Блез Паскаль

«Есть тольро один позор ничего не чувствовать...»

Не нужно иметь особо возвышенную душу, чтобы понять, что не может быть подлинного и длительного удовлетворения, что все наши радости есть лишь суета, что все наши страсти не имеют конца и что только смерть, которая угрожает нам каждую секунду, ставит нас неизбежно перед ужасной необходимостью — погаснуть и быть несчастным вовеки.

==289

10-1160

Нет ничего более действительного, чем это, и ничего более страшного. Мы можем представлять себя настолько смелыми, насколько мы хотим: но таков конец, который завершает и самую прекрасную жизнь на земле. Подумай об этом и скажи, не является ли несомненным, что в этой жизни нет иного блага, кроме надежды на другую жизнь, и что только в той степени можно быть счастливым, в какой приближаешься к этой надежде.

Я не знаю ни того, кто меня создал, ни того, что есть этот мир, ни того, что есть я сам. Я в страшном невежестве, незнании всех вещей; я не знаю, что есть моя жизнь, что есть мои чувства, что есть моя душа — сама часть меня, которая думает то, что я говорю, которая размышляет обо всем и о себе самой и познает себя не лучше, чем все остальное.

Я вижу эти страшные пространства Вселенной, охватывающие меня, и я вижу себя связанным в одном углу этой неизмеримой бесконечности и не знаю, почему я именно в этом месте, а не в другом и почему тот отрезок времени, который называется жизнью, привязан именно к этой, а не к другой точке вечности, которая мне предшествовала и которая будет после меня. Я вижу кругом только бесконечности, которые меня охватывают, я как тень, которая длится одно мгновение и не возвращается...

Все, что я знаю, сводится к положению, что я должен скоро умереть, но что я знаю меньше всего, есть сама эта смерть, которой я не могу избежать. Как я не знаю, откуда я пришел, так не знаю и того, куда иду; я знаю лишь, что, покидая этот мир навсегда, попадаю или в ничто, или в руки Бога, не ведая, куда именно. Таково мое состояние, полное бессилия и неуверенности. Из всего этого я не заключаю, что все дни моей жизни могу проводить без мыслей об исследовании своей дальнейшей судьбы. Нет ничего важнее для человека, чем его состояние, нет ничего страшнее, чем вечность, поэтому неестественно, что есть люди, для которых потеря их бытия и опасность вечных страданий безразличны. Время нашей жизни длится одно мгновение, а состояние смерти вечно.

Есть только один позор — ничего не чувствовать. Через ничто проявляется слабость духа больше, чем когда познают, как беден человек без Бога. Нет ничего трусливей, чем играть в смелость перед Богом.

К оглавлению

==290

Для всей нашей жизни очень важно знать — смертна ли душа или бессмертна. Последний акт всегда кровавый, как бы ни была прекрасна комедия жизни во всех других частях: бросают землю на голову, и навсегда конец.

Если я рассматриваю короткий отрезок моей жизни, который проглочен вечностью, что ему предшествовала и последует за ним; если я рассматриваю ограниченное пространство, которое я занимаю, и то, что я вижу, погружается в безграничные бесконечности пространства, которых я не знаю и которые не знают меня, я ужасаюсь и удивляюсь, что я вижу себя здесь, а не там, так как нет никакой причины, почему я здесь, а не там, почему теперь, а не когда-нибудь. Кто меня создал здесь? По чьему приказу и под чьим руководством определены для меня именно это место и это время?

Есть три вида людей: одни служат Богу после того, как они его нашли: другие стараются найти его, ибо еще не сделали этого; третьи живут без поисков Бога. Первые разумны и счастливы; последние сошли с ума и несчастны; в середине — несчастные и разумные. Без сомнения, нет блага без познания Бога, и человек счастлив в той мере, в какой приближается к нему, так как высшее счастье — уверенно познавать Бога; и человек несчастен в той мере, в какой удаляется от Бога. Ведь это несчастье — быть в сомнении, но обязанностью человека является искать в сомнении. Тот, кто сомневается и не ищет, тот одновременно и не прав, и несчастен.

Разве это мужество, если умирающий человек в своей слабости и смертельной агонии упорствует перед всемогущим и вечным Богом?

Можно познавать, что Бог есть, не зная, что он есть из себя. Мы познаем, таким образом, существование и природу конечных вещей, ведь мы сами конечны и находимся в пространстве, как нечто конечное. Мы познаем существование бесконечного, но ничего не знаем о его природе, ибо оно находится в пространстве, как и мы, но не имеет границ, в отличие от нас. Но мы не познаем ни существования, ни природы Бога; он не находится в пространстве и не имеет границ. Таким образом, мы не способны познать ни то, что он есть из себя, ни то, что он есть для нас.

Перед всемогущим величием природы, гор, морей, бесконечности звездной ночи к человеку приходит ощуще-

==291

ю-

ние подавленности. Вечное молчание бесконечных миров ужасает меня. Я вижу эти страшные пространства Вселенной, которые меня охватывают... Я вижу вокруг только бесконечности, которые меня проглатывают, как атом. Человек находится между двух бесконечностей — бесконечно большим и бесконечно малым — ив него проникают они обе: видимый мир, в котором мы живем, есть только маленькая тюремная камера, подвешенная между двумя пропастями — бесконечностью и ничто.

Только мысль делает человека великим. Человек познает, что он нищ: он нищ, ибо он есть, но он велик, ибо познает это. Не в пространстве могу я найти свое достоинство, а в порядке моего мышления. Я не стал бы могущественнее, если бы обладал странами. В пространстве Вселенная охватывает и проглатывает меня, как маленькую точку, — в мышлении я охватываю ее.

Человек — только тростник, слабейший в природе, но тростник думающий... Все наше достоинство состоит в мышлении. Именно из него наша гордость, а не из времени и пространства, которые мы не можем собой заполнить. Так потрудимся же думать хорошо — в этом принцип морали. Я могу себе представить человека без рук, ног и головы (ведь только опыт учит нас, что голова необходимее, чем ноги). Но я не могу представить человека без мышления: он был бы в таком случае камнем или диким животным.

Внутренняя борьба разума против страсти делит людей на два класса: одни отказались от страстей и хотят стать богами; другие отказались от разума и хотят стать животными. Но ни те, ни другие не могут достичь этого: разум всегда присутствует и обвиняет ничтожество и несправедливость страстей, и страсти живы в тех, которые хотели бы от них отказаться.

Когда я размышлял о причинах всех наших несчастий, я открыл, что среди них есть решающая — она лежит в естественном несчастье нашего слабого и смертного существования, которое настолько жалко, что не может нас утешить. Течение времени открывает перед человеком неизбежность временности всего существующего.

Мы не задерживаемся в настоящем. Мы предвосхищаем будущее, — ведь оно так медленно наступает, — чтобы ускорить его приход; и мы кличем прошедшее, чтобы задержать его уход, — ведь оно так стремительно исчезает.

==292

Мы в настоящем, которое нас тяготит. Мы скрываем его от нашего взора, если оно нас мучает; а если оно желанно, мы омрачены видом его исчезновения. Мы пытаемся сделать настоящее сносным с помощью будущего и думаем о том, как подчинить то, что не в нашей власти...

Мы всегда заняты прошедшим или будущим. Мы почти никогда не думаем о настоящем... Настоящее никогда не является целью: прошедшее и настоящее — наши средства, лишь будущее — цель. Так, мы не столько живем, сколько надеемся жить, и поскольку мы всегда в готовности быть счастливыми, мы никогда таковыми не являемся. Мы желаем истины, а находим в себе только неопределенность, мы ищем счастье, а находим несчастье и смерть.

Если человек создан не для Бога, то почему же он только в Боге счастлив? Человек недостоин Бога, но он способен стать достойным его. Человек должен любить себя, ведь он обладает природой, способной к добру; но он не должен любить в себе ничтожество. Он должен себя ненавидеть, он должен себя любить: в нем есть способность познать истину и быть счастливым; но он не обладает истиной устойчивой и достаточной.

Чтобы сделать человека счастливым, нужно ему показать, что есть Бог, что мы обязаны его любить, что наша действительная духовность состоит в том, чтобы быть в нем, и все наше несчастье — быть разделенным с ним. Мы полны темноты, мешающей нам познать его...

Как ничто, так и Вселенная могут быть схвачены лишь нашей бесконечной силой познания, и тот, кто понял последние принципы вещей, мог бы достичь познания бесконечного. Эти экстремумы — бесконечно большое и бесконечно малое — касаются друг друга и объединяются тем, что они находят друг друга в Боге и только в Боге.

Печатается по изданию: Pascal В. Oeuvres. V. 1—14. — Paris, 1904-1914; V. 8, 9. — Paris, 1908.

Итак, мы видим — многие философы и писатели пытались понять, что внушает нам страх. Лукрецкий, стоики, Паскаль толкуют о том, что существует на свете множество причин, из

за которых наше сердце немеет от ужаса. Но вот в XIX веке происходит радикальнейший поворот. Теперь мыслители обращаются к самому ужасу, к этому переживаю, стремясь

==293

разгадать, что это за удивительное чувство. Как оно посещает человека? Каковы его оттенки? Какое место занимает страх внутри всей человеческой субъективности?

Первые замечания, связанные с современным пониманием страха, мы находим у Гегеля. Речь идет о знаменитом фраг

менте из «феноменологии духа», где философ показывает диалектику господина и раба. Господин победил раба и полагает, что может господствовать над ним. Однако, по Гегелю, будущее принадлежит рабу, ибо он в противоположность господину познал страх.

1-2-3-4-5-6-7-8-9-10-11-12-13-14-15-16-17-18-19-20-21-22-23-24-25-26-27-28-29-30-31-32-33-34-35-36-37-38-39-40-41-42-43-44-45-46-47-48-49-50-51-52-53-54-55-56-57-58-59-60-61-