Джудит Хаббэк

Разрывание в клочья:

Пентей, вакханки

и аналитическая психология *

Зарисовка из моей аналитической практики...

После двухнедельного перерыва на занятия приходит женщина. Она хорошо выглядит. Отдых в целом прошел неплохо, и она с удовольствием пересказывает мне наиболее приятные эпизоды. Однако не обходится и без слез. Женщина знает, что плачет от зависти и злости, а причина тому – кто-то из ее друзей. Из множества моментов, затронутых в нашем разговоре, думается, стоит выделить три особо значимые детали. Первая: поначалу эта женщина сомневалась, удастся ли ей вернуться вовремя. Вторая: в приморском городке ей попался отличный вегетарианский ресторан. И третья: она пополнела и решила сесть на диету.

В процессе занятия удалось раскрутить ее бессознательный страх: пациентка боялась сорваться на мне, поскольку я не сумела достаточно надёжно защитить ее от ужасного гнева и зависти. Они возникли, когда эта женщина начала докапываться: а почему, собственно говоря, ее так заботит своевременное возвращение. Когда я растолковала ей суть, пациентке стало ясно: ей потому так нравилась прекрасная вегетарианская пища, что процесс еды давал возможность скрыть от себя бессознательное желание впиться в меня когтями и зубами, разорвать и проглотить. Прояснилось и с решением сесть на диету. Женщина правильно воображала плед у себя на тахте моими ограждающими

==256

руками. И раз она утратила поддержку извне, то взамен по ошибке принимала слишком много пищи внутрь.

Во всей этой истории был и положительный аспект: в вегетарианском ресторане женщина питалась плодами земли. Символически такая пища означает материнское молоко, приготовленное специально для младенца. Едва ли она могла пробудить у моей пациентки голодные, но людоедские и разрушительные импульсы. Эта женщина точно воспринимает смысл символов. Она понимает, как у нее появляются символы и образы, как они соприкасаются с ощущениями других людей. Пациентка не сомневается: если нам с ней удастся раскрывать значение проекций и переносов в ее фантазиях, мыслях и поступках, она, сможет интегрировать наш общий опыт; и шаг за шагом увеличивать веру в себя, и улучшать свои отношения с другими людьми. Она убедилась, что анализ помогает ей двигаться вперед невзирая на приносимую боль (а может, и благодаря этой боли). Пациентку я буду называть Энн.

В разное время пациенты, у которых анализ вытаскивал наружу самые потаенные эмоции, переживали на занятиях фантазии или рассказывали о снах. И те и другие касались жестоких нападений на мое тело. Людям требовались долгие недели и даже месяцы, чтобы избавиться, скажем, от мыслей о нанесении зверских ран, избиении, ударах ножом, увечьях, помешательстве и неминуемых автомобильных катастрофах. Одному пациенту привиделась скульптура работы Генри Мура; на месте сердца в ней зияла дыра. Некоторые пациенты, кому особенно трудно рассказывать о своей агрессивности и испытываемой вине, выражают себя в движении пальцев и рук. Они барабанят пальцами, сжимают кулаки, заламывают руки, трут их друг о друга либо вообще прячут руки, чтобы я не разгадала смысл этих движений. Одному мужчине тяжелое инфекционное заболевание и сильный жар помогли излечиться от неудержимого потока яростных, разрушительных импульсов. Вспоминая затем об этом, я припомнила, как изучала биографии людей, ставших впоследствии знаменитыми. Прелюдией к сознательному использованию их возможностей нередко становились неизлечимые болезни или тяжелейшие военные ранения. Я поняла: нужно принимать защитные меры против зарождающейся фантазии контрпереноса, против мыслей, будто я могу стать такому пациенту эдаким аналитиком-мамашей. Для него подобное явилось бы

==257

опасной накладкой. Помимо прочего, этот человек вовсе не тянул на вундеркинда.

Я отобрала материал нескольких анализов, чтобы продемонстрировать, сколь близкой к грубым, незрелым, примитивным, эмоциям может быть внутренняя жизнь. Начальным примером мне хотелось показать, как в процессе переноса выявляются скрытые желания, потребности и страхи, связанные с основными телесными и душевными состояниями. Естественно, здесь нужно тщательно вслушиваться в мельчайшие подробности – иногда в них находишь неожиданный смысл. Эти подробности необязательно касаются жестокости (явной, исключительной или потенциальной). Нередко они двойственны и наряду с боязнью смерти и разрушения несут в себе и любовь. Думаю, расширенное описание передает также и какую-то часть сути и своеобразия видений, переживаемых пациентом во время анализа. Обычно это свидетельствует, что нужно еще работать и работать. Во время рассказа о том, как пациент или пациентка жестоко обошлись с моим телом, у них протягиваются нити к реальной повседневной жизни, к детству и младенчеству и еще (правда, не столь явно) – к архетипичной природе примитивных импульсов. Я без конца убеждаюсь, что в ипостаси аналитика представляю для своих пациентов одновременно их собственную мать и более широкий, архетипичный образ матери, которую нужно атаковать, но которая обязана выжить. Если у пациента в достаточной мере развивается способность к восприятию символов, он (или она) в состоянии понять и самоатакующую природу некоторых образов и то, как в глубине деструктивных импульсов прячется потенциальная способность к любви и созиданию.

Мифы и анализ

В кругах юнгианцев хорошо известны многие мифические персонажи из различных уголков света: боги и богини, герои и героини. Рассказами и упоминаниями о них полна поэзия разных культур и языков, и немало поэтов не хуже аналитиков понимали страсти и эмоции. Для обсуждения и проработки собственного клинического материала я возьму не один какой-то мифический персонаж , а целую мифическую историю. Сосредоточиваясь на действиях и взаимодействиях древних персонажей, можно нагляднее представить и влияние аналитиков и пациентов

==258

друг на друга, а отчасти и внутренние силы и побудительные мотивы в каждом из нас. Иными словами, нашу активную и склонную к конфликтам психику. Подобные истории помогают расширить наше восприятие от индивидуального к архетипичному.

Миф этот повествует о фиванском царе Пентее, растерзанном в клочья своей матерью Агавой и ее сестрами, примкнувшими к дионисийским женщинам-вакханкам. Столь жуткую историю я выбрала по двум причинам. Во-первых, в практике анализа встречается немало пациентов, которым нужно столкнуться со своими внутренними страхами, пережить и проиграть их в безопасном месте, под защитным колпаком – чем можно считать взаимоотношения проективного переноса. Под ужасным и ужасом (horrid and horridness) я понимаю такие качества и проявления, которые относятся к разрушительной природе человека (это нечто более серьезное, чем агрессия). Это то, что вызывает в нас звериный ужас. Стоит вспомнить одну из древнейших историй нашего смешанного (иудейско-христианского) культурного наследия. Почти сразу за изложением мифа в Книге Бытия следует история о первом братоубийстве. Каин и Авель были чрезмерно завистливыми и не желали друг с другом разговаривать. Возможно, Ева больше любила Каина, своего первенца, ибо в Библии сказано: «...приобрела я человека от Господа» (Бытие 4, 1) * . Но когда .братья принесли Богу дары, «...призрел Господь Авеля и на дар его» (Бытие 4, 4). Каин обратил зависть в убийство, поскольку он не мог «трансформировать разрушительные чувства в созидательные поступки» 1 .

И во-вторых, хотя, как мне думается, в природе и динамике человека всегда существовала разрушительность, способность людей обращать ее в массовые действия, в нашем веке она неизмеримо возросла по сравнению с прошлыми столетиями. Это вызывает серьезную озабоченность; предпринимаются многочисленные попытки, узнать, познать и исцелить эту разрушительность. Психологическое побуждение к разрушению отмечалось во всей человеческой истории и предыстории, и современная разрушительность (происходит ли она во «внешнем мире», в кабинетах аналитиков или в нашей психике) могла бы стать куда более

==259

понятной благодаря изучению древних либо более изначальных и мифологизированных человеческих поступков и страстей.

Параллельно с упоминавшимися исследованиями Ховарда Купера, подошедшего к притче о Каине и Авеле с позиций аналитической психологии, назову психоаналитическую статью Майкла Эйгена об использовании Байоном понятия катастрофы как предвестника или своеобразной грядки для взращивания веры: «Байон пытается проникнуть в такое измерение, где некая врожденная часть ритма нашего «я» распадается и соединяется. Раз это происходит, не к чему за что-либо цепляться или делать что-то частью себя ... Древнейший язык – это эмоциональный знаковый язык... эмоциональные ставки, о которых свидетельствуется, катастрофичны... для психики, катастрофическая природа ее жизни является первой и наиглавнейшей задачей, которую она должна решить» 2 .

Время катастрофы находится где-то между появлением на свет из материнского чрева и первым сосанием груди. В этот момент сосок может ощущаться чем то, что надлежит превратить в «часть себя».

Коллективный страх перед катастрофой охватывает мир в периоды войн, перемени сопротивления переменам. В индивидуальной аналитической терапии страх смерти (в чем-то он сродни страху перед рождением) – это катастрофа, разражающаяся в моменты сильного стресса у пациента. Причиной стресса могут стать тяжелая болезнь пациента или смерть человека, страх перед безумием и распадом личности или подлинное ощущение потери себя. Стоит отметить: перед тем как сделаться психоаналитиком, Байон участвовала первой мировой войне. Можно представить, какой громадный ужас от катастроф и разрушений крепко врезался в его психику.

Миф об Эдипе стал первым прототипом в ряду схем взаимоотношений, с помощью которых Фрейд наблюдал развитие или, отсутствие такового у пациентов. Когда Юнг сформулировал другие основополагающие схемы, все они оказались архетипичными. Выслушивая своих пациентов, аналитики любого толка используют теории, модели или мифы; предпочтение либо наиболее частое применение тех или других зависит от личных вкусов,

К оглавлению

==260

а также от полученного аналитиками образования. Опасность здесь заключается в том, что та или иная жесткая раскладка по полочкам услышанного от их подопечных может сильно затормозить развитие пациента. Теории, модели и мифы неплохо служат, если не оказывают на нас монотонного давления. Модели, предполагаемые мифами, вероятно, ценны как пища для размышлений, а не в качестве ответов на все вопросы. Мифологические истории имеют конец. Использовать их целиком рискованно: преждевременное окончание может не совпадать с устремлением пациента. Клинический материал, с которого я начала статью, соотносился с мифами только в частных случаях. Лично мне мифы кажутся полезными лишь в малых дозах. Как правило, они куда полезнее, когда нужно преобразовать впечатления в мысли, чем когда я рассказываю об этих впечатлениях пациентам, поскольку в данном случае на взаимоотношения может наложиться интеллектуальная сетка. Естественно, всех пациентов нельзя подогнать под одну модель, схему или миф о детстве. Но, наверное, для облегчения задачи я часто пользуюсь этим в уме. Так уж случилось, что дети присутствуют в мифологии многих культур, например Моисей в камышах, Дионис, Иисус.

Основа мифа о Пентее

Этот миф во всей своей полноте повествует о многих несопоставимых, но взаимосвязанных переносах – богах и простых смертных. Остановлюсь вначале на их генеалогических линиях, ибо о.ни помогут понять действие сил в кульминации драмы... Бог войны Арес и богиня любви Афродита родили дочь Гармонию. Она вышла замуж за Кадмуса, основателя Фиваиского царства. У них родились две дочери (а возможно, и больше). Одну из дочерей звали Семела, и впоследствии она, вероятно, стдла матерью Диониса. Я говорю «вероятно», поскольку мифы называют еще пять возможных кандидатур. Второй дочерью Кадмуса и Гармонии была Агава, родившая Пентея. Тот унаследовал от деда корону и сделался царем (либо регентом) Фив. Основная драма Пентея, растерзанного вакханками в клочья, есть расширенный вариант жуткой семейной драмы. Личности двоюродных братьев Пентея и Диониса были противоположны: у каждого отсутствовали качества, которыми в полной мере обладал

==261

другой. Относились ли они, выражаясь современным языком, просто-напросто к типам людей с преимущественным развитием правого и левого полушарий? Дионис был богом, наделенным разнообразными качествами, свойственными той стороне психики, что ведает страстью, эмоциями, вольностями и вдохновением. В Пентее божественные черты оказались сильно приглушены. Этот человек явно не доверял экстатическим проявлениям. Пентей соответственно напоминал монарха XVIII в., который боится революции и якобинцев, либо диктатора, становящегося все более жестоким. Было в нем что-то такое, что отдавало политиком-консерватором эпохи Аполлона, желающего, скажем, полностью запретить вино, ибо оно ведет к изрядным непотребностям. Относительно новый культ поклонника винопи-тия Диониса распространился из Фракии (север Греции) на Фиванское царство, пришел в Афины, Коринф, Дельфы и другие города-государства. Поклонниками этого культа, сопровождавшегося неистовыми танцами, были преимущественно женщины (их называли менадийками или вакханками), но встречались и мужчины. Винопитие, вызывавшее состояние вдохновения, а также ярости и умопомешательства, подвело черту предшествующей исторической эпохе, когда люди охотнее пили менее опьяняющий напиток – пиво. Тому есть свидетельства антропологов. Однако ясно, что вечный конфликт между мужчиной и женщиной отразился и во вражде Пентея и менадиек, равно как и конфликт Аполлона и Диониса в упрощенной форме символизирует противостояние разума и чувств. Юнг подробно описал это в своих «Психологических типах».

Существуют и иные аспекты мифа о Пентее, не столь важные для настоящей статьи, но заслуживающие упоминания. Мать Пентея Агава изображалась как богиня луны. В определенные моменты она превращалась в существо с лошадиной головой, жрицами у нее были дикие лошади. Есть историческая и литературная связь между луной и лунатизмом. Недавно я узнала, что в Корнуолле ряд любителей фольклора уверены в связи древних кругов из камней с загадочными танцами женщин. Часть этих кругов называется Девять Дев. Подобное совпадает с данными исследований Роберта Грейвса: «Семеле поклонялись в Афинах во время Леней или празднества Дикарок. Годовалого бычка, символизировавшего Диониса, разрезали на девять кусков и приносили ей в жертву. Один кусок зарывали, остальные поедали

==262

в сыром виде поклонники Семелы... Девять являлось традиционным числом склонных к оргиям жриц луны, принимавших участие в этих празднествах. Пещерная роспись в Когу-ле изображает девять таких жриц, танцующих вокруг священного царя 3 .

И еще параллель с мифом о Пентее. Согласно тому же Грейвсу, в одной из древних легенд о Пуилле, принце из Даффида, что в Южном Уэльсе (как и Корнуолл, это кельтские земли), рассказывается о великой королеве валлийской или богине-матери, проглотившей своего сына-жеребенка. Позже я вернусь к теме убийства и пожирания младенцев.

Лучший источник, откуда можно почерпнуть детали мифа о Пентее, – пьеса Еврипида «Вакханки» 4 . Это одна из двух его последних пьес, написанная после удаления из Афин на север Греции, в Македонию. Детство драматурга совпало с началом наиболее блистательного для Греции V в. до н. э. Угрозе вторжения персов греки противопоставили эффективные совместные действия своих городов-государств. Когда Еврипиду было около пятидесяти лет, разразилась Пелопоннесская война между Спартой и Афинами. Эта война окончилась трагическим поражением Афин, ибо история описывает Спарту как более жестокое, воинственное и менее просвещенное и культурное государство. В нас же с 1914 г. не утихают страхи по поводу гибели достижений цивилизации. Думаю, поэтому нам очень созвучен Еврипид, который вывел на сцену персонажи битвы с тенью в ее смертельно опасном обличье. Тень – одна из центральных психологических реалий, саднящее ядро всех терапевтических устремлений.

В «Вакханках» мы сталкиваемся с парадоксом, интуитивно знакомым всем цивилизованным мужчинам и женщинам. Цельность человеческого духа, наша психика требуют дионисийских ощущений. Но одновременно нас ужасает, что они одержат верх и уничтожат разум. Если же в своей боязливой двойственности (а она правит нами) мы отвергнем эти ощущения, если убоимся риска оказаться в их власти, то скатимся вниз и окажемся хуже скотов. Те обычно не нападают на себе подобных. Еврипид утверждает, что нам необходимо узнать и признать природу необузданных дионисийских сил в самих себе. Но в то же время

==263

мы должны попытаться понять, как с помощью других подвластных человеку сил (заботы, разума, порядка, цивилизации) можно эффективно уравновесить, а если возможно – и перевесить силы разрушения.

Сюжет мифа

«Вакханки» Еврипида – трагедия, где не достигается гомеостаза двух психических тенденций. Там нет ни равновесия, ни однозначного решения... Пьесу открывает Дионис, который сообщает: его сестры отвергают истинность того, что Семела возлежала с великим богом Зевсом и зачала его от Зевса. Среди усомнившихся и мать Пентея Агава. Вероятно, женщины просто позавидовали Дионису. В качестве кары за отрицание его божественного происхождения Дионис лишил их рассудка. Помешательство приняло парадоксальную форму. Женщины сделались фанатичными последовательницами культа Диониса, за что их вместе с другими фиванскими менадийками изгнали на вершину горы. В начале пьесы Пентей, царь фиванский, также яростно поносит и отвергает культ Диониса. Тогда молодой бог возвещает зрителям: если Пентей попытается силой заставить этих женщин (в числе которых и его собственная мать) вернуться к нормам благочестивого поведения, он, Дионис, примет облик простого смертного и поведет менадиек против царя. Пентей не подозревает об опасности: он подтверждает свое намерение покончить с непотребствами. Пентей говорит, что велит взять под стражу и заковать в железо их всех, включая и прекрасного чужестранца (как и обещал, Дионис принял человеческий облик). Пентей грозится уничтожить место их поклонений и забить камнями «изнеженного чужестранца с длинными кудрями». Начинается важный диалог между Пентеем и Дионисом. Дионис утверждает, что он в здравом уме, а безумен сам Пентей. Современный читатель (как, вероятно, и древние зрители) понимает: сила, которую отрицает Пентей, постепенно сводит его с ума. Зрелище усиливается природной стихией – землетрясение разрушает царский дворец. Затем мы узнаем, что помутившийся умом Пентей привязал в хлеву быка, веря, что заковывает в кандалы «изнеженного чужеземца». Ему даже почудилось, будто он пронзает кинжалом призрак. Однако Дионис ускользнул.

==264

Как правило, в древнегреческих трагедиях страшные дела творятся за сценой, и о них лишь повествует какой-нибудь пастух, бывший свидетелем. Современному аналитику в определенной степени приходится быть участником, но и он способен (или всего лишь способен) оставаться свидетелем происходящего. Так, в «Вакханках» следует жуткий и долгий рассказ об обманах и помешательствах... Дабы ублажить Пентея, пастухи сговорились захватить женщин и доставить их к поджидавшему в укромном месте царю. От этого вакханки, чей разум и поведение успокоились, вновь лишились рассудка. Дионис обманул Пентея, пообещав, что тот сможет без всякой опасности следить за вакханками. Этим Дионис решил наказать своего двоюродного брата за пренебрежение его божественной властью и чрезмерную уверенность в собственной, человеческой власти. Хор комментирует:

Когда мутится разум, и поносит Бога,

И поклоняется себе в бесчувственной гордыне,

Тогда закону должно вновь проявить владычество свое.

Вакханки напали на Пентея, и уже ничто не могло удержать их, разгоряченных безумием. Агава не узнала собственного сына и стала рвать его на части. Ей помогали сестры и остальные женщины. Чудовищная эта сцена сопровождалась криками, ревом и неистовыми завываниями. Агава настолько обезумела, что поверила, будто окровавленная голова сына, оказавшаяся у нее в руках, – это голова горного льва. Интересная деталь: Агава даже радовалась, что управилась своими руками и пальцами и обошлась без каких-либо изготовленных мужчиной орудий. В Англии женщины порой задавали тон активным пацифистским выступлениям против ядерного оружия (например, осада базы в Гринем-Коммон). Ради утверждения своей позиции они решились на беспрецедентное поведение и отказ от бытовых удобств. Часть женщин открыто выражала антимужские настроения, поскольку была «против оружия, изготовленного мужчинами». Многим столь экстравагантная преданность женщин идее ядерного разоружения казалась почти что безумием.

Стоит упомянуть еще ряд психологически значимых моментов пьесы... Так, старый Кадмус напоминает дочери, что схожим образом погиб другой его внук – Актеон, которого в клочья разорвали свои же гончие псы. Наряду с трагедией Пентея это одно

==265

из древнейших указаний на опасную подверженность повторениям безумства. Если нам недостает сознания, если вместо проработки своей двойственности мы лишь отмахиваемся от нее, подобные состояния приходят вновь. Они тормозят перемены, ибо нам боязно меняться... И еще пример из финала пьесы. Кадмус пробует укорять Диониса, говоря, что тот не должен был проявлять такое бессердечие. Но внук отвечает: всем управляет Зевс и судьбы не избежать. Называть ли это кармой? Или, пользуясь современной научной терминологией, генетической предрасположенностью? Если оглянуться на мифы и многовековой период развития мифологии, Диониса можно считать предшественником Христа. Однако Иисус был менее пессимистичен в отношении своего Господа, нежели Дионис относительно Зевса. Христос сеял веру и милосердие Бога и утверждал, что, пойдя правильной дорогой, мы сможем повлиять на судьбу и изменить ее в лучшую сторону. Центральный тезис «Вакханок» тот же, что и глубинной психологии (думаю, он созвучен и умонастроению многих верующих людей): наряду с развитием внутренней ответственности нужно с должным уважением относиться к силе, находящейся вне личного эго. И неважно, как называть эту силу: божеством, Единым Богом или объективной психикой.

Я всего лишь провожу параллели, указываю на аналогии и описываю, как на протяжении зеков мыслящие люди старались понять внешние события и внутренние состояния и повлиять на них. Я далека от утверждения, что в психику (оставим в покое психологию) нужно верить как в Бога.

Теории вокруг мифов

Применительно к аналитической психологии миф или сказание о растерзанном Пентее являются иллюстрацией к нескольким теориям о сути мифов. Я искренне признательна Г.С. Керку, занимавшему в 70-е годы пост профессора королевской кафедры греческого языка в Кембридже, за его анализ различных этнологических и антропологических теорий, созданных за последние сто лет 7 . Мне бы хотелось связать кое-какие мысли, возникшие у меня после знакомства с этими" теориями, с аспектами анализа пациентов, приведенными в начале статьи.

==266

1. В психотерапии и аналитической практике, особенно на ранних стадиях (но и не только на них), аналитику нужно затратить определенные усилия, чтобы помочь четкому проявлению основных элементов личности пациента. Тогда можно будет понять, каковы они, и затем интегрировать их в образ жизни этого человека, будь то стены аналитического кабинета или окружающий мир. Во время этого процесса вычленения (аналитический процесс существует в алхимии) пациент и аналитик рассматривают основные или сырые (грубые, инстинктивные) части психики. Такой элемент образующей или чисто аналитической части терапевтического процесса соответствует природная теория мифа. Согласно ей, мифы повествуют о метеорологических, космологических, географических или физических явлениях. Поэтому в них присутствуют боги на небесах, говорится о земле, о луне, морях, ветрах, деревьях, животных и т.д. Такие персонификации и териоморфизм соответствуют до некоторой степени потребности объяснить природные элементы, а также структурным, но личностным версиям архетипов, в особенности отцовскому и материнскому. Содержание фантазий и снов на данной стадии вполне может выражаться в несложных картинах величественных сил природы, даже когда они предстают в сугубо современном виде. Содержание может быть упрощенным, идеализированным, скрытым вплоть до пародии. Такие картины могут содержать массу чувственных ощущений, например проявления гнева, что напоминает раскаты грома.

2. Далее следует этиологическая теория мифов, когда они навязывают причины или объясняют, почему мир и люди таковы, какие есть. Здесь особенно много мифов о происхождении смерти. Люди (в сравнении с животными) осознают смерть, но их занимает, всегда ли так было. Они спрашивают: что такое судьба? Вокруг этой загадки, а также вокруг проблемы возникновения у человека способности к уничтожению (она находится в вопиющем несоответствии с нашими созидательными способностями) сосредоточена масса историй. Жестокий обман Диониса и его подстрекательство к варварскому убийству нуждаются в объяснении. Необходимо рассмотреть со всевозможных точек зрения, как и почему осознанное желание пациентов подвергнуться созидательной терапии (она ведет к рождению новой личности) очень часто подрывается либо иным способом бессознательно атакуется и уничтожается их сопротивлением боли,

==267

которую они боятся испытать при раскрытии потаенных уголков своей психики. Их более всего пугает желание разорвать аналитика в клочья с последующей участью самим быть растерзанными психопатическими или инфантильными силами, которые высвобождает процесс погружения (regression).

3. Следующая теория считает рассказываемые в мифах истории объяснениями основ человеческих институтов . Сюда нужно отнести ритуалы, прецеденты, достойные уважения социальные и политические модели – законы, правительство, государство (и час, в котором 50 минут). Все это имеет целью призвать людей к благонамеренному поведению, даже если оно им и не по нутру. Естественно, Пентей с его приверженностью к порядку не мог не испугаться новых веяний, казавшихся одновременно безумными и таинственными. Можно вспомнить, как множество людей самых различных профессий были сильно встревожены появлением и распространением идей Фрейда. Им казалось, что анализ разнуздает чрезмерную сексуальность и иные виды распущенности. Несколько десятилетий стойко держался миф об анализе, отмеченный двумя особенностями. Во-первых, к анализу якобы более склонны женщины, нежели мужчины. И во-вторых, для непосвященных практика анализа является таинственной (и должна быть таковой).

4. Четвертая теория делает упор на нашей потребности добраться до своих истоков . До тех невероятно великих дней, которые Мирча Элиадэ тщательно изучал через шаманство, а Джозеф Кэмпбелл – в «Масках Бога» (the masks of God). Несомненно, в анализе имеет место нисхождение в давнее прошлое. С уверенностью могу назвать работу Лондонского общества аналитической психологии. Думаю, в том же направлении работают многие аналитические психологи Америки и члены Международной ассоциации аналитической психологии (например, Эли Хамберт). Использование кушетки не специально выдуманный ритуал. Просто она облегчает погружение, особенно для очень собранных, рациональных людей. Но если пациент испытывает страх или сопротивляется, кушетка вряд ли поможет. Пациенты, о которых я рассказала в начале статьи обнаружили (каждый по-своему) изменение в своих ощущениях. Вначале они не сомневались, что я причиняю им боль, затем признали, что они на меня нападают. Но эти люди стали терпимее, когда открыли в себе

==268

следующее: временами их поведение и восприятие мира совпадают с поведением и восприятием его в раннем детстве. Во время занятий пациенты возвращались в свои младенческие дни, когда у них создавалось и отчеканивалось чувство позитивности и доверия. Или же они вспоминали, как испытывали смешанные, двойственные ощущения. Иногда они ощущали свою большую покинутость, чем могли вытерпеть. В таких случаях накопление созидательного потенциала в личности могло протекать столь искаженным образом, что было насквозь пропитано пессимизмом, цинизмом или даже злобой.

5. Пятая теория, также имеющая самое прямое отношение к трагедии Пентея и аналитической психологии, говорит о тесной связи мифов с ритуалами . Когда толпы и отдельные люди перестали воздавать Дионису почести и подносить ему вино, он реагировал крайне агрессивно, как маньяк. Он уничтожил отступников, лишив их разума. Наши аналитические ритуалы, совершаемые в атмосфере общности пациента и аналитика, протекают в безопасном алхимическом сосуде. Там есть возможность вновь погрузиться в основные состояния нашей психики (и Порой ощутить пугающее «безумие», словно потерял себя), чтобы потом двигаться к интеграции и индивидуации, когда мы чувствуем, как обретаем цельность, и верим в это.

6. Наиболее подходящая теория, вытекающая из наблюдений, говорит о том, как мифы действуют . Иными словами, это чисто психологическая теория, появившаяся главным образом благодаря работам Фрейда и Юнга. Она близка антропологическому структурализму. Мифы пробуждают в людях нечто такое, что без них оставалось бы спящим, подавленным, угнетенным, но все равно нуждающимся в проявлении. Истории, подобные мифу о Дионисе, вакханках и Пентее, оттого продолжают захватывать нас через два с половиной тысячелетия, что мы можем отождествить себя с любым из персонажей. Когда, находясь в состоянии переноса, пациенты рвут па куски тело матери или считают (как это временами случается с Энн), что из-за вчерашнего бессердечия мамашианалитика, не обратившей внимания на ее 6еззащитнось, сегодня она размазана по стенке, я ощущаю себя в пугающей близости от бед, аналогичных трагедии Пентея (правда, в символическом виде). Дионис утверждает и демонстрирует: непочтение ко всемогущественному божеству

==269

– преступление, караемое смертью. Когда пациент находится в глубоком отчаянии, он способен самым жестоким образом упрекнуть аналитика, что тот не заметил его соскальзывания в когти страха перед муками адовыми. Дьявол тут обладает чудовищной силой. Если аналитик кажется бессердечным, это лишь усиливает ужас пациента, пока он не обнаружит собственного заблуждения.

В мифе о Пентее есть жуткий главный персонаж – Агава. Она убивает своего сына и разрывает на части, словно приговаривая его к полному лишению цельности. Теперь он не более чем куски мяса. В большинстве цивилизованных обществ детоубийство считается преступлением. На схожей основе строится миф о царе Эдипе. В подкреплений мифа о Пентее я вспоминаю об одном сне, наполнявшем неизъяснимой тревогой видевшую его женщину. Около двадцати лет назад у нее произошли три выкидыша, поскольку во сне ее заставляли поедать собственный плод – скользкий, омерзительного серого цвета. То, что это сон, не избавляло женщину от общего невроза и конкретного страха. Ей думалось: видно, в глубинах подсознания она почему-либо не хочет родить своих детей доношенными и здоровыми. Зрелище поедания укоренило в ней чувство отвращения и стойкий страх перед бессознательными силами. Все это продолжалось, пока анализ не помог ей освободиться. В истории о Пентее весьма зримо показано, каким образом мифы подтверждают наши страхи. Т.С. Элиот в одном из своих «Четырех квартетов» – «Восточный кокос» (For Quartets - «East Coker») писал о человеческом «страхе перед страхом, страхе перед безумием». А не так давно, комментируя только что прозвучавшее сообщение об ужасных событиях в Ирландии, радиожурналист отметил: «Подспудная жестокость всегда ждет случая выплеснуться наружу».

Миф о Пентее, разорванном матерью на куски, хорошо подкрепляет материалы анализа, ибо среди прочего потенциально иллюстрирует применение поворота вспять (reversal) в качестве защиты против беспокойства. Поясню сказанное. В нормальной жизни мать занимается цивилизированием своего ребенка. Общаясь с ним, она вначале показывает, как признаются и удовлетворяются его естественные потребности и как он может постепенно научиться переносить временное их подавление. Мать знакомит его с будущим, когда детское «хочу сейчас» может

К оглавлению

==270

превратиться в «могу подождать, потому что верю – это будет после». Затем мать помогает своему малышу сделать открытие: и он и она люди. Быть человеком – великая работа, которая не всегда доводится до конца. На протяжении первых лет ребенок набирается многостороннего опыта цивилизованной жизни. Будут конфликты, кризисы и выход из них. В общем мать (и отец) направляет рост и развитие своего потомства... Но Агава разорвала сына в клочья. Она сделала обратное поступкам многих маленьких детей. Те в состоянии кризиса атаку ют родителей – вначале физически, впоследствии словесно. Как правило, став взрослыми, дети делают то же самое. Агава убила сына, ибо он (согласно мифу) мешал разработаться в ней тому жизненному пласту, который до этого приходилось глубоко прятать. Поскольку прежде Агаву слишком ограничивали и контролировали, ее экстатическая данность оказалась подавленной. Примкнув к менад ийкам, она рассчитывала наверстать упущенное, но перемена оказалась слишком внезапной. Агава сделалась сродни разъяренному и перепуганному ребенку. Отрицание и поворот вспять с обычной дороги (воспитание родителем ребенка или внимание аналитика к ребенку внутри пациента) позволяют увидеть, насколько силен и в детях и в пациентах животный инстинкт бросаться на тех, кто их кормит. За этим броском, за разрушительной этой силой скрывается старый могущественный враг - страх. Но с ним необходимо встретиться лицом к лицу, ведь в процессе анализа то и дело пробуждаются различные страхи. Страх быть разорванным в клочья проявляется через реверсивные действия. У разных людей он принимает форму фантазий (или снов), в которых уже они сами рвут на куски аналитика, избивают его или закалывают кинжалом. Иногда я обнаруживаю: пациент, которого одолевают леденящие душу фантазии нападения на меня, пытается всеми силами показать мне, на что похоже (вернее, чем на самом деле является) пребывание в его шкуре. И я говорю им об этом. Мои слова приносят облегчение. Пациенты убеждаются, что и они и я уцелеем после этих ужасающих впечатлений.

==271

Заключение

С одной стороны, мифы вносят ясность в работу с пациентами, а с другой – клинический опыт расширяет и углубляет наше понимание мифологических сказаний.

В практике психотерапии существует серьезное различие между двумя группами пациентов. К первой относятся те, у кого в младенчестве и детстве было очень много или достаточно позитивных проявлений (любовь, доверие и т.д.). У них реактивация образов детства во время погружения может происходить в безопасной обстановке аналитического переноса. Ко второй принадлежат люди, отличавшиеся в детстве чрезмерной восприимчивостью, либо те, у кого факторы окружающей среды укрепили архетипичные, инстинктивные страхи. Им символизм отношений с аналитиком не приносит облегчения. Защитные механизмы детства слишком укоренились в них или настолько прочно вросли в структуру личности, что эффективные изменения затруднительны. Но мне кажется, таким людям все же не стоит отказываться от психотерапии. У меня был подобный пациент, который время от времени сообщал, что ему «стало лучше». Правда, не знаю, сможет ли анализ завершиться для него длительным обретением хорошего самочувствия.

Установлено, что для многих людей угрожающие силы представляются внешними. Но если (или иногда) эти люди овладевают проникновением в глубь себя, они открывают: опасность находится и внутри них, а не только во внешнем мире. На некоторых пациентах я убеждаюсь: для них необходима стадия терапии, когда избыток вины (его высказывают упомянутые проникновения) должен подвергнуться дальнейшей проработке. Это отнюдь не то же самое, что анализ суперэго. Происходит возврат к более глубоко скрытым фантазиям о всемогуществе, и пациенты непременно обнаруживают, что вся ответственность за насилие и разрушительность лежит вне их. От напоминания об их хороших качествах и возможностях пациенты только выигрывают. В мифе о Пентее продемонстрирована дихотомия внутреннего и внешнего. Ведь Дионис происходил из Азии, и для Греции был чужаком, представляющим наиболее серьезную угрозу стабильности. Но вместе с тем он активизировал внутреннюю разрушительную силу Пентея.

==272

Я попыталась соединить малую часть клинического материала с исследованием известного мифа. И в том и в другом случае угол зрения был одинаков: увидеть, каким образом психика избавляется от чрезмерного беспокойства. Тут и расщепление, и – проекция, подавление, превращение в зависть, злость и ненависть, а также отождествление с агрессором. Эти примитивные защитные механизмы необходимо выявлять, следить за их нежеланием раскрываться и допускать над собой анализ. Это особенно важно в начале терапевтического процесса, но не теряет своей значимости и на остальных стадиях. Пациент в защитных целях может использовать любые предсказуемые и непредсказуемые ситуации, действия и взаимодействия. Но если мы хотим эффективных результатов (под ними я понимаю все то, что ведет к благоприятным изменениям), нужно постоянное, неослабевающее внимание. К нему я и призываю.

Мифы, ставшие сюжетом пьес (что характерно для греческих мифов), касаются тех архетипичных сил, которые чаще всего пробуждаются к действию событиями повседневной жизни. Таких сил, к восприятию которых наша психика подготовлена. Опасности и потенциальные возможности являются опробованными версиями все тех же принимаемых без доказательства категорий – архетипов. «Вакханки» Еврипида целиком посвящены рассказу об опасностях и предупреждениях. В пьесе почти не показывается, как противостоять страху и жестокому разрушительству. Вероятно, это оставлено нам, но задача – не из легких.

==273

==274

1-2-3-4-5-6-7-8-9-10-11-12-13-14-15-16-17-18-19-20-21-22-23-24-25-26-27-28-29-