Данте Алигьери Божественная комедия. Ад. Песнь одиннадцатая

Мы подошли к окраине обвала, Где груда скал под нашею пятой Еще страшней пучину открывала.

И тут от вони едкой и густой, Навстречу нам из пропасти валившей, Мой вождь и я укрылись за плитой

Большой гробницы, с надписью, гласившей: «Здесь папа Анастасий заточен, Вослед фотину правый путь забывший».

«Не торопись ступать на этот склон, Чтоб к запаху привыкло обонянье; Потом мешать уже не будет он».

Так спутник мой. «Заполни ожиданье, Чтоб не пропало время», — я сказал. И он в ответ: «То и мое желанье».

«Мой сын, посередине этих скал — Так начал он, — лежат, как три ступени, Три крута, меньше тех, что ты видал.

Во всех толпятся проклятые тени; Чтобы потом лишь посмотреть на них, Узнай их грех и образ их мучений.

В неправде, вредоносной для других, Цель всякой злобы, небу неугодной; Обман и сила — вот орудья злых.

==177

Обман, порок, лишь человеку сродный, Гнусней Творцу; он заполняет дно И пыткою казнится безысходной.

Насилье в первый круг заключено, Который на три пояса дробится, Затем что видом тройственно оно.

Творцу, себе и ближнему чинится Насилье, им самим и их вещам, Как ты, внимая, можешь убедиться.

Насилье ближний терпит или сам, Чрез смерть и раны, или подвергаясь •Пожарам, притесненьям, грабежам.

Убийцы те, кто ранит, озлобляясь, Громилы и разбойники идут

Во внешний пояс, в нем распределяясь.

Иные сами смерть себе несут И своему добру; зато так больно Себя же в среднем поясе клянут

Те, кто ваш мир отринул своевольно, Кто возлюбил игру и мотовство

И плакал там, где мог бы жить привольно.

Насильем оскорбляют божество, Хуля его и сердцем отрицая, Презрев любовь Творца и естество.

За это пояс, вьющийся вдоль края, Клеймит огнем Каорсу и Содом И тех, кто ропщет, бога отвергая.

Обман, который всем сердцам знаком, Приносит вред и тем, кто доверяет, И тем, кто не доверился ни в чем.

Последний способ связь любви ломает, Но только лишь естественную связь; И казнь второго круга тех терзает, Кто лицемерит, льстит, берет таясь, Волшбу, подлог, торг должностью церковной, Мздоимцев, сведен и другую грязь.

==178

А первый способ, разрушая кровный Союз любви, вдобавок не щадит Союз доверья, высший и духовный; И самый малый круг, в котором Дит Воздвиг престол и где ядро вселенной, Предавшего навеки поглотит».

И я: «Учитель, в речи совершенной

Ты образ бездны предо мной явил

И рассказал, кто в ней томится пленный.

Но молви: те, кого объемлет ил, И хлещет дождь, и мечет вихрь ненастный, И те, что спорят из последних сил, Зачем они не в этот город красный Заключены, когда из проклял бог? А если нет, зачем они несчастны?»

И он сказал на это: «Как ты мог Так отступить от здравого сужденья? И где твой ум блуждает без дорог?

Ужели ты не помнишь изреченья

Из Этики, что пагубней всего

Три ненавистных небесам влеченья: Несдержность, злоба, буйное скотство?

И что несдержность — меньший грех пред богом

И он не так карает за него?

Обдумав это в размышленьи строгом И вспомнив тех, чье место вне стены И кто наказан за ее порогом, Поймешь, зачем они отделены От этих злых и почему их муки Божественным судом облегчены».

«О свет, которым зорок близорукий, Ты учишь так, что я готов любить Неведенье не менее науки.

Вернись, — сказал я, — чтобы разъяснить, В чем ростовщик чернит своим пороком Любовь Творца; распутай эту нить».

==179

И он: «Для тех, кто дорожит уроком, Не раз философ повторил слова, Что естеству являются истоком

Премудрость и искусство божества. И в Физике прочтешь, и не в исходе, А только лишь перелистав едва: Искусство смертных следует природе, Как ученик ее, за пядью пядь; Оно есть божий внук, в известном роде.

Им и природой, как ты должен знать Из книги Бытия, господне слово Велело людям жить и процветать.

А ростовщик, сойдя с пути благого, И самою природой пренебрег, И спутником ее, ища другого.

Но нам пора; прошел немалый срок; Блеснули Рыбы над чертой востока, И Воз уже совсем над Кавром лег, А к спуску нам идти еще далеко».

Печатается по изданию: Европейский эпос античности и средних веков. — М., 1984. — С. 614—617.

В Новое время в европейском сознании смерть неожиданно обретает романтическую окраску. Шопенгауэр писал: когда перед Данте возникла задача изобразить небеса и их блаженство, то он оказался в неодолимом затруднении именно потому, что наш мир не дает материала ни для чего подобного. Смерть — неизбежный итог земного бытия. Это означает, что на смерть надо смотреть как на главную цель. Ее тень неизбежно лежит на человеческой жизни. Итак, ожидание смерти, ее предчувствие, ее возвещение —

вот на что способен разумный человек в отличие от животного. Только человеческая воля может отречься от жизни, отвернуться от нее. Такой поэтизации смерти не было ни в одной культуре. Ни один народ не считал смерть благом и не стремился перечеркнуть жизнь. Даже сторонники Будды не отвергали ценности жизни, полной превратностей и злоключений.

Огромное внимание уделили смерти основатели и сторонники психоанализа — Зигмунд Фрейд, Карл Юнг, Эрих Фромм.

К оглавлению

==180

Так, Фрейд пришел к выводу, что в человеке проявляется два основных влечения: тяга к жизни, более или менее идентичная сексуальному влечению, и инстинкт смерти, имеющий целью уничтожение жизни. Он Предположил, что инстинкт смерти, сплавленный с сексуальной энергией, может быть направлен против самого субъекта либо против объектов вне его. При этом он полагал, что инстинкт смерти биологически

заложен во всех живых организмах и, следовательно, является необходимой и неустранимой составляющей жизни вообще.

Психоанализ дал мощный импульс народной фантазии, которая населяла мир вурдалаками, упырями, оборотнями. Романтизация смерти нашла отражение в создании кошмаров, героями которых явились пришельцы с того света.

1-2-3-4-5-6-7-8-9-10-11-12-13-14-15-16-17-18-19-20-21-22-23-24-25-26-27-28-29-30-31-32-33-34-35-36-37-38-39-40-41-42-43-44-45-46-47-48-49-50-51-52-53-54-55-56-57-58-59-60-61-