СОЦИАЛЬНО-ПСИХОЛОГИЧЕСКИЕ ТЕОРИИ:

АДЛЕР, ФРОММ, ХОРНИ, САЛЛИВАН

Психоаналитические теории Фрейда и Юнга взросли в том же климате позитивизма, который определил направления развития физики и биологии девятнадцатого века. Индивид рассматривался в первую очередь как сложная энергетическая система, поддерживающая себя посредством взаимодействия с внешним миром. Основные "цели" этого взаимодействия – индивидуальное выживание, размножение и эволюционное развитие. Этим целям служат различные составляющие личность психические процессы. Согласно эволюционной доктрине, некоторые личности соответствуют этим задачам лучше, чем другие. Следовательно, представления ранних психоаналитиков были обусловлены представлениями об изменчивости и приспособлении – хорошем или плохом. Даже академическая психология была втянута в орбиту дарвинизма и обратилась к проблеме измерений индивидуальных различий в способностях и определения адаптивной или функциональной ценности психических процессов.

В то же время формировались иные интеллектуальные тенденции, отличные от чисто биофизического подхода к человеку. В конце девятнадцатого века начали развиваться в качестве самостоятельных дисциплин социология и антропология, а их бурный рост в нашем столетии просто феноменален. Социологи изучали людей, живущих в условиях развитой цивилизации, и обнаружили, что человек – продукт своего класса и касты, сообщества и народности; антропологи вторглись в отдаленные уголки мира, где обнаружили свидетельства почти безграничной пластичности человека. Согласно этим новым общественным наукам, человек – преимущественно продукт общества.

Постепенно эти развивающиеся социальные и культурные доктрины начали просачиваться в психологию и психоанализ и размывать нативистское и физикалистское основание наук. Ряд последователей Фрейда, неудовлетворенные тем, что они считали его близорукостью в отношении социальных условий развития личности, порвали с классическим психоанализом и начали переориентацию психоаналитической теории в соответствии с направлением нового движения общественных наук. Среди тех, кто привнес в психоанализ социально-психологические идеи четыре человека, чьи взгляды составляют содержание этой главы: Альфред Адлер, Карен Хорни (Horney, К.), Эрих Фромм (Fromm, Е.) и Гарри Стек Салливан (Sullivan, Н.). Из этой четверки отцом "нового социально-психологического взгляда" может считаться Альфред Адлер, поскольку он еще в 1911 году порвал с Фрейдом из-за различия во взглядах на проблему сексуальности и начал разрабатывать теорию, двумя концептуальными столпами которой стали социальный интерес и стремление к превосходству. Такой авторитетный ученый как Фромм, признавал, что Адлер был первым психоаналитиком, специально обозначившим фундаментальную социальную сущность человека. Позже против инстинктивистической ориентации психоанализа восстали Хорни и Фромм, настаивавшие на том, что теории личности релевантны социально-психологические переменные. Наконец, Гарри Стек Салливан в своей теории межличностных отношений укрепил позиции теории личности, ориентированной на рассмотрение социальных процессов. Хотя каждая из этих теорий располагает собственной системой допущений и понятий, между ними можно провести ряд параллелей, как это сделали различные авторы (James, 1947; Ruth Munroe, 1955; Н.L. & R.R.Anbacher, 1956).

To, что Гарри Стек Салливан выбран в качестве главной фигуры единой главы, определяется в первую очередь тем, что, по нашему убеждению, он поднял свои идеи на более высокий уровень концептуализации и, следовательно, как теоретик был более влиятелен. Салливан был относительно менее зависим от психоаналитических доктрин; хотя вначале он использовал систему Фрейда, в дальнейшем развил теоретическую систему, явно от нее отличную. Он испытал существенное влияние антропологии и социальной психологии. Представления же Хорни и Фромма в целом оставались психоаналитическими; Адлер, хотя и отошел от школы Фрейда, на протяжении всей жизни воплощал импульс раннего сотрудничества с Фрейдом. Хорни и Фромм обычно рассматриваются как ревизионисты и неофрейдисты, хотя эти ярлыки вызывают протест Фромма. Ни один из них не претендовал на создание новой теории личности; скорее они полагали, что обновляют и разрабатывают старую. Салливан был новатором в гораздо большей степени. Он был очень оригинальным мыслителем, имел много преданных сторонников и создал то, что иногда называют новой школой в психиатрии.

АЛЬФРЕД АДЛЕР

Альфред Адлер родился в 1870 году в Вене, в семье среднего класса, скончался в Абердине (Шотландия) в 1937 году во время выступления с циклом лекций. Медицинскую степень получил в 1895 году в Венском университете. Вначале он специализировался в области офтальмологии, а затем, после периода занятий общей медициной, стал психиатром. Он был одним из основателей Венского психоаналитического общества, позже его президентом. Однако вскоре Адлер начал разрабатывать идеи, отличные от идей Фрейда и других членов Венского общества, и, когда различия эти стали слишком очевидны, его попросили представить обществу свою точку зрения. Это произошло в 1911 году, и вследствие яростной критики и осуждения позиции Адлера со стороны других членов Общества он ушел с поста президента, а через несколько месяцев порвал с фрейдовским психоанализом. (Colby, 1951; Jones, 1955; H.L. and R.R.Ansbacher, 1956, 1964).

Он сформировал собственную группу и направление, известное как "Индивидуальная психология", которое привлекло сторонников по всему миру. Во время Первой Мировой войны Адлер служил врачом в австрийской армии, а после войны заинтересовался проблемами воспитания детей и в сотрудничестве с Венским школьным управлением организовал первую воспитательную клинику. Он был инициатором создания в Вене экспериментальной школы, где применялась его теория воспитания (Furtmuller, 1964).

В 1935 году Адлер поселился в Соединенных Штатах, где продолжил практиковать как психиатр, а также преподавал психологию в медицинском колледже Лонг-Айленда. Адлер был плодовитым автором и неутомимым лектором. За свою жизнь он опубликовал сто книг и статей. "Practice and theory of individual psychology" (1927) – вероятно, лучшее введение в теорию личности, созданную Адлером. Более кратко взгляды Адлера изложены в "Psychologies of 1930" (1930) и "International Journal of Individual Psychology" (1935). Хейнци Ровена Ансбахер 1956, 1964) издали и аннотировали два тома сочинений Адлера. Эти два тома – лучший источник информации об адлеровой "индивидуальной психологии". Были опубликованы две биографии Адлера (Bottome, 1939; Orgler, 1963). Идеи Адлера распространяются Американским обществом адлерианской психологии с отделениями в Нью-Йорке, Чикаго и Лос-Анджелесе и через журнал этого общества – "The American Journal of Individual Psychology".

В явном противоречии с основным допущением Фрейда о том, что поведение человека управляется врожденными инстинктами, и главной аксиомой Юнга, что поведение человека управляется врожденными архетипами, Адлер принял допущение о том, что человеческая мотивация в основном представлена социальными побуждениями. По Адлеру, люди – изначально социальные существа. Они соотносят себя с другими людьми, участвуют в совместной социальной деятельности, ставят общее благо выше эгоистических интересов, и стиль их жизни преимущественно социален по своей ориентации. Адлер не считал, что люди социализируются просто потому, что вовлекаются в социальные процессы; социальный интерес врожден, хотя развивающиеся специфические отношения с людьми и социальными институтами определяются характером общества, в котором рожден человек. Следовательно, в одном аспекте точка зрения Адлера биологична – так же, как взгляды Фрейда и Юнга. Все трое допускают врожденную сущность человека, сущность, определяющую его личность. Фрейд выделил секс. Юнг – изначальные мыслительные схемы, Адлер выделяет социальный интерес. Это внимание к социальным детерминантам поведения, игнорировавшимся или сведенным к минимуму Фрейдом и Юнгом, – вероятно, величайшая теоретическая заслуга Адлера. Он обратил мысль психологов к социальным переменным и помог становлению социальной психологии как отрасли тогда, когда она нуждалась в поощрении и поддержке, особенно – со стороны психоаналитиков.

Второй важный вклад Адлера в теорию личности – понятие творческого Я. В отличие от фрейдовского Я, представляющего группу обслуживающих инстинкты процессов, у Адлера Я – высоко персонализированная субъективная система, интерпретирующая и осмысливающая опыт организма. Более того, оно ищет тот опыт, который поможет в осуществлении уникального жизненного стиля личности; если его найти невозможно, Я старается его создать. Это представление о творческом Я для психоаналитической теории было новым и помогло компенсировать исключительный "объективизм" классического психоанализа, который при рассмотрении движущих сил личности почти полностью опирался на представление о биологических потребностях и внешних стимулах. Как мы увидим в дальнейшем, представление о Я сыграло главную роль в последних разработках относительно личности. Вклад Адлера в эту новую тенденцию – рассмотрение Я как существенной причины поведения – считается очень весомым.

Третья черта психологии, разработанной Адлером, отличающая ее от классического психоанализа, – акцент на уникальности личности. Адлер представлял каждого человека как уникальную систему мотивов, черт, интересов, ценностей; каждое действие человека несет печать свойственного именно ему жизненного стиля. В этом отношении Адлер принадлежит к традициям Уильяма Джеймса (James, W.) и Вильяма Штерна, которые считаются основателями психологии персонализма.

В теории Адлера роль полового инстинкта сведена к минимуму, тогда как у раннего Фрейда ему придается почти исключительная роль в динамике поведения. К монологу Фрейда о сексе Адлер добавляет новые голоса. Люди – в первую очередь социальные, а не сексуальные существа. Их мотивирует социальный, а не сексуальный интерес. Их неполноценность не ограничивается областью сексуального, но распространяется на все стороны бытия, как физические, так и психологические. Они стремятся к развитию уникального жизненного стиля, в котором сексуальные побуждения играют незначительную роль. В сущности, то, как человек удовлетворяет половую потребность, определяется стилем жизни, а не наоборот. Развенчание Адлером сексуальности дало многим отрадное освобождение от монотонии пансексуализма Фрейда.

Наконец, Адлер считал центром личности сознание, что делает его пионером эго-психологии или психологии, ориентированной на Я. Люди – сознательные существа, обычно понимающие причины своего поведения. Они сознают свою неполноценность и сознают цели, к которым стремятся. Более того, люди обладают самосознанием, способны планировать действия и управлять ими, полностью сознавая их значение для собственного самоосуществления. Это абсолютно противоположно теории Фрейда, в которой сознание низведено до положения ничтожества, пены на поверхности моря бессознательного.

Альфред Адлер, подобно многим теоретикам, получившим медицинскую подготовку и практиковавшим как психиатры, свои первые теоретические разработки посвятил проблемам аномального поведения. Он сформулировал основные положения теории неврозов, и лишь в 20-е годы развил свою теорию настолько, что она охватила и проблемы здоровой личности. Разработанная Адлером теория личности крайне экономна – в том смысле, что вся теоретическая конструкция строится на немногих базовых понятиях. По этой причине, позицию Адлера можно изложить соответственно нескольким общим заголовкам. Вот они: 1) фиктивный финализм; 2) стремление к превосходству; 3) чувство неполноценности и компенсация; 4) социальный интерес; 5) стиль жизни; 6) творческое Я.

Фиктивный финализм

Вскоре после разрыва с кружком Фрейда, Адлер попал под философское влияние Ганса Вейгингера (Vaihinger, Н.), чья книга "The philosophy of "as if"" вышла в 1911 году (перевод на английский – 1925 г.). Вейгингер развивал любопытную и многообещающую идею о том, что люди живут фиктивными представлениями, не имеющими соответствий в действительности. Эти фикции – например, "все люди созданы равными", "честность – лучшая политика", "цель оправдывает средства" – не дают возможности эффективно взаимодействовать с реальностью. Они представляют собой вспомогательные конструкты или допущения, но не гипотезы, которые можно было бы проверить. Когда они становятся бесполезны, без них можно обойтись.

Адлер воспринял эту философскую доктрину идеалистического позитивизма и использовал в собственных целях. Напомним, Фрейд подчеркивал роль конституциональных факторов и раннего детского опыта как того, что детерминирует личность. Адлер нашел у Вейгингера опровержение этого жесткого детерминизма: он обнаружил идею о том, что в мотивации большую роль играют ожидания, а не прошлые переживания.

Цели не существуют в будущем как часть телеологического плана – ни Вейгингер, ни Адлер не верили в предначертание или рок; нет, они существуют субъективно, ментально, здесь и сейчас – как влияющие на поведение стремления и идеалы. Например, если человек верит, что праведников примут небеса, а грешников – ад, можно предположить, что это окажет определенное влияние на его поведение. Эти фиктивные цели, по Адлеру, – субъективные причины психологических явлений.

Подобно Юнгу, Адлер связывал теорию Фрейда с принципом причинности, а собственную – с принципом финализма.

"Индивидуальная психологии решительно настаивает на том, что психологические феномены невозможно понять, не основываясь на"принципе финализма. Причины, силы, инстинкты, побуждения не могут быть основой для объяснения. Только финальные цели могут объяснить человеческое поведение. Переживания, травмы, половое развитие не дадут объяснения, но перспектива, в которой они видятся, индивидуальный способ видения, подчиняющий жизнь финальной цели, могут это сделать" (1930, с. 400).

Эта финальная цель может быть фикцией, то есть недостижимым идеалом, но тем не менее является реальным стимулом и дает окончательное объяснение поведения. Адлер полагал, однако, что здоровый человек может освободиться от этих фикций и при необходимости открыто встретить реальность – невротик на это не способен.

Стремление к превосходству

Что же является той конечной целью, к которой стремятся все люди и которая придает личности связность и единство? Примерно в 1908 году Адлер пришел к заключению, что агрессивность важнее сексуальности. Несколько позже место агрессивных побуждений заняла "воля к власти". Адлер отождествил власть с маскулинностью, а слабость – с фемининностью. Примерно в 1910 году он выдвигает идею "маскулинного протеста" – формы сверхкомпенсации, как мужской, так и женской, в ситуации, когда человек чувствует себя неадекватным и униженным. Позже Адлер отказался от "воли к власти" в пользу "стремления к превосходству" (к этому понятию он прибегал в дальнейшем). Следовательно, его представление о конечной цели человека прошло три стадии развития: 1) быть агрессивным; 2) обладать властью; 3) превосходить.

Адлер очень ясно показывает, что под превосходством он не имеет в виду социальное различие, лидерство или высокое положение в обществе. Под стремлением к превосходству Адлер подразумевает нечто очень сходное с юнгианскими представлениями о самости или принципом само-актуализации Гольдштейна. Это – стремление к совершенной исполненности. Это – "великое движение ввысь".

"В каждом психологическом феномене я начал ясно видеть стремление к превосходству. Оно параллельно физическому развитию и с необходимостью внутренне присуще самой жизни. Оно лежит в основе решения жизненных проблем и проявляется в том, как мы с ними справляемся. Оно определяет направление всех наших функций. Они устремлены к победам, безопасности, росту – в направлении верном или неверном. Импетус от минуса к плюсу бесконечен. Стремление снизу вверх неистощимо. О каких бы основаниях ни размышляли философы и психологи – о самосохранении, принципе удовольствия, уравнивании – все это не более, чем отдаленные репрезентации великого движения ввысь" (1930, с. 398).

Откуда исходит стремление к превосходству? Адлер считает его врожденным; это часть жизни; фактически, это – сама жизнь. С рождения до смерти стремление к превосходству ведет человека на все боле высокие стадии развития. Это – могущественный динамический принцип. Нет отдельных независимых побуждений, ибо каждое из них черпает энергию из стремления к завершенности. Адлер признает, что стремление к превосходству может выражаться тысячью различных способов и что каждый человек по-своему достигает или пытается достичь совершенства. Невротик, к примеру, стремится к самоуважению, силе, самовозвышению – иными словами, преследует эгоистические цели, – в то время как цели здорового человека в первую очередь социальны.

Как же именно индивид обретает конкретные формы стремления к превосходству? Чтобы ответить на этот вопрос, необходимо обсудить его представление о чувстве неполноценности.

Чувство неполноценности и компенсация

На ранних стадиях своей карьеры, еще занимаясь общей медициной, Адлер выдвинул идею неполноценности органа и сверхкомпенсации. В то время он пытался найти ответ на вечный вопрос: почему, когда люди заболевают или страдают от болей, больным или болезненным оказывается какой-то определенный участок тела? У одного проблемы с сердцем, у другого – с легкими, у третьего развивается артрит. Адлер предположил, что причина, определяющая местоположение конкретного расстройства – исходная неполноценность данного региона, либо врожденная, либо связанная с аномалиями развития. Далее, он заметил, что человек с дефектным органом часто старается компенсировать его слабость за счет интенсивной тренировки. Самый знаменитый пример компенсации неполноценности органа – пример Демосфена, в детстве страдавшего заиканием и ставшего одним из величайших ораторов мира. Более поздний пример: Теодор Рузвельт, в юности физически слабый, систематическими упражнениями превратил себя в физически развитого человека.

Вскоре после публикации монографии о неполноценности органа, Адлер расширил свои представления о неполноценности, включив в него всякое чувство, возникающею в связи с переживанием социальной или психологической несостоятельности, помимо переживаний, связанных с физической слабостью и нездоровьем. В это время Адлер отождествил неполноценность с немужественностью или фемининностью, а компенсацию назвал "маскулинный протест". Однако позже он подчинял эту точку зрения более общей, состоящей в том, что чувство неполноценности возникает из ощущения дефектности или несовершенства в любой жизненной сфере. Например, чувство неполноценности мотивирует ребенка на стремление к более высокому уровню развития. По достижении этого уровня ребенок вновь переживает чувство неполноценности, и движение ввысь получает новый импульс. Адлер утверждал, что чувство неполноценности не является признаком патологии; оно – причина совершенствования человека. Разумеется, чувство неполноценности может быть ненормально преувеличено особыми условиями, балованием или отвержением ребенка, и в этих случаях могут возникать определенные аномальные явления типа комплекса неполноценности или компенсаторного комплекса превосходства. Но в нормальных обстоятельствах чувство неполноценности или недостаточности – великая движущая сила. Иными словами, людей толкает вперед желание преодолеть свою неполноценность и ведет за собой стремление к превосходству.

Адлер не был сторонником принципа гедонизма. Хотя он и полагал что чувство неполноценности болезненно, но не считал, что облегчение его непременно доставляет удовольствие. Цель жизни, по Адлеру, – не удовольствие, а совершенство.

Социальный интерес

На ранних этапах теоретической деятельности, когда Адлер провозглашал агрессивную, власти жаждущую сущность человека и идею маскулинного протеста как компенсации фемининной слабости, его жестко критиковали за то, что он подчеркивал эгоистические стремления и игнорировал социальные мотивы. Стремление к превосходству звучало как боевой клич ницшеанского сверхчеловека и походило на дарвиновский принцип выживания более приспособленного.

Адлер, защитник социальной справедливости, сторонник социал-демократии, расширил свои представления о человеке, включив в них социальный интерес (1939). Хотя социальный интерес включает такие явления, как кооперация, межличностные и социальные отношения, отождествление с группой, эмпатию и т.п., он существенно шире названного. В конечном итоге социальный интерес состоит в помощи обществу в достижении цели – совершенства общества. "Социальный интерес – истинная и неизбежная компенсация всех естественных слабостей человеческих индивидов" (1929b, с. 31).

С первого дня жизни человек укоренен в обществе. Кооперация проявляется во взаимоотношениях младенца с матерью, и с этого времени человек непрерывно включен в систему межличностных отношений, которые формируют личность и дают конкретные пути поиска превосходства. Стремление к превосходству становится социализированным; на место сугубо личных амбиций и эгоистических достижений приходит идеал совершенного общества. Работая во имя общего блага, люди компенсируют индивидуальную слабость.

Адлер полагал социальный интерес врожденным; люди – социальные существа по природе, а не по привычке. В то же время, как любой задаток, эта природная предрасположенность не проявляется спонтанно: для этого необходимо руководство и обучение. Веря в достоинства воспитания, Адлер уделял много времени организации детских воспитательных клиник, совершенствованию школ и просвещению населения в области методов воспитания детей.

По сочинениям Адлера интересно проследить решительное – хотя и постепенное – изменение его представлений о человеке начиная с ранних лет профессиональной деятельности, когда он взаимодействовал с Фрейдом, до последних лет, когда он получил международное признание. Ранний Адлер полагал, что людьми движет ненасытная жажда власти и господства, призванная компенсировать глубоко сокрытое чувство неполноценности. С точки зрения более позднего Адлера людьми движет врожденный социальный интерес, заставляющий подчинять частные выгоды общему благу. Образ совершенного человека пришел на место образа человека сильного, агрессивного, доминирующего в обществе и эксплуатирующего его. Социальный интерес пришел на смену эгоистическому.

Жизненный стиль

Это – слоган адлеровской теории личности. Это – постоянная тема всех последних произведений Адлера (например: 1929а, 1931) и наиболее яркая особенность его психологии. Жизненный стиль – это системное основание функционирования личности; это – целое, которому подчинены части. Жизненный стиль – ведущий идеографический принцип, объясняющий уникальность человека. Жизненный стиль есть у каждого, но нет двух человек с одинаковым стилем жизни.

Что же именно имеется в виду? Точно ответить трудно, так как Адлер по этому поводу в различных работах говорил разное, иногда – противоположное. Кроме того, трудно разграничить это понятие и понятие "творческое Я".

Перед всеми людьми стоит одна цель – достижение превосходства, но пути ее достижения различны. Один старается обрести превосходство развивая интеллект, другой отдает все силы физическому совершенствованию. Интеллектуал читает, изучает размышляет; он ведет более "сидячий" и уединенный образ жизни, нежели человек активный. Элементы своего существования, домашние привычки, развлечения, ежедневную рутину, отношения с родными, друзьями, знакомыми, социальную активность интеллектуал организует соответственно цели интеллектуального превосходства. Все, что делается, делается ввиду этой конечной цели. Все поведение человека определяется его жизненным стилем. Человек воспринимает, заучивает, сохраняет в памяти то, что удовлетворяет жизненному стилю, и игнорирует остальное.

Жизненный стиль формируется в детстве, к пятилетнему возрасту, и с этого времени переживания ассимилируются и утилизируются соответственно уникальному жизненному стилю. Отношения, чувства, апперцепции фиксируются и автоматизируются в детстве, после чего жизненный стиль практически неизменен. Человек может обрести новые способы выражения своего уникального стиля жизни, но это не более, чем конкретизация основного стиля, сформировавшегося в детстве.

Что определяет стиль жизни индивида? В ранних произведениях Адлер говорил, что в основном он определяется специфической неполноценностью, воображаемой или реальной. Жизненный стиль – компенсация конкретной неполноценности. Если ребенок физически ослаблен, жизненный стиль может принять форму совершения того, что сделает физически сильным. Неумный ребенок будет стремиться к интеллектуальному превосходству. Завоевательный жизненный стиль Наполеона был детерминирован его хрупким физическим сложением, а ненасытная жажда мирового господства Гитлера – импотенцией. Такое простое объяснение человеческого поведения, вызвавшее широкий отклик и получившее широкое распространение в практике анализа характера в 20-е – 30-е гг., самого Адлера не удовлетворяло. Оно было слишком простым и механистичным. Он искал динамический принцип – и нашел творческое Я.

Творческое Я

Это понятие – вершинное достижение Адлера как теоретика личности. Когда он открыл созидательную силу Я, остальные понятия встали в зависимость от этого представления, в нем он наконец обнаружил искомое – перводвигатель, философский камень, эликсир жизни, первопричину всего человеческого. Единое творческое Я играет роль правителя.

Как и любая первопричина, созидательная сила Я трудно поддается описанию. Мы можем видеть ее проявления, но не ее самое. Это – нечто между стимульным воздействием на человека и реакцией человека на этот стимул. В сущности, согласно идее творческого Я, человек сам творит свою личность. Он создает ее из сырого материала наследственности и опыта.

"Наследственность лишь наделяет его (человека) определенными способностями. Среда лишь дает ему определенные впечатления. Эти способности и опыт, а также способ их "переживания" – точнее, интерпретация этих переживаний – выступают как кирпичи, из которых слагается отношение к жизни, определяющее взаимоотношения с внешним миром" (Adler, 1935, с. 5).

В отношении фактов творческое Я выступает чем-то наподобие дрожжей, трансформируя их в личность – субъективную, динамичную, единую, обладающую уникальным стилем. Творческое Я придает жизни смысл: оно создает цель и средства ее достижения. Творческое Я – активное начало человеческой жизни, и понятие это отлично от старого понятия "душа".

Подводя итог, можно сказать, что созданная Адлером теория личности выступает как антитеза Фрейдовских представлений об индивидуальности. Наделив человека альтруизмом, человечностью, стремлением к сотрудничеству, Адлер вернул людям чувство собственного достоинства, столь замечательно разрушенное психоанализом. Вместо унылой материалистической картины, вызывавшей испуг и отвращение многих читателей Фрейда, Адлер предложил такой портрет человека, который приносил чувство удовлетворения, вселял надежду, давал почувствовать свою целостность. Представление Адлера о природе человека соответствовало популярной идее о том, что человек может быть не жертвой своей судьбы, а ее хозяином.

Типичные исследования. Методы исследования

В основном эмпирические данные Адлер добывал в терапевтической ситуации, и по большей части они представляют реконструкции прошлого по воспоминаниям пациента и оценку поведения в настоящем на основе вербальных отчетов. Здесь достанет места упомянуть лишь несколько примеров исследований Адлера.

Порядок рождения и личность

Следуя своему интересу к социальным детерминантам личности, Адлер обнаружил высокую вероятность того, что личности старшего, среднего и младшего ребенка в семье существенно различаются (1931, сс. 144-154). Эти различия он объяснял особенностями переживаний каждого ребенка как члена социальной группы.

Перворожденному – старшему – ребенку уделяется большое внимание до тех пор, пока не родился второй, после этого он оказывается внезапно низвергнут со своего положения любимца и должен делиться с новорожденным родительской привязанностью. Это переживание может влиять на старшего ребенка по-разному – например, вызвать ненависть к людям, стремление защититься от поворотов судьбы, чувство опасности. По наблюдениям Адлера, невротики, преступники, пьяницы и извращенцы часто бывают первенцами. Если родители ведут себя мудро, подготавливая старшего ребенка к появлению соперника, у него больше шансов вырасти ответственным человеком, готовым к роли защитника, опекуна.

Второй – средний – ребенок характеризуется амбициозностью. Он постоянно старается обогнать старшего сиблинга. Он также склонен к бунту и зависти, но в целом лучше адаптирован, чем старший и младший сиблинги.

Самый младший ребенок – ребенок "испорченный". Он, вслед за старшим, имеет наибольшие шансы стать ребенком с проблемами, а позже – невротичным и неадаптированным взрослым.

Хотя ранние попытки проверить "теорию порядка рождения" не принесли ей серьезной поддержки (Jones, 1931), более тонкая работа Шахтера (Schachter, S., 1959) впечатляюще подтвердила тезисы Адлера и открыла этот предмет для многочисленных исследований.

Ранние воспоминания

Адлер полагал, что ключом к пониманию базового жизненного стиля могут быть самые ранние воспоминания, о которых человек сможет сообщить (1931). Например: девушка начинает описание ранних воспоминаний со слов: "Когда мне было три года, мой отец..." Это указывает на то, что она заинтересована в отце больше, чем в матери. Затем она продолжает говорить о том, что отец привел двух пони – для старшей сестры и для нее – и что старшая сестра вела пони за повод вдоль по улице, тогда как ее собственный пони тащил ее за собой по грязи. Такова судьба младшего ребенка – оказываться на вторых ролях в отношениях со страшим сиблингом – и это мотивирует на попытку обогнать лидера. Ее жизненный стиль руководствуется амбициями, желанием быть первой, глубоким чувством разочарования, опасности, предчувствием поражения.

Молодой человек, обратившийся по поводу острых приступов тревоги, воспроизвел следующую сцену. "Когда мне было четыре года, я сидел у окна и смотрел на рабочих, которые строили дом на другой стороне улицы, а мама в это время вязала чулок". Это воспоминание указывает на то, что молодого человека в детстве баловали, так как память сохранила образ заботливой матери. То, что он смотрит на работающих других, позволяет предположить, что его жизненный стиль – стиль скорее наблюдателя, а не участника. Это подтверждалось тем, что он испытывал тревогу всегда, когда пытался избрать сферу профессиональной деятельности. Адлер предложил ему подумать о занятии, где могла бы быть использована его склонность к наблюдению и созерцанию. Пациент воспринял совет Адлера и стал удачливым торговцем произведениями искусства.

Адлер использовал свой метод как в индивидуальной, так и в групповой работе и обнаружил, что это – простой и экономный путь изучения личности. Ранние воспоминания теперь используются в качестве проективной методики (Mosak, 1958).

Детские переживания

Адлера особенно интересовали ранние события, предрасполагающие ребенка к ошибочному жизненному стилю. Он выявил три важных фактора: 1) неполноценность ребенка; 2) "испорченность" ребенка; 3) отверженное положение ребенка. Дети с физической или умственной недостаточностью несут тяжкое бремя и скорее всего при встрече с жизнью будут чувствовать неадекватность. Они считают себя неудачниками и часто таковыми являются. Тем не менее, в случае понимания и поддержки родителей они могут компенсировать неполноценность и обратить слабость в силу. Многие выдающиеся люди в детстве страдали органической слабостью, которая затем была компенсирована. Снова и снова Адлер говорил о зле избалованности, которое считал величайшим проклятием, довлеющим над ребенком. У избалованных детей не развивается социальное чувство; они становятся деспотами, ждущими от общества того, чтобы то приспосабливалось к их эгоцентрическим желаниям. Таких людей Адлер считал потенциально самыми опасными для общества. Отвержение ребенка также приводит к несчастливым последствиям. Испытывая плохое отношение к себе в детстве, эти люди во взрослом возрасте становятся врагами общества. Их стиль жизни определяется потребностью отомстить. Эти три условия – органическая слабость, избалованность и отвержение – продуцируют ошибочное представление о мире и находят воплощение в патологическом жизненном стиле.

ЭРИХ ФРОММ

Эрих Фромм родился в Германии, во Франкфурте, в 1900 г.; психологию и социологию изучал в университетах Гейдлеберга, Франкфурта и Мюнхена. Получив в 1922 году степень доктора в Гейдлеберге, он прошел психоаналитическую подготовку в Мюнхене и знаменитом Берлинском психоаналитическом институте. В Соединенных Штатах он появился в 1933 г. в качестве лектора Чикагского психоаналитического института, затем занимался частной практикой в Нью-Йорке. Преподавал в ряде университетов США и Мексики. Теперь Фромм живет в Швейцарии. Его книги привлекли внимание не только специалистов в области психологии, социологии, философии, религии, но и широкой публики.

Фромм испытал серьезное влияние работ Карла Маркса, в особенности его ранней работы "Экономическо-философские рукописи 1844 г." Этот труд в английском переводе включен Фроммом в работу "Marx's concept of man" (1961). В работе "Beyond the chains of illusion" (1962) Фромм сопоставляет идеи Фрейда и Маркса, отмечая их противоречия и пытаясь создать синтез. Фромм считает Маркса мыслителем более глубоким, чем Фрейд; и использует психоанализ в основном для заполнения пробелов у Маркса. Фромм (1959) опубликовал критический, даже полемический анализ личности и влияния Фрейда и, по контрасту, панегирик Марксу (1961). Хотя Фромма вполне можно назвать марксистски ориентированным теоретиком личности, сам он предпочитал называться диалектическим, гуманистом. Труды Фромма вдохновлены его обширными познаниями в области истории, социологии, литературы и философии.

Важнейшая тема произведений Фромма – тема человеческого одиночества и изоляции в силу отчуждения от природы и других людей. Это состояние изоляции не обнаруживается ни у одного другого вида животных; это – исключительно человеческая ситуация. Например, ребенок, освободившись от первоначальных связей с родителями, чувствует себя изолированным и беспомощным. Раб, быть может, обретает свободу лишь для того, чтобы почувствовать себя брошенным в чужой, по большей части, мир. Будучи рабом, он принадлежал кому-то и чувствовал связь с миром и другими людьми, даже не будучи свободным. В книге ".Escape from freedom" (1941) Фромм развивает тезис о том, что на протяжении веков люди, обретая все большую свободу, чувствовали себя все более одиноко. Свобода, следовательно, оказывается негативным состоянием, от которого люди стараются спастись.

Каков же выход? Человек может либо объединиться с другими в духе любви и сотрудничества, или же искать безопасности в подчинении авторитету либо в конформной позиции по отношению к обществу, В одном случае люди используют свободу для создания лучшего общества; в другом – обретают новые оковы. "Escape from freedom" написано во времена нацизма, и в ней показано, что эта форма тоталитаризма была привлекательна для людей в силу того, что предлагала безопасность. Но, как показывает Фромм в последующих произведениях (1947, 1955, 1964), любая созданная человечеством форма общества, будь то феодализм, капитализм, фашизм, социализм или коммунизм, представляет попытку разрешения базового человеческого противоречия. Это противоречие состоит в том, что человек одновременно является и частью природы, и отдельным от нее, в том, что он одновременно и животное, и человеческое существо. Как животное, человек обладает определенными биологическими потребностями, которые должны быть удовлетворены. Как человеческое существо, он обладает самосознанием, разумом, воображением. Исключительно человеческими переживаниями являются чувства нежности, любви и сопереживания, отношения, интереса, ответственности, самобытности, честности, ранимости, трансцендирования и свободы, ценности и нормы (1968). Эта двуаспектность – бытие животным и человеком – составляет базовое противоречие человеческого существования. "Понимание человеческой души должно основываться на анализе человеческих потребностей, вырастающих из условий его существования" (1955, с. 25).

Что же это за потребности, вырастающие из условий человеческого существования? Их пять: потребность в связи с другими; потребность в трансцендировании; потребность в укорененности; потребность быть собой; потребность в системе ориентации. Потребность в связи (в работе "The revolution of hope" (1968) называемая также потребностью в привязанности) проистекает из того факта, что люди, становясь людьми, оказываются вырванными из исходного животного единства с природой. "Животное от природы обладает тем, что позволяет совладать с возникающими ситуациями" (1955, с. 23), человек же с его возможностями размышления и воображения утерял эту интимную связь с природой. Вместо этих инстинктивных связей, которыми располагают животные, люди вынуждены создавать собственные отношения, из которых наиболее удовлетворительными оказываются те, что основаны на продуктивной любви. Продуктивная любовь всегда подразумевает взаимную заботу, ответственность, уважение и понимание.

Стремление к трансцендированию соответствует человеческой потребности подняться над своей животной природой, не оставаться тварью, а стать творцом. Если на пути творческих стремлений возникают неодолимые препятствия, человек становится разрушителем. Фромм подчеркивает, что любовь и ненависть – не взаимоисключающие чувства; то и другое – ответ на потребность человека преодолеть свою животную природу. Животные не могут ни любить, ни ненавидеть – это доступно лишь человеку.

Люди хотят чувствовать свои природные корни; они хотят быть частью мира, чувствовать, что они "принадлежат" ему. Дети имеют коренную связь с матерью, но если это отношение сохраняется за пределами детства, оно расценивается как нездоровая фиксация. Наиболее удовлетворяющие его здоровые корни человек обнаруживает в чувстве родства с другими мужчинами и женщинами. Но у человека есть и стремление к самобытности, неповторимости своей индивидуальности. Если эта цель не достигается индивидуальными творческими усилиями, он может обрести некоторый отличительный признак, отождествляясь с другим человеком или группой. Раб отождествляется с хозяином, гражданин – с государством, рабочий – с компанией. В этом случае чувство самобытности вырастает не из бытия кем-то, а из принадлежности кому-то.

Наконец, людям нужна определенная система ориентиров, стабильный и последовательный способ восприятия и понимания мира. Возникающая система ориентиров изначально может быть рациональной или иррациональной либо содержать элементы того и другого.

Для Фромма это объективно существующие чисто человеческие потребности. Их нельзя обнаружить у животных; их нельзя вывести и из того, что люди говорят относительно своих желаний. Не порождаются эти стремления и обществом; скорее они укореняются в людях эволюционно. Каково же тогда отношение общества к человеческому существованию? Фромм считает, что специфические проявления этих потребностей, способы осуществления внутренних возможностей человека детерминируются "социальным порядком, в соответствии с которым живет человек" (1955, с. 14). Личность человека развивается соответственно возможностям, предоставляемым конкретным обществом. К примеру, в капиталистическом обществе человек может обретать чувство своей самобытности, став богатым, или развить чувство укорененности, став зависимым и облеченным доверием служащим богатой компании. Иными словами, приспособление человека к обществу обычно представляет компромисс между внутренними потребностями и внешними требованиями. Социальный характер человека развивается в соответствии с требованиями общества.

Фромм выделил и описал пять типов социального характера, которые обнаруживаются в современном обществе: рецептивный, эксплуативный, накопительский, рыночный и продуктивный. Эти типы являют способ отношения индивидов к миру и друг к другу. Лишь последний из них расценивается Фроммом как здоровый и отражает то, что Маркс называл "свободной сознательной активностью". Любой индивид предоставляет смешение этих пяти типов или направленностей, хотя одна или две из них могут выделяться из остальных. Так, тип человека может быть продуктивно-накопительским или непродуктивно-накопительским. Продуктивно-накопительский тип может воплощаться в человеке, приобретающем землю или накапливающем деньги для того, чтобы обрести возможность большей продуктивности; к непродуктивно-накопительскому относится человек, занимающийся накопительством ради накопительства, без какой-либо пользы для общества.

Позже (1964) Фромм описал еще два типа характера – некрофильный, воплощающий направленность на мертвое, и противоположный ему биофильный, воплощающий любовь к жизни. Фромм отмечает, что кажущееся сходство между его идеей и представлениями Фрейда об инстинктах жизни и смерти не соответствует действительности. Для Фрейда и инстинкт жизни, и инстинкт смерти коренятся в человеческой биологии, тогда как по Фромму жизнь – единственная исходная сила. Смерть вторична и вступает в действие лишь тогда, когда жизненные силы фрустрированы.

С точки зрения функционирования конкретного общества безусловно важно, чтобы характер ребенка формировался соответственно требованиям общества. Задача родителей и тех, кто обучает и воспитывает ребенка помимо них, – сделать так, чтобы ребенок хотел действовать, как это необходимо для сохранения данной экономической, политической и социальной системы. Так, в капиталистической системе должно воспитываться стремление к экономии, так как капитал выгоден для развития экономики. Общество, развивающее кредитную систему, предполагает внутреннее стремление людей платить по счетам. Фромм приводит многочисленные примеры типов характера, формирующихся в демократическом капиталистическом обществе.

Выдвигая по отношению к людям требования, противоречащие их природе, общество деформирует и фрустрирует людей. Оно отчуждает их от "человеческой ситуации" и отказывает в соблюдении базовых условий существования. К примеру, и капитализм, и коммунизм стремятся превратить человека в робота, наемного раба, ничтожество, и часто ведут человека к помешательству, антисоциальному поведению, саморазрушению. Фромм без колебаний объявляет больным общество, которое не может удовлетворить базовые потребности людей (1955).

Фромм подчеркивает также, что, если общество изменяется в каком-то важном отношении – например, капитализм сменяет социализм или фабричная система приходит нм смену ремесленничеству, – такое изменение вызывает нарушение в социальном характере. Прежняя структура характера не соответствует новому обществу, что усиливает чувства отчужденности и отчаяния. Прежние связи рвутся, и человек, пока не обретет новые корни, чувствует себя потерянным. В такие периоды переходные периоды – человек оказывается жертвой всех видов панацеи, предлагающих спасение от одиночества.

Проблема отношений человека и общества имеет для Фромма великую важность, и он постоянно к ней возвращается. Фромм глубоко убежден в истинности следующих положений: 1) человек обладает врожденной сущностной природой; 2) общество создано людьми для того, чтобы эта сущностная природа могла воплотиться; 3) до настоящего времени ни одно общество не обращено в полной мере к базовым потребностям человека; 4) такое общество может быть создано. Какой же тип общества отстаивает Фромм? Это общество, в котором

"...человек относится к человеку с любовью, где люди связаны узами братства и солидарности..; общество, дающее человеку возможность подниматься над природой через созидание, а не разрушение, где каждый обретает ощущение себя, сознает себя самостоятельным субъектом, а не впадает в конформизм, где система ориентаций и привязанностей не предполагает необходимости искажать реальность к поклоняться идолам" (1955, с. 362).

Фромм даже предлагает название такого общества: гуманистический коммунитарный социализм. В таком обществе каждый имеет равные с другими возможности стать в полной мере человеком. Там нет ни одиночества, ни чувства изоляции, ни отчаяния. Люди обретут новый дом, соответствующий "человеческой ситуации". Такое общество воплощает марксову модель превращения человеческого отчуждения, возникающего в условиях системы частной собственности, в возможность само-осуществления как социального, продуктивного человеческого существа в условиях социализма. Фромм дополнил набросок идеального общества размышлениями о том, как можно гуманизировать современное технологическое общество (1968). Взгляды Фромма резко критиковал Schaar (1961).

Хотя в целом взгляды Фромма развивались на основе наблюдений за людьми в процессе лечения и обширных познаний в области истории, экономии, социологии, философии и литературы, он предпринял и одно масштабное эмпирическое исследование. В 195 7 году Фромм выступил инициатором социально-психологического изучения мексиканской деревни с целью проверки обоснованности своей теории социального характера. Он разработал опросник и подготовил мексиканцев-интервьюеров для работы с ним; полученные данные интерпретировались и оценивались с точки зрения важных мотивационных и характерологических переменных. Опросник дополнялся методом "чернильных пятен" Роршаха (Rorschach, Н.), позволяющим глубже раскрыть вытесненные установки, чувства, мотивы. Данные были собраны к 1963 г.

Были выявлены три основных типа социального характера: продуктивно-накопительский, продуктивно-эксплуативный и непродуктивно-рецептивный. К продуктивно-накопительскому типу принадлежат земледельцы, к продуктивно-эксплуативному – деловые люди, а к непродуктивно-рецептивному – бедные работники. Так как люди с одинаковым по структуре характером имеют тенденцию к образованию семей, эти три типа составляют очень ригидную классовую структуру деревни.

До того, как в деревню пришла технология и индустриализация, основных классов было два: землевладельцы и крестьяне. Продуктивно-эксплуативный тип существовал лишь как девиантный. Тем не менее, представители именно этого типа взяли на себя инициативу открытия для деревни плодов развития технологии, став таким образом символом прогресса и лидерами общества. Они сделали доступным дешевые развлечения – кино, радио, телевидение, а также товары фабричного производства. Как следствие, бедные крестьяне были оторваны от традиционных культурных ценностей, не обретя при этом преимуществ, предоставляемых технологическим обществом. По сравнению с утерянным обретенное оказалось хламом: кино сменило карнавалы, радио – местные группы, готовое платье – продукты ручного вышивания, стандартная мебель и утварь – рукотворные произведения. Главное же в этом исследовании то, что оно иллюстрирует тезис Фромма: характер (личность) влияет на социальную структуру и социальные изменения и сам испытывает их влияние.

КАРЕН ХОРНИ

Карен Хорни родилась в Германии, в Гамбурге, 16 сентября 1885 г., и скончалась 4 декабря 1952 г. в Нью-Йорке. Медицинскую подготовку она получила в Берлинском университете, с 1918 по 1932 г. Сотрудничала с Берлинским психоаналитическим институтом. Она проходила анализ у Карла Абрахама и Ганса Сакса (Sachs, Н.), двух выдающихся психоаналитиков того времени. По приглашению Франца Александера (Alexander, F.) она переехала в Соединенные Штаты и в течение двух лет была заместителем директора Чикагского психоаналитического института. В 1934 г. она переехала в Нью-Йорк, где практиковала как психоаналитик и преподавала в Нью-Йоркском психоаналитическом институте. Разочаровавшись в ортодоксальном психоанализе, она вместе с группой единомышленников основала "Ассоциацию за прогресс психоанализа" и Американский институт психоанализа, который возглавляла до самой смерти.

В своих идеях Хорни видит не абсолютно новый подход к пониманию личности, а развитие фрейдистской психологической системы. Она стремится устранить заблуждения Фрейда – корень которых, как она считает, в его биологической, механистической ориентации – с тем, чтобы мог полностью осуществиться потенциал психоанализа как науки о человеке. "Мое убеждение, говоря коротко, заключается в том, что психоанализ должен перерасти собственные границы инстинктивной и генетической психологии" (1939, с. 8).

Хорни решительно возражает против представлений Фрейда о том, что решающим фактором женской психологии является зависть к пенису. Напомним, Фрейд отмечал, что характерные отношения и переживания женщины и глубочайший их конфликт возникают в связи с чувством генитальной неполноценности и зависти к мужчине. Хорни полагает, что женская психология основана на недостатке доверия и сверхзначимости отношений любви, что мало связано с анатомией половых органов. (Взгляды Хорни на женскую психологию были собраны и посмертно изданы в 1967 г.).

Эдипов комплекс Хорни связывает не с сексуально-агрессивным конфликтом между ребенком и родителями, а с тревогой, возникающей в связи с базовыми нарушениями в отношениях ребенка с матерью и отцом, например, отвержением, гиперпротекцией, наказаниями. Агрессия, вопреки мнению Фрейда, не врождена, а представляет средство защиты своей безопасности. Нарциссизм в реальности – не самовлюбленность, а самовозвеличивание и завышенная самооценка, возникающая в связи с чувством небезопасности. Хорни также подвергает сомнению представления Фрейда о вынуждении повторения, Оно, Я и Сверх-Я, тревоге и мазохизме (1939). Положительно Хорни относится к фундаментальным, по ее мнению, разработкам Фрейда в области психического детерминизма, бессознательной мотивации и эмоциональных, нерациональных мотивах.

Главное понятие Хорни – "основная тревога",* определяемая как

"...чувство изоляции и беспомощности ребенка в потенциально враждебном мире. Это чувство небезопасности может быть порождением многих вредных факторов среды: прямого и непрямого доминирования, безразличия, нестабильного поведения, недостатка уважения к индивидуальным потребностям ребенка, недостатка реального руководства, слишком большого восхищения или его полного отсутствия, недостатка теплоты, понуждения принимать чью-то сторону в родительских ссорах, слишком большая или слишком малая ответственность, сверхпротекция, изоляция от других детей, несправедливость, дискриминация, невыполнение обещаний, враждебная атмосфера и т.д." (1945, с. 41).

Вообще, все, что нарушает безопасность ребенка в отношениях с родителями, порождает тревогу.

* Встречающийся вариант: "основное беспокойство".

У тревожного, не чувствующего безопасности ребенка развиваются разнообразные стратегии – для того, чтобы совладать с чувствами изоляции и беспомощности (1937). Он может становиться враждебным, желать расплатиться с теми, кто его отвергал или дурно к нему относился. Или же он может стать сверхпослушным – чтобы вернуть любовь, потерю которой он чувствует. У него может развиться нереалистический идеализированный образ самого себя – с тем, чтобы компенсировать чувство неполноценности (1950). Добиваясь любви, он может стараться подкупить других или пользоваться угрозами. Он может погрязнуть в жалости к себе – чтобы завоевать сочувствие.

Если ребенок не может обрести любовь – он может искать власти над другими. Таким образом он компенсирует чувство беспомощности, находит выход для враждебности и оказывается способен эксплуатировать людей. Или же ребенок проявляет сильные соревновательные тенденции, причем сам факт победы оказывается важнее, чем достижение как таковое. Возможно и обращение агрессии внутрь и самоуничижение.

Возможна более или менее постоянная фиксация личности на любой из этих стратегий; иными словами, в личностной динамике конкретная стратегия может обретать характер влечения или потребности. Хорни предлагает перечень из десяти потребностей, рассматриваемых как следствие попыток найти решения проблемы нарушенных отношений (1942). Она называет эти потребности "невротическими", поскольку они представляют иррациональные разрешения проблемы.

1. Невротическая потребность в любви и одобрении. Эта потребность характеризуется огульным желанием доставлять другим удовольствие и соответствовать их ожиданиям. Человек живет ради хорошего мнения о нем окружающих и чрезвычайно чувствителен к любому знаку отвержения и недружелюбия.

2. Невротическая потребность в "партнере – опекуне". Человек с такой потребностью – паразит. Он переоценивает любовь и чрезвычайно боится быть брошенным и остаться в одиночестве.

3. Невротическая потребность в узком ограничении жизни. Такой человек нетребователен, удовлетворяется малым, предпочитает оставаться незаметным и превыше всего ценит скромность.

4. Невротическая потребность в силе. Эта потребность проявляется в стремлении к силе ради нее самой, неуважении к другим, огульном восхвалении силы и презрении к слабости. Люди, боящиеся проявлять силу открыто, могут пытаться управлять другими посредством интеллектуальной эксплуатации и превосходства. Другой вариант этого стремления – потребность веры во всемогущество воли. Такие люди полагают, что волевыми усилиями всего можно добиться.

5. Невротическое стремление эксплуатировать других.

6. Невротическая потребность в значимости. Самооценка определяется уровнем публичного признания.

7. Потребность в том, чтобы, быть объектом восхищения. У людей, обладающих этой потребностью, "дутый" образ самого себя; они хотят, чтобы ими восхищались в соответствии с ним, а не с тем, чем они являются на самом деле.

8. Невротическое стремление к личным достижениям. Такие люди хотят быть лучше всех и направляют себя ко все большим и большим достижениям, что является следствием базового отсутствия чувства безопасности.

9. Невротическая потребность в самодостаточности и независимости. Разуверившись в возможности теплых, приносящих удовлетворение отношений с другими людьми, человек отделяет себя от других и отказывается от привязанностей к кому-либо или к чему-либо. Он становится "одиночкой".

10. Невротическая потребность в совершенстве и безупречности. Боясь совершить ошибку и подвергнуться критике, люди с этой потребностью стараются стать неуязвимыми и непогрешимыми. Они постоянно ищут в себе пороки с тем, чтобы их можно было скрыть прежде, чем они станут очевидны для остальных.

Эти десять потребностей – источники развития внутренних конфликтов. Например, невротическая потребность в любви ненасытима: чем большего добивается невротик, тем большего хочет. Следовательно, удовлетворения не наступает никогда. Аналогично, не удовлетворяется полностью потребность в независимости, так как другая часть нашей личности хочет быть любимой и служить объектом восхищения. Поиск совершенства обречен на провал с самого начала. Все вышеназванные потребности нереалистичны.

В более поздней работе (1945) Хорни делит эти потребности на три группы: 1) движение к людям – например, потребность в любви; 2) движение от людей – например, потребность в независимости; 3) движение против людей – например, потребность в силе. Каждая из этих групп представляет базовую ориентацию по отношению к другим и к себе. В различии этих ориентаций Хорни находит основу внутреннего конфликта. Нормальный и невротический конфликт различаются по степени: "...несоответствие между сторонами конфликта для здоровой личности значительно меньше, чем для невротика" (1945, с. 31). Иными словами, конфликты есть у всех, но у некоторых людей – в отягощенной форме, в первую очередь в связи с ранними переживаниями отвержения, неприятия, гиперпротекции и других вариантов неудачных отношений с родителями.

В то время как здоровый человек может разрешить эти конфликты путем интеграции трех ориентаций, поскольку те не являются взаимоисключающими, невротик, в силу большей основной тревоги, вынужден прибегать к способам иррациональным и неестественным. Он сознает лишь одну из тенденций, отрицая или вытесняя другие. Или же человек создает идеализированный образ себя, в котором противоречивые тенденции по видимости исчезают, хотя в реальности этого не происходит. В еще более поздней книге (1950) Хорни многое говорит о несчастливых последствиях развития нереалистической концепции Я и попыток жить соответственно этому идеализированному образу. Жажда славы, чувство презрения к себе, болезненная зависимость от других, самоуничижение – вот некоторые нездоровые последствия идеализированного Я. Третий невротический способ разрешения конфликта – экстернализация внутренних конфликтов. В результате человек говорит: "Это не я хочу эксплуатировать других – это они хотят эксплуатировать меня". Такой способ порождает конфликт между человеком и внешним миром.

Все эти конфликты не неизбежны и разрешимы, если в своем доме ребенок находит безопасность, доверие, любовь, уважение, терпимость и тепло. Следовательно, Хорни, в отличие от Фрейда и Юнга, не считает конфликты присущими человеческой природе и, соответственно, неизбежными. Конфликт – порождение социальных условий. "Потенциальный невротик – это тот, кто в обостренной форме пережил, в основном в детском опыте, трудности, определяемые культурой" (1937, с. 290).

ГАРРИ СТЕК САЛЛИВАН

Гарри Стек Салливан – создатель новой концепции, известной как "межличностная теория психиатрии". Ее главный принцип – в том, что касается личности, – заключается в следующем: личность – это "относительно устойчивый рисунок периодически возникающих межличностных ситуаций, характеризующих жизнь человека" (1953, с. 111). Личность – это некая гипотетическая сущность, которая не может быть оторвана от межличностных ситуаций, и межличностное поведение являет все, что может быть рассмотрено как личность. Следовательно, полагает Салливан, не имеет смысла в качестве объекта исследования рассматривать индивида, поскольку тот не может существовать – и не существует – отдельно от взаимоотношений с другими людьми. Ребенок с первого дня жизни является частью межличностной ситуации и на протяжении остальной жизни остается в составе социального поля. Даже отшельник уносит с собой в дикую природу воспоминания о прошлых межличностных отношениях, и они продолжают влиять на его мышление и поведение.

Хотя Салливан не отрицает роли наследственности и созревания в становлении организма, он полагает, что то, что выступает как собственно человеческое – продукт социальных взаимодействий. Более того, межличностный опыт может изменять – и изменяет – физиологическое функционирование человека, так что можно даже сказать, что организм теряет статус биологического существа и становится социальным организмом, обладающим собственными особенными способами дыхания, пищеварения, выделения, кровообращения и т.д. Для Салливана психиатрия близка социальной психологии, и его теорию личности отличает явная ориентация на социально-психологические понятия и переменные. Он пишет:

"Мне кажется, что общая психиатрия как наука охватывает во многом ту же область, что изучается и социальной психологией, поскольку научная психиатрия изучает межличностные отношения, а это в конечном итоге требует использования той же системы понятий, которую мы теперь соотносим с теорией поля. С этой точки зрения личность рассматривается как нечто гипотетическое. Изучать возможно лишь рисунок процессов, типичных для взаимодействия личностей в повторяющихся ситуациях или "полях", включающих наблюдателя" (1950, с. 92).

Гарри Стек Салливан родился на ферме близ Норвича (Нью-Йорк) 21 февраля 1892 г. и скончался 14 января 1949 г. во Франции, в Париже, возвращаясь с собрания исполнительного совета Всемирной федерации психического здоровья в Амстердаме. Он получил медицинскую степень в Чикагском медицинском колледже в 1917 г., а во время 1 Мировой войны служил в вооруженных силах. По окончании войны он работал как медик в Федеральном совете профессионального образования, затем в Службе народного здоровья. В 1922 г. Салливан начал работать в Больнице Святой Елизаветы в Вашингтоне, Федеральный округ Колумбия, где попал под влияние Уильяма Алансона Уайта (White, W.А.), лидера американской нейропсихиатрии. С 1923 года и до начала 30-х он сотрудничал с медицинской школой Мэрилендского университета, а также с Больницей Шеппарда и Эноха Пратт в Таусоне (Мэриленд). В этот период жизни Салливан осуществил исследования в области шизофрении, которые составили ему репутацию как клиницисту. Он оставил Мэриленд и открыл собственный кабинет на Парк Авеню в Нью-Йорке со специальной целью изучения обсессивных процессов у пациентов. В это время он начал проходить официальное обучение психоанализу у Клары Томпсон (Thompson, С.), ученицы Шандора Ференчи. Салливан и ранее подвергался психоанализу. Будучи студентом медиком, он прошел около 75 часов анализа. В 1933 году он стал президентом Фонда Уильяма Алансона Уайта и работал там до 1943 г. В 1936 г. он способствовал основанию и стал директором Вашингтонской школы психиатрии – учебного института Фонда. В 1938 г. начал выходить журнал "Psychiatry", материалы которого отражали теорию межличностных отношений, разрабатывавшуюся Салливаном. Он был сначала соиздателем, а затем – до своей кончины – издателем этого журнала. В 1940-41 гг. Салливан был консультантом в системе призывной службы; в 1948 г. участвовал в проекте ЮНЕСКО "Напряженность", организованном ООН для изучения влияния напряженности на международные отношения и взаимопонимание. В том же году он стал членом международной комиссии по подготовке Международного конгресса по психическому здоровью. Салливан был научным и государственным деятелем, выдающимся психиатром, лидером сыгравшей важную роль школы обучения психиатрии, замечательным терапевтом, смелым теоретиком. Его личность и оригинальность мышления привлекали множество людей, ставших его приверженцами, учениками, коллегами, друзьями.

Помимо Уильяма Алансона Уайта, главное влияние на интеллектуальный путь Салливана оказали Фрейд, Адольф Мейер (Meyer, А.), а также Чикагская социологическая школа в составе Джорджа Герберта Мида (Mead, G.Н.), У.И.Томаса (Thomas, W.I.), Эдварда Сепира (Sapir, Е.), Роберта Э. Парка (Park, R.Е.), Э.У.Берджесса (Burgess, Е.W.), Чарльза Э. Мерриэма (Merriam, С.Е.), Уильяма Хили (Healy, W.), Харольда Лассуэлла (Lasswell, Н.). Особенную близость Салливан чувствовал с Эдвардом Сепиром, одним из первых начавшим отстаивать необходимость сближения антропологии, социологии и психоанализа. Салливан начал формулировать основные положения своей теории межличностных отношений в 1929 г. и утвердился в своих идеях в середине 30-х.

При жизни Салливан опубликовал лишь одну книгу, отражающую его теорию (1947). Однако после его ухода остались обширные рукописи; кроме того, остались записи многих лекций, прочитанных студентам Вашингтонской школы психиатрии. Эти рукописи и записи, как и другие неопубликованные материалы, были доверены Психиатрическому Фонду Уильяма Алансона Уайта. Было издано пять книг, основанных на материалах Салливана, первые три – с введением и комментариями Элен Суик Перри (Perry, Н.S.) и Мэри Гейвелл (Gavell, М.), последние две – только с введением и комментариями миссис Перри. "The interpersonal theory of psychiatry" (1953) в основном представляет цикл лекций, прочитанных Салливаном зимой 1946-47 гг. и является наиболее полным описанием его теории межличностных отношений. "The psychiatric interview" (1954) основывается на цикле лекций, прочитанных Салливаном в 1944 и 1945 гг., a "Clinical studies in psychiatry" (1956) – на лекциях 1943 г. Рукописи Салливана о шизофрении, большинство которых относится к периоду его сотрудничества с Больницей Шеппарда и Эноха Пратт, были собраны воедино и опубликованы под названием "Schizophrenia as a human process" (1962). Последняя вышедшая книга "The fusion of psychiatry and social science" (1964). Понять социально-психологическую теорию Салливана лучше всего позволяют первая и последняя книги.

Патрик Маллэи (Mullahy, P.), философ и последователь Салливана, издал несколько работ, посвященных теории межличностных отношений. В одной из книг – "A study of interpersonal relations" (1949) содержится ряд работ сотрудников Вашингтонской школы и Института Уильяма Алансона Уайта в Нью-Йорке. Первоначально все они были опубликованы в журнале "Psychiatry", включая три, принадлежащие перу Салливана. Другая книга, под названием "The contributions of Harry Stack Sullivan" (1952), содержит ряд материалов, представленных на мемориальный симпозиум представителями различных дисциплин, включая психиатрию, психологию и социологию. В книгу включен краткий анализ межличностной теории, осуществленный Маллэи, и полная библиография работ Салливана по 1951 г. Взгляды Салливана изложены в других книгах Маллэи (1948, 1970). Теория Салливана подробно рассмотрена в работе Дороти Блитстен (Blitsten, D., 1953).

Структура личности

Салливан настойчиво повторяет, что личность – сущность гипотетическая, "иллюзия", которую нельзя наблюдать и изучать вне межличностных ситуаций. Единица анализа – не личность, а межличностная ситуация. Личность образуется не внутрипсихическими событиями, а межличностными. Личность обнаруживается только тогда, когда человек так или иначе ведет себя по отношению к одному или нескольким другим. Этим "другим" не обязательно присутствовать: это могут быть иллюзорные, несуществующие фигуры. У человека могут быть взаимоотношения с фольклорным героем типа Пола Баньяна или с воображаемым персонажем типа Анны Карениной, или с далекими предками, или с нерожденными еще потомками. "Психиатрия предполагает изучение феноменов, возникающих в межличностных ситуациях, в конфигурациях, образованных двумя или более людьми, из которых все – кроме одного – могут быть в большей или меньшей степени иллюзорны" (1964, с. 33). Восприятие, память, мышление, воображение, все другие психические процессы по характеру своему являются межличностными. Даже сновидения межличностны, так как обычно отражают отношения сновидца с другими людьми.

Хотя Салливан отводит личности статус всего лишь чего-то гипотетического, он, тем не менее, признает, что она – динамический центр различных процессов, происходящих в ряде межличностных полей. Более того, некоторым из этих процессов он придает субстантивный статус, определяя их, давая названия и концептуализируя некоторые их свойства. Наиболее важными являются динамизмы, персонификации и когнитивные процессы.

Динамизмы

Динамизм – мельчайшая единица, которой можно пользоваться при изучении индивида. Он определяется как "относительно устойчивый рисунок энергетических трансформаций, периодическое возникновение которого характерно для организма на протяжении его существования как живого" (1953, с. 103). Энергетической трансформацией является любая форма поведения. Она может быть открытой, общественной, как например, высказывание, или внутренней, как например, мышление или фантазирование. Поскольку динамизм представляет собой стабильный и регулярно повторяющийся рисунок поведения, он – примерно то же, что привычка. Салливан необычно формулирует определение динамизма: он говорит, что это "оболочка для несущественных частных различий" (1953, с. 104). Это означает, что к рисунку может добавляться новая черта без изменения самого рисунка – в той мере, в какой она не представляет существенного отличия от остального содержания "оболочки". Если же она отличается существенно, то возникает новый рисунок. Например, два яблока могут отличаться по виду, и все же определяться как яблоки в силу того, что их различия несущественны. Однако яблоко и банан отличаются существенно, и, следовательно, это два разных рисунка.

Собственно человеческими являются те динамизмы, которые типичны для межличностных отношений. Например, кто-то может вести себя, как правило, враждебно по отношению к какому-то человеку или группе людей, что является проявлением динамизма недоброжелательности. Мужчина, домогающийся плотских отношений с женщинами, проявляет динамизм вожделения. У ребенка, который боится незнакомых людей, – динамизм страха. Любая привычная реакция по отношению к одному или нескольким людям, существуй она в форме чувства, отношения, открытой реакции, составляет динамизм. Базовые динамизмы одинаковы для всех, но способ выражения различен – в зависимости от ситуации и жизненного опыта индивида.

Динамизм обычно задействует определенную область тела – рот, руки, анус, гениталии, – посредством которой взаимодействует со средой. Зона содержит рецепторный аппарат для получения стимуляции, эффекторный аппарат для совершения действия и связующий аппарат, называемый эдуктором, в центральной нервной системе; он связывает рецепторный и эффекторный механизмы. Так, сосок, подносимый ко рту младенца, воздействует на чувствительную поверхность губ, вследствие чего по нервным путям импульс направляется к моторным органам рта, вызывая сосательные движения.

Большинство динамизмов служит удовлетворению базовых потребностей организма. Однако существует важный динамизм, возникающий как следствие тревоги. Он называется динамизмом Я или Я-системой.

Я-система

Тревога – продукт межличностных отношений; первоначально она передается от матери к ребенку и впоследствии связана с угрозой безопасности. Для того, чтобы избежать тревоги (актуальной или потенциальной) или свести ее к минимуму, люди используют различные способы защиты и контроля за своим поведением. Например, оказывается, что можно избежать наказания, конформно идя навстречу желаниям родителей. Эти меры безопасности формируют Я-систему, санкционирующую одни формы поведения ("Я – хороший") и запрещающую другие ("Я – плохой").

Я-система, являясь стражем безопасности, имеет тенденцию к изоляции от остальной личности; она исключает информацию, неконгруэнтную нынешней организации личности, и, таким образом, из опыта не извлекается пользы. Поскольку Я защищает человека от тревоги, оно поддерживается на высоком уровне самоуважения и защищено от критики. По мере возрастания сложности и независимости Я-системы, она препятствует объективной оценке человеком собственного поведения, сглаживает объективные противоречия между тем, что представляет человек на самом деле, и тем, что о нем "говорит" Я-система. Вообще, чем больше у человека переживаний, связанных с тревогой, тем более "раздутой" становится Я-система и тем более она диссоциирована с остальной личностью. Хотя Я-система служит полезной цели – уменьшению тревоги, она препятствует возможности конструктивных отношений с другими.

Салливан считает, что Я-система – продукт иррациональных аспектов общества. Он имеет в виду, что в более рациональном обществе не возникли бы причины, по которым ребенок чувствует тревогу; и для того, чтобы с тревогой справиться, он вынужден овладевать неестественными и нереалистическими методами. Хотя Салливан признает, что в современном обществе для избегания тревоги развитие Я-системы абсолютно необходимо, – быть может, это относится к любому возможному обществу, – он признает и то, что Я-система, насколько мы сейчас о ней знаем, – "главный камень преткновения на пути благоприятных изменений личности" (1953, с. 169). Он писал – возможно, не без задней мысли: "Я выступает содержанием сознания во всех случаях, когда человек вполне комфортно себя чувствует в плане самоуважения, престижа среди товарищей и того уважения и почитания, которые ему выказываются" (1964, с. 217).

Персонификация

Персонификация – это индивидуальный образ самого себя или другого. Он представляет комплекс чувств, отношений, представлений, возникающий на базе опыта, связанного с удовлетворением потребностей или тревогой. Например, персонификация доброй матери возникает у ребенка в связи с тем, что мать нянчит и заботится о нем. Любое межличностное отношение, связанное с удовлетворением, имеет тенденцию формировать благоприятный образ приносящего удовлетворения агента. Персонификация же плохой матери возникает вследствие переживаний, связанных с тем, что она побуждает тревогу. Тревожная мать персонифицируется как плохая. В конце концов эти две персонификации матери совместно с другими персонификациями – такими, как соблазнительная мать или сверхопекающая мать, – смешиваются и образуют комплексную персонификацию.

Эти возникшие в нас образы редко соответствуют в точности тем людям, которых представляют. Первоначально они формируются для построения отношений в совершенно изолированной межличностной ситуации, но, однажды сформированные, обычно закрепляются и влияют на отношение к другим людям. Так, человек персонифицировавший отца как неприятного человека с диктаторскими наклонностями, может проецировать эту персонификацию на других мужчин старшего возраста, например, учителей, полицейских, работодателей. Следовательно, нечто, на ранних возрастных стадиях служившее редукции тревоги, может вмешиваться в возникающие позже межличностные отношения. Эти исполненные тревоги образы являют искаженные представления о значимых в данных момент людях. Самоперсонификации – такие, как Я – хороший и Я – плохой – следуют тем же принципам, что и песонификации других. Персонификация "Я – хороший" возникает из "вознаграждающих" по характеру межличностных отношений, "Я – плохой" – из ситуаций, повышающих тревогу. Подобно персонификациям других, самоперсонификации препятствуют объективной оценке.

Персонификации, разделяемые многими людьми, называются стереотипами. Это – представления, по поводу которых существует единодушие, то есть идеи, получившие широкое распространение в обществе и передаваемые из поколения в поколение. Примеры распространенных в нашей культуре стереотипов – рассеянный профессор, бескомпромиссный художник, тупой чиновник.

Когнитивные процессы

Уникальный вклад Салливана в разрешение проблемы роли познания в функционировании личности – выделение трех типов переживаний. Переживания, говорит он, могут быть прототаксическими, паратаксическими либо синтаксическими. Прототаксический опыт "может рассматриваться как дискретный ряд кратковременных состояний сензитивного организма" (1953, с. 29). Этот тип опыта соответствует тому, что Джеймс назвал потоком сознания, "сырых" ощущений, образов, чувств, протекающих через разум чувствующего существа. Между ними нет никакой необходимой связи и они не имеют смысла для субъекта опыта. Прототаксический способ переживаний наиболее явно обнаруживается в первые месяцы жизни и является необходимой предпосылкой двух других.

Паратаксический способ мышления представляет усмотрение причинных отношений между событиями, которые возникают примерно одновременно, но логически между собой не связаны. Выдающийся чешский писатель Франц Кафка в одной из новелл описывает интересный случай паратаксического мышления. Однажды пес, живший в сточной канаве у высокого забора, мочился и в это время через забор перелетела кость. "Кость появилась потому, что я мочусь", – подумала собака. Впоследствии, когда хотелось есть, пес поднимал ногу. Салливан полагал, что наше мышление во многом не выше паратаксического: мы видим причинные связи между переживаниями, не имеющими друг к другу никакого отношения. Примеры паратаксического мышления – суеверия.

Третий и высший способ мышления – синтаксический, предполагающий признанные формы символической деятельности, особенно вербальной. Признанный символ – тот, в отношении которого в плане стандартного его смысла существует согласие группы людей. Слова и числа – лучшие примеры символов такого рода. Синтаксический способ устанавливает логический порядок между переживаниями и дает людям возможность общаться друг с другом.

В дополнение к этим представлениям о способах переживаний, Салливан обращает внимание на то значение, которое для когнитивного функционирования имеет предвидение. "Человек живет прошлым, настоящим и ближайшим будущим, и понятно, что все это существенно для объяснения его мыслей и действий" (1950, с. 84). Предвидение зависит от воспоминаний и интерпретации настоящего.

Хотя динамизмы, персонификации и когнитивные процессы не исчерпывают состава личности, они представляют главную спецификацию системы, предложенной Салливаном.

Динамика личности

Салливан, как и многие другие теоретики, представлял личность как когнитивную систему, главная работа которой состоит в редукции напряжения. По словам Салливана, к терминам "энергия" и "напряжение" не нужно добавлять "психическая" или "психическое" – он использует их в том же смысле, что и физики.

Напряжение

Салливан начинает со знакомого нам представления об организме как напряженной системе, которая теоретически может варьировать между абсолютным покоем, или, как предпочитал говорить Салливан, эйфорией, и абсолютным напряжением, примером чего является крайний ужас. Есть два основных источника напряжения: 1) напряжение может проистекать из потребностей организма и 2) оно может быть следствием тревоги. Потребности связаны с физиохимическими аспектами жизни – в частности, с недостатком воды, еды, кислорода, что нарушает равновесие в организме. Потребности могут быть общего плана, например, пищевая, либо соотноситься с определенной частью тела – например, потребность ребенка в сосании. Потребности иерархически организованы; нижестоящие должны быть удовлетворены прежде, чем могут быть улажены проблемы, связанные с вышестоящими. Одним из результатов редукции потребности является чувство удовлетворения. "Напряжения могут рассматриваться как потребности в конкретных энергетических трансформациях, которые рассеют напряжение, что часто сопровождается изменением "ментального" состояния, изменениями сознания, по отношению к которым применим термин "удовлетворение" (1950, с. 85). Типичное следствие постоянных неудач в удовлетворении потребностей чувство апатии, порождающее общее снижение напряжения.

Тревога – переживание напряжения в связи с реальной или воображаемой угрозой безопасности. Высокий уровень тревоги снижает эффективность удовлетворения потребностей индивида, нарушает межличностные отношения, вызывает нарушения мышления. Интенсивность тревоги зависит от того, насколько серьезна угроза и настолько эффективны способы защиты, которыми располагает индивид. Крайняя тревога подобна удару в голову: она не несет никакой информации, приводя вместо этого к полной неразберихе и даже амнезии. Менее жесткие формы тревоги могут быть информативны. По существу, Салливан считает, что тревога оказывает первое в жизни обучающее влияние. Тревога передается ребенку матерью, которая сама выражает тревогу взглядом, голосом, общей манерой поведения. Салливан признает, что не знает, как именно происходит эта передача, но возможно, что это происходит посредством некоего эмпатического процесса, природа которого неясна. Вследствие этой полученной от матери тревоги ребенок наполняет ей ближайшие объекты среды посредством парасинтаксического способа ассоциирования смежных переживаний. Например, плохим становится сосок материнской груди, что вызывает у ребенка реакцию избегания. Ребенок научается избегать активности и объектов, вызывающих тревогу. Если ребенок не может избежать тревоги, он обычно засыпает. Этот, как назвал его Салливан, динамизм сомнолентного отделения, – двойник апатии, динамизма, вызванного неудовлетворением потребностей. Фактически эти два динамизма трудно объективно отличить. Салливан говорит, что одна из величайших задач психологии – выявить основу тревожности, а не пытаться справиться с симптомами, выступающими как следствие тревоги.

Трансформация энергии

Энергия трансформируется посредством работы. Работа может представлять внешнюю активность с использованием полосатой мускулатуры или же быть ментальной (восприятие, запоминание, мышление и др.). Эта открытая или скрытая активность направлена на снижение напряжения. Во многом она определяется обществом, в котором воспитан человек. "Исследуя свое прошлое, каждый может обнаружить, что составляющие его жизнь стереотипы трансформации напряжения и энергии удивительным образом во многом выступали как то, чему обучало данное общество" (1950, с. 83).

Инстинкты Салливан не считает важными источниками человеческой мотивации, не принимает он и фрейдовой теории либидо. Индивид научается вести себя тем или иным образом в результате взаимодействий с людьми, а не потому, что обладает внутренним императивом.

Развитие личности

Салливан очень тщательно описал последовательность межличностных ситуаций, в которые вовлекается личность на пути от младенчества ко взрослости, и то, как эти ситуации влияют на формование личности. Большее внимание, чем другие теоретики личности, за исключением, может быть, Фрейда, Салливан уделил рассмотрению стадий развития личности. В то время как Фрейд рассматривал развитие в основном как развертывание полового инстинкта, Салливан отстаивал социально-психологический подход к развитию личности, подход, в котором воздается должное уникальному вкладу в этот процесс человеческих взаимоотношений. Хотя Салливан не отвергал биологических факторов развития личности, он ставил их ниже социальных детерминант психического развития. Более того, он считал, что иногда эти социальные влияния противоречат биологическим потребностям человека и наносят ущерб его личности. Салливан не принадлежал к тем, кто слеп к вредным влияниям общества. В сущности он, как и другие теоретики социально-психологической ориентации, был решительным и проницательным критиком современного общества.

Стадии развития

Салливан выделяет шесть стадий развития личности, предшествующих зрелости. Эти шесть стадий соотносятся с культурой западноевропейского типа и в обществах иного типа могут быть иными. Это: 1) младенчество; 2) детство; 3) ювенильная эра; 4) пред-юность; 5) ранняя юность; 6) поздняя юность.

Период младенчества продолжается от рождения до появления артикулированной речи. Этот период, когда основной зоной взаимодействия между ребенком и средой является оральная. Кормление дает ребенку его первый межличностный опыт. В период младенчества из среды выделяется объект, обеспечивающий голодного ребенка пищей – либо сосок материнской груди, либо сосок бутылочки. У ребенка возникают различные представления о соске, в зависимости от характера связанных с ним переживаний. Они могут быть следующими: 1) "хороший сосок" – как сигнал о кормлении и приближающемся удовлетворении; 2) хороший, но не приносящий удовлетворения сосок, поскольку ребенок не голоден; 3) "неправильный" сосок, поскольку не дает молока и выступает как сигнал для отказа и последующего поиска другого соска и 4) "плохой" сосок тревожной матери, выступающий как сигнал для избегания.

Другие характеристики младенческой стадии: 1) появление динамизмов апатии и сомнолентного отделения; 2) переход от прототаксического к паратаксическому способу познания; 3) образование персонификаций таких, как плохая, тревожная, отвергающая, фрустрирующая мать и хорошая, спокойная, принимающая, приносящая удовлетворение мать; 4) организация опыта посредством научения и возникновение зачатков Я-системы; 5) дифференциация тела ребенка, что позволяет ему научиться удовлетворять свое напряжение независимо от тела матери – например, сося палец; 6) освоение координированных движений, включая движение глаза и руки, руки и рта.

Переход от младенчества к детству возможен благодаря овладению языком и синтаксической организации переживаний. Детство продолжается от появления артикулированной речи до возникновения потребности в товарищах по играм. Помимо всего прочего, языковое развитие делает возможным смешение различных персонификаций, например, хорошей и плохой матери, и интеграции Я-системы в более согласованную структуру. В Я-системе начинает развиваться представление о грамматическом роде: маленький мальчик отождествляет себя с приписанной обществом мужской ролью, девочка – с женской. Развитие символических возможностей позволяет ребенку играть во взрослого – Салливан называет это драматизацией – и проявлять интерес к различного рода видам активности, открытым и скрытым, которые служат цели избегания наказания и тревоги – Салливан называет их озабоченностями.

Самым драматичным событием детства является трансформация к недоброжелательности, представляющей чувство враждебности мира. Если это чувство становится достаточно сильным, оно делает невозможной позитивную реакцию ребенка на доброе отношение других. Трансформация к недоброжелательности разрушает межличностные отношения ребенка и служит причиной его самоизоляции. Ребенок как бы говорит: "Когда-то все было замечательно, но это было до того, как мне пришлось иметь дело с людьми". Трансформация к недоброжелательности обусловлена болезненными тревожными переживаниями, связанными с людьми, и может быть причиной регрессии к содержащей меньшую угрозу стадии младенчества.

В период детства появляется сублимация, которую Салливан определяет как "непроизвольную замену поведенческого стереотипа, столкнувшегося с тревогой или вступившего в противоречие с Я-системой, на социально более приемлемую активность, стереотип, удовлетворяющий той части мотивационной системы, которая явилась причиной проблемы" (1953, с. 193). Избыток напряжения, не снятый сублимацией, находит разрядку в символических представлениях, например, в сновидениях.

Ювенильная стадия охватывает большую часть школьной жизни. Это период социализации, обретения опыта социальной субординации в отношении авторитетов за пределами семьи, обретения соревновательных и кооперативных свойств, понимания значения остракизма, отвержения, группового чувства. Ребенок учится игнорировать не интересующие его внешние обстоятельства, внутренне контролировать поведение; формируются стереотипы и установки, возникают новые более эффективные способы сублимации, четче различаются реальность и фантазия.

Величайшим событием этого периода является возникновение представления о жизненной ориентации.

"Человек ориентируется в жизни в той мере, в какой может сформулировать (или понять интуитивно) следующее: интеграционные тенденции (потребности), характеризующие межличностные отношения человека; обстоятельства достижения удовлетворения и относительного освобождения от тревоги; более или менее отдаленные цели, ради которых можно отказаться от нынешних возможностей удовлетворения потребностей или повышения престижа" (1953, с. 243).

Относительно краткий период пред-юности отмечен потребностью в близких отношениях с "равным" своего пола, дружеским чувствам которого можно доверять и во взаимодействии с которым можно встречать трудности и решать жизненные проблемы. Этот период чрезвычайно важен, поскольку происходит становление истинно человеческих отношений с людьми. В более ранние периоды межличностные ситуации отличает зависимость ребенка от старших. В период пред-юности формируются отношения равенства, взаимности, взаимодействия. Без близкого товарища ребенок становится жертвой страшного одиночества.

Основная проблема периода ранней юности – развитие стереотипа гетеросексуальной активности. Пубертатные физиологические изменения переживаются юношей как чувство желания; из этого чувства возникает и начинает укореняться в личности динамизм вожделения. Динамизм охватывает в первую очередь область гениталий, но в сексуальном поведении участвуют и другие зоны взаимодействия – рот, руки. Эротическая потребность отделяется от потребности в близости; эротическая потребность избирает объект в лице человека противоположного пола, в то время как потребность в близости сохраняет фиксацию на человеке своего пола. Если эти две функции не разведены, молодой человек проявит скорее гомосексуальную ориентацию, чем гетеросексуальную. Салливан подчеркивает, что многие подростковые конфликты возникают из противостояния потребностей в половом удовлетворении, безопасности и близости. Ранняя юность продолжается до тех пор, пока человек не найдет некий стабильный стереотип поведения, удовлетворяющий его генитальным стремлениям.

"Поздняя юность продолжается от стереотипизации предпочитаемой генитальной активности через бесчисленные ступени обучения и эдукции до становления полностью человеческого, зрелого репертуара межличностных отношений, насколько это допускают наличные возможности – личные и культурные" (1958, с. 237).

Иными словами, период поздней юности представляет достаточно продолжительную инициацию, перехода к привилегиям, обязанностям, удовольствиям и ответственности социальной и гражданской жизни. Постепенно оформляется полный "комплект" межличностных отношений, синтаксически развивается опыт, что позволяет раздвинуть символические горизонты. Стабилизируется Я-система, происходит овладение более эффективными формами стабилизации напряжения, устанавливаются более сильные защитные меры против тревоги.

Когда индивид всходит по этим ступеням и достигает финальной стадии – взрослости – он трансформируется, в основном благодаря межличностным отношениям, из животного организма в человека. Человек – не животное, приодетое в цивилизованность и гуманизм, а животное, изменившееся столь решительно, что больше им не является.

Детерминанты развития

Хотя Салливан решительно отвергает любую жесткую доктрину инстинктов, он признает важность наследственности в отношении ряда способностей, главные из которых связаны с обретением и развитием опыта. Он согласен с принципом, гласящим, что обучение не может быть эффективным, пока фундамент для этого не заложен созреванием. Так, ребенок не научиться ходить, пока мышцы и костная система не развиты настолько, что могут поддерживать вертикальное положение тела. Наследственность и созревание составляют биологический субстрат развития личности, то есть способностей, склонностей, но культура через систему межличностных отношений проявляет эти способности, акты (энергетические трансформации), посредством которых человек снижает напряжение и удовлетворяет потребности.

Первое "воспитывающее" влияние оказывает тревожность, заставляя молодой организм различать возрастание и снижение напряжения и направлять активность соответственно последнему. Вторая воспитывающая сила – пробы и успех. Успех можно отождествить с заслуженной наградой – материнской улыбкой, отцовской похвалой; неуспех – с наказанием – суровым взглядом матери, неодобрением отца. Учиться можно также посредством подражания и умозаключений; для последнего типа научения Салливан использует название, предложенное Чарльзом Спирменом (Spearman, С.) – обучение связям.

Салливан не считает, что личность окончательно складывается на ранних этапах. Она может изменяться в новой межличностной ситуации, ибо человеческий организм в высшей степени гибок и пластичен. Хотя в целом движение вперед превалирует (обучение, развитие), тем не менее могут возникать – и возникают – регрессии, когда боль, тревога, неудачи становятся невыносимыми.

Типичные исследования. Методы исследования

Гарри Стек Салливан, как и другие психиатры, обретал эмпирические знания о личности в работе с пациентами, страдающими различными личностными нарушениями, но преимущественно работая с шизофренией и обсессиями. (Салливан кратко представил свой способ использования клинических материалов для обоснования положений относительно личности в статье "The data of psychiatry" (1964, cc. 32-55). Еще будучи молодым психиатром, Салливан обнаружил, что метод свободных ассоциаций не пригоден в работе с шизофрениками, поскольку существенно повышает тревогу пациентов. Были испробованы и другие методики, однако выяснилось, что они также провоцируют тревогу, что мешает общению между пациентом и терапевтом. Как следствие, Салливан начал изучать те силы, которые затрудняют и облегчают коммуникацию между двумя людьми. При этом он выяснил, что психиатр – много больше, чем просто наблюдатель: он – живой участник межличностной ситуации. Психиатру приходится принимать во внимание собственные личностные проблемы и профессиональную компетентность. В результате Салливан разработал представление о роли терапевта как соучаствующего наблюдателя.

"Теория межличностных отношений на первый план выдвигает метод соучаствующего наблюдения, "разжалуя" данные, полученные на основе других методов, в разряд второстепенных. В свою очередь, это означает фундаментальное значение способности к психиатрическому интервью, которое осуществляется лицом к лицу, один на один" (1950, с. 122).

В другом месте он писал:

"Есть крайняя нужда в таких наблюдателях, которые становятся все лучшими наблюдателями в процессе наблюдений" (1964, с. 27).

Интервью

"Психиатрическое интервью" – термин, введенный Салливаном для обозначения межличностной ("лицом к лицу") ситуации, возникающей между терапевтом и пациентом. Интервью может быть однократным, или же возможна серия интервью на протяжения длительного времени. Салливан определяет интервью как "систему или ряд систем межличностных процессов, возникающих в соучаствующем наблюдении, в ходе которого интервьюер делает определенные заключения об интервьюируемом" (1954, с. 128). То, как осуществляется интервью, и то, как интервьюер делает заключения относительно пациента, составляет предмет книги Салливана "The psychiatric interview" (1954).

Салливан делит интервью на четыре стадии: 1) формальное начало, 2) рекогносцировка, 3) детальное расследование и 4) завершение.

В первую очередь интервью – это общение между двумя людьми при помощи голоса. Главными источниками информации для интервьюера являются не столько слова, но и то, как они произносятся – интонация, темп речи, иные виды экспрессивного поведения. Интервьюер должен чувствовать тончайшие изменения вокализации пациента (например, по громкости), поскольку часто это оказывается живым свидетельством главных проблем пациента и показателем изменения отношения к терапевту. На начальной стадии интервьюеру не следует задавать пациенту слишком много вопросов, он должен быть спокойным наблюдателем. Интервьюеру следует постараться определить причины, приведшие к нему пациента, и установить нечто относительно сущности его проблемы.

Салливан очень подробно описывает роль терапевта в ситуации интервью. Терапевтам не следует забывать, что они зарабатывают на жизнь как специалисты в области межличностных отношений, и что пациент вправе ожидать, что узнает для себя нечто полезное. Пациент должен почувствовать это с самого первого интервью, и на протяжении всего курса лечения это чувство должно усиливаться. Только при таком отношении пациент доверит информацию, на основании которой терапевт сможет вынести правильное заключение относительно вызывающих нарушение жизненных стереотипов. Очевидно, что психиатры не должны использовать специальные знания для достижения личного удовлетворения или для того, чтобы поднять свой престиж за счет пациентов. Интервьюер – не друг и не враг, не родитель и не любовник, не хозяин и не слуга, хотя пациент в силу искажений паратаксического мышления может видеть его в одной или более из этих ролей; интервьюер – это специалист по межличностным отношениям.

Рекогносцировка строится вокруг выявления того, что представляет собой пациент. Интервьюер осуществляет это посредством вопросов о прошлом, настоящем и будущем пациента. Факты относительно жизни пациента подпадают под рубрику личных данных или биографической информации. Салливан не настаивает на жестком структурировании опроса, привязанности к стандартному опросному листу. С другой стороны, Салливан настаивает на том, что интервьюер не должен позволять пациенту говорить о несущественном или тривиальном. Пациент должен понять, что интервью – серьезное дело, где пустякам не место. Как правило, интервьюер не должен во время лечения вести записей, так как это вызывает раздражение пациента и нарушает процесс коммуникации.

Салливан не считает, что следует начинать с каких-либо предписаний для достижения эффекта типа "говорите все, что приходит в голову". Вместо этого терапевт должен воспользоваться затруднениями памяти пациента в процессе опроса для того, чтобы научить свободному ассоциированию. На этом пути пациент не только узнает о том, как свободно ассоциировать, не тревожась по поводу странностей этого способа ведения беседы, но и чувствует пользу метода свободных ассоциаций еще до того, как узнает о формальном объяснении его предназначения.

К концу второй стадии процесса интервью психиатр должен сформулировать несколько рабочих гипотез относительно проблем пациента и их источников. На этапе "тщательного расследования" психиатр старается удостовериться в том, какая из гипотез правомерна. Психиатр осуществляет это, слушая и задавая вопросы. Салливан предлагает вести расследование в нескольких сферах – к ним относятся гигиенические навыки, отношение к телу, привычки, связанные с едой, амбиции, половая активность – но и здесь он не настаивает на каком-либо формальном правиле, которому необходимо ригидно следовать.

Пока все идет гладко, интервьюер навряд ли узнает что-либо о превратностях интервьюирования, главной из которых является воздействие установок интервьюера на коммуникативные возможности пациента. Однако ухудшение процесса коммуникации заставляет интервьюера задаться вопросом: "Что я сказал или сделал такого, что вызвало повышение тревоги пациента?" Между двумя участниками существует общность – Салливан обозначает это термином "реципрокная (общая) эмоция" – и каждый постоянно отражает чувства другого. Терапевт обязан распознавать и контролировать собственное отношение – в интересах максимально эффективной коммуникации. Иными словами, он не должен забывать о своей роли искусного соучаствующего наблюдателя. Серия интервью завершается тем, что интервьюер выводит заключение относительно того, что узнал, предписывает курс, которому должен следовать пациент, и оценивает – для пациента – те возможные последствия, которые будут иметь предписания для его жизни.

При анализе размышлений Салливана по поводу интервью становится ясно, что оно предъявляет высочайшие требования к точности наблюдений соучаствующего наблюдателя. Читатель, которого заинтересует отличие типа интервью, который отстаивает Салливан, от других многочисленных типов интервьюирования, может обратиться к обсуждению последних в работах Маккоби (Maccoby, Е. & Maccoby, N., 1954), Кэннела и Кана (Cannell & Kahn, 1968); методики клинического интервьюирования представлены в книге "The clinical interview" (1955), изданной Феликсом Дойчем (Deutsch, F.) и Уильямом Мерфи (Murphy, W.).

Исследования в области шизофрении Основной вклад Салливана в психопатологические исследования отражен в серии статей, посвященных этиологии, динамике и лечению шизофрении. По большей части эти исследования были осуществлены в период сотрудничества с больницей Шеппарда и Эноха Пратт в Мэриленде и материалы их были опубликованы в психиатрических журналах с 1924 по 1931 г. В этих исследованиях проявился великий талант Салливана в плане установления контакта и понимания мышления психотика. Салливан как личность обладал высоко развитой эмпатийностью, и замечательно использовал это в лечении шизофреников. Салливан не рассматривал этих больных как безнадежных, место которым – в дальних палатах психиатрических учреждений; больные могут быть излечены, если психиатр готов быть терпеливым, понимающим, наблюдательным.

Работая в больнице Шеппарда и Эноха Пратт, он организовал для пациентов специальную палату. Она была рассчитана на шестерых мужчин, страдающих шизофренией, и состояла из двух спален и гостиной. Палата была изолирована от остальной части больницы и обслуживалась шестью мужчинами, специально подобранными Салливаном и подготовленными им. Он ввел в обычай присутствие в комнате служителя во время интервьюирования пациента – оказалось, что это производит на последнего успокаивающее действие. В палату не допускались сиделки и вообще женщины. Салливан верил в эффективность гомогенной палаты, где живут пациенты одного пола, одной возрастной группы и с одной психиатрической проблемой.

Кроме того, Салливан вдохновлял психиатров и специалистов в области социальных наук на осуществления исследований, соотносимых с межличностной теорией. Многие из них отражены в журнале "Psychiatry" , который создавался в основном для распространения идей Салливана. Можно назвать три книги, во многом обязанные Салливану. В книге "Communication, the social matrix of psychiatry" (1951) Рюч (Ruesch, J.) и Бейтсон (Bateson, G.) применяют представления Салливана к проблемам человеческих отношений и взаимодействия между культурой и личностью. Фрида Фромм-Райхман (Fromm-Reichmann, F.) в известной книге "Principles of intensive psychotherapy" (1950) развила многие идеи Салливана относительно терапевтического процесса. Исследование Стентона и Шварца (Stanton, А. Н. & Schwartz, М. S., 1954), посвященное психиатрической клинике, четко описывает типы межличностных ситуаций в учреждении и влияние этих ситуаций на пациентов и персонал.

Некоторые исследования Салливана – свидетельство его активности как "политического психиатра". Он полагал, что нужно "служить, чтобы учиться". Им было осуществлено исследование чернокожего населения Юга совместно с Чарльзом С. Джонсоном (Johnson, С.S.) и чернокожего населения Вашингтона совместно с Э. Френклином Фрэзером (Frazier, Е.F.) (Sullivan, 1964). Во время войны он разрабатывал процедуры отбора, укрепления морали и эффективного лидерства. И мы уже отмечали его огромную работу по освобождению мира от напряжения и конфликтов.

Из четырех теорий личности, представленных в этой главе, наибольший стимул для исследований явила, по-видимому, теория Салливана. Одна из причин этого – в том, что Салливан при построении своей теории использовал язык, позволяющий преодолеть разрыв между теорией и наблюдением. Понятийные конструкции Салливана тесно связаны с эмпирическими наблюдениями, вследствие чего кажется, что он описывает поведение реальных людей, живущих по соседству. Абстрактность мысли не настолько затруднила понимание, чтобы была утеряна связь с конкретикой, можно сказать – с повседневным поведением людей. Межличностная теория обращена к земному, она приглашает к эмпирической проверке и вдохновляет на нее.

Статус в настоящее время. Общая оценка

Четыре представленные в этой главе теории сведены вместе, поскольку все они подчеркивают влияние социальных переменных на формирование личности. Все они так или иначе представляют реакцию на инстинктивистский позитивизм психоанализа Фрейда, хотя каждый из этих теоретиков признает, что многим обязан плодотворной мысли Фрейда. Все они стояли на плечах Фрейда и добавили сантиметры к его неимоверной высоте. Они придали личности социальное измерение, равное – если не более важное – измерению биологическому, предложенному Фрейдом и Юнгом. Кроме того, эти теории помогли психологии войти в сферу социальных наук.

Несмотря на общее "пространство обитания", каждая теория по-своему подходит к сочетанию социальных переменных. Эрих Фромм наибольшее внимание уделяет тому, как структура и динамика конкретного общества формируют социальный характер человека в соответствии с общими потребностями и ценностями этого общества. Карен Хорни, признавая влияние социального контекста, в котором обитает человек, больше обращается к формирующим личность семейным факторам. В этом отношении межличностная теория Салливана больше походит на взгляды Хорни, а не Фромма. Для Салливана первостепенное значение имеют взаимоотношения в младенчестве, детстве, отрочестве, и более всего он красноречив и убедителен, когда описывает связь между матерью и ребенком. Адлер же в поисках релевантных факторов странствует по всему общественному пространству – и везде их находит.

Хотя все четыре теории энергично протестуют против фрейдовой доктрины инстинктов и идеи неизменности человеческой натуры, ни одна из четырех не занимает радикальной позиции обусловленности средой, заключающейся в том, что личность порождается исключительно условиями общества, в котором рожден человек. Каждая теория по-своему согласна с тем, что есть такая вещь, как человеческая природа, приходящая в мир вместе с ребенком в основном в форме общих задатков и возможностей, а не в форме специфических потребностей и черт. Эти общие возможности, примером которых является социальный интерес по Адлеру или потребность в трансцендировании по Фромму, актуализируются и конкретизируются под воздействием формальных и неформальных воспитательных сил общества. В идеальных условиях – и в этом согласны данные теории – индивид и общество взаимозависимы: человек работает, служа обществу; общество, в свою очередь, помогает человеку достичь своих целей. Короче говоря, эти четыре теории не являются ни чисто социальными или социоцентристскими, ни исключительно психологическими или психоцентристскими: они действительно социально-психологические.

Далее, каждая теория не только допускает пластичность и гибкость человеческой природы, но допускает и такую же пластичность и гибкость общества. Если конкретное общество не соответствует человеческой природе, люди могут изменить его. Иначе говоря, люди создают тот тип общества, который, по их мнению, является наилучшим. Очевидно, что на пути развития общества возникают ошибки и, закрепившись в форме социальных институтов и обычаев, они с трудом поддаются исправлениям. Тем не менее, каждый теоретик оптимистически смотрит на возможности изменений, и каждый по-своему пытается осуществить изменения в структуре общества. Адлер поддерживал социал-демократическое движение, настаивал на необходимости совершенствования школ, основал детские воспитательные центры, требовал реформ в обращении с преступниками, выступал с лекциями по социальным проблемам. Фромм и Хорни в своих трудах и устных выступлениях указывали дорогу к лучшему обществу. Фромм, в частности, высказывался по поводу главных реформ, которые необходимо осуществить для оздоровления общества. Салливан до своей кончины пытался улучшить общество через международное сотрудничество. Все четверо как профессиональные терапевты часто сталкивались с тяжелыми последствиями несовершенства общественного устройства; как критики и реформаторы они выступали с позиций профессиональных знаний и практического опыта.

Другое общее для четырех теорий допущение заключается в том, что тревога – социально порождаемое явление. Люди от природы не являются "тревожными животными". Тревожными их делают условия жизни – призрак безработицы, нетерпимость и несправедливость, угроза войны, враждебность родителей. Измените эти условия, говорят наши теоретики и иссякнут источники тревоги. Люди по породе и не деструктивны – вопреки мнению Фрейда. Они могут стать деструктивными при фрустрации базовых потребностей, но и в этой ситуации фрустрации можно пойти другим путем – путем смирения или ухода.

Во всех теориях – за исключением теории Салливана – развиваются представления об уникальной индивидуальности и творческом Я. Несмотря на попытки общества вести людей строем, каждый человек до некоторой степени ухитряется сохранить творческую индивидуальность. Именно благодаря врожденным творческим силам человек может вносить изменения в общество. Отчасти в силу того, что люди различны, они создали общества различного типа – на разных этапах истории и в разных частях земного шара. Люди обладают не только творчеством, но и самосознанием. Они знают, чего хотят, и сознательно движутся к своим целям. Идея бессознательной мотивации не пользуется значительным вниманием теоретиков социально-психологической ориентации.

В целом, теории, разработанные Адлером, Фроммом, Хорни и Салливаном, существенно раздвинули горизонт фрейдистской психологии, открыв пространство социальных детерминант личности. Тем не менее, ряд критиков принижают оригинальность этих социально-психологических теорий. Они утверждают, что в теориях этих попросту разрабатывается один из аспектов клинического психоанализа, а именно, проблема Я и его защит. Фрейд ясно видел, что личностные черты часто представляют привычные защиты человека или стратегии противостояния внутренним и внешним угрозам в отношении Я. Потребности, склонности, стили, ориентации, персонификации, динамизмы и пр., обсуждаемые в представленных в этой главе теориях, включены в теорию Фрейда под названием "защит Я". Таким образом, заключают критики, ничего нового к Фрейду не добавлено – зато многое утеряно. Ограничив личность только системой Я, теоретики социально-психологической ориентации отрывают личность от витальных родников человеческого поведения, эволюции человека как вида. Преувеличив социальность человеческой личности, они лишили человека его великого биологического наследства.

Критика, иногда звучащая в адрес концепций человека, созданных Адлером, Фроммом и Карен Хорни (это не относится к Салливану), обвиняют их в "розовости" и идеалистичности. В мире, потрясенном двумя мировыми войнами и над которым нависла угроза третьей, не считая других многочисленных форм насилия и иррациональности людей, – образ разумного, сознательного, социализированного индивида удивляет странным несоответствием и недостоверностью. В этом плачевном положении вещей можно, конечно, обвинить не людей, а общество – именно так и поступают эти теоретики. Но ведь они утверждают или хотя бы подразумевают, что именно разумные человеческие существа создали тот тип социальной организации, который ответственен за то, что человек неразумен и несчастен. Таков великий парадокс этих теорий. Если люди столь сознательны, столь разумны, столь социальны, то почему они создали столько несовершенных социальных систем?

Философ Исаак Франк (Franck, I., 1966) отметил, что концепция человека, представленная Фроммом и другими гуманистическими и социальными психологами, в меньшей степени проистекают из исследований, а в большей выступают следствием их нормативных представлений. Они – не ученые, а моралисты. Франк утверждает, что человеческие склонности и черты этически нейтральны, и потому этические предписания нельзя выводить из того, что касается человеческой реальности. Однако трудно найти теоретика личности – от Фрейда до Фромма – кто не высказывал бы – явно или скрыто – моральных суждений относительно вредного влияния на человека со стороны социального окружения. Многие из них выписывают рецепты. Соучаствующие наблюдатели, сколь бы учены они ни были, вряд ли останутся нейтральными.

Иная, не столь резкая критика, имеющая, однако, больший вес среди психоаналитиков, связана с тем, что эти теории не могут точно определить средства, при помощи которых общество влияет на человека. Как человек обретает социальный характер? Как человек учится быть членом общества? Очевидное пренебрежение процессом научения в теориях, столь серьезно зависящих от представлений о научении в плане описания путей формирования личности, считается главным упущением. Достаточно ли просто быть причастным состоянию общества, чтобы это состояние влияло на личность? Механически ли штампуются социально одобряемые формы поведения и подавляются социально отвергаемые? Или же человек реагирует на социальные взаимодействия посредством инсайта и предвидения, "отбирая" те черты, которые, как он полагает, создадут лучшую организацию личности, и отвергая те, что представляются бессмысленными в плане самоорганизации? По большей части эти теории хранят молчание по поводу процессов научения, несмотря на то, что научение долгие годы было центральной проблемой американской психологии.

Хотя по сравнению с другими теориями эти социально-психологические теории не стимулировали многочисленных исследований, они благоприятно повлияли на интеллектуальный климат, в котором могли расцвести социально-психологические исследования – что и произошло. Социальная психология более не падчерица психологии. Она большая и чрезвычайно активная часть психологической науки. Адлер, Фромм, Карен Хорни и Салливан не единственные в ответе за взлет социальной психологии, но влияние их было значительно. Каждый из них внес немалый вклад в развитие представлений о человеке как социальном существе. Этим определяется их огромное значение для современности.

Библиотека Фонда содействия развитию психической культуры (Киев)

1-2-3-4-5-6-7-8-9-10-11-12-13-14-15-16-17-18