Родд Джеймс Гравюра

Я хотел бы рассказать о таинственном происшествии, которое случилось с моим знакомым, музейным служащим. Для своего музея при одном из колледжей он приобретал предметы искусства. В среде коллег мистер Вильяме — так его звали — пользовался доверием. И, бесспорно, рассказанное им произведет впечатление на его собратьев-искусствоведов; хотя вряд ли им захочется испытать что-либо подобное.

Итак...

В обязанности мистера Вильямса не входила покупка старинных рукописей, за которыми охотились библиотекари музея. На него возложили заботы об обширной коллекции английских олеографий, гравюр, топографических карт, ибо даже в столь солидном собрании обнаруживались пробелы, и мистер Вильяме их заполнял, отыскивая нечто незаурядное, вроде той гравюры, о которой пойдет речь.

==295

Те, кто сколько-нибудь интересовались приобретением графических материалов, знают, что в Лондоне есть некий антиквар, чья помощь неоценима в подобных поисках. Это мистер Бритмэн. Он постоянно издает великолепные каталоги своего быстро меняющегося запаса гравюр, планов, карт, чертежей, рисунков домов и церквей.

В феврале в музей был прислан такой каталог, сопровожденный следующей запиской для мистера Вильямса: «Дорогой сэр, просим обратить внимание на № 978 прилагаемого каталога, который посылаем Вам.

В надежде на одобрение, искренне Ваш

У. Бритмэн».

Решительный росчерк пера не оставлял сомнений в том, что записка составлена весьма деловым человеком. Мистер Вильяме без труда нашел в присланном каталоге нужный номер. Под ним было напечатано следующее: «№ 978. Неизвестная, вызывающая интерес гравюра, выполненная в технике меццо-тинто.

Вид усадьбы начала XIX столетия. 16х16 дюймов. В черной рамке. Цена 2 фунта 2 шиллинга».

Мистер Вильяме разочарованно вздохнул — гравюра, судя по этому скромному описанию, увы, не казалась ему особенно интересной находкой. И цена высоковата. Но мистер Бритмэн, хорошо знающий запросы своих клиентов, не стал бы предлагать случайную вещь. «Что-то в ней все же, наверно, есть...» — подумал мистер Вильяме и тут же набросал открытку, прося прислать экземпляр № 978 вместе с некоторыми другими выбранными им в каталоге гравюрами и рисунками. Не чувствуя на сей раз того возбуждения и радостного ожидания, которые предшествуют важной для коллекционера находке, Вильяме занялся обычной работой.

Почтовый пакет — каков бы он ни был — приходит всегда на день позже, чем вы его ожидаете. И пакет мистера Бритмэна не стал в этом смысле исключением: его доставили дневной почтой в субботу, уже после того как мистер Вильяме ушел из музея. Однако пакет переслали на дом, чтобы Вильямсу не пришлось терять воскресенье. Дома он сможет спокойно рассмотреть присланное и вернуть в понедельник то, что не сочтет нужным купить.

==296

Единственный лист из пакета, невольно привлекший внимание моего знакомца, оказался довольно большим офортом в черной рамке, краткое описание которого имелось в каталоге.

Я не могу надеяться, что опишу его так детально, как увидел его мистер Вильяме. Подобные офорты можно встретить в гостиных старых провинциальных отелей или в коридорах деревенских усадеб. Это был довольно скучный рисунок, действительно, судя по технике — свету и тени, исполненный в манере меццо-тинто. Он изображал фасад дома с тремя рядами окон в рамках обычного, простого переплета. Вокруг окон — кладка нарочито грубо обработанного, «под гранит», камня. По обе стороны крыши, приподнятой небольшим портиком в центральной части фасада, высились декоративные шары.

«Что ж, — подумал Вильяме, — я, пожалуй, купил бы ее, если цена не превышала бы пяти шиллингов. Почему Бритмэн хочет за столь примитивный офорт две гинеи? Не могу понять. Ведь здесь нет даже фигур, которые оживляли бы композицию, дом, обычный дом — и все». «Не стоит этот экземпляр двух гиней!» — повторил Вильяме, когда к нему вечером заглянул профессор Вингс и хозяин рассказал гостю о присланной гравюре.

— Может быть, она и не стоит двух гиней, но, мне кажется, она и не столь уж плоха, — возразил Вингс, — и, сдается мне, тут есть фигуры, по крайне мере, одна...

— Покажите, — попросил Вильяме. — Да, правда... свет довольно удачно схвачен. А где вы увидели фигуру? Действительно, как я раньше не заметил! Впрочем, вполне мог и не заметить, ведь это даже не фигура, собственно, а голова человека под каким-то покрывалом, лицом обращенная к дому. И все же, — убежденно сказал Вильяме, — я не имею права тратить две гинеи музейных денег на приобретение гравюры с видом какого-то никому не известного дома.

Профессор Вингс вскоре ушел, но до самого обеда Вильяме продолжал рассматривать гравюру. В конце концов он заметил надпись на углу дома. Видимо, это и было скрытое художником название. Только надпись мало что дала мистеру Вильямсу, она плохо отпечаталась на листе, и четко обозначились лишь последние буквы.

«Если бы еще одна гласная была видна, можно было бы разобрать... — думал он. — Как жаль, что не делают справочников, где названия расположены по окончаниям...»

==297

Обедали в семь часов. Коллеги Вильямса, служащие музея, за общим столом перебрасывались обычными фразами — большей частью об игре в гольф. Еще час после обеда они провели в общей компании, а потом несколько сослуживцев на обратном пути зашли в коттедж, где жил Вильяме, — сыграть в винт и выкурить по сигаре.

Во время одной из пауз, которая возникла, как это бывает в разговоре, Вильяме взял со стола гравюру и, не взглянув на нее, протянул одному из гостей (не слывущему, впрочем, большим знатоком), сказав, от кого ее получил и об остальных подробностях, нам уже известных. Джентльмен небрежно взял гравюру, посмотрел и сказал с некоторым любопытством: — Действительно, неплохой офорт, мистер Вильяме. В нем есть что-то романтическое! Свет великолепно передан, как мне кажется... Фигура несколько гротескна и все же весьма выразительна!

— Не правда ли? — откликнулся Вильяме, который как раз в это время был занят бокалами гостей и не мог пересечь комнату, чтобы снова взглянуть на гравюру.

Было довольно поздно, когда все разошлись, и Вильяме сел написать несколько писем. Уже после полуночи он зажег свечу, чтобы отправиться в спальню, и потушил лампу в кабинете. В этот момент взгляд его упал на гравюру. Она лежала там, где ее оставил гость, последним ее рассматривавший. Вильямса будто обдало холодным ветром, и он чуть не уронил свечу на пол. Потом уверял, что если бы оказался в темноте, то упал бы в обморок. Но, так как свеча не погасла, он трясущейся рукой поставил ее на стол и заставил себя снова посмотреть на гравюру.

Все сомнения отпали. Непостижимо, но на гравюре, перед фасадом дома, на лужайке... появилась фигура. Еще в пять часов пополудни ее здесь не было! Мистер Вильяме вгляделся пристальнее в силуэт человека, закутанного в длинное черное одеяние с белым крестом на спине: было что-то жуткое, неестественное не только в таинственном его появлении, но и в том, что он не шел по лужайке, а, скрываясь, полз на четвереньках к дому...

Кто знает, что делать в подобных случаях? Известно только то, что сделал мистер Вильяме. Он осторожно взял гравюру за уголок, пронес через коридор в другую комнату и запер в ящик комода. Плотно закрыл за собой дверь. Лег в постель, но прежде записал все случившееся и под-

==298

писал этот «отчет» об изменениях на гравюре с тех пор, как она попала в его руки.

Заснул он довольно поздно, когда утешился тем, что еще один человек видел прошлым вечером тогда едва намечавшуюся фигуру. Если бы не это обстоятельство, мистер Вильяме заподозрил бы, что у него что-то неладно со зрением или с рассудком. К счастью, и глаза и голова его были в полном порядке, что и подтвердилось на следующее утро, когда он решил осмотреть гравюру не один, а при свидетеле.

Его сосед, мистер Нисбет, согласился позавтракать с ним, так как не был занят утром. Во время еды Вильяме не говорил о гравюре, разве что вскользь — есть, мол, занятное новое приобретение и он не прочь выслушать по поводу этой покупки мнение Нисбета. Общих тем для разговора у соседей было более чем достаточно, но чувствовалось, что мистер Вильяме рассеянно поддерживает беседу. О чем бы ни шла речь, мысленно он все возвращался к гравюре, лежащей в ящике комода. Утренняя трубка была наконец раскурена, и наступил момент, которого Вильяме так ждал. Он стремительно встал, вышел в другую комнату и вернулся в кабинет с гравюрой, не глядя на нее и держа лицевой стороной вниз.

— Ну вот, — сказал Вильяме, — я хочу, чтобы вы описали то, что видите. Если вас не затруднит, как можно подробнее. Потом я объясню, зачем мне это нужно.

— Хорошо, — согласился Нисбет. — Тут изображен дом, очевидно, английская усадьба... При лунном свете...

— При лунной свете? Вы уверены?

— Конечно. Луна, судя по всему, на ущербе, если вам хочется подробностей... на небе — облака.

— Продолжайте! «Я готов поклясться, — прибавил Вильяме про себя, — на гравюре не было луны, когда я впервые увидел ее».

— Что еще можно сказать... — продолжал Нисбет. — Дом имеет — один, два... три ряда окон — по пяти в каждом ряду, кроме нижнего, где вместо среднего окна портал и дверь. И...

— Но что вы скажете о фигуре? — перебил Вильяме с заметным волнением.

— Фигур тут совсем нет, — спокойно отвечал Нисбет.

— Как?! Нет фигуры на переднем плане?

—Нет.

==299

— Вы можете поклясться в этом?

— Конечно, могу. Но вот что еще...

—Что?!

— Одно из окон нижнего этажа, слева от двери, открыто.

— Непостижимо! Бог мой, он влез в окно! — обескураженно выпалил, к удивлению Нисбета, Вильяме и, зайдя за спину гостя, взглядом впился в гравюру. Как правильно сказал Нисбет, зловещая фигура исчезла и окно в доме было распахнуто...

Вильяме в крайнем замешательстве подошел к письменному столу, сделал запись о происшедших изменениях и попросил подписать ее Нисбета, что и было исполнено.

— Удивительно, более чем удивительно... — задумчиво протянул Нисбет.

— Думаю, мне нужно сделать две, нет, три вещи, — размышлял вслух Вильяме. — Надо расспросить джентльмена, который был у меня вчера в гостях и тоже видел гравюру. Затем надо сфотографировать ее; неизвестно, как изображение изменится дальше. И, наконец, надо выяснить — чей это дом.

— Я могу сделать снимок, — предложил Нисбет. — Похоже на то, что мы присутствуем при происходящей где-то трагедии. Вопрос только в том, произошло ли то, что показано на гравюре, или должно произойти? Да, крайне необходимо узнать, что это за дом. Думаю, вы правы, фигура проникла внутрь. И если я не ошибаюсь, в одной из комнат наверху должна случиться беда.

— Вот что, — продолжил мистер Вильяме, — по кажу ка я гравюру старому Грину, одному из старых служащих колледжа; он занимался недвижимостью, часто бывал в Эссексе, в Суссексе, в других графствах. Там могут быть подобные усадьбы, и, вполне возможно, он узнает дом.

— Вполне возможно, — подхватил Нисбет, — но давайте я ее сфотографирую, тем более Грина скоре всего сейчас нет дома. Я слышал, что по воскресеньям он ездит в Брайтон.

— Если хотите, фотографируйте, а я пойду к тому, кто видел гравюру вчера, и расспрошу его. Пока меня не будет, последите за ней. Я начинаю думать, что две гинеи не столь уж непомерная за нее цена, — с этими не лишенными иронии словами мистер Вильяме оставил Нисбета. Вскоре он вернулся со свидетельством, написанным его знако-

К оглавлению

==300

мым, который подтверждал, что фигура была видна совершенно ясно на краю рисунка, а не шла через лужайку перед домом.

— Что ж теперь, — спросил Нисбет, — наблюдать за ней весь день?

— Нет смысла, — ответил Вильяме. — Существо находится в доме — окно ведь еще распахнуто. Вряд ли рисунок изменится в дневное время. Лучше нам прогуляться, рассеяться и прийти к чаю.

Когда они вернулись с прогулки, дверь оказалась открытой. Ожидая чего угодно, Вильяме и Нисбет вошли в холл, и только тут хозяин вспомнил, что по воскресеньям слуга приходит за распоряжениями раньше, чем в будние дни. Однако их ждал сюрприз. Гравюра находилась не там, где они ее оставили, а стояла, прислоненная к стопке книг на столе, и перед ней, на кресле, — слуга Вильямса, который уставился на офорт с нескрываемым ужасом, фильхер был слуга с отличной репутацией и без причины не нарушил бы этикета — не уселся в хозяйское кресло. Он вздрогнул, когда Вильяме и Нисбет вошли в комнату, встал с заметным усилием и произнес: — Прошу прощения, сэр, что позволил себе такую вольность!..

— Пустяки, Роберт! — перебил мистер Вильяме. — Я как раз хотел спросить вас — что вы думаете об этой работе?

— Сэр... Я, конечно, не могу не уважать ваших вкусов, но что до меня — это не та картина, которую я повесил бы у себя дома, на глазах у моей маленькой дочери.

— Почему же, Роберт?

— Помню, бедная девочка однажды увидела Библию с иллюстрациями, даже вполовину не столь страшными, как эта, и мы с женой не могли оставить крошку одну, дежурили у ее постели четыре ночи, так она кричала во сне от страха, ей мерещились чудовища. Но если бы она увидела этот убегающий скелет, с ней случился бы настоящий нервный припадок. Даже на меня эта картина так действует! Лучше спрячьте ее подальше, мой вам совет, сэр. Вы что-нибудь желаете вечером, сэр? Благодарю вас, сэр, — и с этими словами слуга покинул Вильямса и Нисбета.

Джентльмены склонились над гравюрой. Дом стоял как и раньше, по-иному освещенный бледной луною, что плыла средь густых облаков. Окно, которое раньше было открыто, теперь закрылось! А фигура — опять на лужайке.

==301

На сей раз она не ползет к дому, напротив, выпрямившись во весь рост, торопливо, большими шагами она удаляется от дома. Луна освещает жуткий силуэт. Черный капюшон, нависший рваными лохмотьями, не может скрыть белеющего в лунном свете черепа с несколькими свалявшимися прядями мертвых волос.

Этого было довольно, чтобы оцепенеть от страха, но мало того — голова мертвеца склонилась к ноше на его руках, сверток был виден смутно, но в нем все же угадывался... младенец. Живой или мертвый — трудно сказать. Ноги еще можно было разглядеть, они казались ужасно тонкими.

До глубокого вечера друзья, совершенно подавленные, сидели, молча уставясь на гравюру. Она пока не изменялась. Сидеть бесконечно перед любой картиной невозможно, тем более перед такой. Обычные обязанности оторвали Вильямса и Нисбета от созерцания, когда же они снова сошлись у гравюры, та была на прежнем месте, но зловещая фигура исчезла и дом был спокоен под лучами лунного света.

Ничего не оставалось, как провести вечер над географическими справочниками и путеводителями. Вильяме оказался наиболее удачливым — в путеводителе Муррея по Эссексу он нашел следующее: «16 ^1 /^ миль. Аннинглей. Церковь эпохи норманнов, перестроена в прошлом столетии. В ней — могилы семьи фрэнсис, чья усадьба, Аннинглейхолл, внушительная постройка времен королевы Анны, расположена за кладбищем, в парке, занимающем 80 акров. Род Фрэнсисов ныне не существует. Последний носитель этого имени таинственно исчез в детстве. Отец его, мистер Артур Фрэнсис, известен как талантливый гравер-любитель. После исчезновения малолетнего сына он жил в полном уединении и был найден мертвым в своем кабинете в день третьей годовщины несчастья. Перед смертью он закончил гравюру (в технике меццо-тинто), на которой изобразил собственный дом. Оттиски представляют значительную ценность».

Похоже, происхождение гравюры удалось выяснить. И действительно, когда из Брайтона вернулся мистер Грин,

==302

знаток старых английских усадеб, он подтвердил — да, на гравюре не что иное, как Аннинглейхолл.

— Вы слышали что-нибудь об этом поместье, мистер Грин? — спросил Вильяме.

— Помню, рассказывали, что Фраэнсис преследовал молодчиков, занимавшихся браконьерством. Как только заподозрит кого-нибудь — сразу выдворяет из имения. Так он избавился постепенно от всех, кроме одного. В те времена сквайры позволяли себе то, о чем сейчас не могут и помыслить. Итак, последний браконьер был, как и Фрэнсис, отпрыском старинного рода. Я знаю даже, что его предки некогда, прежде чем обеднели, владели Аннинглейхоллом до Фрэнсисов. Полагаю, этот молодчик тоже мог похвастаться старинными надгробиями в церкви Аннинглея, на которых было начертано его родовое имя.

Фрэнсис никак не мог уличить своего предшественника в браконьерстве, пока однажды ночью сторожа не поймали его в лесу близ поместья. Я бы мог даже показать вам место, где это случилось: оно по соседству с землями, которые принадлежали когда-то моему дядюшке. И можете себе представить... Гауди... — так и знал, что вспомню его имя! — сопротивлялся, когда его брали, и пристрелил одного из сторожей. Это обстоятельство оказалось на руку Фрэнсису — по приговору суда присяжных Гауди был повешен. Я видел его могилу на кладбище, к северу от церковной ограды — там он похоронен. Вы слышали, должно быть, об обычае тех мест: кто повешен или покончил с собой, того хоронят к северу от церкви. Гауди — последний в роду. У него не было ни друзей, ни родных. Что же касается того, джентльмены, что вы рассказали мне об этой жуткой фигуре, я думаю... Не знаю, поверите ли вы, что Гауди и в смерти затаил жажду мщения. Он задумал унести в свою могилу маленького сына Артура Фрэнсиса, чтобы положить конец и его роду, чтобы Аннинглейхолл не достался никому! Согласитесь, что такой ход событий столь же невероятен, как и происшествие с гравюрой.

Мертвый Гауди умудрился совершить свое черное дело. Я уверен, в его глубокой могиле большой скелет до сих пор сжимает в своих объятиях маленький детский скелетик. И раскрытый рот скелета, ощерившись крупными зубами, там, в гробу, все еще взывает о мести...

Страшно думать об этом. Плесните мне немного виски, Вильяме...

==303

Остается добавить, что гравюра находится теперь в музее Эшли. Там ее проверяли, чтобы выяснить, не использованы ли при гравировке симпатические краски. Изображение, нанесенное симпатическим способом, может исчезать и появляться. Но исследования никаких результатов не дали. И продавший Вильямсу гравюру антиквар, мистер Бритмэн, ничего не знает о ней кроме того, что она необычна.

Печатается по изданию : James R. Ghost Stories of an Antiquary. — L., 1937.

Классиком в раскрытии это переживание не что иное, феноменологии страха справед- как раскрытие в человеке неливо считается датский фило- бытия его бытия. соф Серен Кьеркегор. Для него

1-2-3-4-5-6-7-8-9-10-11-12-13-14-15-16-17-18-19-20-21-22-23-24-25-26-27-28-29-30-31-32-33-34-35-36-37-38-39-40-41-42-43-44-45-46-47-48-49-50-51-52-53-54-55-56-57-58-59-60-61-