Фридрих Ницше «Если к ужасу прибавить восторг...»

С их двумя божествами искусств, Аполлоном и Дионисом, связано наше знание о той огромной противоположности в происхождении и целях, которую мы встречаем в греческом мире между искусством пластических образов — аполлоническим — и непластическим искусством музыки — искусством Диониса; эти два столь различных стремления действуют рядом одно с другим, чаще всего в открытом раздоре между собой и взаимно побуждая друг друга ко все новым и более мощным порождениям, дабы в них увековечить борьбу названных противоположностей, только по-видимому соединенных общим словом «искусство»; пока, наконец, чудодейственным метафизическим актом эллинской «воли» они не явятся связанными в некоторую постоянную двойственность и в этой двойственности не создадут, наконец, столь же дионисического, сколь и аполлонического произведения искусства — аттической трагедии...

==48

Прекрасная иллюзия видений, в создании которых каждый человек является вполне художником, есть предпосылка всех пластических искусств, а также, как мы увидим, одна из важных сторон поэзии...

Шопенгауэр прямо считает тот дар, по которому человеку и люди, и все вещи представляются временами только фантомами и грезами, признаком философского дарования. Но как философ относится к действительности бытия, так художественно восприимчивый человек относится к действительности снов; он охотно и зорко всматривается в них: ибо по этим образам он толкует себе жизнь, на этих событиях готовится к жизни. И не одни только приятные, ласкающие образы являются ему в такой ясной простоте и понятности: все строгое, смутное, печальное, мрачное, внезапные препятствия, насмешки случая, боязливые ожидания, короче, вся «божественная комедия» жизни, вместе с ее Inferno, проходит перед ним не только как игра теней — ибо он сам живет и страдает как действующее лицо этих сцен, — но все же не без упомянутого мимолетного ощущения их иллюзорности; и быть может, многим, подобно мне, придет на память, как они в опасностях и ужасах сна подчас не без успеха ободряли себя восклицанием: «Ведь это — сон! Что ж, буду грезить дальше!»...

...Шопенгауэр описывает нам также тот чудовищный ужас, который охватывает человека, когда он внезапно усомнится в формах познавания явлений, и закон достаточного основания в одном из своих разветвлений окажется допускающим исключение. Если к этому ужасу прибавить блаженный восторг, поднимающийся из недр человека и даже природы, то это даст нам понятие о сущности дионисического начала, более всего, пожалуй, нам доступного по аналогии опьянения. Либо под влиянием наркотического напитка, о котором говорят в своих гимнах все первобытные люди и народы, либо при могучем, радостно проникающем всю природу приближении весны просыпаются те дионисические чувствования, в подъеме коих субъектное исчезает до полного самозабвения. Еще в немецком Средневековье, охваченные той же дионисической силой, носились все возрастающие толпы, с пением и плясками, с места на место; в этих плясунах св. Иоанна и св. Витта мы узнаем вакхические хоры греков с их историческим прошлым в Малой Азии, восходящим до Вавилона и оргиастических сакеев...

==49

Под чарами Диониса не только вновь смыкается союз человека с человеком: сама отчужденная, враждебная или порабощенная природа снова празднует праздник примирения со своим блудным сыном — человеком.

Печатается по изданию: Ницше Ф. Собр. соч.: В 2т. — М„ 1990. — Т. 1. — С. 59-62.

Итак, мы издревле наблюдаем взаимное проникновение и противостояние двух различных потоков видений, связанных с метафизикой ужаса. В одном случае это благостные идиллии, лучезарные, подобные снам картины. В другом — сцены яростной борьбы, исступления, мести и воздаяния. Говоря словами немецкого писателя Томаса Манна, людей часто воодушевляют химеры и кошмары. Они творят эти контрастные образы, пытаясь справиться с собственными мирскими проблемами. Чувство страха, одиночества, неприкаянности заставляет людей каким-то способом компенсировать свое психологическое неблагополучие. Человек погружается в мир мечты...

Чем дальше уходил человек от архаических времен, тем более усложненной оказывалась символика страха. Углублялся экзистенциальный опыт человечества. Кошмаром становилась уже не только непосредственная физическая угроза, но все, что несовместимо с человеческим разумом. Человек как бы пытался переконструировать мир по собственным меркам, все более ужасаясь несообразности окружающего.

Чем дальше развивалась цивилизация, чем полнее наращивалась интеллектуальная

мощь человечества, тем кошмарнее оказывалась бездна, в которую скатывался род людской. У современного человека тревога за судьбы мира, сознание негарантированное™, хрупкости человеческой судьбы вылились в ощущение тотальной и неотвратимой катастрофы. Так родился феномен современного апокалипсиса.

Но чем он отличается от библейских картин всеобщего уничтожения?

«Смотрю на землю, и вот, она разорена и пуста, — на небеса, и нет на них света. Смотрю на горы, и вот, они дрожат, и все холмы колеблются... Смотрю, и вот, Кармил — пустыня, и все города его разрушены от лица Господа, от ярости гнева Его. Ибо так сказал Господь: вся земля будет опустошена... восплачет о сем земля, и небеса помрачатся вверху... Я определил, и не раскаюсь в том и не отступлю от того. От шума всадников и стрелков разбегутся все города: они уйдут в густые леса и влезут на скалы; все города будут оставлены, и не будет в них ни одного жителя. А ты, опустошенная, что станешь делать?» (Иер 4:23-30).

«Горы сдвинутся и холмы поколеблются, — а милость Моя не отступит от тебя, и завет мира Моего не поколеблется,

К оглавлению

==50

говорит милующий тебя Господь» (Ис 54:10).

«...Основания земли потрясутся. Земля сокрушается, земля распадается, земля сильно потрясена; шатается земля, как пьяный. И качается, как колыбель, и беззаконие ее тяготеет на ней; она упадет, и уже не встанет» (Ис 24:18-20).

Трудно сказать ярче и впечатляюще, чем сделано это в предсказаниях библейских пророков. Каждое слово подобно здесь раскату грома. Были времена, когда люди равнодушно слушали эти пророчества. Многие века их даже не принимали всерьез. Только в наши дни стало очевидно: библейские картины полны глубочайшего смысла. В них — предвосхищенье того, с чем столкнулось современное человечество. Выражение «земля разверзнется» для нас не просто поэтическая метафора, а грозная действительность.

Вряд ли за всю историю человечества найдется поколение, которое так лишено почвы под ногами, как нынешнее. Любой выбор представляется теперь одинаково невыносимым. Мы пытаемся укрыться от настоящего, ища вдохновения только в прошлом или будущем. И все же, не предаваясь несбыточным грезам, мы можем спокойно и уверенно надеяться на успех нашего дела. Но, может быть, мыслящие люди предыдущих поколений чувствовали то же, что и мы, по той же причине, что рождалось нечто новое, неразличимое в обстоятельствах, предполагаемых настоящим.

Каковы же характерные приметы современного апока

липсиса? Это, прежде всего, крушение рационалистической традиции. Великие умы прошлого задумывались над тем, как выстроить человеческое общежитие по меркам разумности. Но идеал рациональности, который на протяжении многих веков питал западноевропейскую философию, испытывает сегодня серьезные потрясения. Люди ищут средство жизненной ориентации отнюдь не в разуме, а в мифе или грезе.

Крах рационализма очевиден. С лучшими намерениями, но с наивным недостатком реализма рационалист воображает, что небольшой дозы разума достаточно, чтобы исправить мир. Сознательный человек в одиночку борется с превосходящими его силами.

Мы, великовозрастные дети эпохи Просвещения, еще в начале века надеялись, что разум своей всепроникающей мощью устранит зло современного мира. Первая мировая война развеяла эти иллюзии. Оказалось, что человечество было вовлечено в бойню, которой не хотел ни один народ. Однако война разразилась, показав, что человеческий род вполне может истребить сам себя. Это было едва ли не первое предвестие грядущего апокалипсиса. Какое зловещее открытие нашего столетия! Человек, оказывается, поступает безотчетно, не соотносясь с резонами разума. Его психика — просто огромное вместилище полуосознанных тревог, вязких страхов. Достаточно пустячного повода — и ужас охватывает все существо человека.

==51

Наглядный пример — случай с радиопередачей «Вторжение с Марса», которая прозвучала в американском эфире 30 октября 1938 года. Это был едва ли не первый в современной истории случай непреднамеренного провоцирования паники. Американский режиссер решил

поставить спектакль по роману Уэллса «Война миров». Он вовсе не собирался мистифицировать слушателей. Просто ему хотелось использовать в радиопостановке прием, который тогда входил в моду, — рассказ в манере репортажа.

1-2-3-4-5-6-7-8-9-10-11-12-13-14-15-16-17-18-19-20-21-22-23-24-25-26-27-28-29-30-31-32-33-34-35-36-37-38-39-40-41-42-43-44-45-46-47-48-49-50-51-52-53-54-55-56-57-58-59-60-61-