотела выдвинуть предположение о том, что достижение либидного постоянства объекта означает, что человек может уютно жить в полной изоляции от других людей. Скорее, наши отношения с важными для нас людьми становятся более терпимыми и зрелыми. Действительно, Пайн (1974) отмечает, что люди на протяжении всей своей жизни претерпевают изменение в способности получать успокоение от внутреннего воспоминания или образа объекта, заменяющего потребность в контакте с реальным объектом ради успокоения и удовольствия. Пайн добавляет, однако, что данная репрезентация может отражать одновременно желание и реальность. Таким образом, внутренний объект может быть потенциально лучше, чем реальный объект, и поэтому может функционировать в качестве важного внутреннего регулятора сильных страстей и ярости, а также чувства собственного достоинства.

Эволюционная значимость постоянства либидного объекта заключается не только в том, что ребенок сможет интегрировать свои любящие и обожающие суждения о матери со злыми и враждебными суждениями о ней; она заключается также и в том, что ребенок вновь обретает уверенность в том, что их любящее взаимоотношение будет продолжаться, несмотря на краткие разлуки или временные вспышки гнева или негодования. Другими словами, ребенок может поддерживать константное взаимоотношение с матерью несмотря на превратности фрустрации и удовлетворения, которые возникают в ходе развития (Burger and Edgaimbe, 1972). Теперь ребенок переходит от почти исключительно сосредоточенного на самом себе, требовательного, цепляющегося поведения к способности участвовать в более зрелых, взаимоотношениях, которые определяет Эго и для которых характерны привязанность, доверием и некоторое (хотя и ограниченное познавательной незрелостью) уважение к интересам и чувствам других людей.

Развитие либидного постоянства объекта обычно сопровождается достижением некоторой степени постоянства собственного "я" – то есть, способностью поддерживать объединенную в единое целое репрезентацию собственного "я", охватывающую все аффективно окрашенные представления о собственном "я". Этот шаг усиливается и упрочивается посредством возрастания способностей Эго к контролю над импульсами и к саморефлексии, которые дают ребенку большую степень самоконтроля и удовольствия от него.

Этот шаг обычно также вызывает гордость и подкрепление со стороны матери, усиливая у ребенка ощущение, что его любят.

РАННЯЯ РОЛЬ ОТЦА

Хотя наша дискуссия до сих пор сосредоточивалась на взаимоотношениях ребенка и матери, мы не имели при этом в виду, что отец и другие члены семьи не играют важной роли. Различные исследователи описывают, каким образом отец содействует процессу я-объектной дифференциации в первый год жизни (Loewald, 1951; Mahler and Gosliner, 1955; Abelin, 1971, 1975). Педерсон и Робсон (1969) открыли, что младенец различает отца и мать, и различимая привязанность к отцу явно заметна, по крайней мере, к восьмимесячному возрасту. Бурлингем (1973) и Иогман (1982) заметили определенные отличия в том, как отцы и матери играют со своими младенцами, а также в том, как они держат на руках мальчиков и девочек. Отцы в целом склонны более активно играть со своими младенцами. Крамер и Актар (1988) подчеркивали позитивную выгоду, которую это имеет для начинающего ходить ребенка; в определенных пределах, стимулирующее воздействие физической удали дает начинающему ходить ребенку возможность большего осознавания частей тела и телесного "я". Херцог (1980, 1982) полагает, что другая важная роль отца заключается в том, что он помогает младенцу развить способность модулировать агрессию. Отсутствие или потеря отца во время первых восемнадцати месяцев жизни может содействовать поведенческим и аффективным расстройствам, которые не сразу можно распознать. Отец также играет важную роль, помогая начинающему ходить ребенку разрешать конфликты фазы практики. В качестве менее "заряженного" объекта, отец может стать посредником между начинающим ходить ребенком и матерью, обеспечивая дополнительную "дозаправку" в периоды разочарования, а также может служить в качестве дополнительного объекта для идентификации. Действительно, ранние признаки идентификации с отцовскими моделями поведения явно проявляются в возрасте около восемнадцати месяцев (Mahler и др., 1975). В ходе продолжения развития ребенок отождествляется как с матерью, так и с отцом.

Лишь сравнительно недавно были предприняты прямые, являющиеся результатом наблюдения, исследования отец-ребенок (например, Gunsberg, 1982), и было исследовано влияние отсутствия отца (например, Neubauer, 1960: Herzog and Sudia, 1973; Herzog, 1980; Wallenstein and Kelly, 1980; Burger, 1985; Wallenstein and Blakeslee, 1989). Пруэ (1984, 1985, 1987) сосредоточил свое внимание на целых семьях с воспитывающим отцом и работающей матерью; он обнаружил, что в стрессовых обстоятельствах дети склонны вначале обращаться к своим отцам, что указывает на то, что "главным объектом репрезентации" (Maler, 1961, стр. 334) в этих семьях был скорее отец, чем мать. Даже хотя основным присматривающим за ребенком лицом был мужчина, по всей видимости, у исследуемых детей не было каких-либо затруднений в родовой идентичности или в роли полов. Признаки эдиповой вовлеченности типично появлялись у этих детей во всех отношениях достаточно поздно; расстройства в развитии или психопатология были мягкими или отсутствовали. Ламб (1981, 1984) сообщил о социальных изменениях в образцах семьи и о тех многочисленных возможностях, которые они обеспечивают для сдвигов в традиционных контактах детей с родителями в процессе своего воспитания; мы только начинаем узнавать внутрипсихические последствия.

СТАДИЯ ТРИАДНЫХ ОБЪЕКТНЫХ ОТНОШЕНИЙ

До этого момента мы рассматривали диадные объектные отношения. Теперь, когда исследователи стали уделять больше внимания ранним взаимоотношениям отца с младенцем, мы пришли к более ясному пониманию того, что младенец способен одновременно устанавливать связь с разными людьми. Однако, когда маленький ребенок достигает инфантильной генитальной фазы и озабочен генитальными импульсами, объектные отношения становятся более сложными.

Во время ранней части инфантильной генитальной фазы, объектные отношения остаются диадными, и внимание ребенка в связанных с объектами взаимодействиях сосредоточено на нарциссических источниках. Ребенок идеализирует родителя своего пола и ищет близкой, любовной привязанности к этому родителю; эта привязанность превосходно содействует формированию у ребенка тех идентификаций, которые способствуют усилению чувства мужественности или женственности. Теперь ребенок ищет особого отношения с каждым родителем; то есть, он пытается быть центром внимания, чтобы получать похвалу и восхищение за свои появляющиеся мужские или женские характерные черты. И поэтому он путается под ногами и соревнуется с тем или другим родителем или членом семьи, чтобы заслужить этот статус и восхищение.

Прогресс в родовой идентичности включает в себя установление половой идентификации, в соответствии с которой ребенок обычно желает иной роли в отношении с родителем противоположного пола; вместе с давлением от влечений инфантильной генитальной фазы, этот шаг обычно ведет к сдвигу в объектной соотнесенности. От диадной соотнесенности ребенок переходит к триадическим объектным отношениям, так как становится вовлечен в Эдипов комплекс. (Движущие силы эдипальной фазы более полно описаны в седьмой части). Что касается объектных отношений, следует отметить три аспекта эдипальной фазы: треугольная природа объектных отношений, влияние на психическую структурализацию и влияние на нарциссический баланс.

Достижение триадических объектных отношений Эдипова комплекса подразумевает изменение в природе фантазии ребенка: от простого желания особого взаимоотношения с тем или другим родителем в попытках быть центром внимания фантазия ребенка должна смениться к стремлению играть роль одного родителя по отношению к другому. Конфликты преданности, либидные желания и страхи наказания ребенка изменяют свой характер, когда фантазии становятся насыщены эдиповыми желаниями. Более ранние конфликты между соревнованием и идентификацией и между либидными желаниями и запретами становятся сильнее, усиливая расстройство ребенка. Страх кастрации, телесного повреждения и потери родительской любви усиливается в ответ на фантазии ребенка, и он борется, чтобы разрешить эти многочисленные конфликты в своей жизни.

Некоторые примеры могут быть полезны. Одна пятилетняя девочка соревновалась со своей матерью. Она инсценировала конфликты через игру с куклами Барби, в которых она изображала конкурсы красоты между Барби и Скиппер, подростковой куклой. Кону, приятелю Барби, обычно отводилась роль судьи. Скиппер сочувствовала страданию Барби, однако хотела выиграть соревнование, потому что наградой было свидание с Коном. Она с гордостью заявляла, что является "папиной дочкой", и выражала желание иметь большие груди, подобно кукле Барби и своей матери. Хотя она воображала себя папиной принцессой, мать оставалась королевой, порождая у нее чувство собственного несоответствия, зависти и ревности к матери. Затем, когда мать купила ей модельную одежду, которую она хотела иметь, чувство вины подорвало ее самоуверенность, удовольствие от собственной женственности и от отделения от матери.

Пятилетний мальчик играл в ограбление домашнего очага с Поли и Олив. Поли был сильным и любил Олив, но грабители тоже хотели жениться на Олив. Поли застал их за попыткой украсть Олив и посадил их в тюрьму, где им отрубили головы.

На следующий день он представил, что супермен и прекрасная женщина вступили в брак и что у них родился супермальчик; супермальчик вырос и женился на суперженщине, и Спили был их сыном. "Нет! Никаких девочек! – внезапно потребовал он, защищаясь от растущего волнения и эдипального конфликта. – Потому что я могу себе представить глупости суперженщины! Отцы хотят быть со своими сыновьями". Затем его игра переключилась на проделки супермена и супермальчика.

Как иллюстрируют эти примеры, концепция триадических объектных связей имеет отношение к описанию наполненных конфликтами превратностей эдипального соперничества. Вовлеченность в Эдипов комплекс – характеризуемая любовью и генитальным возбуждением по отношению к одному из родителей, и ненавистью, желанием смерти, страхом возмездия и соперничеством по отношению к другому родителю, и, в то же самое время, любовью и обожанием соперника – указывает на установление полных триадических объектных отношений. Она также характеризует наивысший возможный уровень как либидной организации, так и доступных объектных взаимоотношений для ребенка (см., например, Lebovici, 1982). Треугольная природа эдипальной объектной связанности и эдипальных объектно-обусловленных конфликтов формирует психическую структурализацию и осложняет нарциссический баланс ребенка.

Хотя предэдипальные эволюционные конфликты потенциально могут стать невротическими конфликтами, когда интернализуются родительские запреты и указания, соперничество, неотъемлемо присутствующее в эдипальных взаимоотношениях, создает потенциал для детского невроза, в ходе которого ребенок отождествляет себя с родительскими указаниями и моральными стандартами, и, соответственно, происходят эволюционные продвижения в становлении Суперэго. Теперь в голове ребенка все больше можно обнаружить не только репрезентации наблюдающих, оценивающих, наказывающих и награждающих функций родителей, в каком бы искаженном виде они не были бы представлены, но идентификации с ними, которые делают эдипальные желания все более конфликтными. Боль, порождаемая детским неврозом, обеспечивает движущую силу для разрешения эдипальных конфликтов. Однако, утешение, а также укрепление функционирования Эго обнаруживаются в идеализациях и идентификациях с различными аспектами родителя своего пола. Затем возрастание силы эго-функционирования, которое возникает в результате консолидации Суперэго, содействует решению Эдипова комплекса, которое требует отказа от немедленного удовлетворения сексуальных целей и от замещения одного родителя по отношению к другому. После решения Эдипова комплекса ребенок все больше обретает способность направлять, защищать, корректировать и наказывать себя. Идеалы и стандарты его родителей, или те их версии, которые он интернализировал, становятся теперь его собственными.

Нарциссичесая уязвимость ребенка в эдиповой фазе значительна, хотя декларации и проявления эдиповой любви не всегда могут быть заметны взрослому наблюдателю. Оптимальный баланс между нарциссическим угнетением и достаточным для развития нарциссическим удовлетворением находится где-то между полным эдиповым отпором и полной эдиповой победой. Даже самый любящий родитель должен разочаровывать ребенка, потому что желания ребенка намного превосходят реальные возможности. Раньше или позже, для того, чтобы сохранить чувство собственного достоинства, ребенок должен привести в согласие с реальностью взаимоотношения со своими родителями и со своей сексуальной незрелостью.

Те дети, которые вступают в Эдипову фазу с чувствами компетентности и позитивного уважения к себе, вытекающего из аффективных взаимоотношений с родителями, не опустошаются эдиповым разочарованием. Их способность защищаться и отказываться от инцестуозных желаний помогает им отсрочивать, задерживать и принимать то, что смещенные эдиповы желания могут быть удовлетворены в будущем. К тому же, опережающие идентификации ребенка с идеализируемым родителем своего пола являются источником чувства собственного достоинства.

Таким образом, в той мере, в какой это позволяют способности ребенка и окружающая среда, нарциссическое равновесие может быть сохранено путем замещения родителей другими объектами и сублимацией влечений ребенка. Этому процессу помогает растущее число внутренних запретов, большая способность к внутренней регуляции, более обширный репертуар доступных защит и сопутствующее вытеснение эдиповой сексуальности. Растущие интеллектуальные способности также позволяют ребенку находить удовлетворение в сублимациях, так что дети могут наслаждаться и гордиться как своими познавательными, так и своими физическими действиями. Расширение ими социальных взаимоотношений обеспечивает дополнительные пути для приятного общения, а также больший размах смещения и замещения удовлетворении. Поэтому, несмотря на свою болезненность, обычно эдипова неудача не бывает травматической. Она ускоряет эволюционный процесс, так как факторы взросления подталкивают ребенка к латентному периоду.

ОБЪЕКТНЫЕ ОТНОШЕНИЯ В ЛАТЕНТНОМ ПЕРИОДЕ

Отказываясь от сознательных попыток достичь инцестуозной связи с одним или с другим родителем, ребенок вызывает изменение во взаимоотношениях с ними. Теперь отношения с каждым из родителей могут быть нежными, даже если со стороны ребенка на них оказывают непрерывное воздействие природа вытесненных желаний и конфликтов, природа родительских репрезентаций, установленных в течение более ранних стадий развития объектных отношений и по-новому могущественное Суперэго. В самом деле, в ходе латентного периода ребенок заметно меньше зависит от родителей, особенно в вопросах правоты и неправоты, потому что Суперэго все больше воспринимается как внутренняя инстанция. Эти внутрипсихические силы становятся решающими и постоянными бессознательными ингредиентами его объектных отношений, оказывающими глубокое воздействие на поведение и на отношения с другими людьми.

Фантазии "семейного романа" (Freud, 1908) типичны для раннего латентного периода. Эти фантазии проистекают от разочарований в эдиповой любви, а также служат защитой от инцестуозных фантазий; таким образом, они содействуют усилиям ребенка внутрипсихически дистанцироваться от родителей. Ощущая себя отвергнутым родителями, которые временами, как чувствует ребенок, предпочитают ему друг друга, он находит компенсацию своей нарциссической ране и разочарованию в фантазии. Соответственно, он воображает, что является приемным ребенком или пасынком, и полагает, что он благородного или сверхъестественного происхождения, и просто отдан в эту семью до тех пор, пока не появятся более высокие и лучшие возможности. Фантазии семейного романа выдают эдипальное разочарование и крушение иллюзии, так как ребенок видит, что его родители не являются, как он полагал, совершенными и всемогущими. Соответствующее этой фазе крушение иллюзий относительно основных объектов ребенка, продолжающее задачу развития (Winnicott, 1953), уравновешивается в фантазии ребенка величием его воображаемых "подлинных" родителей. Сходные функции и источники происхождения приписывались фантазиям о наличии близнеца (Burlingham, 1952), воображаемым животным или человеческим спутникам (Nagera, 1969; Myers, 1976, 1979), и интересу к супергероям комиксов и телевидения (Widzer. 1977). Многие из этих фантазий дополнительно разрабатываются в ходе латентного периода.

Ребенок, находящийся в стадии более позднего латентного периода, стремится уйти от поглощенности фантазированием к объектам в реальном мире. Важный аспект этого сдвига проявляется в социальных отношениях, которые становятся намного более важными в ходе латентного периода. "Мир игрового интереса наполняет ребенка новыми надеждами, новыми разочарованиями и удовлетворениями", – говорит Пеллер, который отмечает, что в этих обстоятельствах ребенок начинает отождествляться с своими ровесниками, вдобавок к родителям и учителям (1954, стр. 191).

Равные по положению однополые группы обеспечивают возможности для укрепления половой идентичности, для замещения связанных с эдипальным объектом конфликтов и для дистанцирования от эдипальных объектов. Буксбаум в поисках внутрипсихического объяснения двух ясно различимых периодов группового формирования в детстве – в начале латентного периода и в подростковом периоде – пришел к выводу, что "по мере того, как маленький ребенок находит в группе поддержку для своей новооткрытой физической независимости от матери, подросток находит опору для своей моральной независимости от дома" (1945, стр. 363). Буксбаум отмечает, что ребенок, вступающий в латентный период, готов к формированию новых взаимоотношений, в особенности потому, что он нуждается в нахождении новых источников либидного удовлетворения. Групповые действия (как и школа) (Peller, 1956) делают это смещенным или сублимированным образом. Кроме того, группа часто может дозволять ослабление стандартов Суперэго.

Сэр Уильям Голдинг драматически изображает принятие группой запрещенных действий, таких как явное выражение садистских импульсов, в своем романе "Повелитель мух" (1955). Социально приемлемой формой групповой формации латентного периода являются командные игры, часто с детальным вниманием к тому, кто в какой лиге играет.

ОБЪЕКТНЫЕ ОТНОШЕНИЯ В ПОДРОСТКОВОМ ПЕРИОДЕ

Блос (1967) описал основные задачи объектных отношений в отрочестве как процесс "вторичной индивидуации", который включает в себя два взаимопереплетенных процесса – отделение и отказ от родителей как главных объектов любви и нахождение заместителей вне семьи. Катан (1951) называет это высвобождением и "перемещением объектов". "Отказ" также требует, чтобы подросток отказался от родителей (прошлого и настоящего) как от властных фигур. Хотя два эти процесса отчетливо переплетены, мы будем обсуждать здесь первый из них и отложим полное обсуждение второго до тех пор, пока не дойдем до развития Суперэго.

Важнейшим аспектом процесса вторичной индивидуации является деидеализация репрезентаций родительских объектов, сформированных в более ранние годы детства, возможно, десять или более лет тому назад. В то время мыслительные процессы ребенка были эгоцентрическими, и он воспринимал родителей как чудесных и идеальных фигур вследствие той центральной позиции, которую они занимали в его жизни. Даже когда он держится за идеальный образ этих всецело любящих, все исполняющих идеальных инфантильных объектных репрезентаций, подросток резко критикует своих родителей, которых он склонен рассматривать теперь как неадекватных, приносящих разочарование и несправедливых людей. Возникающий в результате внутриличностный раздор заставляет подростка ощущать потерю внутренней поддержки и чувство опустошенности, сопровождаемые ощущением болезненного отчуждения и объектного голода.

Подросток поворачивается к своим сверстникам вследствие своей потребности во взаимоотношениях для удовлетворения влечения, для освобождения от чувства опустошенности и для укрепления чувства собственного достоинства, по мере его продвижения вперед к психической независимости. Группа сверстников обеспечивает неосуждающую поддержку, когда подросток пытается разрешить внутренние конфликты, связанные с ранними инфантильными объектными связями. Нюансы в отношениях сверстников и в групповых взаимоотношениях обладают "тренировочным" качеством, так как близкие отношения, устанавливаемые в это время, не требуют постоянной связанности; подросток склонен поэтому экспериментировать с другими людьми и с самим собой в новых ситуациях с возрастающим чувством независимости. Эта независимость сохраняет "условность" до тех пор, пока подросток не сможет прийти к согласию с идеализациями своих родителей. Взаимоотношения с группой ровесников также могут быть изменены, когда чувства романтической любви приводят пару, которая сохраняет это взаимоотношение, к смещению части своей агрессии на эту группу (Kernberg, 1980b, стр. 33).

В виде некоего вторичного сближения подросток пытается разрешить ранние инфантильные связи. Служа прогрессивным целям, регрессивное возрождение инфантильных объектных взаимоотношений может возбудить напряженность амбивалентности, напоминающую первоначальную фазу воссоединения. Блос (1967) отмечает, что возрожденная амбивалентность характерным образом создает у подростка массу лабильных противоречий в аффектах, импульсах, мыслях и поведении. Колебания между крайностями любви и ненависти, активностью и пассивностью, мужественностью и женственностью, очарованностью и отсутствием интереса, регрессивным стремлением к зависимости и стремлением к независимости целиком соответствуют данному возрасту. Поэтому следует понимать характерный негативизм подростка не только как выражение враждебности, но и как необходимое средство защиты Эго от "пассивной капитуляции" (A.Freud, 1958), давая ему возможность сделать необходимый шаг в процессе индивидуации.

В пятнадцатилетнем возрасте Жан вызывал озабоченность своих родителей вследствие явно выраженного интереса к наркотикам, открытого неповиновения их власти и все ухудшающейся успеваемости, несмотря на присущий ему высокий уровень интеллекта. Когда они условились с психиатром о встрече для обследования, он убежал из дома и его не могли разыскать в течение нескольких дней. Отец Жана, наконец, обнаружил его спящим на дереве в глубине двора. К удивлению родителей, он позволил им сопроводить себя к психиатру. Он приходил на последующие сессии и по мере развертывания аналитической работы уяснил, что хотел самостоятельно решать, когда приходить и по каким причинам. Он не рассказал своим родителям о своих все более тяжелых ночных кошмарах и о приступах тревожности, по поводу которых он искал помощи, но относительно которых также полагал, что должен быть в состоянии справиться с ними самостоятельно.

Подросток также воспринимает себя как несовершенного, что приводит его к переоценке собственного идеального образа себя. Часто возникает болезненная внутрипсихическая борьба между соревнованием с идеализированным образом родителя и не столь совершенным образом себя в ходе процесса деидеализации. Один семнадцатилетний подросток рассказал о том, как он писал сочинение. "Вначале слова приходили легко, но затем вошел отец (профессор колледжа); он может писать так чудесно! Затем я начал злиться все сильнее и сильнее; я ненавидел его! С сочинением ничего не получалось – я не мог его закончить!" Относительно данного процесса Блос пишет: "Действительно, я склонен полагать, что процесс деидеализации объекта и себя представляет собой крайне тяжелый и мучительный аспект взросления" (1979, стр. 486).

В той мере, в какой подросток способен отличать всемогущие идеализированные объектные репрезентации своего младенчества от своих реальных родителей, он будет также способен устанавливать "дружеские" уважительные отношения со своими родителями и все же ощущать себя независимым от них. Ранние идентификации с родителями, которые формируют основу Суперэго, утрачивают затем часть своей значимости и влияния, и подросток теперь может отождествлять себя с отдельными аспектами своих родителей, и, делая это, он видоизменяет идеальный образ себя в нечто более реалистичное. Однако эти идентификации связаны в большей мере с Эго, чем с Суперэго. Действительно, как заметил Фрейд:

"К тому времени, когда Эдипов комплекс уступает место Суперэго, они (родители) являются чем-то очень величественным; но, впоследствии, они утрачивают большую часть этого великолепия. Затем также происходит идентификация с родителями в более поздний период, и, действительно, они постоянно вносят важный вклад в формирование характера; но в этом случае они воздействуют лишь на Эго, не оказывая более влияния на Суперэго, которое было определено самыми ранними родительскими образами" (1933, стр. 64).

Нам кажется, что часто недооценивается важное значение процесса вторичной индивидуации. Жалоба взрослого человека на то, что его родители были не отвечающими требованиям и неэмпатическими людьми, когда он был ребенком, часто отражает его неудачу деидеализировать инфантильные объекты, и, таким образом, завершить подростковую индивидуацию. Как только этот процесс завершен, обычным путем или с помощью психотерапевтического вмешательства, человек часто начинает воспринимать своих родителей как "достаточно хороших", или, по крайней мере, начинает проявлять некоторую терпимость к их недостаткам.

Процесс индивидуации или освобождения от инфантильных объектов может растянуться до конца отрочества и до ранней стадии зрелых лет. Если этот внутренний процесс успешен, он постепенно уменьшает болезненную амбивалентность предэдипальных и эдипальных объектных связей, и возникает прогрессирующее, более зрелое, взаимоудовлетворяющее отношение со своими родителями. В то же самое время человек устанавливает новые, более удовлетворительные и стабильные внесемейные любовные взаимоотношения, и, так как развивается его способность к зрелой любви и близости, он может разделять глубоко прочувствованную эмпатию с друзьями и любимыми. В лучшем случае, любовные взаимоотношения в конечном счете обеспечивают контекст, в рамках которого человек может ощущать независимость и взаимность, а также глубокое сексуальное удовольствие (Erikson, 1959; Kernberg, 1974a, 1974b, 1977, 1980b. 1980c; Person, 1988). Хотя другие факторы также играют свою роль, окончание отрочества в значительной мере зависит от той степени, в которой можно примирить и интегрировать с требованиями реальности конфликты, несовместимость и привязанность объектных отношений человека. Блос называет этот период "закрытием отрочества".

РЕЗЮМЕ

Ход развития объектных отношений является полезным и обогащающим, хотя временами и болезненным. Самые ранние фазы этого процесса все еще недостаточно изучены, так как, несмотря на обширные исследовательские усилия, мы все еще можем лишь догадываться о том, что происходит в голове младенца. Однако, принимая во внимание открытия эволюционного исследования, мы обозначили первую фазу как "первичное взаимодействие", а вторую – как "начало диалога". Затем мы описали подфазы разделения-индивидуации, движущие силы, приводящие к эдиповыми триадическим объектным отношениям, и их причастность к развитию Эго и Суперэго. При обсуждении превратностей объектных отношении в течение латентного периода и отрочества мы описали обязательные чередования, модификации и пересмотры объектных отношениях, которые являются неотъемлемой частью подросткового развития.

Библиотека Фонда содействия развитию психической культуры (Киев)

1-2-3-4-5-6-7-8-9-10-11-12-13-14-15-16-17-18-19-20-21-22-23-24