Глава 6 ПРОБЛЕМА ЛИЧНОСТИ

Вопрос о природе личности, несомненно, лежит в основе большинства споров о соотношении духовного и телесного. В непрекращающихся столкновениях различных форм редукционистского материализма есть что-то абсолютно бессмысленное. Бесплодность дискуссий вызвана, по-видимому, тем, что рассматриваемые в них определения относятся главным образом к личностям и чувствующим существам, но сама природа последних чаще всего совершенно игнорируется. Можно с уверенностью предположить, что различные тупиковые ситуации, неправдоподобность и малая убедительность альтернатив, о которых мы говорили ранее, по большей части обусловлены почти полным пренебрежением к обстоятельному анализу личности. Среди убежденных сторонников редукционистского материализма, по существу, только Уилфрид Селларс [1963а] обращался к рассмотрению природы личности. Однако его высказывания по этому поводу настолько проблематичны и не разработаны, что могут убедить нас разве что в неспособности прямолинейного материализма справиться с этим понятием. Его общая формула личности, не без основания названная «юридической», выглядит следующим образом: «Можно признать личностью двуногое бесперое существо, дельфина или марсианина только в том случае, если это существо способно мыслить следующим образом: «Мы (это существо) будем совершать (или не будем совершать) действия типа А в условиях типа С». Думать, таким образом, не означает классифицировать или объяснять, но означает проявлять некоторую интенцию». И далее Селларс продолжает: «Таким образом, концептуальная структура, которой обладают личности, не нуждается в согласовании с научным обра-

==148

зом мира [селларсовской версией редукционистского материализма], а скорее должна присоединяться к. нему. Следовательно, для завершения научного образа мира нам следует обогатить его не большим числом способов речи о том, что имеет место в действительности, а языком общественных и индивидуальных интенций...»

Здесь, похоже, подразумевается, что (1) адекватный анализ личности не подорвет того вида физикализма, который дает удовлетворительное описание и объяснение неодушевленного мира, и (2) такой анализ личности связан с использованием языка, который не требует расширения достоверного описания мира за пределы описаний, доступных редукционизму, а скорее предназначен для определения того, что находит наиболее удовлетворительное выражение в терминах предписаний. Именно по этой причине Селларс утверждает, что «нередуцируемость» (курсив мой.— Дж. М.) личностного есть не что иное, как нередуцируемость «должно» к «есть». Однако ему так и не удалось объяснить тот факт, что и способность к речи, и обладание чувством — а следовательно, способность к описанию феноменального содержания нашего опыта — действительно требуют обогащенного языка, позволяющего описывать то, что имеет место в действительности, и обосновывать, что сущности, признаваемые Селларсом нередуцируемыми, на самом деле редуцируемы.

Размышляя о личности, испытываешь искушение начать с систематизации всех решений этой проблемы. Но занятие этим приводит к пониманию, что, оно малопродуктивно, что нам нужна единая адекватная и убедительная теория и что действительно перспективное решение, скорее всего, будет совершенно непохожим на наши традиционные установки в этой области. Для того чтобы убедиться в этом, нам придется рассмотреть (1) дуалистическое решение этой проблемы; (2) еще более крайнее идеалистическое ее решение, согласно которому существуют бестелесные души или личности; (3) редукционистское решение, согласно которому личность есть не что иное, как сложное тело; (4) решение, согласно которому личность онтологически столь же первична, как и тело, и нередуцируема к нему; (5) решение, согласно которому личность трактуется юридически, то есть с точки зрения ее прав и ответственности, приписанных некоторым телам, чувствующим существам или

==149

каким-либо иным сущностям, допускающим независимую индивидуализацию и отождествление. При этом мы будем использовать ранее принятые нами философские установки для более экономных рассуждений.

Дуалистическое и идеалистическое решения, как бы соблазнительно они ни звучали в устах картезианцев и христиан, несовместимы с тем фактом, что нам требуется объяснение, адекватное жизни и поведению именно представителей вида Homo sapiens. Юридическое решение страдает другим пороком—оно не способно учесть, что право и ответственность имеют рефлексивную природу. Конечно, было бы очень удобно считать некоторое тело или чувствующее существо личностью только на том основании, что оно обладает определенным статусом или способно демонстрировать намерения и поведение, соответствующее этому статусу. Однако эта теория не учитывает того факта, что в конце концов именно мы в действительности даем такие определения друг другу, а следовательно, никакая юридическая фикция не может дать объяснения первоначального приписывания такого статуса. Хотя, конечно, жаль расставаться с преимуществами, которые нам открывает уже произведенное отождествление человеческой личности как юридического или подобного юридическому лица.

Следовательно, дух нашего времени небезразличен к рассмотренным возможностям и в соответствии с сегодняшними стремлениями и целями необходимо особенно тщательно взвешивать выбор между редукционистской теорией личности (то есть теорией, согласно которой личность является не чем иным, как сложным телом) и теорией, в которой личность рассматривается как нечто онтологически первичное (то есть имеет и физические, и «личностные» свойства, не поддающиеся анализу исключительно в терминах сложной организации тел). Очевидно, что и редукционистские, и нередукционистские программы являются предварительными в том смысле, что, возможно, завтра в какой-нибудь новой изощренной онтологии «тела» и «личности» будут вытеснены «следующим рядом» сущностей, которые могли бы лучше удовлетворить наши сегодняшние метафизические запросы.

Однако обе эти возможности оказываются совершенно бесперспективными. Это легко увидеть, если бегло рассмотреть программы, соответствующие взглядам

К оглавлению

==150

Бернарда Уильямса и П. Ф. Стросона. Уильяме [1973Ь] защищает тезис, согласно которому личности суть не что иное, как сложные тела, Стросон [1959] —тезис, согласно которому личности являются нередуцируемыми и первичными сущностями. Это, конечно, не означает, что все редукционисты и антиредукционисты добровольно подписались бы под их аргументами. Тем не менее затруднения, с которыми сталкиваются две эти довольно последовательные концепции, позволят нам оценить перспективы всех сходных с ними теорий. Следовательно, обсуждение, которое мы собираемся предпринять, имеет по преимуществу отрицательный, критический характер. Воззрения Стросона требуют особо тщательного анализа. По Стросону, «понятие личности следует интерпретировать как понятие некоторого типа сущности; при этом и предикаты, описывающие состояния сознания, и предикаты, описывающие телесные характеристики, физические ситуации и т. п., оказываются в равной степени применимыми к индивидуальной сущности такого типа». Здесь речь пока идет только о том, что предикаты (называемые им «Р-предикатами»), описывающие состояния сознания или условия, которые производят сознание, и предикаты, описывающие телесные характеристики («Li'-предикаты»), в равной степени применимы к личности. Следовательно, Стросон здесь не настаивает, что личности являются «первичными»: приведенные положения могут быть приняты и редукционистами и антиредукционистами. С этими положениями не согласились бы разве что элиминативные материалисты (Фейерабенд [1963а]), [1963Ь]), которые решительно отвергают признание каких-либо сущностей, кроме материальных, равно как и приписывание таким сущностям каких-либо психических свойств. Фактически указанные взгляды Стросона, по крайней мере предварительно, представляются приемлемыми даже для дуалистов картезианского толка, хотя и неприемлемы для матерых идеалистов.

Стросон также говорит, что «понятие личности логически предшествует понятию индивидуального сознания и его не следует отождествлять с-понятиями одушевленного тела или воплощенной души». В соответствии со сказанным ранее Стросон в качестве основания для подобного вывода выдвигает следующее соображение: если материальные тела не имеют Р-свойств (в чем

==151

Стросон вполне уверен), то предшествование понятия личности по отношению к понятию сознания или состояния сознания обеспечивает систематические преимущества при индивидуализации, отождествлении и повторном отождествлении—процедурах, встречающихся в любой системе индивидов. Стросон определенно заявляет, что «состояния сознания вообще нельзя было бы описывать, если бы. они не квалифицировались как свойства личности (в том смысле, который я вкладываю в это слово)». Однако если бы при помощи какой-либо изощренной процедуры редукции удалось показать, что личность есть не что иное, как тело, то редукционистские теории оказались бы вполне совместимыми с признанием состояний сознания частью истории данной конкретной личности (это было бы верно даже в том случае, если бы мы, согласно Стросону, говорили об обусловленных актах опыта безусловно — как о моем опыте и вашем опыте).

По-видимому, Стросон на самом деле отнюдь не доказывает, что личности не могут быть редуцированы к телам. В его намерения входит только показать, что и личности, и тела в его онтологии следует принять в качестве «базисных индивидов». Это, без сомнения, вполне совместимо с редукционистской программой. Верно, конечно, что он отвергает редукцию и настаивает на первичности понятия личности, однако в его трудах не етоит искать и следа какого-нибудь убедительного аргумента, относящегося к этим вопросам. Рассуждая о М- и ^-свойствах, он, как известно, говорит, что «среди тех свойств, которые мы приписываем самим себе, есть свойства такого рода, что мы приписываем их и материальным телам; однако нам не приходит в голову приписывать материальным телам ряд других свойств из числа тех, что мы приписываем самим себе» «...и нам и в голову не приходит приписывать состояния сознания материальным телам»). Однако все это только указывает на отрицание им редукционизма. Вот что с максимальной ясностью он говорит о тех понятиях, которые признаются первичными: «Все значение утверждения, согласно которому понятие личности является первичным, сводится к тому, что это понятие не следует анализировать каким-либо определенным способом или способами. К примеру, нам не следует считать личность сущностью второго порядка по отношению к двум видам

==152

сущностей первого порядка, то есть к индивидуальному сознанию и индивидуальному телу». Стросон хочет показать, что понятие чисто индивидуального сознания в лучшем случае может иметь статус «логически вторичного бытия, если его вообще считать желательным». Однако все это не вносит никакого вклада в опровержение редукционистского анализа понятия личности. Ведь редукционисты, считающие материальное тело первичным в смысле Стросона, могут тем не менее последовательно придерживаться мнения, что личность есть только сложное тело.

Однако самое странное заключается в том, что Стросону так и не удалось дать правдоподобного описания содержания понятия личности. Его понятие личности сводится к понятию некоторой сущности, к которой в равной степени применимы и Р-предикаты, и М-предикаты. Но такие предикаты не предполагают личности в ее действительно отличительных чертах. Как справедливо отмечает Уильяме [1973], объекты, о которых рассуждает Стросон, было бы лучше назвать чувствующими существами или животными. Похоже, что Стросона сбивает с толку та тщательность, с которой он противопоставляет Р-предикаты и Li'-предикаты. Дело в том, что он утверждает (с целью избежать ловушек солипсизма и скептицизма), что «необходимым условием действительного приписывания некоторым лицом состояний сознания, опыта и т. п. самому себе является то, что он должен приписывать их другим субъектам, отличным от него самого... что выражения о принадлежности сознания и опыта должны использоваться в одинаковом смысле, когда субъектом является кто-либо другой и когда субъектом является он сам». Р-предикаты отличаются от ЛГ-предикатов по крайней мере в том отношении, что «субъект может приписывать их самому себе вне всякой связи с наблюдением за своим поведением и вместе с тем они могут быть приписаны другому только на основании поведенческих критериев».

Следовательно, имеется некоторая асимметрия условий приписывания Р-свойств самому себе и другому, тогда как Ai'-предикаты могут быть приписаны только на интерсубъективных основаниях, например на основании наблюдения. Материальные тела, конечно, в том случае, если личности не являются материальными телами, вообще не способны производить какие-либо припи-

==153

сывания свойств. Очевидно, Стросон говорит о способности приписывать Р- и Li'-свойства, об использовании Р- и М-предикатов. Однако он упускает из виду, что отличительным признаком личности, который отделяет ее от просто чувствующих существ, а также и от материальных тел, прежде всего является сама способность приписывать свойства. Как ни странно, он вынужден умалчивать о тех же самых предметах, которые упускают из виду сторонники юридической концепции личности, например Селларс. Логично было бы предположить, что для Стросопа самой существенной характеристикой личностей должна быть их способность приписывать свойства самим себе. Однако на самом деле он всего лишь утверждает, что приписывание состояний сознания самому себе влечет готовность признать такие состояния присущими другим субъектам. Тем самым устраняется солипсизм. Однако Стросон уклоняется от обсуждения следствий, вытекающих из принадлежности личности к числу сущностей, способных приписывать свойства, хотя сформулированное им условие, при котором приписываются Р- и LI-свойства, предполагает эту загадочную способность. Фактически приписывание свойств—это та самая способность, благодаря которой личность обычно отличают от просто чувствующего существа.

Таким образом, мы пришли к неутешительным для Стросона выводам. Стросон настаивает на том, что понятие личности является первичным. Однако его рассуждения не отвечают ни на вопрос о том, почему дело должно обстоять именно так, ни на вопрос о том, почему это требование предполагает именно антиредукционизм, а не редукционизм. И хотя он продолжает утверждать, что понятие личности вытекает из понятия Р-предиката, на поверку его «личности» оказываются не более чем чувствующими существами или животными. Следовательно, если собрать воедино все наши знания о личности, то получится, что настоящая личность—отличительным признаком ее является способность совершать (языковые) приписывания—такова, что мы, по-видимому, не нуждаемся в объявлении понятия личности первичным. Отсюда, однако, не следует, что мы в принципе считаем невозможной концепцию, согласно которой (1) физические тела являются первичными, (2) личности также являются первичными и обладают свойствами, которые присущи физически телам, но (3) личности не

==154

являются физическими телами. Однако защищать такой взгляд невозможно, если мы не объясним, каким образом личности вообще могут быть некоторыми сущностями и при каких условиях они могут быть первичными.

Весьма любопытно, что недостатки выдвинутой Бернардом Уильямсом теории личности в точности противоположны недостаткам стросоновской теории. Однако адекватной оценке его взглядов препятствует то обстоятельство, что он недавно собрал свои статьи под одной обложкой, даже не потрудившись согласовать высказывания, имеющиеся в различных местах книги [1973Ь]. Так, например, в статье «Я и будущее» [1970] Уильяме признает, что и ««менталистские» соображения (как не очень определенно можно назвать их), и соображения о телесной непрерывности, естественно, вовлечены в решение вопроса о тождестве личности (однако это не означает, что существуют менталистские и телесные критерии тождества личности)». Эта оговорка оставляет нас в неведении, являются ли непрерывность тела и «менталистские соображения» критериями или необходимыми условиями тождества личности. Уильяме неоднократно обращается к частным затруднениям, возникающим в связи с условиями тождества личности. В статье «Тождество личности и индивидуация» (1956— 1957) он приходит к выводу, что «тождество тела всегда является необходимым условием тождества личности, где понятие «тождество тела» включает в себя понятие пространственно-временной непрерывности».

Итак, теперь очевидно, что Уильяме отдает предпочтение весьма сильному тезису, связанному с тождеством тела. Однако вопрос о том, доказал ли Уильяме корректность этого тезиса (и если доказал, то как), по-прежнему остается открытым. Все затруднения, которые он рассматривает в последней статье—самом раннем из опубликованных им изложений темы тождества личности — касаются изменения тождества личности без изменения тела, телесных взаимодействий между различными личностями и осмысленности понятия некоторой конкретной личности без ссылки на тело. Если отвлечься от возможности изобретательных контрпримеров — например, из области нейрохирургии, трансплантации мозга и т. п., — то остаются по крайней мере два соображения, которые Уильяме вообще упустил из виду. Во-первых, из предположения о том, что «соображения» о непрерывности

==155

тела и его тождестве вовлекаются в установление тождества личности (причем существенно различными способами), мы, основываясь только на рассмотренных в этой статье случаях, никогда не сможем получить содержащийся в ней вывод. Мы не получим этот вывод, если не предположим не только то, что данный аргумент является решающим, но также и то, что рассмотренные случаи исчерпывают все возможные способы, при помощи которых заключение Уильямса может быть подвергнуто критике. Во-вторых, условия для индивидуализации и реидентификации индивидов могут быть определены только тогда, когда рассматриваемые индивиды уже отождествлены как индивиды того или иного рода и сверх того определено, что значит принадлежать к данному роду.

Уильяме, безусловно, не дает никаких доказательств того, что приводимые им случаи являются исчерпывающими, да они фактически и не являются таковыми. Не разъясняет он также, что значит быть личностью. К тому же в своем рассуждении он характернейшим образом путает соглашение относительно того, что может быть затронуто при рассмотрении вопроса о тождестве личности, и стремление утвердить свой собственный тезис. Так, например, проанализировав сложный случай, связанный с тем, что о некотором Чарлзе на основании его экстраординарной памяти говорится, что он является той же самой личностью, что и Гай Фоке, Уильяме заявляет: «Единственный случай, в котором можно различить тождество и точное подобие, как мы только что видели, есть случай тела — «то же самое тело» и «в точности подобное тело» действительно вещи различные. Поэтому я должен заявить, что исключение из рассмотрения тела лишает понятие тождества личности всякого содержания». Здесь Уильяме явно имеет в виду, что в контексте исследования случая Чарлза — Гая Фокса недостаточно показать, что Чарлз имеет тот же самый характер и то же самое предполагаемое прошлое, что и Фоке (к примеру, брат Чарлза, Роберт, также мог бы выдвинуть подобные претензии, хотя Чарлз и Роберт явно не являются тождественными). Тождество характеров и т. п. означало бы, по его мнению, только то, что они в данных отношениях являются «в точности подобными». Только ссылка на то же самое тело в определенном контексте может ответить на вопрос о тождестве.

==156

Заметим, кстати, что окончательный вывод Уильямса («исключение из рассмотрения тела лишает понятие тождества личности всякого содержания») оказывается более слабым утверждением и не ведет к первоначально выдвинутому тезису («тождество тела всегда является необходимым условием тождества личности»).

Эта двусмысленность играет существенную роль в рассуждении Уильямса. Так, возвращаясь к случаю Чарлза — Гая Фокса, он говорит: «Следовательно, необходимым условием отождествления, которое осуществляется на основании нетелесных характеристик, является то, что на некоторой стадии его возникает неизбежность проведения отождествления на основе телесных характеристик. Таким образом, любое требование, согласно которому телесные характеристики должны быть исключены из критериев тождества личности, необходимо оказывается несостоятельным—факты опровергают этот тезис в его наиболее сильной форме (согласно которой не существует такого возможного положения дел, в котором тождество тела было бы необходимым, зато всегда имеются некоторые другие условия, являющиеся необходимыми и достаточными, как, например, в теории Локка)». Что же, допустим, что «телесные характеристики» участвуют в установлении тождества личности. Однако этого недостаточно, чтобы показать, что тождество тела является необходимым условием тождества личности. Недостаточно для этой цели и утверждения, согласно которому «телесные характеристики» нельзя «полностью исключить из критериев тождества личности». Сам Уильяме только потому считает, что два этих тезиса эквивалентны, что он, во-первых, уверен в том, что проанализированный им случай исключает все другие выводы, и, во-вторых, ошибочно предполагает, что поскольку этот случай не допускает иных выводов, то все остальные затруднения, связанные с тождеством личности, обязательно приведут к тому же самому выводу.

Такое пренебрежение указанным различием весьма существенно для концепции Уильямса. Объясняется оно тем, что Уильяме даже и не пытается выяснить, что же значит быть личностью (за исключением весьма спорного тезиса, согласно которому, что бы ни говорили о личности, на самом деле она есть не что иное, как сложное тело). Если бы он определил природу личности, мы

==157

смогли бы решить, не вынудит ли нас принять желательный для Уильямса вывод та часть его рассуждения, которая не встречается явно в тексте, но могла бы быть восполнена нами. В конце концов кажется довольно странным считать, что если некоторые соображения о непрерывности тела или его тождестве привлекаются при решении вопроса о тождестве личности, то—совершенно не принимая во внимание каких-либо соображений о природе личности—мы должны считать, что непрерывность тела или его тождество «всегда являются необходимым условием тождества личности».

Конечно, если личность есть не что иное, как тело, то под угрозой противоречия «тождество тела» всегда должно быть необходимым условием «тождества личности». Кстати, в тот момент, когда Уильяме определяет, что же следует «привлекать» при решении вопроса о тождестве личности, он фактически предполагает, что личность есть не что иное, как сложное тело. Однако если бы он сумел продемонстрировать, что личность есть тело, ему не пришлось бы обращаться к независимому рассмотрению случаев обмена телами и т. п. Внимательное чтение его статьи «Являются ли личности телами?» показывает, что Уильяме (совершенно справедливо) не считает доказанным тезис о том, что личность есть тело. Проанализировав ряд трудностей, возникающих в теории Стросона, Уильяме пишет, что переходит к своим собственным затруднениям, вызванным «четырьмя главными возражениями против взгляда, согласно которому личность представляет собой материальное тело, и попытается дать их критику», которая, возможно, и не будет разрушительной, но по крайней мере «охладит пыл... сторонников этих возражений». Упомянутые им возражения связаны с (а) осмысленностью понятия бестелесной личности; (б) невозможностью подстановки salve veritate имени «Джонс» (рассматриваемого как обозначающее некоторую личность) вместо имени «тело Джонса»; (в) ложным условным высказыванием: если личности представляют собой материальные тела, то все свойства личности представляют собой материальные свойства: и (г) существенным вопросом о том, совпадает ли тождество личности с тождеством тела.

Уильяме понимает, что возражение, связанное с последним вопросом, должно быть «наиболее сильным». Но,

==158

отвечая на этот вопрос, он исследует только случаи, рассмотренные ранее Сиднеем Шумейкером [1963] и Уиггинсом [1967] и затрагивающие скорее обмен мозгом, чем обмен телами. Эти случаи более удобны для исследования, потому что обмен мозгом «обходит проблему редупликации» (которая встречается в случае Чарлза—Гая Фокса). В упомянутой статье, основываясь на случае, рассмотренном Шумейкером (и, кстати, не вполне правильно интерпретируя его), Уильяме обращает внимание на тот факт, что здесь возникает проблема, весьма напоминающая одну из тех проблем, которые преследуют теорию Стросона: эта проблема «в любом случае открывает перед нами обширнейшее поле для работы, а именно: требует от нас выяснить, почему приписывание телесных свойств личностям не совпадает с приписываниями, совершаемыми по отношению к телам». Однако все это не более чем призыв к рассмотрению неразрешенной проблемы. Далее, Уильяме переходит к рассмотрению случая «передачи информации от одного мозга к другому» в противоположность «физическому преобразованию мозга». Однако при этом, по его собственному признанию, возникает проблема редупликации, которую он так хотел обойти. В результате Уильяме, несмотря на свою уверенность в том, что личность есть тело, так и не привел ни одного убедительного аргумента, свидетельствующего в пользу этого тезиса.

Слабости рассуждения Уильямса можно выявить следующим образом. Если бы он смог показать, что личность представляет собой тело, то отсюда (тривиально) следовало бы, что тождество тела является необходимым условием тождества личности; однако ему не удалось показать, что личность представляет собой тело. Если бы он показал, что для некоторых частных случаев тождество личности нельзя установить без установления тождества тела, то он смог бы отсюда заключить, что тождество тела является необходимым условием тождества личности только тогда, когда он к тому же доказал бы, что приведенные им частные случаи исчерпывают все возможности, связанные с проблемой взаимоотношений между тождеством личности и тела; однако это ему не удалось. Вполне возможно, кстати, что в некоторых контекстах ссылка на тождество тела считается решающей в вопросе о тождестве личности только потому, что

==159

в них не встречаются уравновешивающие соображения иного плана (каковы бы они ни были). Таким образом, ему не удалось доказать, что тождество тела является необходимым условием тождества личности. Как свидетельствует наш анализ, ему удалось показать лишь то, что непрерывность тела и его тождество участвуют в решении вопроса о тождестве личности.

Наша стратегия до сих пор была диалектической и целиком деструктивной. В оправдание заметим, что вообще редко говорится о крайне слабой обоснованности редукционистского взгляда на природу личности. Действительно, если имеются случаи, которые не были проанализированы Уильямсом, но тем не менее являются непротиворечивыми и влекут за собой отрицание условия тождества тела, то аргументы Уильямса окажутся совершенно несостоятельными. Далее, если между личностью и телом имеются отношения, отличные от отношения тождества, то эти аргументы опять-таки окажутся совершенно несостоятельными. И оба упомянутых условия определенно выполняются. Так, во-первых, Стросон, допуская в своей онтологии первичность понятия личности, должен отрицать тождество личности и тела. Поскольку же Стросон отвергает картезианский дуализм, то ему приходится признать некоторое осмысленное отношение, отличное от отношения тождества между личностями и телами. Анализируя эту концепцию Стросона, Уильяме даже не пытается обосновать ее невозможность и противоречивость, а стремится только показать, что позиция Стросона сталкивается с серьезными затруднениями при приписывании М- и Р-свойств. Однако если бы считалось, что личность является эмерджентной, или эмерджентной сущностью, по отношению к телу, — например в связи с использованием ею языка, способностью приписывать свойства вещам или проявлять определенные отличительные культурные свойства, — то такая теория не была бы явно противоречивой или вовсе не допускающей оправдания. В то же время из нее следовало бы отрицание тезиса, согласно которому личность тождественна телу.

Таким образом, получается, что без поддержки некоторой теории о природе личности Уильяме не смог бы оправдать подмены сильного тезиса о необходимых условиях более слабым тезисом об уместности соображений, связанных с телом. Однако он нигде не говорит о

К оглавлению

==160

такой теории. Во-вторых, если вернуться к потенциальным контрпримерам, то, по сути дела, Уильяме не приводит никаких аргументов, позволяющих утверждать, что не может быть более одной личности, связанной с некоторым конкретным телом. Иначе говоря, не существует веских доводов, показывающих противоречивость взгляда, согласно которому возможно в норме и вполне достоверно, по крайней мере в некоторых аномальных случаях—типа описанных в работах Сперри 1966], [1968] знаменитых экспериментах, связанных с рассечением головного мозга, — связывать с каждым полушарием головного мозга по одной личности. Рассматриваемые Сперри аномалии указывают на осмысленность (хотя и не обязательно желательность) индивидуализации (но не отождествления) личностей по отношению к полушариям головного мозга (Пуччетти 1973]; Т. Нагель [1971]; Марголис [1975с]). Однако если бы личности при нормальных или ненормальных условиях индивидуализировались по отношению к полушариям головного мозга, то в таком случае тождество тела, без сомнения, не могло бы считаться необходимым условием тождества личности. К тому же если мы допустим возможность подобных случаев, то указанные Шумейкером, Уиггинсом и другими примеры, противоречащие концепции Уильямса, могут быть значительно усилены. Следовательно, мы можем окончательно заключить, что аргументы Уильямса совершенно несостоятельны.

Однако необходимо до конца выяснить значение приведенных контраргументов. Уильяме утверждает, что тождество тела является необходимым условием тождества личности. Чтобы придать этому утверждению хотя бы первоначальную правдоподобность, ему пришлось бы обосновать концептуальную несостоятельность тезиса, согласно которому может быть много личностей, связанных с «одним телом или находящихся в нем». Однако вместо этого Уильяме рассматривает случай, когда личность А ассоциирована с телом Л, а личность В ассоциирована с телом В, и задает вопросы типа: разумно ли считать, что личности А и В могут быть тождественными, если тело А и тело В не являются тождественными? Может ли личность А некоторым образом ассоциироваться с телом В тем же способом, что и с телом Л? Но чтобы ответить на эти вопросы, нужно пред-

11 Дж. Марголис

==161

варительно знать, что же такое личность и Каким образом личность соотносится с телом. Если существование нескольких личностей в одном и том же теле не является невозможным, то тогда нельзя считать, что тождество тела является необходимым условием тождества личности. Уильяме же нигде не доказывает, что эта возможность нереализуема. Да о доказательстве здесь фактически и не идет речи. Против осуществимости этой возможности до сих пор никому еще не удалось выдвинуть даже мало-мальски убедительных аргументов. Если бы мы согласились с наличием такой возможности, то тогда нам в лучшем случае пришлось бы вернуться к более слабому тезису, к принятию которого склоняется Стросон, а именно к тезису, согласно которому тождество личности «включает в себя» соображения о тождестве тела. Однако этот тезис, как мы уже убедились, значительно слабее первоначального.

Сказанное нами до сих пор не позволяет выдвинуть решающих аргументов, свидетельствующих за или против теории, утверждающей множественность личностей в одном теле. Весьма вероятно, что такая теория может показаться экстравагантной и даже просто излишней. Однако вопрос о ее принятии или отбрасывании имеет в основном эмпирический характер, что само по себе наносит решительный удар по тезису Уильямса. Допуская возможность такого рода теории, нам тем не менее следует застраховаться от принятия слишком парадоксальных воззрений.

Роланд Пуччетти [1973], пожалуй, является наиболее усердным защитником воззрения, согласно которому даже в нормальных случаях в человеческом теле имеются две личности. При этом он основывается на литературе, посвященной проблеме расщепления мозга (Боген [1969а]; [1969Ь]; Боген и Боген [1969]; Боген, Дезур, Тенхоутен и Марш [1972]; Газзанига [1970]; Гешвинд [1965]). Пуччетти главным образом пытается выяснить, могут ли быть две психики в одной личности или принятие двух психик влечет за собой принятие двух личностей. Обычно склонны думать, что эмпирические данные, касающиеся субъектов с расщепленным мозгом, не подлежат сомнению, спорной может быть только интерпретация этих данных.

Однако даже самый беглый обзор литературы говорит о характерной неопределенности в деле идентифи-

==162

кации субъекта (или субъектов) по перцептивным, по веденческим и познавательным описаниям. Подводя итог рассмотрению частных случаев этой проблемы, Пуччетти говорит: «Если пациент с расщепленным мозгом ставится в экспериментальные условия, то правое полушарие сохраняет доминантность по отношению к опознанию лиц. Если при этом наличествует двигательная реакция, пациент при помощи любой руки указывает на лицо, которое он видел. Когда же включается речевое полушарие, пациент значительно менее уверен в том, что он видел» (курсив мой.— Дж. M.) . Однако именно приписывание личностных и психических свойств двум полушариям составляет сердцевину наших затруднений, а в описании Пуччетти нет ни одного аргумента, оправдывающего такие приписывания.

Вполне возможно, что изложение Пуччетти представляет собой только эллиптический способ описания данных, находящихся под контролем объяснительной теории, распространенной в экспериментальной литературе. Однако в такого рода литературе не найти убедительных аргументов, свидетельствующих в пользу тезиса о двух различных психиках (Леви, Тревартен, Сперри 1972]). Даже основные авторитеты в этой области вряд ли вообще проводят четкое различие между дву мя мозгами, двумя психиками, двумя личностями и двумя способами мышления.

Далее, в литературе даже предварительно не разрешен вопрос о том, следует ли способ речи о двух психиках понимать метафорически или буквально. Сперри 1968], например, осторожно и вполне оправданно говорит, что пациенты с разделенными полушариями мозга «ведут себя весьма различно, как если бы они имели два независимых потока сознательного опыта» (курсив мой.— Дж. М.). Существование двух мозгов, понимаемое в обычном смысле, является, скорее всего, относительно бесспорным; существование двух личностей в одном теле вряд ли вообще рассматривалось, за исключением работ Пуччетти; существование двух способов мышления, по-видимому, просто не имеет отношения к делу; свидетельства же в пользу существования двух психик, по правде говоря, вообще не стали объектом философского анализа, связанного с использованием процедур отождествления и установления строгого тождества психики и личности. (Теперь мы можем пред-

II*

==163

положить, что говорить о двух психиках означает (1) говорить о личностях в предикативном смысле и (2) обращать внимание на аномалии в поведении и мышлении.)

Пуччетти считает явно самопротиворечивым принимать существование двух психик, не допуская в то же время двух личностей. К примеру, он говорит: «Я доказываю, что две психики логически эквивалентны двум личностям». Однако его аргументы в пользу этого тезиса несостоятельны. Во-первых, сам Пуччетти признает возможность «шизоидной личности с расходящимися импульсами, а также разобщенных реакций одной и той же .личности». Мы можем согласиться с Пуччетти, что пациент с разделенным мозгом не проявляет таких синдромов. Тем не менее эти примеры показывают, как возможно наличие двух психик в одной личности, а также наводят нас на мысль, что Пуччетти не может по• мочь нам определить, сколько психик—одна, две или более — имеется в одной личности или в исследуемом объекте. Ученые, ведущие исследования расщепленного мозга, склонны утверждать, что в пациентах с разделенным мозгом «две психики» сосуществуют в одной личности. Единственный довод, который Пуччетти удалось выдвинуть против этого убеждения, состоит в том, что если дело обстоит таким образом, то «мы должны, говоря об определенном экспериментальном случае], уметь осмысленно говорить о R во время Т\, что он одновременно и знает, и не знает, что он держит в левой руке ключ», а это, продолжает он, «определенно противоречиво».

Однако здесь возникает некоторое затруднение, поскольку Пуччетти смешивает две независимые проблемы: (а) следует ли из факта существования двух психик существование двух личностей (когда речь идет о людях)? и (б) приводит ли расщепление мозга к существованию двух психик (а следовательно, возможно, и двух личностей)? В нашем случае только утвердительный ответ на вопрос (а) имеет решающее значение. Аргумент же Пуччетти просто не имеет к нему отношения. Не будем пока принимать во внимание весьма показательный случай шизофрении и дезинтегрированной личности. Тогда, если в данном контексте предполагается существование двух психик, нам нужно только приписать индексы, указывающие на использование

==164

глагола «знать» для той и другой психики. (Этот прием напоминает то, что обычно говорится в случае множественной личности.) В таком случае мы можем (если у нас будет желание) сказать, что R (субъект) знаeTi (благодаря психике), что он держит в левой руке ключ, но не знаетг (благодаря психикеа), что он держит в левой руке ключ. Единственным результатом такого маневра будет усложнение проблем, связанных с интенциональностью познавательных состояний. Все это было сказано не для рекомендации использовать такую манеру речи. Мы только стремились подчеркнуть, что относительно просто (особенно в отсутствие разработанной теории психики и личности) говорить и о двух психиках в одной личности. Кстати, аргумент против приписывания индексов глаголу «знать», по-видимому, может одновременно свидетельствовать против приписывания индексов слову «психика». Таким образом, получается, что либо в нашем распоряжении нет точного способа определения числа психик в одном теле (а следовательно, и возможности приписывать свойства предполагаемым множественным психикам), либо в тех случаях, когда такие способы все же имеются, не является логически невозможным приписывать две психики одной личности. На самом деле в тех случаях, когда мы испытываем искушение сказать, что в одном теле может быть более одной психики или личности, мы просто не можем точно определить число личностей или психик, связанных с данным телом (Т. Нагель [1971])'. Итак, вопрос о числе личностей и психик в границах нормы, а не патологии, возвращает нас к отношениям между личностью и телом. Если же мы выходим за пределы нормальных случаев, то нам требуется дополнительный критерий, который не был сформулирован

ни в работах Пуччетти, ни в экспериментальной литературе.

Далее Пуччетти пытается показать неправдоподобность утверждения о том, что «расщепление мозга создает две психики или личности там, где до этого была одна». Пуччетти делает вывод, что «даже у нормального человека, чей мозг не претерпел внешнего вмешательства, должно быть две личности, [а тем самым и две психики], хотя до начала эры расщепления мозга мы не имели в своем распоряжении никаких способов узнать это». Похоже, что данный аргумент связан с

==165

предполагаемым противоречием между двумя психиками в рамках одной личности и является в той же степени неубедительным. Любая аналогия с затруднениями численного тождества — например, с распадом ядра — сразу же показывает, что одна сущность данного рода может при определенных условиях произвести две сущности данного рода. Не существует жестких правил, касающихся индивидуализации вещей, которые исключали бы такую возможность, идет ли речь об амебе или пациенте с расщепленным мозгом. Во всех случаях необходимые критерии выдвигаются ad hoc ^1 для того, чтобы сохранить непротиворечивость языка в более широких, а следовательно, неисследованных и аномальных ситуациях. По-видимому, Пуччетти ищет окончательные эмпирические свидетельства, которые позволили бы разрешить вопрос о двух психиках. Однако сам вопрос нуждается в новой постановке, что, впрочем, не мешает ему оставаться эмпирическим.

К тому же Пуччетти приходится прибегать к двусмысленностям при использовании критических предикатов. Этот упрек, кстати, можно адресовать всей экспериментальной литературе, на которую он опирается. К примеру, подводя итоги важного эксперимента, Пуччетти говорит: «Словесный отклик на предъявление некоторой фигуры левому полушарию нормального человека поступал на 14 мсек позже, чем при предъявлении правому полушарию, что наводит на мысль, что визуальная информация такого рода передается для обработки в правое полушарие головного мозга» (курсив мой.— Дж. М.). Отсюда Пуччетти правильно заключает, что «всегда есть некоторое различие по информационному содержанию каждого полушария мозга» (курсив мой.— Дж. М.). Однако он далее заявляет, что можно объяснить эти явления, только отказавшись от положения о том, что нормальные люди представляют собой единые личности, и считая теперь, что «он или она составлены из двух личностей, совместно функционирующих при помощи межполушарного обмена» (курсив мой.— Дж.М.). Заметим, что используемые Пуччетти в этих высказываниях критические термины—«информация», «обработка», «совместное функционирование», «обмен» — в одних случаях относятся к описанию

Здесь: специально для данного случая (лаг.). — Перед,

==166

когнитивных процессов, имеющих связь с личностью, а в других—к описанию некогнитивных процессов, имеющих связь с мозгом или процессами внутри мозга, которые способствуют функционированию когнитивных процессов, не будучи тождественны им.

«Межполушарный обмен» информацией не только не влечет, но даже не делает вероятным тезис, согласно которому существует две личности, связанные с каждым из полушарий и обменивающиеся информацией, сотрудничающие, синхронизирующие свои «следы памяти», эмоциональные состояния, перцептивные акты опыта и т. п. Представляется очевидным тот факт, что, по-видимому, вообще не существует таких обстоятельств, при которых в случае нормальных людей эти «двойственные личности» сознают совместное функционирование, сотрудничество, обмен информацией друг с другом и т. п. А согласно гипотезе Пуччетти, двойственные личности пациентов с рассеченным мозгом выглядят вечными скитальцами от одного полушария к другому. Таким образом, Пуччетти отрицает всякую связь между этими безусловно независимыми личностями и пытается убедить нас в том, что «наша» собственная двойственная личность ни в коем случае не сознает контакт одного полушария с другим, несмотря на их столь явное сотрудничество. Так, он говорит, что «я, к примеру, не могу быть уверенным, что мой правополушарный компаньон оказывает заметное влияние на написание этой статьи или понимает ее содержание в то время, как видит меня пишущим эти строки. Он оставляет философствование на мою долю».

Отсюда вытекают следующие выводы: (1) логически возможно приписывать две психики одной личности, хотя Пуччетти отрицает это; (2) логически возможно, что расщепление полушарий головного мозга создает две психики или две личности там, где до этого была одна психика и одна личность, хотя Пуччетти отрицает это; (3) когнитивные состояния зависят от некогнитивных нервных процессов и т. п., тем не менее (а) в случае отсутствия процедуры редукции эти состояния не следует отождествлять друг с другом и (б) эту зависимость не следует использовать для обоснования возможности приписывания нервным процессам когнитивных предикатов; Пуччетти не обратил внимания ни на один из этих двух пунктов.

==167

Нам потребуется еще ряд наблюдений. Прежде всего многие рассуждения о проблеме двух психик на самом деле относятся к вопросу о двух предположительно различных способах мышления. Если следовать Богену [1969Ь], эти два способа мышления—пропозициональный и аппозициональный' в норме (но только в норме; для исключительных случаев это неверно) связаны соответственно с левым и правым полушариями. Однако известно (Боген [1969а]), что в случаях рассечения полушарий (когда одно из полушарий устраняется) и атрофии полушария (когда одно полушарие просто сжимается в маленький бездействующий мозг) и пропозициональный и аппозициональный способы мышления осуществляются при помощи одного полушария—более или менее успешно в зависимости от возраста данного субъекта в критический промежуток времени и степени развития его интеллекта. Различие между двумя такими способа мышления (несмотря на всю его важность) в настоящее время едва намечено. Однако это различие вообще не имеет никакого отношения к тезису о существовании в одном теле двух психик или двух личностей. Поскольку нормальные люди осуществляют координацию этих двух способов мышления без какого-либо признака вмешательства одной психики в дела другой, мы можем предположить, что тезис Пуччетти, по крайней мере в некоторых контекстах, вполне может потребовать введения третьей личности, координирующей поступление информации в оба полушария (без понимания ее содержания).

Рассмотрим в качестве примера бинокулярное стереоскопическое зрение. Всегда существует перспективное расхождение между оптической осью, связанной с одним глазом, и оптической осью, связанной с другим глазом. Однако субъект обычно сообщает, что он видит не это расхождение (если не брать случай стереоскопа), а объекты в некотором окружении. Отсюда мы можем заключить, что восприятие относительно постоянных свойств объектов формируется при помощи некоторого подсознательного устройства, собирающего воедино разноречивую информацию. Гибсон [1966], например, прямо заявляет, что «принудительная сходимость» глаз

' Аппозицией в грамматике называют присоединение одних слов к другим с целью разъяснения последних. — Ред.

==168

приматов, «по-видимому, влечет за собой полнейшую потерю способности к восприятию двух различных объектов, или двух сцен, двумя глазами в одно и то же время». Однако в таком случае предположительная третья «личность» не может быть связана с каким-либо из двух полушарий тем же способом, каким связаны с ними «две первые» личности. К тому же если мы отведем третьей личности такого рода роль, то можно смело отрицать существование первых двух.

Имеется еще один важный вопрос, на который наука еще не дала ответа. Этот вопрос связан со случаями врожденной недоразвитости (когда corpus callosum ^1 отсутствует с самого рождения) и звучит так: можно ли объяснить развитие данного субъекта без некоторого компенсирующего межполушарного обмена? Пуччетти сам говорит (следуя Солу и Сперри [19681) о некотором субъекте, обладающем вербальным КИ ^3 выше среднего, но не дотягивающем до нормы при решении перцептивно-моторных задач. Однако не вполне ясно, каким образом высокий вербальный КИ возможен вне связи, хотя бы с самыми минимальными перцептивномоторными способностями, а также можно ли удовлетворительно объяснить перцептивно-моторные способности ниже нормальных, отрицая любую зависимость между полушариями. Не ясно также, каким образом такого рода существо может развиваться в правильно скоординированный субъект. В связи с этим Сол и Сперри действительно замечают, что существуют данные, согласно которым ствол мозга (входящий в конце концов в общую нервную систему, интегральными частями которой являются два полушария) в условиях недоразвитости обычных связей между полушариями сам может развить компенсирующие процессы межполушарного обмена. При таком предположении мы вполне можем допустить возникновение двух личностей при расщеплении мозга, поскольку существование таких двух личностей не будет постоянным. И тогда нет необходимости предполагать, что недоразвитые пациенты оказываются навеки двойственными личностями (будучи единым ор-

' См. прим. на с. 81.— Перев.

^2 КИ (IQ) — коэффициент интеллекта, то есть отношение умственного возраста, определяемого при помощи системы тестов, к хронологическому возрасту индивида, выраженное в процентах.— Перев.

==169

ганизмом и развивавшимися как личности в течение длительного периода времени). Представляется, что в настоящее время еще не разработана четкая картина функциональных возможностей ствола мозга при расщеплении мозга, а также не видно никаких перспектив в деле жизнеспособного разделения самого ствола мозга. Однако если учесть известные нам затруднения с численным тождеством, то можно предположить, что такие соображения могли бы сыграть решающую роль.

В заключение остается рассмотреть сложный вопрос о природе так называемого единства психики и личности. Пуччетти достаточно удачно опровергает высказывания Шеррингтона [1906] о единстве человеческого «Я». Однако он нигде не уточняет, что же мы понимаем под индивидуализацией личности и психики. Например, должны ли мы говорить (в случае людей с явно выраженной рассеянностью), что психика (и, возможно, личность, связанная с данной психикой), в которой осознавались определенные события и некоторое время хранились определенные воспоминания об этих событиях, отлична (и должна быть отличной) от психики (и, возможно, личности, ассоциированной с данной психикой), в которой в настоящем не осознаются эти события, не имеется этих воспоминаний и невозможно никоим образом восстановить их? Эти соображения наводят нас на мысль о том, что может быть названо временными аналогами случаев с расщепленным мозгом. Если Пуччетти заявляет, что в каждый данный момент Т в пределах одного тела бок о бок сосуществуют различные психики (и личности), то почему бы нам не заявить, что в пределах одного тела сосуществуют множественные психики (или личности) в соседствующие промежутки времени (Парфит [1971])? На самом деле здесь идет речь о том, что так называемое единство психики и личности должно вобрать в себя все аномальные случаи: самообман, противоречивые мнения, афазии, потерю памяти, принуждение, неосведомленность о своих собственных мотивах и желаниях, сны и лунатизм, подсознательное, амнезию, шизофрению и раздвоение личности. Вопрос о том, каково же наилучшее объяснение явлений расщепленного мозга, конечно, остается открытым. Однако нам теперь ясно, что из эмпирических свидетельств не следует, что у нормальных людей или у субъектов с расщепленным мозгом имеются две работа-

К оглавлению

==170

ющие психики. Из эмпирических свидетельств также не следует, что при любых эмпирических обстоятельствах гипотеза о множественности личностей в одном теле является более правдоподобной, чем гипотеза «одной личности,одного тела» (Стросон [1959]).

Таким образом, мы возвратились к началу. Наиболее интересные теории в рассматриваемой области исходят из предпосылки, согласно которой между личностью и телом имеется некоторое существенное отношение: либо тождество, либо та или иная форма эмерджентности. Это означает, что наиболее интересными теориями, по всей видимости, являются редукционистские или нередукционистские формы материализма. Однако в настоящее время не существует окончательных доводов в пользу того, что тождество следует предпочесть эмерджентности (если, конечно, последняя сама по себе не является сомнительной). Также ясно, что без полноценной теории личности нельзя решить вопрос, который является источником основных затруднений в теориях Стросона и Уильямса. Тезис Стросона о первичности понятия личности является одной из форм эмерджентистских теорий, а утверждение Уильямса о том, что тождество тела является необходимым условием тождества личности, наиболее убедительно может быть обосновано лишь в контексте редукционистских теорий. Однако на чьей стороне истина — и каковы основания истинности какой-либо из этих теорий — зависит от соображений, которые еще никогда не вводились в этом контексте и до сих пор не были адекватно исследованы.

==171

1-2-3-4-5-6-7-8-9-10-11-12-13-14-15-16-17-18-19-20-21-22-23-24-25-26-27-28-29-30-31-32-33-34-35-