Рональд Бонан О переселении душ

Подход, который будет развит в этой работе, в известной мере можно назвать психологическим. Однако вовсе не потому, что речь пойдет о классических темах страха, о том, что психологически ощущает человек перед лицом смерти. Мы предлагаем через понятие «переселение душ» (метемпсихоз) рассматривать то, что можно назвать фундаментальной психологией, своеобразной метафизикой, которая позволяет проникнуть в проблемы бытия и космоса. Тут обнаруживаются различные эсхатологические верования, которые выработаны человечеством в связи с неотвратимостью смерти.

Однако мы не предлагаем сравнительного исследования различных эсхатологических систем, которые основаны на идее переселения душ. Такой замысел отпугнул бы своей громоздкостью самых упорных исследователей. Попробуем изложить «общие места» из доктрин реинкарнации, чтобы извлечь из них самое существенное. Наша цель — скорее поиск археологического порядка, в том смысле, который вкладывал в этот термин М. Фуко, то есть по-

==152

пытки представить ключевые принципы и структуры систем мышления. Такая попытка диктуется желанием осветить для каждого принципа его достаточное основание.

Речь здесь не идет об отбрасывании или принятии на вооружение данных реинкарнации, а лишь о том, чтобы глубже разобраться в самом феномене. Мы исходим из постулата, что концепции восточной философии знакомы западному читателю примерно в той же мере, что и концепции греческой философской традиции. Мы вместе с тем сознаем, что идея переселения души может произвести «переворот» в воззрениях некоторых людей. Напомним все же, что эти сюжеты не чужды европейскому мышлению, например Платону. Это помогает нам преодолевать несчастное сознание такого читателя, который не знает санскрита.

Доктрина реинкарнации

Прежде всего, термины «реинкарнация» и «метемпсихоз» не синонимы. Реинкарнация указывает на переход души из одного тела в другое, предполагая тем самым, что душа воплощена (инкарнирована) и что она, таким образом, находится в отведенном ей месте. Метемпсихоз указывает скорее на движение души от одного тела к другому. Тем самым оба понятия неразделимы и прекрасно дополняют друг друга, последовательно указывая на поиск телесного воплощения и на его завершение.

Эта взаимодополняемость покоя и динамики определяет своеобразную парадигму в той мере, в какой мы открываем для себя рассматриваемую доктрину, излагаемую с двух точек зрения, что обнаруживает первую трудность для синтеза. В действительности статическое описание определяется как этика (так как речь идет об описании последствий инкарнации души, предназначенной повторять операцию воплощения бесконечно); наоборот, динамическое описание предстает скорее эсхатологическим (в той мере, в какой душа вовлечена в свои вне-телесные циклы).

Эта трудность толкает поверхностного читателя на разыскивание противоречий в доктринах реинкарнации, в то время как чаще всего речь идет о различных версиях одной и той же концепции. Поэтому как в динамической версии, так и в версии статической важно принять фундаментальный постулат, представленный как очевидность

==153

индуизмом и буддизмом: «Сознание есть энергия, отличная от материи, из которой соткано физическое тело; сознание — выше материи».

Мы можем принять этот постулат без лишних дискуссий. Стоит ли оспаривать идею духовной энергии? Разумеется, стоит, ибо без нее не придется говорить о метемпсихозе. Было бы противоречивым соглашаться с дискурсом о реинкарнации, не принимая заранее дуалистический принцип независимости души.

Этот принцип, как напоминают нам многие "историки западной мысли, представлен в западной традиции у греков (Сократ, Пифагор, Платон); он содержится в иудаизме (Каббала,- Книга Сияния), в христианстве (у Оригена), у суфиев в исламе, затем в средних веках у Джордано Бруно, приговоренного к смерти, о чем мало кто знает, за свои реинкарнационистские идеи. Ближе к нам эта тема широко представлена у Гете, у английских поэтов, затем у Джойса, Юнга, Гогена... В общем, она проходит через века, в различных религиозных, философских или культурных течениях.

Конечно, самый поверхностный анализ достаточен, чтобы показать огромные расхождения между различными «школами»: нам достаточно указать на разницу в мышлении Пифагора и Гете. Но за этими неизгладимыми различиями можно обнаружить единство верования, как раз то единство, которое глубинно объединяет Эмпедокла и Шопенгауэра.

Это единство осуществляется вокруг определенного числа «догм», которые составляют корпус реинкарнационистских доктрин. Формулировку главных из этих доктрин мы заимствуем у одного из самых утонченных их знатоков — у аргентинского писателя и философа Хорхе Луиса Борхеса.

Изложение доктрины

Первый фундаментальный принцип доктрины касается эсхатологического контекста: вера в переселение душ влечет за собой космологию бесконечных актов разрушения и периодических созидательных актов. Не вдаваясь в подробности этих изменений бытийного уровня, подчеркнем лишь отсутствие в этой метафизике идеи абсолютно-

==154

го начала. Мы вернемся еще к этому циклическому видению и к соответствующей логике.

Если теперь на какое-то время мы соглашаемся с этим процессом, то сможем уловить второй важный пункт доктрин возрождения: «Любая реинкарнация есть следствие предыдущей».

Однако этот тезис в определенной мере условен. В действительности причинность, которая связывает две последовательные инкарнации, может быть описана как в детерминистской, так и в волюнтаристской ментальное™. Одно течение излагает теорию так, будто выбор тела для предстоящего перевоплощения осуществляется автоматически и в соответствии с качеством предшествующей жизни. Беспорядочная жизнь, следовательно, предопределяет переселение души в тело животного. Именно того, чьи повадки в наибольшей степени соотносятся с излишествами, которыми злоупотреблял «предыдущий» индивид. Другое течение, напротив, утверждает, что существует свободный выбор тела душой как раз во время нового перемещения: «Вы получаете тело по вашему выбору. Душа, отделенная от тела, сама создает свое тело посредством своих личных желаний; внешняя энергия господа лишь снабжает ее материальной оболочкой, которая позволяет ей в точности удовлетворять свои желания».

Можно ли примирить обе эти теории? Да, если полагать, что именно сами желания обусловлены и что, следовательно, душа, которая выбирает, свободна в пределах собственной природы. Но тогда становится непонятным, каким образом возможно изменение бытийного статуса. Иначе говоря, как индивид способен преобразовать свою судьбу, если она неизбежно склоняется к одному и тому же роду соматического выбора при каждом новом воплощении.

В таком случае мы видим, как появляются еще большие трудности, которые иногда настоятельно ставят вопрос о правомерности рационального анализа при изучении доктрины. Не представляет ли доктрина реинкарнации вызов рационализму, или, как в платоновском мифе, она несет в себе противоречие, свойственное «эсхатологическому видению» ?

Нам предстоит рассмотреть этот вопрос немного ниже. А пока продолжим изложение фундаментальных принципов: третья главная идея — тезис о факторе, определяю-

==155

щем развитие соматической оболочки или, скорее, ее качество. Это — последняя мысль живого человека, мысль, которую смерть как бы прерывает и от которой как раз все и зависит. «Все, о чем мы думали в течение нашей жизни, все, что мы делали, накладывает отпечатки на нашу ментальность, и совокупность этих отпечатков влияет на последнюю мысль, которую остановит смерть. На основе этого материальная природа предоставит нам тело, которое будет определять качество наших мыслей. Тело, которое мы имеем сегодня, следовательно, всего лишь выражение нашего сознания в момент самой последней смерти».

Важно понять именно калейдоскопический и обобщающий характер последней мысли умирающего. Известно, что все избежавшие смерти говорят о реальности подобного последнего сценария, настоящего ускоренного фильма о целой жизни, мгновенном синтезе с ограниченной временной последовательностью как назад, как и вперед. Этот синтез представляется как бы ключом, способным открыть новое тело и остановить другие возможные воплощения.

Такой ключ в индуистской мысли обозначается словом «карма» (термин содержит санскритский суффикс «кри», означающий «делать» или «творить»). Учитывая то, что слово «карма» — имя существительное, можно предположить, что карма воспринимается как некая автономная целостность. В санскритских текстах выражена концепция, которая указывает на элемент, устраняющий реинкарнацию, и одновременно на своего рода закон сохранения моральной энергии. Борхес утверждает, что речь идет об этической интерпретации закона причинности.

Это позволяет нам перейти к изложению четвертого принципа: «карма действует безлично». Этот принцип менее ясен, чем предыдущие, но понимается в соответствии с тем фактом, что бытийный статус кармы предстает одновременно индивидуальным и общим. Индивидуальным, поскольку он результат всей жизни. Общим, поскольку он есть внеличностный элемент в индивиде — мы как последователи Аристотеля сказали бы о всеобщей форме, которая причастна универсальному. Ценность этого четвертого принципа огромна. В действительности его первоначальное значение вписывается в то, что предстает в нас неизменным, следовательно, в нечто вечное из тех данных, которые свойственны моей частной жизни. «Нет бо-

==156

жества, которое было бы судьей, распределяющим наказания и вознаграждения; каждый акт несет в себе зародыш вознаграждения или наказания, которые могут и не реализовываться немедленно, но которые неизбежны».

Это позволяет понять нам двойной бытийный статус кармы: в качестве универсального элемента в нас карма — абсолютный моральный критерий, одновременно личностный и божественный. Таким образом, каждый ответствен за формирование универсального в себе, за внедрение тех или иных нравов в тончайшую субстанцию, переносимую в будущую жизнь.

Неизбежное следствие этого четвертого принципа: смерть представляет собой забвение предыдущей жизни. «После смерти весь контекст данной жизни погружается в забвение. С этой точки зрения сон представляет собой опыт ограниченного масштаба».

Важно, следовательно, отбросить предрассудок, будто всякое воспоминание предыдущих форм жизни подтверждает истину перевоплощения.

Пятый и последний принцип будет дополнять это изложение. Это — собственно эсхатологическое описание, содержащее шесть условий, которые могут переживаться душой человека и которые делают ее принадлежащей конкретному человеку: — условие Бога (ощущаемое, если в течение инкарнации человека индивид достигает нирваны, нечто вроде атараксии, уравновешивания страстей и погружения в рефлексию в процессе осознания метемпсихических циклов); — условие человека (единственное условие, способное положить конец реинкарнации посредством достижения нирваны); — условие титана; — условие животного; — условие своего рода проклятого недочеловека; — условие адского существа.

Вот, в общем-то, и все, что касается главного в доктрине. Некоторое число последствий вытекает из этих первичных принципов. Мы попытаемся перечислить эти последствия с целью одновременно дополнить информацию и заинтересовать (некоторые из этих последствий парадоксальны и любопытны).

==157

Последствия доктрины реинкарнации

Сначала — о серьезных последствиях: — реинкарнация — доктрина, которая помогает безропотно переносить беды, невзгоды, болезни. На вопрос: «Как вы потеряли зрение?» — слепой индус отвечает: «Если я родился слепым, значит, это наказание за грехи, которые я совершил в прежних перерождениях...» Другими словами, нет незаслуженных страданий или счастья; — идея благотворительности становится моральным проступком (хвастовство, показуха) или ошибкой, так как быть несчастным означает только искупить грехи, совершенные в предыдущей жизни, а попытка помогать кому-либо означает лишь стремление отложить на потом неизбежную расплату. Так, Ганди осудил создание больниц и приютов; — любое насильственное прекращение жизни не может быть оправдано; убитое животное лишь прерывает свое развитие; — каждая «душа» имеет множество шансов возвыситься до нирваны; — финальность человеческого существования связана с тем, чтобы избежать новой реинкарнации.

А теперь — о «менее серьезных» последствиях. Например, привлекается внимание к актам самоубийства и последнего прощения: «Прощания и самоубийства теряют свою возвышенность, если они повторяются».

Эти последствия обнаруживаются в многочисленных цитатах, взятых из книг, которые служили нам для иллюстрации самой доктрины. Так, например: «Обжора, который буквально впихивает в себя впечатляющее количество съестных припасов без разбора, получит от природы тело свиньи или козы: эта форма позволит ему наслаждаться в свое удовольствие всякого рода отбросами».

Или изменения пола осуществляются без вмешательства хирурга: «Чрезмерно привязанный к своей супруге человек будет, естественно, думать о ней в своей последней минуте, так что он возродится в теле женщины».

Или еще анекдот, который иллюстрирует довольно забавно идею, что мы не должны быть слишком шокированы доктриной реинкарнации, поскольку уже в течение нашей жизни наше тело постоянно и полностью обновляется на клеточном уровне раз в семь лет: «Рассказывают,

==158

что один брахман изложил эту доктрину солдату из армии Александра Македонского; солдат позволил ему высказаться, а затем опрокинул его ударом кулака на землю. На протесты брахмана солдат, которого он обратил в свою веру, ответил ему: «Это уже не я ударил тебя, и ты уже не тот, кого ударили».

Но пустое дело разыскивать забавные последствия в метафизических теориях. А если мы проделаем это с гераклитовским потоком или с теориями Зенона, которые отрицают умопостигаемость движения, то вся западная мысль будет превращена в курьез. В таком случае мы последовали бы примеру Диогена, который брался на спор опровергнуть что угодно.

Историки подчеркивают: «В Индии вера в переселение душ так глубока, что никто не искал для этого доказательства в противоположность тому, что происходит у христиан, у которых доказательств неисчислимое множество».

Но за пределами Индии сторонники этой доктрины прибегают к аргументам, которые заслуживают разбора.

Аргументы в пользу реинкарнащш

Некоторые книги с налетом новообращенное™ используют даже термин «наука о реинкарнации». Такое выражение представляется для западного философа обычной провокацией. Вот кое-какие «доказательства» законности этой науки: — галлюцинации и миражи в своей совокупности как сновидение бодрствующего сознания подтверждают наше древнее прошлое; — воспоминания о прошлом под гипнозом не что иное, как отзвуки реинкарнации; — то же самое и со сценариями в момент смерти; — подтверждением служат и внетелесные опыты (видение своего собственного тела во время комы).

Эта первая серия аргументов служит обычно для возбуждения интереса к теме о переселении душ. Другая серия аргументов служит для убеждения: — аргумент уже виденного (впечатление узнавания ситуаций, мест и лиц, с которыми раньше не встречались); — аргумент интимной очевидности (впечатление вечности, удвоенное впечатление присутствия в себе другого существа, отличного от «я»),

==159

В основе этой аргументации, этих доказательств лежит три утверждения: а) как только слабеет создание, так пробуждается воспоминание о предыдущей жизни; б) иногда и без ослабевания сознание достигает этого воспоминания; в) у некоторых людей в обычном состоянии или во время припадка сознание реальности реинкарнации появляется как очевидность, то есть как коррелят сознания, обращенного на самого себя.

Не станем заниматься опровержением; многие аргументы содержат субъективный элемент, стоящий над истинным и ложным. Это — область веры.

ДисРуссия с использованием аргументов

Первая серия аргументов слабо противостоит рассуждениям психологического порядка. Было бы относительно легко показать, что проявления бессознательного, когда мыслительная деятельность ослабевает, выдвигают на первый план феномен, аналогичный опытным доказательствам. В частности, любопытно констатировать, что после аналитического лечения содержание бессознательных или полубессознательных эмоций преображается до такой степени, что заставляет думать, будто мы в какой-то мере сменили прошлое.

Намного более интересными представляются вторая и третья серии аргументов. В самом деле, феномен уже виденного давно интриговал специалистов — психологов и философов. Отнюдь не рассматриваемый в качестве химеры, он приковывает внимание тех, кто ставит перед собой цель исследовать все загадочные проявления психизма. Зигмунд. Фрейд, например, попытался дать этому феномену объяснение с помощью тезисов психологии глубинных уровней: «Я полагаю, что неверно называть иллюзией ощущение уже виденного; реально в этих случаях речь идет о чем-то, что уже испытано; только это кое-что не может составлять объекта сознательного воспоминания, потому что индивид никогда этого не сознавал. Короче, ощущение уже виденного соответствует воспоминанию бессознательного сновидения».

К оглавлению

==160

Интересным в этом отрывке нам кажется то, что, по Фрейду, психологический эксперимент соотнесен не с личностью как таковой, а только с ее опытом. Точно так же карма предполагает принцип одновременного существования в нас индивидуального и универсального. Вместе с тем такое объяснение правомерно и для гипотезы о реинкарнации. Подобная аргументация не может служить опровержением, поскольку она всего-навсего лишь подменяет одну гипотезу другой. Именно такое обстоятельство, без сомнения, мешает, например, французскому философу Жаку Лакану, который хотел заменить Фрейдову гипотезу бессознательного констатируемой реальностью, обладающей той же таинственной характеристикой — быть одновременно индивидуальным и универсальным. Речь идет о языке. Таким образом, объяснение феномена непосредственного воспоминания становится следующим; «Чувство уже виденного, которое ставит столько проблем перед психологами, обозначается нами омонимично: именно при помощи символического ключа всегда заводится пружина. Уже виденное имеет место, когда ситуация прожита с полным символическим значением, которое воспроизводит символическую ситуацию уже прожитого, но забытого. Эта ситуация переживается без осознания субъектом всей подноготной происходящего. Вот что дает субъекту впечатление уже виденного контекста...»

Можно справедливо заметить, что субъект мог пережить данную ситуацию в предыдущей жизни — гипотеза, которая не исключается подобным объяснением. Аргументация Лакана фактически обрисовывает ситуацию существования простой омонимии между «безличным» бессознательным субъектом и субъектом, который является сознательным. Язык устанавливает связь между тем и другим и делает это объективно-субъективным способом. Здесь гипотеза реинкарнации проявляется как весьма обременительная.

На наш взгляд, чтобы сказать о феномене и не сравнивать Фрейда и Лакана, вполне достаточны более «материалистические» объяснения. Конечно, речь идет о самом любопытном проявлении нашей памяти. Все происходит так, будто сначала осуществляется какая-то перцепция, но в глубинах психики. Мгновение спустя начинают действовать сенсорные возбудители. И на этот раз мы получаем ясное и отчетливое сознание. Наша память взрывается и

==161

6 -1160

возбуждает в нас чувство уже виденного. Но она плохо локализует подобное воспоминание. Чтобы оправдать слабость этого воспоминания и тревогу, вызванную им, мы полагаем его значительную удаленность во времени, относя его так далеко, что получается удвоение жизни, возникновение предыдущей жизни. В реальности же речь идет о непосредственном прошлом, а отделяющая нас от него пропасть есть пропасть, созданная нашим невниманием.

Эта гипотеза кажется нам соблазнительной своей чрезвычайной экономией понятий и интеллектуальных усилий. Она лишь описывает механизм иллюзии. Но принцип экономии — принцип западной мысли (Лейбниц использует его очень часто). Он достаточно чужд логике древнеиндийской доктрины. Несколько примеров, чтобы проиллюстрировать эту инфляцию концепций и это излишество, в определенной мере, безусловно, восточное: у Платона цикл переселения душ описан в «Государстве» как период в тысячу лет. Кальпа — реинкарнационистский индуистский цикл — оценивается в двенадцать миллионов лет. Чтобы прочувствовать все это, приведем прекрасную аналогию: «Представим гору камней высотой в восемнадцать тысяч метров; каждые сто лет очень изящный бенаресский клинок срезает чуть-чуть верхушку. Когда эти едва уловимые прикосновения приведут к исчезновению горы, тогда перестанет длиться и кальпа».

Борхес подмечает, что «индуистское мышление склонно воображать обширные периоды времени, которые абсолютно чужды западным привычкам».

Я не могу отказаться от того, чтобы описать, в какой мере индуистская философия дает нам представление о том, сколь редко происходит перевоплощение — фантастический пример игнорирования принципа экономии: «В одной притче говорится о черепахе, которая живет в глубинах моря, а голова ее появляется на поверхности раз в сто лет; перстень плавает на поверхности вод; шансов на то, чтобы однажды черепаха просунула свою голову в перстень, так же мало, как на то, чтобы душа после смерти живого существа соединилась с человеческим телом».

В промежутке между переселениями души в человеческое тело протекают бесконечности: несмотря на эти немыслимые временные промежутки, аргумент воспоминания и уже виденного продолжает играть свою роль, в то время как простая логика заставляет нас обнаружить его

==162

ирреальность (современный человек должен вспоминать о мире, отстоящем от наших дней на многие миллионы лет!). Это говорит о том, что реинкарнационистская аргументация находится не в ладах с логикой и грешит отсутствием чувства меры, когда выдвигает выражение типа «наука реинкарнации».

Вот почему третье утверждение является, без сомнения, самым достойным внимания: в нем идет речь о психологической достоверности, об интимном чувстве, то есть об ощущении близости, предельной индивидуальности воспоминания.

Перед этим типом аргументов певцы рационализма могут выдвигать лишь диалектическую аргументацию (в смысле Канта). Здесь стоит подчеркнуть чудесное совпадение устремлений: в памятнике рационалистической философии, каковым является «Критика чистого разума», имеются замечательные страницы, из которых можно извлечь концептуальный инструментарий для размышления о постоянстве души. Мы намекаем на знаменитый «паралогизм личности», о котором говорит Кант, чтобы проиллюстрировать порочность рассуждений, основанных на так называемой «живой идентичности» субъекта.

Речь идет о той же самой проблематике, так как то, что философ полагает целью, является идеей вечности единой субстанции, равной самой себе через время (в течение одной жизни и в течение, очевидно, множества жизней). Паралогизм звучит так: «То, что имеет осознание числовой идентичности самого себя в различное время, есть личность; а душа имеет сознание числовой идентичности самой себя в разное время; следовательно, она есть личность».

Акцент сделан Кантом на понятии «личность», но он может быть сделан без различия и на всей совокупности.

Доктрина циклов

Связь между теорией метемпсихоза и теорией циклов достаточно очевидна, если даже множество вариантов природы, длительности и внутренней логики цикла души сталкиваются внутри самого реинкарнационизма.

Внимание привлекает поистине этический вклад этой эсхатологической теории в человеческую культуру. В самом деле, в рамках реинкарнационизма личность чувству-

==163

б*

ет себя вовлеченной в судьбу своей души, а громадность периодов, разделяющих две инкарнации, компенсируется моральными установками. В то же время цикл подразумевает переход души в места в собственном смысле внеземные по отношению к своему «качеству» и что согласно кантовской концепции, с точки зрения живого, миллионы лет «субъективного бессознательного» все равно что ничто. Страница из личных записей Ницше иллюстрирует нам эту идею: «Если ты воображаешь иметь право на долгий мир перед возрождением, то я тебя уверяю, что ты ошибаешься. Между последним мгновением сознания и первым светом новой жизни нет места „ничейному времени". Этот промежуток длится лишь миг, пусть даже миллиардами лет он измеряется. Когда „я" исчезает, бесконечное время не различает ближайшей последовательности».

Практический вклад иллюзии, необходимой для числовой идентификации, проявляется здесь во всей своей ясности: то, что я делаю в этой жизни, имеет серьезные последствия и краткосрочно, а последующая жизнь ничего не значит для меня. Мы начинаем замечать достаточное основание, имеющее одновременно индивидуальный и безличный характер кармы: безличное основание нейтрализует бесконечность, которая отделяет меня от моей будущей жизни, индивидуальное восстанавливает длительность в следовании циклов.

Таким образом, существует аналогия функций между теорией циклов и теорией вечного возвращения Ницше, даже если в остальном необходимо остерегаться их слишком тесного сближения: обе теории вытекают из этического стремления, обе являются системами, использующими действие, придавая ему такой размах, что человек должен хорошенько подумать, прежде чем выполнить это действие.

Но если вечное возвращение не может быть моральной теорией, то с теорией циклов дело обстоит по-другому: она делает ответственной и моральной человеческую жизнь. Игнорировать это — значит упускать почти уникальный шанс достигнуть нирваны, и даже хуже, рисковать попасть в ад, тем более ужасный, что он, в свою очередь, состоит из циклов, до которых далеко описаниям Данте: «Медный ад имеет четыре угла и четыре двери; он огромен и заполнен огнем. К концу многих веков одна из дверей приоткрывается: грешнику удается выйти и про-

==164

никнуть в Навозный ад. По истечении многих веков он может сбежать и тогда переходит в Собачий ад. Откуда еще через несколько веков он войдет в ад Шипов, чтобы затем возвратиться в Медный ад».

Теория циклов снабжена адскими состояниями и угрозами. С этой точки зрения циклическая теория является антиэпикурейством. В эпикуреизме смерть представляется распадом, который более не касается индивида: «Смерть ничто для нас, так как то, что разлагается, лишено чувствительности, а что лишено чувствительности, не представляет для нас ничего».

Между Эпикуром и идеей перевоплощения имеется полная противоположность, богатая уроками. Прежде всего, у первого сказано об уникальности жизни: «Мы рождаемся однажды, и не стоит ожидать еще одного рождения, откуда вытекает, что вечная длительность жизни не существует никоим образом».

Это отрицание усиливается призывом к сдержанности, что, кажется, сближает две философии, но атараксия эпикурейского мудреца отнюдь не является нирваной: в самом деле, первая концепция абсолютно имманентная, вторая — полностью тансцендентная. Эпикурейский мудрец наслаждается мгновением, так как осознает свою абсолютную оригинальность, поскольку он никогда не вернется в эту жизнь; индийский мудрец корпит ради будущей вечности и в соответствии с вечностью прошедшей.

В этой абсолютной оппозиции видна этическая значимость реинкарнационистской космологии. Нам лишь остается интерпретировать, в соответствии с этой осью, аксиомы данной доктрины, чтобы понять в ней «археологическую» экономию. Если сознание отлично от материи, то оно может рассматриваться как причина своих актов, следовательно, способно отвечать за свои решения. Реинкарнационистский фатализм вовсе не является детерминизмом. Таким образом, реинкарнационистская причинно-следственная связь, которая превращает каждую инкарнацию в следствие предыдущей, есть поистине моральная каузальность (поэтому тема свободного выбора тела сосуществует с некоторым автоматизмом).

Ответственность, возлагаемая на человека в каждой «жизни», есть, таким образом, ответственность за свои акты (это находит странное эхо в сартровских теориях свободы) : вот почему все действия списываются в предназначе-

==165

ние и складываются в итоге: не может быть и речи о последнем раскаянии. Что сделано, то сделано... Следовательно, прежде чем делать, необходимо крепко подумать. Тем более что суждение будет безответным, что вытекает из безличного принципа, от которого бесполезно ждать снисхождения.

Такова археология реинкарнационистской системы: это — этика полной ответственности.

Мы хотели говорить о смерти, но анализ реинкарнационистских доктрин привел нас к моральным суждениям. Это не должно удивлять. В действительности мы знаем лишь одно лицо смерти, то, которое повернуто в сторону жизни. О другом лице мы можем сообщить лишь то, что австрийский философ Людвиг Витгенштейн называл нонсенсом. Вместе с тем все вышесказанное представляет собой иллюстрацию того факта, что человек поддерживает с этим неизвестным лицом смерти этическую связь.

Печатается по изданию: Вопап R. Dela metempsycose // Diogene. — Р., 1988. — Na 142. — P. 83-103.

Из учения о переселении душ следуют строгие предписания о покаянии. Куда бы ни обратил свой взор вечно трепещущий индус, и на этом и на том свете его ожидает суровая кара. Всякое живое существо жаждет освобождения. Для приверженца индуизма его не существует. Разумеется, в принципе индус может, совершенствуя себя, стать брамином, но это не определяет в последней степени его последующую карму. Жизнь для него — бесконечное паломничество, полное горьких разочарований, ужасных страданий, непосильных обязанностей, без ободряющей надежды на то, что «вечно движущееся колесо» когда-нибудь остановится, без одухотворяющей силы любви, без благород

ной поддержки и сострадания. Даже смерть не гарантирует избавления от мучений. Итак, в индуистском мироощущении земной и загробный мир разделены, но предпочтение отдается не жизни, а смерти.

Древние евреи принимали факт смерти реалистично и были способны примириться с мыслью о прекращении индивидуальной жизни. Иудеи полагали, что личность человека раздвоена, поскольку имеет некую тень, представляющую собой бледную и внетелесную копию индивида. После смерти эта тень спускается под землю, где в мрачных покоях обретает грустное и мрачное существование. Предполагалось, что Яхве оденет в плоть разбросанные кости, оживит мертвых для но-

==166

вой жизни. Поэтому рай рисовался обителью блаженных, ад же, напротив, был средоточием грязи и навоза.

В каббалистической традиции евреи развили учение о переселении душ. В устной передаче религиозных заповедей говорилось о том, что душа Адама перешла в Давида, а потом «вдохнется» в мессию, то есть в ниспосланного Богом спасителя. Странствия души прихотливы, она может принять телесную оболочку животного, превратиться в листву деревьев и даже в камни. При этом в Древнееврейской традиции человек трактуется не только как природное, но и как сверхприродное существо, которое находится в живом и трепетном контакте с Богом. Возникает и новая интерпретация смерти. Иудеи утешали себя ожиданием того царства счастья и справедливости, к которому должно в конце концов прийти человечество. В целом же эта концепция отличается пессимизмом, а жизнь

и посмертное существование выглядят в ней безрадостно.

Древние греки тоже знали страх и ужас существования. Действительное страдание гемеровского человека связано с уходом из жизни, прежде всего со скорым уходом. Когда раздается жалоба, то она о краткой жизни Ахилла, о быстрой смене людских поколений, о том, что миновали времена героев.

В «Государстве» Платона от имени старого человека говорится о том, как легко потешаться над историями об ужасах загробного мира, когда смерть кажется далекой. Но вот жизнь пошла на убыль. И появляется мысль, что эти рассказы, возможно, правдивы. Тогда люди начинают припоминать все зло, которое они причинили другим. Просыпаясь ночью среди кошмара, они поневоле думают о скорой расплате. Платон отважился даже на то, чтобы описать загробную долю убийц, преступников и нечестивцев.

1-2-3-4-5-6-7-8-9-10-11-12-13-14-15-16-17-18-19-20-21-22-23-24-25-26-27-28-29-30-31-32-33-34-35-36-37-38-39-40-41-42-43-44-45-46-47-48-49-50-51-52-53-54-55-56-57-58-59-60-61-