СТИМУЛ-РЕАКТИВНАЯ ТЕОРИЯ

Здесь мы представим наиболее изящную, наиболее экономичную теорию личности, чья связь с естественно-научными предшественниками самая тесная. Стимул-реактивная (S-R) теория, по крайней мере, может быть точно обозначена как лабораторная теория – в противовес другим, где более важна была роль клинического или естественного наблюдения. Этому соответствует ясность позиции, экономичность формулировок и серьезные усилия в плане поиска эмпирических соответствий основным теоретическим понятиям.

В реальности не существует единой S-R теории, существует несколько теорий, в большей или меньшей степени друг друга напоминающих, но в тоже время обладающих определенными характерными свойствами. Эти системы в начале были направлены на описание усвоения и ретенции новых форм поведения, появляющихся в опыте. Таким образом, неудивительно, что основное внимание уделяется процессу научения. Не игнорируя врожденных факторов, – теоретик в первую очередь озабочен процессом, посредством которого индивид опосредует между порядком ответов и огромным разнообразием стимуляции (внутренней и внешней), на него воздействующей.

Хотя нет нужды подробно обсуждать сложные истоки S-R теории, навряд ли будет удобно представить эту теорию без упоминания роли Ивана Павлова, Джона Б.Уотсона и Эдварда Л.Торндайка. Выдающий русский физиолог Иван Павлов (1906, 1927) открыл тип научения, который известен как классическое обусловливание. Павлов смог продемонстрировать, что посредством одновременного предъявления безусловного стимула (мясного фарша) и условного стимула (звука камертона) можно сделать так, что условный стимул в конце концов будет вызывать реакцию (слюноотделение), вначале возникавшую только на безусловный стимул. Акт слюноотделения в ответ на звук камертона рассматривается как условная реакция.

В руках ряда американских психологов этот процесс классического обусловливания стал средством построения объективной; психологии, имевшей дело лишь с тем, что можно наблюдать. Джон Б.Уотсон (1916, 1925) был лидером этого направления. Он отрицал доминировавшее тогда представление о психологии как об уникальной науке, направленной на раскрытие структуры сознания на основе самонаблюдения. Психология, полагал он, должна изучать поведение, используя те же типы объективных методик, что и естественные науки. Он взял Павловский принцип обусловливания и, сочетая его с уже разработанными им самим идеями, представил миру точку зрения, которую назвал "бихевиоризмом". Эта объективная и уделяющая внимание среде точка зрения быстро стала отличительной для американской психологии и даже теперь она тесно связана с тем, что отличает психологию именно в этой стране. В то же время, когда развивались эти идеи, Эдвард Торндайк (1911, 1932) показал важность награды и наказания в процессе научения, а его "закон эффекта" стал одним из краеугольных камней современной, теории научения. Несмотря на решающую роль идей Павлова, теория научения, с ее вниманием к объективности, тщательному построению эксперимента и сильным "привкусом" функционализма – одна из самых "американских" из всех обсуждаемых нами теорий.

Построению теории научения психологи посвятили больше размышлений и творческой активности, чем любой другой современной теории. Идеи и исследования Эдварда Л.Торндайка, Джона Б.Уотсона, Эдварда К.Толмена, Эдвина Р.Гатри, Кларка Л.Халла, Кеннета У.Спенса и других привели к тому, что главный интерес американских психологов в течение третьего десятилетия этого века сместился в сторону процесса научения. В последующие десятилетия главные теоретические проблемы психологи обсуждались в рамках теории научения. Такие теоретики, как Торндайк, Халл, Спенс и Гатри обсуждали процесс научения как включающий ассоциативные связи между сенсорными и моторными процессами. Большая часть разногласий касалась этого теоретического представления о процессе научения. Эдвард Толмен, один из основных теоретиков этого периода, разделял точку зрения, что эмпирическая задача теоретика научения – определить влияние среды, детерминирующее поведение, но рассматривал научение как развитие организованных когнитивных процессов относительно сенсорных, или стимульных, событий. Левин также предпринимал шаги в направлении развития теории когнитивного типа, хотя не интересовался процессом научения глубоко и постоянно. Большая часть экспериментальной работы, вдохновленной этими дебатами, представляла исследование относительно простых форм научения, в частности, у животных. В последние десять-пятнадцать лет экспериментальные психологи демонстрируют возросший интерес к освоению языка, памяти, сложным мыслительным процессам человека. Как отражение этого поворота были созданы теории познавательных процессов и информационных процессов, мало напоминающие ассоциативные теории.

Как следует из названия этой главы, мы будем рассматривать представления, базирующиеся на S-R теории или те, у истоков которых стоят традиции бихевиоризма, хотя в них вошли и недавние размышления о когнитивных процессах. Конкретнее, мы особое внимание уделим попыткам обобщить или применить теоретическую позицию Кларка Халла (1943, 1951, 1952) к феноменам, представляющим интерес для психолога, занимающегося проблемами личности. По каким причинам в центре нашего внимания оказываются представления, испытавшие влияние Халла и его работы? Прежде всего, эта теоретическая позиция одна из наиболее стройных и высоко развитых среди разработанных теорий. Эта точка зрения представлена более развернуто, более адекватно формализована и благоприятствовала связанным с ней эмпирическими исследованиями более, чем любая с ней сравнимая. Во-вторых, что более важно, в основном именно интеллектуальные наследники Халла и Спенса сделали наиболее серьезные и систематические попытки применить свои теории, возникшие в лабораториях, к пониманию личности. Особенно привлекательная черта теории Халла – внимание к роли мотивации в детерминации поведения.

Б.Ф.Скиннер, главная фигура в области научения, также сделал замечательный вклад во многие сферы психологии, включая проблемы функционирования личности. Его позиции будет посвящена отдельная глава.

В отличие от уже обсуждавшихся теорий, рудименты S-R позиции разрабатывались в связи с данными, которые по видимости мало похожи на то, что представляет главный интерес для психолога, исследующего личность. Было бы преувеличением сказать, что белые крысы сыграли в становлении этой области теории большую роль, чем испытуемые-люди, но истинная правда, что представители низших видов сыграли в развитии этой теории большую роль, чем в развитии любой другой из обсуждавшихся. Не стоит, однако, преувеличивать значение истоков этой теории. Теорию следует оценивать с точки зрения того, что она собой представляет, а не того, откуда она вышла. Халл, интеллектуальный отец этой позиции, уже в самом начале своих теоретических поисков прояснил свое намерение создать общую теорию человеческого поведения. Лишь по стратегическим соображениям он предпочел разрабатывать свои начальные идеи на относительно стабильной основе – поведении животных в тщательно контролируемой ситуации. Таким образом, сущность его теории нельзя свести к изучению низших организмов в связи с убежденностью в том, что все поведенческие проблемы можно разрешить таким образом. Нет, он полагал, что простота низших организмов обеспечит определенный фундамент, который, будучи разработан посредством изучения сложного человеческого поведения, может оказаться стержнем построения достойной теории поведения. Эта готовность изменить и расширить периферическую часть своей теории, в то же время устанавливая определенные допущения и понятия, явно продемонстрирована в работе многих учеников Халла. В соответствии с этой точкой зрения, мы не будем пытаться отследить тонкости теории Халла, а сконцентрируемся на попытках модифицировать или разработать его теорию так, чтобы обратиться к поведению, представляющему решающий интерес для психолога, занимающегося личностью. Выдающийся пример такой "выведенной" теории содержится в работе Долларда и Миллера, и в первую очередь мы рассмотрим именно эту позицию. Заслуживают упоминания и труды многих других, но ограниченность пространства позволит нам лишь кратко рассмотреть взгляды некоторых: Айзенка, Уолпа (Wolpe, J.) и Бандуры (Bandura, А.).

Прежде чем обратиться к деталям этих теорий, следует сказать несколько слов об Институте человеческих отношений при Йельском университете. Это заведение было основано в 1933 году под руководством Марка Мэя (Mark May) в попытке привнести большее сотрудничество и интеграцию в психологию, психиатрию, социологию и антропологию. Институт включал все эти – традиционно изолированные – области. Первые десятилетия его существования – один из самых плодотворных периодов сотрудничества в области наук о поведении, который когда-либо существовал в каком-либо американском университете. Хотя Кларк Халл обеспечил этой группе теоретический фундамент, ее активность ни в коей мере не определялась в первую очередь экспериментальной психологией. В самом деле, социальная антропология, изучение социальных аспектов поведения людей в "неграмотных" обществах составляла важный элемент интеллектуальной работы этой группы, в ней был развит интерес к психоаналитической теории, что внесло важный вклад в теоретические идеи и исследования членов группы. В течение этих десяти лет получила подготовку замечательная группа молодых людей – либо в качестве студентов-выпускников, либо членов персонала, и на всех них этот опыт, как представляется, оказал сильное и продолжительное влияние. Среди выдающихся членов этой группы были Джадсон Браун (Judson Brown), Джон Доллард (John Dollard), Эрнст Хилгард (Ernest Hilgard), Карл Ховлэнд (Carl Hoviand), Дональд Маркиз (Donald Marquis), Ник Миллер (Neal Miller), О. X. Маурер (О. Н. Mowrer), Роберт Сирс (Robert Sears) Кеннет Спенс (Kenneth Spence), Джон Уайтинг (John Whiting). Именно деятельность Института человеческих отношений, руководимого Марком Мэем, вдохновленная идеями Кларка Халла и оживленная творческими исследованиями тех, кто только что упомянут, привела к результатам, которые мы обсудим в этой главе.

Теория подкрепления Долларда и Миллера

Эта теория представляет собой попытку двух исследователей, искушенных как в лабораторных, так и клинических исследованиях, модифицировать и упростить теорию подкрепления Халла таким образом, чтобы ее можно было легко и эффективно использовать в отношении событий, представляющих основной интерес для социального и клинического психолога. Тонкости этой теории оформились не только под влиянием теории Халла, но также под влиянием психоаналитической теории, а также открытий и обобщений социальной антропологии. Как мы увидим, понятие навыка, представляющего стабильную S-R связь, является для этой позиции принципиальным. Фактически, большая часть этой теории связана с определением условий, в которых навыки формируются и расформируются. Относительно небольшое число понятий, используемых с этой целью, применяются авторами с большой изобретательностью для описания феноменов, представляющих центральный интерес для клинициста, – например, вытеснения, замещения и конфликта. Во многих случаях авторы старались взять из работ и клинических наблюдений психоаналитиков существенные положения относительно поведения, которые они, в свою очередь, инкорпорировали в рамках S-R понятий. Так, значительная часть теоретических усилий состоит в переводе общих наблюдений или смутных теоретических формулировок в более стерильные термины S-R теории. Хотя перевод сам по себе не выступает как цель особой важности, такие попытки часто приводили к возможности новых инсайтов и предсказаний относительно ненаблюдаемых эмпирических событий, и это представляет высший порядок теоретического вклада.

В некоторых отношениях Джон Доллард и Нил Миллер представляют яркий контраст; в других – основы, на которых они стоят, чрезвычайно схожи. Различие между ними в том, что Миллер разрабатывал важные идеи и совершил открытия в первую очередь в области экспериментальной психологии, а Доллард сделал важный вклад в антропологию и социологию. Однако на обоих повлиял опыт, полученный в Институте человеческих отношений, и с этим связано то, что оба они в долгу перед Халлом и Фрейдом. Возможно, плодотворность их сотрудничества связана с общим стержнем, общими убеждениями, на основе которых каждый осуществлял собственные теоретические и эмпирические усилия.

Джон Доллард родился в Менаше, Вашингтон, 29 августа 1900 года. Степень бакалавра он получил в Висконсинском университете в 1922 году и впоследствии степени магистра (1930) и доктора (1931)в области социологии в Чикагском университете. С 1926 по 1929 год он работал ассистентом президента Чикагского университета. В 1932 году он занял место преподавателя-ассистента социологии в незадолго до того созданном Институте человеческих отношений. В 1935 году он стал ассистентом-исследователем этого института, в 1948 – научным сотрудником и профессором психологии. С 1969 года – почетный профессор. Он прошел обучение психоанализу в Берлинском институте и стал членом Психоаналитического общества Западной Новой Англии. Убеждения Доллард а относительно унификации социальных наук и его самоотдача в этой области отражены не только в публикациях, но и в том замечательном факте, что он в одном и том же университете занимался академической деятельностью в области антропологии, социологии и психологии. Следует отметить, что такая междисциплинарная активность возникла в то время, когда эти отдельные дисциплины были гораздо дальше друг от друга, чем сейчас. Доллард написал множество статей в области социальных наук и колебался между этнологией и психотерапией. Он автор ряда книг, отражающих эту широту его интересов. "Caste and class in a southern town" (1937) – получившее высокую оценку полевое исследование, связанное с ролью негритянского населения в южном сообществе, представляет один из первых примеров анализа культуры и личности. За этим последовала родственная работа, "Children of bondage" (1940), в соавторстве с Эллисон Дэвис. (Allison Davis). Он опубликовал две книги, посвященные психологическому анализу страха: "Victory over fear" (1942) и "Fear in battle" (1943); важная монография посвящена проблемам использования историй жизни – "Criteria for the life history" (1936). Совместно с Фрэнком Олдом (Frank Auld) и Элис Уайт (Alice White) он опубликовал "Steps in psychotherapy" (1953), – книгу, представляющую метод психотерапии, включающий детальное описание индивида в процессе лечения, и, с Фрэнком Олдом, "Scoring human motives" (1959).

Нил Миллер родился в Милуоки, Висконсин, 3 августа 1909 года, получил степень бакалавра в Вашингтонском университете в 1931. Степень магистра получил в 1932 году в Стенфордском университете, а степень доктора по психологии – в Йельском университете в 1932 году. С 1932 по 1935 год он работал ассистентом в Институте человеческих отношений, а 1935-1936 – членом Совета по исследованиям в области социальных наук, в это же время прошел обучающий анализ в Венском институте психоанализа. С 1936 по 1940 был преподавателем, затем ассистентом в Институте человеческих отношений. С 1942 по 1946 год руководил исследовательским проектом по психологии в военно-воздушных силах. В 1946 году вернулся в Йельский университет, став профессором психологии в 1952 году. В Йеле он оставался до 1966 года, когда стал профессором психологии и возглавил лабораторию физиологической психологии Университета Рокфеллера. Помимо сотрудничества с Джоном Доллардом, Миллер более всего известен в психологии благодаря экспериментальной и теоретической работе в области влечений, природы подкрепления и изучению конфликта. Его ранние исследования были чисто бихевиоральными, но с середины 50-х годов Миллер заинтересовался физиологическими механизмами, стоящими за влечениями, подкреплениями и связанными с ними феноменами. Эта работа детально представлена в журнальных публикациях, хотя большая ее часть освещена в трех прекрасных главах справочника (Miller, 1944, 1951а, 1959). Уважение, которое заслужил его вклад в этой области, выразился в возданных ему почестях. Сюда относятся членство в престижной Академии наук, избрание Президентом Американской психологической ассоциации (1959), Уорреновская медаль Общества экспериментальной психологии (1957), Президентская научная медаль (1965), которой, кроме него, были удостоены только двое других ученых-бихевиористов.

В 1939 году несколько сотрудников Института человеческих отношений, включая Долларда и Миллера, опубликовали монографию под названием "Frustration and aggression". Это был один из первых и интересных примеров того подхода, который мы обсудим в этой главе. Авторы попытались проанализировать фрустрацию и ее последствия с точки зрения S-R понятий. В монографии представлена систематическая формулировка этой позиции, множество новых исследований и предсказаний относительно ожидаемых событий. Эта работа не только иллюстрирует интеграцию S-R понятий, психоаналитических положений и антропологических данных, но представляет данные, свидетельствующие о плодотворности такого объединения, и это привело ко множеству эмпирических исследований. Миллер и Доллард совместно написали два тома, отражающие попытку применить упрощенную версию теории Халла к проблемам социальной психологии ("Social learning and imitation", 1941) и проблемам клинической психологии и психологии личности ("Personality and psychotherapy", 1950). В первую очередь содержания этих двух книг, особенно второй, составляют основу дальнейшего изложения. Сердцевина этой позиции – описание процесса научения. Миллер и Доллард ясно выражают свой общий взгляд на этот процесс и его составляющие в следующем пассаже:

"Что же представляет теория научения? В простейшей форме – это изучение обстоятельств, связывающих реакцию и ключевой стимул. После завершения научения реакция и ключевой стимул связаны вместе таким образом, что ключевой раздражитель побуждает реакцию... Научение происходит в соответствии с определенными психологическими принципами. Не всегда все дело в практике. Связь между ключевыми раздражителем и реакцией может быть усилена только в определенных условиях. Научающийся должен быть побужден к совершению реакции и получить награду за ответ в присутствии ключевого стимула. Проще можно сказать, что для того, чтобы чему-то научиться, человек должен чего-то желать, что-то замечать, что-то делать и что-то получать. В более точной формулировке, эти факторы – влечение, ключевой раздражитель, реакция и награда. Эти элементы процесса научения были тщательно изучены, и выявились дальнейшие сложности. Теория научения стала твердым сплавом принципов, полезных для описания человеческого поведения" (1941, сс. 1-2).

Принципы научения, примененные Доллардом и Миллером к повседневной жизни, были открыты в контролируемом лабораторном исследовании и, как правило, на материале животных. Знание этих лабораторных принципов, как и определенные относящиеся к ним теоретические представления, принципиальны для понимания их теории личности. Описание гипотетического эксперимента, построенного по образцу новаторских экспериментов Миллера и его коллег (Miller, 1948; Brown & Jacobs, 1949) и теоретический анализ его результатов послужит введением в этот необходимый фон.

Иллюстративный эксперимент

В этом эксперименте каждый объект (вездесущая лабораторная крыса) помещается в прямоугольный ящик с сетчатым полом. Ящик разделен на два квадратных отделения низким барьером, через который крыса легко может перепрыгнуть. Раздается гудок зуммера, и одновременно через сетчатый пол пропускается пульсирующий электрический разряд. Контрольные объекты получали электрический удар. От животного можно ожидать, что у него возникнут различные сильные реакции в ответ на удар и что оно в конце Концов переберется через перегородку в соседнее отделение. Аппарат устроен так, что, как только животное перебирается через перегородку, отделяющую один отсек от другого, звук зуммера и удары током прекращаются. В последующие шестьдесят минут эта процедура повторяется с неравными интервалами, и можно наблюдать, что время между началом звука и удара тока и реакцией перепрыгивания через загородку становится все меньше. На следующий день каждый объект вновь помещался в ящик на час. Во время этой сессии периодически раздавался звук зуммера и звучал до тех пор, пока животное не переходило на другую сторону, но он ни в одном случае не сопровождался электрическим ударом. Несмотря на отсутствие удара, объекты продолжали перепрыгивает через загородку при появлении звука и даже могли улучшать показатели.

После нескольких таких сессий в прибор вводились новые изменения. Перепрыгивание больше не приводило к прекращению звука. Однако, если крыса опускала рычаг, прикрепленный к основанию перегородки, звук отключался. Животные вновь проявляли сильную активность по большей части ограниченную прыжками "туда-сюда" через перегородку. В ходе движений крыса могла опустить рычаг. Постепенно прыжки через загородку исчезают, время между подачей звука и нажатием на рычаг уменьшается и в конце конов нажатие осуществляется сразу вслед за подачей звука. Поведение таких объектов ярко контрастирует с поведением контрольных животных, не получавших удара током, у которых не возникает никаких систематических изменений поведения ни в одной из экспериментальных сессий. Очевидно, в результате объединения в пару звука и удара током экспериментальные объекты научаются или усваивают новые реакции, тогда как контрольные – нет.

В реальности имело место несколько типов научения. Первое классическое обусловливание, форма научения, открытая Павловым. Классическое обусловливание представляет процедуру, в которой изначально нейтральный стимул (условный стимул или УС) сочетается с безусловным стимулом (БС), который побуждает типичный поведенческий стереотип, или безусловную реакцию (БР). После повторения сочетаний УС – БС, УС, представленный как таковой или в антиципации БС, вызывает характерную реакцию, известную как условная реакция (УР). В типичном случае УР сходна с БР, хотя редко идентична.

Рис. 13-1

Линия классического обусловливания, появившегося в нашем иллюстративном эксперименте в соответствии с теорией Миллера, показана на рис. 13-1. Однако, рассмотрим сначала последствия удара током как таковые. Между наблюдаемым БС (удар) и открытым поведением (R\emot) имеет место цепь внутренних событий. Удар побуждает ряд внутренних реакций, связанных с болью (обозначенных здесь как r\emot). Эти r\emot в свою очередь дают подъем внутреннему стимульному паттерну. Помимо того, что эти внутренние стимулы обладают той же способностью, что и внешние источники, в "запускании" последующих реакций, о них еще говорят, что они имеют свойство побудителей, влечений (D) и, соответственно, определяются как стимул-влечения или s\D

Влечение – мотивационный концепт в системе Халла, он побуждает или активирует поведение, но не определяет его направления. В данном случае влечение врожденно и первично, основан на боли. Конечно, есть ряд первичных влечений, помимо воли, такие, как голод, жажда, секс. Последние, в отличие от боли, представляют состояния депривации, возникающие из-за недостаточности определенной стимуляции, например, пищи, и редуцируемые обеспечение соответствующей стимуляции организма, а не снятием вредной стимуляции. Миллер постулирует, что любая внешняя или внутренняя стимуляция, будучи достаточно интенсивной, пробуждает влечение и побуждает действие. Как предполагается в этом положении, влечения различаются по силе, и чем сильнее влечение, тем более энергично и устойчиво энергизируемое им поведение. Например, в нашем эксперименте, сила наблюдаемого эмоционального поведения в ответ на БС и, позже, усвоенной реакции перепрыгивания через перегородку, определяется силой удара током.

Первоначально звук зуммера не вызывает никакого эмоционального поведения, ассоциируемого с ударом тока. Но после повторных предъявлений звука и удара, звук обретает способность вызывать внутренние r\emot, схожие с тем, что изначально вызывались болевым БС; условная реакция (УР) усваивается. В системе Халла, используемой Доллардом и Миллером, имеющее место научение описывается как ассоциативная связь между условным стимулом (звук) и реакцией (r\emot), что представлено теоретическим концептом "навык". Как мы обсудим подробнее позже, Халл постулировал, что для того, чтобы навык сформировался, нужно не только, чтобы стимул и реакция были близки во времени и пространстве, но и то, чтобы реакция сопровождалась подкреплением или наградой. Если мы допускаем последнее условие, сила S-R навыка возрастает с числом случаев, в которых стимул и реакция возникали вместе.

Повторяющееся предъявление звука и удара в первой сессии нашего эксперимента с избавлением объектов от удара в качестве подкрепления достаточно для возникновения довольно сильного навыка. Когда сформировались классически обусловленные r\emot, предъявление одного звука не только побуждает r\emot, но также приводит в действие остальную цепочку событий, изначально связанную с применением удара. Таким образом, отличительный паттерн внутренней стимуляции s\D и в комбинации со звуком будет действовать как ключ к включению внешнего поведения, сходного с тем, что до того пробуждался ударом тока. Далее, эти наблюдаемые реакции энергизируются или активируются побудительными ("влекущими") свойствами s\D. Поскольку влечение вызывается усвоенной реакцией на прежде нейтральные стимулы, оно определяется как приобретенное или вторичное влечение, в отличие от первичного влечения, пробуждаемого реакцией на болевую стимуляцию.

Чтобы отличить последовательность r\emots\D вызванную ударом тока и классически обусловленную последовательность, вызванную звуком, последняя получила название тревоги или страха. Таким образом, страх – это и усвоенная реакция – обусловленная форма болевой реакции, если использовать слова Маурера, – и усвоенное или вторичное влечение.

Но, как мы уже сказали, экспериментальные объекты усваивали больше, чем эти реакции страха. Во время первой сессии они быстро научились перепрыгивать через перегородку сразу по появлении звука и удара, даже несмотря на то, что первоначально стимуляция вызывала множество разнообразных энергичных реакций, из-за которых перепрыгивание через перегородку была не самой заметной. Ключ к пониманию того, почему именно эта реакция стала доминирующей, – в ее следствиях: лишь перепрыгивание через перегородку прекращало ситуацию шока и цепь побужденных внутренних событий. Хотя тому и есть исключения, события, "редуцирующие или устраняющие стимульные влечения в типичном случае усиливают или увеличивают вероятность появления любых реакций, которые они регулярно сопровождают и называются подкреплениями. Напротив, реакции, которые не сопровождаются событиями, редуцирующими стимульное влечение, имеют тенденцию не повторяться. Поскольку подкреплением – прекращением удара – сопровождалось лишь перепрыгивание, эта реакция, в отличие от других, усиливалась.

Развитие способности сочетания звук-удар устанавливать реакцию перепрыгивания – пример научения, в котором, в отличие от классического обусловливания, появление подкрепления зависит от реакции; реакция продуцирует подкрепляющее событие. Тип научения, имеющего место в таких условиях, называется инструментальным или, как назвал бы его Скиннер, оперантным обусловливанием. Во время первой сессии в нашем эксперименте сформировались два типа реакций: классически обусловленная реакция страха и инструментальная реакция перепрыгивания через перегородку, формируемая благодаря прекращению действия БС (таким образом, через редукцию влечения происходило подкрепление обеих реакций).

После первой сессии удар током прекращался и использовался только звук. Поскольку ток не подавался, больше не возникало его прекращение. Процедура, в которой для установления реакции используется изъятие подкрепляющего воздействия, называется экспериментальное угашение и в типичном варианте производит редукцию в силе сформированной реакции. Например, голодные крысы, которые научились осуществлять определенный инструментальный акт для того, чтобы получить пищу, прекращают совершение реакции после того, как прекращают получать еду. Но прекращение подачи тока в нашем случае не привело к прекращению реакции перепрыгивания через перегородку (или теоретически, r\emot); У многих реакция даже продолжала возрастать по силе, что определяется уменьшением времени реакции на последовательные предъявления звука. Миллер полагает, что это "угасание" не приводит – или приводит в очень малой степени – к ослаблению усвоенных реакций, поскольку в действительности подкрепление продолжается. УС вызывает не боль, а усвоенную реакцию страха, что активирует инструментальный навык, стоящий за перепрыгиванием через перегородку. Появление инструментальной реакции отключает звук, и влечения-стимулы, ассоциируемые со страхом, таким образом редуцируются по интенсивности. Таким образом, как классически обусловленная реакция страха, так и инструментальная реакция перепрыгивания через перегородку продолжают подкрепляться.

Однако экспериментальное угасание реакции перепрыгивания через перегородку происходило, когда она становилась неэффективной в плане прекращения звука и вызванного им страха. Побуждаемые страхом животные вместо этого усваивали эффективную реакцию нажатия на рычаг. Таким образом, животные продолжали осуществлять реакцию, которая в прошлом позволяла им избежать боли, лишь столько, сколько это позволяло редуцировать страх. При изменении условий они научались новой инструментальной реакции, мотивированной усвоенным влечением страха и подкрепленной редукцией страха.

Проведенные в реальности эксперименты того же плана показали, что инструментальные реакции, позволяющие избежать побуждающих тревогу УС, могут медленно ослабляться при последовательном предъявлении последних. Но если в начальный период обучения предъявлялось значительное число УС-БС или вредный БС был силен, инструментальная реакция может сохраняться без видимых изменений по силе на протяжении сотен предъявлений УС (Miller, 1948). Доллард и Миллер указали на аналогию между экспериментальными животными, у которых сохраняется страх в отношении безвредных событий, таких, как звук зуммера, и человека с иррациональными невротическими страхами и тревогой. Если наблюдатель видел начальный процесс научения, в страхе животных перед звуком зуммера и стремлением бежать нет ничего мистического; если наблюдатель видел процесс научения, предшествовавший невротическому симптому, в поведении человека не оказывается ничего удивительного или бессмысленного. Поведение выглядит странным лишь тогда, когда наблюдатель вступает в действие после того, как страх сформирован.

Другой принцип научения, важный для теории Долларда и Миллера, можно проиллюстрировать варьированием процедуры нашего гипотетического эксперимента. После первой сессии, когда в паре появлялись звук и удар током, осуществляется вторая сессия, когда предъявляется только звук. Но теперь звуковые сигналы различаются по интенсивности, иногда она такая же, как во время первой сессии, иногда – громче или тише, чем во время обучения. При включении звука животные перепрыгивают через перегородку, если он по интенсивности совпадает с тем, что вначале сопровождал удар током. Но они реагируют и на другие звуки, и сила реакции прямо пропорциональна степени соответствия интенсивности этих звуков интенсивности звука, используемого в первой сессии. Такое поведение иллюстрирует градиент стимульной генерализации: когда стимул обретает способность вызывать реакцию благодаря сочетанию с безусловным стимулом, другие стимулы автоматически обретут некоторый уровень этой способности, в зависимости от их сходства с исходным стимулом. Связанный с этим феномен, который труднее продемонстрировать конкретно, – генерализация реакции: стимул обретает способность вызывать не только реакцию, которая типично следует за ним, но также и ряд сходных реакций.

Было выдвинуто положение, что без способности к стимульной генерализации и генерализации реакций научение не будет происходить или будет происходить в незначительной степени. Хотя для удобства часто говорят о повторении "того же" стимула, вызывающего "ту же" реакцию, мы редко встречаемся вообще – в двух или более случаях с точно той же стимульной ситуацией, и реакции никогда полностью не идентичны. Даже в тщательно контролируемых экспериментах корректнее говорить о предъявлении ряда стимулов, которые вызывают ряд реакций.

Однако было показано, что градиенты генерализации простираются далеко за пределы ограничений вариации стимулов и реакций, возникающих в ситуации обучения, и сила тенденции генерализации соотносится не только со степенью сходства с оригинальной ситуацией научения, но и с такими факторами, как количественные характеристики исходного научения и интенсивности влечения, лежащего за реакцией. Однако градиент генерализации может сужаться посредством дифференцированного подкрепления. Возвращаясь к нашему эксперименту, – удар животного током при появлении звука первоначальной интенсивности и отсутствие удара при другой интенсивности постепенно приведет к тому, что перепрыгивание будет следовать только в ответ на тот стимул, который предъявляется при обучении. Процедура привела к стимульной дифференциации.

Как ясно на основе этого обсуждения, судьба стимул-реактивной связи во многом зависит от последствий реакций – стимульных событий, близко следующих за реакцией. Некоторые последствия приводят к усилению связи, то есть повышении вероятности того, что при последующем предъявлении стимула реакция будет более быстрой и энергичной. Эти события рассматриваются как позитивные подкрепления или награды. Мы видели также, что прекращение событий другого типа, часто вредных по своей природе, также может подкреплять реакции. Доллард и Миллер искали общий принцип, который позволил бы определить, следует ли тот или иной данный стимул рассматривать как подкрепление. Вслед за Халлом (1943) они выдвинули гипотезу редукции влечения, согласно которой событие, приводящее к внезапной редукции влечения-стимула, действует как награда или подкрепление любой реакции, которую сопровождает. В том, что Миллер (1959) описывает как сильную ее форму, гипотеза редукции влечения утверждает далее, что редукция влечения-стимула не просто достаточное условие для подкрепления, но необходимое условие.

Сильная версия гипотезы редукции влечения, используемая Доллардом и Миллером, предполагает, что формирование S-R ассоциации или навыка будет происходить только в случае подкрепления реакции. Гипотеза о том, что подкрепление необходимо для научения, породило существенные возражения. Некоторые теоретики, например, Гатри (1959), настаивали на том, что достаточно просто смежности стимула и реакции; другие формулировали теории двух факторов, где предполагается, что определенные виды научения требуют подкрепления дополнительно к смежности, а другие – нет (см., например, Mowrer, 1947; Spence, 1956, Tolman, 1949).

Критика была направлена и на допущение о том, что редукция влечения-стимула производит эффект подкрепления. Сам Миллер указывал в некоторых случаях (см., например, 1959), что, хотя он находит гипотезу редукции влечения более привлекательной, чем любая конкурирующая, он не убежден в ее полной корректности. Позже он в порядке пробы предложил то, что считает возможной альтернативой гипотезе редукции влечения (Miller, 1963). Возможно, полагает он, в мозгу есть один или более "запускающих" или "активирующих" механизма, которые приводятся в действие событиями, завершающимися с редукцией влечений-стимулов. Эти "запускающие" механизмы служат интенсификации или энергизации реакций, вызванных ключевыми стимулами, а эти энергичные реакции усваиваются на основе простой смежности. Активация "запускающего" механизма сама является реакцией и, подобно другим реакциям, может быть обусловлена смежностью. Так, прежде нейтральный стимул может обрести способность включать "запуск" механизма благодаря предшествовавшему появлению вместе с активацией механизма.

Доминирующая тенденция среди теоретиков научения в настоящее время – принять позицию смежности или вообще обойти этот вопрос. К счастью, Доллард и Миллер высказали положение о том, что главные аргументы в их S-R анализе личности не находятся под влиянием их особой гипотезы относительно подкрепления, так что возможно охватить главные стороны их теории, не принимая специфических спекуляций относительно нее. Все, что было необходимо, утверждают они, это допустить, что события, приводящие к внезапной редукции влечений-стимулов, подкрепляют реакции, с которыми они смежны, в том смысле, что делают эти акты более сильными. Поскольку экспериментальные данные свидетельствуют, что, за некоторым возможным исключением, стимулы, редуцирующие влечение, обладают подкрепляющим эффектом, это допущение принять легко.

Структура личности

Доллард и Миллер были последовательны в том, что меньше интересовались структурными или относительно неизменными элементами личности, чем процессом научения и развитием личности. Но если структурные аспекты не выделяются, какие понятия используют они для репрезентации стабильных и долговременных характеристик личности? В теории научения Долларда и Миллера ключевым является понятие навыка.

Как мы видели, навык – это связь или ассоциация между стимулом (ключом) и реакцией. Усвоенные ассоциации или навыки могут быть сформированы не только между внешней стимуляцией и открытыми реакциями, но также и внутренними. Большая часть их теории связана с определением условий, в которых навыки приобретаются и угасают или замещаются, причем очень мало внимания – или вовсе никакого уделяется классификации навыков или перечислению основных разновидностей навыков, которыми обладают люди.

Хотя личность состоит в первую очередь из навыков, их конкретная структура будет зависеть от уникальных событий, которым индивид был подвержен. Далее, это – лишь временная структура – сегодняшние навыки могут меняться вследствие завтрашнего опыта. Доллард и Миллер удовлетворяются определением основных принципов формирования навыка и оставляют задачу спецификации навыка, характеризующего конкретного человека, индивидуальному клиницисту или исследователю. Однако они очень стараются подчеркнуть, что важный класс навыков человека побуждается вербальными стимулами, продуцируются ли они самим человеком или кем-то еще, и что реакции часто также вербальны по своей природе.

Следует также отметить, что некоторые навыки могут включать внутренние реакции, которые, в свою очередь, побуждают внутренние стимулы с характеристиками влечения. (Мы уже исследовали страх как пример усвоенного, реактивно продуцированного влечения). Эти вторичные влечения также можно считать продолжительными фрагментами личности. Первичные влечения и внутренние S-R связи также входят в структуру личности. Однако, в типичном случае они не только менее значимы в человеческом поведении, чем вторичные влечения и другие типы навыков, но, кроме того, определяют общее между людьми как членами того же вида, а не их уникальности.

Динамика личности

Доллард и Миллер откровенны в определении природы мотивации и детально рассматривают развитие мотивов; но опять-таки мы не видим никакого интереса к таксономии и классификации. Вместо этого они фокусируют внимание на некоторых явно видимых мотивах – например, тревоге. В предпринятом анализе они пытаются проиллюстрировать общий процесс, который, как можно ожидать, действует в отношении всех мотивов.

Влияние влечений на человека усложнено большим количеством вторичных или усвоенных влечений, которые в конечном итоге проявляются. В процессе развития у типичного индивида развивается много вторичных влечений, служащих побудителями поведения. "Эти усвоенные влечения приобретаются на основе первичных влечений, представляют их развитие и служат фасадом, за которым прячутся функции врожденных влечений" (1950, сс. 31-32).

В типичном современном обществе вторичная драйвовая стимуляция в основном замещает исходные функции первичной драйвовой стимуляции. Приобретенные драйвы (влечения), такие как тревога, стыд, стремление нравиться влияют на большинство наших поступков. Это предполагает, что в большинстве случаев важность первичных влечений нельзя ясно увидеть на основе простого наблюдения социализированного взрослого. Лишь в процессе развития или в периоды кризисов (неуспешности культурно предписанных способов адаптации) можно ясно видеть действие первичных влечений.

Должно быть очевидно, что большинство подкреплений в повседневной человеческой жизни – не первичные награды, а исходно нейтральные события, которые обрели ценность через постоянное переживание в сочетании с первичным подкреплением. Улыбка матери, например, становится сильной усвоенной или вторичной наградой для младенца, через повторяющуюся ассоциацию с кормлением, сменой пеленок и другими действиями по уходу, которые приносят удовольствие или замещают физический дискомфорт. Вторичные награды часто служат подкреплением поведения. Однако их способность к подкреплению не сохраняется бесконечно – если только они от случая к случаю не продолжают возникать в сочетании с первичным подкреплением. Вопрос о том, как происходят эти изменения, приводит нас к проблеме развития личности.

Развитие личности

Превращение простого младенца в сложного взрослого – проблема, представляющая для некоторых теоретиков небольшой интерес, но не для Долларда и Миллера. Мы представим их отношение к этой проблеме, начав с краткого обсуждения врожденного "оснащения" младенца и продолжим дискуссией относительно усвоения мотивов и развития высших психических процессов. В дополнение мы кратко обсудим важность социального контекста поведения и стадий развития. В заключение мы проиллюстрируем приложение принципов научения к вытеснению, конфликту и другим "невротическим" феноменам.

Врожденное "оснащение"

При рождении и вскоре после ребенок наделен, лишь ограниченным количеством поведенческих средств. Во-первых, он обладает небольшим числом специфических рефлексов, которые, по большей части, являются частными реакциями на высоко специфический стимул или класс стимулов. Во-вторых, он обладает врожденными иерархиями реакций, представляющих тенденцию определенных реакций появляться в конкретной стимульной ситуации раньше некоторых других; например, может быть врожденно детерминировано, что при воздействии определенного вредного стимула ребенок сначала пытается избежать его, а затем плачет. Это допущение предполагает, что так называемое случайное поведение совсем не случайно, а детерминировано реактивными предпочтениями, которые в раннем развитии организма являются по большей части следствием действия врожденных факторов, но на чье развитие влияет сложная смесь опыта и этих врожденных иерархий. В третьих, индивид располагает первичными влечениями, которые, как мы видели, в типичном случае выступают как внутренние стимулы большой силы и обычно привязаны к известным физиологическим процессам.

Таким образом, первоначально мы имеем индивида, способного на немногие, относительно частные или дифференцированные реакции на специфические стимулы. Этот индивид располагает также группой первичных влечений, которые в определенных органических состояниях побуждают его к действию или поведению, но не направляют эту активность. Направляющей ролью первоначально обладают только врожденные иерархии реактивных тенденций, осуществляющих общий контроль за тем, в каком порядке в конкретной ситуации будут появляться реакции. Исходя из этого положения, наша теория развития должна рассматривать: (1) распространение существующих реакций на новые стимулы или стимульные ситуации; (2) развитие новых реакций; (3) развитие новых или производных мотивов; (4) угашение или исчезновение существующих ассоциаций между стимулами и реакциями. Все эти моменты развития, полагают Доллард и Миллер, можно понять, апеллируя к принципам научения.

Процесс научения

Мы уже отметили, что Доллард и Миллер предполагают существование четырех важных концептуальных элементов процесса научения. Это влечение, ключевой раздражитель, реакция и подкрепление. Расширим наши предварительные замечания относительно этих понятий.

Ключ – это стимул, руководящий реакцией организма, определяя точную природу этой реакции. "Ключ определяет, когда возникнет ответ, куда будет направлен ответ и каков он будет" (Dollard & Miller, 1950, с. 32). Ключи могут различаться по типу и силе. Таким образом, есть ключи зрительные и слуховые, но, помимо этого, световые вспышки могут быть слабыми или ослепительными. Или же слуховые ключи могут существовать в виде человеческого голоса или звона колокольчика; но, помимо того, звон может быть тихим, едва различимым, или громким и резким. Ключевая функция стимула может быть связана либо с изменением интенсивности, либо с изменением качества, хотя в большинстве случаев используются качественные изменения. Любое отличительное свойство стимула может быть основой ключа, и в обычном случае проще основываться на различиях по качеству, а не по интенсивности. Стимулы могут действовать как ключи не только по одному, но и в сочетаниях. То есть возможность различения может зависеть не только от различий в отдельных стимулах, но и от паттерна или комбинации нескольких различных стимулов – например, одни и те же буквы могут использоваться в разных комбинациях для написания двух и более слов, которые произведут на читателя совершенно разное воздействие. Мы уже указывали на то, что при достаточной интенсивности любой стимул может стать влечением; таким образом, один и тот же стимул может обладать свойствами и влечения, и ключа – он может побуждать поведение, и направлять его.

Чрезвычайно важная роль в процессе научения должна быть признана за факторами реакции. Как указывают Доллард и Миллер, прежде, чем данная реакция окажется связанной с данным ключом, она – реакция – должна возникнуть. Таким образом, критический этап научения продуцирование организмом соответствующей реакции. В любой данной ситуации определенные реакции возникнут с большей вероятностью, чем другие. Когда ситуация представлена впервые, этот порядок предпочтений, или вероятности реакций, рассматривается как начальная иерархия реакций. Если эта начальная иерархия возникает в отсутствие какого бы то ни было научения, ее рассматривают как врожденную иерархию реакций, уже упомянутую нами как часть примитивного "оснащения" индивида.

После того, как на поведение индивида в этой ситуации повлияли опыт и научение, производный порядок реакций обозначается как результирующая иерархия. Эти понятия просто напоминают нам, что в любой системе среды есть разная вероятность появления потенциальных реакций индивида, и их можно проранжировать с точки зрения этой вероятности.

С развитием иерархия реакций становится тесно связана с языком, поскольку конкретные реакции могут быть привязаны к словам и, следовательно, речь может опосредовать или детерминировать конкретную иерархию. Так, одна и та же ситуация, обозначенная как "опасная" или "занятная", побудит очень различные иерархии реакций. На конкретную иерархию очень сильно влияет и культура, в которой социализировался индивид, поскольку предписания культуры включают представления о том, какая реакция предпочитаема или наиболее вероятна в социально важных ситуациях.

Последующая судьба реакции определяется событиями, следующими за ее возникновением. Реакции, успешные в плане первичных и вторичных подкреплений, скорее всего вновь появятся при встрече с подобной ситуацией. Нередко возникает ситуация, в которой не подкрепляется ни одна реакция индивида. Подобное не только ведет к исчезновению или угашению неэффективного поведения, но играет решающую роль в развитии новых реакций и более широкого адаптивного поведения. Эти дилеммы научения, как назвали их Доллард и Миллер, вынуждают новые реакции или вызывают реакции, более отдаленные в иерархии реакций, что составляет трудность научения новым реакциям. Если старые реакции индивида совершенно адекватны в смысле редукции всех напряжений влечений, нет причин продуцировать новые реакции, и поведение остается неизменным.

Вторичные влечения и процесс научения

Мы уже видели, что при рождении ребенок обладает ограниченным кругом первичных влечений, которые в ходе роста и опыта развиваются в сложную систему вторичных влечений. Процессы научения, стоящие за усвоением вторичных влечений, в целом те же, и ранее мы проиллюстрировали их экспериментом, в котором влечение страха или тревоги усваивался. Обратимся вновь к краткому обсуждению процессов, посредством которых усваиваются новые влечения.

Сильный стимул, например, удар током, может вызвать интенсивные внутренние реакции, которые, в свою очередь, продуцируют дальнейшие внутренние стимулы. Эти внутренние стимулы действуют как ключи – управляют или контролируют последующие реакции, – и служат влечением, активирующим организм и поддерживающим активность человека до появления подкрепления или некоторых других процессов, например, утомления. Внешние реакции, приводящие к подкреплению, усваиваются. Ранее нейтральный ключ, регулярно появлявшийся в сочетании со стимулом, продуцировавшим влечение, может обретать способность вызывать некоторую часть внутренних реакций, изначально побуждавшихся лишь влечением. Эти заученные внутренние реакции затем автоматически вызывают влечения-стимулы. Формируется вторичное влечение, который будет мотивировать организм на новое научение, приводящее к подкреплению так же, как первичные влечения.

Доллард и Миллер утверждают, что сила выученных внутренних реакций, запускающих влечения-стимулы, а следовательно приобретенного самого влечения, – функция тех же факторов, что определяют силу S-R связи или навыка. Таким образом, интенсивность первичного влечения, включенного в подкрепление, ведущее к продуцирующей влечение внутренней реакции, число и структура подкрепленных проб, – важные детерминанты их интенсивности. Если, в нашем иллюстративном эксперименте, используется слабый удар и немного проб, у крысы разовьется гораздо более слабый страх звука, чем в случае сильного удара и длинной серии проб. С этим связан и градиент стимульной генерализации. Реакция страха будет генерализовываться в ответ на ключи, напоминающие заученный ключ, в наибольшей степени пугаясь ключей, сходных с ним. В целом ситуации, в которых внутренняя реакция, продуцирующая влечение, не приводит к подкреплению, постепенно приведет к угасанию реакции. Их можно также элиминировать при помощи процесса, известного как контробусловливание, когда тем же ключом обусловливается сильная реакция, несовместимая с первой. Например, если провоцирующий страх стимул сочетается с приятным событием, например, с едой, он может потерять способность действовать как условный стимул для реакции страха (хотя бы в том случае, если страх относительно слаб) и вместо этого стать ключом для пищевой реакции.

Стимулы, ассоциированные с приобретенными влечениями, могут быть ключами точно так же, как любой другой стимул. Индивид может научиться реагировать словом "боюсь" в пробуждающих страх ситуациях, то есть обозначать вторичное влечение, и этот продуцированный реакцией ключ затем будет опосредовать перенос реакций, заученных в изначальной продуцирующей страх ситуации на настоящую ситуацию. Такой перенос, включающий служащую ключом реакцию, называется вторичной генерализацией. Индивид может научиться различать интенсивности влечений-стимулов, как и в случае других стимулов, так что ключевая ценность приобретенного влечения может зависеть от интенсивности влечения.

В итоге: внутренние реакции, которые продуцируют влечения-стимулы, могут быть привлечены к новым и значительно нейтральным ключам в соответствии с теми же принципами научения, которые управляют формированием и разрушением других навыков. Влечения-стимулы, возникшие вследствие этих обусловленных внутренних реакций, функционируют как любой другой ключ и могут вызывать, например, реакции, которые были заучены в других ситуациях, в которых побуждались те же влечения-стимулы. Наконец, эти реактивно-продуцированные стимулы служат вторичными влечениями в том смысле, что они провоцируют или побуждают организм к реагированию и их редукция будет подкреплять или усиливать реакции, ассоциированные с редукцией. Другими словами, вторичные влечения действуют так же, как первичные.

Высшие психические процессы

Взаимодействия индивида со средой могут быть двух разновидностей: прямые, руководимые единственным ключом или ключевой ситуацией, и те, что опосредуются внутренними процессами. Нас будет интересовать последние – опосредуемые ключ-продуцирующими реакциями. Вслед за Халлом, Доллард и Миллер различают реакции инструментальные, обладающие некоторым непосредственным воздействием на среду, и те, что являются ключ-продуцирующими, чья основная функция – опосредование или приведение к другой реакции. Объективно говоря, в большинство ключ-продуцирующих реакций включен язык, хотя не обязательно изустный.

Одна из наиболее важных ключ-продуцирующих реакций – обозначение или именование событий или переживаний. Индивид может мгновенно увеличить генерализацию или перенос между двумя или более ключевыми ситуациями, определяя их как имеющие то же обозначение. Например, определяя две абсолютно разные ситуации как "угрожающие", индивид может во много раз увеличить сходство своего поведения в обеих ситуациях. В любой культуре есть критические генерализации и различения, которые подчеркиваются и тем упрощаются – в структуре языка. Часто приводимые примеры племен, где определенный товар – скот или кокосовые орехи – имеет огромную важность и где язык содержит огромное количество различных обозначений для таких объектов – иллюстрация этого принципа.

Слова служат не только для облегчения или препятствования генерализации, они могут выполнять и важную роль в побуждении влечений. Далее, слова могут использоваться для награды или подкрепления. И, что наиболее важно, они выступают как связующие время механизмы, позволяющие индивиду побуждать или подкреплять поведение в настоящем с точки зрения последствий, локализованных в будущем, но доступных вербальной репрезентации сегодня. Именно вербальное посредничество в последовательности влечение - ключ - реакция - подкрепление делает человеческое поведение столь сложным и трудным для понимания, и оно же ответственно за большую часть различий между людьми и представителями низших видов.

Мышление – процесс замещения внутренними, ключ-продуцирующими реакциями внешних актов. Как таковое, оно гораздо действеннее внешних проб и ошибок. Оно служит не только символической проверке различных альтернатив, но также делает возможным замещение антиципируемых реакций, которые могут быть более эффективными чем любые изначально наличные альтернативы внешних реакций. Использование ключ-продуцирующих реакций (мыслей) дает возможность продвигаться в направлении цели и двигаться в обратном направлении, пока не будет определена правильная инструментальная реакция – подвиг, обычно невозможный при моторном научении. Планирование – особая разновидность рассуждений, с упором на будущем действии.

Чтобы мышление или планирование могли иметь место, индивид должен быть способен запретить или задержать прямую инструментальную реакцию на влечение-стимул и ключ. Именно этот запрет дает ключ-продуцирующим реакциям возможность, и эта реакция "нереагирования" должна быть усвоена, как и любая новая реакция. Необходимо также, чтобы ключ-продуцирующие реакции были эффективны и реалистичны и, наконец, чтобы они вели к соответствующим инструментальным или внешним актам.

Способность использовать язык и другие реактивно-продуцирующие ключи в значительной степени обусловлена социальным контекстом, в котором развивается индивид. По словам Долларда и Миллера,

"решения проблемы, мучительно достигавшиеся веками проб и ошибок и высшим уровнем творческого мышления – редкими гениями, – сохраняются и аккумулируются как часть культуры... Люди проходят в огромном количестве социальное обучение, соединяя слова и фразы так, чтобы это вело к адаптивному решению проблемы" (1950, с. 116).

Исключительный творческий акт – создать теорему Пифагора, но не фокус выучить ее в соответствующее время и в соответствующем месте, когда она уже известна. Таким образом, язык дает нам ключ, посредством которого мудрость прошлого переходит в настоящее.

Ввиду огромной важности языка, вполне понятно, что ребенка нужно научить обращать внимание на вербальные ключи и в конце концов продуцировать их. Использование вербальных символов для общения с другими людьми предположительно предшествует их использованию в мышлении, и значительная часть детских интеракций со средой связаны с тем, как продуцировать эти ключи в соответствующей ситуации, равно как и с тем, как понять те, что продуцируют другие.

Язык, как мы уже обозначили отчасти, – социальный продукт, и если мы придаем значимость языковому процессу, представляется обоснованным, что социальная среда, в которой функционирует индивид, должна быть важной. Обратимся к рассмотрению этого фактора.

Социальный контекст

Похоже, что все теории и теоретики, на которых влияла социальная антропология, склонны на первый план выдвигать роль социокультурных детерминант поведения, и данная теория – не исключение. Доллард и Миллер последовательно подчеркивают тот факт, что человеческое поведение можно понять лишь с помощью полной оценки культурного контекста поведения. Психология научения дает нам принципы научения, а социальный антрополог или его аналог говорит нам об условиях научения. То и другое одинаково важно для полного понимания человеческого развития.

"Ни один психолог не рискнет предсказать поведение крысы, не зная, в каком рукаве Т-образного лабиринта размещается пища или будет нанесен удар током. Не проще предсказать поведение человека, не зная условий его "лабиринта", то есть структуры его социальной среды. Культура, как убеждены специалисты по социальным наукам, есть утверждение плана человеческого лабиринта, типа наград и тех реакций, которые должны вознаграждаться. В этом смысле она – предписание для научения. Это утверждение легко принимается при сравнении многообразных обществ. Но даже в рамках одного общества лабиринты, которые предстоит пройти двум индивидам, могут казаться одним и тем же, но в реальности быть абсолютно различными... Никакой анализ личности двух людей... не может быть точен, если не принимаются во внимание эти культурные различия, то есть различия в типах реакций, которые вознаграждаются" (Dollard & Miller, 1941).

Как показывает этот отрывок, специалист в области теории научения обогащает социальную антропологию, давая ей принципы, которые помогут систематически рассмотреть важность культурных событий, а антрополог дает теории научения информацию, в которой та нуждается, чтобы соотнести эти принципы с реальным опытом людей. В каком-то смысле эта точка зрения утверждает, что эмпирическая дефиниция психологических переменных невозможна без обращения к мудрости и данным антропологии.

Таким образом, позиция Долларда и Миллера придает принципам научения, хотя бы некоторым, своего рода транскультурную всеобщность, но в то же время утверждает и даже подчеркивает, что на формы поведения индивида в огромной степени влияет общество, членом которого он является.

Критические стадии развития

Доллард и Миллер полагают, что бессознательный конфликт, научение которому по большей части происходит во время младенчества и детства, является базой для наиболее жестких эмоциональных проблем последующей жизни. Они согласны с теоретиками психоанализа, что критические детерминанты взрослого поведения – переживания первой полудюжины лет жизни.

Важно понять, что невротический конфликт не просто усваивается ребенком, но усваивается в первую очередь вследствие условий, создаваемых родителями. Эта несчастливая способность родителя плохо влиять на развитие ребенка частично вытекает из того, что культурные предписания, относящиеся к ребенку, противоречивы или непоследовательны, а частично – из того, что ребенок в период младенчества недостаточно "оснащен" для того, чтобы справиться со сложностями научения, даже если требования последовательны. Так, общество требует, чтобы ребенок научился быть агрессивным в одних ситуациях и подчинялся в других, очень похожих: различение трудно. Хуже всего то, что требование такого рода может быть предъявлено во время когда ребенок еще не владеет символическими функциями, порождаемыми языком, так что это может привести попросту к фрустрации и эмоциональным сдвигам. Подобная разрушительная система обстоятельств может возникнуть и во взрослом возрасте, например, в случае исключительном, – войны. Как можно ожидать, такие условия часто ведут к неврозам.

Важнейший аспект детского опыта – крайняя беспомощность ребенка. В младенчестве он неспособен манипулировать средой и потому уязвим в отношении разрушительного действия побуждающих влечений-стимулов и губительной фрустрации. Обычно процесс развития предполагает, что у человека развиваются механизмы избегания наиболее жестоких фрустрирующих ситуаций. В младенчестве у ребенка нет иного выбора, кроме проживания их.

"Тогда не удивительно, что в детстве возникают острые эмоциональные конфликты. Младенец не научился ждать, не зная о неизбежной рутинности мира; не научился надеяться, и тем уверять себя в том, что хорошее мгновение вернется, а зло уйдет; не научился размышлять и планировать и тем самым избегать существующего беспорядка, конструируя будущее контролируемым образом. Нет, ребенок понуждается к движению безнадежно и беспланово, иногда в безбрежной боли, а затем погружаясь в бездну наслаждения. Маленький ребенок неизбежно дезориентирован, запутан, он заблуждается, он галлюцинирует – короче, у него те же симптомы, которые мы считаем психотическими у взрослого. Первобытные влечения в ребенке взывают к действию. Эти влечения не модифицированы надеждой или представлением о времени. Высшие психические процессы (Я) не могут делать свое доброе дело поддержки, направления усилий, приведения мира в порядок. Ушедшее может никогда не вернуться. Беспорядочно возникают ситуации, порождающие бессознательные психические конфликты. Лишь когда ребенка научили говорить и думать на достаточно высоком уровне, могут быть редуцированы эти беспорядочные воздействия" (Dollard & Miller, 1950, сс. 130-131).

В соответствии с этим взглядом, на ранних стадиях жизни роль родителей в первую очередь – установить низкий уровень влечений-стимулов. Родители должны позволять, доставлять удовольствие, выдвигать немногие требования в плане научения до тех пор, пока у ребенка не разовьются языковые способности.

Принимая во внимание, что каждая культура выдвигает много требований к индивиду, который должен эффективно жить в ней, наверняка существуют такие требования, которые могут продуцировать конфликт и эмоциональные нарушения. Доллард и Миллер определяют четыре ситуации, в которых культурные предписания в интерпретации родителей имеют наиболее вероятные катастрофические последствия для нормального развития. Это ситуации кормления в детстве, обучение туалету и чистоте, раннее половое обучение и обучение контролю за гневом и агрессией.

Доллард и Миллер полагают, что их анализ этих конфликтных ситуаций – повторение положений Фрейда с точки зрения их собственной концептуальной схемы. По этой причине мы не будем воспроизводить здесь все, что они сказали о критических стадиях, а просто кратко рассмотрим их анализ ситуации кормления и проиллюстрируем, как в этой ситуации они используют представления о научении. Для читателя важно понять, что эта теория допускает, что ранние события в развитии имеют центральное значение в плане их влияния на дефекты поведения и, помимо этого, действие этих событий соответствует процессу научения, уже очерченному нами.

Ассоциированные с голодом влечения-стимулы – среди первых сильных побудителей активности индивида. Следовательно, можно полагать, что методики, которые вырабатывает индивид для контроля или редуцирования этих стимулов, играют важную роль как модели средств, которые на более поздних жизненных этапах призваны редуцировать другие сильные влечения-стимулы. В этом смысле теория полагает, что ситуация кормления служит мелкошкальной моделью, частично определяющей крупношкальное регулирование у взрослого. Так, Доллард и Миллер считают, что ребенок, который плачет от голода и обнаруживает, что это приводит к кормлению, быть может, предпринимает первые шаги, которые приведут к активной манипулятивной ориентации в отношении редукции влечений. С другой стороны, ребенок, которому дают "выплакаться", может обрести базу для пассивного и апатичного реагирования на сильные влечения-стимулы. Далее, если стимулам голода позволяют неограниченно расти, ребенок может прийти к ассоциации слабого стимула голода с причиняющим сильные страдания непреодолимым стимулом, который он систематически переживал так часто; таким образом он может прийти к "сверхреакции" на относительно слабые влечения-стимулы, то есть слабые влечения-стимулы приобретают вторичную движущую силу, эквивалентную очень интенсивному влечению-стимулу. Другое опасное следствие предоставления ребенка интенсивному влечению-стимулу голода заключается в том, что на этой основе может развиться страх одиночества. Если в одиночестве ребенок открыт приносящему сильные страдания стимулу голода и если эти стимулы редуцируются только тогда, когда появляются родители, может случиться, что это сильное подкрепление (редукция стимула голода) сделает привычной реакцию, непосредственно предшествующую появлению родителей – реакцию страха. Таким образом, в будущем, когда ребенок или взрослый остается один, он будет демонстрировать типичные стереотипы страха темноты или одиночества.

Возможно, важнейшая сторона ситуации кормления – то, что ее относительная успешность, по-видимому, имеет серьезное отношение к будущим межличностным отношениям. Это следует из того, что опыт кормления ассоциируется с первым интимным межличностным отношением – между матерью и ребенком. Если кормление успешно и характеризуется редукцией влечения и удовлетворением, ребенок ассоциирует свое приятное состояние с присутствием матери, и это отношение посредством стимульной генерализации связывает с другими людьми, так что их присутствие становится целью или вторичным подкреплением. Если кормление неуспешно, сопровождается страданием и гневом, можно ожидать обратного. Отнятие от груди и нарушения пищеварения с особой вероятностью будут иметь для ребенка несчастливые последствия, поскольку привносят в ситуацию боль и дискомфорт и усложняют ситуацию научения, которая уже требует от ребенка способности в полном объеме.

Любопытное дополнение к этому анализу ситуации кормления – результаты ряда изобретательных экспериментов, осуществленных с обезьянами Гарри Харлоу и его коллегами (Harlow, 1958; Harlow & Zimmerman, 1959) после появления книги Долларда и Миллера. Харлоу усомнился в их допущении относительно важности кормления в развитии детско-материнских отношений и предположил, что гораздо важнее телесный контакт. Взгляды Харлоу были подкреплены в эксперименте, в котором детеныши обезьяны были помещены в условия полной изоляции, за исключением присутствия двух неодушевленных "матерей", одна из которых была сделана из проволоки и держала бутылку, из которой детеныш получал все свое питание, а другая была набивной, с плюшевым верхом и обеспечивала мягкую, удобную поверхность, за которую детеныш мог цепляться. Молодые животные проводили большую часть времени в физическом контакте с плюшевой "матерью" или играя поблизости от нее. В испуге они искали ее защиты и вообще вели себя в отношении одетой в плюш конструкции во многом также, как детеныши обезьян ведут себя в отношении настоящей матери. Проволочная же "мать", наоборот, почти полностью игнорировалась, когда обезьяны не питались.

Относительно этих открытий следует заменить, что они не бросают вызова сущности взглядов Долларда и Миллера на развитие аффективных привязанностей. Они предполагают, что в определении условий научения Доллард и Миллер, возможно, преувеличили важность редукции голода и жажды и недооценили важность материнских покачиваний, поглаживаний, держания ребенка на руках во время кормления или иного обслуживания.

Бессознательные процессы

Как мы видели, в представлениях Долларда и Миллера язык играет принципиальную роль в развитии человека. С этой точки зрения естественно, что те детерминанты поведения, которые не включают язык, или являются бессознательными, должны играть ключевую роль в поведенческих расстройствах. Теория вполне согласуется с психоаналитическими положениями в признании бессознательных факторов важными детерминантами поведения; однако предложенная Доллардом и Миллером трактовка истоков бессознательных процессов мало напоминает версию Фрейда.

Бессознательные детерминанты можно разделить на те, которые никогда не были сознательными, и те, что были сознательными, но более таковыми не являются. В первую категорию включаются все те влечения, реакции и ключи, которые были заучены до появления речи и, соответственно, не могли быть обозначены. Также к этой группе принадлежат определенные области опыта, для которого наше общество предлагает недостаточные или неадекватные наименования. Кинестетические и моторные ключи в целом обойдены условными обозначениями, по этой причине их сложно обсуждать и их можно полагать во многом бессознательными. Аналогично, определенные области сексуального опыта и некоторых других видов табуированного опыта обычно не сопровождаются подходящими обозначениями и поэтому слабо представлены в сознании. Ко второй категории принадлежат все те ключи и реакции, которые в прошлом были сознательны, но посредством вытеснения стали недоступны сознанию. Процесс, происходящий в отношении первой категории, понятен, и мы обратимся к феномену вытеснения.

Вытеснение – это процесс избегания определенных мыслей, и этому избеганию научаются и оно мотивируется так же, как любая другая заученная реакция. В этом случае реакция "не-думания" об определенных вещах приводит к редукции влечения и подкреплению и таким образом становится стандартной частью репертуара индивида. Есть определенные мысли и воспоминания, которые приобрели способность возбуждать страх (вторичные влечения-стимулы), и реакция "не-думания" или прекращения думания о них ведет к редукции стимулов страха, чем подкрепляется реакция "не-думания". Если при первоначальном научении индивид сначала думает о страшном акте или событии, а затем переживает страх и отказывается от мысли с последующим подкреплением, после опыта реакция "не-думания" становится упреждающей и возникает до того, как индивид реально реконструирует событие или желание. "Не-думание" – как упреждающая реакция не только удерживает пробуждающие страх стимулы вне сознания, но и вмешивается в нормальный процесс угасания. То есть, если реакция не возникает, она вряд ли угаснет, даже если исчез оригинальный источник подкрепления.

Доллард и Миллер вполне очевидно считают вытеснение варьирующим от слабой тенденции не думать об определенных вещах до сильнейшего избегания угрожающего материала. Они полагают также, начало этих тенденций можно обнаружить преимущественно в детстве, когда обучение часто продуцирует страх определенных мыслей. Если возникает страх мысли, то процесс вытеснения легко можно понять как редукцию влечения-стимула посредством "не-думания". Детей часто наказывают за использование определенных табуированных слов: сам по себе вербальный символ достаточен для того, чтобы без действия вызвать наказание. Или ребенок может объявить о своем намерении сделать нечто неправильное, и тогда он будет наказан до всяких действий. В других случаях ребенок может думать об определенных вещах, которые даже не выражаются вербально, но которые родители угадывают на основе экспрессивного поведения и других сигналов и наказывают ребенка. Часто ребенка наказывают за действия, совершенные в прошлом, так что наказание сопровождает мысль о действии, а не само действие. Все эти и другие переживания (опыт) формируют генерализацию – от акта внешнего поведения, ведущего к наказанию, до простой мысли или символической репрезентации этого акта. Возможна не только генерализация от акта к мысли, но и различение между ними. Это один из чрезвычайно важных и действенных процессов в хорошо приспособленном индивиде. Такой человек понимает, что определенная мысль не должна выражаться в определенном контексте, хотя будет чувствовать себя относительно свободным в размышлении об этом.

Экстенсивность и жесткость вытеснения зависит от многих факторов; среди них – возможные различия во врожденной силе реакции страха; степень зависимости от родителей, а значит, интенсивность угрозы потери любви; тяжесть травм или продуцирующих страх ситуаций, которым был подвержен ребенок.

Критическая важность сознания связана со значением вербальных ярлыков в процессе научения, в частности в связи с действием высших психических процессов. Мы уже указывали, что процессы генерализации и различения могут быть сделаны более эффективными средствами вербальной символизации, а если обозначения исчезают, индивид явным образом действует примитивнее. Так, человек может становиться привязанным к конкретным стимулам, поведение начинает напоминать поведение ребенка или низших организмов, где посредующая роль языка не развита.

Конфликт

Никто не действует настолько эффективно, чтобы все тенденции были конгруэнтны и хорошо интегрированы. Следовательно, все теории личности должны прямо или косвенно затрагивать проблемы конфликтных мотивов и тенденций. Конфликтное поведение представлено Доллардом и Миллером с точки зрения пяти базовых допущений, представляющих распространение принципов, которые мы уже обсуждали.

Во-первых, они допускают, что тенденция движения к цели становится тем сильнее, чем ближе индивид к цели, и это обозначается как градиент приближения. Во-вторых, они допускают, что тенденция избегать отрицательных стимулов становится тем сильнее, чем ближе индивид к стимулу, и это обозначается как градиент избегания. Эти допущения можно вывести в первую очередь из принципа стимульной генерализации, уже нами описанного. Третье допущение заключается в том, что градиент избегания круче, чем градиент приближения. Это подразумевает, что скорость увеличения тенденции избегания с приближением к цели выше, чем скорость увеличения тенденции приближения в тех же условиях. В-четвертых, допускается, что увеличение влечения, ассоциированного с приближением или избеганием, будет повышать общий уровень градиента. Так, при приближении к цели будет возрастать сила приближения или избегания, но теперь эти тенденции будут сильнее на каждой стадии приближения. В-пятых, допускается, что из двух конкурирующих реакций возникнет более сильная. Вооруженные этими допущениями в дополнение к представлениям, которые мы уже обсуждали, Доллард и Миллер способны вывести предсказания относительно того, как будет реагировать индивид перед лицом конфликтов различного типа.

Один из основных типов конфликта связан с противостоянием между тенденциями приближения и избегания, возникающими одновременно в отношении одного и того же объекта или ситуации; скажем, молодого человека влечет к женщине, но в ее присутствии обнаруживает смущение и дискомфорт (страх). В соответствии с первыми тремя допущениями, реакция избегания (уйти от женщины) с удалением от цели (женщины) падает более резко, чем реакция приближения. Графически это представлено на рис. 13-2, где штриховые линии, представляющие реакцию избегания, наклонены круче, чем сплошные линии, представляющие реакции приближения. Таким образом, близко к объекту тенденция к избеганию может быть выше или сильнее, чем реакция приближения, но с отдалением субъекта на определенное расстояние (на диаграмме – к точке за пересечением градиентов) реакция приближения будет сильнее, чем реакция избегания (оставив женщину, он может позвонить ей или написать, чтобы назначить новую встречу). Именно в точке пересечения двух градиентов (скажем, когда мужчина входит в комнату, где находится женщина) индивид проявит максимум колебаний и конфликта, так как именно здесь две конкурирующие реакции примерно равновесны. Когда реакция приближения сильнее, чем реакция избегания, индивид будет приближаться без конфликта, и наоборот – в случае, если реакция избегания сильнее. Трудности в осуществлении реакции возникают лишь при примерном равенстве по силе.

Рис. 13-2

Графическая репрезентация конфликтных ситуаций (Miller, 1951Ь)

Если реакция приближения или реакция избегания усиливаются, это повысит общий уровень градиента, как это показано на диаграмме верхними градиентами приближения или избегания. Естественно, это приведет к другой точке пересечения двух градиентов. Так, если возрастает по силе тенденция приближения, два градиента пересекутся ближе к цели, что подразумевает, что индивид подойдет к цели ближе, прежде, чем начнет колебаться. Чем ближе он подойдет к цели, тем сильнее реакция избегания, и потому острее будет конфликт. То есть, чем ближе он подходит к женщине, тем более его влечет к ней и в то же время он все более смущен и беспокоен. Наоборот, если тенденция к приближению ослабляется (если он меньше любит женщину), он не подойдет к цели так близко, прежде чем пересекутся градиенты (не придет на свидание), и конфликт и расстройство будут гораздо слабее, поскольку в этой точке интенсивность реакций избегания и приближения будут меньше. Если усиливается тенденция к избеганию (если возрастает дискомфорт), это приведет к тому, что два градиента пересекутся в точке более удаленной от цели (он может думать о назначении нового свидания, но никогда в реальности этого не сделает), и таким образом снижается интенсивность конфликта. В целом, чем ближе к цели точка пересечения, тем сильнее конкурирующие тенденции и интенсивнее конфликт. Следует отметить, что если сила реакции приближения может подняться до точки, где она сильнее, чем реакция избегания у цели (на рис. 13-2 это представлено сильным градиентом приближения и слабым – избегания) индивид будет идти прямо к цели, и конфликт будет преодолен. Так, если женщина привлекает мужчину настолько сильно, что он способен находится с ней в тесной близости, даже чувствуя неловкость, конфликт в конце концов будет разрешен.

Генерализация реакции также может определять действия индивида при столкновении с конфликтом "приближение-избегание". Доллард и Миллер полагают, что допущения, сделанные относительно стимульной генерализации, распространяются и на генерализацию реакций, а именно, что градиент приближения для реакций различной степени сходства с той, что были вызвана стимулом, уменьшается быстрее, чем градиент избегания. Так, ребенок может быть очень зол на родителей, после того, как те запретили ему заниматься любимым делом, но при этом испытывать страх или чувство вины относительно своего желания прямо выразить агрессию – обозвать их или ударить физически. Однако тенденции ребенка к избеганию снизились достаточно, чтобы позволить ему проявить неудовольствие косвенно, убежав в свою комнату и хлопнув дверью.

Со вторым типом конфликта мы встречаемся, когда индивид сталкивается с двумя конкурирующими реакциями избегания. Например, маленький мальчик может бояться забираться на дерево и в то же время хочет избежать того, чтобы приятели называли его трусом. Так, чем ближе он к цели (чем выше он взбирается), сильнее реакция избегания и тем вероятнее от сдастся. Однако, сдаваясь, он приближается к другой цели (быть названным трусом) и в то время, когда уменьшается первая реакция избегания, увеличивается вторая. Так, индивид будет демонстрировать колебания, обращаясь от одной цели к другой, то есть взбираться на определенную высоту и затем отступать. С возрастанием силы одной из реакций избегания будет меняться точка пересечения – так, что отдалится место, где индивид откажется от цели. Возрастет интенсивность конфликта, так как в точке пересечения оба градиента будут сильнее. Опять-таки, если одна из реакций будет сильнее, чем другая, индивид будет просто уходить от ситуации, которая пугает больше, пока конкурирующая не пройдена и конфликт не будет преодолен: либо он взберется на необходимую высоту, либо примет тот факт, что его называют трусом.

Доллард и Миллер не полагают, что конкуренция между двумя реакциями приближения составляет реальную дилемму. Они указывают, что когда индивид начал движение в направлении одной из позитивных целей, сила реакции возрастает (в соответствии с первым допущением), а сила конкурирующей реакции уменьшается. Значит, индивид будет идти прямо к этой цели. Даже если человек начинает с равновесия между двумя целями, изменения стимульной ситуации и внутри организма слегка нарушают этот баланс, и, как только это происходит, индивид продолжит движение в направлении ближайшей цели. Там, где кажется, что у индивида конфликт между двумя позитивными альтернативами, всегда прячется скрытое или латентное избегание реакций.

По поводу более подробного описания этой теории конфликта читателю следует обратиться к работам Миллера (1944, 1951, 1959), где обсуждаются итоги ряда экспериментальных исследований, посвященных проверке некоторых следствий, вытекающих из этой позиции. В целом результаты этих исследований серьезно подкрепляют полезность теории.

Неврозы возникают в результате научения

Доллард и Миллер разделяют внимание психоанализа к невротическому индивиду. Соответственно, они существенную часть теории уделяют условиям, приводящим к развитию неврозов, и психотерапевтическим процедурам, пригодным для их преодоления.

Сердце каждого невроза – сильный бессознательный конфликт, почти всегда обнаруживаемый в детстве индивида. "Невротическим конфликтам – утверждают Доллард и Миллер, – учат родители и научаются дети" (1950, с. 127). Мы уже описывали четыре критические ситуации обучения, которые так легко приводят к ошибкам в обращении со стороны родителей и образуют почву для будущих проблем: ситуация кормления, обучение туалету или гигиеническим навыкам, половое обучение и обучение контролю над агрессией. У ребенка часто возникает тревога или вина относительно выражения его базовых потребностей в этих областях, и возникает конфликт, который, скорее всего, продолжится в какой-то форме и во взрослой жизни.

Точно так же, как экспериментальное животное в нашем лабораторном исследовании научается любой доступной ему инструментальной реакции, позволяющей спастись от стимула, провоцирующего тревогу, человек в конфликтах реальной жизни старается спастись или избежать чувства тревоги или вины всевозможными "диструментальными реакциями". Одна очень удобная и потому часто используемая разновидность реакции – "не-думанье". Индивид вытесняет воспоминания и мысли, способные вызвать у него тревогу или вину, и отказывается пытаться понять конфликт и обстоятельства, его вызвавшие. Человек знает, что что-то не так и часто несчастен, но не понимает (потому что не хочет), почему.

Поскольку невротический конфликт бессознателен, индивид не может использовать свои способности решения проблем или распознать, что условия, которые привели его к конфликту, больше не существуют. Например, взрослый человек, родители которого в детстве постоянно угрожали ему потерей любви и одобрения при любом признаке гнева в свой адрес, может настолько запрещать себе любое выражение агрессии, что никогда не обнаружит, что другие не разделяют этого родительского отношения. Пока конфликты остаются неосознанными, они не только скорее всего продолжат свое существование, но приведут к развитию дальнейших реакций или симптомов. Эти симптомы могут быть прямым следствием эмоциональных нарушений, вызванных конфликтом, но часто это формы поведения, позволяющие индивидам временно спастись от своих страхов и тревог. Доллард и Миллер описывают их так:

"Хотя они во многих отношения поверхностны, симптомы невротика наиболее очевидные аспекты его проблем. Это то, с чем знаком пациент и от чего, как он чувствует, ему следует избавиться. Фобии, сдерживания, избегания, навязчивости и психосоматические симптомы невротика переживаются им как неприятность – а также всеми, кто вынужден иметь с ним дело... [Он] верит, что симптомы и есть его нарушение. Это то, от чего он хочет избавиться, не зная, насколько серьезный конфликт за ними стоит, он предпочтет ограничить любую терапевтическую дискуссию тем, как избавиться от симптомов.

Симптомы не разрешают базовый конфликт невротика, но смягчают его. Это – реакции, стремящиеся редуцировать конфликт, и они частично успешны. Когда появляется успешный симптом, он подкрепляется, поскольку уменьшается невротическое страдание. Таким образом, происходит научение симптому, как "навыку"" (1950, с. 15).

В качестве иллюстрации отношений между конфликтом, вытеснением, симптомами и подкреплением, Доллард и Миллер представили в некоторых подробностях "Случай миссис А". Ниже приводим очень сокращенную версию.

Миссис А. была молодой женщиной, обратившейся за психиатрической помощью по поводу ряда страхов, которые превысили меру терпения ее мужа, вследствие этого грозившего подать на развод. Самый сильный ее страх заключался в том, что если она не будет считать свои сердцебиения, сердце остановится. Кроме того, во многих публичных местах она чувствовала тревогу и расстройство, рос ее страх по поводу того, что оставлена квартира. После курса терапевтических сессий прояснилась природа проблем миссис А. Ее самый жесткий конфликт был связан с сексом. Несмотря на сильные сексуальные запросы, обучение в детстве привело ее к таким чувствам вины и тревоги по этому поводу, что она отрицала любые сексуальные чувства. Хотя она сознательно старалась быть примерной женой, ее половые потребности проявлялись косвенно, в безответственном поведении, например, в хождении в бар на гулянки с другими женщинами, и там она почти искала соблазнов. Она не сознавала мотивов своего поведения и постоянно удивлялась последствиям.

Анализ ее фобических реакций относительно пребывания в публичных местах показал, что, будучи одна, она бессознательно начинала бояться и чувствовать вину по поводу того, что не устоит перед сексуальным искушением. Ее страх и вина по поводу сексуальных соблазнов могли быть уменьшены возвращением домой и их частично можно было избежать, не выходя из дома самой. Навязчивый счет сердцебиений также служил тому, чтобы сексуальные тревоги были сведены к минимуму. Каждый символ с сексуальным значением, включая ее собственные мысли, повышал тревогу. Но эти мысли могли быть изгнаны или предотвращены тем, что внимание обращено на сердцебиения. Начав считать, она "почувствовала себя лучше", так что навык был подкреплен снижением тревоги.

Типы симптомов миссис А. – примеры приобретенных (заученных) реакций на аффективно неприятные состояния. Доллард и Миллер полагают, что, помимо этого типа усвоенного поведения, существуют врожденные психосоматические симптомы. Физиологические симптомы, опосредованные в первую очередь так называемой автономной нервной системой, побуждаются автоматически рядом сильных драйвовых состояний без необходимости научения. Эти врожденные автономные реакции часто вызываются первичными влечениями, но могут вызываться также вторичными или усвоенными влечениями. Влажные кисти рук, тошнота, сильно бьющееся сердце тревожного студента накануне важного экзамена, – пример хорошо всем знакомый.

Долгое время полагали, что в отличие от реакций, подобных движениям рук и ног, физиологические реакции, связанные с автономной нервной системой, не подвластны произвольному контролю индивида. Данные Долларда и Миллера также подтверждают, что, хотя висцеральные и секреторные реакции, контролируемые автономной нервной системой, могут быть классически обусловлены, они не могут быть обусловлены инструментально. Инструментальное или оперантное обусловливание, как мы отмечали в предшествующем обсуждении, – это форма научения, в которой подкрепление возникает одновременно с определенной реакцией, и отсутствие награды ведет к ее угасанию. Автономные реакции, в соответствии с традиционным взглядом, разделяемым Доллардом и Миллером, не подвержены влиянию своих последствий, они не усиливаются при наличии подкрепления и не ослабляются при его отсутствии.

Миллер впоследствии поставил серию тщательно контролируемых экспериментов над животными, и их результаты, как представлялось, опровергали этот взгляд. Показательным является эксперимент по изучению висцеральных реакций крыс (Miller & Banuazizi, 1968). Регистрировались два типа внутренних реакций: частота сердцебиений и сокращения кишечника. Половине из них награда давалась каждый раз, когда спонтанное сокращение кишечника превышало определенную амплитуду. Другая половина получала награду за сокращения ниже определенной величины. Сокращения систематически усиливались в процессе обучения животных, получавших награду за "большие" реакции, и ослабевала у тех, что получали подкрепления за "малые". Ни в одной группе не было обнаружено систематических изменений сердцебиений. В другой группе животных наблюдалось спонтанное появление быстрых или медленных сердцебиений (частых или редких) в нужном направлении, но не сокращения кишечника. Ограничение эффекта обусловливания специфическим типом подкрепляемых реакций выглядело впечатляющим свидетельством того, что автономные реакции могут быть инструментально обусловлены.

Эти революционные открытия, предполагающие возможность инструментального обусловливания автономных реакций, породили ряд заманчивых перспектив. Как указал Миллер, психологические симптомы у человека могут возникнуть в результате научения, так же как и все остальные. И еще более завораживающая возможность заключается в том, что приемы инструментального обусловливания можно использовать психотерапевтически для смягчения соматических симптомов (например, высокого кровяного давления), вызванных органическими ли, психологическими ли факторами. Однако Миллер сообщил о приводящем в замешательство открытии, что последние его эксперименты были не столь успешны в демонстрации инструментального обусловливания, из чего следует, что существование этого феномена установлено не столь твердо, как предполагалось.

Психотерапия

Долларда и Миллера интересует не только развитие неврозов, но и их лечение. Сущность их подхода к психотерапии вполне откровенна.

"Если невротическое поведение – результат научения, то разучивание должно осуществляться посредством некоторой комбинации принципов, по которым проходило обучение. Мы полагаем, что дело в этом. Психотерапия устанавливает систему условий, в которых невротическим навыкам можно разучиться, а не невротическим – научиться... при этом терапевт [действует] как обучающий, а пациент – как научающийся" (1950).

Реальные терапевтические процедуры, отстаиваемые Доллардом и Миллером, вполне традиционны. Терапевт должен быть сочувствующим, терпимым слушателем, вдохновляющим пациента на то, чтобы тот проявлял свои чувства и свободно ассоциировал. Каковы бы ни были мысли пациента, терапевт занимает безобвинительную позицию и старается помочь пациенту понять эти чувства и то, как они появились.

Вклад Долларда и Миллера – в анализе с точки зрения теории научения того, что происходит при успешной психотерапии. Нереалистические страхи и вина не угасают, поскольку человек слишком успешно развил методы ухода или избегания мыслей и ситуаций, пробуждающих эти неприятные эмоции. В терапевтической ситуации осуществляется попытка создать условия, которые приведут к угасанию. Индивида вдохновляют на выражение запретных мыслей и эмоций и проживание страха и вины, ими пробуждаемых. Поскольку за этим выражением не следует неприятных последствий, можно ожидать угасания невротического страха. На начальных стадиях терапии пациенты скорее всего будут обсуждать лишь умеренно болезненные проблемы, которые они позволяют себе сознавать. Но нереалистические страх и вина ассоциированы с этими проблемами, эффект угасания генерализует в направлении схожих, но более болезненных проблем и тем ослабляет мотивацию вытеснения или иного рода избегания встречи с ними. Постепенно пациенты все более становятся способны встретиться с главными конфликтами и значением симптоматического поведения. Терапевт постоянно помогает в этом пациенту, поощряя использование вербальных ярлыков, которые помогут им различать мысль и действие, внутренние страхи и внешнюю реальность, условия, в которых они в детстве научились страхам и конфликтам, и условия взрослой жизни.

С уходом вытеснений и развитием различений пациенты обретают способность использовать высшие психические процессы для конструктивного разрешения своих проблем. С открытием более успешных способов поведения страхи угасают все больше, и симптомы исчезают. Весь процесс разучивания и переучивания, происходящий в психотерапии, скорее всего будет медленным и часто мучительным, но еще более мучительным было то научение, которое привело пациента к терапевту.

Теоретические представления Долларда и Миллера о терапевтическом процессе включают много проверяемых положений, значительное число которых получили поддержку в исследованиях терапевтических протоколов конкретных случаев. Одно из таких исследований, связанное со смещением, сложным типом конфликтных феноменов, описано в следующем разделе.

Библиотека Фонда содействия развитию психической культуры (Киев)

1-2-3-4-5-6-7-8-9-10-11-12-13-14-15-16-17-18