Эксперимент 12: Исследование ложнонаправленного поведения

Ретрофлексия буквально означает «поворот назад б противоположную сторону». Ретрофлексия поведения — это делание себе того, что первоначально человек делал, пытался или хотел делать другим людям или с другими людьми или объектами. Различные энергии перестают направляться наружу, где они должны были осуществлять манипулирование в ситуации, изменять среду, удовлетворяя какие-то потребности организма; вместо этого человек обращает деятельность, подставляет себя на место среды в качестве объекта действия или цели поведения. В той мере, в какой он это делает, его личность разделяется на «действующего» и «испытывающего воздействие».

Почему начавшееся в направлении вовне, к среде действие не продолжает развиваться в том же направлении? Потому что человек встретился с препятствием, которое в тот момент было для него непреодолимым.

==156

Среда — по большей части другие люди — оказалась враждебной его усилиям, направленным на удовлетворение потребности. Люди фрустрировали его намерения и наказывали его. В таком неравном состязании ребенок, — а как правило это происходит в детстве, — не мог не проиграть. Чтобы избежать боли и опасности, связанных с новыми попытками, он сдался. Среда, будучи сильнее, побеждает и навязывает свои желания вопреки его желаниям.

Вместе с тем, как не раз было показано в последние годы, наказание не устраняет потребность в поведении, которое наказывается; ребенок научается лишь сдерживать соответствующие реакции. Импульс или желание остаются такими же сильными, как раньше, и, не будучи удовлетворяемыми, постоянно организуют двигательный аппарат, — позу, паттерн мышечного тонуса, начинающиеся движения, — в направлении открытого выражения. Но поскольку последнее грозит наказанием, организм начинает вести себя по отношению к импульсу так же, как вела себя среда, — то есть подавлять его. Таким образом энергия разделяется. Часть ее по-прежнему стремится к первоначальной и никогда не достигаемой цели; другая часть ретрофлектируется, чтобы держать эту стремящуюся наружу часть под контролем. Сдерживание достигается напряжением мышц, антагонистичных тем, которые вовлекаются в наказуемое действие. На этой стадии две части человека направлены диаметрально противоположно друг другу и сходятся в «клинче». То, что первоначально было конфликтом организма и среды, превратилось во «внутренний конфликт» между одной частью личности и другой ее частью — между одним поведением и другим, противоположным.

Не делайте из этого поспешного вывода, что было бы хорошо без дальнейших хлопот «освободить запрещаемое». В некоторых ситуациях сдерживание необходимо, даже спасительно — например, сдерживание дыхания под водой. Вопрос в том, есть ли рациональные основания для того, чтобы сдерживать данное поведение в данных обстоятельствах. Если человек переходит улицу, вряд ли ему стоит доводить до явного поведения импульсы борьбы-заправо-пройти-с-приближающейся-машиной. В социальной ситуации тоже возможны случаи, когда борьба неместна, — как и противоположные.

Если ретрофлексия находится под сознаваемым

==157

контролем, то есть когда человек в данной ситуации подавляет определенную реакцию, выражение которой повредило бы ему, — никто не будет оспаривать нормальность такого поведения. Ретрофлексия патологична только если она осуществляется по привычке, хронически, без контроля. Тогда она перестает быть чем-то временным, неким способом дождаться более подходящей ситуации, а превращается в «мертвую точку», постоянно удерживаемую в человеке. Больше того, поскольку эта стабилизированная «линия фронта» не меняется, она перестает привлекать внимание. Мы как бы забываем о ее наличии. Это вытеснение, — и невроз.

Если бы социальное окружение действительно оставалось по-прежнему неумолимым и непреодолимым, то есть если бы выражать определенные импульсы для взрослого человека было бы так же опасно и наказуемо, как для |У ребенка, тогда вытеснение — «забытая» ретрофлексия — f было бы эффективным и желательным. Но ситуация ме- if няется! Мы не дети. Мы выросли, стали сильнее, обрели Ц те «права», которых лишены дети. В этих кардинально изменившихся обстоятельствах стоит заново попробовать получить то, что нам нужно от среды.

Когда мы сдерживаем ( supress) определенное поведение, мы сознаем как то, что сдерживается, так и сам факт сдерживания. При вытеснении ( repression), мы же утеряли сознавание как вытесняемого, так и самого процесса вытеснения. Психоанализ акцентировал восстановление сознавания вытесняемого, то есть блокированного импульса. Мы же стремимся восстановить сознавание самого блокирования, дать человеку почувствовать, что он это делает, и как он делает это. Если человек обнаруживает свое ретрофлектирующее действие и вновь обретает контроль над ним, блокированный импульс обнаружится автоматически. Поскольку ничто его не сдерживает, он просто выйдет наружу. Большое преимущество работы с ретрофлектирующей частью личности состоит в том, что она сравнительно легко достижима для сознавания; эту активную часть, осуществляющую подавление, можно непосредственно почувствовать, не полагаясь на догадки и интерпретации. '

Теоретически лечение ретрофлексии просто: нужно вновь обратить направление ретрофлектирующего действия — изнутри наружу. При этом энергии организма, ранее разделенные, вновь соединятся и разрядятся в

==158

направлении среды. Блокированный импульс получит возможность по крайней мере выразиться, а может быть и получить удовлетворение. И как в любом случае, когда подлинная потребность организма удовлетворена, возможен отдых, ассимиляция и рост.

Практически, однако, обратный поворот ретрофлексии не осуществляется непосредственно. Все части организма выступают на защиту ретрофлексии, как бы в предотвращении катастрофы. Человека охватывает замешательство, страх, чувство вины и потребность обвинять других. Попытка обратить ауто-агрессию, разорвать «клинч» двух частей личности, вызывают такую реакцию, как будто осуществляется нападение на тело, на его «природу», на саму его жизнь. Когда находившиеся в «клинче» части начинают освобождаться и разделяться, человек испытывает невыносимое возбуждение, ради уменьшения которого ему может понадобиться временно снова вернуть свой «клинч». Нужно постепенно привыкнуть к этим возрождаемым непривычным чувствам и научиться ими пользоваться. Сначала человек попадает в состояние тревоги и готов отступить в притупленное несознавание.

Главная причина страха и вины при обращении ретрофлексии состоит в том, что большинство ретрофлектированных импульсов — это разного рода агрессии, от самых мягких до самых жестоких, от убеждения до мучительства. Одно только сознавание таких импульсов уже пугает. Но агрессия, в широком смысле слова, совершенно необходима для счастья и творчества. Кроме того, обращение ретрофлексии не создает новой агрессии, она уже присутствует. Она есть, но направлена на себя, а не на» окружающее. Мы не отрицаем того, что агрессия может быть патологической и «неправильно» употребляемой по отношению к объектам и другим людям, так же как она патологически неправильно применяется, если фиксирование направлена против себя. Но пока человек не начнет сознавать свои агрессивные импульсы и не научится применять их конструктивно, они разумеется будут применяться неправильно! Фактически именно их вытеснение — создание и поддержание жесткого «клинча» мускулатуры — делает агрессию столь опустошительной, «антисоциальной» и невыносимой. Если агрессивные импульсы получат возможность спонтанно развиваться в контексте всей личности, а не будут сдавливаться и

==159

удушаться в «клинче» ретрофлексии, человек сможет оценить их более полно и разумно.

Освобождая блокированные импульсы, человек боится также оказаться полностью фрустрированным, потому что ретрофлексия дает хотя бы частичное удовлетворение. Религиозный человек например, не позволяя себе обратить гнев за свои невзгоды на Господа, бьет себя в грудь и рвет на себе волосы. Такая аутоагрессия, очевидно ретрофлективная, все же — агрессия, и она дает некоторое удовлетворение ретрофлексирующей части личности. Это грубая, примитивная, недифференцированная агрессия, — ретрофлектированная детская вспышка, — но часть личности, на которую нападают, всегда здесь, и на нее всегда можно напасть. Аутоагрессия всегда найдет свою жертву!

Если обратить такую ретрофлексию сразу, человек будет нападать на других столь Же неэффективным и архаическим способом. Он вызовет такую же контрагрессию, которая первоначально подавила его и привела его к ретрофлексии. Понимание этого делает даже воображаемое обращение ретрофлексии столь пугающим. Но нужно иметь в виду, что трансформировать ситуацию можно постепенно, шаг за шагом. Человек может, для начала, обнаружить и принять, что он «делает это сам себе». Он может сознавать эмоции ретрофлектирующей части своей личности, в особенности, — мрачную радость от наложения наказания на самого себя. Это уже составляет значительное продвижение, потому что мстительность настолько социально осуждается, что человеку трудно признать и принять ее в себе, даже если он, оберегая других, направляет ее исключительно против себя. Только когда она принята, то есть признана как существующая динамическая компонента личности, — появляется возможность Преобразования, дифференциации, изменения направления ее в здоровую сторону. По мере того, как улучшается ориентация человека в среде, становится яснее сознавание, чего он действительно хочет, и в меру осуществления попыток выражать себя и наблюдать, что при этом происходит, постепенно развивается техника выражения ранее блокированных импульсов. Они теряют свои примитивные, пугающие аспекты по мере дифференциации и обретения ими возможности встретиться с более взрослыми частыми личности. Агрессия продолжает оставаться агрессией, но она может теперь найти себе полезные задачи и перестать быть слепо-деструктивной

К оглавлению

==160

по отношению к себе и другим. Она будет расходоваться, насколько это уместно в текущих ситуациях, а не копиться до состояния готового к извержению вулкана.

До сих пор мы говорили только об обращении на себя поведения, которое человеку не удалось направить на других. Но ретрофлексии включают также и то, чего человек ждет от других, но не может получить;, в итоге, желая, чтобы кто-то сделал для него это, он делает это для себя сам. Это может быть внимание, любовь, жалость, наказание — все, что угодно! Значительную часть того, что сначала делают для ребенка родители, он, вырастая, начинает делать для себя сам. Это, разумеется, нормально, — если только человек не пытается удовлетворить сам себя в отношении по существу межличностных потребностей.

Такого рода ретрофлексии соединяют абсурд с патетикой. Например, рассказывают историю про одного студента колледжа, который, живя в общежитии, не умел установить контакт с однокашниками. Из окна своей комнаты он часто слышал, как других друзья зовут присоединиться к игре или прогулке. Однажды его заметили стоящим под окном собственной комнаты и выкрикивающим собственное имя.

Некоторые простые лингвистические формы — возвратные глаголы, местоимения, обороты — дают примеры ретрофлексии. Когда мы употребляем такие выражения, как «Я спрашиваю себя», или «Я говорю себе», — что имеется в виду? В предыдущих экспериментах мы часто предлагали вам задать себе тот или иной вопрос. Не кажется ли это логически несколько странным? Если вы не знаете чего-то, какой смысл спрашивать себя, а если знаете, какой смысл говорить это себе? Такого рода выражения, которые мы используем на каждом шагу, предполагают само собой разумеющимся, что человек как бы разделен на две части, что это как бы два человека, живущих в одном теле и способных разговаривать друг с другом. Как вам кажется, просто ли это странность языка, или она коренится в действительном разделении человека, в том, что, например, в вас есть части, функционально противопоставленные друг другу?

Попробуйте действительно понять, что когда вы «спрашиваете себя» о чем-то, — это ретрофлексивный вопрос. Вы не знаете ответа, иначе бы вы не задавали вопрос.

==161

Кто в вашем окружении знает или должен был бы знать? Если вы можете определить, кто это, можете ли вы почувствовать, что хотели бы задать свой вопрос не себе, а ему? Что удерживает вас от этого? Застенчивость? Боязнь отказа? Нежелание обнаружить-свое невежество?

Когда вы «советуетесь с собой» по какому-либо поводу, можете ли вы сознать свои мотивы ? Они могут быть разными. Это может быть игрой, домогательством, утешением или выговором самому себе. Чем бы это ни было, кого вы подменяете собой?

Рассмотрите порицание себя. Вы найдете здесь не подлинное чувство вины, а лишь притворство чувствования себя виновным. Обратите упрек, найдя того «мистера X», которому он реально обращен. Кого вы хотите укорить ? Кого вы хотите переделать? В ком вы хотите вызвать чувство вины, которое, как вы притворяетесь, вы имеете в себе?

На этой стадии важно не то, чтобы вы попытались искоренить ретрофлексию, поспешив к этому «мистеру X» и выложив ему, что вы имеете ему сказать. Вы еще в недостаточной степени исследовали и приняли себя, и недостаточно внимательно рассмотрели межличностную ситуацию. Оставьте на некоторое время частное содержание определенной проблемы и займитесь формой своего собственного ретрофлектирующего поведения. Постепенно вы начнете видеть ту роль, которую вы сами играете в межличностных отношениях. Вы начнете видеть себя так^ как другие видят вас. Если вы постоянно требуете чего-то от себя, 'вы также, скрыто или явно, предъявляете требования другим, — и так они вас и ввдят. Если вы постоянно сердитесь на себя, вы будете сердиться даже на муху на стене.' Если вы постоянно придираетесь к себе, вы можете быть уверены, что есть и другие, к кому вы придираетесь.

Человек, ретрофлектирующий агрессию, полагает: «Если я обращаю это на себя, это не касается никого другого, не так ли?» — Не касалось бы, если бы ретрофлексия была полной, и если бы он жил в герметической капсуле. Но ни то, ни другое невозможно. Человек живет с другими людьми, и многое в его поведении, — того же рода, что и ретрофлектируемое, — избегает ретрофлексии. Например, находятся особые виды агрессии, которые не были специально наказываемы и потому не были обращены на себя, и они находят себе выход наружу.

==162

Человек не сознает этого, потому что его «представление о себе» исключает «нанесение вреда другим». Поскольку он нападет на других случайным и не сознаваемым им самим образом, такие действия, в той же мере как и его ретрофлексированные агрессии, остаются грубыми, примитивными, и сравнительно неэффективными. Аутоагрессия легче может быть сознана и принята человеком как подлинная агрессия, потому что человек чувствует себя менее виноватым, если он нападает на себя, чем если он вредит другим; но в ретрофлектирующем человеке агрессия по отношению к другим также существует, и она тоже должна быть в конце концов сознаваема и принята, чтобы иметь возможность стать рациональной и нормальной, а не оставаться иррациональной и невротической.

Когда ретрофлексия сознается, обращается и импульс обретает спонтанное развитие, значение того, что ретрофлектировано, всегда претерпевает изменение; например, упрек превращается в просто обращение ( reproach — approach). В перспективе любой межличностный контакт лучше, чем ретрофлексия. Под межличностным контактом мы имеем в виду не то, что обычно называют «быть среди людей», «общаться с другими», «чаще выходить»; такие формы поведения, маскируясь под «социальный контакт», могут быть всего лишь безконтактным слиянием. Подлинный контакт часто может состоять в том, что с точки зрения «условностей» рассматривается как разрушение или избегание контакта. Представьте себе, например, что кто-то приглашает вас на вечеринку, к которой у вас нет ни малейшего интереса. Вы предпочли бы провести время как-нибудь иначе. Но если вы так честно и скажете, люди могут подумать, что вы избегаете «социальных контактов». Это «нехорошо», потому что нас с детства и позже учат, что в стадности есть некая добродетель, даже если дело сводится к пустой болтовне и убиванию времени. Но вы говорите «Да, чудесно», вместо «Спасибо, но я не пойду», Таким образом мы избегаем разрушения слияния с преобладающими стереотипами, воспринимаемыми как «хорошие манеры». Но, будучи вежливыми по отношению к другим, мы при этом «невежливы» по отношению к себе, мы отнимаем у себя другие возможные деятельности, которые в действительности вызывают спонтанный интерес и важны для нас. Гордясь своей «позитивностью», то есть готовностью

==163

сказать «да» любому Тому или Дику, мы обращаем негативное «нет» на себя.

Рассмотрим еще раз природу процесса ретрофлексии. В произвольном сдерживании человек отождествляет себя как с тем поведением, которое сдерживается, так и с самим процессом сдерживания. В качестве простого примера можно рассмотреть сдерживание уринации. Допустим, человек чувствует потребность опорожнить свой мочевой пузырь в таком месте и в такое время, когда это совершенно неуместно. Он просто сжимает уретральный сфинктор, чтобы уравновесить давление жидкости. Это временная ретрофлексия. Человек не собирается делать ее постоянной и не отделяет от себя, от своей личности ни одну из сторон конфликта. Как только появляется возможность, он обращает ретрофлексию; это состоит всего лишь в расслаблении сфинктора, чтобы мочевой пузырь мог опорожнить содержимое. Потребность удовлетворена, и оба напряжения освобождены. Люди, разумеется, различаются в отношении способности выдерживать такое напряжение в течении того или иного времени. Если они полагают функции выделения «неприличными», они будут стесняться при необходимости выйти из комнаты или отделиться от компании.

В отличие от этого простого сдерживания, где обе составляющих конфликта сознаваемы и принимаются человеком как принадлежащие ему самому — «Я хотел бы освободиться от этого, но я предпочитаю подождать», — в других ситуациях человек отождествляется лишь с одной стороной конфликта и только ее принимает как свою. В насильственном сосредоточении, как мы видели ранее, человек отождествляет себя только с «произвольным» заданием, то есть с «дающим задание», с тем, кто настаивает чтобы определенная работа была выполнена. Он отделяет от себя и не признает за собственные другие интересы, которые он называет «отвлечениями» то есть разтождествляется с ними. В терминах структуры конфликта это подобно простому сдерживанию, описанному выше; но различие состоит в отношении к одной из сторон конфликта. Хотя различные потребности противостоят друг другу и направлены противоположно, «я» не разделено в этой ситуации, потому что оно отказывается включить в себя потребности из фона, которые противостоят заданию отождествить себя. Таким способом не многое достигается; часто фон значительно прояснился бы, если

==164

бы «я» могло отождествиться с наиболее настоятельным из этих «отвлечений», дать ему приоритет, покончить с ним и затем вернуться к заданию. Как бы то ни было, нам важно показать здесь, что в том типе ретрофлексии, который составляет борьбу с «отвлечениями» при насильственном сосредоточении, «я» находит себя только в старании выполнить задание.

Иногда в ретрофлексиях «я» играет обе роли, отождествляясь как с активной, ретрофлектирующей частью личности, так и с пассивной частью, объектом ретрофлексии. Это в особенности справедливо в случаях жалости к себе или наказывания себя. Прежде, чем рассматривать это теоретически, обратитесь к подобным случаям в вашей жизни и попробуйте ответить на следующие вопросы: Кого вы хотите пожалеть? От кого вы хотели бы получить сочувствие? Кого вы хотите наказать? Кем вы хотели бы быть наказанным?

Слова «жалость», «симпатия» и «сострадание» обычно используются как синонимы, и все полагаются означающими «добродетели». Однако различия в оттенках их значения, может быть несущественные с лингвистической точки зрения, весьма существенны с психологической. В словаре они различаются следующим образом: «Жалость — чувствование чужого страдания или беды, при этом объект жалости часто полагается не только страдающим, но и слабым и нижестоящим. Симпатия — дружеское чувство по отношению к другим, особенно в горе или несчастье; слово подразумевает определенную ^степень равенства в ситуации, обстоятельствах и пр. Сострадание — глубокое сочувствие другому, особенно в серьезном или неизбежном страдании или несчастье» (курсив наш). Все эти слова, выражающие отношение к страданиям других, различаются мерой актуального участия, близости или отождествления со страданием. Жалость — участие наиболее отдаленное, и мы утверждаем, что по большей части то, что называется жалостью, на деле есть замаскированное злорадство. Теннисон говорит о «презрительной жалости», и многие из нас слышали выкрики вроде «Я не хочу вашей проклятой жалости!». Такая жалость — снисхождение. Мы обращаем ее к тем, кто находится в столь низком положении, что перестает быть нашим серьезным соперником. Они «вне игры». Жалея

==165

их, мы подчеркиваем различие их и нашего жребия. Такого рода отношение мотивирует подчас благотворительность.

Когда человек действительно затронут страданиями других, а не прячет равнодушие и злорадство, он стремится помочь практически и готов принять на себя ответственность за изменение ситуации. В таких случаях мы скорее будем говорить о симпатии или сострадании, активном вмешательстве в ситуацию страдающего. Человек вовлечен в происходящее и слишком занят им, чтобы позволить себе роскошь сентиментальных слез. Слезливая жалость — по большей части мазохистское наслаждение страданием.

Когда она ретрофлектируется, мы имеем ситуацию жалости к себе. Часть «себя» становится объектом, отношение жалости остается презрительным, отчужденным снисхождением. Чтобы разделение «я» жалеющего и жалеемого могло быть преодолено, злорадство должно трансформироваться в активное стремление помочь, будь объектом этой помощи кто-то иной или отвергнутая часть себя. Эта новая ориентация ведет к задаче манипулирования в среде ради достижения необходимых изменений.

Желательность самоконтроля в нашем обществе не подвергается сомнению; с другой стороны, редко можно встретить рациональное понимание того, что это такое. Вся программа этих экспериментов направлена на развитие владения собой, самоконтроля, но на более широкой и всесторонней — фактически на совершенно иной основе, нежели обычные наивные устремления. Когда человек спрашивает: «Как мне заставить себя делать то, что я должен делать», — этот вопрос может быть переведен так: «Как мне заставить себя делать то, что значительная, обладающая силой часть меня не хочет делать?» Иными словами, как одна часть личности может установить жесткую диктатуру над другой частью? Желание сделать это и более или менее успешные попытки в этом направлении характерны для невроза навязчивости.

Человек, относящийся к себе подобным образом — деспотичный громила. Если он может и смеет вести так себя с другими, он может временами оказываться эффективным организатором. Но когда ему необходимо самому следовать чужим (или собственным) указаниям, он начинает сопротивляться — пассивно или активно.

==166

Поэтому обычно принуждение мало чего достигает. Такой человек проводит свое время готовясь, решая, выясняя, но мало продвигается в выполнении того, что он так подробно разрабатывает. То, что происходит в его поведении относительно самого себя, напоминает контору, в которой босс — самодур; его предполагаемые «рабы» при помощи задержек, ошибок, и миллиардом других способов саботажа разрушают его попытки принуждения. При самопринуждении «я» отождествляется с ригидными целями и пытается осуществить их напролом. Другие части личности, мнение и интерес которых не учитываются, мстят усталостью, отговорками, обещаниями, не имеющими отношения к делу трудностями. «Правящий» и «управляемые» находятся в постоянном клинче.

Хотя немногие из нас страдают неврозом навязчивости как таковым, всем нам свойственна известная мера принудительности, потому что это один из характернейших невротических симптомов нашего времени. В той мере, в какой это имеет место, это окрашивает собой все наше поведение. Если взять в качестве примеров выполнение наших упражнений, то без сомнения они иногда представляются обременительными заданиями, навязанными извне, и задача тогда состоит в том, чтобы разделаться с ними как можно скорее. Вы реагируете на это раздражением, недовольством, гневом, если не все получается так, как вы предполагали. Ждать спонтанного развития — это не то, что позволит вам внутренний надсмотрщик.

Обратите ситуацию, в которой вы принуждаете себя. Как вы заставляли бы другого выполнить задание за вас: пытаясь манипулировать средой с помощью магических слов? Или угрожая, командуя, подкупая, награждая?

С другой стороны, как вы реагируете, когда вас принуждают? Притворяетесь глухим? Даете обещания, которые не собираетесь выполнять? Или вы реагируете чувством вины и выплачиваете свой долг презрением к себе и отчаянием?

Когда вы пытаетесь заставить себя делать то, чего вы сами не хотите делать, вы работаете против мощного сопротивления. Перспектива достижения цели проясняется, если вместо принуждения вы займетесь выяснением того, какие препятствия стоят на вашем пути (или посмотрите, каким образом вы сами оказываетесь

==167

препятствием). Это великий принцип даосской философии: создать пустоту, чтобы природа могла развиваться в ней; или, как они это выражают: не стой на дороге.

Какие, например, препятствия вы встречаете, делая эти упражнения? Если вы говорите «я должен их делать», кто требует этого? Вы, разумеется, потому что никто вас не принуждает со стороны. Что, если вы не будете их делать? Удар не последует. Ваша жизнь будет продолжаться, пойдет по своему привычному руслу. Предположим, вы говорите: «Я хочу их выполнять, но какая-то часть меня не хочет». В чем состоят ее возражения? Потеря времени? Столь же ли вы бережливы по отношению ко времени в других случаях? Если вы сбережете время, которое тратите на эти эксперименты, посвятите ли вы его действительно необходимому, «важному» делу?

Предположим, что возражение связано с отсутствием гарантии, что эти эксперименты принесут вам «пользу». Можете ли вы получить такого рода гарантию в других делах, которые вы делаете?

Каковы бы ни были ваши возражения, не порицайте себя за них. Порицайте того или то, кого или что вы полагаете ответственным за ваши чувства. Разрядив некоторую долю агрессии, которую вы обращали на себя, вы сможете реагировать на ситуацию совсем иначе.

Другая важная ретрофлексия, которую стоит рассмотреть — чувство презрения к самому себе, самоуничижение-(то, что X. Салливен называл «слабой я-системой» и считал сущностью невроза). Он утверждал, что если нарушены отношения человека с самим собой, нарушаются также все его межличностные отношения. Человек постоянно оказывается в плохих отношениях с самим собой, если у него сложилась привычка все время оценивать себя и сравнивать свои реальные достижения со своими наивысшими требованиями. Если он обратит ретрофлексию, он оставит себя в покое и начнет оценивать людей вокруг себя. Осмелившись на это, он вскорости поймет также, что такого рода вербальные оценки — себя ли, или других — не так уж важны. Он поймет, что его ретрофлектированные оценки бь1ли всего лишь механизмом, позволявшим ему заниматься собой. Когда он с тем же рвением обратится к оценке других, то скоро заметит бессмысленность этого и остановится. Тогда он сможет смотреть на людей, просто сознавая, кто они такие и что они делают,

==168

и научится либо конструктивно манипулировать ими, либо приспосабливаться к ним.

В чем вы сомневаетесь относительно себя ? В чем доверяете себе? За что осуждаете себя? Можете ли вы обратить эти отношения? Кто этот «X», в котором вы сомневаетесь? Кого вы презираете? С кого хотели бы сбить спесь? Не является ли ваше чувство неполноценности скрытым высокомерием ? Можете ли вы рассмотреть свое самоуничижение в увидеть в нем ретрофлектированное желание унизить некоего «X» ?

Еще один важный тип ретрофлексии — интроспекция. Это — «глазение» на самого себя. Эта форма ретрофлексии очень распространена в нашей культуре, так что психологическая литература часто принимает как само собой разумеющееся, что любая попытка увеличить сознавание себя обязательно сводится к интроспекции. Хотя это совершенно не так, вместе с тем, по-видимому, каждый, кто будет выполнять эти эксперименты, начнет с интроспекции. Наблюдающий отделен от наблюдаемой части, и пока это разделение не «срастется», человек не почувствует, что возможно сознавание себя, отличающееся от интроспекции. Мы уже сравнивали подлинное сознавание с жаром, который порождается собственным горением угля, а интроспекцию — с лучом отраженного света на объекте.

Рассмотрите свою интроспекцию. Какова ваша цель? Вы ищете какую-то тайну? Пытаетесь что-то вспомнить? Надеетесь (или боитесь) столкнуться с чем-то неожиданным? Не смотрите ли вы на себя пристальным оком сурового родителя, чтобы удостовериться, что вы не наделали недозволенного? Или вы стараетесь найти что-то, что будет соответствовать теории — например той, которая развивается на этих страницах? Или, наоборот, вы усматриваете, что таких подтверждений нет?

Обратите такого рода отношение на окружающих людей. Есть кто-нибудь; чьи «внутренности» вы хотели бы рассмотреть? Есть ли кто-нибудь, за кем вы хотели бы 'строго смотреть? Обратите теперь внимание не только на цель вашей интроспекции, но и на то, как вы это делаете. Докапываетесь до чего-то? Или вы похожи на грубого полисмена, который случит в дверь и требует открыть

==169

немедленно? Или вы смотрите на себя робко, украдкой? Или вы уставились на себя невидящими глазами ? Или вы подтасовываете события, чтобы они соответствовали вашим ожиданиям? Фальсифицируете их путем преувеличения? Или вы даете им происходить исподтишка ? Или вы выделяете только то, что соответствует вашим ближайшим целям? Короче, обратите внимание, как функционирует ваше «я». Это гораздо важнее, чем частное содержание.

Крайний случай интроспекции — ипохондрия, искание симптомов болезни. Обратите ее, ищите симптомы болезни у других. Может быть вы — непроявившийся врач или сестра. Какова цель таких поисков? Не является ли она сексуальной? Не говорили ли вам, что мастурбация создает характерное выражение глаз? Не высматривали ли вы с своих глазах, и в глазах других такого рода симптомы ? Не рассматриваете ли вы интроспективно свое тело в поисках знаков наказания за ваши «грехи»?

Некоторые студенты, рассказывая о своих реакциях на этот эксперимент, выражали возмущение «оскорбительными измышлениями» и бросались на защиту того, что их личные мотивы «хороши»: «Вы предполагаете, что каждый из нас питает скрытое желание жалеть или наказывать кого-нибудь, или быть объектом жалости и наказания. Я считаю такое предположение нелепым». — «Я категорически отрицаю, что когда я жалею кого-то, то в этом есть скрытое злорадство». — «Вы говорите так, как будто считаете нас всех «ненормальными». Или вы сами ненормальные?». — «У вас получается, что я должен считать себя ответственным за ситуацию, в которой я оказался. Может быть, для кого-то это и так, но не для меня. Вы просто не представляете себе, что со мной делали!» — «Некоторые из ваших утверждений кажутся мне излишне суровыми».

Однако большинство отчетов показывают честные попытки разобраться в том, что обнаружилось: «Я не нуждаюсь в обычной жалости, но мне хочется, чтобы меня жалели, когда я приношу какую-нибудь важную жертву». — «Мне пришлось признать, что то, что мне казалось чистосердечной жалостью к моей сводной сестре, содержит немалую долю тайного злорадства». — «Я жалею тех, кто, как вы сказали, вне игры». — «Я обнаружил, что в действительности я хочу наказать мою девчонку. Это беспокоит меня, потому что я действительно ее люблю. К счастью,

К оглавлению

==170

это не продолжается все время, а только тогда, когда на меня находит, тоска». — «Я не мог поверить, что желание наказать или быть наказанным относится ко мне. Но потом я вспомнил, что постоянно вижу во сне, как я наказываю кого-то, обычно женского пола, причем делаю это очень жестоко. В юности мне снилось, что меня кто-то наказывает физически, и это доставляло Мне удовольствие. Мои родители наказывали меня не физически, а угрозой, что перестанут меня любить. Это долго продолжалось, и я думал, насколько было бы лучше, если бы они дали мне хорошую трепку, и на том дело бы кончилось».

Относительно остальных разделов эксперимента мы не будем приводить отрывки из разных отчетов, а вместо этого процитируем с сокращениями один довольно подробный отчет: «Хотя нет никого, кого бы я постоянно хотела жалеть, временами я хочу пожалеть сестру, потому что полагаю, что она неудачно вышла замуж. Но когда я ее вижу и вижу, что она вполне счастлива. Я понимаю, что моя жалость неуместна... Я очень счастлива, потому что мы с женихом глубоко любим друг друга. Я очень довольна его родителями, они очень хороши со мной. ...Временами у меня возникает желание наказать отца за то, что он выливает злость на мать. Если бы мне пришлось выбирать, кто бы наказывал меня, — это была бы мать. Она такая мягкая и добросердечная, что наказание не было бы тяжелым. Мне не хотелось бы быть наказанной моим женихом, потому что он так упрям, что наказание — хотя это, может быть, было бы не более чем длительное молчание или отсутствие, — было бы хуже любого грубого, жестокого обращения. ... Когда я пытаюсь принуждать себя, я даю себе обещания. Я обещаю себе, что никогда больше не запущу так свои дела, когда оказываюсь под давлением. Кроме того я обещаю себе, что сделав определенное количество работы я дам себе возможность отдохнуть. Это хорошо работает, если только периоды отдыха не начинают растягиваться все больше и больше, — а так обычно и бывает..... В чем я сомневаюсь относительно себя, — хотя это не повторяется слишком часто, — это вполне лия готова к браку. Я все еще представляю себе это в романтической дымке, и эта картина не включает стирку грязных носков и экономию на бакалее. Я. сомневаюсь также, что моя сестра, которая уже замужем, готова к этому. У нее пока нет своей квартиры, так что она еще не столкнулась со всеми этими вещами. ... Вы часто

==171

пользуетесь слишком сильными выражениями. Я никого не хотела бы «стереть с лица земли». Если бы моя сестра была этим «мистером X», конечно у меня не было бы желания уничтожить ее. До того, как она вышла замуж, наши отношения были очень близкими, но я не могу сказать, что ревную к ее мужу за то, что он разлучил нас... . Впервые я почувствовала к вам реальную враждебность. Что-то внутри меня как бы спрашивает: «Куда это они клонят? Что они хотят откопать? Как будто вы поставили меня у стены под сильным лучом направленного на меня света. Возникает какая-то тревога; как будто какая-то паутина отодвигается в сторону, но я не могу различить, что за ней. Я только знаю, что это нечто беспокоящее меня. ... Осуществляя интроспекцию, ft как будто жду, что обнаружится что-то неуловимое. Я даже не уверена, что это что-то приятное, скорее нет, потому что это создает во мне некоторую тревогу.... Если говорить о том/что кто-то следит за мной, то это мать моего жениха. Это прекрасный человек, и она добра и снисходительна ко мне больше, чем можно этого ждать от будущей свекрови. Но временами, когда я с ней, я начинаю бояться, что она будет властвовать надо мной так же' полно, как она властвует над мужем и дочерью. К счастью, мой жених прошел через период бунта и совершенно не находится у нее под башмаком. ... Осуществляя интроспекцию, я сначала смотрела на себя невидящим взглядом. Затем я попробовала бросать скрытые взгляды исподтишка. Если то, что я обнаруживаю, противно, я стараюсь смягчить это, или оно блокируется другими мыслями. ... Симптом, который, как я обнаружила, я ищу в себе, — сексуальный. Это началось, наверное, с французского фильма, кусочек которого я видела. Мне пришла в голову мысль, что женщина, которая имела половое сношение, сидит расставив ноги, а не скрещивая их в коленях. Я искала^это в сестре, когда она приходила к нам. Это так и было. Прошло уже три недели с тех пор, как я видела этот фильм, но эта мысль все еще приходит время от времени мне в голову».

1-2-3-4-5-6-7-8-9-10-11-12-13-14-15-16-17-18-19-20-21-22-23-24-25-26-27-28-29-30-31-32-33-34-35-36-37-38-39-40-41-42-