От смерти нет исцеления...

К оглавлению

==140

Кошмар смерти всегда преследовал людей. Он порождал разнохарактерные представления о трагизме жизни. «Смерть не имеет образа, — говорит байроновский Люцифер, — но все, что носит вид земных существ, поглотит». Конечность человеческого существования неотвратимо ставит вопрос о смысле земного удела, о предназначенности жизни. Несомненно, проблема смерти относится к числу фундаментальных, затрагивает предельные основы бытия...

Однако в нашей культуре эта тема до недавнего времени была запретной. В знаменитом внутреннем монологе героя соцреализма Павла Корчагина о том, что «жизнь дается человеку один раз» и так далее, раскрывается отношение к таинству смерти в советской культуре вообще. Согласно авторитарным канонам, смерть должна отступить под натиском жизнеспособных, революционных сил...

Действительно, и в идеологии, и в искусстве старались вытравить всякий намек на то, что человек умирает. Этот факт как бы выводился за скобки. Об этом у нас не принято говорить, об этом не рекомендуется думать. Факт смерти вообще не переживается в нашем сознании как глубинная проблема человеческого бытия. Само понимание смерти в общественном сознании в условиях тоталитаризма обретало скорее языческий, нежели христианский смысл.

И только в тех случаях, когда умирал очередной вождь, начинался «праздник смерти». Погребальное событие подчас получало почти мифологическое звучание. Это означало, что мы в те годы были по существу язычниками. Ведь только у них нет тайны погребения. Усопший становился общественным символом. Смерть должна была отступить перед языческим увековечением, то есть перед внесением в вечную гробницу.

В нашем обществе тема смерти оказалась вытравленной еще и потому, что ее изучение и обсуждение требует метафизического напряжения. А господство вульгарно-материалистической философии исключало возможность достойно размышлять на эту тему. Наш талантливый философ Алексей

==141

Федорович Лосев был в свое время сослан на Беломорканал за то, что разрабатывал проблемы идеализма.

Вообще тема таинства смерти, существования загробной жизни, переселения душ издревле была камнем преткновения в спорах философов. Лукреций утверждал, что «сознание растворяется в атмосфере», ему вторил Декарт, а в недавнем прошлом — Шопенгауэр. Другая линия — древневосточная мистическая традиция, в западной философии она перекликается с Платоном, который высказал предположение о возобновимое™ человеческой жизни, неустранимости сознания.

Эти заочные споры были нормальным явлением в истории философии, и не так уж редко какие-то позиции «противоположных» философов совпадали. Но марксистско-ленинская схема материализма исключала уже любые толкования и, по сути, закрыла путь к более глубокому знанию, поставив вопрос ребром: что первично — материя или сознание? Мы почему-то считаем эту дилемму основным вопросом философии вообще. В то время как в индийской философии главным считается, скажем, вопрос о счастье...

Еще недавно смерть в нашей культуре воспринималась как нечто, о чем не стоит рассуждать. Когда человек умирает, над ним смыкаются воды забвения. Когда в западных странах появились впервые серьезные исследования, посвященные проблемам смерти, со-

ветские ученые подвергли их резкой критике. Помню, как видного советского реаниматора попросили прокомментировать книгу американского исследователя Раймонда Муди «Жизнь после смерти», объяснить странные феномены агонизирующего сознания. Наш авторитетный специалист ответил однозначно: «Ничего подобного с советским покойником не происходит»... Совсем недавно другой уважаемый хирург на вопрос корреспондента, что можно сказать об изучении опыта посмертных галлюцинаций, нашел эту тему никчемной...

Конечно, отрицание наукой сознательной жизни после смерти не было результатом тщательного изучения этого вопроса. Наоборот, биология, медицина, психиатрия до недавнего времени избегали этой проблемы. Ею занимались только философы.

Научные исследования стали проводиться в середине семидесятых. Возможно, читатели знакомы с книгой «Жизнь после смерти» («Советский писатель» — «Олимп», 1990). В ней собраны наиболее значительные работы западных специалистов по этой теме. Были проведены массовые медицинские опросы и выделены детали, которые в исповедях людей, возвращенных к жизни после клинической смерти, совпадали. Оказывается, каждый умирающий в критический момент ощущал полное физическое истощение, а затем слабо воспринимал слова врача, констатиру

==142

ющего факт смерти. Потом в угасающем сознании возникал неприятный шум. Умерший «попадал» в какой-то длинный темный тоннель, через который проносился с невероятной скоростью. Через мгновение он вдруг обнаруживал, что отделился от своего тела и видел его как бы со стороны. Затем возникали тени ушедших близких и так далее. Но, достигнув некоего барьера, умерший вдруг обнаруживал, что его время еще не наступило, и «душа» вновь возвращалась в тело.

Возможно ли такое? Действительно ли ученые натолкнулись на факт посмертного существования, или мы имеем дело с агонизирующим сознанием, демонстрирующим в момент распада причудливые феномены?

Человеку, видимо, не дано окончательно утвердиться на той или иной точке зрения. Даже истово религиозный индивид, убежденный в существовании рая, испытывает подсознательный страх перед роковой чертой... Ужас перед конечностью человеческого бытия вечен и неустраним. Это глубинный страх среди всех страхов...

Нигде на нашей планете не покоится, вероятно, столько умерших, как на знаменитом кладбище в Южной Калифорнии. Даже Пискаревское кладбище в Санкт-Петербурге, которое тянется на несколько километров, не может сравниться с ним. Однако слово «смерть» объявлено здесь недозволенным. Никто не смеет назвать мертвецов мертвецами. Это аб

солютно исключено, ибо оскверняет обычай. Усопших по традиции называют «возлюбленными». Их тела бальзамируют, натирают благовониями, наряжают в модные одежды, украшают цветами. Вечным «спутникам» и «подругам» косметическими средствами придают «здоровый», «приятный» облик, делают радостные улыбки.

Какие подсознательные чувства воплощены в этой традиции? Страх перед смертью, перед полным физическим уничтожением? А может быть, патологически обостренный интерес к последней тайне? Или .желание отыскать символические формы, позволяющие преодолеть ужас неизбежного?

Смерть во все века воспринималась западным сознанием в целом как несчастье. Для нас трагично вообразить реальный конец собственной .жизни здесь, на Земле. Чем успешнее наши достижения в науке, тем сильнее, на мой взгляд, мы испытываем страх и отрицаем реальность смерти.

Философы, обращаясь к теме смерти, нередко пишут о том, как по-разному переживалась эта тема в различных культурах. В патриархальной, доперсоналистической культуре смерть не воспринималась как ужасное несчастье. В традиционной культуре крестьяне знали о цикличности всего бытия. Традиции помогали найти психологическую опору в естественном процессе жизни и смерти. Сельское кладбище было частью общего уклада.

==143

Мертвые оставались среди живых. Современная индустриальная культура разрушила эти вековые установления. Память безжалостно вычеркивает усопшего. В результате ощущение полной и бессмысленной трагедии становится для человека невыносимым. Не в том ли разгадка психологических деформаций, которые сопряжены сегодня с угрозой смерти?

Несомненно, патриархальная культура приемлет факт смерти откровеннее, трезвее и органичнее. Возможно, в современном сознании нарушены какие-то привычные психологические механизмы, которые служили опорой человеку. Калифорнийское кладбище, о котором мы упоминали, — своеобразная эмблема мертвеца. И завет иной — забудь о смерти...

Психиатры тоже до последнего времени не занимались этой проблемой. Раньше к умирающему приходил священник, сегодня никому и в голову не приходит позвать к тяжелобольному психиатра. Как ведет себя человек, когда сталкивается с ситуацией беспощадной, психологически непереносимой? Какие защитные механизмы обнаруживают свое действие? Психологи столкнулись со многими явлениями, которые свидетельствуют о бессознательной автоматике поведения в условиях катастрофы. Здесь и особое состояние «зачарованное™ смертью», навязчивое стремление к образам гибели и разрушения, и потеря чувства собственного «я».

Иначе говоря, каждый прошедший через опыт катастро фы пережил и кризис личности. Он действовал автоматически, в состоянии полного психического омертвления.

По мнению философов, в иных культурах страх смерти и вовсе отсутствовал: люди находили в себе силы противостоять угрозе физического уничтожения. Античные греки, например, учили преодолевать ужас небытия путем концентрации духа, усилием животворной мысли, воспитывать в себе презрение к смерти. Людей средневековья, напротив,предстоящая кончина доводила до исступления. Ни одна эпоха, как свидетельствует нидерландский историк и философ Йохан Хёйзинга, не навязывает человеку мысль о смерти с такой настойчивостью, как XV столетие.

Если мы поставим вопрос, что служит основанием для сравнения, как воспринимают смерть в различных культурах, эпохах, то обнаружится парадоксальная вещь. Как правило, сопоставляются обычно философские высказывания. «Ведь какое-то чувство умирания может быть у человека, — пишет, например, Цицерон. — Все это мы должны обдумать еще в молодости, чтобы могли презирать смерть; без такого размышления быть спокоен душой не может быть никто: ведь умереть нам, как известно, придется — быть может, даже сегодня». Вот оно, «презирать смерть»... А средневековый мыслитель Мейстер Экхарт, напротив, пишет о том, как трудно дается человеку отрешенность от мирских благ... Выходит, было время, ког-

==144

да смерти не боялись, страх перед угрозой физического уничтожения был не всегда. Но в какой мере можно доверять философской мысли? Ведь выраженное в суждении презрение к смерти как раз и отражает ужас перед нею.

Мне кажется, что страх перед смертью заложен в самой человеческой природе, в самой тайне жизни. Он изначален, то есть коренится в глубинах человеческой психики. Однако в конкретной эпохе этот страх обретает различные преображенные формы. Вот они-то и находили отражение в стойких религиозно-практических установках. Культура постоянно воспроизводит жизненные ситуации, с которыми люди встречаются во все времена. Речь идет о проблемах долга, любви, жертвенности, героизма. Однако культура вовсе не движется по кругу, возвращаясь вновь и вновь к одним и тем же мотивам. В каждую эпоху эти ценности приобретают новое содержание, диктуемое не только природой человека, но и социальной действительностью, в которой эта природа раскрывается. Точно так же проблемы смерти, хотя и преследуют человечество исстари, все же получают разное истолкование в различных традициях.

Каждая культура вырабатывает определенную систему ценностей, в которой переосмысливаются вопросы бытия и небытия. Она творит также определенный комплекс образов и символов, с помощью которых обеспечивается психологичес кое равновесие индивидов. Человек, разумеется, располагает отвлеченным знанием о факте неотвратимой смерти. Но он пытается, опираясь на существующую в данной культуре символику, сформировать более конкретное представление о том, что делает возможной полноценную жизнь перед фактом неизбежной гибели.

По мнению психологов, такая система начинает складываться в психике человека уже в раннем детском возрасте. Образ, который возникает в подсознании человека в связи с его рождением, когда плод отделился от матери, позднее трасформируется в некий прообраз ужаса перед смертью. Индивид пытается преодолеть этот ужас. Он ищет способы уйти от тленья, увековечить себя, постоянно ощущая присутствие смерти.

Писатель Андрей Платонов в одном из своих рассказов заметил, что не однажды смерть посещает человека. Вот почему образ неотвратимой судьбы многократно воздействует на психику. Человек знает, что он смертей, но реальный опыт получает только в момент кончины. В результате даже в сознании одного человека система образов, поддерживающих земное существование индивида, постоянно преображается, перестраивается.

Выживание человека предполагает, что в его психике закрепляются символические образы, которые позволяют наполнить земное существование смыслом. Это психологическое

==145

равновесие приходится все время поддерживать, подкреплять. Такая потребность присуща не только отдельному человеку. Культура в целом тоже может войти в состояние разлада и сумятицы, разрушить присущее ей философско-гармоническое восприятие жизни и смерти. Когда возникает опасность для жизни отдельного человека или целого народа, образы символического бессмертия становятся более четко выраженными, обостренными, интенсивными.

Можно ли каким-то образом типологизировать различные формы отношения к смерти? Безусловно. Сравнение мировых религий, далеких культур показывает, что черту между жизнью и смертью люди воспринимают по-разному. Считают, например, что между земной и загробной жизнью нет никакой разницы, но полагают также, что такая разница есть. В то же время различение подлунного и иного бытия принимает разные формы. Попробуем проиллюстрировать это на примере различных культур.

Отношение к смерти в древних культурах носит в основном эпический характер,то есть она не воспринимается как личная трагедия. Кончина человека толкуется как закономерное завершение определенного жизненного цикла. Лирические и трагические акценты еще отсутствуют. В качестве исключения можно назвать, по-видимому, эпос о Гильгамеше — полулегендарном правителе города Урука в Шумере (XXVIII век до н.э.).

Хозяин города поначалу счастлив. На две трети он божество, на одну треть — человек. Гильгамеш с помощью своего друга Энкиду успешно побеждает великана Хумбабу. Это порождает в душе героя уверенность в том, что он во всем равен богам. Он становится дерзким и даже отказывается от любви богини Иштар. Такой поступок приводит к трагическим последствиям.

Раздосадованная богиня насылает на Гильгамеша небесного быка, который должен убить героя. Но смельчак находит неожиданный выход и остается невредимым. Тогда боги насылают беду на его друга. Тот, заболевает и уходит из жизни. Гильгамеш не может понять, что же случилось с его наперсником. Он еще не знает тайны смерти. Но мудрец объясняет ему, что земные люди не вечны. Рано или поздно они умирают. Это откровение оказывает на Гильгамеша сильное воздействие. Он не может смириться с предопределением судьбы. Так эпически-спокойное восприятие смерти («боги не умирают, а я — божество») разрушается муками индивидуально-трагического истолкования последнего часа.

Древний шумерский миф историки культуры оценивали по-разному. Одни видели в нем преображение животного, инстинктивного чувства в акт человеческого осознания бытия. До этого события, получившего мифологическое выражение, как считали другие, люди вынуждены постоянно считаться с

==146

угрозой полного исчезновения. Нота смирения пронизывает сказание. Хотя с помощью волшебного зелья душа Энкиду возвращается на землю, это продолжается недолго. Из преисподней нет пути назад. Таков конечный вывод древнего сказания.

Многочисленные и разнохарактерные представления о смерти, которые сложились в мировой культуре, можно, по-видимому, в известной мере разделить по каким-то признакам. Выделим прежде всего дохристианские и христианские воззрения. Отметим также, что восточные культуры в отличие от западных сохранили в себе веру в оригинальную силу космологии, религиозных и философских систем, в которых смерть не рассматривается как абсолютное завершение существования. Присущие им концепции посмертного бытия имеют весьма широкий спектр, включающий в себя разброс представлений — от высоких состояний сознания до конкретных образом другого мира, напоминающего земную жизнь. Во всех этих верованиях смерть не отождествляется с полным исчезновением индивида (в западной культуре такое воззрение не было универсальным). Христианство признавало конечность индивидуального существования. Массовое воскрешение трактовалось лишь как завершение земной истории.

История человеческой цивилизации содержит волнующую летопись многочисленных попыток древнейших культур сохранить жизнь и избежать

смерти. Во многих культурах предполагалось, что каждый может должным образом подготовиться к смерти, если он обретет нужное знание о процессе умирания. В литературных памятниках, известных как «Книги Мертвых», излагается подробное описание смерти и руководства по поводу того, как сделать процесс умирания более полным (неподготовленный человек сопротивляется смерти и оказывается в промежуточном состоянии) и последовательным. Наиболее известные из этих произведений — египетская «Книга Мертвых» и тибетская «Книга Мертвых». Однако подобные тексты существовали и в индуистских, мусульманских и других традициях.

Восприятие смерти в культурах, где индивид еще не выделился из племени, из рода, естественно, отличается от истолкования этого феномена там, где господствует персоналистская идея (идея личности). В тех обществах, в которых процесс индивидуализации зашел не очень далеко, конец индивидуального существования не оценивается как проблема, поскольку слабо развито ощущение индивидуального бытия. Смерть еще не воспринимается как нечто радикально отличное от жизни.

Однако и в патриархальных культурах страх не покидает душу смертного. Возьмем в качестве примера этнографическую статью об эскимосах, которая напечатана в одной из британских энциклопедий магии.

==147

1-2-3-4-5-6-7-8-9-10-11-12-13-14-15-16-17-18-19-20-21-22-23-24-25-26-27-28-29-30-31-32-33-34-35-36-37-38-39-40-41-42-43-44-45-46-47-48-49-50-51-52-53-54-55-56-57-58-59-60-61-