Глава 9 ОБЩЕСТВЕННЫЙ ПОРЯДОК БЕЗ ЛЮБВИ

...и в сердце вечный хлад. Гёте

Противопоставление анонимной стаи и личной связи, которым мы закончили предыдущую главу, означает лишь то, что эти два механизма социального поведения полностью исключают друг друга; оно не означает, что нет других механизмов этого рода. У животных бывают и такие отношения между определенными особями, которые соединяют их на долгое время и даже на всю жизнь без возникновения личных связей. Как у людей бывают деловые партнеры, которые хорошо сработались, но которым никогда не приходит в голову вместе пойти на прогулку или как-нибудь еще побыть вместе, так и у многих видов животных существуют индивидуальные связи, которые возникают лишь косвенно, через общие интересы партнеров в некотором общем "предприятии" или, лучше сказать, которые в этом предприятии и состоят. По опыту известно, что любителям животных, склонным их очеловечивать, бывает странно и даже неприятно услышать, что у очень многих птиц, в том числе и у живущих в пожизненном "браке", самцы и самки не придают никакого значения совместной жизни и буквально безразличны друг к другу, когда не заняты совместной деятельностью, относящейся к заботе о гнезде и птенцах.

Крайний случай таких отношений — индивидуальных, но не основанных на индивидуальном узнавании и на любви партнеров — представляет то, что Гейнрот назвал "местным супружеством". Например, у изумрудных ящериц самцы и самки занимают участки независимо друг от друга, и каждое животное обороняет свой участок исключительно от представителей своего пола. Самец ничего не предпринимает в ответ на вторжение самки, да он и не может ничего предпринять, поскольку торможение, о котором мы говорили на с. 146, не позволяет ему напасть на самку. В свою очередь, и самка не может напасть на самца, даже если тот молод и значительно уступает ей в размерах и в силе, поскольку ее удерживает глубокое врожденное почтение к регалиям мужественности, как было описано ранее (с. 146). Поэтому самцы и самки устанавливают границы своих владений так же независимо, как это делают животные двух разных видов, которым совершенно не нужны внутривидовые дистанции между ними. Однако самцы и самки изумрудной ящерицы, принадлежа к одному виду, проявляют одинаковые "вкусы", когда им приходится занимать какую-то норку или подыскивать место для ее устройства. Но даже в хорошо оборудованном вольере площадью более 40 квадратных метров, да и в естественных условиях, ящерицы не всегда имеют в своем распоряжении неограниченно много привлекательных возможностей устроиться — пустот между камнями, земляных нор и т. п. Поэтому неизбежно получается так, что самец и самка, которых ничто друг от друга не отталкивает, поселяются в одной и той же квартире. Но, кроме того, два возможных жилища редко оказываются

==163

в точности равноценными и одинаково привлекательными, так что мы совсем не удивились, когда в нашем вольере в самой удобной, особенно удачно обращенной к югу норке скоро обосновались самый сильный самец и самая сильная самка из всей нашей колонии ящериц. Животные, которые таким образом оказываются в весьма тесном контакте, естественно, чаще спариваются друг с другом, чем с чужими партнерами, случайно попавшими в границы их владений; но это вовсе не значит, что здесь проявляется их индивидуальное предпочтение к совладельцу жилища. Когда одного из "локальных супругов" в ходе эксперимента удаляли, то вскоре среди ящериц вольера "проходил слух", что заманчивое место для самца или соответственно для самки не занято. Это вело к новым яростным схваткам предендентов, и — что можно было предвидеть, — как правило, уже на другой день следующие по силе самец или самка овладевали этим жилищем, а вместе с ним и половым партнером.

Поразительно, но почти так же, как только что описанные ящерицы, ведут себя наши домашние аисты. Кто не слышал потрясающе красивых историй, которые рассказывают повсюду, где гнездятся белые аисты и где говорят на охотничьем жаргоне? Их снова и снова принимают всерьез, и время от времени то в одной, то в другой газете появляется отчет о том, как аисты перед отлетом в Африку вершили суровый суд, как великое собрание аистов карало отдельных птиц за преступления и как прежде всего все аистихи, повинные в супружеской измене, были приговорены к смерти и безжалостно казнены. В действительности для аиста его супруга значит немного; нет даже никакой уверенности, что он вообще узнал бы ее вдали от их общего гнезда. Пара аистов вовсе не связана той волшебной резиновой лентой, которая у гусей, журавлей, воронов или галок очевидным образом притягивает супругов друг к другу тем сильнее, чем дальше друг от друга они находятся. Аист-самец и его супруга почти никогда не летают на постоянном расстоянии друг от друга, как это делают пары вышеупомянутых и многих других видов, и в большой перелет они отправляются в совсем разное время. Аист-самец всегда прилетает весной на родину гораздо раньше своей самки — лучше сказать, самки из того же гнезда. Эрнст Шютц, будучи руководителем Росситенской орнитологической станции, сделал важное наблюдение на аистах, гнездившихся у него на крыше. Заключалось оно в следующем. В тот год самец вернулся рано, а через несколько дней, когда он стоял на гнезде, появилась чужая самка. Самец приветствовал чужую даму, щелкая клювом, она тотчас опустилась к нему на гнездо и так же приветствовала его. Самец без колебаний впустил ее и обращался с нею точь-в-точь, до мелочей, так, как всегда обращается самец аиста со своей долгожданной супругой при ее возвращении. Как говорил мне профессор Шютц, он был бы готов поклясться, что появившаяся птица и была долгожданной, родной супругой, если бы его не вразумило кольцо — вернее, его отсутствие — на ноге новой самки.

Они вдвоем были уже вовсю заняты ремонтом гнезда, когда вдруг явилась старая самка. Между аистихами началась борьба за гнездо не на жизнь, а на смерть, а самец наблюдал за ними безо всякого интереса и даже не подумал принять сторону старой супруги против новой или наоборот. В конце концов новая самка улетела, побежденная "законной"

==164

супругой, а самец после смены жен продолжил свои занятия по устройству гнезда с того самого места, где его прервал поединок соперниц. Он не проявил никаких признаков того, что вообще заметил эту двойную замену одной супруги на другую. Как это не похоже на легенду о суде! Если бы аист застал свою супругу "in flagranti"'* с соседом на ближайшей крыше, он, по всей вероятности, просто не смог бы ее узнать!

Точно так же, как у аистов, обстоит дело и у квакв, но отнюдь не у всех цапель вообще. Как показал Отто Кёниг, среди них есть довольно много видов, у которых супруги, несомненно, узнают друг друга индивидуально и даже вдали от гнезда держатся до некоторой степени вместе. Квакву я знаю достаточно хорошо. В течение многих лет я наблюдал в моем саду за искусственно устроенной колонией свободных птиц этого вида, так что видел совсем близко и до мельчайших подробностей, как у них образуются пары, как они строят гнезда, как высиживают яйца и выращивают птенцов. Когда супруги, составляющие пару, встречались на нейтральной территории, т. е. на достаточно большом расстоянии от их маленького общего гнездового участка, например ловили рыбу в пруду или кормились на лугу примерно в 100 метрах от дерева-гнездовья, не было ни малейших признаков того, что птицы знают друг друга. Они так же яростно отгоняли друг друга от хорошего рыбного места, так же яростно дрались из-за разбросанного мною корма, как любые кваквы, между которыми нет никаких отношений. Они никогда не летали вместе. Объединение птиц в более или менее крупную стаю, когда в густых вечерних сумерках кваквы улетали ловить рыбу на Дунай, носило характер типичного анонимного сообщества.

Так же анонимна и организация их колонии, которая коренным образом отличается от строго замкнутого круга друзей в колонии галок. Каждая кваква, пришедшая весной в настроение размножения, устраивает свое гнездо хотя и не слишком близко, но возле гнезда другой. Создается впечатление, что птице нужна "здоровая злость" по отношению к враждебному соседу, что без этого она не смогла бы находиться в надлежащем настроении для насиживания яиц. Наименьшие размеры гнездового участка определяются тем, как далеко достают при вытянутых шеях клювы ближайших соседей, т. е. точно так же, как у олушей или у скворцов при размещении на проводе. Таким образом, центры двух гнезд никогда не могут располагаться ближе, чем на удвоенном расстоянии досягаемости. У цапель шеи длинные, так что дистанция получается вполне приличной.

Знают ли соседи друг друга — этого я с уверенностью сказать не могу. Однако я никогда не замечал, чтобы какая-нибудь кваква привыкла к приближению определенного сородича, которому приходится проходить близко от нее по дороге к собственному гнезду. Казалось бы, после сотни повторений одного и того же события эта глупая тварь должна наконец сообразить, что сосед — робкий, с прижатыми перьями, выражающими что угодно, но уж никак не воинственные намерения, — хочет только "поскорее проскочить". Но кваква никогда не научается понимать, что у соседа есть свое гнездо и потому он совершенно не

' »На месте преступления (лат.). — Примеч. пер.

==165

опасен, и не делает никакого различия между этим соседом и совершенно чужим пришельцем, замыслившим завоевание участка. Даже наблюдатель, не слишком склонный очеловечивать поведение животных, часто не может удержаться от раздражения, слыша беспрерывные резкие вопли и яростный стук клювов, которые то и дело раздаются в колонии квакв в любой час дня и ночи. Казалось бы, можно легко обойтись без этой ненужной траты энергии, поскольку кваквы в принципе способны узнавать друг друга индивидуально. Совсем маленькие птенцы одного выводка еще в гнезде прекрасно знают друг друга и прямо-таки яростно нападают на подсаженного к ним чужого птенца, даже если он в точности того же возраста. Вылетев из гнезда, они тоже довольно долго держатся вместе, ищут друг у друга защиты и в случае нападения обороняются сомкнутой фалангой. Тем более странно, что взрослая птица, сидящая на гнезде, никогда не ведет себя так, "как если бы она знала", что ее соседка — сама хорошо устроенная домовладелица, у которой наверняка нет никаких завоевательных намерений.

Можно спросить, почему же все-таки кваква до сих пор не "додумалась до открытия", лежащего на самой поверхности, и не использовала своей способности узнавать собратьев по виду для избирательного привыкания к соседям, избавив себя тем самым от невероятного количества волнений и траты энергии? Ответить на этот вопрос трудно, да он, вероятно, и поставлен неверно. В природе существует не только целесообразное для сохранения вида, но и все не настолько нецелесообразное, чтобы угрожать его существованию.

Чему не научилась кваква, — привыкать к соседу, о котором известно, что он не замышляет нападения, и благодаря этой привычке избегать ненужных проявлений агрессии, — в том значительно преуспела одна рыба из уже известной нам своими рыбьими рекордами группы цихлид. В североафриканском оазисе Гафза живет маленький гаплохромис, о социальном поведении которого мы узнали благодаря основательным наблюдениям в естественных условиях, которые произвела Розль Кирхсгофер. Самцы строят тесную колонию "гнезд", лучше сказать, ямок для икры. Самки лишь выметывают икру в эти гнезда, а затем, как только самцы ее оплодотворят, забирают ее в рот и вынашивают в других местах, на богатом растительностью мелководье возле берега, и там же потом выращивают молодь. Каждому самцу принадлежит лишь совсем маленький участок, почти полностью занятый ямкой для икры, которую он приготовляет, копая дно ртом и выметая хвостовым плавником. К этой ямке каждый самец старается приманить каждую проплывающую мимо самку определенными ритуализованными действиями ухаживания и так называемым указывающим плаванием. За этой деятельностью самцы проводят весьма значительную часть года; не исключено даже, что они все время находятся на нерестилище. Нет также никаких оснований предполагать, что они часто меняют свои участки. Таким образом, каждый располагает достаточным временем, чтобы основательно познакомиться со своими соседями; а уже давно установлено, что цихлиды вполне способны на это. Доктор Кирхсгофер не убоялась огромной работы — выловить всех самцов такой колонии и индивидуально обозначить каждого из них. И оказалось, что каждый самец на

==166

самом деле очень хорошо знает хозяев соседних участков и мирно переносит их присутствие совсем рядом с собой, но тотчас же яростно нападает на каждого чужака, стоит лишь тому направиться, даже издали, в сторону его икряной ямки.

Такая готовность к миру у самцов гаплохромисов из Гафзы, основанная на индивидуальном узнавании собратьев по виду, еще не является той дружеской связью, которой мы будем заниматься в 11-й главе. Ведь у этих рыб еще отсутствует пространственное притяжение между отдельными животными, лично знающими друг друга, которое приводит к их постоянному совместному пребыванию, а именно оно является объективным признаком дружбы. Однако в силовом поле, в котором всюду присутствует взаимное отталкивание, всякое ослабление отталкивания между двумя объектами имеет последствия, которые невозможно отличить от последствий притяжения. И еще в одном отношении "пакт о ненападении" соседей у самцов-гаплохромисов похож на настоящую дружбу: как ослабление агрессивного отталкивания, так и притягивающее действие дружелюбия зависят от степени знакомства соответствующих особей. Избирательное привыкание ко всем стимулам, исходящим от лично знакомого собрата по виду, является, очевидно, предпосылкой возникновения любой личной связи и, пожалуй, ее предшественником в эволюционном развитии социального поведения.

Простое знакомство с сородичем затормаживает агрессивность и у человека — разумеется, лишь в виде общего правила и ceteris paribus'*, что лучше всего наблюдается в железнодорожном вагоне; кстати, это наилучшее место и для изучения отталкивающего действия внутривидовой агрессии и ее функции в разграничении пространства. Все способы поведения, какие служат в этой ситуации отталкиванию территориальных конкурентов и пришельцев — пальто и сумки на соседних свободных местах, вытянутые ноги, симуляция отвратительного храпа и т. д. и т. п., — все это бывает обращено исключительно против совершенно незнакомых людей и мгновенно пропадает, едва вновь появившийся окажется хоть в малейшей степени "знакомым".

1-2-3-4-5-6-7-8-9-10-11-12-13-14-15-16-17-18-19-20-21-22-23-24-25-26-27-28-29-30-31-32-33-34-35-36-37-38-39-40-41-42-43-44-45-46-47-48-49-50-51-52-53-54-55-56-57-58-59-