Глава 10 КРЫСЫ

Где дьявол праздник свой справляет, Он ярость партий распаляет — И ужас потрясает мир.

Гёте

Существует тип социальной организации, характеризующийся такой формой агрессии, с которой мы еще не встречались, а именно коллективной борьбой одного сообщества против другого. Я попытаюсь показать, что нарушения именно этой социальной формы внутривидовой агрессии

' *При прочих равных условиях (лат.). — Примеч. пер.

==167

в самую первую очередь играют роль "Зла" в собственном смысле этого слова. Именно поэтому социальная организация такого рода представляет собой модель, на которой можно наглядно увидеть некоторые опасности, угрожающие нам самим.

В своем поведении по отношению к членам собственного сообщества животные, о которых пойдет речь, являются истинным образцом всех социальных добродетелей. Но они превращаются в настоящих извергов, когда им приходится иметь дело с членом любого другого сообщества, кроме своего. Сообщества этого типа всегда слишком многочисленны для того, чтобы все могли лично знать друг друга; принадлежность к определенной группе узнается по определенному запаху, свойственному всем ее членам.

Про общественных насекомых с давних пор известно, что их сообщества, зачастую насчитывающие до нескольких миллионов членов, по сути дела являются семьями, поскольку состоят из потомков одной-единственной самки или одной пары, основавшей колонию. Давно известно и то, что у пчел, термитов и муравьев члены такой гигантской семьи узнают друг друга по характерному запаху улья, термитника или муравейника и что неизбежно смертоубийство, если, скажем, в гнездо по ошибке забредет член чужого сообщества или человек-экспериментатор поставит бесчеловечный опыт, перемешав две колонии.

Насколько я знаю, только с 1950 года стало известно, что у млекопитающих, а именно у грызунов, тоже существуют гигантские семьи, которые ведут себя точно так же. Это важное открытие сделали практически одновременно и независимо друг от друга Ф. Штейнигер и И. Эйбль-Эйбесфельдт, один на серых крысах, а другой на домовых мышах.

Эйбль, который тогда еще работал на биологической станции Вильгельминенберг у Отто Кёнига, следовал здравому принципу жить в возможно более близком контакте с изучаемыми животными до такой степени, что мышей, живших на свободе в его бараке, он не только не преследовал, но регулярно подкармливал и спокойным и осторожным поведением вскоре приручил их настолько, что мог без помех наблюдать за ними в непосредственной близости. Однажды случилось так, что раскрылась большая клетка, в которой Эйбль держал целый выводок крупных темных лабораторных мышей, довольно близких к диким. Как только эти животные отважились выбраться из клетки и забегали по комнате, местные дикие мыши тотчас напали на них с поистине беспримерной яростью, и лишь после тяжелой борьбы им удалось вернуться под надежную защиту прежней тюрьмы. Ее они затем обороняли успешно, хотя дикие домовые мыши пытались ворваться и туда.

Штейнигер помещал серых крыс, пойманных в разных местах, всех вместе в большой вольер, где животным были предоставлены совершенно естественные условия. Сначала отдельные животные, казалось, боялись друг друга. Настроения нападать у них не было. Тем не менее бывали серьезные стычки, когда животные случайно встречались, особенно если двух из них гнали вдоль ограждения навстречу друг другу, так что они сталкивались на достаточно большой скорости. По-настоящему агрессивными они стали только тогда, когда начали привыкать

==168

друг к другу и завладевать участками. Одновременно началось и образование пар из незнакомых друг другу крыс, пойманных в разных местах. Если одновременно возникало несколько пар, то следовавшие за этим схватки могли продолжаться очень долго; если же одна пара образовывалась несколько раньше, то тирания объединенных сил обоих супругов настолько подавляла несчастных соседей по вольеру, что дальнейшее образование пар прекращалось. Одинокие крысы очевидным образом понижались в ранге, и отныне пара преследовала их беспрерывно. Даже в загоне площадью 64 квадратных метра такой паре, как правило, было достаточно двух-трех недель, чтобы прикончить всех остальных обитателей, т. е. 10—15 сильных взрослых крыс.

Самец и самка победоносной пары были одинаково жестоки к побежденным собратьям по виду, хотя было очевидно, что он предпочитает терзать самцов, а она — самок. Побежденные крысы почти не защищались, отчаянно пытались убежать и, доведенные до крайности, бросались туда, где крысам очень редко удается найти спасение, — вверх. На месте прежнего обилия крыс Штейнигер неоднократно видел израненных, измученных крыс, которые средь бела дня сидели на открытом месте, высоко на кустах или на деревцах — явно заблудшие, бездомные создания. Раны у них располагались главным образом на задней части спины и на хвосте — как раз там, где преследователь мог достать убегавшего. Они редко умирали легкой смертью в результате внезапного глубокого ранения или сильной потери крови; чаще смерть была результатом сепсиса, особенно от укусов, повреждавших брюшину. Но больше всего животные погибали от общего истощения и нервного перенапряжения, которое приводило к недостаточности функции надпочечников.

Особенно действенный и коварный метод умерщвления собратьев по виду Штейнигер наблюдал у некоторых самок, превратившихся в настоящих профессиональных убийц. "Они медленно подкрадываются, — пишет он, — затем внезапно прыгают и наносят ничего не подозревающей жертве, которая, например, ест у кормушки, укус в шею сбоку, весьма часто задевающий сонную артерию. По большей части схватка длится считанные секунды. Чаще всего смертельно укушенное животное гибнет от многочисленных внутренних кровоизлияний, которые обнаруживаются под кожей или в полостях тела".

Наблюдая кровавые трагедии, приводящие в конце концов к тому, что оставшаяся пара крыс завладевает всем вольером, трудно представить себе, как может развиться сообщество, которое скоро, очень скоро образуется из потомков победоносных убийц. Миролюбие, даже нежность, которыми отличается у млекопитающих отношение матерей к своим детям, у крыс свойственно не только отцам, но и дедушкам, а также всевозможным дядюшкам, тетушкам, двоюродным бабушкам и дедушкам и т. д. и т. п. — не знаю, до какой степени родства. Матери кладут все свои выводки в одно и то же гнездо, и вряд ли можно предположить, что каждая из них заботится только о собственных детях. Серьезных схваток внутри этой большой семьи не бывает никогда, даже если в ней насчитываются десятки животных. Даже в волчьих стаях, члены которых так учтивы друг с другом, звери высшего ранга едят общую добычу первыми. В крысиной стае рангового порядка не суще-

==169

ствует. Стая сплоченно нападает на крупную добычу, и более сильные ее члены вносят больший вклад в победу. Но затем — я цитирую Штейнигера дословно — "меньшие животные ведут себя фамильярно: большие добровольно подбирают объедки меньших. Так же и при размножении: во всех отношениях более резвые животные, выросшие лишь наполовину или на три четверти, чаще всего опережают взрослых. Молодые имеют все права, и даже сильнейший из старших не оспаривает их".

Внутри стаи не бывает серьезной борьбы, самое большее мелкие трения, которые разрешаются ударами передней лапки или наступанием задней, но укусами — никогда. Внутри стаи не существует индивидуальной дистанции; напротив, крысы — "контактные животные" в смысле Гедигера, они охотно касаются друг друга. Церемония дружелюбной готовности к контакту состоит в так называемом подползании, которое особенно часто наблюдается у молодых животных, в то время как более крупные чаще выражают свою симпатию к меньшим наползанием. Интересно, что чрезмерная назойливость в таких проявлениях дружбы является наиболее частым поводом к безобидным ссорам внутри большой семьи. Если старшему животному, занятому едой, чересчур надоедает младшее своим под- или наползанием, то первое обороняется: бьет передней лапкой или наступает задней. Ревность или жадность в еде почти никогда не бывает причиной подобных действий.

Внутри стаи быстро распространяются сообщения — посредством передачи настроений, а также, что важнее всего, имеет место сохранение однажды приобретенного опыта и передача его потомству. Если крысы находят новую, до тех пор не знакомую им еду, то, по наблюдениям Штейнигера, в большинстве случаев первое животное, нашедшее ее, решает, будет семья есть ее или нет. "Стоит лишь нескольким животным из стаи наткнуться на приманку и не взять ее, и ни один из членов стаи к ней больше не подойдет. Если же первые не берут отравленную приманку, то они метят ее мочой или калом. Хотя выбрасывать кал высоко должно быть крайне неудобно, на высоко расположенной отравленной приманке часто можно обнаружить помет". Но вот что всего поразительнее: знание об опасности той или иной приманки передается из поколения в поколение и надолго переживает те особи, которые имели связанные с ней неприятности. Трудность по-настоящему успешной борьбы с серой крысой — наиболее преуспевшим биологическим противником человека — состоит прежде всего в том, что крыса пользуется средствами, в принципе подобными человеческим: традиционной передачей опыта и его распространением внутри тесно сплоченного сообщества.

Серьезная грызня между крысами, принадлежащими к одной большой семье, происходит лишь в одном-единственном случае, многозначительном и интересном в разных отношениях, а именно когда присутствует чужая крыса, пробудившая внутривидовую, внутрисемейную агрессивность. То, что делают крысы, когда на их участок попадает член чужого крысиного клана — или когда он подсаживается экспериментатором, — это одна из самых впечатляющих, ужасных и отвратительных вещей, какие можно наблюдать у животных. Чужая крыса может бегать несколько минут или больше, не подозревая об ужасной судьбе,

К оглавлению

==170

которая ее ожидает, и столь же долго местные могут заниматься своими обычными делами, — до тех пор, пока наконец чужая не приблизится к одной из них настолько, что та учует ее запах. Тогда она вздрагивает, как от электрического удара, и в одно мгновение вся колония оказывается поднятой по тревоге посредством передачи настроения, которая у серых крыс осуществляется лишь выразительными движениями, а у черных — еще и резким, сатанински-пронзительным криком, который подхватывают все члены стаи, услышавшие его. От возбуждения у них глаза вылезают из орбит, шерсть встает дыбом, и крысы начинают охоту на крысу. Они приходят в такую ярость, что если две из них натыкаются друг на друга, то сначала, на всякий случай, ожесточенно кусаются. "Они сражаются в течение трех—пяти секунд, — сообщает Штейнигер, — затем основательно обнюхивают друг друга, сильно вытянув шеи, и мирно расходятся. В день травли чужой крысы все члены стаи относятся друг к другу раздраженно и недоверчиво". Очевидно, члены крысиного клана узнают друг друга не лично, как, скажем, галки, гуси или обезьяны, а по общему запаху, точно так же, как пчелы и другие

общественные насекомые.

Как и у этих насекомых, можно в эксперименте поставить на члена крысиного клана штамп ненавистного чужака, и наоборот, с помощью специальных мер изменив запах. Когда Эйбль брал животное из крысиной колонии и пересаживал его в приготовленный заранее другой вольер, то уже через несколько дней при возвращении в прежний вольер клан встречал его как чужого. Если же вместе с крысой он брал из вольера почву, хворост и т. д. и помещал все это на пустое и чистое стеклянное основание, так что изолированное животное получало приданое из таких вещей, которые позволяли ему сохранить на себе запах клана, то такую крысу безоговорочно признавали его членом даже после

отсутствия в течение недель.

Поистине душераздирающей была участь одной черной крысы, которую Эйбль отсадил первым из описанных способов, а затем вернул в родной вольер в моем присутствии. Этот зверек, очевидно, не забыл запах своего клана, но не знал, что сам он пахнет по-другому. Поэтому, будучи перенесен в прежнее место, он чувствовал себя совершенно уверенно, он был дома, так что свирепые укусы его прежних друзей были для него совершенно неожиданны. Даже после нескольких серьезных ранений он все еще не пугался и не пытался спастись отчаянным бегством, как это делают действительно чужие крысы после первой же встречи с нападающим членом местного клана. Успокою мягкосердечного читателя, а ученому читателю скрепя сердце признаюсь: в этом случае мы не стали дожидаться печального конца, а посадили подопытного зверька в родном вольере под защиту маленькой проволочной клетки, чтобы он восстановил национальную принадлежность своего

запаха.

Без такого сентиментального вмешательства жребий чужой крысы поистине ужасен. Самое лучшее, что с ней может произойти, — ее сразит насмерть шок безмерного ужаса, как это наблюдал в отдельных случаях С. А. Барнетт. Иначе собратья по виду медленно разорвут ее на куски. Редко можно так отчетливо видеть у животного отчаяние, панический

==171

страх и в то же время сознание неотвратимости ужасной смерти, как у такой крысы, готовой к тому, что крысы ее казнят: она больше не защищается! Невольно напрашивается сравнение такого поведения с тем, которым она встречает угрозу крупного хищника, загнавшего ее в угол, и у нее не больше шансов спастись от него, чем от крыс чужого клана. Однако подавляюще превосходящему хищному врагу она противопоставляет смертельно-мужественную самозащиту, лучший из всех способов обороны, какие только бывают, — нападение. Кому когда-нибудь бросалась в лицо, с пронзительным боевым кличем своего вида, загнанная в угол серая крыса, тот поймет, что я имею в виду.

Для чего же нужна эта партийная ненависть между стаями крыс? Какая полезная для сохранения вида задача породила такое поведение? Самое ужасное и для нас, людей, в высшей степени тревожное состоит здесь в том, что этот старый добрый дарвинистский ход мыслей применим только там, где существует какая-то внешняя, исходящая из окружающих условий, причина, которая производит такой выбор. Только в этом случае отбор приводит к приспособлению. Однако там, где отбор производится соперничеством собратьев по виду самим по себе, там существует, как мы уже знаем, огромная опасность, что в слепой конкуренции они загонят друг друга в самые нелепые тупики эволюции. Ранее (с. 90—91) мы познакомились с двумя примерами таких ложных путей развития: это были крылья фазана-аргуса и темп работы в западной цивилизации. Таким образом, вполне возможно, что партийная ненависть между кланами, царящая у крыс, — это на самом деле лишь "изобретение дьявола", ни для чего не нужное. С другой стороны, нельзя, конечно, исключить и того, что были и есть какие-то еще неизвестные факторы внешнего мира, осуществляющие отбор. Но одно мы можем утверждать с уверенностью: борьба между кланами не выполняет тех видосохраняющих функций внутривидовой агрессии, о которых мы уже знаем и о необходимости которых мы говорили в 3-й главе. Эта борьба не служит ни пространственному распределению, ни отбору сильнейших защитников семьи, — ими, как мы видели, редко бывают отцы потомства, — ни какой-либо другой из функций, перечисленных в 3-й главе.

Кроме того, вполне понятно, что постоянное состояние войны, в котором находятся соседние большие семьи крыс, должно оказывать сильнейшее селекционное давление в сторону все возрастающей боеспособности и что клан, который хоть немного в этом отстанет, будет очень быстро истреблен. Вероятно, что естественный отбор назначил премию самой многочисленной семье: поскольку ее члены, безусловно, помогают друг другу в борьбе с чужими, меньший народ заведомо находится в худшем положении, чем больший. Штейнигер обнаружил на маленьком островке Нордероог в Северном море, что несколько крысиных стай поделили землю, оставив между собой полосы ничьей земли, "no rat's land"'*, шириной примерно 50 метров, в пределах которых идет постоянная война. Так как фронт обороны для малочисленной популяции относительно более растянут, чем для более крупной, то первая оказыва-

'* "Земля без крыс" (англ.), по аналогии с военным выражением no man's land (земля без людей). — Примеч. пер.

==172

ется в невыгодном положении. Напрашивается мысль, что на каждом таком островке будет оставаться все меньше и меньше крысиных популяций, а выжившие будут становиться все многочисленнее и кровожаднее, так как премия отбора назначена за усиление партийной ненависти. Про исследователя, который всегда помнит об угрозе гибели человечества, можно сказать в точности то же, что говорит Альтмайер в погребке Ауэрбаха о Зибеле: В несчастье тих и кроток он: Сравнил себя с распухшей крысой (!) И полным сходством поражен.

1-2-3-4-5-6-7-8-9-10-11-12-13-14-15-16-17-18-19-20-21-22-23-24-25-26-27-28-29-30-31-32-33-34-35-36-37-38-39-40-41-42-43-44-45-46-47-48-49-50-51-52-53-54-55-56-57-58-59-