Глава 6. АРХАИЧЕСКОЕ МЫШЛЕНИЕ

Мы все время исходили из предположения, что анализ различных типов изготавливаемых орудий позволяет дать характеристику разным стадиям развития процесса социально обусловленного разделения труда.

В этой главе следует прежде всего указать на разделение функций при коллективном решении задач, возникающих при охоте, защите от диких зверей и т. д. Задачи каждого члена группы зависят здесь от ситуации (они могут меняться вместе с ней) и от предшествующего успешного (и даже менее успешного) опыта действий при сходных событиях, следовательно, они могут также частично «срастаться» с определенным человеком. Первоначально конструкция орудий была либо вовсе не специализирована, либо специализирована лишь в очень незначительной степени. У ранних неандертальцев-кочевников ледникового периода это обусловливало высокую адаптационную способность группы к частой смене ситуаций и типов предъявляемых ими требований. Уже здесь, при принятии групповых решений, представляется весьма вероятным наличие относительно стабильной иерархии, зависящей от уровня и характера социальной компетентности. Иерархическое положение могло затем влиять на результаты раздела охотничьей добычи, пищи и материалов для одежды.

С переходом к оседлости, с созданием постоянных жилищ типы возникающих жизненных ситуаций становятся значительно более обозримыми, а требования к племени — более предсказуемыми. При этом возрастает степень идентификации индивида с его социальной функцией. Способности «врастают» в необходимые формы социальных потребностей, получая в результате удовлетворения последних оценку, соответствующую их качеству, и оказывая обратное эмоциональное воздействие, которое в свою очередь стимулирует мотивацию достижения (в соответствии с действием механизма гедонистического дифференциала). Дальнейшая профессиональная дифференциация является уже следствием. В рамках профессионально специализированных групп передаются знания и навыки, выработанные предыдущими поколениями. Складывающееся разделение труда влечет за собой необходимость воспроизводства знаний, добытых обществом. Затраты на обучение, а также вклад групп специалистов в удовлетворение общих потребностей могли влиять на общую социальную оценку профессиональных групп и их деятельности.

==150

Происходил процесс зарождения социальных слоев, которые — отделяясь друг от друга — вследствие своей взаимозависимости образовывали общую социальную структуру, постигающую себя символически как единое целое. Различные блага, которыми располагало племя, уже не просто разделялись между его членами, но распределялись в соответствии с общепризнанной социальной компетентностью и унаследованными обычаями, а иногда уже и обменивались.

На этой ступени условия и образ жизни претерпевают существенные изменения'. С психологической точки зрения внешне обусловленная дифференциация социальной структуры — с ее взаимозависимостями, оценочными влияниями на мотивацию поведения и т. д. — порождает в сообществе напряжения и противоречия, как бы испытывая его на разрыв. Правила совместной жизни нуждаются в табуировании, в неизбежном социальном наказании при их нарушении. Очевидно, что тотемизм возникает в связи с этими ранними формами общественного разделения труда. По существу, тотемизм является, первой формой общественно-исторического сознания в самой ранней фазе разделения труда, осуществившегося в эпоху кроманьонского человека. Мы еще вернемся ниже к когнитивной основе и социальной функции тотемизма.

Наряду с ритуализацией важных социальных событий, существенное значение имеет прежде всего символизация, выступающая как очевидный результат рефлексирующего мышления. Тотемное животное как символ и знак единства рода и сообщества постоянно напоминает об общей истории. Но историческое сознание предполагает язык. Исторические события нельзя воспринимать непосредственно. Сведения о них можно получить лишь посредством языка. Разумеется, первоначальное освоение языка происходит систематически в группе или индивидуально в семье. Но освоив язык, его носитель получает возможность рефлексии над самим собой и окружающей природой. Мышление в символах и с помощью символов является уже рефлексирующим мышлением. Если тотемным животным одного племени является сокол, а другого — змея, то размышления о свойствах тотема становятся размышлениями о себе самом как индивидуальном и (в неразрывной связи с этим) социальном существе. Отмечая это, мы уже раскрываем суть архаического мышления: под архаическим мышлением мы понимаем самые ранние формы познавательных, опосредствованных символами взаимодействий человека со своим природным и социальным окружением. Эта предварительная, весьма общая характеристика будет далее конкретизирована с помощью анализа механизмов архаического мышления.

' При изготовлении орудий исе большее распространение приобретают конструктивные технологии. Совершается переход от поисков пропитания к созданию запасов и складов, который открывает путь к производству, связанному с приручением животных, а позднее — и с земледелием.

==151

СВОЙСТВА, УСЛОВИЯ И СПОСОБ ФУНКЦИОНИРОВАНИЯ АРХАИЧЕСКОГО МЫШЛЕНИЯ

Природа архаического мышления людей столь далекого прошлого требует более глубокого анализа, чем тот, который представлен в большинстве книг по антропогенезу. Попытаемся выделить вначале некоторые характерные особенности архаического мышления.

Первое его свойство— высокая степень слияния индивида с окружающей его природой. Непосредственная и постоянная конфронтация с силами физического мира и биологического окружения, масштабы которых превышают возможности воображения отдельного человека, создает очень эмоциональное и в конечном счете глубоко личное отношение к этим силам. Наиболее яркое выражение это находит в анимистическом мышлении, которое населяет природу божествами, демонами и духами. Действие природных сил приписывается фантастическим причинам. В соответствии с мыслительными привычками эти причины вычленяются и входят в обиход как одушевленность вещей и явлений. Древнейшие сказки доносят из седой предыстории остатки этого мышления: животные говорят друг с другом как люди, гром и молния вызываются человекоподобным существом; болезни причиняются духами; мертвые и боги бредут невидимыми путями, сохраняя, однако, мысли, чувства, желания и надежды живых.

Вторая характерная черта архаического мышления выражается в высокой степени интеграции индивида и социального сообщества, интеграции личности и рода. Род указывает на происхождение. Это существенное свойство тотемистической символики и ритуалов. Общий предок выступает как источник всех предписаний и начало всех правил совместной жизни. Его установления и санкции должны быть приняты каждым, они образуют «кодекс», закон. Эта общность истории определяет родство. Тотемный предок содействует закреплению характерных общих черт членов племени. Это усиливает вполне реальное чувство сопринадлежности, повышает готовность к отождествлению отдельного члена с сообществом. А там, где это оказывается недостаточно, начинают действовать наказания. Примечательно, что самые строгие наказания назначаются при нарушении предписаний, связанных с тотемом: чаще всего смерть или изгнание, причем обычно смерти отдается предпочтение, свидетельством чего служат хроники майя (Thompson, 1977). Таким образом, вторым свойством, присущим архаическому мышлению, является сильная духовная, а также эмоциональная связь с сообществом.

Третьим свойством архаического мышления является высокая эмоциональная чувствительность и аффективная напряженность общения. Отчасти это могло быть связано с относительной неустойчивостью жизненных условий. Неопределенность вызывает высокий уровень возбудимости, который— по сравнению с эмоционально устойчивыми ситуациями познавательной достоверности и надежности— значительно ускоряет формирование аффектов страха или гнева.

==152

Рис 37 Изображения животных из пещеры Альтамира свидетельствуют об иконической образности и точности воспроизведения деталей, характерных для архаического мышления и искусства Подобные наскальные рисунки выполнялись по памяти в условиях очень плохого освещения

Большая образность и тем самым иконическая полнота воспроизведения содержаний памяти, а также деятельности воображения является четвертым свойством архаического мышления. Реалистичность изображений в пещерах кроманьонцев (см. рис. 37) имеет в данном случае познавательную основу. Как нам представляется, она обусловлена высокой эмоциональностью. Выше уже отмечалось, что

==153

Рис 38 Фрагмент хорошо сохранившейся иероглифической надписи на колонне древнеегипетского храма В тексте восхваляется фараон Сенусерт I

сильный аффект влияет на формирование памяти. Но он также повышает пластичность и образность содержания памяти, хотя отнюдь не всегда точность воспроизведения. Тем не менее настенная живопись пещер Ласко, Альтамира, Тюк-д'0дубер мотивирована сценами сильнейшего аффективного содержания: угрожающие движения раненого зверя, убитый враг, раны, нанесенные оружием.

Сильная эмоциональность архаического мышления объясняется также характером тех жизненных переживаний, с которыми постоянно было связано как физическое, так и психологическое существование: смерть близких, рождение нового человека, голод и нужда, опасность со стороны врагов и забота о подрастающем поколении.

До сих пор мы говорили об общих свойствах архаического мышления. Его функцию следует рассматривать в двух отношениях. Во-первых, непознанное, новое, незнакомое в событиях, воздей-

==154

ствиях и явлениях природы интерпретируется по аналогии с известным. Так, гром или наводнение считается наказанием некоего могущественного существа за оскорбление, пренебрежение или нарушение заветов. Таким образом, неизвестное становится объяснимым; неопределенность знания снимается определенностью веры. Анимистическое мышление заполняет широкие пробелы в знаниях о причинах природных явлений. Оно обеспечивает надежность поведенческих решений в таких ситуациях, где с рациональной точки зрения можно было бы ожидать от индивида полной беспомощности. Когнитивным механизмом, определяющим поведение в данных ситуациях, является умозаключение по аналогии.

Вторую функцию необходимо рассматривать в связи с организацией совместной жизни. Отождествление индивида с родовыми правилами создает сеть социальных связей. С дифференциацией разделения труда интересы отдельных членов племени расходятся. Но опасность разрыва социальных связей должна быть пресечена. Поэтому для противодействия индивидуалистическим тенденциям создается различная контрмотивация, в том числе и основанная на эмоциях страха.

В нашем обзоре были очерчены общие свойства, функции и некоторые существенные условия архаического мышления. Однако встает вопрос: в чем заключается необходимость возникновения архаического мышления и как она отразилась на характерных для него способах функционирования? В принципе некоторые указания на возможный ответ можно найти в уже проведенном анализе. Мы, однако, попытаемся дать этот ответ в более эксплицитной и связной форме, ибо, только зная основы формирования этого мышления, можно проследить пути его последующего преодоления.

НЕОПРЕДЕЛЕННОСТЬ РЕШЕНИИ КАК МОТИВАЦИОННАЯ ОСНОВА ВЫРАБОТКИ ПРОДУКТИВНЫХ ФОРМ МЫСЛИ

Жизненные потребности кроманьонцев, кочевавших группами и лишь от случая к случаю задерживавшихся на одном месте, были относительно скромны. Эти потребности определялись условиями их жизни до последнего оледенения и во время него. А это означает, что удовлетворение различных жизненных потребностей в пропитании, защите, безопасности постоянно находилось под угрозой вследствие непредвидимых событий, которые часто ставили под вопрос саму возможность существования группы. Неудачная охота, нападение могучих хищников, засухи и длительные периоды похолодания, болезни, эпидемии и гибель труднозаменимых членов группы требовали постоянной готовности к коллективным ответным действиям ^1 .

' F Энгельс пишет в этой связи, что первобытная эпохе! «при всех обстоятельствах останется для всех будущих поколений необычайно интересной эпохой, потому что она образует основу всего позднейшего более высокого развития, потому что она имеет своим исходным пунктом выделение человека из животного царства, а своим содержанием — преодоление таких трудностей, которые никогда уже не встретятся» в будущем (Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т 20,с 1 IS)

==155

И лишь одно могло помочь как-то избежать этих бедствий — взгляд в будущее. Знание о том, чего следует ожидать, могло бы устранить или значительно уменьшить неопределенность решений, которая, как правило, связана с индивидуальным или коллективным страхом. Очевидно, что знание, касающееся будущих событий, имеет высокую социальную ценность. Оно является также решающей мотивационной основой, ведущей к выработке когнитивных стратегий, целью которых является предсказание будущего на основе воспринимаемых данных.

Каковы же основные моменты этого процесса? Мотивация побуждает индивида внимательно учитывать релевантные связи воспринимаемых им процессов и событий. На основе регистрации перцептивных связей во времени и пространстве, а также их фиксации в памяти (что является вполне доступным элементарным актом научения) становится возможным познание регулярных зависимостей между событиями. Предсказуемость становится возможной благодаря репрезентации в памяти этих регулярных связей.

В структуре архаического мышления формируются три стратегии предсказания будущих, еще не воспринимаемых событий на основе воспринимаемых свойств. Первые две стратегии являются собственно мыслительными и различаются в зависимости от того, что учитывается или регистрируется в некоторой взаимосвязи. Третья является разновидностью подражательной стратегии.

1. Индивидуальное систематическое наблюдение пространственно-временных связей и их зависимостей. Один из множества примеров такого типа содержится в сообщениях об индейцах племени «черная стопа»: они заблаговременно предсказывали приход весны по степени развития плода в чреве убитой самки бизона. Такое предсказание, как правило, оказывается достаточно точным.

Возьмем второй пример: заклинание осагов (одно из племен сиу) связывает воедино одно дикое растение^ маис и бизонов. Объясняется это переплетение таким образом: летом осаги охотятся на бизонов до тех пор, пока в прерии цветет указанное растение. Они знают, что маис созревает вскоре после цветения этого растения. А это означает, что надо возвращаться в Пуэбло к уборке урожая маиса.

2. Вторая стратегия — умозаключение по аналогии на основе выделения сходных признаков. Примеры, иллюстрирующие эту стратегию, весьма многочисленны. Так, об одном племени пигмеев сообщается, что спорынья, имеющая форму зуба, применяется ими как противоядие при змеином укусе. Все, имеющее горький и обжигающий вкус, отождествляется с ядом. У индейского племени фангов беременные женщины должны избегать белок. Этот зверек обычно прячется в темной норе. Поэтому поев его мяса, женщина должна опасаться, что младенец не появится на свет, а ускользнет. как белка. Однако у представителей племени хопи эта аналогия носит обратный характер: зверьки способны быстро вырывать подземные ходы для бегства. Следовательно, употребление их в пищ\ благоприятствует скорым родам (см. Thompson, 1977).

==156

3. И наконец, третья стратегия. Можно было бы сказать, что она основывается на подражании увиденному, которое может служить индикатором чего-то и тем самым служить для предугадывания будущего. С этой стратегией связаны процедуры колдовства и особенно магического действия. Можно привести бесчисленные примеры присвоения имен (Nomen est omen'): имена животных, такие, как «орлиный глаз» или «проворная лиса», должны придавать их владельцу силу, ловкость или другие способности образца, а названия цветов, используемые как имена, — красоту их носительнице. В колдовстве будущее событие даже не предсказывается, а вынуждается: жертва умиротворяет сердитых богов, и потому они «посылают» дождь или удачу на охоте.

Уже первоначальное знакомство с различным характером этих трех стратегий показывает, что они в разной степени пригодны для отражения свойств реальности и для экстраполяции будущего. Тем не менее все они, как будет показано ниже, содержат и рациональные элементы. Первые две стратегии прежде всего потому, что они позволяют, по крайней мере частично, схватывать реальные взаимосвязи и тем самым уменьшать неопределенность ситуации принятия решения. Что же касается третьей, то на основе веры она создает уверенность, которая также устраняет неопределенность принимаемых решений и тем самым страх.

Мы можем теперь обратиться к тем формам познания реальности, которые присутствуют уже в архаическом мышлении. Следует подчеркнуть, однако, что их результаты образуют основу постепенного, протекающего с различной скоростью в разных географических областях преодоления архаического мышления и перехода к понятийно-логическому освоению реальности.

КОГНИ I ИВНОЕ ПРОНИКНОВЕНИЕ В ВОСПРИНИМАЕМЫЙ МИР И ОБРАЗОВАНИЕ ПЕРВИЧНЫХ ПОНЯТИЙ

Исходный результат работы органов чувств всех высших организмов состоит в выделении признаков, то есть в извлечении из множества различных сенсорных впечатлений определенных фигуративных, цветовых, обонятельных и других характеристик. Это делает возможным селективное, выборочное соединение этих признаков в памяти. Но если и·! множества воспринимаемых признаков конкретного предмета некоторые выделяются и фиксируются в памяти, а другие опускаются, то обнаруживается большое число вещей, которые могут быть носителями таких признаков. Например, если медленно парящий полет, периодический взмах крыльев и падение с высоты (на добычу) выделяются в качестве признаков, то под эту совокупность признаков подпадают почти все виды хищных птиц. Примеры этого типа показывают, что в памяти имеется некоторое фиксированное сочетание признаков, на основе которого возможна

Имя — это предчнаменонание (лат.).

==157

когнитивная классификация. Такие объединения признаков в памяти, безусловно, представляют собой понятия, но, поскольку эти признаки отражают лишь наглядные свойства вещей, мы называем их первичными понятиями.

Соединение признаков в определенное единство, зафиксированное в памяти, образует понятийную структуру. В соответствии с этим определением понятийные структуры являются основой когнитивной категоризации. Представители определенного множества объектов могут быть распознаны, то есть отнесены к соответствующему понятию, при помощи сопоставления перцептивной информации со структурой признаков, зафиксированной в памяти.

Все объекты, принадлежащие некоторому классу, в известном смысле эквивалентны. Они эквивалентны прежде всего с точки зрения связанного с ними поведенческого решения. Такое решение может быть направлено вовне (ответная реакция). Однако оно может оставаться и латентным, выступая в форме поведенческой установки.

Каждый воспринимаемый предмет может предстать перед нами в несколько различном обличье, что в принципе будет менять набор перцептивных признаков. В зависимости от той или иной основной мотивации из множества форм проявления одного и того же предмета мыслимый в понятии класс могут определять в одном случае одни, а в другом— иные признаки. Например, в одной ситуации растение может рассматриваться как лечебное средство, а в другой — как украшение.

Следовательно, один и тот же предмет может принадлежать весьма различным семантическим классам: норка является грызуном, животным, домашним животным, производителем, промысловым животным, живым существом, пушным зверем, наземным животным и т. д. В каждом примере имеются в виду несколько иные характерные для данного класса признаки. Этой стадии соответствует когнитивное значение слов как названий определенных понятийных структур. Слова, обозначающие понятийные структуры, связывают из множества воспринимаемых признаков те, которые значимы для принятия решений'. В поименованных свойствах вещей или событий отражается специфическое расчленение реальности, обнаруживается, что является критически важным для принятия решений и управления поведением, а что можно просто игнорировать. В системе языковых названий реальных вещей и событий отражается склад ума не только носителя языка, но is известном смысле и его языкового сообщества как особой этнической группы.

Таким образом, когнитивное расчленение реальности отражается в системе языковых названий. Свое исторически самое раннее выражение оно получает в классификационных системах архаического мышления. Необходимо отказаться от бытующего представле-

' Наряду с этим и каждом естественном ячыкс имеются также слона, которые не обозначают какое-либо понятие, выполняя, например, чисто синтаксическую функцию.

==158

ния, согласно которому слова кроманьонцев якобы состояли из возгласов команд и вспомогательных криков. Они применяли символы, использовали знаковые отношения для обозначения вещей, поэтому более правильно сравнивать мир их мыслей и обозначений с мировоззрениями древнейших племен индейцев, австралийцев или пигмеев, не испытавших еще влияния современных языков и культур. Можно ли обосновать это утверждение? Конечно. Если вспомнить названные вначале условия возникновения архаического мышления, то сопоставимые моменты обнаруживаются почти сами собой: отсутствие научных знаний о реальности и ее закономерностях, с одной стороны, стремление противостоять силам и принуждениям этой реальности и по возможности преодолеть их, с другой — все это ведет к возникновению близких форм мыслительной деятельности.

Теперь мы можем перейти к более детальному рассмотрению примеров архаических понятийных образований, обнаруженных у древнейших этнических групп Австралии, Северной и Центральной Америки, а также Центральной Африки.

ПОНЯТИЙНОЕ ПОЗНАНИЕ И ПРИНЯТИЕ РЕШЕНИЙ В АРХАИЧЕСКИХ СИСТЕМАХ ОБОЗНАЧЕНИЯ

При исследовании всех этих этнических групп было обнаружено, что особо тонкому понятийному расчленению подвергаются жизненно важные области и те объекты в них, которые наиболее непосредственно связаны с потребностями: растения, животные, болезни, отношения родства и т. д.

Индейцы североамериканского племени навахо вначале классифицируют все живые существа на говорящие и неговорящие. Как сообщают Райхард (Reichard, 1948), Вайман и Харрис (Wyman, Harris, 1941),Леви-Стросс (Levi-Strauss, 1973) и другие авторы, неговорящие существа затем подразделяются на животных и растения. Потом первые на основе очевидных воспринимаемых свойств подразделяются на: «бегающих», «летающих» и «ползающих». Далее каждая группа еще раз делится на «передвигающихся по земле» и «передвигающихся по воде», а также на «передвигающихся днем» и «передвигающихся ночью». Для всех этих описаний, основанных на отдельных признаках, имеются характерные названия. Легко видеть, что вместе с названием уже фиксируются определенные способы преследования и охоты на животных, названы времена и места, где их можно найти и т. д. Отсюда видно, что первоначальные названия понятий одновременно включают указания на возможные способы

действования.

Еще убедительнее связь познания и поведения выступает в тех случаях, когда с некоторыми животными или растениями оказываются связаны определенные ритуалы. Это особенно бросается в глаза в случае магических действий с целебными растениями или с тотемными животными. У псулов в Судане (Dieterlen, 1959) растения

==159

распределены в соответствии с календарными и астрономическими датами. Для того чтобы удался определенный замысел, например женитьба на желанной девушке, следует после оклика «бодрствующего духа стад», ползая и извиваясь, выкопать вполне определенное растение в то время, когда солнце находится в строго заданном положении на небосклоне. Основываясь на сообщениях ряда авторов, Клод Леви-Стросс (Levi-Strauss, 1973) показал на примере дятлов, в какой степени различные признаки одного и того же вида животных могут вести — у разных племен, при отличающихся условиях жизни — к совершенно иным упорядочениям классов. У австралийских аборигенов дятел рассматривается прежде всего как птица, бегающая по деревьям и выдалбливающая отверстия. Индейцы североамериканских прерий характеризуют его как «красное животное», которое благодаря своим красным перьям на голове защищено от хищных птиц — «ведь никогда не находят его перьев». Пауни, племя обитающее в верховьях Миссури, устанавливают (как, впрочем, до них делали римляне) связь между дятлом и бурей или грозой. У ибанов с острова Борнео крик дятла означает предупреждение об опасности.

Примеры влияния жизненных условий на образование понятийных классов и названий чрезвычайно многочисленны. Племена индейцев, селившиеся в конце прошлого века на юго-западе Северной Америки и занимавшиеся садоводством, считали ворона прежде всего «потребителем садовых плодов». Индейские племена рыболовов и охотников северо-западного побережья Тихого океана видели в той же птице «поедателя падали и экскрементов». Выделение какой-либо частной совокупности признаков приводит к несколько иному значению и другой поведенческой установке по отношению к одному и тому же животному.

Последовательный выбор признаков, внутренне связанный с названием, формирует значение: у индейцев племени навахо дикий индюк именуется животным, которое «забивает клювом». Дятел становится «молотящим». Черви, личинки и насекомые не подразделяются на виды, но объединяются одним словом, которое одновременно означает кишение и шуршание. При наименовании жаворонков принимаются во внимание их удлиненные шпоры. Напротив, в английском названии жаворонка выделены перья на голове — «horned lark». Аналогичные примеры можно заимствовать из области цветообозначений. В языках многих первобытных народов имеются неотделяемые от объекта цветовые «имена». Часто вместо них для названия применяются как раз свойства объектов. Так, например, у индейцев племен бассейна Амазонки существует 300 различных названий зеленого в зависимости от оттенка тех растений или листьев, для которых характерна эта окраска.

Можно было бы продолжить перечень примеров, подтверждающих, что для понятийного познания существенна связь значений предмета с выбором признаков в сочетании с принимаемыми решениями или поведенческими установками. Разные классификации обусловливаются различными жизненными и ситуационными услови-

==160

ями. Они не свободны от ценностных коннотаций, поэтому название и фиксирует, подобно штампу, то содержание признаков, которое значимо для принятия решений и последующего действия. Они выделяют тем самым свойства объектов, причем под углом их значимости для поведения. Не удивительно поэтому, что в архаическом мышлении за названиями признается та же сила и те же качества, что и за самими называемыми вещами.

Прежде всего следует подчеркнуть, что первые коллективные классификационные системы были выработаны в социальном контексте ранних ступеней общественного разделения труда. Вместе с ними появились систематические обозначения для различных форм проявления реальности. Классификационные системы сводили все богатство наблюдаемого к тем аспектам, которые были значимы для жизненных условий и поведенческих решений. Тем самым они облегчали ориентировку в неизвестном. Пигмей, столкнувшись с незнакомым растением, поступал следующим образом: он брал небольшой кусочек, обнюхивал листья, испытывал прочность пестика, рассматривал место произрастания. Очевидно, такое поведение определялось классификационной системой, принятой для обследования растений. Результаты делали возможным либо отнесение растения к определенному классу, либо констатацию: «ничто» — слово еще менее дифференцированное, чем наше «бурьян» (Unkraut).

С дальнейшим развитием разделения труда, а стало быть, и потребностей уточняются наблюдаемые признаки, дифференцируется множество называемых вещей и событий. У индейских племен существует совет старейшин, обсуждающий и принимающий решения относительно названий неизвестных объектов. Мы не знаем, было ли нечто подобное у кроманьонцев. У них имелись символы, которые тоже подвергались нормативному упорядочению. Но насколько можно судить по имеющимся данным, санкционирование нормы никогда не было делом только одного человека.

Таким образом, классификационные системы не просто облегчают ориентировку в необозримо многообразном мире, но собственно и делают ее возможной. Названия же способствуют сохранению в памяти именно тех данных, которые значимы для достижения целей в определенной ситуации. Становится возможным гигантский шаг вперед: из необозримого богатства воспринимаемого мира отбирается самое существенное и благодаря классификации сохраняется в памяти. Происходит когнитивное освоение некоторых форм проявления объективной реальности. Именно в этом глубокий рациональный смысл архаического классифицирования ^1 . Его внутренние ограничения связаны с тем, что значимые для классификации признаки всегда являются перцептивными, то есть лежат как бы на поверхности предметов и событий. Здесь познание наталкивается на известную преграду, что порождает необходимость сделать непонятное понятным при помощи мифа.

' А также причина происходящего с тех пор постепенного преобразования классификационных систем.

==161

Попытки преодоления этих ограничений предпринимаются и в рамках архаического мышления. Подчас они выглядят по-детски беспомощными и наивными. Но за всей их мистической подоплекой многие этнологи, изучавшие особенности магического мышления, упустили из виду, что одновременно речь идет о процессах вывода, за которыми скрывается попытка установления отношения «если. то...». Иными словами, было упущено из виду, что в магическом мышлении содержится предпосылка строгой каузальности.

УМОЗАКЛЮЧЕНИЯ И ОБОБЩЕНИЯ: ПОПЫТКИ КОГНИТИВНОГО ИЗУЧЕНИЯ МИРА ЯВЛЕНИЙ

Сложные взаимосвязи и переплетения сюжетных линий затрудняют выделение рационального зерна в первых начатках умозаключающего и обобщающего мышления. Рассмотрим следующий пример (см. Evans-Pritchard, 1955). У различных племен аборигенов Австралии пчела является тотемным животным. Ее нельзя преследовать, мед запрещается употреблять в пищу. У нуэров основное тотемное животное питон. Но наряду с питоном также и пчела. Почему? Тело обоих одинаково испещрено полосами. Не скрывается ли за этим характерное предположение, заключающееся в том, что сходное ведет себя сходным образом, что подоплекой, причиной сходства может быть нечто однотипное по существу? Разумеется, такого рода рассуждения на основе сходства в большинстве случаев ведут в ошибочному пониманию взаимосвязей, причинные цепи которых могут быть совершенно иными. Примером может служить убеждение, что колдун (и он же ясновидящий) не должен есть мясо антилопы, так как пятнистость ее шкуры будет запутывать его мысли, мешая концентрации внимания.

Совсем иного рода примеры типичны для первых попыток борьбы с болезнями: использование пауков и белых червей (символы способности размножения?) для лечения бесплодия у ительменов; кашеобразно измельченных красных червей против ревматизма; измельченного клюва дятла, его крови, засушенных частей тела против зубной боли, золотухи, туберкулеза, а крови серой куропатки — против паховой грыжи и бородавок. У бурятов мясу медведя когдато приписывалось 7, крови — 5, мозгу — 12, а шкуре — 2 различных целебных воздействия. Каждая из этих взаимосвязей получает обоснование в рамках определенного мифа. Но в основе таких мифов почти никогда не лежит какое-либо воспринимаемое сходство. Речь идет главным образом о символическом приписывании причины действию сил, находящихся за пределами мира явлений и недоступных восприятию.

Нетрудно понять, какие катастрофические последствия может повлечь за собой такой отказ от опоры на непосредственное восприятие в познавательной деятельности, хотя отдельные случаи излечения каждый раз фиксируются в качестве мощного подкрепления принимаемых магических лечебных воздействий. Тем не менее за

==162

всем этим кроется фундаментальное допущение, что болезни чем-то вызываются, что в стихиях и субстанциях природы есть силы, оказывающие целебное действие. Хотя поспешно обобщенные наблюдения часто опровергают это предположение, в рамках архаического мышления именно оно выводит лечение болезней на верный путь. Вначале — в связи с колдовством и магией. Представляется особенно примечательным способ обоснования многочисленных неудач в результате применения подобных лечебных процедур. Допущения существования враждебных демонов, противодействующего колдовства или вера в особые сверхчеловеческие силы приводят к формированию индивидуально-психологического типа посвященного, или исцелителя, умеющего ловко обосновать свою неудачу и в полной мере использовать свой более редкий успех, которым определяется его престиж и посредством которого утверждается его социальное влияние. Но и здесь сквозь все ошибочные истолкования, сквозь весь авантюризм и суеверия пробивается определенная мыслительная стратегия: нет ничего необъяснимого, все, что совершается в мире, имеет свою причину.

Еще одно допущение архаического мышления состоит в том, что свойства одних живых существ могут переноситься на другие живые существа и даже неодушевленные предметы. Фрезер (пит. по Freud, 1975) приводит разнообразные примеры весьма ярких проявлений этого допущения: «Вождь племени маори никогда не будет раздувать огонь, так как его священное дыхание передаст его силу огню, тот— глиняному горшку... горшок— пище... пища— человеку. употребляющему ее, в результате чего, отведавший этой пищи, должен умереть...» Другой пример того же автора: «Женщина из племени маори... поела фрукты, а затем узнала, что они сорваны в месте, на которое наложено табу. Она воскликнула, что дух вождя, который она так оскорбила, несомненно убьет ее... Все это произошло после полудня, а на следующий день в 12 часов она уже была мертва». Известны многие примеры того, как нарушения табу вызывали шок, приводящий к психогенной смерти. Это свидетельствует, помимо прочего, о том, что страх перед нарушениями архаических социальных запретов имеет исключительное дисциплинирующее воздействие, воздействие, способное фиксировать в памяти правила социальных отношений. Следовательно, как в любом мышлении, так в особенности в архаическом необходимо различать социальное и когнитивное обоснование некоторых стратегий поведения .

Очень часто когнитивные стратегии служат для реализации социальных целевых установок. Например, когда требуется отыскать убийцу, некоторые индейские племена поступают следующим образом: труп помещается на площадку, а вокруг него расставляются палочки или камешки — по одному на каждого подозреваемого. Палочка или камешек, к которому стекают выделения мертвеца, указывают на убийцу. Другой способ состоит в том, что тянут отдельные волоски мертвеца, называя при этом имя подозреваемого. Имя, при произнесении которого отрывается первый волосок, счита-

==163

ется именем убийцы. Полученные таким образом «улики» обычно не могут быть кем-либо оспорены.

В многообразии обычаев, табу и предписаний можно установить весьма разные степени зависимости продуктов мышления от реальности. И все же наличие элементов реального познавательного процесса неоспоримо. Многие рациональные связи в иррациональном были выявлены сквозь наслоения, которые несли на себе печать совершенно иных культурных форм и мыслительных привычек. Один из знатоков племени джибва задался вопросом, почему индейцы этого племени описывают гром как птицу, а заклинании птиц связаны у них со страхом перед грозой и с колдовством, вызывающим дождь. Метеорологические наблюдения показали, что в апреле с юга прилетают зимовавшие там птицы, а в октябре, когда начинаются грозы, они возвращаются обратно. Вряд ли будет ошибочным допущение, что за мифом о «гром-птице» стоят аналогичные наблюдения реальных взаимосвязей между событиями. Или уже упоминавшийся выше пример: не употреблять в пищу то, что имеет горький или острый вкус. Конечно, далеко не все яды обладают такими свойствами. Но хотя обобщение произведено чересчур поспешно, несомненно, что в этих правилах отражены длительные наблюдения и практический опыт ряда поколений.

Мы показали связь процессов категоризации, принятия решения и поведения. Так как речь идет о круговом взаимодействии, в принципе можно было бы начать анализ с другого звена цепочки, например с изучения процессов построения и управления действиями. Но затем нужно было бы снова обратиться к проблемам выделения значимых для поведения свойств вещей, выбора релевантных признаков и принятия поведенческого решения. В результате такого анализа мы бы пришли к тому же выводу: в архаическом мышлении категоризация является установлением связи, выводимой прежде всего из непосредственного восприятия. Потому-то выводы по аналогии на основе перцептивного сходства и играют столь важную роль.

Уже собственные действия человека порождают первые непосредственные представления о причинах и следствиях: предметная активность человека вторгается в окружающий мир и изменяет некоторые его воспринимаемые свойства. Аналогично регистрируются воспринимаемые природные процессы: то, что совершается, всегда является следствием чего-то. Там, где есть явление, есть и сущность — независимо от того, идет ли речь о сновидении, воображении или реальном восприятии; а там, где есть событие, есть и причина. В самых фантастических домыслах анимистического мышления по поводу связей реального мира обнаруживается эта важнейшая предпосылка будущего интеллектуального прогресса. Разумеется, в качестве такой предпосылки она никогда явно не эксплицировалась; исторически соответствующие экспликации появились спустя тысячелетия в первых философских системах. Однако она является жизненно важным принципом, более того — одним из

==164

первых надежно установленных правил когнитивного принятия решений.

В архаическом мышлении классифицирование и схватывание связей ограничены, как уже говорилось, поверхностным слоем реальности, они скованы миром восприятий. При попытке пробить этот поверхностный слой и перейти к более глубоким, невидимым взаимосвязям умозаключения довольно часто ошибочны и уязвимы. Опора на символы и предзнаменования является такой попыткой. Разумеется, важную роль играет и оценочная функция, ибо действие символа, который должен функционировать в качестве средства организации поведения, нуждается в мотивационном подкреплении. В принципе все это может быть достигнуто лишь посредством веры в мифы и магические связи. Колдовство и магия становятся реальностью. Недаром вера в неотвратимость наказания за нарушение табу может убивать точно так же, как удар каменным рубилом. И здесь же обнаруживается рациональное зерно магического действия и магического мышления: они восполняют пробелы в знаемом.

Осознание причинной обусловленности всех явлений нередко само становится причиной поиска знака или предзнаменования. Из поколения в поколение передаются толкования птичьих криков, используемые для различных пророчеств; интерпретации форм облаков в качестве картин, говорящих о желаемом или угрожающем будущем и т. д. Причины этого очевидны. Число наблюдений, находящихся в распоряжении индивида, часто слишком мало для адекватного познания реальных природных взаимосвязей. Если в таком случае обобщения не встречаются с корректирующими данными или если настоятельно необходимо быстрое принятие решения (как, например, при колдовстве о ниспослании дождя или при предсказаниях успешной охоты), то они оказываются слишком поспешными. Однако представляется неоспоримым, что по своей логической структуре все это — индуктивные выводы. Обобщения типа «все, что имеет горький или обжигающий вкус, ядовито» имеют все признаки обобщения на основе индуктивного заключения.

Итак, при анализе форм проявления архаического мышления выявляются некоторые правила когнитивных процессов, которым присущи все предпосылки рационального отражения реальности. Эти правила продуктивны, ибо за ними стоит мотив совершенствования психического отражения в целях уменьшения неопределенности и недостоверности знаний об окружающем мире. Раз возникнув, подобная познавательная мотивация уже никогда не исчезала. В длительной и противоречивой истории человеческого общества рано или поздно терпели крах любые попытки угнетения познавательной мотивации.

В последних абзацах содержится имплицитное обсуждение как мотивационных, так и когнитивных оснований существования иррациональных элементов в архаическом мышлении. Они обусловлены прежде всего противоречием между острой потребностью в объяснении и ограниченностью объяснительных возможностей. Проецирование собственного опыта, мотивов и правил совместной

==165

жизни на природу, допущение там аналогичных движущих сил — все это отделяет анимистическое мышление от реальности. Вместе с тем мы полагаем, что здесь кроется существенная рациональная основа иррациональных элементов архаического мышления. Другая основа заключается в социальной функции знаний о реальности, о ее взаимосвязях и закономерностях. Хотя знание и является социальным продуктом, оно всегда связано с отдельными личностями. Поэтому в зависимости от степени общественной значимости и тем самым коллективной оценки этого знания оно влияет на социальный статус личности и, по-видимому, уже в самых ранних своих формах дает власть над себе подобными.

==166

1-2-3-4-6-7-8-9-10-11-12-13-14-15-16-17-18-19-20-21-22-23-24-25-26-27-28-29-