Кэт Рид Зима

Он появился поздней осенью, когда лужи уже стали подергиваться ледком, а я всем своим существом ощущал надвигающуюся холодную и ужасную зиму — мне постоянно хотелось есть, чувство голода и так жило во мне все время, и я знала, что к весне оно станет нестерпимым и будет грызть меня до первой оттепели, когда Мод сможет выйти на охоту, а свои овощи мы отнесем вниз, в город. Обычно я консервировала овощи, а на этот раз помидоров созрело чуть больше, так как мы посадили их еще и в подвале, так что банок оказалось немало; Мод ушла и довольно скоро вернулась, неся то, что ей удалось подстрелить, а также зерно, муку и порошковое молоко — все наши запасы до выпадения снега, отъединявшего нас от остального мира. А на той неделе, когда снег все-таки выпал, Мод нашла на дороге мертвого зайца — он уже закоченел и лежал, вытянув лапки. Было так холодно, что заледенело даже мясо, лежавшее в кладовке. В пятницу остатки пожухлой травы покрылись инеем, поэтому когда я выглянула в окно, то внезапно увидела отчетливые следы чьих-то ног. Тогда я сказала Мод, что кто-то есть в нашем игровом домике. И прийдя туда, мы нашли его. Он спал, развалившись на куче старой одежды: голова его покоилась на вельветовом пальто, которое надевала моя мать, когда ходила на выставки, а ноги он водрузил на сатиновое платье, в котором мамочка выходила замуж; шею он окутал маминым боа, а поясницу — лисьим мехом.

До этого дня мы с Мод жили довольно однообразно: болтали о том о сем, вспоминали о прошлом, а под конец Мод обычно ругала меня. «Я понимаю таких людей, как

==339

Листер Хоффман или Гарри Мид, но я бы давно уехала отсюда, если бы не ты, Лиззи», — говорила она. «Черт возьми, — отвечала я ей, — да ты и не нужна мне. Ты не вышла за них замуж, потому что так уже получилось — ты испугалась, а теперь прикрываешься мной. Это ложь». Поступай как хочешь, вот что я должна была сказать ей, только не надо скандалов.

Мы обе знали, что я выйду замуж за первого встречного, который сделает мне предложение, но... никто мне таких предложений не делал, мои деньги никого не привлекали, никто не приближался ко мне. И все из-за этой заразы. Если бы об этом никто не знал, тогда, может, какой-нибудь мужчина и взял бы меня, но однажды, когда мой отец был еще жив, мы с Майлсом Гаррисоном пошли вниз, на поля, и тут у меня в глазах вдруг потемнело, как раз в тот момент, когда я повернулась к нему, и я ничего не смогла сделать. Это был припадок. Майлс увидел, как я рухнула наземь. Думаю, он попытался просунуть мне что-то в рот, но когда я очнулась, рядом никого уже не было. В следующий раз, когда я отправилась в город, все зеваки с ухмылками пялились на меня, некоторые подбегали и заглядывали в лицо, пытаясь, правда, сделать это более или менее пристойно, но все они кривлялись, думая, что я грохнусь прямо перед ними, изойду пеной или наброшусь на них, а они даже не успеют вежливо пробормотать «извините» и унести ноги подальше. Когда я прибежала в тот день к Майлсу, он головы не повернул в мою сторону, и с тех пор ко мне не подходил ни один мужчина... Да, пятьдесят лет прошло, Майлс и я... мы вдвоем... Я никогда не перестаю думать об этом.

Теперь отца уже нет, матери тоже. Даже Листера Хоффмана и Майлса Гаррисона нет. Ушли и те парни, которые смеялись надо мной. Все они ушли, и только Мод пришла ко мне; мы сидим с ней вместе после ужина, и она говорит: «Если бы не ты, у меня теперь были бы внуки», — а я отвечаю: «У меня они могли быть еще раньше, чем у тебя, потому что ты никогда не любила мужчин»; она ведь только тиранила их своими разговорами о детях. В общем, это был весьма больной вопрос. «Это неправда, Лиззи, — говорила она. — Обычно мы с Гарри...», а я опять возражала: «Да нет же, вот у нас с Майлсом...» И мы обе вспоминали о своей молодости, о людях, обнимавших нас когда-то, но тут Мод обычно расстраивалась. Просто так она не могла

К оглавлению

==340

это оставить и бросала: «Это все ты виновата», — но я-то знаю наверняка, что люди устраивают свою жизнь так, как им хочется, а она всю жизнь хотела одного: чтобы никто и ничто не связывало ее и чтобы к ней не предъявляли никаких претензий. Она хотела остаться вместе со мной в этом доме, со мной, своей старой, иссохшей сестрицей, холодной и равнодушной, и уж если ей и хотелось есть, то по крайней мере все-таки немножко меньше, чем мне.

После этого мы обычно начинали плести всякую чушь: «Однажды шла я с одним парнем в Портленд... Как-то раз танцевала я всю ночь напролет, а он все пытался поцеловать меня там, ну, знаешь, у сгиба локтя...» Так мы пытались пересидеть зиму, но это удавалось редко, чаще всего нас донимал голод. Я не знаю почему, но всегда, независимо от того, сколь велики были наши запасы, мясо кончилось задолго до первых теплых деньков. Конечно, порой вставал вопрос жизни и смерти, однако наши собственные консервы нас совсем не привлекали, вот почему ничего не оставалось делать, как только сидеть в доме, мечтать на голодный желудок и думать, дотянем ли мы до весны; но тут наступала оттепель, и Мод, глядя на меня, говорила со вздохом: «Если бы у нас была возможность...» Вполне вероятно, что теперь она у нас появилась. Итак, мы нашли его в игровом домике. Конечно, на первый взгляд было довольно странно видеть его посреди одежд нашей матушки, да и вообще в этом домике, но тем не менее это было так. Перед нами лежал мальчик, а может и мужчина, и от него исходило нечто, будившее в нас добрые воспоминания; словно что-то многообещающее было начертано в его изголовье. Я, конечно, уже слишком стара и непривлекательна, но и я ни на минуту не переставала думать об этом, видеть его... Мне казалось, что это Майлс, я... все такие же молодые... Он, видимо, услышал нас, потому что мгновенно открыл глаза и почему-то нагнулся. Наверное, у него был припрятан нож. Но тут он увидел, что перед ним стоят две старые женщины, обутые в армейские ботинки, и признался: «Я убежал из морской пехоты, мне надо бы где-нибудь переночевать».

Мод ответила: «Не знаю, что тебе надо, но ты должен уйти отсюда»; и тут мы заметили, что он едва держится на ногах. Челка у него была такая же, как у обыкновенного мальчишки, и я сказала: «Мод, почему ты отказываешь ему в ночлеге?»

==341

Он был в грубой хлопчатобумажной рубашке и брюках. Но это была не униформа, ее-то я уж повидала. И он объяснил: «Случилось вот что. Я понял, что если начнется война, то мне придется стрелять в людей, а потом я сделал одну ошибку. Они избили меня, и поэтому я убежал». Он улыбнулся — открытый паренек. Я впилась взглядом в Мод, она — в меня и наконец проворчала: «Ладно, пойдемте в дом, поищем чего-нибудь поесть».

Он сказал, что его зовут Арнольд, но когда мы спросили фамилию, он ответил: «Неважно». В этот момент мы сидели на кухне, он жадно глотал овсяную кашу, заедая ее испеченным мною печеньем, и когда я взглянула на Мод, то заметила, что она с необычайным интересом следит за лучом солнца, падавшим ему на голову. Когда же мы объявили ему, как нас зовут, он пробормотал: «Какие вы милые», и я увидела, что Мод внезапно стала ощупывать лицо, а потом удалилась в свою комнату; и когда она вернулась, я заметила, что она нарумянила себе щеки. Он похвалил мое печенье и спросил, сама ли я чищу все это серебро, и я сказала «да» и еще сказала, что продукты приносит Мод, а я присматриваю за домом и готовлю еду. Тут она как раз вернулась и, увидев нас, стоящих друг против друга, сказала, обращаясь к Арнольду: «Думаю, тебе можно будет

скоро уйти».

«Не знаю, — пробормотал он. — Они, наверное, ищут

меня сейчас с собаками».

Нам это было уже не безразлично.

«Я ничего им не сделал плохого, просто я думаю иначе, чем они». И действительно, сначала мы обе подозревали, что он что-нибудь натворил, но Арнольд выглядел таким усталым и с ним было так приятно разговаривать... Тут он и попросил: «Мне бы только какое-нибудь местечко, чтобы спрятаться и переждать».

«Но ты же в любой момент можешь вернуться к себе

домой», — проговорила Мод.

«Они не хотят этого, — объяснил он. — Жестокие люди, не то, что вы».

Я подошла к ней: «Послушай, Мод. Если он останется здесь, ты ведь от этого не умрешь, правда? Да и жить будет все-таки веселее».

«Нам не хватит еды», — буркнула она.

«Но он же ненадолго. Кроме того, он поможет тебе по

хозяйству».

==342

Она вновь посмотрела на его голову и сказала так, будто все это было моей прихотью: «Если уж ты так хочешь, чтобы он остался, что ж, пусть остается».

Он сказал: «Я буду работать».

«Все в порядке, — вмешалась я. — Можешь оставаться тут, пока не поправишься».

Сердце мое сильно забилось. Мужчина, думала я. Мужчина. Как бы это объяснить? Он был здесь, рядом, и я сразу почувствовала себя молодой. Я посмотрела на Мод и увидела, как нечто похожее промелькнуло и в ее глазах, голод и надежда, и я подумала: «Теперь ты наш, Арнольд, ты наш. Мы накормили тебя и позаботимся о твоем отдыхе, а если ты захочешь отправиться в путешествие, то мы не будем возражать, но мы никогда тебя не отпустим».

«Только до тех пор, пока все не уляжется», — говорил тем временем он.

Мод радостно улыбнулась. Пока все уляжется...

Снег, должно быть, повалил в тот же день к вечеру, сразу, как только стемнело, потому что когда мы утром проснулись, то дом наш был уже засыпан. Я сказала: «Как хорошо, что ты принесла мясо, Мод», — а затем выглянула наружу — на улице все так же ревела буря, снег сыпал без остановки. Она подошла, посмотрела в окно и подтвердила: «М-да, ты была права».

А он все еще спал; он проспал целый день, и спустился вниз в сумерках, и все время клевал носом, расправляясь с приготовленной мною тушеной зайчатиной. Я повернулась к раковине, а когда оглянулась, то увидела, что и с зайцем, и с печеньем, да и вообще со всем уже покончено. Тут я слегка испугалась — пища исчезала с необычайной быстротой. Мод подошла ко мне и прошипела: «Смотри, он же все съел!» А я, взглянув на его загорелые руки и нежную шею, ответила: «Ничего, Мод, он молодой и сильный, скоро он сможет выйти на охоту». Когда мы вновь повернулись к нему, то увидели, что его уже нет — уничтожив добрых полпирога, он отправился спать.

На следующий день он проснулся рано. Мы сидели за кухонным столом, и я думала, как это все-таки здорово, когда в доме есть мужчина. Я смотрела на него и рисовала себе невесть что. Когда он поднялся и сказал: «Ну, я хочу поблагодарить вас за все, я должен заняться делом», — я возразила: «Нет», — а он повторил: «У меня масса дел, я слишком задержался у вас», — но я опять сказала: «Нет» —

==343

и подвела его к окну. Солнце уже светило вовсю, а снег лежал почти вровень с окном. Так бывало каждый год. Деревья были совсем заметенные и по форме напоминали сугробы, а снег так сверкал на солнце, что у меня поневоле вырвалось: «Красиво как, не правда ли?» — а он только пожал плечами и согласился: «Видно, придется подождать, пока он не сойдет хоть немного». Я тронула его за плечо. Я знала, что он подождет. Но я не хотела говорить ему, что снег начнет таять лишь весной, очень поздно; может быть, он это тоже понял, во всяком случае, он вдруг опечалился. И тогда я, чтобы утешить его, отдала ему серебряную отцовскую табакерку.

В конце концов ему пришлось делить время между мною и Мод, с которой они сражались в шахматы, и он так смешил ее, что она подарила ему свои жемчужные серьги и брошь, привезенную когда-то из Квебека. Я презентовала ему отцовскую алмазную булавку для галстука — уж очень он ею восхищался, а на Рождество мы преподнесли ему пару камней и папину трость с золотым набалдашником. Но на Новый год Мод внезапно заболела гриппом, и праздник мы провели вдвоем с Арнольдом. Я подогрела вино, а он подвесил к лампе несколько маминых украшений, это было очень красиво. Мы зажгли свечи и слушали радио, празднование Нового года на Таймс-сквер, в танцзалах, разных увеселительных заведениях. Я хотела налить еще бокал вина и тут почувствовала его руку на своей... На следующий день я подарила ему папино пальто, подбитое мехом.

Я думаю, Мод подозревала, что между нами что-то произошло. Когда я принесла ей бульон, она испытывала одновременно и неловкость, и оскорбленность. Она спросила: «Где ты была во время завтрака?» — «Мод, — ответила я, — сегодня же Новый год. Хоть разок-то могу я поспать, сколько мне хочется». Она быстро и злобно пробормотала: «Ты была с ним». Тут я решила, что если она так думает, то и пусть. Я притворно зевнула и сказала: «Мы же должны были послушать, как люди справляют Новый год, или нет?!» Через два дня Мод уже поправилась — мне никогда не приходилось видеть, чтобы больные так быстро вставали на ноги после гриппа. Наверное, она просто не вынесла, что мы вместе, а она не может проверить, что же мы делаем в ее отсутствие. Но вскоре слегла я, и тут-то мне стало понятно, как тяжело это — лежать и ничего не видеть. Тогда я звала Мод, я звала ее, и она приходила, а

==344

иногда и нет. И когда она смотрела на меня, то я ее спрашивала: «Мод, где вы были?», — а она ничего не отвечала и только хихикала. Все это время она готовила мясо — жаркое, отбивные, фрикасе, и как-то раз я сказал: «Мод, ты же все истратишь», — а она только улыбнулась и ответила: «Я хочу показать ему, кто есть кто на кухне, и он утверждает, что я готовлю лучше, чем ты». Очень скоро я поднялась с постели; я должна была это сделать, пусть и чувствовала себя отвратительно — голова кружилась и шатало из стороны в сторону. Мне надо было спуститься вниз — уж там я бы за ними приглядела. Исполнив, наконец, свою мечту, я сразу же приготовила жаркое из оленины, решив поставить все точки над «i», и после этого между Мод и мною началось настоящее соперничество, соперничество у плиты. Однажды я стояла со сковородкой, тут пришла она и стала отнимать ее, приговаривая: «Дай я приготовлю ему», — на что я ответила: «Ты дура, Мод, здесь готовлю я», — а она как зашипит: «Ты не права, Лиззи, он любит меня»; я оттолкнула ее и сказала: «Господи, что за глупости ты несешь. Он любит только меня, и я отдам ему свои аметисты». Несколько дней спустя, когда я их искала, мне послышалось, что в задней комнате кто-то ходит.

Я отправилась туда. Если они там, решила я, значит, они ничего не ответят. Дверь была заперта, и они не отвечали, даже когда я стала стучать. Вот почему назавтра я завела его к себе, мы закрылись и я рассказала ему все о каждой драгоценности из своей шкатулки, даже о самой дешевой, а в это время Мод металась у двери и хныкала, мы цыкнули на нее, а когда вышли оттуда, она спросила: «Ну ладно, Лиззи, а что вы там делали?», — а я хихикнула и промолчала.

Она проглотила это, но чуть позже, когда мы сидели за столом после обеда, вдруг грозно посмотрела на меня и объявила: «Знаешь ли, Арнольд, я не хочу сидеть рядом с Лиз. У нее иногда бывают припадки». Арнольд сделал вид, что ничего не произошло, но когда Мод улеглась спать, я решила спуститься вниз и посмотреть, все ли в порядке. Он по-прежнему сидел на кухне, строгая какую-то палочку, и, когда я попыталась дотронуться до него, резко отстранился.

Я сказала: «Не бойся меня». Он ответил: «Это не важно».

==345

12-1160

«Тогда что же случилось?»

«Не знаю, мисс Лиззи, я только думаю, что вы не верите мне».

«Да как же так, Арнольд, разве я не отдала тебе всего?» Он опечалился. «Не во всем вы мне, однако, верите», —

и вздохнул.

«Но я обязана тебе столь многим, Арнольд, ты прямо

омолодил меня».

Тут он улыбнулся: «Вы действительно выглядите моложе, мисс Лиззи. Все время, пока я тут, вы молодеете и

молодеете».

«Это все ты», — сказала я.

«Если вы позволите, то я действительно омоложу вас», —отозвался он.

«G \а., Арнольд, да!»

«Но я должен убедиться, что вы мне полностью доверяете», — сказал он.

«Да-да, Арнольд».

Поэтому я показала ему, где лежат все наши деньги. Но было уже за полночь, мы оба устали, он сказал: «Завтра», — и я отпустила его спать.

Не знаю, что разбудило нас обеих и почему мы выскочили в холл на рассвете; я толкнула Мод, и мы разом поднялись, точно два призрака, в своих ночных рубашках. Мы бросились вниз по лестнице: свет в кухне горел, шкатулка, в которой мы держали деньги, зияла пустотой, а из-под двери кладовки пробивался тонкий луч света. Помню, что я стояла, задумчиво оглядываясь по сторонам. Мяса не было. Мы с треском распахнули дверь. Он был там. Он сделал себе санки, работая над ними украдкой, должно быть, каждую ночь. Они были набиты вещами, нашими вещами, и он уже открыл входную дверь и проложил в снегу выход наружу и в тот миг завязывал самодельные зимние бахилы, сделанные из каких-то обрезков кожи. Через минуту он бы ушел.

Услышав наши шаги, он резко повернулся.

У меня в руках было ружье, Мод держала топор.

Он сказал: «Вы можете взять все свое барахло».

«Нас это не волнует, Арнольд», — ответили мы. Как мы могли ему объяснить, что вместе с ним уходит наша

молодость?

Он тупо смотрел на нас. «Вы можете взять все это, только дайте мне уйти».

«Ты же сказал, что любишь нас, Арнольд».

==346

Он стал ковырять ногой снег. «Неважно, что я говорил, дайте мне уйти отсюда».

И он уже собирался уйти, и тогда пришла очередь Мод с ее топором.

Потом мы заперли дверь и молча стояли, глядя друг на друга. Невозможно передать, что творилось в моей душе. Печаль и скорбь обуяли нас. Тут я сказала: «А еды-то у нас почти нет». — «Да, все кончилось, — ответила Мод. — До весны нам не дотянуть».

Я возразила: «Мы должны жить до весны».

Мод внимательно посмотрела на него. «Ты знаешь, что он сказал мне? Он сказал, что может омолодить меня».

«И меня тоже, — подхватила я. —У него в глазах было что-то такое... В общем, я ему поверила».

Глаза Мод засверкали, и она сказала: «А еды-то почти не осталось».

Я поняла, о чем она — он ведь собирался вернуть нам нашу молодость. Не знаю как, но он собирался снова сделать нас молодыми. И так будет. Это так же верно, как то, что у меня никогда не бывает припадков. Мод глядела на меня, выжидая, и минуту спустя я твердо ответила на ее взгляд и сказала: «Я знаю».

И мы съели его.

Печатается по изданию: Reed Kit. The Year's Best Horror Stones. Ed. byR. Davis. — N.Y„ 1971. — Ns 1. — P. 63-70.

«Готическая школа», о которой шла речь, сатанизм вдохновили истинных носителей и выразителей идеи метафизи

ческого ужаса, череду выдающихся художников, в начале которой стоит Эдгар По.

1-2-3-4-5-6-7-8-9-10-11-12-13-14-15-16-17-18-19-20-21-22-23-24-25-26-27-28-29-30-31-32-33-34-35-36-37-38-39-40-41-42-43-44-45-46-47-48-49-50-51-52-53-54-55-56-57-58-59-60-61-