Дональд Гудвин Открытие страха

Впервые страх открылся великому датскому мыслителю в 1844 году. О своем открытии Кьеркегор написал небольшую по объему книжечку, которую так и назвал — «О понятии страха». Переведенная на английский язык лишь сто лет спустя, она стала поистине классикой современного экзистенциализма.

Само собой разумеется, что страх существовал и до того момента, когда о нем поведал Кьеркегор, и действительно мы видим, что уже в сочинениях писателей древности встречаются описания состояний, вызванных страхом, тревогой. В произведениях Гиппократа перед нами предстают, по меньшей мере, два типа фобической личности. Первого из них охватывал ужас, когда он слышал звук флейты; второй же мужчина никак не мог пройти вдоль «даже самой мелкой канавы», хотя ему и не составляло труда «прогуляться» непосредственно по ней самой. Несколько столетий назад были также отмечены и признаки навязчивых состояний. В начале XVII века Ричард Флек-

==304

ноу описал «нерешительную личность, которая колеблется в своем выборе, подобно пустым весам, не обремененным тяжестью приговора, долженствующего склонить одну из чаш». В том же самом столетии Роберт Бёртон различил даже «патологический» страх и «нормальный». Об этом он сообщил в книге «Анатомия меланхолии». То, что Демосфен боялся сцены, было, по его мнению, нормальным. Но, с другой стороны, в боязни, которую испытывал Цезарь, находясь в темноте, он усматривал патологию.

И все-таки именно Кьеркегору приписывается первое описание страха как состояния неопределенного, расплывчатого беспокойства, отличного от обычного понимания страха тем, что хотя никакой очевидной опасности, казалось бы, и не существует, тем не менее она распространена повсюду и не дает спастись «ни в развлечениях, ни в повседневной суете, ни в работе, ни в игре, ни днем, ни ночью».

Кьеркегор был основателем экзистенциализма. Вот почему несколько слов об этом человеке и его философии должны стать неотъемлемой частью любой книги о страхе.

Кьеркегор родился в 1813 году в Дании в семье торговца шерстью. Его отец еще в молодые годы распрощался с Богом, и Серен впоследствии провел очень много времени в раздумьях, решая, последовать ли ему примеру отца или нет. Он видел жизнь как отношение, построенное по принципу «либо — либо» (так названа его самая известная книга) : либо вы верите в Христа и ведете благочестивую жизнь, либо вы отвергаете Его и живете в свое собственное удовольствие. Хотя в действительности это не важно, говорит Кьеркегор. Вы все равно будете чувствовать тревогу. Ибо она — неотъемлемая часть существования человека. В этом и заключается фундаментальный принцип экзистенциализма.

Вера в Бога, говорит далее Кьеркегор, предполагает некий «скачок». Никаких доказательств бытия Бога не было и нет, да и сам поиск доказательств антирелигиозен. Главное же то, что каждый человек обладает свободой выбирать. И именно эта свобода — при отсутствии гарантий правильного выбора — является источником тревоги.

Между собой экзистенциалисты делятся на две группы — на теистов и атеистов. Но справедливости ради надо заметить, что те, кто верит в Бога, видят мир практически точно так же, как и неверующие. И мир, независимо от

==305

выбора пути, по-прежнему остается довольно печальным местом. Паскаль, предшественник Кьеркегора, живший в XVII веке, описал существование человека точно так же, как это сделал бы любой экзистенциалист: «Если я рассматриваю короткий отрезок моей жизни, который проглочен вечностью, что ему предшествовала и последует за ним; если я рассматриваю ограниченное пространство, которое я занимаю, и то, что я вижу, погружается в безграничные бесконечности пространства, которых я не знаю и которые не знают меня, я ужасаюсь и удивляюсь, что я вижу себя здесь, а не там, так как нет никакой причины, почему я здесь, а не там, почему теперь, а не когда-нибудь. Кто меня создал здесь? По чьему приказу и под чьим руководством определены для меня именно это место и это время?

Видя слепоту и страдания человека, видя безмолвную Вселенную и человека, находящегося во мраке, предоставленного самому себе в этом уголке Вселенной, не знающего, кто поместил его сюда, для чего он здесь или что будет с ним, когда он умрет, неспособного к знаниям, — я начинаю бояться, подобно тому как если бы вас перенесли во время сна на ужасный пустынный остров, и вы просыпаетесь, не зная, где вы, и не имея никакой возможности этот остров покинуть. Вот потому-то я и изумляюсь, видя, что люди не впали в отчаяние, пребывая в столь ужасном положении».

Да, Кьеркегор был охвачен отчаянием, но происходило это вовсе не по причине того, что он находился в ужасном положении. Проистекало оно из его знания о добре и зле, а также из бремени личного выбора, которое нес на себе философ. Экзистенциалисты XX века, атеисты по убеждению, — наиболее известен Жан-Поль Сартр — избегали таких слов, как «добро» и «зло», но они также обращали внимание на ту внушающую страх ответственность, которая возникает при свободе выбора.

Для Сартра и его последователей жизнь не имеет ни смысла, ни цели, но вместе с тем индивиды могут «внушить» смысл своему существованию, прибегая к выбору, который утвердит их как личности. Первый и наиболее опасный вариант выбора состоит в следующем: а не совершить ли самоубийство. Поскольку последнее отвергается, то жизнь превращается в последовательную цепочку выборов... И это — выбор между добром и злом.

==306

Для экзистенциалиста XX века правильный выбор означает самоотверженно принятое решение действовать, как если бы жизнь имела цель или смысл. Соверши это, говорит Сартр, вступи в Сопротивление, пиши книгу, спеши на службу. Совершай даже тогда, когда ты, подобно Сизифу, знаешь, что все твои усилия напрасны. Награды на небесах не будет, да и на земле, вероятно, тоже.

Положение человечества, как оно виделось Сартру, абсурдно и трагично, но люди все-таки в силах достигнуть чистоты, величия и доблести. Человек может бросить вызов миру даже в случае неудачи.

Итак, все экзистенциалисты сходятся на том, что именно свобода выбора, а отнюдь не покоящийся на атеизме мир вызывает страх и тревогу. «Когда я вижу свои возможности, — писал Кьеркегор, — я испытываю тот страх, который есть головокружение от свободы. И свой выбор я делаю, будучи охвачен страхом и трепетом». Больше выбора — большее осознание выбора — больше тревоги. Особенно большую тревогу испытывают творческие натуры — это происходит от того, что акт творчества предполагает необычайно широкие возможности для выбора. Рядовые же натуры пытаются его избежать. Попав в трудную ситуацию, они говорят: «Это невозможно. Ничего нельзя сделать». Они пытаются раствориться в развлечениях, спорте, сексе, различных занятиях, пьянстве, во всем, в чем угодно, лишь бы избежать осознания свободы. Не случайно Кьеркегор говорил о XIX веке как об «эпохе трусливых», в которую «каждый делает все возможное, что путем различных увеселений и янычарской музыки, всякого рода шумных предприятий удерживать в стороне ненужные мыли, подобно тому как в лесах Америки они не подпускают к себе диких зверей при помощи факелов, пронзительных воплей и звуков цимбал...»

Однако все попытки избежать тревоги обречены на неудачу. Совершая это, писал он, человек тем самым теряет прекрасную возможность для формирования собственной личности, для становления ее. «Если бы человек был зверем или ангелом, то состояние тревоги было бы ему незнакомо. Но поскольку он и то и другое, то, стало быть, подобное состояние ему известно, и чем более тревога, тем значительнее человек». Кьеркегор считал тревогу «школой, которая приучает людей встречать смерть лицом к лицу и искренне воспринимать положение, в котором человек

==307

оказался... Когда кто-либо, пройдя школу возможностей, знает, и притом более основательно, нежели ребенок знает алфавит, что не может потребовать от жизни абсолютно ничего и что террор, уничтожение и гибель служат для каждого весьма серьезным препятствием, и когда он извлекает полезный урок по поводу того, что каждая тревога может в любой последующий момент перерасти в реальность... то он превозносит реальность».

Те же, кто отказываются таким образом превозносить реальность, не заслуживают сожаления. Выражая мнение экзистенциалистов, философ Вальтер Кауфманн писал: «Все человеческие алиби неприемлемы: за это не отвечают никакие боги, первородного греха не существует: никакой наследственности и никакого окружения, никакой расы, касты, отца или матери; никакого упорствующего в своих заблуждениях образования; никаких воспитательниц и учителей, ни даже порыва или предрасположенности, никаких комплексов или детских травм. Человек свободен. Однако его свобода не похожа на славную свободу эпохи Просвещения, это более не дар Божий. И вновь человек стоит один посреди Вселенной, в его силах распорядиться собственной судьбой и решить, остаться ли на низшей ступени либо достичь звезд».

Кьеркегор выбрал христианство. Сартр — атеизм. Но главным было то, что они сделали выбор. В этом — миссия экзистенциализма.

Экзистенциализм не является философией. Это, по словам Кауфмана, этикетка для обозначения нескольких чрезвычайно разнородных проявлений бунтарства против системы традиционной философии. Справедливости ради стоит отметить, что многие из ныне здравствующих экзистенциалистов отвергли подобного рода ярлык. Вот почему сбитый этим с толку посторонний человек, говорит Кауфманн, может поневоле прийти к выводу, что единственное, что есть у них общего, — так это явная антипатия друг к другу.

Экзистенциализм не предлагает ничего, что бы напомнило метафизическую систему или же какую-нибудь этическую доктрину. И можно со всей ответственностью заявить, что упомянутые три автора, чьи имена вы увидите в любой книге об экзистенциализме — Ясперс, Хайдеггер и Сартр, — сошлись, кажется, лишь на одном: человек свободен в выборе и эта свобода является источником тревоги.

==308

Вообще-то экзистенциализм — явление новое, появившееся после Второй мировой войны. Не случайно Бертран Рассел в своей фундаментальной истории философии, написанной им в 1945 году, ни словом не упоминает ни Кьеркегора, ни экзистенциализм. Кауфманн же определяет его как «вечную чувствительность, которую встречаешь в прошлом тут и там; но только лишь в недавние времена она оформилась в непрерывный протест и озабоченность».

Но почему столь мрачные идеи появились именно в данный период истории? Тому есть несколько причин. В западной цивилизации век Веры уступил в XVII и XVIII столетиях место Просвещению. Наступил век Разума. В эпоху средневековья религиозная вера, роль королевской власти и весь средневековый общественный порядок, как таковой, являлись гарантами жестко обусловленного поведения индивида. Сомнение — источник тревоги — было явлением чрезвычайно редким. Люди средневековья знали, кем они были и что их ожидает.

Перемещение акцента с веры на разум открыло дорогу сомнению, а следовательно, и тревоге. Интересно то, что поначалу вера в разум была столь же абсолютной, как и вера в Бога. Например, Спиноза считал, что хотя страх и неотделим от надежды, но обе эти слабости можно довольно легко преодолеть с помощью разума. Он верил в то, что состояния безмятежности можно достичь очень просто — надо только приказать нашим мыслям и образам. В свою очередь, Гегель создал трактаты, в которых доказывал, что нет ничего более разумного, чем существование Бога. Восемнадцатый век был эпохой великого оптимизма и веры в прогресс, когда люди считали, что наука, демократия и разум обязательно приведут ко все более возрастающему преуспеянию, здоровью, счастью.

Но в действительности этого не произошло. Да, конечно, европейцы и американцы XX века куда здоровее, нежели их средневековые предшественники. Но весьма проблематично, счастливее ли они. К тому же процветание захватило отнюдь не все районы земного шара. Индустриализация, урбанизация, материальные удобства, подвижность -— ничто не оказалось в состоянии обеспечить спокойную жизнь, жизнь без волнений и тревог.

К середине XIX века, уже во времена Кьеркегора, власть разума превратилась в объект ожесточенных нападок. Ста-

==309

рость, а не разум — вот общий лозунг Руссо и романтиков. Погребальный звон по разуму прозвучал во время Великой французской революции, когда соборы были превращены в храмы Разума. Вот как описывалось в одной из книг: «...за несколько дней до того, как Коммуна приказала закрыть все церкви города, в соборе Нотр-Дам состоялось грандиозное празднество в чесать Разума. Четверо граждан внесли туда какую-то молодую актрису, игравшую роль богини Разума. Одетая в белые одежды и закутанная в голубой плащ, накинутый на плечи, увенчанная красным колпаком свободы, она шла в сопровождении группы девочек, также одетых в белое и украшенных розами. Она восседала на увитом плющом кресле, а тем временем звучали речи и лилась музыка. Мимо проходили торжественным маршем солдаты, неся бюсты мучеников революции».

Все это происходило в тот момент, когда жестокая повальная резня превратила улицы Парижа в кровавые реки, Экзистенциализм же был восстанием против разума. «Разум — это блудница, — говорит Кьеркегор, — которую легко можно купить». Вера в разум пошла путем религиозной веры. Но когда человек теряет веру в религию и разум, то во что он может верить? Ни во что, отвечают экзистенциалисты. Неважно, что он когда-то во что-то там верил. У него же есть возможность выбирать и действовать! При этом он все равно будет беспокоиться, и очень сильно.

Интересно, что под влиянием экзистенциализма и последнего тезиса У. Оден написал в 1947 году поэтому «век тревоги». Кстати говоря, именно с тех пор это словосочетание вошло в наш словарь. По его мнению, век тревоги обязан своему появлению следующим причинам. Потеря религиозной веры, упадок морали, кризис семейной и общественной жизни, разочарование в науке, чрезмерный индивидуализм, материализм, секуляризация, индустриализация, урбанизация, угроза ядерного уничтожения — все это ведет нас к внутреннему хаосу, отчужденности, неуверенности в отношении общепринятых ценностей и норм поведения. Все это, по словам Одена, превращает нас в некое подобие перекати-поля, в существа, ни с кем и ни с чем не связанные.

Печатается по изданию: Goodwill Donald W. Anxiety. — N. Y„ Oxf„ 1986. — Chapt. Z. — P. 7-13.

К оглавлению

==310

Экзистенциализм раскрыл беззащитность человека перед ликом властных структур. Анонимные силы играют им, словно пешкой. В романе австрийского писателя Франца Кафки «Процесс» прокурист крупного банка Йозеф К. предстал перед неким неофициальным судом.

Поначалу подсудимому кажется, что все происходящее абсолютная чепуха и он сумеет выкрутиться. Но постепенно трясина процесса засасывает его. В конце концов двое в цилиндрах ведут его в заброшенную каменоломню и убивают, как собаку.

1-2-3-4-5-6-7-8-9-10-11-12-13-14-15-16-17-18-19-20-21-22-23-24-25-26-27-28-29-30-31-32-33-34-35-36-37-38-39-40-41-42-43-44-45-46-47-48-49-50-51-52-53-54-55-56-57-58-59-60-61-