Глава 7. РАЗВИТИЕ СОЦИАЛЬНЫХ ОТНОШЕНИЙ И ПОЗНАНИЕ

Мы уже говорили о том, что стремление к надежности принимаемых поведенческих решений вызывает к жизни потребность в определенном объяснении окружающего мира. Существенным принципом постижения неизвестного является мышление по аналогии. Человеческое мышление вообще характеризуется тем, что связи явлений или событий в уже известных областях действительности переносятся на сходные области неизвестного. Анимизм примитивного мышления основывается на принципе аналогии: то, что действует, должно быть живым и одушевленным; мотивы, определяющие действия духов и демонов, аналогичны человеческим; эти духи и демоны могут быть благожелательными или злыми; прогневавшись, они способны навредить человеку или даже погубить его. Их можно смягчить такими же действиями, какими приобретают расположение людей, — даря желанные вещи, почитая или принося им жертвы.

Однако в самых ранних предысторических формах человеческих сообществ присутствовала не одна лишь потребность в объяснении окружающего мира. Ей сопутствовала, вероятно, столь же глубоко коренящаяся потребность в общении. В основе последней лежит необходимость обеспечения непрерывности и стабильности социальной структуры сообщества. Ее примитивные формы существуют в объединениях животных в качестве витальной социальной потребности. Хорошо известно, что изоляция от стада или от кочующей группы сородичей приводит к сильнейшим психическим нарушениям не только у приматов.

По мере развития разделения труда необходимость социальной стабилизации сообщества проявляется с особой остротой. В результате рефлексии над собственным «я» и, конечно, над «мы» указанная необходимость приобретает видимость добровольности и свободы, особенно в случае социальных отношений включения и подчинения. Каждый индивид как бы считает возможным воспользоваться этой свободой, целенаправленно выступив против сложившейся системы социальных отношений. Однако проявления таких индивидуальных мотиваций — ввиду их возможных результатов — могут иметь для сообщества смертельные последствия. При этом степень тяжести последствий возрастает с развитием разделения труда. Мы уже обсуждали механизмы обучения и социального подкрепления, посредством которых происходит оценка индивидуальных способностей и их соответствия уровню разделения труда. Обсуждалось также, как

==167

вследствие разделения труда возникают излишки продуктов, превосходящие индивидуальные потребности. Такие излишки могут быть распределены среди других, и в то же время их наличие усиливает зависимость от других. Но что значит «другие», кто к ним относится? Перед нами встает вопрос о границах чувства социальной принадлежности.

АРХАИЧЕСКАЯ РЕГУЛЯЦИЯ СОЦИАЛЬНЫХ ОТНОШЕНИЙ

Так как исторически самый ранний принцип, определяющий субъективную сопринадлежность членов общества, был одним и тем же у разных доисторических народов и постоянно воспроизводился на протяжении десятков тысячелетий, — точные сведения о времени его возникновения отсутствуют. Речь идет о принципе тотемизма.

Его существенные, в значительной степени совпадающие формы состоят в том, что сопринадлежность членов племени определяется общим магическим предком: тотемным животным, растением (грибом или деревом), реже — неживым предметом, который в воображении, однако, оказывается, разумеется, одушевленным. Это животное является «священным» в том смысле, что оно неприкосновенно, освящено, непорочно, оно может угрожать, вызывать страх и ужас с силой, едва ли не превосходящей возможности человеческого воображения.

Полярные смысловые акценты, амбивалентность понятия тотема были отмечены 3. Фрейдом (Freud, 1973). Амбивалентность проявляется, с одной стороны, в запрете убивать тотемное животное (его нельзя преследовать, на него нельзя охотиться, не говоря уже о том, чтобы убивать или питаться его мясом), с другой стороны, оно может быть убито, но лишь в ходе ритуала, отличающегося особой праздничностью и пышностью церемоний. Каждая часть тела животного предназначается в таком случае вполне определенным лицам. По существу, здесь в символической форме происходит отображение различий в социальном статусе членов племени. Возникающая иерархия получает ритуальное подкрепление. В качестве общего предка тотем (пума, орел, олень, антилопа) выражает кровное родство и общий характер данного племени, выделяя его среди прочих квазиэтнических единиц. Представляется, что по своему значению кровное родство было самым существенным элементом социальной организации, так как именно на нем были основаны наиболее важные правила поведения.

Общность прародителя, с которым связывается история и современное родство, закрепляется нормами поведения, фиксированными в заповедях и запретах. Ведь каждая заповедь одновременно является запретом, который нельзя нарушать, а каждый запрет — заповедью, которой надо следовать. Это единство противоположностей находит свое концентрированное выражение в правилах поведения, связанных с тотемом, — в табу.

==168

Нарушивший табу является виновным в глубочайшем смысле этого слова. Табу в самом себе несет наказание: сознание отверженности, неполноценности, дискриминированности. Вместе с рефлексией над самим собой возникает совесть как сосредоточенная на своем «я» норма принятой системы социальных ценностей. Самообвинение становится выражением заслуженного наказания. В этом заключается решающее обстоятельство: табу действенно, поскольку в качестве нормы оно укореняется в вере, и, следовательно, его нарушение затрагивает ценностные структуры личности. Это вызывает столь глубокое чувство вины, что оно, как показывают примеры, может привести даже к психогенной смерти.

По-видимому, эта исторически самая ранняя система социально опосредствованных норм поведения концентрировалась на вполне определенных жизненных ситуациях, таких, как рождение и присвоение имени, посвящение юных членов племени во взрослые (инициация); заключение брака, смерть, охота, военные столкновения, распределение благ и учет взаимных притязаний.

Нередко у примитивных народов роженицы покидают общину. В Австралии они стоят на коленях или на корточках на каменных плитах за пределами поселений. Новорожденному вместе с именем дается камешек, в котором символически воплощается принадлежность к племени. Это так называемые турингасы ^1 . Присвоение имени делает новорожденного членом племени в двояком смысле: в качестве члена общего рода и в качестве личности.

Саморефлексия как обращение мышления от наблюдения внешнего мира к наблюдению собственного «я» ведет к переживаемой идентификации «я» и племени. Вера в реальность внешнего мира, перенесенная по аналогии на самого себя, приводит к признанию предметности «я» в качестве духовной сущности, или души, которая может как вселяться в тело, так и покидать его. В архаическом мышлении имя является названием души как существа. Отсюда понятно, почему у некоторых индейских племен лишение имени равнозначно отказу от самого себя.

Как полагают многие первобытные народы, после смерти духи или души умерших окружают хижины. Люди умирают практически всегда насильно и против своей воли; поэтому в представлениях носителей архаического мышления умершие большей частью рассержены, мстительны, злобны. Следовательно, их необходимо умилостивить. Различные предписания указывают на то, как это сделать. Важнейшее из этих предписаний состоит в том, чтобы не произносить имена мертвых, ибо это может потревожить их и вызвать их недружелюбные действия. Некоторые племена (например, полинезийцы, самоеды) обходят ограничения, вытекающие из этого запрета, путем переименования всех членов племени. На новые имена запреты уже не распространяются, так что после переименования можно снова вслух говорить о мертвых.

' Возникает вопрос, не могли ли иметь аналогичную функцию камешки, относящиеся к кроманьонской эпохе (см. рис 39 на с. 178)'·'

==169

Вещи, положенные в могилы, считаются как задабривающими подарками, так и предметами, необходимыми для благополучной жизни в царстве теней. Вообще, задабривание мертвых, связанное с представлениями о тотеме, играет весьма значительную роль в архаическом мышлении. Победоносные воины одного меланезийского племени приносят жертвы для задабривания убитых врагов. Они начинают ритмические песнопения и движения вокруг голов мертвых противников, положенных на середину круга. Текст их песен — сокращенный и приведенный в соответствие с нашими речевыми нормами, — гласит примерно следующее: «Не сердитесь на нас за то, что у нас Ваши головы. Если бы Вы победили нас, то наши головы были бы у Вас. Но мы приносим Вам наши дары, чтобы умилостивить Вас. Примите их и успокойтесь. Мы хотим похоронить нашу вражду, чтобы наши дети не должны были задабривать духов Ваших детей». (Нельзя не отметить скрытую угрозу, содержащуюся в последней фразе.) Есть еще более яркие примеры. Воины племени паи с Целебеса, едва возвратившись в хижины, приносят жертвы богам своих убитых врагов. Головы убитых нанизываются на копья. С этими «штандартами» они вступают в деревню, обращаясь с головами самым нежным образом. Их гладят по волосам и вкладывают в рот лучшие лакомства.

Наиболее важные и таинственные табу связаны с заключением брака. Достигнув брачного возраста, члены племени не могут вступать в брак с кровными родственниками. В этом состоит заповедь экзогамии. В «Тотеме и табу» 3. Фрейд весьма энергично подчеркивает, что запрещаться может лишь то, чего домогаются. В мире нет заповедей, гласящих: «ты должен питаться», или запретов: «нельзя держать руки на огне». Почему же запрету подвергаются именно браки братьев и сестер, а также половые отношения между отцом и дочерью, матерью и сыном? Потому, полагает Фрейд, что существуют соответствующие побуждения. Во многих сообщениях подчеркивается, что женщина не может выходить замуж внутри своего тотемного рода. При этом редко упоминаются мужчины, хотя, в сущности, речь идет об одном и том же. Таков один из многочисленных признаков существования матриархата в архаических формах общества. Связь по отцу имеет сравнительно меньшее значение, чем связь по матери. Считается, что с первыми движениями ребенка в утробу беременной вселяется дух родоначальника. Характерно также, что в многочисленных мифах материнство не связывается с сексуальностью.

Обряды инициации, напротив, затрагивают преимущественно мужскую часть племени. Об этом свидетельствуют сообщения о племенах Африки и Австралии, об ацтеках и майя. Часто мальчики на неделю отделяются от девочек. Эти мальчики испытывают муки голода, занимаются самоистязанием. У многих племен им наносят при этом болезненные раны в виде татуировок или надрезов. Как правило, эти татуировки и надрезы содержат признаки, указывающие на связь с тотемом. Хотя в этом случае иногда и имеет место сексуальная символика, в целом складывается впечатление, что она

==170

не стоит в центре данных обрядов. Юноша, сумевший преодолеть муки посвящения в мужчину, как бы доказывает свою готовность выносить предстоящие суровые обязанности. С другой стороны и, вероятно, в еще большей степени, это первый настоящий урок, связанный с социальным принуждением. Голод и боль переносятся ради вступления в число полноправных членов сообщества.

Все без исключения случаи, когда упоминается тотем, — рождение, смерть, инициация, плодородие, успех на охоте, состояние борьбы — это эмоционально окрашенные ситуации совместной жизни. В процессе переживания всех этих событий выковывается эмоциональный обруч сопринадлежности общему роду. Роль оценочной системы в ходе формирования памяти обсуждалась нами выше столь подробно также и для того, чтобы здесь можно было указать на действие сходного механизма. Введение новых правил поведения во время обрядов инициации связано с выраженными эмоциональными переживаниями. Разрыв ребенка с чувствованиями предшествующего безоблачного мира детства имеет свой глубокий смысл. У многих народов (например, у майя) принятие в сообщество взрослых оказывалось необычайно сильным потрясением, приводившим иногда к глубокому психологическому кризису. Фактически создается новая система отсчета для дальнейшей жизни. В этом состоит решающий момент. Возможно даже, что ужас перед нарушением табу или перед наказанием, обусловленным табу, не является самым важным моментом. (На деле большинство известных нам примеров относится к числу непроизвольных ошибок или неосознанных несоблюдений табу.) Речь идет, скорее, об имеющей глубокие аффективные корни тенденции к уклонению от чувства вины. Нарушающий правила как бы преступает через себя, становится виновным во вполне определенном социальном смысле, который учитывается прежде всего им самим. Не случайно до сих пор понятие вины связывается с представлением о бремени.

Не совсем ясно, как был организован внешний контроль за соблюдением социальных норм во времена расцвета архаических социальных структур. По ряду причин представляется невероятным наличие праматери как родоначальницы. При матриархате материнское право могло распространяться на управление кланом или большой семьей. Тотемный род, однако, включал множество кланов. Сравнение с установлениями, бытующими у весьма архаично организованных народов, позволяет предположить наличие чего-то подобного совету старейшин, которые определяли задачи остальных членов рода, например, во время охоты или боевых походов. Древнейшие из сохранившихся свидетельств указывают именно на такой принцип организации.

Важная функция таких советов, в которых, безусловно, было одно или несколько доминирующих лиц, состояла в надзоре и контроле за соблюдением правил поведения. Многочисленные пробелы в знаниях должны были питать сомнения в правильности интерпретации того или иного предзнаменования, в действительной необходимости того или иного предписания. В условиях архаиче-

==171

ского сообщества такие стихийные сомнения могли представлять опасность и угрожать социальной стабильности. Представляется очевидным, что облеченные ответственностью старейшины стремились скрыть пробелы в знаниях с помощью эмоционально окрашенной фиксированной системы верований. И чем больше пробелы, тем непоколебимее должны были быть члены первобытной общины в своей вере. Существенный вклад в этом направлении вносят мифы и магические действия. В них представлены связанные с сильными жизненными переживаниями свидетельства, верность которых основывается на авторитете самых уважаемых членов рода.

Мифы существуют первоначально как передаваемые из уст в уста рассказы. Вполне возможно, что в сказках различных народов содержатся мифические элементы, сохранившиеся спустя десятки тысяч лет. Они повествуют о добрых и злых делах, о преодолении необычайных опасностей при помощи сверхъестественных сил, которые магическим образом передаются вещами или прикосновением. Главные действующие лица ведут свое происхождение от лягушки, оленя, куска можжевельника и т. д. Когда в сказке лягушка становится царевной, то в отношении содержания — это позднейшее наслоение, но с точки зрения символики следует признать, что в этом образе, несомненно, раскрывается исходная форма тотема.

Мифы интерпретируют все по образу и подобию человека. Побуждения животных сходны с мотивами людей, растения разговаривают, у камней обнаруживаются те или иные желания. Мифы объясняют даже то, что не имеет объяснения: преодоление смерти или действие сверхъестественных сил. Тем самым они обосновывают магию, задачи которой состоят в создании желаемого будущего. В магических обрядах о духах и демонах говорится так же, как о живых людях: их задабривают вкусной едой или изгоняют заклинаниями, обращенными к тотему. Сила волшебства следует из веры в силу мыслей и слов, в причинное действие представлений. В самых различных формах колдовства сущность магической активности всегда состоит в попытке произвести необходимые реальные изменения одной только силой мысли. Разумеется, для старейшин это довольно рискованная игра, ибо подтверждения могут носить лишь случайный характер. Поэтому на проведении магических действий специализируются отдельные лица или небольшие группы. Их успешные деяния соответствуют глубокой социальной потребности и входят в «историю». В соответствии с этими достижениями устанавливается степень их социального престижа. Но также и риска. Имеется ряд сообщений о примитивных племенах, с позором изгонявших или даже убивавших колдунов, не добившихся успеха. Поэтому издавна практиковались приемы колдовства, граничившие с трюкачеством и обманом. Известно, что у аборигенов Центральной Америки ясновидцы посылали своих помощников подслушивать разговоры и споры. Помощники передавали услышанное ясновидцу, который выдавал все эти истории за вещий сон и тем самым убедительнейшим образом доказывал свою волшебную способность узнавать сокрытое.

==172

В качестве стиля или, так сказать, технологии убеждения ритуализация магических действий, по-видимому, сложилась еще в предысторические времена. Вначале это противодействовало стихийным индивидуальным притязаниям совершать магические действия: лишь посвященный знает (сообщенную ему предшественниками) последовательность всех процедур, которая должна быть строго соблюдена, чтобы обеспечить успех действия в целом. Праздничностью церемонии он укрепляет свое положение в общине. Убеждающая сила ритуала приводит к вере в успех предстоящих начинаний. Вероятно, уже в ранние времена эта вера в успех должна была считаться важной основой реального успеха. И тем значимей становится ритуал, воздействие которого состоит в пробуждении или в создании состояния коллективного экстаза. Как известно, воинские пляски примитивных племен, включающие последовательности ритмических движений, барабанный бой и песнопения, могут приводить к самозабвенной готовности умереть.

В архаические времена ход магического действия был тесно связан с восприятием. При колдовстве о ниспослании дождя ритуал завершается зримой реализацией желаемого в миниатюре: разбрызгиванием капель воды. В ходе ритуалов, связанных с плодородием или с плодовитостью домашних животных, совершаются движения, подражающие сексуальным. На более поздних стадиях эти внешние, основывающиеся на зрительном сходстве, магические действия заменяются символами. Статуэтка как символ плодовитости (см. рис. 40 на с. 178), наглядное и впечатляющее сценическое изображение и, наконец, выработка символов в принципе для любых предметных референтов магических обрядов. При попытке представить сценарии магических или культовых действий мысль невольно обращается к пещерам Ласко и Альтамира. Достаточно вспомнить изображения, подобные приведенным на рис. 41 и 42 (оба рисунка взяты из Prideaux, 1977). Ведь между культом и магией нет резких различий. Изображение играет в культе роль копии, становящейся функционально тождественной оригиналу. Необходимо добавить еще несколько слов о психологической функции ритуала. Построение действия в ритуальных заклинаниях должно прежде всего убеждать — либо актуальностью и значимостью событий, либо жизненной силой самих образов.

Что касается первого аспекта, то нам известен ритуал, практиковавшийся бедуинами Синайского полуострова еще до новой эры (Freud, 1973, S. 142). «Верблюд, предназначенный в жертву, связывается и укладывается на красный каменный алтарь; вождь племени заставляет участников церемонии трижды обойти вокруг алтаря, он наносит животному первую рану и жадно пьет струящуюся кровь. Затем вся группа набрасывается на жертву, люди отрезают ножами куски мяса и поедают их столь поспешно, что в короткий промежуток времени между заходом вечерней звезды, которой собственно и приносится эта жертва, и первыми лучами солнца все жертвенное животное — мясо, печень, почки, кожа и внутренности — поедается».

==173

Рис. 41. Памятник ледниковой эпохи, который был обнаружен во французском департаменте Дордонь. Изображение ловушки с пойманным мамонтом могло служить символом магического осуществления целей охоты. Ибо в архаическом мышлении результат предугадывается большей частью символически. Тем самым порождается вера в полную возможность достижения цели.

Судя по всему, этот варварский, идущий из далекой древности ритуал не был каким-то единичным явлением, но общей первоначальной формой принесения в жертву тотемного животного. В более поздние времена он претерпел различные видоизменения, связанные прежде всего с использованием символа, который первоначально функционировал как копия, а затем все более выступал в стилизованной форме — как знак реальности. Таким образом, уже в архаическом мышлении знак замещает действительность, становясь материализованной мыслью. Ритуализованная жертва, чисто символическое отведывание крови или поедание тела, разумеется, уменьшили непосредственную остроту переживания. Но эта утрата компенсировалась развитием сценария ритуала: мрак или полумрак, окружающий места отправления культа, ритмика движений, эмоционально тонированный хорал и точная хореография хода действия (трижды обойти вокруг, семь раз поклониться в сторону заката солнца и т. д.) снова создают необходимую аффективную окраску, столь важную для направляющего поведения, и весь строй мыслей воздействия.

Важное значение имеет сугубо консервативная исходная установка. Ритуал всегда основан на предписании, которое либо прямо передано тотемом, либо установлено по мистическим и потому принудительным соображениям. Любое отклонение от этих предписаний обусловливает неуспех ритуальных действий. Аналогично обстоит дело и в случае социальных отношений. Необходимо понять, что магическая церемония или культовое действие являются элементами

==174

социальной жизни, оказывающими огромное объединяющее воздействие. На их фоне особенно рельефно выступает принуждающая сила норм и действующих правил и тем самым стабилизируется то, что сохраняет свою полезность или выдается за полезное.

Возникает вопрос (см., например, Frazer, 1910): можно ли считать тотемизм формой религии? Ответ на этот вопрос неоднозначен: в одном смысле да, а в другом — нет. Но в любом случае тотемизм, несомненно, является исторически самой ранней формой общественной надстройки. Ему уже присуща функция, которая, как указывал Карл Маркс, является общей для всех надстроечных образований. Речь идет о стабилизации и сохранении существующих общественных отношений. В этом следует искать причину развития тотемизма именно в связи с ранними формами общественного разделения труда.

Будучи исторически первым феноменом общественной надстройки, тотемизм имеет также свои специфические особенности. То, что позднее дифференцировалось в различных общественных структурах, содержится здесь в нерасчлененном виде. Тотемизм является этикой, ибо в нем подвергнуты оценке нормы поведения, одни из них определены как значимые и важные, а другие — как недостойные и наказуемые. Система наказаний является ступенчатой и разработана вплоть до тонких градаций. При этом строже всего караются нарушения табу. Принадлежность к общине определяется рождением; посвящение в полноправные члены племени регулируется ритуалом, вызывающим сильнейшие переживания; детально определены исторические отношения родства. Возникает кодекс морали, используемый для принятия практических решений.

Искусство, как изобразительное, так и музыкальное, в своих первых систематических формах также выполняет явно выраженную социальную функцию. Его эмоциональное воздействие усиливает согласованность действий индивида и интересов сообщества (см. Knepler, 1977). Оно повышает степень аффективного участия индивида в жизни сообщества, которая не сводится к сумме единичных активностей, но образует качественно особую коллективную деятельность.

Характеризуя архаическое мышление, мы допускали, что одновременно описываем особенности мышления кроманьонцев (см. также Scharf, 1978). Полученные к настоящему времени данные — хотя они весьма скудны и фрагментарны — в целом подтверждают это предположение. Отчасти речь может идти даже и о более глубоких исторических корнях. (Вероятно, что-то было заложено еще во времена неандертальцев.) Но главные духовные достижения связаны все-таки с кроманьонским человеком. Скорее всего, в результате обдуманного руководства (иначе они просто погибли бы по дороге) кроманьонцы перешли группами замерзший Берингов пролив и переселились на Американский континент. Они достигли на лодках островов близ Индокитайского полуострова и, наконец, начали создавать постоянные все более крупные поселения в речных долинах Ближнего Востока, на Ниле, Инде, в междуречье Тигра и

==175

Евфрата. Их психофизиологические потенции в принципе были не менее значительны, чем у современных людей.

В основу нашего обсуждения архаического мышления и архаических социальных структур был положен тезис о взаимосвязи жизненных условий, потребностей и способов — как физических, так и идеальных — их удовлетворения. С этой точки зрения открывается калейдоскоп связей и взаимопереходов таких феноменов, как тотем и магия, магия и культ, ритуалы и мифы. Все они могут быть поняты как проявления одного и того же исходного мировоззрения. Хотя литература по данному вопросу и содержит отдельные глубокие идеи, мы полагаем, что намеченный путь системного анализа позволяет более полно охарактеризовать истоки архаического мышления. Так, 3. Фрейд, конечно, был прав, видя в табу один из ранних социальных факторов возникновения неврозов. Запреты и принуждения, накладывающиеся на мышление, легко вызывают тяжелое чувство вины. Однако представление о том, что ядро мифологии следует искать в смещенной или вытесненной сексуальной символике, до сих пор не получило сколь-нибудь убедительного обоснования, выходящего за пределы явно недостаточных пояснений самого создателя психоанализа.

Вильгельм Вундт (Wundt, 1900) в своей «Психологии народов» рассматривает в качестве центральных феноменов архаического мышления различные проявления страха перед демонами и духами. В этой связи Фрейд совершенно справедливо настаивает на необходимости выявить подоплеку этих страхов и представлений. Мы пытались показать, что в основе последних лежит особая стратегия объяснения незнаемого. Данная стратегия исходит из сходства с уже известным и имеет форму умозаключения по аналогии. Надо отметить, что подобная стратегия всегда встречается там, где происходит выход за пределы знаемого. Именно за этими пределами обычно и поселяются страхи.

Но в таком случае аргументация К. Леви-Стросса, согласно которой архаическое мышление определяется специфической логической структурой, призванной объяснять познаваемые связи, не решает, а лишь подменяет проблему. Ведь речь идет о происхождении этих мыслительных структур. По нашему мнению, структуры архаического мышления основываются на регистрации актуально воспринимаемых связей, выделение которых мотивировано жизненными условиями и необходимостью принятия решений о действиях, направленных на их улучшение. Мы также показали наличие в архаическом мышлении «рычагов», позволяющих время от времени выходить за пределы непосредственного восприятия и проникать в глубь реальных закономерностей. При этом возникали отчасти рискованные, а в значительной степени явно негодные и вводящие в заблуждение умозаключения. Однако неизменно сохраняет свое значение исходная имплицитная предпосылка архаического мышления: за всеми событиями стоят определенные причины, все явления так или иначе детерминированы. Мы полагаем, что архаические жизненные условия и потребности недостаточны для сколь-нибудь надеж-

==176

Рис. 31. Нож из каменного лезвия с чрезвычайно острым режущим краем. Изготовление подобного орудия требовало от кроманьонского человека высокой специализации и прекрасного знания особенностей материала.

Рис. 32. Кремневое лезвие в форме листа лавра — пример мастерства, переходящего в искусство.

Рис 34. Наскальная «живопись» палеолита. Бизон с вываливающимися кишками, человек с головою птицы. Такие изображения, возможно, играли роль в колдовских обрядах, предшествовавших охоте, или в обрядах инициации (пещера Ласко)

==177

Рис. 36. Пластина из рога коровы Рентье, на которой последовательно нанесен ряд углублений (по Pndeaux, 1977). Американский исследователь А. Маршак выдвинул гипотезу, согласно которой рисунок углублений является разновидностью лунного календаря. Цветные полосы добавлены для лучшего разграничения фаз Луны.

Рис. 39. Узоры на камнях, которые наносились людьми, жившими на поздних стадиях оледенения (юг Франции). Трудно сказать, какое значение мог иметь подобный «орнамент». Обращает внимание определенное сходство с турингасами австралийских аборигенов.

Рис 40. Пример так называемой фигуры Венеры Множество таких фигур найдено на территории, простирающейся от Пиренеев до Восточной Сибири. Эти фигурки создавались, как правило, 20—30 тысяч лет назад.

Рис. 42. Выполненный красной глиной рисунок бизона на стене грота у Арьежа (Франция). Бизоны были, вероятно, одним из основных объектов охотничьего колдовства, во время которого подобные изображения заменяли реальных животных.

==178

Рис 45 Отдельные находки из Чатал-Гуюка: а) найденные в захоронениях украшения — бусы из кости, зубов кабана, оленя и т. д.; б) пример изделия из обсидиана — темно-зеленого стекловидного минерала, добывавшегося в горах Кавказа.

==179

Рис. 48. Письмо занимало чрезвычайно важное место в жизни Древнего Египта. Бог египетских писцов Тот с кистями, некоторым подобием палитры (а). Птичье лицо бога указывает на тотемистическое происхождение данного «профессионального» культа. Известняковая скульптура египетского писца, созданная свыше 4500 лет назад (б).

Рис. 52. Иероглифический комментарий к изображению на стене гробницы. Царица Нефертити передает богине Исиде два сосуда. Значение надписи в отмеченной стрелкой колонке подробно обсуждается в тексте и на следующем рисунке.

==180

ной верификации этой исходной предпосылки. Для этого требовался прорыв за поверхностный облик явлений, основанный на использовании инструментальной функции когнитивных процессов (см. Выготский, 1956).

Это развитие совершается в процессе выделения инвариантных свойств, присущих совершенно различным в перцептивном отношении объектам. Решающий шаг к постижению этих инвариантных свойств может быть сделан только при помощи чисел и измерений, на основе использования функций числа и числового порядка. Конечно, числа и системы счисления не были найдены сразу в готовом виде как орудие познания этих инвариантных свойств реальности. Напротив, первоначально они целиком служили побочным целям, например сравнению множеств и ценностей при обмене собственности. Однако, уже будучи выделенным, число, как и любой другой когнитивно используемый объект, становится предметом рефлексии. Оно осознается тогда в качестве инструмента, способного описать отношения между любыми объектами или, другими словами, выражающего общие закономерности.

Путь к этим когнитивным достижениям связан с образованием значительно более дифференцированных социальных структур, что произошло прежде всего в городах-государствах Востока в последние 10 тыс. лет до начала нового летосчисления.

НОВЫЕ ФОРМЫ СОЦИАЛЬНЫХ ОТНОШЕНИЙ ПРИ ПЕРЕХОДЕ К РАННИМ ГОРОДАМ-ГОСУДАРСТВАМ

Около 30 тысяч лет до новой эры треть суши на нашей планете еще находилась под ледовым панцирем. Через 20 тысяч лет ледовый покров значительно уменьшился: центральные районы Европы были покрыты лесами. Люди жили в общинах родового типа, имевших более или менее постоянные поселения. Сохранение таких общин и совместного хозяйства обеспечивалось благодаря примитивным формам разделения труда. Функция фиксации всех необходимых для этого социальных отношений и обязанностей перед общиной выполнялась идеологией тотемизма.

Между 12 тыс. и 10 тыс. лет до н. э. в северном полушарии, прежде всего на широтах Средиземного моря, произошла относительная стабилизация климата. В Малой Азии, Иордании, Двуречье Тигра и Евфрата, а также в долинах Нила, Инда и Хуанхэ сложились особенно благоприятные климатические и природные условия. Хотя лето было жарким, длительные периоды засухи отсутствовали. Главное, что вполне умеренные температуры были характерны и для короткой зимы. В этих районах происходило увеличение плотности населения и поселений, которые все больше приобретали характер родного очага для ряда поколений обитателей. Одним из таких районов была долина реки Иордан, где имелись сохранившиеся до сих пор крупные источники пресной воды. Здесь около 10 тыс. лет назад появился один из первых городов — Иерихон. Он был разрушен, а затем построен вновь. Первоначально дома имели в нем

==181

круглую форму, напоминая постройки первобытного человека. Но начиная с периода 7 тыс. лет до н. э. стали строить дома, имевшие прямоугольные очертания. Ничего подобного ранее в истории не было. При обрядах погребения предпринимались попытки сохранения останков: около 6 тыс. лет до н. э. с лица мертвого делался гипсовый слепок. На место глаз в маску вставлялись раковины, благодаря которым у наблюдателя создавалось впечатление, будто он видит лицо спящего человека (рис 43)

Чатал-Гуюк на юго-востоке современной Турции был за 8500 лет до н. э. оживленным городом. Это был либо город-храм со множеством культовых построек, либо первый из известных нам городов-государств (если будущие раскопки покажут, что только исследованная до сих пор часть была специфически связана с культовыми отправлениями). В этот город привозились для обмена или изготавливались на месте исключительно ценные вещи. К ним относились изделия из обсидиана — темно-оливкового стекловидного камня вулканического происхождения, который идеально приспособлен для изготовления ножей, посуды, зеркал и культовых предметов. Сравнение географического расположения месторождений обсидиана (они сконцентрированы в основном в горах Кавказа) с районами находок доказывает, что в те далекие времена был налажен интенсивный товарообмен. Но ценность предметов определялась не только их потенциальной возможностью удовлетворения витальных потребностей. Среди находок археологов встречается нечто вроде косметических принадлежностей, которыми, видимо, с большим умением пользовались женщины. В этой связи возникает вопрос о мотивационном значении украшений и драгоценностей. Нет никаких сомнений в том, что уже в то время они использовались не только для достижения некоторого эстетического и социального эффекта, но тем самым и для усиления чувства собственной значимости.

В Чатал-Гуюке обнаружены каменные террасы, остатки многочисленных изделий из дерева, плетеные циновки и корзины. К периоду около 7 тыс. лет до н. э. относятся первые указания на появление ткачества (см. рис. 44). По-видимому, для натяжения нитей основы использовалась какая-то рама, так как она получалась очень ровной и плотной (12х15 нитей на квадратный сантиметр!). Но самым важным из всех новшеств были сосуды из керамики. Еще не покрытые узорами и изображениями, которые появляются только в результате развития более поздних культур юга и юго-запада, эти обожженные сосуды использовались для хранения запасов зерна, масла, воды. Их можно было плотно закрыть, замазав края крышки глиной, переносить с места на место и, наконец, они давали нормированное количество определенного содержимого, весьма наглядно разбивая его на соответствующие «порции». Мы практически ничего не знаем о божествах, которым поклонялись жители Чатал-Гуюка. Но одно можно сказать определенно: среди них был бог гончарного ремесла. Он встречается в верованиях огромного числа древних народов. Египетский бог Хнун, изображавшийся с головой барана,

==182

Рис 43 Покрытый гипсом человеческий череп Вставленные в глазницы раковины создают впечатление сна Этой находке свыше 8000 лет, она была сделана при раскопках старой городской стены в Иерихоне (Jerich Excavation Fund)

==183

Рис. 44. Обуглившиеся фрагменты ткани из Чатал-Гуюка. Им не менее 8000 лет. Прекрасно сохранившаяся текстура «холста» позволяет восстановить способ соединения нитей

создатель всех вещей, был гончаром. Богиня Арару, почитавшаяся в Месопотамии, вылепила людей из комочка глины. А иудейские пророки повторяли в своих молитвах: «Мы комья глины. Ты наш гончар».

Многочисленные фигурки, найденные при раскопках в ЧаталГуюке, были, вероятно, божками, имевшими отношение к отдельным

==184

областям жизни обитателей этого города. Существуют также свидетельства магических действий, во время которых разбивались статуэтки кабанов и быков. По-видимому, это имело отношение к обрядам, которые должны были обеспечить успех в предстоящей охоте. Рис. 45 (по Hamblin, 1977, см. с. 179) дает некоторое представление о предметах повседневного обихода жителей Чатал-Гуюка.

Между 5300 и 4 тыс. гг. до н. э. поселения стали возникать и в Двуречье. В конце этого периода туда вторглись и перешли к оседлому образу жизни семитские племена, а около 3800 г. до н. э. — племена из южных районов современного Ирана. К 3500 г. особенно высокая плотность населения оказалась в низовьях Евфрата и в меньшей степени — Тигра. В течение следующих нескольких столетий здесь образовалось 12 городов-государств, тесно связанных между собой в торговом, политическом и идеологическом отношении. Эти сложные взаимовлияния привели к появлению того, что получило в мировой истории название «шумерская культура» (см. Herrmann, 1975).

Одним из наиболее крупных городов-государств этого региона стал Урук, население которого достигло к 2800 г. до н. э. 50 тыс. человек. Этот город, должно быть, обладал большой притягательной силой, так как в течение примерно двух с половиной столетий в его окрестностях исчезло 80 более мелких поселений. В центре города возвышался пирамидообразный храм — зиккурат. Подсчитано, что только для возведения его нижней платформы полторы тысячи человек должны были непрерывно работать на протяжении пяти лет. Осуществление таких гигантских проектов требовало планирования, организации и оценки выполненной работы, и это в свою очередь предполагало введение норм и стандартизацию. На основе сохранившихся символов можно допустить, что ремесленники были объединены в некоторое подобие цеховых сообществ, символами которых были змея, осел, орел и т. д. Роль тотемных животных существенно изменилась, но происхождение всей этой символики представляется понятным. Значительно более широкими и дифференцированными стали отношения товарообмена, в который были включены изделия из обсидиана, меди, дерева, камня, драгоценности, разнообразные растения и т. п. Торговля в значительной мере была связана с культовыми ритуалами. На службе зиккурата фактически находились также многие ремесленники. Жертвы должны были приноситься различным богам, имевшим как человеческий, так и звериный облик, но всегда человеческие мотивы и интересы. Верховным божеством Урука была богиня Инанна.

Выполнение наиболее ответственных культовых действий оставалось привилегией замкнутой касты жрецов, имевших специальную подготовку и своеобразные обычаи. Роль посредников в общении с богами давала им власть, которой соответствовали со стороны подавляющего большинства населения полная зависимость и подчинение. Между различными слоями населения установились жесткие иерархические отношения. После касты жрецов следовали старейшины из числа богатых жителей города, затем управляющие отдель-

==185

R и с 46 Мраморная женская головка из Ура (юго-восточнее Урука). Выразительные большие глаза, вообще характерные для шумерской культуры, сделаны из раковин, в которые вложены отшлифованные кристаллы лазурита. Возможно, фрагмент маленькой скульптуры богини (около 2800 лет до н. э.).

ными районами, писцы, торговцы, ремесленники, крестьяне, рыбаки, разносчики воды и «чужаки», что по-шумерски означало «рабы».

В случае внешней угрозы старейшины избирали для организации и ведения боевых действий руководителя. Годные к несению военной службы мужчины определялись уже в мирное время, они распределялись по воинским подразделениям и получали за службу вознаграждение. «Верховный воин», или лугал, естественно. использовал командование войсками для укрепления своей власти. Эту власть особенно усиливало успешное ведение военных действий. Испытав однажды опьяняющее чувство победы или хотя бы неогра-

==186

ничейной власти над жизнью и смертью других людей, лугал мог после окончания войны сознательно задерживать свой уход с поста правителя. Поскольку это означало конфликт или открытое столкновение со жрецами, выходом из положения могло бы быть зачисление лугалом самого себя в касту жрецов или же попытка подняться еще на одну ступеньку выше. Строптивость жрецов можно было сломить с помощью грубой силы. Так со временем лугалы стали не просто посредниками между людьми и богами, но сами были причислены к сонму богов. Обоснование божественного происхождения власти, видимо, вело к стабилизации социальных отношений и общему росту чувства безопасности. Во всяком случае, на протяжении 1500 лет более десяти раз в относительно независимых условиях происходил этот переход от власти жрецов как наследников совета старейшин эпохи тотемизма к власти царей, являвшихся земным воплощением богов. Последняя форма правления и была наиболее характерна для древних городов-государств и империй. В Шумере этот процесс закончился около 2800 лет до н. э., в Египте — несколькими столетиями позднее. И когда в 330 г. до н. э. Александр Македонский завоевал Персию, он также попытался приобрести для себя аналогичный статус. При этом он лишь повторял побежденного им персидского царя Дария, который после сокрушительного поражения был убит своими собственными же воинами.

Храмы, возведенные в честь богов, в действительности выражали величие власти царя (см. рис. 47). В самых различных точках географии древнего мира: в Уруке, в столицах Египта фараонов, в Мохенджо-Даро на Инде и т. д. можно найти многочисленные свидетельства настоящей гигантомании, игнорировавшей затраты усилий, материалов и человеческих жизней. Во всех этих случаях речь идет о демонстрации не требующей каких-либо дополнительных обоснований власти и величия. Если же такие обоснования приводились, то они, естественно, носили мифологический характер.

Но какие факторы обусловили возникновение подобных городов-государств? Не претендуя на полноту, попытаемся выделить хотя бы некоторые из них. В качестве важнейшего условия стабильности подобных политических и экономических образований нужно назвать достаточно высокую эффективность средств трудовой деятельности. Постоянство и прочность совместной жизни таких больших количеств людей становится возможным лишь благодаря некоторому избыточному производству жизненно необходимых товаров по отношению к уровню, достаточному для удовлетворения личных потребностей производителя (см. подробнее Herrmann, 1975). Однако это еще далеко не все. С уверенностью можно упомянуть ряд других факторов. Возможно, с точки зрения историка, эти факторы имеют второстепенное значение, но для анализа психологических аспектов и компонентов исторических преобразований (а ведь такие аспекты и компоненты также существуют) они представляют бесспорный интерес.

Привлекательность и притягательная сила города заключались в той безопасности, которую он мог дать своим обитателям. Слишком

==187

Рис. 47. Зиккурат в Уре — одна из наиболее значительных монументальных построек древнего мира. Она служила воплощением могущества бога Луны, но одновременно также и силы касты жрецов с лугулом на вершине социальной иерархии (по Hamblin, 1977).

часто группы, жившие «снаружи», подвергались нападениям, частичному уничтожению или по меньшей мере вынуждены были наблюдать разрушение своих жилищ. В городах-государствах произошел также переход от большой семьи родовой общины к малой семье. Кроме того, в городах выше показатель надежности удовлетворения потребностей. Значительный объем хозяйственной деятельности, направленной на создание припасов, с одной стороны, и специализация — с другой, делали возможным рациональное использование избытков продуктов. Приручение животных, выращивание и сбор зерна должны были иметь своей целью именно создание запасов. В свою очередь ремесленники стремились во что бы то ни стало доказать значимость продуктов своей деятельности для других слоев населения. Возникавшие при этом притязания удовлетворялись с помощью субъективно в равной степени существенных материальных и социальных подкреплений.

Без обязательных и общепринятых, прежде всего в рамках данного слоя общества, правил жизнь в городах-государствах ввиду чрезвычайно сложной системы зависимостей, ожиданий и обязанностей превратилась бы в хаос. Первый из дошедших до нас свод законов — кодекс Урнамму — был введен около 2100 лет до н. э. В нем зафиксированы самые разнообразные социальные обязательства и меры наказания за их нарушения. В отличие от наказаний, которым подвергались члены общины за нарушение табу, здесь упоминаются в первую очередь телесные наказания и казни представителей низших социальных слоев.

Вся эта ранняя система концентрации власти держалась прежде всего на эксплуатации человека человеком. Она регулировалась пра-

==188

вилами и законами, которым приписывалось божественное происхождение. То, что в тотемизме служило задаче стабилизации социальных отношений, было сохранено. Только теперь это было поставлено на службу личной власти, обеспечения экономических преимуществ высших слоев и каст. Хотя жизнь в городе-государстве и гарантировала индивидуальную безопасность и безопасность существования семьи, за нее приходилось платить высокую цену: жертвовать относительным равноправием членов общины. Происходило формирование адаптивных привычек совместной жизни. О некоторых из них можно судить по египетским пословицам. Одному из знакомых фараона (речь идет о начале второго тысячелетия до нашей эры!) приписывается следующий совет: «Если ты принадлежишь к тем, кто сидит за одним столом с Великим, то бери, что Он дает тебе, и смейся, когда смеется Он. Это будет приятно Его сердцу. Так говорит Птах-Хотед».

Складывались легенды и мифы о силах, возможностях и подвигах царей. Так, согласно сообщению о делах фараона Тутмоса, он «убил одним ударом семь львов, а затем расправился с двумя дикими буйволами». Мифы должны были доказать божественный характер царской власти. Древнейшие из них передавались устно от поколения к поколению. Но и самые старые из сохранившихся письменных эпосов, например шумерский эпос о Гильгамеше, обладают еще всеми признаками архаического мышления: от божественной символики до преодоления с помощью магии сверхчеловеческих сил, в особенности смерти. Мышление жителей городов-государств и древнейших империй, таким образом, в основном еще носило архаический характер.

В их мышлении имелась и другая, поначалу казавшаяся совсем прозаической грань. Несмотря на свою внешнюю незначительность, она послужила залогом последующего развития человеческого познания. Строгое регулирование обязанностей требовало жесткой системы контроля, а также фиксации долгов и взаимных претензий. Настоящей общественной потребностью стало решение задачи однозначной записи соответствующей информации. Так началось формирование письменности, к анализу которой мы сейчас и переходим. Другой общественной потребностью явилась связанная с торговлей необходимость введения однозначных процедур измерения, выработка понятия меры и числа, в частности понятия о мере стоимости. Конечно, отдельные количественные термины существовали в устной речи в течение многих и многих тысячелетий. Однако при значительно усложнившихся экономических и социальных условиях жизни в ранних городах-государствах на повестку дня встала проблема разработки настоящих числовых систем.

==189

1-2-3-4-6-7-8-9-10-11-12-13-14-15-16-17-18-19-20-21-22-23-24-25-26-27-28-29-