КАУЗАЛЬНЫЕ И «ПОНЯТНЫЕ» СВЯЗИ МЕЖДУ ЖИЗНЕННОЙ СИТУАЦИЕЙ И ПСИХОЗОМ ПРИ DEMENTIA PRAECOX (шизофрении)

Понятные связи представляют собой нечто совсем иное, чем каузальные связи. Так, например, мы понимаем поступок, исходя из мотивов, а движение объясняем каузально как следствие возбуждения нервных клеток. Мы понимаем, как аффекты вызывают настроения, а настроения становятся источником для определенных надежд, фантазий и опасений, но мы объясняем возникновение и исчезновения восприимчивости памяти усталостью и восстановлением сил и т. д. Понимание одного психического явления, исходя из другого психического явления, называют также психологическим объяснением, и ученые-естествоиспьггатеяи, которые имеют дело только с чувственно воспринимаемым и казуальным объяснением, выражают вполне понятное и справедливое неприятие психологического объяснения в том случае, если оно призвано заменить их работу. Понятные психические связи были названы также внутренней каузальностью, и таким образом выявилась та непреодолимая пропасть, которая существует между этими, только условно называемыми каузальными и настоящими каузальными связями, внешней каузальностью.

Два вида анализа — понимание и каузальное объяснение — при исследовании человека взаимодействуют, хотя и очень сложным, но при более точном методологическом осмыслении, тем не менее, вполне обозримым и ясным способом. В данном труде мы не ставили перед собой задачи детально проанализировать эти отношения. В большей степени мы стремились выявить каузальные и понятийные связи в конкретных случаях. Будет ли и насколько способствовать нашему пониманию (сути вещей)

==112

понимание (как метод), так называемое психологическое объяснение, может показать только привлечение конкретного материала. Его мы хотим расширить. Однако прежде представляется необходимым в очень краткой тезисной форме определить методологические условия этого направления исследования и установить (терминологическую) связь между употребляемыми словами и (обозначаемыми ими) устойчивыми понятиями ^1 .

Методологический обзор

Мы не имеем намерения при помощи данных тезисов навязать наши взгляды тем исследователям, которые продвигаются к цели совсем другими путями. Мы хотим лишь для тех, кто стремится к аналогичной цели, сделать понятными методологические предпосылки, на основе которых мы работаем. В связи с этим мы просим с пониманием отнестись к категоричной форме изложения, без которой мы не смогли бы достичь необходимой здесь краткости.

1. Внешний и внутренний смысл. Мы сравниваем — и это только лишь сравнение — данность воспринимаемого органами чувств внешнего мира с данностью чувственно не воспринимаемого внутреннего мира. Растения, животные и все другие предметы могут конкретно и по отдельности быть восприняты и описаны нами, кроме того, мы можем поставить чувственные факты в связь при помощи объяснения, каузального мышления. Подобным образом мы можем сделать доступными и описать душевные состояния, факты душевной жизни, переживания, способы существования сознания как таковые (например, представления, мысли, чувства, псевдогаллюцинации, бредовые идеи, побуждения и т. д.). Во-вторых, мы можем понять психические связи: понять, как из одного психического вытекает другое, как поступки возникают на основе мотивов, как настроения и аффекты вытекают из ситуаций и переживаний. Чувственному восприятию противопоставляется делающее его видимым осознание душевного, каузальному объяснению — психологическое

' Из имеющейся литературы заслуживают особого внимания Sinunel, Probleme der Geschichtsphilosophie, Кар. 1, а также Max Weber, Roescher и Knies и т. д. в SchmoUera Jahrbuechern Bd. 27, 29, 30: 1903—1906.

==113

понимание. Так как оба способа сделать душевную жизнь доступной называются «понимать», мы отличаем понимание состояний как статическое понимание от понимания связей как генетического понимания. Осознание психических состояний, их разграничение, описание и упорядочение является задачей феноменологии ^1 , понять так, чтобы это было убедительно; психические связи — совсем иная задача психологии, основным методом которой является понимание.

1. Генетическое понимание. Понимание того, как одно психическое вытекает из другого, может быть разнообразным. Первое важное разграничение провел Зиммель, который стал различать понимание сказанного от понимания говорящего. Так, если мы считаем, что содержания отдельных мыслей вытекают одно из другого по законам логики, мы понимаем эти связи рационально. Если же мы понимаем содержание мыслей как вытекающих из настроений, желаний или опасений думающего, то только тогда мы понимаем эти связи собственно психологически, или иначе, сопереживая душевному миру другого. Если рациональное понимание всегда приводит к выводу, что содержанием души является рациональный, понимаемый без всякой психологии комплекс, то понимание через сопереживание вводит внутрь собственно душевных взаимосвязей. Если рациональное понимание является только вспомогательным средством психологии, то понимание через сопереживание самой психологией.

3. Психология, основным методом которой является понимание. и функциональная психология (исследующая осуществление психических функций экспериментальная психология — прим. пер.) «Понимающая» психология имеет совсем другие задачи, чем развившаяся из (общей) психологии функциональная психология. Они не мешают друг другу, и ни одна из них не имеет основания критиковать другую, так как обе преследуют совсем различные цели. Функциональная психология, которая может прийти к результатам, которые могут быть использованы только экспериментальным путем, поступает следующим образом: участвующие в эксперименте лица получают задания, выполнение которых затем измеряется по различным параметрам. Зависимость результатов от различных факторов планомерно исследу-

' Феноменологию развил Гуссерль (Logische Untersuchungen, zweiter Band). Для наших целей ср. мое сочинение о феноменологическом направлении исследований в психопатологии, с. 314.

==114

ется при изменении поставленных условий и таким образом постепенно анализируется комплексный результат функций, расчленяемый на более элементарные, устанавливаются также причины такого осуществления функций и строятся теории о каузальных зависимостях. Исследуются ли память, восприятие, объем сознания, работоспособность и т. д., все в принципе используют один и тот же метод и воздвигай в течение десятилетий ценное здание физиологической психологии, которую не сумели оценить только те ученые-психологи, которые ошибочно считают психологию, основывающуюся на понимании, за единственную психологическую науку'.

Эта функциональная психология не ставит целью что-либо понимать, она никоим образом не внедряется внутрь психического, а обращается со всем психофизическим механизмом в принципе как с не имеющим души живым существом, функции которого исследуются. Она может, будучи объективной психологией (по сравнению с психологией понимания и феноменологией как субъективной психологией), прийти к необычайно точным результатам. Но она по своей сути никогда не сможет дать ответа на вопросы, которые ставят феноменология и психология, базирующаяся на понимании. Столь же ошибочным, как презрение некоторых ученых-психологов по отношению к функциональной психологии как таковой, является то, что исследователи естественнонаучного направления, признающие только чувственное, только эксперимент и статистику, презирают «понимающую» психологию. Эти направления исследований преследуют различные цели. Ошибочной может стать только попытка подменить друг друга и перенести что-либо из одной области в другую.

4. Очевидность генетического понимания и ее корни. Когда Ницше убедительно растолковывает нам, как из осознания слабости, убогости и страдания произрастают моральные принципы, моральные требования и религия спасения, так как душа вопреки своей слабости таким обходным путем пытается удовлетворить свое стремление к власти, мы сталкиваемся с непосредственной

^1 Экспериментальная психология приняла благодаря школе Кюльпе совсем новое развитие, выходящее за рамки функциональной психологии, так как эксперименты с планомерно проводимым самонаблюдением содействовали развитию феноменологии, функциональная психология требует проведения экспериментов. Но не все эксперименты служат только функциональной психологии, хотя, конечно, большинство из них.

==115

очевидностью, которая не нуждается в дальнейшем обосновании, не должна быть сведена к какой-либо другой очевидности. На таких фактах осознания полной очевидности в противовес обезличенным, изолированным объясняемым связям и базируется психология понимания ^1 . Эта очевидная ясность достигается при опытном постижении человеческой личности и не может быть индуктивно доказана через повторяющийся опыт. Ее убедительная сила заключается в ней самой. Признание такой очевидности является предпосылкой психологии понимания так же, как признание реальности восприятия и наличия причинных связей является предпосылкой естественный наук. Вопрос о психологическом генезисе этой очевидности находится за рамками методологии так же, как генезис восприятия и очевидности убедительности какой-либо причинной связи находится за рамками исследования предпосылок естественных наук. Вопросом о генезисе очевидного понимания занялась психология сопереживания. Однако она не интересует нас с точки зрения методологии. Мы хотели бы все же заметить, что мнение, будто бы понимание, базирующееся на очевидности, может быть обосновано повторяющимся опытом и не является последним, исходным, столь же ошибочно и должно быть опровергнуто, как и мнение, что очевидность принципа причинности может быть доказана опытным путем. Это мнение остается ошибочным, даже если психологический генезис очевидности свидетельствовал бы о повторяемости опыта.

5. Очевидность понимания и действительность, понимание и толкование. Если Ницше и переносит названную нами убедительно понятую связь между сознанием слабости и моралью на единичный процесс возникновения христианства, то такой перенос на частный случай может быть ошибочным, несмотря на правильность общего, идеально-типического понимания этой связи.

Суждение о действительности понимаемой связи в единичном случае основывается не только на ее очевидности, но прежде всего, на объективном материале чувственных, осязаемых, реальных точек опоры (содержание речевых высказываний, духов-

' Мы вынуждены дать такой неясный по своей внутренней форме эквивалент, так как иначе пришлось бы использовать описание, а при частых повторах такая громоздкая структура мешает восприятию текста.

==116

ные творения любого рода, действия и поступки, образ жизни, жестикуляция), которые по отдельности «понимаемы», но всегда остаются в определенной мере недостаточными. Все понимание единичных действительных процессов остается поэтому в большей или меньшей степени толкованием, интерпретацией, которое только в редких случаях может достичь относительно высокой степени завершенности. Эти соотношения видны наиболее ясно при сопоставлении отношении правил каузации и связей, понимаемых как очевидные, к действительности. Правила каузации являются именно закономерностями, которые устанавливаются индуктивно и завершаются созданием теории, которые предполагают наличие некой величины, лежащей в основе непосредственно наблюдаемой действительности. Каждый частный случай причисляется к ней. Генетически понимаемые связи являются идеально-типическими связями'. Они очевидны сами по себе (не выводятся индуктивно), не служат созданию теории, а являются тем масштабом, по которому измеряются единичные реальные процессы и распознаются как более или менее понятные. Понятные связи ошибочно принимают вид правил в том случае, когда устанавливается частотность проявления какой-либо понятной связи. Но ее очевидность благодаря этому ни в коей мере не увеличивается: индуктивно выводится не она сама, а ее частотность. Например, устанавливается частотность понятной связи между ценой хлеба и воровством. Частотность понятной связи между осенней погодой и самоубийством не подтверждается кривой самоубийств, которая достигает пика весной, однако понятная связь не является поэтому ошибочной. Один реальный случай может стать для нас поводом для осознания понятной связи, ее частотность ничем не дополняет ее уже однажды установленную очевидность. Ее установление служит совсем другим интересам. В принципе вполне можно представить себе ситуацию, когда, предположим, поэт убедительно изображает понятные, но никогда еще не существовавшие связи. Они нереальны, но им присуща общая очевидность в идеально-типическом смысле.

6. Границы понимания, неограниченность объяснения. Напрашивающаяся мысль, что все психологическое является областью понимания, а физическое областью каузального объяснения, оши-

O' понятии идеального типа ср. Мах Weber. Die «Objektivitaet» sozialwissenschaftlicher und sozialpolitischer Erkenntnis, Archiv f. Sozialw. Bd. 19, 1904.

==117

бочна. Нет ни одного реального процесса психической или физической природы, который был бы недоступен причинноследственному объяснения); психические процессы также могут быть объяснены как причинно-следственные. Каузальное объяснение, например, уже начало успешно работать в психофизиологических исследованиях, посвященных возникновению чувственного восприятия, в открытиях, касающихся зависимости речевой функции от определенных мозговых центров и т. д. Последовательность психических состояний, каждое из которых, конечно же, должно быть понято феноменологически (статически), могла бы также в принципе получить каузальное объяснение. Не будет звучать абсурдно и мысль, что и последовательность «понятно» связанных между собой мыслительных актов когдалибо могла быть объяснена с точки зрения каузальных отношений без учета самой понятной связи. И здесь понятность данных психических явлений была бы столь же безразлична и случайна для каузального объяснения, как в другом случае и их непонятность. Таким образом, не было бы абсурдным как понимать, так и объяснять один и тот же реальный психический процесс. Обе установленные связи имеют лишь различные корни и различную сферу действенности. Они не могут оказать друг другу ни малейшей помощи. Объяснение не делает связь более понятной, а понимание не делает ее более объяснимой. Каждое из них, как понимание так и объяснение, означает по отношению к другому нечто новое'.

На самом же деле, впрочем, не известен ни один процесс, который в этом смысле мог бы быть как понят, так и объяснен. Поиск такого процесса — проблема, уходящая в бесконечность. Совсем иным является то, что почти во всех психологических исследованиях понимание и объяснение идут рука об руку. Эта комбинация методов является незаменимой для психологии, однако понимание и объяснение, подходя с различных сторон, тем не менее ни в коем случае не относятся к одной и той же реальной части комплексного психического процесса.

В то время, как при каузальном объяснении мы нигде не наталкиваемся на принципиальные границы, а напротив, можем продвигаться во всех направлениях до бесконечности, то при понимании мы везде наталкивается на границы. Наличие пси-

'Это убедительно разъясняет Мах Weber, l.

==118

хических предрасположенностей, закономерности приобретения и потери диспозиций памяти, последовательность различных конституций психики по мере роста и возраст, а также все другое, что мы можем объединить в понятии подземной части, фундамента психического, все это является границей для нашего понимания. В мифические времена человек полагал, что, видя Бога-громовержца в молнии, он понимает, что такое гром. Были также и исследователи, которые считали, что все психическое может быть понято. Теперь же мы знаем, что нашему пониманию доступны лишь определенные стороны душевной жизни. С вопросом, каково же очертание этих границ, мы ознакомимся после того, как кратко обозначим все виды каузального объяснения в психологии, при освещении проблемы «Понимание и бессознательное».

7. Виды каузального объяснения в психологии. Каузальное исследование осуществляет индуктивный поиск правил связей. В примитивной форме устанавливаются голые правила, когда одно явление рассматривается как причина, а другое как следствие, например, душевное состояние как следствие ввода в организм алкоголя. В завершенной форме на основе господствующих теорий (как, например, теории атомов в химии) могут быть установлены каузальные уравнения. В психологии речь пока идет только о первой из названных ступеней. И так как здесь у нас нет какой-либо господствующей теории, то мы используем самые различные вещи как элементы каузального мышления, неважно, рассматриваем ли мы их в качестве причины или в качестве следствия. Эти элементы устанавливаются при определенных возможностях исследования и с определенной исследовательской целью. Виды каузального мышления в психологии меняются в зависимости от рода этих элементов. Чтобы послужить установлению элементов каузального объяснения в область каузального мышления втягивается весь понятийный аппарат феноменологии и психологии понимания. Феноменологические единицы, как например, галлюцинации, способ восприятия, объясняются на основе физических и физиологических процессов, понятные связи комплексной природы рассматриваются как единства, которые (например, маниакальный комплекс симптомов со всеми его содержаниями) оказываются следствием заболеваний мозга или непонятным следствием душевного потрясения, такого, например, как смерть близкого человека. Даже бесконечная

==119

совокупность понятных связей в индивиде, которую мы называем личностью, в определенных случаях принимается за единицу (элемент), каузальный генезис которой исследуется, например, по закономерностям наследственности. При таком каузальном исследовании мы вынуждены предполагать наличие чего-либо внесознателъного и использовать такие понятия, как »несознательные диспозиции, предрасположенности, душевные конституции и внесознательные механизмы. На основе этих понятий в психологии не могут быть созданы единолично господствующие теории, они могут быть использованы лишь в определенных научных целях, если это окажется целесообразным.

8, Понимание и бессознательное. Сущностью самого каузального исследования обусловлено, что оно вторгается в лежащие вне сознания основы психического. А вся феноменология и вся психология понимания, как кажется на первый взгляд, остаются в пределах сознания. Это противопоставление действительно сохраняется. Вопрос о границах сознания никогда не являлся для феноменологии и психологии понимания окончательно ясным. Обе все более и более расширяют свои владения. Феноменология описывает прежде совершенно незамеченные способы жизни души, а психология понимания осмысляет до этого незамеченные психические связи, как в случае, когда определенные моральные воззрения она осмысляет как реактивные образования на сознание своей слабости, бессилия и убогости. Так каждый психолог испытывает на себе, что его собственная душевная жизнь проясняется все больше и больше, что ранее незамеченное становится осознанным, но что он никогда точно не знает, достиг ли он последней черты.

Было бы ошибкой смешивать воедино это бессознательное, которое феноменология и психология понимания переводят из области незамеченного в область осознанного, с истинно бессознательным, принципиально внесознательным, никогда не замечаемым. Бессознательное как незамеченное можно испытать в действительности. Бессознательное как внесознательное в действительности испытать нельзя. Мы поступаем правильно, обычно называя бессознательное в первом смысле незамеченным, а бессознательное во втором смысле — внесознательным ^1 .

' Ср.: Hellpach, Unbewusstes oder Wechselwirkung, inder Zeitschr. f. Psychologie.

К оглавлению

==120

С давних пор задачей психологии являлось перевести незамеченное в сознание. Очевидность понятого поддерживалась тем, что при благоприятных обстоятельствах каждый тоже мог зафиксировать это как действительно пережитое. Но есть целый ряд фактов, которые мы не можем понять на основе фиксируемых задним числом действительно пережитых процессов, но которые, как мы считаем, мы все же понимаем. Так, например, Шарко и Мёбиус обращали внимание на совпадение усиления двигательных нарушений и расстройств чувственного восприятия с грубыми физиологическо-анатомическими представлениями больного и таким образом понимали их. Доказать, что источником нарушений действительно было такое представление, не представлялось возможным — за исключением случая суггестии, поэтому нарушение понималось так, как если бы оно было обусловлено осознанным процессом. Идет ли в этих случаях речь на самом деле о таком генезисе, даже если при этом не выявляются незамеченные, но реально существующие психические процессы, или же только о точной характеристике определенных симптомов при помощи искусственного построения, остается неясным. Фрейд, описавший большое количество таких «как будто бы понятных» феноменов, сравнивает свою деятельность с работой археолога, который, имея ряд осколков из прошлых древних времен, пытается судить о духовной деятельности человека. Большая разница заключается лишь в том, что археолог интерпретирует то, что было когда-то на самом деле, в то время, как при понимании «как будто» реальное существование понятого остается полностью под вопросом.

Психология понимания имеет возможность значительно расширить свою область благодаря тому, что она переводит незамеченное в область сознания. Может ли она, напротив, при помощи понимания «как будто» проникнуть также во внесознательное, всегда останется под сомнением. Может ли искусственное построение понимания «как будто» быть пригодной для характеристики определенных феноменов, это вопрос, на который нельзя ответить в общем, так как это можно решить только в каждом случае.

9. Задачи психологии понимания. Попытки сформулировать привычные в будничной жизни понятные связи, которые при обычном языковом употреблении знакомы каждому, приводят к

==121

тривиальностям. Задачи психологии понимания заключаются в распространении понимания за рамки этого известного в область незамеченного, далее, распространение его на совсем необычные связи (как, например, извращенные сексуальные наклонности в совокупности их связей с другими наклонностями) и, наконец, выделение понятных связей среди тех состояний психоза, которые на первый взгляд кажутся лишь беспорядочными. Решению этой последней проблемы и должен послужить материал данного исследования.

10. Понимание и оценка. Собственно фактом является то, что все генетически понятные связи мы оцениваем как позитивные или негативные сами по себе, в то время как все непонятное, если вообще мы оцениваем только как вспомогательные средства для чего-то другого. Так мы оцениваем возникновение моральных требований на основе эмоциональных предубеждений само по себе как отрицательное, память же мы оцениваем только как инструмент. Однако в такой науке, как психология, мы должны строжайшим образом воздерживаться от любых оценок такого рода. Мы должны лишь выявить как таковые и осознать понятные связи. Но иногда естественным образом создается видимость, что мы, якобы, оцениваем, когда в конкретных случаях выявляем какую-либо понятную связь. Эта видимость возникает потому, что понятная связь сама по себе всеми людьми сразу же оценивается как отрицательная или положительная. И этой видимости нам никоим образом не избежать. Впрочем, правильные оценки основываются на правильном понимании, а так как правильное понимание бывает редко и очень затруднительно — только при особенных задатках (данных и сознательном развитии познавательных способностей собственно, может быть определенная гарантия точности попадания) адекватности, то любая оценка других людей чаще всего бывает ошибочной и зависит от случая и источников, не доступных познанию. Так как каждый человек хочет, чтобы его оценили с лучшей стороны, часто он чувствует себя правильно понятым, если результатом является благоприятная оценка. Поэтому в обычном, бытовом, употреблении слово «понимать» часто используется как идентичное по значению вместо «благоприятно оценивать», и фактом становится, что отрицательно оцениваемые люди, особенно в тех случаях, когда отрицательная оценка не скрывается, считают,

==122

что их понять особенно трудно и что они постоянно остаются непонятыми.

11. Результаты, достигнутые психологией, основывающейся на понимании. Каждый анализ отдельной личности, поступка, действия может внести свой вклад в психологию понимания. Все то, что пока делалось не в виде таких отдельных анализов, а с точки зрения установления общих понятных связей, никогда не осуществлялось планомерным и систематическим образом, а носило форму эссе, рефлексий и афоризмов. Но в них то, что является приобретением для психологии понимания, почти всегда пронизано оценкой или «жизненной мудростью». Но незаменимая ценность этих результатов поэтому все же сохраняется: понятные связи вновь открыты и убедительно представлены только благодаря интуиции редких людей. От них к нам пришла непосредственно или через посредство секундарных (вторичных) дополнительных источников большая часть понятной нашему сознательному знанию душевной жизни человека. После предшественников древнего мира (Характеры Теофраста) особенно выдающимися были французы Монтень, Ля Брюйер, Ларошфуко, Вовэнарг, Шамфор.

Совершенно единственным в своем роде и самым великим из всех психологов, применяющих понимание, является Ницше (особенно его труды Человеческое, слишком человеческое; Рассвет; Радостная наука; К генеалогии морали).

В рамках психиатрии психология понимания работала во все времена. С одной стороны, в ранних учениях о «психических причинах» душевных заболеваний она была слишком расширена, с другой стороны, (особенно в новое время при снижении уровня психологического образования) она разрослась, стала примитивной, так что в конце концов появилось желание полностью от нее отказаться. На определенной высоте она всегда держалась во Франции. В наши дни ее самым лучшим ученым является Жанэ. В Германии психология понимания пережила новый подъем в рамках психиатрии благодаря учению о реактивных психозах (Боннхеффер, Вильманнс, Бирнбаум и др.), которые особенно активно изучались в экстраординарных условиях предварительного и тюремного заключения. Она также постепенно развивалась в учении о психопатических личностях (истерический характер и т.д.). Но в целом она осталась скудной.

==123

Одновременно с этими усилиями в области психиатрии развивается как определенная реакция на ранее крайне соматическое направление исследований психологическое учение Фрейда. Благодаря большому количеству сотрудников и публикаций эта школа имела беспрецедентный успех. Не только из-за этого успеха, а прежде всего из-за необычайно интересного содержания этих учений, ни один из психопатологов не может воздержаться от того, чтобы высказать свое к ним отношение. К сожалению, в настоящее время большинство из них либо является «фрейдианцами» либо относится к нему с пренебрежением. Вместо критического детального осмысления и приятия того, что выглядит убедительно, одни из них безоговорочно принимают эти учения, другие же отвергают все в целом. Среди выдающихся исследователей, которые примкнули к учению Фрейда в его существенных моментах, Блейлер является одним из немногих, которые заняли по отношению к нему критическую позицию ^1 .

Мы так же пытаемся продолжить позитивную работу над тем, что мы принимаем, и занять критическую позицию, которую мы здесь кратко сформулируем, основываясь на сделанных ранее методологических замечаниях: а) У Фрейда речь на самом деле идет о психологии понимания, а не о каузальном объяснении, как считаем сам Фрейд. Каузальные объяснения принимают участие в игре, когда физические основания всей понятийной связи в целом рассматриваются как причина, например, паралича руки, помрачения сознания и т. д.

б) Фрейд убедительным образом учит видеть многие отдельные понятные связи. Мы понимаем, как комплексы, вытесненные в область незамеченного, проявляются в символах. Мы понимаем реактивные реакции на вытесненные порывы, различие между первичным, настоящим, и вторичным, как лишь символов или очищенных образов протекающих психических процессов. Здесь

'Bleuler's Schizophrenie (Wien 1911), труд, к которому мы обратимся еще более подробно, является книгой по психиатрии о психозах в узком смысле понятия, которую психология понимания снова научилась применять при анализе этих психозов. В ней очень много замечательных наблюдений. Она богата превосходными подробностями, однако в целом содержит много недостатков из-за отсутствия методологической ясности, из-за слишком многочисленных повторов, а также ошибочных или, по крайней мере, очень дискуссионных, слишком догматично представленных общепсихологических и философских взглядов.

==124

Фрейд частично более детально излагает учения Ницше. · Он проникает глубоко внутрь незамеченной душевной жиз1ш, которую он переводит в сознание. · i

в) На смешении понятных связей и каузальных,· зависимостей зиждется неправомерность принципа Фрейда, что все ь душевной жизни, что любой процесс может быть понят (разумно детерминирован). Только принцип безграничной каузальности, а не принцип безграничной понимаемости, имеет право на существование. С этой ошибкой связана и другая. Фрейд строит на основе понятных связей теории о причинах, влияющих на течение всего психического процесса в целом, в то время как понимание по своей сути никогда не может вести к построению теорий (основывающееся на толковании какого-либо отдельного психического процесса,— а только такие отдельные толкования и" могут существовать — не являются, конечно же, теорией).

г) Во многих случаях у Фрейда речь идет не о понимании и переводе в сознание незамеченных связей, а о понимании «как будто» лежащих вне сознания связей. Если учитывать то, что психиатр, сталкиваясь с острыми формами психоза, не может констатировать ничего, кроме сбивчивости, дезориентации, функциональных отклонений или бредовых идей при ориентации, то прогрессом должно представляться то, что в этом хаосе при помощи «как будто» связей удается хотя бы предварительно что-то охарактеризовать и систематизировать (например, содержания бреда при Dementia praecox). Раньше, таким шагом вперед было то, что способ распределения нарушений восприятия и двигательных отклонений при истерии стал определяться на основе понятной связи с грубыми анатомическими представлениями больного. Впрочем, особенно в результате исследований Жанэ стало ясно, что при истерии на самом деле происходит расщепление психических связей. В самых тяжелых случаях приходится иметь дело с двумя душами одного и того же индивида, которые не имеют друг о друге никакого представления. При таких действительных раздвоениях понимание «как будто» имеет реальное значение. Невозможно доказательно ответить на вопрос, насколько часто встречаются такие «расколы» (случаи, описанные Жанэ, очень редки), и существует ли на самом деле «раскол» при Dementia praecox (как учат Юнг и Блейлер). И правильно поступит тот, кто не вынесет в этом отношении окончательного

==125

приговора. Исследователи школы Фрейда в любом случае очень неосторожны, поспешно предполагая наличие «раскола», а «как будто бы» понятые связи, которые, например, как полагал Юнг, он открыл при Dementia ргаесох, большей частью мало убедительны.

д) Одна из ошибок учения Фрейда состоит в возрастающем упрощении его понимания, которое связано с превращением понятных связей в теорию. Теории стремятся к простоте, понимание находит бесконечное многообразие. Фрейд полагает, что все психическое можно понятно приписать сексуальности в широком смысле понятия как к единственной первичной силе. Из-за этого упрощения особенно труды некоторых его учеников невыносимо скучны. Уже заранее известно, что написано в каждой работе. Здесь у психологического понимания уже нет успехов.

Наши методологические замечания написаны не с целью что-либо доказать, а с целью определить нашу позицию и терминологию, которая нам нужна будет в дальнейшем. В этой работе мы поставили перед собой особую задачу — выявить понятные связи между жизнью и определенными формами острых психозов, специфику которых в ряду других психозов мы хотим установить. Чтобы облегчить себе эту задачу, мы должны выполнить второе предварительное условие — уточнить понятия, используемые в учении о реактивных психозах.

Учение о реактивных психозах

Мебиус отграничивает экзогенные психозы, для которых решающими являются внешние причины (например, сифилис, чрезмерное употребление алкоголя и т. д.), от эндогенных психозов, которые возникают преимущественно из-за внутренней предрасположенности. Среди эндогенных психозов мы различаем вслед за Хельпахом реактивное и продуктивное отклонение от нормы. При первом неизменная, имеющая отклонения от нормы душевная конституция реагирует отклоняющимся от нормы способом на

'Hellpach, Grundlinien einer Psychologie der Hysterie. 1904, S. 71 ff.

==126

внешние раздражители, чтобы затем вернуться в прежнее состояние, при втором процесс протекает без внешних причин, все более и более изменяя душевную конституцию.

Понятия экзогенный, эндогенный, реакция, процесс служили раньше для выделения так называемых единиц болезненных состояний. В наше время все больше и больше распространяется взгляд, что выделение «единиц» болезненных состояний может удасться исключительно путем анатомического исследования мозга или благодаря другим соматическим методам исследования и что, напротив, попытки строгого выделения и определения единиц болезненных состояний на основе клиники заболевания остаются · раз и навсегда бесперспективными. Установленные понятия не теряют из-за этого своей ценности, они лишь перемещаются из области психиатрии в область общей психопатологии. Так, такое изменение претерпевает, как нам кажется, понятие реакции, которое из понятия, относящегося к группе дегенеративных заболеваний, превращается в общее психопатологическое понятие, применяемое по отношению к отклоняющимся от нормы душевным состояниям, которые появляются при всех или, по крайней мере, при очень многих, хотя и очень различных психозах. В этом смысле понятие реакции должно претерпеть как сужение, так и расширение значения.

Сужение понятия представляется нам необходимым в следующем направлении. Если человек из-за менструации, физического утомления, голода, тюремного заключения, тоски по дому или смерти близкого человека впадает в отклоняющееся от нормы, но полностью излечимое душевное состояние, то во всех этих случаях мы говорим о реактивных психозах. Учитывая проводимое нами различие между каузальными и понятными связями, мы устанавливаем глубокое различие и между менструацией, утомлением и голодом, с одной стороны, и ностальгией, смертью близких, с другой, в то время как тюремное заключение имеет нечто от обеих сторон, но от последней все же больше. В первом ряду случаев на душевную диспозицию воздействуют вещи, которые являются внесознательными, физическими. Они изменяют душевную диспозицию неизвестным способом, и в результате возникают отклоняющиеся от нормы психические феномены субъективной и объективной природы. Между причиной и следствием здесь существует только каузальная связь. Во

==127

втором раду случаев (тоска по дому, смерть близких) внесознательная основа душевного потрясения является причиной изменения душевной диспозиции (в самых различных направлениях: возросшая раздражительность, изменение сознания, диспозиция к определенным группам чувств и т. д.). Это каузальная связь, при которой, однако, оба члена только предполагаются и являются гипотетическими. Но здесь есть дополнительно и понятная связь: из ситуации мы понимаем душевное состояние, а преимущественно на основании перенесенного душевного потрясения мы в значительной степени понимаем форму или содержание психоза или и то и другое вместе. Как мы понимаем, мы скоро увидим. Сначала же ограничим понятие реактивного психоза {терминология, конечно же, как всегда произвольна) только отклоняющимися от нормы психическими изменениями, которые появляются как реакция на какое-либо переживание. Значение, которое эти события имеют для души, их значимость с точки зрения переживания, душевное потрясение, которое с ними понятным образом связано, а не физические воздействия дают основание называть наступающее вслед за ними отклоняющееся от нормы состояние реактивным психозом. При тюремном заключении, например, причиной психической реакции являются сознание значения этой ситуации, возможных последствий, а также общая атмосфера, одиночеств, темнота, голые стены, наконец, в первую очередь, напряжение из-за неизвестности, что будет дальше. Кроме того, на возникающую душевную диспозицию воздействуют чисто физически скудное питание из-за отсутствия аппетита и плохой еды, изнуренность вследствие бессонницы и т. д. Обе группы причин, возможно, объединяются, чтобы создать общую картину тюремного психоза.

Расширение понятия реактивного психоза неизбежно в следующем направлении: под это понятие подпадают все отклоняющиеся от нормы душевные состояния, наступающие вслед за каким-либо событием, находящиеся в непосредственной связи с ним, являющиеся обратимыми и проявляющиеся таким образом, что содержание нового состояния находится в понятной связи с пережитым событием. Наступает ли такой реактивный психоз у больных психопатией, шизофренией или у больного с заболеваниями внутренних органов, не имеет значения. Виды же реактивных психозов, разумеется, будут очень различными.

==128

После того, как мы в общих чертах отграничили понятие реактивного психоза, нам необходимо продумать, каким образом в этом понятии объединяются каузальные и понятные связи, чтобы в дальнейшем снова иметь возможность без ущерба говорить кратко.

То, что какой-либо психический процесс, какая-либо понятная связь реализуются, всегда означает бесперебойное функционирование представляющихся всегда очень сложными, но всегда совсем неизвестных внесознательных механизмов. Мы научились понимать, что каузальность бесконечна и что по сравнению с каузальными связями понятные связи в определенных местах естественного процесса имеют плюсы, что не должно, однако, как-либо препятствовать каузальному мышлению. Мы констатируем далее, что при каузально-психологическом мышлении в качестве элементов каузальной цепи наряду с другими могут выступать относимые к ним внесознательные основания душевных состояний и понятных пережитых связей.

В большом количестве случаев реактивного поведения мы, однако, совсем не думаем о каузальных связях между внесознательными основаниями. Мы остаемся полностью на уровне «переживания» (дословно: представить себя на месте, в положении другого, т. е. в гипотетической ситуации — прим. пер.) понятных связей, например, между неудачей и адекватным плохим настроением. Ведь мы никогда ничего непосредственно о названных внесознательных каузальных связях (или механизмах) не знаем и не имеем повода думать о них в этих случаях, когда совокупная индивидуальная душевная диспозиция при реактивном поведении остается приблизительно той же самой, не имеем повода думать о них, если мы, конечно, как раз не собираемся поразмышлять о требующих постулирования внесознательных (например, физических) основах различий человеческих типов. Иначе дело обстоит во всех тех случаях реактивного поведения, когда вслед за душевным потрясением наступает изменение сознания, истерический Delirium, галлюцинаторно-параноидальное состояние и т. д. В этих случаях внесознательная основа душевного потрясения вызвала временное полное изменение психической диспозиции и внесознательных психических механизмов, которые и являются отклоняющимися от нормы основами понятных психотических

S К. Ясперс. Т. 2

==129

связей. В первом случае речь вдет о степенях отличий от нашего собственного реагирования, в последнем о появлении новых — отклоняющихся от нормы — внесознательных механизмов.

В одном случае мы вообще не склонны отказываться от психологии понимания, в другом к ней вынужденно присоединяется каузальное мышление. Между обоими случаями существуют, тем не менее, переходы, которые мы при принципиальной полемике оставляем без внимания. Различная природа реактивного поведения людей состоит в первом случае в различной природе понятных связей (появление которых мы приписываем индивидуальным наклонностям характера .

Она состоит во втором случае как в этом различии понятных связей, так и, кроме того, в возникновении вследствие душевного потрясения множества различных измененных душевных диспозиций с их новыми механизмами (появление такого рода патологических реакций мы приписываем либо врожденной, либо только что появившейся в результате какого-либо процесса отклоняющейся от нормы психической конституции). Так самые разные изменения душевные диспозиции проявляются в параличе всех проявлений чувств, в помутнении сознания, в рассудительном галлюцинаторно-параноидальном состоянии, в состоянии сумеречного сознания по Ганзеру, в ступоре и т. д. Все эти состояния могут быть выражением вызванных душевным потрясением новых душевных диспозиций. Эту новую диспозицию мы должны мыслить себе как каузально обусловленную внесознательным основой душевного потрясения так же, как и объективно наблюдаемые при душевных потрясениях физические изменения, как, например, вазомоторные, моторные и секреторные изменения. Появившиеся при вызванной потрясением новой диспозиции душевные состояния мы называем реактивными, если между новым состоянием и событием можно установить какие-либо очевидные понятные связи.

'«Каждый поп, каждое сословие, каждый индивидуум, получает душевные раны на поле сражения, которое ему отводят природа и внешние обстоятельства, и у каждого есть свое наиболее уязвимое место, своя сфера, которая может быстрее всего стать источником бурных потрясений, у одного это деньги, у другого — оценка его со стороны, у третьего — его чувства, вера, знания, семья» (Griesinger; Psychische Krandheiten, 4. Auflage. 1876. S. 170).

К оглавлению

==130

От реактивных психозов мы должны бы в принципе отличать психозы, для которых душевное потрясение послужило лишь толчком. Так, смерть близкого человека может вызвать, например, кататонический процесс, или манию, или периодическую депрессию. Душевное потрясение является лишь последним, не необходимым, поводом, приведшим к вспышке болезни, которая бы, в конечном счете, возникла и без этого повода, она протекает по своим собственным законам в полной независимости от душевного толчка.

Психологически различие состоит в том, что реактивные психозы появляются в результате безрадостных событии, а радостное событие, напротив — если даже и очень редко — может из-за связанного с ним нарушения равновесия стать поводом для вспышки болезни, имеющей какую-либо другую причину.

Так, больные психастенией жалуются на усиление их недугов после очень радостных впечатлений, на наступившее «ухудшение». Такие жалобы никоим образом не связаны содержанием пережитого. Эти лишь спровоцированные некоторым событием психозы — той же самой природы, что и спонтанно возникающие, идет ли речь о процессах или проходящих фазах. При спонтанных психозах наблюдается первичный, объяснимый только физическими (в оригинале: «телесными», так как этот термин в немецком языке базируется на противопоставлении души и тела — прим. пер.) факторами рост болезни, не связанный с личной жизнью больного и тем, что он пережил, и имеющее случайное содержание. При излечимых фазах у больных существует, соответственно, тенденция однозначно опознавать болезнь и относиться к ней свободно, как к чему-то совсем чужеродному. При реактивных психозах наблюдаются либо немедленная реакция на «вмешавшееся» событие, либо после долгого незаметного созревания в понятной связи с собственной жизнью и с ежедневно возобновляющимися впечатлениями нечто похожее на разрядку. И хотя по прошествии психоза у больных сохраняется способность безоговорочно оценивать психоз как болезненное состояние, существует, однако, и тенденция к продолжению воздействия психотических содержаний, произросших из жизни больного, на дальнейшую жизнь и связанная с этим склонность, вопреки интеллектуально правильной оценке, не относится в

5·

==131

мире чувств и инстинктов к болезненным содержаниям свободно.

От истинных реактивных психозов мы должны, видимо, отличать, кроме спонтанных и инспирированных психозов, также отклоняющиеся от нормы состояния, только каузально обусловленные душевным потрясением, без какой-либо понятной связи, такие, как например, вазомоторный, неврастенический синдром, сопровождающийся чувством страха, и т. д. после катастроф. Все эти разграничения очень просты в принципе. В действительности между этими случаями сплошь и рядом существуют переходы, смеси реактивных и спонтанных, понятных и чисто каузальных моментов. Схематичная ясность нам нужна, однако, не для того, чтобы подвести конкретные случаи под схему, а чтобы иметь возможность анализировать их по всем аспектам. В отдельных случае, например, по своей сути спонтанный сдвиг в болезни может черпать свое содержание из последнего переживания, и тогда невозможно отделить реакцию от сдвига, но нельзя будет и полностью отрицать наличие реактивных моментов.

К понятийным связям, образующим отдельные стороны психоза, но никогда не составляющим его в целом, относятся, например, следующие: отклоняющееся от нормы душевное состояние в целом служит определенной цели больного, адекватными которой в большей или меньшей степени являются отдельные черты болезни. Больной хочет быть невменяемым, и у него появляется тюремный психоз, он хочет получать пенсию, и у него появляется «пенсионный» невроз, он хочет, чтобы о нем заботились в лечебном учреждении, и у него обнаруживаются разнообразные недуги, характерные для праздных пациентов этих заведений и т. д. Эти больные инстинктивно стремятся к осуществлению своих желаний этим путем. Осуществить желание им удается посредством психоза («целевой психоз»). В других случаях больные добиваются осуществления желания в самом психозе. И тогда можно говорить о бегстве в психоз. То, чего они не получают в реальной действительности, они переживают в болезни. И еще в других случаях в психозе в виде бреда и галлюцинаций проявляются вперемешку и друг за другом все страхи и беды, а также все надежды и желания как действительно осуществленные.

==132

Если мы хотим создать классификацию реактивных психозов, то мы можем сделать это, во-первых, по тому, что послужило поводом (по ситуации, спровоцировавшей психоз — прим. пер.) (тюремный психоз, ностальгический психоз, паранойя «гувернантки», психоз, вызванный землетрясением и т. д.). Особенно важным является различие между сильнейшими душевными потрясениями, вьсванными неожиданными происшествиями (испуг, ужас, ярость, например, при сексуальных покушениях, землетрясениях, вообще катастрофах', смерти близких и т. д.) и глубокими душевными изменениями, возникающими с медленным нарастанием из постоянной жизненной ситуации (уменьшение жизненных ожиданий с возрастом, пожизненное заключение ^2 и т. д.).

При анализе понятных связей мы подробно займемся отдельными содержащими.

Во-вторых, мы можем провести классификацию на основе своеобразной психической структуры реактивных состояний, которая проявляется как в объективных феноменах (ориентация, двигательное поведение, память и т. д.), так и в субъективных переживаниях (природа чувств, предметное сознание, вид содержаний, фантазии и т. д.) и указывает на различные виды внесознательных механизмов и изменений диспозиции. Так различают помрачение сознания, рассудочные параноидальные состояния, подавленное настроение, затянувшийся возврат состояния аффекта ^3 , патологические аффекты и т. д.

В-третьих, критерием для классификации может служить тип душевной конституции, который обусловливает реакцию. Их можно разделить на две большие группы — психопатическую и шизофреническую, из которых первая представляет собой все время существующую предрасположенность, а вторая — прогрессирующий процесс. В качестве психопатических реакций можно было бы перечислить, например, истерические, психоастенические реакции настроения. Понятие реактивного психоза при шизофрении впервые ввел Блейлер. Бле»1лер различает среди

'Stieriin, Ueber die medizinischen Folgezustaende der Katastrophe von Coumeres. Mon. f. Psych. u. Neurol. 25., 'Rudin, Habilitionschrift. Muenchen 1910.

^resowsky, Ueber protrahierte Affektschwankungen und eknoische Zustaende. Monatsschr. f. Psych. u. Neurol., 31, E. H. 239. 1912.

==133

острых психозов шизофрении сдвиги, возникающие спонтанно в результате развития процесса болезни, и реакции, возникающие на основе шизофренических изменений, но на внешние события. Каких различий между сдвигами и реакциями шизофрении следует еще ожидать? Сдвиги оставляют после себя постоянно существующее изменение, реакции ведут к прежнему состоянию. Сдвиги имеют общие содержания, почерпнутые из любых прошедших времен, реакции имеют конкретные содержания, почерпнутые из одного или нескольких переживаний, на основе которых последовательно развивался психоз. Сдвиги возникают спонтанно, реакции — во временной связи с переживанием.

В современном учении о реактивных психозах речь идет отчасти об оживлении прежних учений о психических причинах. Но все же современное учение перестроено в своих основаниях. Если более ранние авторы находили психические причины в 60—70% случаев, то это не означает ничего другого, кроме того, что содержания самых различных душевных заболеваний состоят отчасти в понятной связи с прежней жизнью больного. Из них мы выделяем случаи, в которых содержания были заимствованы не случайно, а в которых краткие, имеющие четкие границы психозы возникли явно как реакция на пережитое событие. Мы выделяем далее сдвиги в болезни, которые заимствуют из прежней жизни случайные содержания, не имеющие значимости как переживания. Мы выделяем далее болезненные состояния, которые душевное потрясение лишь спровоцировало, как последняя капля, из-за которой все переливается через край (мания, кататоническое состояние и т. д., вызванные смертью близкого, душевные состояния, которые независимо от последнего психического повода развиваются по собственным законам. Мы вообще строго отделяем каузальный момент от понятных связей и думаем, что душевное заболевание никогда нельзя объяснить лишь одной «психической причиной», даже если значительную часть способа его проявления мы понимаем психологически. Если старые психиатры (например, Эскироль, немецкий перевод с. 34—35) различали душевные болезни из-за «страстей» (например, мономании) и из-за «истощения органов» (например, деменция глубоких стариков), то это противопоставление продолжает существовать и сегодня в совершенно измененной форме в различии между психологическим пониманием и каузальным объяснением.

==134

И хотя мы, конечно же, сталкиваемся со случаями, в которых мы ничего не можем достичь при помощи психологического понимания (как, например, при сенильной (старческой деменции). чем не менее мы не можем сегодня принципиально отказаться oi каузальных вопросов, даже если мы очень многое «понимаем». игкуда берется душевная конституция, которая сделала возможными эти понятные связи? Такой вопрос мы задаем, сталкиваясь >. реактивным психозом в узком смысле понятия. С этим вопросом мы выходим за пределы обманчивого удовлетворения каузальным объяснением, которое прежние психиатры связывали с установлением какой-либо «психической причины». Интерес к понят nhiM связям, которые возникают из-за каузально объясняемых событий — изменившейся базе душевной жизни, сегодня становится все сильнее.

Распространенный в настоящее время взгляд на психические причины последним обобщенно представил Бонхёффер ^1 .

Блейлер считает, что область распространения «психических причин» значительно шире. Мы думаем, что он прав, при условии, ч i о во всем учении о психических причинах мы разграничиваем каузальные и понятные связи. Тогда в результате мы получаем целый ряд переходов в двух направлениях. 1. По одно сторону находятся отклоняющиеся от нормы душевные состояния, причинно обусловленные душевным потрясением (психоз при катастрофах), но без понятной связи между содержанием и причиной. По другую сторону находятся возникшие в результате внесознатеяьных процессов изменения душевной конституции, отдельная фаза или, соответственно,' сдвиг которой обнаруживает, тем не менее, большое количество понятных связей с жизнью индивида. 2. По одну сторону находятся психозы, которые вызваны душевным потрясением как существенной причиной и также обнаруживают убедительные понятные связи между пережитым событием и содержанием психоза (истинные реактивные психозы). По другую сторону находятся возникшие в результате развития процесса психозы, содержание которых не обнаруживает никакой понятной связи с жизнью, даже если содержания, естественно, каким-либо образом почерпнуты из прежней

Wie weit kommen psychogene Krankheitszustaende und Krankheitprozesse vor, die nicht Hysterie zuzurechnen sind? Allgem. Zeitschr. f. Psych. 68, 370 ff..

==135

жизни, хотя их значимость как переживаний, их значимость в судьбе не являлись решающими для того, чтобы они могаи войти в содержание психоза (чистые фазы или сдвиги).

С психозами, которые, в духе Блейлера, следует причислить к шизофрении, мы познакомимся далее поближе как с реактивными психозами. Мы рассмотрим их, понимая феноменологически. каузально и генетически, и будем при этом преследовать одну основную цель — выявить связи между жизнью и острым психозом, т. е. реактивность ^1 .

Первый случай психологически довольно груб и прост. Он, скорее, представляет принципиальный интерес. Второй случай психологически более тонок и сам по себе может, на наш взгляд, вьсвать интерес благодаря выявленным в нем связям.

Мориц Клинк , род. 1879, физически очень сильный поденный рабочий, перенес в июне 1911 и июле 1912 гг. два краткосрочных, очень богатых переживаниями острых психоза.

Предыстория

Наследственность: Отец умер от апоплексического удара. Один из братьев находился до 16-летнего возраста в воспитательном учреждении.

Детство (со слов пациента): рос сначала у сводного брата отца в маленьком поселке, затем у дедушки, так как родители умерли. Условия были бедными. Мальчик был веселым, с удовольствием пел. Учеба в школе давалась легко. Так как больше шалил (причем в шалостях был первым), чем учился, то дошел только до 5 класса (в семилетней школе). Все время, пока ходил в школу, страдал энурезом. В 11 лет перенес тиф. При этом наблюдались психические отклонения. Он, по его словам, забирался в угол, прятался, однажды попытался одеть простыню вместо трусов. По ночам иногда думал, что находится где-то далеко. Он провел в постели около 8 месяцев. Когда он поднялся, не мог ходить.

'Современный уровень науки, и, возможно, по природе вещей так останется навсегда, позволяет исследовать психопатологические вопросы только в отношении ко всему в целом.

Мы должны из всех случаев, которые способствуют освещению какого-либо вопроса, собрать по возможности весь доступный материал. Только тоща эти случаи могут послужить будущим исследователям материалом, пригодным для дальнейшего исследования.

^се встречающиеся в истории болезни имена, естественно, не настоящие, а вымышленные.

==136

Еще он помнит несколько особенно ярких «снов» из своего детства. Когда ему было 10 лет, умер дедушка. Между первым и третьим днем после похорон он увидел под подушкой гадюку, он пронзительно закричал, а затем опять заснул. Вскоре после этого он отчетливо увидел деда. В страхе он позвал бабушку. Когда она спросила его, что ему нужно, он уже проснулся и уже ничего не видел. Сразу после этого он опять заснул. Вскоре после одного убийства ему приснилось, что он видит лежащего под тополями убитого человека таким, каким он видел его незадолго до этого в действительности. Он закричал, проснулся; на этом все закончилось. И опять он снова заснул. Он не был трусливым мальчиком. Правда, он сначала не решился пройти «как кошка» по коньку крыши, но затем, попробовав в одиночестве, показал это своим товарищам. Одно время он не мог видеть кровь.

После школы он работал в сельском хозяйстве, затем кучером. В 1899—1901 гг. служил в армии. В 1902 г. женился. Брак был несчастливым.

В течение жизни перенес несколько несчастных травм без последствий. Он упал с дерева и пришел в сознание только в постели. На голову ему падал железнодорожный рельс.

Наказания. Во время службы дважды был на гауптвахте за неповиновение. В 1898 г. — 3 дня ареста за самовольную отлучку, в 1899 г. — 3 месяца за кражу (он украл у одной батрачки деньги из комода, которые тотчас пропил). В 1899 г. — 3 дня ареста опять за самовольную отлучку. В 1905 г. — 3 недели тюремного заключения за растрату казенных денег.

Больной до последнего времени регулярно работал, в последнее время как чернорабочий на угольном предприятии. .

Об употреблении больным алкоголя мы знаем с его слов, что когда он до службы в армии работал кучером, он много пил (сколько, он уже не помнит) и мог выпить тогда значительно больше. В армии, по его словам, он почти ничего не пил, а затем, на работе, выпивал, как это и подобает, в среднем ежедневно б бутылок пива (1 бутылка = 0,7 л). В последние годы иногда бывал пьян. Когда бывал зол или раздражен, выпивал. Это могло случиться два раза в неделю, а иногда не бывало и неделями. В недели, предшествующие обоим психозам (1911 и 1912 гг.), он пил не больше обычного, регулярно работал и не замечал никакого ухудшения работоспособности. Тем не менее, он считает себя пьяницей и хочет, чтобы «показать хороший пример своей жене» (см. далее), отправиться в лечебницу для алкоголиков. Однако он заявляет, что у него нет тяги к пиву (водку он никогда не пил) и что ему совсем не трудно бросить пить. Однажды, чтобы показать другим, он это сделал и спокойно не пил 8 дней. Больше он пил только тогда, когда раздражался. Слова своей жены, что он в опьянении мочился в постель и ломал мебель, он подтверждает: в 1907 г. он несколько раз, но не часто, мочился в постель, за последнее время только один раз в этом году,

==137

когда выпил слишком много. В 1907 г. тоЯыю один раз, когда был пьян и очень раздражен, ломал мебель, точнее отломал декоративную отделку и т. п. Впоследствии ее можно было починить. Хозяйка, у которой он жил один в течение шести недель перед вторым заболеванием (1912 г.), отозвалась о нем как о прилежном и трезвом работнике. Его жена, напротив, считает, что их брак оказался несчастливым в основном из-за пьянства. Она говорит, все началось через четверть года после свадьбы. По ее свидетельству, он — даже в состоянии опьянения — никогда не был груб по отношению к детям и никогда не устраивал сцен ревности. Однако же он никогда не отдавал ей свой заработок. Каждый из супругов жил свой жизнью.

Такие отношения, без сомнения, нельзя объяснить только употреблением алкоголя. Брак был заключен в 1902 г. Он усынови;! двух внебрачных детей своей жены (они были не от него), еще одного ребенка она родила от него. По его мнению, разногласия начались только в 1904 г., когда семья переехала в Маннгейм. Ею жена устроилась уборщицей в публичный дом, там она, по ею словам, научилась всему плохому, стала наряжаться, встречаться с мужчинами и перестала заниматься домашним хозяйством. Ич-ча этого ему пришлось жить с детьми одному. Он ел вне дома и поэтому, естественно, не отдавал заработок жене, которая, в свою очередь, жила за счет проституции. Жена изображает ситуацию по-другому. Муж, по ее словам, требовал Муж, как рассказывает он сам, всегда очень переживал из-за неверности жены. Например, она обещала пойти с ним вечером в театр «Аполлон». Когда он возвратился после работы домой, она уже пошла туда с другим. Когда он злился и от этого еще больше пил, ' то почти всегда причиной были подобные ситуации. Жена им совершенно пренебрегала.

Жена жалуется на жестокое обращение. Так, два года назад ее муж утром, уйдя на работу и снова вернувшись домой, посыпал перцем ее гениталии, так что она после этого не могла ходить. Муж в этом признается, от дальнейших пояснений отказывается и возмущенно заявляет: если бы у меня был динамит, я засунул бы туда динамит.

При половом сношений жена Никаких отклонений у мужа не замечала. Он не обладал особой потенцией. Последние половые сношения у них были в апреле 1912 г., незадолго до того, как она от него ушла. Что касается его внебрачных половых связей, она знает лишь, что однажды, много лет назад, после свадьбы, он оставил весь свой дневной заработок в публичном доме. Он признает это, но, по его словам, это случилось только один раз. Как утверждает больной, других половых связей, пока он был в браке, у него не было, да и к последние годы девушки его не заботили. До брака у него было много связей, о которых он рассказывает с определенной гордостью.

==138

По поведению больного можно судить, что жена для него значит очень много. Он почти не думает ни о чем другом, он прямо бегает за ней, постоянно готов простить ей все и даже хочет теперь, «чтобы показать ей хороший пример», отправиться в лечебницу для алкоголиков. Только мимолетно, как в 1911 г., после первого психоза, так и в 1912 г. перед и после психоза, он думал о разводе. Но от таких мыслей он сразу отказывался и пытался любой ценой опять сойтись со своей женой. «Брак бывает только один».

Такое отношение больного к своей жене сыграло в возникновении обоих психозов несомненную роль. Оба раза жена. его оставляла (чего более не случалось), оба раза он был вынужден жить один и оба раза по прошествии нескольких недель возникал острый психоз, который в первый раз длился 12 дней, причем полная коррекция и восстановление заняли приблизительно 3 недели; во второй раз он длился 7 дней и сразу полностью излечился. Рассмотрим первый психоз.

Первый психоз (июнь 1911 г.)

Жена имела связь со снимающим у семьи комнату Мартином Бауэром. Муж вышвырнул его вон. Бауэр позвал своего брата, и оба очень энергично избили Клинка куском кабеля. Это было в начале мая 1911 г. В середине мая, так рассказывает Клинк далее, жена сказала ему утром, чтобы он остался дома. Но он все же пошел на работу. Прощаясь, жена сказала ему: «Тогда увидишь, что будет!» Вечером этого дня он работал до 8 часов. Когда он вернулся домой, он узнал от сына, что его жена "удрала" с Бауэром». Клинк был очень несчастен, он предположил, что его жена была уведена силой, так как ведь она сама просила остаться его дома.

Жена рассказал нам, что она уехала с Бауэром во Франкфурт: «От моего мужа я ведь ничего не имела, а от другого хотя бы деньги». Он отдавал ей «весь дневной заработок». Во Франкфурте она работала в трактире, а ее любовник на фабрике. Детей она оставила у живущей в Маннгейме матери.

В отчаянии Клинк продал всю мебель. Ту, что он не мог продать, он подарил. Ведь дети жили у тещи. Сам же он снял для себя жилье

у хозяйки частного дома.

В последующие недели после похищения жены, рассказал далее Клинк, он становился все более и более возбужденным. На работе на угольном предприятии он занимался перевозкой смолы. При этом работающие с ним постоянно отпускали в его адрес шуточки, что

его очень раздражало.

16 июня он от своего мастера услышал, что тот видел его жену в Людвигсхафене в объятиях Бауэра. Клинк попытался выведать что-либо у своей тещи, однако ничего не узнал. Через день он опять пошел к ней и узнал, что его жена находится у сестры в Людсвигхафене. Там Клинк и нашел ее. Приветствие звучало иронично: «Ну что, мадам, возвратились из путешествия?», на что жена ответила: «Да». Жена сказала ему «Да», когда он спросил ее, хочет ли она вернуться к нему, но отвечала односложно и была напугана. Тут Клинк увидел в комнате Бауэра, его охватил безграничный гнев, но он сдержал себя и ушел домой один, испытывая страх перед Бауэром и не смея взять с собой жену, хотя он видел по ней, что она с

==139

готовностью пошла бы с ним. Это было 17 июня. Больной всю неделю прождал, не придел ли она. Но она так и не пришла.

В субботу (24 июня) вечером ему показалось, что какие-то люди, довольно много, забрались на крышу и стреляли в него из револьверов. Людей он не видел, звука выстрелов не слышал. Он видел только дым. Никто в него не попал. Среди них было два полицейских.

26 июня, в понедельник, он был на бирже труда. Он ушел с работы на угольном предприятии, так как работающие с ним его очень заводили, и искал теперь работу. С этого момента больной уже и сам не мог определять, что было на самом деле, а что нет; он считает, что то, что дальше было связано с Бауэром, большей частью было его болезнью.

Бауэр спросил, нет ли тут кого-либо по имени К. К. ответил: «Да, он здесь». На что Б. сказал: «Я убью его, потому что он болен»,— и показал револьвер с шестью пулями, который он направил в сторону К. Затем Бауэр пошел в соседний трактир, чтобы взять там разделочный нож, К. уже видел нож у него в руках, но хозяева трактира не выпустили его и забрала у него нож. К. пошел в полицию, чтобы заявить на Бауэра. Два полицейских проводили его обратно на биржу труда. Они спросили, стрелял ли Бауэр в него. «Нет.» Они сказали, что тогда они ничего не могут поделать, ведь он не совершил преступления. «Получается, что надо, чтобы тебя сначала застрелили, чтобы потом защищать свои права.» К. получил направление на работу на лесопильном заводе. Все время до обеда К. казалось, что Бауэр следует за ним. Он его все время слышал, но не видел. Бауэр сказал, что он уж позаботится о том, чтобы К. не взяли на работу на лесопилку.

С половины второго до б часов вечера К. работал на своем новом месте на лесопильном заводе. По дороге домой в одном из трактиров он опять увидел обоих братьев Бауэр. Они хотели последовать за ним, однако какие-то люди, с которыми они сидела за столом, удержали их.

Вернувшись домой, К. сел ужинать. И тут он услышал голос, который сказал ему, что к нему пришел какой-то господин, который хочет с ним поговорить, и что он должен явиться в полицию. У него было такое ощущение, как будто это говорил кто-то внутри него. Он подумал, что, может быть, это его жена послала кого-то в полицию, может быть, шурина или кого-нибудь еще. Поэтому в 8 часов он снова отправился в полицию. На улице он присел на скамейку. И тут к нему подскочили оба Бауэра. Когда К. их увидел, он вскочил, ринулся на них, думая: «Теперь они должны либо избить, либо застрелить меня, либо пусть делают, что хотят». И тут полицейский закричал, что он должен остановиться и позволить им уйти (всего этого, по мнению больного теперь, в действительности не было). На улице он увидел примерно 200 рабочих, направлявшихся к нему, все они была вооружены револьверами. Они кричали: «Вот убийца». Он не слышал звука выстрелов. Кроме того, рабочие вовсе не могли попасть в него. Потому что он считал, что он защищен благодаря одной выдумке; револьвер, якобы, не стрелял, если он

К оглавлению

==140

был направлен на него, и только когда револьвер отворачивали в

сторону, он стрелял.

Затем он отправился в полицейское управление. Там его спросили, как же теперь быть с его женой. Он сказал, что она должна вернуться домой, кровать ведь еще там. Полицейский сказал, что тогда он должен заплатить 250 марок. Он: если все будет хорошо, то тогда можно заплатить и 250 марок. Зачем, этого он не спросил.

И тут полицейский сказал ему, что у него больные легкие и он должен пойти к врачу. В 9 часов на машине скорой помощи его доставили в больницу. Сопровождающий его санитар сказал, что оба Бауэра также приедут в больницу. Он ответил, что не хочет их видеть. Но он уже увидел их в машине, которая ехала за скорой помощью. В больнице он увидел их снова. В больнице он объяснил, что завтра в б утра он собирается идти на работу, а сейчас хочет уйти, но его против воли удержали, заперли в камеру и лишили одежды. «И вот какое-то время я там пробыл, а потом внезапно все началось». Он буйствовал, видел свою жену, детей, обоих Бауэров и других людей, он кричал, что это они виноваты, что он здесь. Бауэр не должен поступать с его женой так, как он поступал раньше с другими девушками (ибо он однажды уже заставил девушку содержать его в течение 26 недель). При этом он все время наносил Бауэру удары. Жена и дети сказали ему, что Б. они больше и знать не хотят. Но Бауэр все время поднимал его жену вверх и говорил, что не разрешил ей уйти. Таким образом, по словам больного, он боролся до тех пор, пока не устал и не заснул. И когда он выспался, во вторник утром, все уже прошло.

Описание истории болезни со стороны других лиц подтверждает и дополняет эту информацию. По показаниям его хозяйки, у которой он в последние недели проживал один, в субботу он увидел людей, забирающихся на крышу и стреляющих в него, он слышал, как они ругают его и называют убийцей. Он видел в комнате крыс, мышей, тигра, был очень напуган. Он говорил очень путано. На улице в него выстрелили 170 пушек, но ни одна не попала.

В понедельник вечером в больнице он был, по отчету врача, очень беспокойным. Бегал взад и вперед по палате, бил в стену, видел своего постояльца Бауэра, разговаривал с женой и детьми. Во вторник до обеда он был спокойнее, рассказывал, что в него стреляли, но что он неуязвим. Он видел также всевозможных животных.

28 июня (в среду) К. поступил в Гейдельбергскую клинику. При поступлении он был спокоен, уравновешен, полностью ориентировался в происходящем, все хорошо понимал и давал осмысленные ответы. Он правильно рассказал предысторию. Что касается пережитых им во вторник событий, он рассказал лишь об изобретении своей неуязвимости. По его словам, это связано с магнетизмом, но это им не до конца разработано, и ему надо еще подумать. Он произносит это с подчеркнутой уверенностью и с убеждением, что он, действительно, сделал открытие.

==141

Его дальнейшее поведение было спокойным. Он принял решение развестись с женой. Через несколько недель он был совершенно благоразумен. Причину своего заболевания он видел в следующем: его кровь так кипела, что он очень хорошо мог мысленно представлять себе людей и видеть их глазами, так как он думал о них. 200 рабочих он видел тоже при сильном возбуждении. «У людей даже на хватало смелости посмотреть на меня, у меня, должно быть очень изменились черты лица». Из-за страха перед Бауэром о каждом человеке, который к нему подходил, он думал, что тот хочет застрелить его. Он корректирует и свою идею насчет изобретения: в ней нет ничего особенного. По его словам, он этим больше не занимается. «Все свои мысли теперь я опять направил на мою семью.»

В последующие недели при пожелании покинуть лечебное заведение заметен лишь очень незначительный аффект, который в то время связывали с хроническим алкоголизмом. В это время он неоднократно пытается узнать, где находится его жена, но безрезультатно. Уже 2 июля он пишет своей жене: «Дорогие Мария и мама! Теперь я знаю только работу и общаюсь с людьми лучшего круга. Пьянство полностью исключено. Я хотел бы посвятить себя лучше природе... Когда я вернусь домой, начнется новая жизнь. Это может стать уже скоро возможным, но может затянуться и на несколько недель. Все это зависит от врачей. Пожалуйста, напишите мне уже на этой неделе, если никто не приедет, как у вас дела, что делают дети, здоровы ли все вообще, и наконец, не образумились ли уже Мартин Бауэр, а также Карл. Принести семье такое несчастье. Но я терпеливый, мама, вы знаете. Я полагаюсь на Бога и никого не боюсь. Вы это уже имел возможность видеть. И опять настанет час, когда мы будем все вместе. На этом я заканчиваю свое письмо в надежде, что все здоровы. С уважением Мориц Клинк».

6 сентября К. выписали здоровым. Сразу после выписки он опять регулярно работал, но, по свидетельству жены, деньги домой не приносил. Была куплена новая мебель (ведь старую К. продал, когда жена сбежала от него) приблизительно за 475 марок, в кредит. Супруги опять стали жить вместе. Пил он так же, как и раньше. Жена ничего не может сказать о каких-либо особых чертах его характера. Она находила его вполне нормальным. Единственное, что бросается в глаза, это то, какую литературу он предпочитает читать. Он не читает газет, совершенно никаких, он читает только определенные книги, которые откуда-то приносит. Уже 3 года назад он заказал у одного коммивояжера книги, которые жена затем не приняла. Что это были за книги, она не знает. У него была Седьмая книга Моисея, он иногда ее читал и держал под замком. Он рассказывал, что в ней, якобы, написано, что можно увидеть духов. То, что он сам видит духов, он никогда не говорил. Из Лейпцига он заказал себе книги о целительстве; как говорит он сам, для того, чтобы сориентироваться насчет камней в желчном пузыре, которыми

==142

страдала его жена. Из Америки он получил книги от «Prof. Sage», но отказался от них, так как это было слишком дорого. В марте 1912 г. он заказал у «Prof. Roxerie, Kingstown» свой гороскоп. «Он так описал мне мою жизнь, как будто он на самом деле был у меня», и, якобы, предостерегал, чтобы он опасался одного известного лица. От дальнейших услуг он отказался из-за высокой цены, хотя профессор и снизил ее с 25 до 4 марок.

Второй психоз (июнь 1912 г.)

При такой непланомерной жизни обоих супругов не могла осуществляться регулярная выплата кредита за вновь купленную мебель. И поэтому 7 мая ее увезли. Итак, его жена с детьми опять пошла к матери, а он стал снимать жилье. И хотя, как говорят, мебель еще раз привезли обратно, жена не захотела снова вернуться к нему. В течение всего года К. волновался очень мало или совсем не волновался, теперь он снова пришел возбуждение. Изо дня в день его мучают мысли: «Моя жена безразлична ко всему этому, хорошо, пусть делает, что хочет». «Вот уже 10 лет как женат и торчишь дома один». «Если она хочет, то отпусти ее». «Это ведь нехорошо, жить у чужих людей». Такие и другие мысли приходили к нему по вечерам. Утром он сразу же уходил на работу, трудился весь день — работа стала даваться ему легко — ни о чем не думал, но вечером в 7 часов, когда он возвращался домой, все и начиналось. Он ни с кем не делился, ни одному из своих товарищей он ни о чем не рассказывал. Путь домой он выбирал так, чтобы пройти мимо дома своей тещи и увидеть детей. Иногда это удавалось, но чаще нет. Затем он ужинал, сидел в одиночестве и в 10 часов шел спать. Спал он хорошо, и ничего особенного ему не снилось.

За все время с момента, когда увезли мебель, он видел свою жену три раза: в тот же день (7 мая) и два дня спустя он ходил к ней (она теперь жила у тещи), чтобы попытаться уговорить ее вернуться. Все было напрасно. 27 мая (в понедельник после Троицы) он пошел в трактир, где его жена работала официанткой, чтобы поговорить с ней. Ничего не получилось, потому что было много людей и она должна была обслуживать их. «На всякий случай» он уже заранее написал письмо, которое он передал ей, сказав, что она может прочитать его дома. В нем было написано, что так жить дальше нельзя, что она должна все как следует обдумать, чтобы снова жить вместе, «он попробовал решить все добром». А если она не захочет, то он лишит ее прав на детей и отдаст их сиротскому попечительскому совету на воспитание. Он обратил ее внимание на то, какая у нее будет слава, и на то, что о ней будут говорить люди и т. д. Жена тут же вскрыла письмо, немного прочитала, затем разорвала его и бросила в огонь. Пока она читала, хозяйка тоже с ехидством заглядывала в письмо. К. был чрезвычайно возбужден, однако остался за столом и напился в компании двух друзей. Вечером он рано лег спать.

К. твердо заверяет, что за все это время у него не было никаких отношений или половых связей ни с одной девушкой. В этом

==143

направлении он не предпринимал никаких попыток. «У каждого свой дар.»

Сначала он думал, «бабы всегда сразу возвращаются, не придут через три часа, придут через три дня, не придут через три дня, придут через три недели, не придут через три недели, тогда не придут никогда». Он сначала «не принял этого всерьез», предпринял первые шаги к разводу и к тому, чтобы лишить жену детей, был вызван в суд, но затем очень сильно разволновался, оставил это дело, немного успокоился и стал думать: «Я еще все хорошенько обдумаю, а сейчас иди работай».

В субботу, I июня, он работал до вечера, почувствовал себя не очень хорошо, появились беспокойство и чувство страха. Это были первые предпосылки психоза, который он перенес в последующие дни в Маннгейме. В субботу (8 июня) он поступил в здешнюю клинику и не обнаруживал больше никаких психических отклонений.

Объективный анамнез очень скуден. Хозяйка, у которой он жил в последние недели, отзывается о нем, как о прилежном и трезвом работнике. В ночь с воскресенья на понедельник он стал беспокоиться, увидел какие-то образы, которые надвигались на него и хотели с ним что-то сделать. Он боялся, что его жена проникнет в комнату, занавесил окна. Во вторник он поступил в больницу, был большей частью спокоен, затем опять впал в общее беспокойство, скреб пол: его жена, якобы, сидит под ним, он слышит и видит ее. Пятна на полу были для него глазами других людей. В ночь с четверга на пятницу он был очень беспокоен, стучал в двери, сказал, что доктор выиграл деньги и должен их забрать.

Очень обстоятельным является самоописание Клинком своего психоза. Его письменные и устные показания остаются совершенно одинаковыми, он явно имеет превосходную, константную память. По прошествии короткого времени после психоза он начал писать собственную историю своей болезни, однако затем отказался продолжать. На написанное настолько замечательно, что мы полностью приводим его здесь. В первой части речь идет о его браке. И хотя встречаются некоторые повторы, мы приводим его без сокращений, так как оно дает хорошее представление о личности и ее бедах. Во второй части речь идет о психозе.

Самоописание приводится дословно со всеми орфографическими и грамматическими ошибками. Делом моих рук является лишь некоторая перестановка больших по размеру частей для сохранения правильной хронологии, а также отметка абзацев и выделение курсивом некоторых слов.

Самоописание болезни. Первая часть.

В директцию психиатрической клиники в Гейдельберге. Я излагаю мою супружескую жизнь, а также мою болезнь следующим образом. Я поженился, 13 декабря, 1902 года в Ф. С начала мы жили вместе счастливо, 15 августа 1904 мы переехали в Маннгейм, и несчастье постучало к нам в дверь. Примерно в середине марта, 1905 моя жена поступила на Гутманнштрассе, которую называют Эренштрассе, уборщицей, и тому, чего она еще не знала, она

==144

научилась, там в компании проституток. Она там работала до 22 мая 1910 или до 22 мая 1909 года, этого я не могу сейчас точно утверждать. У нее было трое детей, двум из которых я дал свое имя, а третий остался у своего отца в Ф. у господина А...! Со мной был несчастный случай, затем 4 или 10 мая при укладке забетонированных железобетонных рельсов, который один из них пятиметровый рельс у земли отломился и упал мне на голову, поранил меня с правой стороны головы, а также поранил правую ногу. Моя болезнь происходит не из-за большой выпивки, а это в основном мысли и беспокойство о моей жене и детях. Я ведь признаюсь, так как я выпивал, то дошло до того, что я в прошлом году попал в больницу. Потому что 2 января 1911 года, я взял жильца по имени Мартин Бауэр, а тот завязал отношения с моей женой и она его сразу полюбила. Во время карнавала мы были на маскараде в Людвигсхафене, с того момента все стало ясно. Когда я все узнал, то Мартин и Карл Бауэры меня как следует отдубасили. После этого я указал моей жене Марте Катц и Мартину Бауэру на дверь и оповестил полицию, чтобы Мартин Бауэр не мог снимать жилье. Он работал тогда у меня в синдикате Угольное объединение промышленного порта. Из-за честолюбия я ушел 9 мая 1911 с работы, потому что меня все знали. 16 мая я навел справки на фабрике зеркал и сразу получил работу. Я работал 17 мая 1911 до восьми вечера, когда в 8 3/4 пришел домой перед дверью стояли дети и плакали. Когда я спросил почему они плачут то они ответили мне что мама ушла и тогда я спросил Где она, у бабушки ли она или в городе! И тогда я получил ответ, что она, якобы, удрала с Мартином Бауэром. 18 мая я ушел с работы на фабрике зеркал и 19 мая опять начал работать в синдикате Угольное объединение. Меня беспокоило, что моя жена исчезла вместе с Бауэром и что они отлично поживают! а я должен заботится о ее кровных детях, которых я признал, но на самом деле не мои кровные и не были ими. К счастью, при всем моем волнении я все же еще знал, как быть, и сделал так, что на нее наложили домашний арест, что подтверждено в томе девять. Внесено на странице сорок девять, в окружном управлении Великого герцога. Я жил сегодняшним днем, но беспокоился о том, что дальше будет, со мной и с детьми. Там где я жил, мне все время нашептывали, что моя жена принимала многих господ, что мне опять пособило к волнению. И когда наступило 1 июня, я должен был или захотел выехать из квартиры, в волнении, я продал всю мебель, и где я ничего не мог получить, я дарил ее потому люди мне ничего не давали. Двух детей Адольфа и Фриду Катц, названных Клинк я послал к бабушке. Мою дочь Марию Клинк, которая родилась б февраля 1904 в Ф., я взял с собой туда, где я снимал жилье, и платил за ребенка четыре марки. Я жил тогда у господина С., М.-.штрассе, дом ..., на втором этаже. Но и тогда я не мог совладать с собой, все время думал, что еще со мной может случиться, что затем и произошло, это ни в коем случае не из-за выпивки, иначе я уже давно попал бы в больницу, это были только мысли, волнения и заботы, что моя жена совсем не беспокоится обо мне болтается с другим и не собирается уходить из официанток. Со мной она больше никуда не ходила, у нее было достаточно Других господ, и когда я раньше уходил на работу, она была уверена,

==145

что я не вернусь домой весь день, и могла делать, что ей вздумается. Но когда я возвращался домой, дети мне рассказывали, что кто-то был у нее, что она запиралась, и если детям 15, 12 и 8 лет, то легко представить, что они это видят и им интересно, что там происходит, и поэтому они мне все рассказывали и я их очень любил и давал им чего-нибудь. И вот моя жена уже седьмую неделю как ушла от меня, я жил беспокойно, но работал каждый день, не мог больше есть, выполнял очень тяжелую работу, так я продержался, выпивая, до 21 июня, 23 июня 1911 года меня доставили в больницу в Маннгейме, а 25 июня я попал в клинику в Гейдельберге до б сентября 1911 года. Я хотел развестись уже в прошлом году, сделал бы я это, то не попал бы в этом году в клинику в Гейдельберге. Мне уже очень многие советовали, чтобы я больше не ходил к своей жене, что ничего хорошего не будет, если мы будем жить вместе. Послушался бы я господина доктора К. в прошлом году, как он мне сказал, что я должен развестись с ней, как я был у господина доктора К. в комнате для допросов, и я сказал что я это сделаю, когда выйду на свободу, но это не получилось, потому что мы помирились, только ради детей я сделал это. Ну и вот ??? повторяется старая история, сначала мы жили хорошо. 6 сентября меня уволили, я работал пять дней на фирме А... по торговле лесом, потом я пошел на масляную фабрику Н..., там я проработал 9 дней, пока мы с 20 сентября опять не стали жить вместе, я с женой и детьми. Я купил у фирмы Ф. мебель с выплатой кредита по векселю каждого 15-того числа по 20 марок и 21 марку квартплаты, и все бы было хорошо, если бы моя жена захотела. Сначала ей все нравилось, а потом она стала грубить мне из-за того, что я купил мебель по векселю. Я уже внес 41,70 марку, и погасил четыре векселя и внес квартплату до 1 апреля. Мою жену не интересовали больше семейные дела тогда я тоже пал духом, старшего сына, который у нас был, я тоже не имел права приучать к работе, что меня тоже задевало, он уже год, как не учился в школе, но не проработал и шести недель, я приучал его, к работе, и если он этого не будет делать, то я отправлю его в трудовую колонию, и поэтому b семье все время были ссоры. Она каждый день работала официанткой, ухаживала за другими господами, и иногда не возвращалась ночью домой, и если бы я вмешался, меня бы засадили. Так у меня появились большие враги, но и большие друзья, которые были на моей стороне. Она уже собиралась сбежать в прошлом году с трамвайным кондуктором, какая это мать, ведь у нее нет любви к своим детям? это было первое, что я узнал 7 сентября после того как меня выписали из гейдельбергской клиники. Кондуктор ее еще уговаривал, чтобы она все обдумала, прежде чем опять вернуться ко мне. Ему удалось сойтись с ней, и он каждый день приходил в мою квартиру, что доказано хозяином дома. Он и обратил внимание на то, что трамвайный кондуктор каждый день приходит к моей жене, но приходило и много других господ. И не надо быть пьяницей, если все это принимаешь близко к сердцу, как женщина может крути гь мужчиной, кроме того этот мужчина с трамвая женат, и у него один или двое детей. Я выведал, что он дал моей жене двадцать марок, она должна была купить ему три рубашки что она и сделала. Рубаки стоили двенадцать марок а что же случилось с восьмью марками???

==146

В конце я работал у X..., который занимается перевозками и торговлей гравием, с 19 апреля среды до субботы первого июня 1912 чернорабочим. Я работал каждый день с перерывом в полтора дня, Один раз меня вызвали в суд по опекунским делам, второй раз на меня подали в суд из-за мебели. Я каждый день пил свое пиво во время работы в пределах нормы. Я тратил каждый день две марки, и тогда моя жена решила,, что это слишком много, три бутылки пива стоят 60 пфеннигов, буханка хлеба 26 пфеннигов. Ребрышки или колбаса, сразу уходят две марки, но еще нет ничего горячего. Если обедать, то это стоит 60 пфеннигов, или ужинать 50 пфеннигов, поэтому она ничего не готовила а шла накрывать другим, а дети, как и я, были предоставлены сами себе. Я часто говорил ей, что так не может продолжаться, что все должно быть по-другому, она должна остаться дома, заниматься домашним хозяйством, сын должен идти работать, а она должна готовить, тогда бы у нас была другая жизнь, но ничего не помогало! я буду работать официанткой, а ты делай что хочешь. Жена была виновата, и муж был виноват, ее не интересовало, что надо платить за мебель, что надо платить за квартиру, поэтому в мае во вторник у нас забрали мебель, я хотел пойти за ней, но она отказалась и сказала, что пойдет к своей матери, а я должен взять к себе только свою дочь но я этого не сделал, а взял вечером к себе спать старшего сына. Я еще два раза ходил к своей жене, и спрашивал ее, в чем собственно дело, и не хочет ли она на самом деле, чтобы я опять попал в Гейдельберг. Она ответила мне, что она снимет себе меблированную комнату и будет там жить. Потом я восемь дней ночевал в одном трактире, затем снял на С...штрассе, дом... на четвертом этаже угол у вдовы фрау К. Затем я преданнейше сообщил в управление бургомистра, что следует забрать детей у моей жены, потому моя жена ведет плохой образ жизни, а дети нуждаются в другом воспитании, так как я подаю на развод. Тогда меня пригласили в сиротский попечительский совет, и сообщили мне, что я должен подать на развод в общинный суд, и тогда уж детей у нее заберут. Я сказал, что до тех пор, пока дети будут у нее в руках, я не заплачу ей ни пфеннига что я и сделал. Моей жене было бы слишком хорошо, если бы я давал ей каждую неделю 10 марок, и она могла бы развлекаться с другими. Если жена живет с другими мужчинами как со своим мужем, то ему не о чем заботиться, то тогда пусть семью содержат те мужчины, с которыми она общается, Меня в прошлом году достаточно предупреждали, я должен оставить ее, но я все время думал о детях, что будет с ними, поэтому я и принял свою жену еще раз. Но до сих пор это было моей гибелью. Каждый из них хотел на ней жениться, или любить, они все ходили в четверг в театр Аполлон, когда моя жена не работала, или ездили друг с другом за город.

Мне она как-то пообещала утром, сегодня вечером пойдем разок куда-нибудь вместе, чего так и не произошло. А когда я пришел домой, ее уже давным давно не было, она передала мне, что скоро придет, и тогда мы пойдем в театр Аполлон. Но я ждал напрасно, Мартин Бауэр и кондуктор трамвая.

==147

она никогда не возвращалась рано, она приходила в среднем между двумя и тремя часами, или даже еще позднее. Однажды она чувствовала себя плохо и пришла домой уже в полдвенадцатого. Тут уж не надо быть пьяницей! Этого не вынесет никакой человек и со здоровым рассудком! как моя жена может погубить человека презрением ненавистью горечью. Я разведусь, отниму у нее детей, отправлю ее в исправительное заведение, я все с удовольствием оплачу, сколько бы это ни стоило «но от меня она не получит» и гроша. Она спит там где· ее сын почти 16 ти лет и обе девочки, которые уже 12 и 8 1/2 лет, и это воспитание и это надо терпеть, нет еще есть закон и справедливость и я на них опираюсь. Теперь уж. я позабочусь, чтобы меня развели, и чтобы у моей жены забрали детей, чтобы она знала, что такое материнская или родительская любовь. Женщина которая может оставить своих детей и развлекаться с другими мужчинами это не женщины. Как будут судить обо всем господа врачи, это я предоставляю им, потому что я с уверенностью утверждаю, что мне совсем не верят, я это знаю точно. Тем не менее я не падаю духом, я покоряюсь своей судьбе, которая мне предначертана, позднее меня все же еще выслушают. Вот так то было или так оно и есть! совершенно ни к чему описывать мою супружескую жизнь! потому что пока находишься в клинике, правды не найдешь. Тут больше нечего и говорить надо только ждать что с кем будет это в Ваших руках всегда ли будет пышным цветом цвести свобода учереждении у меня есть права но их тут никогда не найдешь и следовательно надо только не падать духом. Заканчивая, я хочу еще сообщить господам врачам, что я жил в квартире 3 доме .. у господина М... хозяина трактира У красного быка и господин М... сообщил мне, что моя жена днем принимает много господ-мужчин. Я жил у господина П... У-.-штрассе дом ... и мне сообщили, что моя жена принимает много господ. Я жил на Ф.-.штрассе дом .. на 2 этаже у господина Р... мясника и получил такое же известие, что мою жену посещает много мужчин и что так далее не может продолжаться и я должен съехать. Такого со мной было еще больше где я ни жил, но это значило что Клинк подвержен алкоголю, у господ врачей. Я оставлю господ при их мнении и буду отстаивать свои обязанности и права даже если я их здесь не найду. Потому что здесь я связан. Сегодня больше нельзя говорить правду иначе попадешь в тюрьму строго режима если скажешь настоящую правду? Это может случиться и со мной потому что я далеко зашел с правдой. Человек который говорит неправду сегодня может достичь немного больше.

Вторая часть

Первого июня я работал до 7 часов вечера, и мне уже тогда было нехорошо. Я выпил у X... два стакана пива, зашел побриться, пошел домой заплатил вдове К... деньги за ночлег, она еще сказала

==148

мне Чтобы я зря не беспокоился и что не надо на это обращать внимания. Что мне посоветовали также мои товарищи-постояльцы. После этого я ушел чтобы поужинать и за ужином выпил два пива, затем зашел к одному другу чтобы на следующий день пойти погулять, но его там не было и я выпил еще одно пиво в трактире и спросил насчет него, и сразу же ушел. Я уже собрался идти домой, но услышал его в другом трактире выпил стакан газированной воды, и говорили еще о том, что надо рано встать, чтобы выйти в половину пятого. После этого я пошел к трем товарищам, с которыми я снимаю ночлег чтобы идти спать. Мы вместе пошли домой, и уже тогда они заметили, что я чувствую страх, они меня все время уговаривали, чтобы я не боялся, мы ведь все вместе дома с тобой. Я закрыл все двери и окна, но часто вставал и оглядывался, в безопасности ли я.

Наконец я спокойно заснул до утра воскресенья четырех часов сорока пяти минут. Я внезапно сел в кровати, услышал как мой шурин, перед домом, ругался и угрожал мне. Тогда я встал, чтобы посмотреть в чем дело, но никого не увидел, и тут внезапно появился еще один шурин, я также слышал, как говорит его жена, и обе мои незамужние золовки, и все говорили, что я полностью прав, что поступаю так, потом они окружили также мою жену, вместе с детьми. Они хотели привести ее ко мне, но она не пошла. Оба моих шурина наряду с тещей сказали тогда, если ты не пойдешь к нему то он разведется с тобой, он уже подал заявление бургомистру, и тебе возьмут твоих больших детей. На это она сказала что этого он не может, и этого он не сделает. Она крикнула мне я откликнулся, но никого не увидел, и я сразу подумал что это все мне могло привидеться. Мои товарищи, с которыми я снимал квартиру, хотели взять меня с собой, но я больше не пошел и рассказал, что произошло, но они высмеяли меня, я также не пошел гулять со своим другом! Когда я остался один, то было еще хуже, спор разгорался, но никого не было видно. Мои товарищи, говорили они никого не видят, это я себе, наверное, все представляю, тут ведь никого нет кто на меня ругался бы. Но я все же настаивал, что мои родственники враждуют со мной и могут напасть на меня, и так я остался дома. Около двенадцати дня, пришел один из товарищей и взял меня с собой, я тогда уже был немного спокойнее, когда я вышел на улицу! И вдруг я опять услышал, что мой шурин вместе со своей женой и тещей хотят напасть на меня. Они угрожали мне убийством, или я зарежу его или я застрелю его, потому что он ушел от моей сестры, этот проклятый дурак. Но тут же я слышал, ты ему ничего не сделаешь я его знаю с детства он ни одному человеку ничего не сделает. Тогда на это мой шурин сказал мы его вытащим сегодня ночью из постели, он должен идти к своей жене и детям, он бы возможно охотно спустился, да он меня боится, я ничего ему не сделаю, но по заднице я ему тресну, чтобы он почувствовал. Затем я опять услышал, как они жестоко обращались с моей женой и детьми, они звали меня, и я как будто бы кричал и мне отвечали, но никто не пришел, и никого не увидел. Мои родственники все время говорили моей жене идти к нему иначе мы тебя убьем ты одна во всем виновата, что он ушел и вам нечего есть! Мы не можем вас

==149

кормить и содержать а твой муж живет здесь и может свой прекрасный заработок тратить на себя. &го ему нравится ведь он сказал тебе и сиротскому попечительскому совету, что он не заплатит ни за тебя ни за детей ни пфеннига. Тогда заговорил мой старший сын почти 16-ти лет, если наш отец хочет отправить нас в приют, то я его застрелю. Тогда мой шурин сильно ударил моего сына, и сказал ему, Теперь ты хочешь поднять руку на своего отца, он бы тебе помог, если бы вышел. Моя жена стала жаловаться мне что мой сын плохо поступает с ней что он вообще не хочет работать, и он так жестоко обращается с обеими девочками, что она не решается уходить сервировать. Она от всего сердца просила бы меня вернуться домой, чтобы дети опять могли видеть отца и чтобы я занялся старшим. На что я ей ответил что я сегодня не приду, и ей что она должна смело прийти ко мне и меня попросить, и тогда уж я подумаю как мне поступить. Я слышал что дети голодны, я несколько раз кричал им, чтобы они поднялись ко мне у меня есть хлеб и колбаса, они могут поесть досыта, что я также дам им денег, чтобы мама смогла приготовить горячей еды. Но никто из детей не пришел. Я нарезал хлеба и колбасы и кричал им и звал их добрыми словами, я никого не видел, я только слышал как плачет моя жена, что я должен вернуться домой.

Мы с моим товарищем пошли затем в трактир В... там я выпил три кружки пива там были и другие мои товарищи, с которыми я вместе жил. Там один хороший их друг отмечал свой день рождения, там я ждал, пока мы все вчетвером вместе не пошли домой .

Затем мы вместе пошли в сторону дома, недалеко от нашей квартиры мы или скорее я выпили пива. И тогда я опять услышал, сегодня ночью мы уж вытащим его наружу разобьем окна, и вынесем его если он спит вместе с кроватью. Ну а если мы его сегодня ночью не достанем, то завтра я заеду не карьер и там я уж с ним рассчитаюсь. В половину шестого мы все вчетвером легли спать. Они все меня уговаривали, что я должен быть разумным и выбросить эти мысли из головы ведь никого здесь нет и никто ничего от меня не хочет, и что я из-за этого беспокоюсь, но это не имеет смысла. Я наконец спокойно заснул, но наконец проснулся, посмотрел закрыты ли окна, и закрыта ли еще дверь, она была еще закрыта, но одно окно мои товарищи уже открыли. Я тогда снова забеспокоился, слышал, как они там ползают по крыше, чтобы достать меня, Я крикнул одному из товарищей, что они опять ищут меня, но он сказал, не дури ложись в постель и спи, ты завтра не сможешь работать.

Я пошел в свою постель, но спать не мог. Моя жена пришла в мыслях ко мне, но это тогда только привиделось, она говорила по-доброму, обещала, но не выполнила и тут ко мне пришел Мартин Бауэр, и наконец еще и другой любовник трамвайный кондуктор вместе со своей женой. Но все четверо были голыми, ни на ком из них не было одежды. Они хотели пытать меня, и вели себя друг

'В пивной один сказал: «Этого мы не тронем, этого мы знаем уже давно», а другой: «Этого я застрелю». При этом они повернулись к нему спиной, он не видел их лип, а только слышал, что они говорят.

К оглавлению

==150

с другом непристойно. Они спросили нравится ли мне так, если нет то они меня убьют, тогда я встал, и больше не слышал, чтобы кто-нибудь говорил, я только видел как моя жена с детьми стоит рядом с Мартином Бауэром на потолке моей комнаты ^2 .

Затем говорила только моя жена, что она больше не вернется ко мне, она помолвлена с кондуктором, потому что его уже выбросили с работы, из-за меня, и теперь она должна выйти за него замуж. Иначе ей будет плохо. А жена кондуктора хочет ко мне, но я этого все же не сделал. Я ответил на это, что она ведь не разведена, и поэтому они не могут пожениться. Но они оба ответили, что они и так уже вместе, а это и есть самое главное. Я пожелал новой счастливой супружеской паре много счастья и скорой свадьбы, но пообещал, что я не дам развода, чюбы они не смогли пожениться.

Я от этого очень устал, но спать не мог. Наконец все ожило перед моими глазами, в голове появились самые разные мысли, внезапно я или моя комната переполнились родственниками с моей стороны, вплоть до самого дальнего родственника моего отца. А именно, моего пра пра пра пра пра пра прадедушки, который мне. кажется, рассказал, что он родился 15 апреля 1475 юда, a ia же бабушка 15 марта 1473 года, и что со мной не может случиться нише« плохого, это сказали все мои родственники до моих отца и матери вместе с моей старшей сесгрой которая тоже уже умерла. Наконец между одиннадцатью и двенадцатью уже ночи я снова пробудился и все время думал о том как я обманываюсь, что мне это псе видится, но я уже не мог совладать с собой, и мои отец и магь, которых я совсем не знал. говорили мне они умерли ведь так рано что я не мог их себе представить он сказал что его ранили в 1866 и 1870—71 во время военного похода, мой дедушка рассказал мне о 1848 годе, а брат моего отца рассказал мне о тех кто был ранен или погиб в военных походах, и что они будут меня защищать, и это будет длиться до часа. Они все подошли к моей кровати и спросили что бы я хотел и почему я не даю им спокойно лежать в могилах. Я ответил, что я не звал их, они могут спать спокойно, чего они мне тоже пожелали, но они опять появились у моей постели и говорили как их всех зовут, в каком родстве они находятся ко мне до самого древнего рода с тысячачетыреста семидисятпятого года.

Затем к утру я заснул и очень крепко. В понедельник утром, я был очень утомлен, хотел пойти на работу, но не смог. Моя хозяйка вдова К... сказала, чтобы я оставался дома, чтобы я встал, попил

'При этом они, стоя, имели половое сношение. Кондуктор крикнул: «Ну что. ты тоже так хочешь?» Больной ответил громко. Он все это видел открытыми глатами. Более точные данные очень ненадежны: он, собственно, не видел, где и на чем они стояли, он слышал только, что они говорят. Когда он отворачивался, то ничего не видел, «когда я снова смотрел в сторону, то я их снова видел». Видел ли он что-нибудь, когда глаза бьши закрыты, он не знает.

==151

кофе, что она заварит мне чаи я попил его и что я должен опять лечь спать. Затем она послала за господином доктором К... на М...штрассе в Маннгейме.

Когда я затем пришел в свою комнату, я услышал, как жалуется и причитает моя жена, как ее брат ругается с ней, потому что он не смог справиться со мной, он очень разозлился, потому я был сильнее чем он. Моя жена жила у своего брата, он хотел прогнать ее, она должна идти ко мне, раз она вышла за меня замуж, она должна жить со мной. Я слышал потом, как он ее бьет, тогда я ее в мыслях защитил так, что он ничего не мог ей сделать, затем я услышал как моя теща говорит видишь Мориц сильнее тебя он справится с тобой, чтобы ты не мог обижать Марту с детьми. Наконец я немного передохнул, встал и тогда увидел на противоположенной стороне, что все мои родственники на крыше, и все кричали мне чтобы я им помог спуститься. И тогда, хотя мне это все виделось, я посмотрел как это сделать и помог им спуститься. Но они опять оказались на крыше, и увидел что это прекрасная равнина, и что все эти видения окружены чудесным светом, и вдруг я услышал стенания, моя жена провалилась сквозь дыру в крыше, моя теща тоже упала с крыши, и каждая из них сломала по руке и по ноге, моя жена, кажется, сломала еще поясницу. Ее привезли в общую больницу, где она просила у меня прощения за то что она мне сделала, иначе она не может умереть, и чтобы я оставил детей у себя. Я ей все тогда простил, и пообещал, что тут же сразу заберу детей, и что вместе с ними опять навещу ее, от чего она отказалась, тогда я услышал, что ее мать все слышала, и она сказала мне, что это все неправда, что она мне сказала, а она сидит здоровая и веселая дома, и что ее сын ушел в далекие края, но что она была бы рада, если бы я опять был с ними. Но ей этого, якобы, нельзя, у нее засел трамвайный, и они скоро поженятся. Тут присоединился мой шурин, его мать рассказала ему все что случилось, что произошло между мной и моей женой, и что мать рассказала мне правду что жена меня обманула.

Около шести часов в понедельник вечером пришел ко мне на С...штрассе господин доктор К... с М...штрассе в Маннгейме. Он сказала мне что я в первую очередь не должен ходить на работу. Было бы лучше, если бы я несколько дней отдохнул, он спросил меня, не было ли у меня когда-нибудь проблем r нервами, я сказал, в прошлом году. Тогда я рассказал ему о 23 июля по б сентября. Тогда я был десять недель в Гейдельберге. Тогда он сказал, что еще нет ничего плохого, только я не должен ходить на работу, иначе может быть хуже. Он сказал, чтобы я пришел к нему завтра утром на прием, он даст мне справку для больницы, мне не надо из-за этого в Гейдельберг. Но я сказал, что я лучше сразу поеду в Гейдельберг, потому что в прошлом году я тоже был два дня в больнице здесь, но покоя мне не было и я беспокоился все больше и больше, а когда я приехал в Гейдельберг, с этого момента, я

==152

успокоился, и не видал, и не слыхал ничего, на это господин доктор К... сказал, что если я думаю, что в Гейдельберге мне будет успокоительнее, то он б мне посоветовал, чтобы я обратился туда, тогда они восстановили бы меня, за восемь-четырнадцать дней. Он сказал, чтобы я пришел во вторник утром на прием, и тогда он выполни! мое пожелание.

Мои. глаза были настроены на другое, я все видел вдвойне, в моих глазах искрилось, и было так как будто передо мной сверкает

молния.

Весь день затем ко мне приходили видения, я слышал что соседи жалуются из-за тех картин которые они видели у меня, я не хочу работать, я предпочитаю зарабатывать деньги таким легким способом. Я ответил что живу здесь с женой с 15 августа 1904 года, и каждый день работал. Мне было стыдно, и я занавесил окна скатертью чтобы люди больше ничего не могли видеть. После этого я успокоился, и лег в постель, но не мог спать, потом встал, сел в беседку, и моя хозяйка велела принести мне молока, которая я выпил. После девяти я лег спать, и увидел, что в окне стоят знакомый белый мужчина с киркой и палатой и затем услышал что мои родственники говорят ага теперь он им попался теперь он пропал но я этого не испугался, потому что это лицо было мне знакомо, и я пошел туда и спросил его что ему нужно, он ответил если я не отдам ему мою жену, в распоряжение, чтобы он мог жениться на ней я должен умереть. После этого я стоял у окна и видел что это видение двигается вверх и вниз, я взял занавеску, в руку и увидел что этот человек в окне исчез. Когда я отошел от окна, он появился опять. Тогда я убрал занавеску и закрыл окно скатертью.

Внезапно затем появились примерно двенадцать приличных господ, они не говорили обо мне потому что я их не понимал. В конце концов я их выгнал, вслед за ними пришли одетые во все черное господа. Среди них был один маленький мальчик, которого я не знал, который выдал меня что я их выгнал. Они уже убили двоих, наконец нашли меня но не смогли убить.

Наконец пришли господа врачи из Гейдельберга наряду с профессором господа Кронфельд Ранке Вильманнс Шультхайс, и два санитара и тогда господин профессор показал мне мою фотографию которую я сразу узнал. Вдруг они прикрепили мне к голове две пластины одну побольше и другую поменьше, от которых я попытался освободиться, но у меня не получилось. И еще у них были щетки побольше и поменьше чтобы сделать меня полностью черным. Я натянул одеяло на голову но оно в конце концов прохудилось, и я увидел, что я теперь был совсем черный, и тогда господа легли спать, рядом со мной вокруг стола как будто они гамаки. Когда я увидел, что они спят, я встал и пошел в другую комнату к моим товарищам, они один из них опять уложил меня в мою постель, но к счастью господа уже исчезли.

И я стал думать, как им удалось выйти, ведь все окна были закрыты. И опять на меня навалились мои мысли и я твердо решил выбросить эти мысли из головы, и теперь спокойно поспать. Но когда я заснул я опять что-то услышал, огляделся, увидел мою жену,

==153

кондуктора трамвая вместе с его женой и Мартином Бауэром. Жена кондуктора стояла рядом со мной у кровати и умоляла меня, но я поставил ее на место и сказа.! что она должна остаться со своим мужем. Они все тоже были черными но смогли сразу отчиститься, и сказала что они могли бы меня спасти, если я отдал бы им мою жену. Затем они разрезали меня на куски по длине я это чувствовал но смирился со своей судьбой .

Кондуктор снял пластинки Которые врачи прикрепили к моей голове и прикрепил их к голове Мартина Бауэра, он должен был теперь носить мое имя, но они не очень хорошо поняли как меня зовут и он выдал себя за Валентина Клинта а не Клинка и они считали что я мертв.

После двенадцати часов в понедельник около полуночи, я услышал что что-то шумит и встал посмотреть что там происходит. И увидел, выглядит как воздушный корабль, только спереди как лошадь, и рулевого, который управлял кораблем, он остановился на улице перед моей квартирой, бросил якорь и закрепился, но все еще был в воздухе, оттуда выпрыгнуло огромное количество мужчин, которые были замаскированы, и искали меня, которые хотели взять меня с собой. Они сначала искали ни противоположной стороне тогда одна женщина сказала здесь никого нет. кого вы ищете они ничего не ответили, тогда женщина сказала идите туда прямо напротив там вы его и найдете, тот ko ^1 ·^ вы ищете как раз там и стоит, и смеется над вами. Я и на самом деле в своем этом видении стоял n окна, и смотрел за происходящим и очень радовался, потому что это было очень красиво. Наконец они пришли ко мне. нашли меня, но они не могли войти, потом) ччо окна были закрыты, а также двери. Я очень радовался когда видел как они усердно трудились но ничего не могли со мной поделать. Один из них сунул записку в мое окно, но я был хитрее, потому что mhs: не было любопытно что там написано. И вдруг я услышал, чю мужчины прокляли меня, обрекли меня на самое страшное проклятие. Затем я услышал, как жена и дети, а также другие родственники жалуются, что они тоже прокляты этими людьми и не поверили, что я мог с ними так поступить. Если бы они это знали, то поступили бы по-другому. Но я сказал, что случилось, то случилось, и я знаю только обязанность право и справедливость это три моих свойства. И никакой лжи как вы мне это показываете весь год.

Наконец все исчезло от меня, я видел что это все не могло быть на самом деле, что я видел, и открыл одно из трех окон и впустил немного свежего воздуха. Затем я опять пошел спать, и когда я засыпал, увидел красивый сон. Но вдруг три или четыре мужчина схватили меня и увели. Я хотел закричать, но мне запретили, и если я пророню хоть звук, я расстанусь с жизнью. Меня привели в ужасный большой черный зал, там сортировали людей, я уже конечно

'Когда его резали, он «чувствовал такие вздрагивания». Он не чувствовал боли, не видел крови. Но он слышал, как сказали: «Я разрежу его на куски». Бауэра же он видел действительно, тот стоял коленями на больном, когда он лежал в постели.

==154

не был спокоен, и начал говорить. Тогда они опустили меня глубоко в шахту, там людей освобождали от тела, а дух ловили и оставляли себя. Наконец я был спасен, меня пропустили когда у меня должны были отнять тело, у мужчины который это делал была маленькая лопатка и он колол ею людей в грудь и живот, прокручивал там, доставал все из грудной клетки и выбрасывал, а другой ловил дух. Проходит недолго, и дух начинает говорить. Вдруг пришел приказ Мориса Клинка нельзя лишать тела, это особенный мужчина его еще нужно сначала обучить. И тогда ответил Что уже позно, я услышал это и крикнул еще не позно, я еще живой. Тогда пришли господа врачи вместе с профессором из клиники в Гейдельберге, и посмотрели, правильно ли я тот мужчина, потому что там многие хотели освободиться. Я был настоящим Клинком, этого не отрицала моя фотография. Меня опять вытащили наверх потому что это значило, что меня надо пощадить и я должен сначала выдержать экзамен. Меня тогда отправили к высокопоставленным лицам, и всех моих родственников пощадили и не лишили тела, а их тут же отвезли на их квартиру. Но им было очень интересно, что же получится из меня и что со мной будет. Они были рады что спаслись, а я покорился своей судьбе, и сказал обо мне можете не беспокоиться. Мне тогда показали договора, прочли вслух, но я просил, что я не могу их подписать потому я еще очень неопытный. Господа назначили тогда экзамен, на вторник утро полдевятого часов. И тут меня из моего сна разбудили, и я лежал тогда к счастью в своей квартире в кровати. Я собственно думал о том, как же случилось такое дело. И сказал себе спасибо Господи, что этого не было в действительности, что мне это все привиделось и что этого не бывает.

Я чувствовал слабость и очень хотел попасть в больницу но еще больше в психиатрическую клинику в Гейдельберге, потому что я помнил как мне там было в прошлом году. Я еще слышал ночью в понедельник, как разные люди угрожали мне, потому что они были с моей женой в интимной связи, что и я утверждаю, потому я тоже хотел подать на развод. Они все подошли к дому, но в мою комнату никто не вошел.

Наконец настал вторник утро. Я стал думать как мне лучше быть, пойти ли на работу или к господину доктору К... на прием. Так как я был очень вялый, фрау К... дала мне чаю который выпил, и хотел пойти погулять. Но я чувствовал, что я очень слабый и лег опять в постель. Внезапно мне объявили что будет экзамен, и я лег на спину, и тогда я увидел всех знакомых врачей вместе с дирекцией психиатрической клиники. Мне показывали фотографии, которые я все знал, сквозь стекла. Но я смог ответить на все вопросы, которые мне задавали. Все другие медлили, и у них были фальшивые имена они называли себя Клинт а я был настоящий Клинк потому что я был на первой фотографии настоящий и во второй фотографии я был разрезан, и я сразу сказал, что они только хотят обмануть господ, это ведь не они. Я был настоящий, и получил высшую награду, то есть лису. И получил титул Брильянтового

==155

Короля Солнца. И получил титул Главной директоры. Это было записано, я должен был явиться пятого июня в психиатрическую клинику к совещанию. Мне должны были дать двадцать марок, на билет на дорогу. Но записали и имя Клинт, когда вокруг проводили и фальшивых и они видели этот титул с платьями, и они радовались, но когда они попали на другую сторону, и увидели свои неправильные имена, и задрожали они в страхе своем, и посмотрели они на меня но было позно, они пропали, все они были прокляты как предатели, и клеветники, они были лишены тела, и попали в ад, испытание теперь закончилось, и они оставили меня лежать, так как я был в своей постели и я был очень рад, что я вышол из своих мыслей, но это продлилось недолго, и меня опять позвали, потому что кто-то пришел за мной, но я сразу хотел одеться, чтобы поехать в Гейдельберг. Теперь я к своему удивлению увидел, что черные мужчины хотят застрелить меня. Но дневной свет причинял им боль и они опять удалились. Тогда они пришли днем но меня в комнате не было. Вся эта история произошла, наверное от того, что я сказал Senn Sadorie ^1 это меня наверное и причинило вступить в связь с миром злых духов. Затем мне сообщили, что надо было Senn выпустить, а сказать Sadorie Marckius .

Затем приехал командующий ночи, в корзине днем во вторник в двенадцать часов и хотел меня забрать. Он сказал, .что я должен забраться на крышу и поехать с ним, я сказал что я не могу на крышу, .потому что я еще из плоти и крови.

Здесь самоописание прерывается. О дальнейшем развитии событий мы узнали из устного повествования, причем ото дня ко дню у него все более проявлялось нежелание давать информацию. Мы сначала приведем дальнейшее содержание переживаний, чтобы затем судить об общем психическом состоянии по тому, что можно будет установить.

Отраженная в конце самоописания болезни ситуация была прервана, когда в два часа ночи санитар, которого больной сразу узнал, доставил его на машине скорой помощи в маннгеймскую больницу. В больнице он тотчас же потребовал, чтобы его отправили в Гейдельберг. В приемном покое записали его данные и затем поместили в палату.

В палате он услышал, что всех людей следовало бы положить в больницу, раз он находится здесь. Он все время слышал, как открываются и закрываются ворота, грохот машин. Он услышал голос врача: этого мы доставим в Гейдельберг, он этого требовал.

Появился опять командующий ночи, с черной бородой, темными глазами, в темной одежде, высоких сапогах, у него был в руках фотоаппарат, который он впустил через окно. Больной стоял на свету и должен был смотреть в фотоаппарат. Больной в качестве «брильянтового Короля Солнца» был для дня тем же самым, чем

'Это слово является для него абсолютной загадкой. Он услышал его во время психоза. Встречалось ли это слово ранее при чтении книг, он не знает.

==156

тот другой был для ночи. Он потребовал от больного, чтобы тот занял свое место, командующий ночи говорил, что командует днем, потому что Клинк болен. Они поменялись местами. И тогда командующий сказал, что это нарушение тарифа, для больного это было загадочное обстоятельство. Командующий ночи командовал днем без разрешения командующего Горного отделения (самого главного лица из всех, которые появлялись). Больной сказал, что он ни о чем не

договаривался.

Между 8 и 9 часами вечера он услышал свою жену. Она сказала ему, что он получил 30 лет тюрьмы. Жена предстала ему в виде фотографии в окне. Он считал, что она находится в соседней палате. Он сказал, что еще не было слушания дела, что он ни на что не согласится. С женой он вел переговоры. Она просила прощения, он сказал: только когда закончится срок наказания. Из-за грохота его жене и ему должны были отрубить голову. Он слышал, как схватили его жену. И тогда опять появился командующий ночи и сказал, что с ним ничего не случится. Он слышал, как убирают плаху. Командующий ночи сфотографировал его жену. Вдруг он увидел ее висящей, как восковая кукла, перед печной топкой. Но услышал, как она убежала, и увидел, что сам висит перед топкой и что его фотографируют. Командующий ночи фотографировал Клинка, чтобы получить для себя его лицо, на время, что он командует также днем, пока Клинк не поправится.

На лампе под потолком он увидел затем корзину, а в ней голову с усами, которая с ним разговаривала и сказала ему, что дух ночи совершил нарушение тарифа, и его убьют, и больного тоже расстреляют из-за нарушения тарифа. И тогда появились два ремня, всю палату вместе с кроватью мотором подняли в высоту. Он видел два совершенно новым ремня. Он чувствовал, как все поднимается. В окно он видел, что находится на высоте крыш. Врач закричал: мы позовем военных и застрелим его. Появился сам дух ночи в белом одеянии и успокоил его: не волнуйся, они нам ничего не сделают. Сначала пришли 50 полицейских, чтобы арестовать его. Он только слышал, но не видел их. Он слышал, как распорядились; пятьдесят. Затем вызвали военных, .которые хотели стрелять в него снизу, в то время, как он вместе с палатой плавал по воздуху. Он слышал, как маршируют войска, но он не слышал, как они стреляли. Дух ночи, который при помощи прожектора наблюдал за врагом, сказал, что сначала он, а затем больной получат по 12 выстрелов. Больной ничего не слышал, он увидел, как над лампой под потолком мимо пролетел светлый шар. Было так, как будто бы наступил день. Это означало: теперь он мертв. Явился (как будто поднимаясь по деревянной лестнице) офицер, чтобы посмотреть нет ли тут какого обмана. Слышно было, что он стоит перед дверью. Он увидел, что дух еще жив. Начали стрелять снова. Затем было сказано, что в 5 часов утра будут стрелять опять.

==157

Теперь приблизилось «южнонемецкое горное отделение»: «Главнокомандующий со всей своей свитой и своими служащими». Кто это был, он не знает. Горное отделение обратило солдат в бегство.

Мужчина в корзине — своего рода наблюдатель — хотел затем подвергнуть больного пыткам. Это получилось так: он хотел, чтобы больной занял его место. Но тот отказался: «там мне будет очень одиноко, я этого не сделаю». Тот «доложил» на него, и больной получил «за неподчинение 30 лет». Почему он должен был подчиняться, он не знает. Наконец он хотел заснуть, но тот в корзине требовал, чтобы он бодрствовал, иначе он опять на него донесет потому что тогда он, якобы, будет виновен в смерти. Затем он потребовал, чтобы больной вел себя спокойно, так чтобы его не услышали. В конце концов мужчина в корзине сказал, что он подарил бы много всего больному, если тот завещает ему своей мозг. Собственно, он хотел получить его мозг, потому что больной был умнее чем он. Во время экзамена он был лучше всех других и получил «лису», премию, знак ума. Больной уже не владел собой. Он заснул и все это время был в состоянии между сном и бодрствованием. Мужчина в корзине не давал ему спать, будил его, так что он тут же просыпался и опять видел этого мужчину. Но затем он все же заснул. Когда он снова проснулся, у него было такое ощущение, что у него в голове дыра и что он может просунуть туда руку. Он подумал: меня все-такие обманули, он меня взял хитростью. Он услышал: теперь у этого полностью забрали разум. Человек в корзине вынул у него мозг. Но когда он увидел, что у больного есть «лиса», он сказал «о, нарушение тарифа», а значит, его должны были наказать за это смертной казнью. Впрочем, мужчина объявил: я ему вставлю новый мозг, вынул у мальчика лет б—7 каким-то инструментом мозг из головы и вставил его больному, в то время, как его настоящий мозг лежал перед ним на столике. Больной схватил себя левой рукой за голову, и бросил детский мозг мужчине: «если моего ума уже нет, то и этот мне не нужен». При этом у него было чувство, что он теряет сознание, что он больше не может думать. Тогда мужчина бросил ему сверху его настоящий мозг и сказал, что он сам виноват в смерти, потому что он совершил нарушение тарифа. Больной хотел положить свой мозг в карман, но на нем не было одежды, и он положил его рядом на скамью. В голове была пустота. И он снова заснул, но тут же опять в страхе вскочил и увидел, что мозг такой сухой, что его можно раскрошить. Он взял его и бросил в угол. Еще какое-то время у него было ощущение пустоты, что-то еще происходило, но он не думал об этом, и тогда сказали, что он все же еще умный. Тогда он сел, подумал о том, что произошло, потрогал свою голову и понял, что ничего этого не было. Его мыслью было: ну, ты и напридумывал всякой ерунды. Он услышал, как часы пробили 3/4. «И тогда я обрадовался, что ничего этого не было». Он чувствовал облегчение, но очень потел.

В среду утром его приговорили к заключению на 30 лет, по ошибке, потому что он, якобы, совершил «нарушение тарифа». Затем он услышал приказ: этого мужчину освободить, он получит вознаграждение. Его приказано тотчас отпустить. Затем он опять видит полицейских, которые арестовывают его и хотят отвести в тюрьму.

==158

В это утро ситуация меняется и сохраняется в таком виде до конца (до перевода в Гейдельберг в субботу). Больной находится на корабле. Корабль плывет по каналу. Он в каюте, из окна которой виден берег. На этом корабле и разыгрываются с нарастающим хаосом и частыми повторами бесчисленные сцены, которые больной перечисляет как: казнь, сжигание, повешение, удушение, смерть от голода, съедение дикими животными, ссылка на остров на 90 лет тюремного заключения. Это означает, что все это не произошло, но должно было произойти. Что касается подробностей, то надо, по-видимому, перечислить следующее. Полицейские сказали: «Этого мы вытащим и бросим в воду или пустим его бежать по полю и застрелим, а потом разделим деньги». Или «мы отдадим концы и отплывем и откроем впереди, тогда он утонет» (корабль). Тогда они посовещались и решили уморить больного голодом, а вознаграждение, предназначенное больному, получить и разделить. Внезапно открылось окно, в него вошли тигры и львы и двинулись в сторону больного. Когда он попытался схватить их, они исчезли. Он слышал, как работает двигатель корабля, как они стояли перед шлюзом, пока он не открылся. Задвижку открыли, чтобы корабль пошел ко дну. Но он не тонул, потому что канал был недостаточно глубок. Он видел, как в каюту проникла вода, но немного. Пол из трех настилов вскрыли, и он увидел в щель воду. Деревья — по его мнению настоящие, он их видел все время — однажды стали видны хуже. Он почувствовал, что корабль плывет боком и что его перетягивают к вражескому берегу. Деревья удалялись. Один берег был, собственно, «родной», а другой «вражеский». Там были большие дыры в земле, в которые бросали людей, которых не надо было обезглавливать, чтобы они исчезли. В одну из них должны были опустить больного на глубину 25 м, а там его собирались сбросить в яму глубиной в 82 м. Иногда он слышал голос капитана: «Этот больше не получит еды; этого бросим в воду; этого обезглавим; этого сбросим в дыру и т. д.». Его жену трижды бросали в воду. Он слышал, как она звала на помощь и кричала. Но каждый раз она выбиралась на берег. Тогда его жену бросили в яму с крысами. Опять она взывала о помощи. Отвечал, что он не может выйти, эти люди ему не открывают. Но он просил: «Если вы и меня хотите бросить в яму, бросьте меня туда, где сидит она». В другой раз он услышал, как жена говорит ему, что пришла депеша, что его, якобы, не надо убивать, что ему подарили его 30 лет. Его должны отвезти в Гейдельберг.

В яме его жена окончательно умерла и была съедена крысами. Были убиты также и его дети. Но на следующий день больной увидел лицо своей жены на стене, она появилась, в виде духа. Она рассказала, что старший сын бросил обеих девочек в воду, а в конце его самого туда бросили. Затем она объяснила ему, как ему надо умереть, чтобы попасть к ней. Надо, чтобы его утопили. Она его все еще любит. Она лежала рядом с ним на определенном расстоянии. Но они друг друга даже не коснулись. Его жена раз пожаловалась, что хочет есть. Он положил кусочек булочки на постель. Так его жена постоянно сопровождала его в виде духа до последнего момента, пока он не попал в гейдельбергскую клинику. Туда он ее не взял.

==159

Она жаловалась, что он ее теперь бросил, сказала: «разве ты больше не знаешь меня и детей?» и «Прощай, Мориц, мы больше не увидимся» и ушла. В этот момент он почувствовал глубокую боль. Но уже в бассейне он «все забыл». Только идея, что его жена умерла на самом деле, сопровождала его еще несколько дней.

С момента поступления в клинику он больше не слышал никаких голосов и ничего больше не видел и не переживал. Он был чрезвычайно вял и изнурен (потеря веса во время психоза с 156 до 138 фунтов) и спал крепко. Объективно он тоже производил впечатление изнуренного больного делириумом. Когда он в воскресенье проснулся, он опять считал, что его жена умерла. Только по прошествии нескольких дней ему стало ясно, что все это ему привиделось. Прежде, чем перейти к описанию длительного состояния и дальнейшего течения психоза, изложим лишь то относительно немногое, что нам удалось узнать от необразованного и не очень хорошо наблюдаемого больного относительно общих психологических соотношений при психозе.

В начале психоза, до момента поступления в маннгеймскую больницу, сцены сменяли друг друга относительно медленно, между ними были довольно длительные перерывы. Одна и та же сцена не повторялась. Ото дня ко дню переживаемые больным сцены стали носить все более массовый характер, а в конце концов «лихорадочный». Начало «было легким» по сравнению с событиями в больнице. И все же, по мнению больного, он все время был в полном сознании и бодрствовал, может обо всем вспомнить (за исключением отдельных деталей, например, имени главнокомандующего Горного отделения и т. д.).

В начале психоза он иногда и довольно длительные промежутки времени был снова совершенно независим, как это следует из его описания. Даже тогда, когда переживания стали богаче и непрерывнее, ему снова и снова удавалось сориентироваться и прогнать видения. Он ложился на бок, и голые люди исчезали. Или он вставал с постели, и все исчезало. Неоднократно он говорил тогда себе: это мне все привиделось, что за ерунда. «Временами я не знал, где я был, был подавлен мыслями, но затем сосредоточивался и опять все знал». Наконец, попав в больницу, он ориентировался по санитару, выглядывал в дверь и делал вывод: это не корабль, а больница. Он удивлялся: это корабль, а находится в середине города. Но это были лишь краткие мгновения, и он абсолютно не знает, ориентировался ли он в последние дни. «Это захватило меня крепко». «Я не знал больше, был ли это день или ночь, в субботу думал, что это уже воскресенье». При этом он заявлял, что полностью бодрствовал, и смог бы сориентироваться, если бы произошло что-нибудь действительно. «Я все, что происходило, понимал». По его словам, он все время знал, что мы пишем 1912 г. Когда его перевели из больницы в Гейдельберг, он сразу понял, что произошло.

К оглавлению

==160

Что касается состояния сознания, то больной не способен внятно его описать. То он подчеркивает, что полностью бодрствовал, то в другой раз говорит, что когда он временами ориентировался, то это он приходил в себя. Но он подчеркивает, что это было не так, как когда пробуждаешься ото сна. Сравнение со сном представляется ему неточным: все, что он переживал, было слишком настоящим, и, кроме того, он не спал.

Во все время психоза он спал очень мало и коротко. «Иначе бы я так не похудел». Но иногда и, как он думает, ненадолго сон одолевал его (ср. описание, где у него во сне забрали мозг). Он был чрезвычайно вял, в конце испытывал боли в конечностях, временами он засыпал уже по дороге из Маннгейма в Гейдельберг.

Описание его переживаний представляется нам слишком прямолинейным. Он не очень хорошо осознает противоречия, которые во время психоза заставляют одно и то же переживание — но постоянно возвращающееся в воспоминаниях — представать в совершенно разном освещении. Наиболее сильно это проявляется в сцене с мозгом.

Личностное сознание больного, по его данным, все время сохранялось. И хотя он становился брилльянтовым Королем Солнца и др., он все время ощущал себя Клинком.

У него никогда не было ощущения силы, ощущения власти, он не предпринимал никаких активных действий, а только реагировал на вопросы и приказы. Он чувствовал себя совершенно бессильным, пассивным и зависимым. Я был «как будто в плену». В начале психоза он испытывал сильный страх, но вскоре — после «экзамена» и после того, как его «разрезали», страх исчез. Он все, что происходило, воспринимал более равнодушно, даже'если это было самое ужасное. «Я ничего не мог тогда поделать: надо было просто это все выдержать, больше ничего, что там сделаешь, когда во все это влип. Мне было все равно, что будет». «Теперь надо посмотреть, что будет дальше.» Ни разу, по его мнению, у него не было чувства радости, когда ему присваивали высокие титулы и т. п. Если он на какое-то время выходил из состояния переживания, он чувствовал облегчение. Он говорит, что когда при переезде в Гейдельберг он выглядывал из дрожек, «был рад, что вышел из делириума. Каждый должен это разок пережить. Я был рад, что наступил покой».

В последние дни психоза он не задумывался о своем состоянии. «У меня внутри была такая путаница, что думать было невозможно.» Но иногда, по его словам, он просто «очень лениво лежал» и говорил себе; «какое мне до этого всего дело». Он думал про себя: я не буду отвечать, пока не захочу, если я устану, лягу на бок. Когда он шевелился, сразу раздавался крик: «Тихо». За исключением этих небольших моментов, он никогда не сопротивлялся, а все сносил.

В отношении того, в каком виде ему было дано содержание переживаемого им, больной не в состоянии дать очень вразумительной информации. У меня сложилось впечатление, что в его писаниях по сравнению с тем, как это было на самом деде, на передний план

6 К. Ясперс. Т. 2

==161

слишком выдвигается конкретно-чувственный элемент. Ведь у него было изобилие ложных восприятий. Оптических: образы, видения, фотографии, звери, воздушный корабль, корзина и т. д. В течение всего психоза он слышал голоса, род которых нельзя было установить, но которые, судя по всему, были телесной природы. Наряду с ними, без сомнения, большую роль играли единицы осознанности, но больной сведений об этом не дал.

По окончании острого психоза при поступлении в клинику — то есть в то время, как мы его наблюдали, постоянно — Клинк был все время рассудителен, дисциплинирован и сориентирован. Но в те недели, что он оставался в клинике, с ним произошли психические перемены. Сначала он безостановочно рассказывал о событиях, которые он пережил, писал собственное описание болезни до тех пор, пока он — спустя приблизительно 2 недели — не объявил, что больше ничего писать не будет, и жалеет, что уже что-то написал. В самоописании также говорилось, что он хочет развестись со своей женой, теперь же дело обстоит обратным образом. У него только одно желание — поговорить со своей женой. «Сначала моя жена, а затем уж я доделаю свое описание до конца». Его жена пришла и сказала, что она хочет остаться одна и не хочет больше жить с ним вместе. На следующий день он объявил, что теперь больше не хочет работать над описанием. «Я все это отложил в сторону, теперь мне легко, у меня груз с плеч». Он, несомненно, более весел, чем до посещения жены, несмотря на неблагоприятный исход. Он объяснил: он сделал все, что мог, он хотел пойти в лечебницу для алкоголиков, чтобы показать жене хороший пример и т. д. Ну а теперь он согласен на все. Но затем он снова сказал: «У моей жены нет повода подавать на развод. Я не дам согласия на развод». Он не стремится к тому, чтобы его выписали: «Это все в ведении господ врачей, тут я не могу командовать».

В устной беседе больной также доставляет теперь трудности. Он часто отказывается отвечать прямо, особенно, что касается последней части психоза, когда его жена являлась в виде духа. Он говорит: «Когда я такое рассказываю, я сразу прихожу в волнение так, что потею». «И вообще, когда мне надо что-то рассказывать, у меня не получается так, как это было, не хватает выражений». «Я могу вспомнить все, но не хочу в это углубляться». «Зачем это мне все время волноваться и рассказывать все снова и снова. Вот когда у меня все будет ясно (он имеет в виду отношения с женой), я все на воле напишу и принесу в клинику». «Я уже достаточно рассказал, не найдешь и троих, которые такое расскажут». Во время рассказа можно объективно наблюдать, что он действительно возбуждается. Он становится то красным, то бледным, потеет, смущается (при вопросах о возвышении его личности, о чувстве радости, счастья и

ДР.).

В дальнейшем же очень бросается в глаза, как он с нескрываемым оптимизмом смотрит на будущее своего брака. Впрочем, он как-то раз говорит, если жена опять будет неверна ему: «тогда будут приняты решительные меры, тогда будет развод», но это звучит не очень серьезно. Его жена, давно занимающаяся проституцией, отказывается опять сойтись с ним, посещает его только один раз и больше не приходит. Он, впрочем, получает письмо от своей золовки, которая

==162

пишет, что жена, якобы, хочет вернуться к нему, если он выполнит свое обещание; отдавать зарплату, не пить. То, что его жена не приходит, он мотивирует так: она стесняется, потому что в последний раз дала врачам такие неблагоприятные сведения о нем. Он думает, что с его браком все будет в порядке, собственно, у него в этом нет сомнения: «В прошлом году мне понадобилось только два дня. В воскресенье все будет в порядке», при таком мнении его выписали в среду, 31 июля.

Врачам он в целом несколько не доверял, не имея при этом определенных навязчивых идей. Он полагал, что его, наверное, хотят свести с ума и т. п. или, опять же, все считают, что он сумасшедший или слабоумный. Якобы, помогают его жене и не признают его правоту. «Сегодня у мужчины нет прав, все права у женщин.»

Поведение больного в движениях и жестах естественно. Выражение лица не имеет ничего особенного. Иногда бросается в глаза некоторая эйфория, недостаточно мотивированная. Весь же облик этого сильного рослого мужчины имеет какую-то вялость.

Для его дальнейшей характеризации приводим далее еще некоторые отрывки из его писем: 28 июня он написал первое письмо: «Дорогая золовка... Я все же еще раз прошу, что я всю семью Катц (семья жены) и всех родственников самым искренним образом о прощении. Так как я все же сознаю что я несу основную вину... Перед моими глазами прошедшая жизнь, и настоящая. А будущее должно теперь стать счастливой жизнью для нашей семьи. Мне надо бы сказать что-то важное моей дорогой жене и детям, потому что нет мне более покоя дольше скрываться от вас... Я надеюсь, что моя дорогая жена и старшие дети мне все простят, что я и буду делать, чтобы жить дальше мирной жизнью... С уважением М. К.». Он приписывает «Я жду скорого ответа..., заканчивая, Прислушайся, дорогая золовка моя, Я, ваш пятый пасыночек, Нашел в питие свое смертное ложе Я закричал: «Ах, Марта, спасите меня». Но не было той, что услышала б меня, Так я засыпал в страхе и мучениях Все больше и больше после пития, Поэтому дорогая золовка, помни о том, Что ни делает Господь, все к лучшему.

Большой привет передает всем родственникам Ваш зять с уважением Мориц".

1 июля он пишет своей жене: «Дорогие жена и дети!

Я нижайше сообщаю тебе, что я хотел бы поговорить с тобой... (хочет вступить в "голубой крест", отправиться в лечебницу для алкоголиков, обещания и т. д.)... Я тебя твердо жду во вторник

6·

==163

днем. Ты должна прийти, чтобы я потом был спокоен и уверен, что ты все получишь, если я отправлюсь на лечение. Привет... М. К. Дорогая жена, когда ты придешь, принеси мне чего-нибудь покурить. До скорого примирения».

Подвергая больного анализу, мы можем, во-первых, охарактеризовать в существенных чертах способ проявления острого психоза в субъективном аспекте, феноменологию психоза. Во-вторых, на основе данных анамнеза мы можем определить свою позицию по отношению к вопросу о причине и, таким образом, о виде психоза, в-третьих, мы можем выявить понятные связи между жизнью больного и тем, что он переживает во время психоза. У нас не бьсто возможности исследовать объективные проявления психоза, изменения психических функций в смысле их осуществления, как это позволяет в других случаях сделать экспериментальная психопатология, поэтому в данном случае так же, как и в последующем, мы вынуждены отказаться от критериев функциональной психологии.

1. Что касается феноменологии, то мы ограничимся вторьм случаем психоза, только благодаря которому мы смогли лично обследовать больного, и ссылками на описание в конце истории болезни (с. 361 оригинала). Общее состояние сознания больного как таковое не стало для нас окончательно ясным. Его описание звучит иногда так, как будто он временами погружался в состояние, подобное сну, когда грезят наяву, а затем приходил в себя. Отвечая на вопросы, он постоянно подчеркивает, что находился в полном сознании и бодрствовал при всех переживаниях. Временами он засыпал, но он хорошо различает сон в состоянии психоза и бодрствование в состоянии психоза. У него превосходные детальные воспоминания обо всех временах в состоянии психоза, которые оставались идентичными в многократных беседах с обследуемым и в его собственном описании болезни. Таким образом, речь ни в коем случае не может идти о том роде воспоминаний, которые обычно сохраняются о подобных сну состояниях. Его состояние было, кроме того, таково, что реальные факты, воздействующие на него извне, им как таковые правильно осознавались. В этом отношении он во время психоза ориентировался. Он знал, в чем дело, когда хозяйка приносила ему чай, когда доктор приходил к нему домой, когда его привезли в больницу, когда его перевезли из Маннгейма в Гейдельберг.

==164

В начале своей болезни он часто, а затем уже редко осознавал, что у него «видения». В то время, как вначале он жил или в своих переживаниях или в действительности, то затем действительность все больше и больше втягивалась в мир его переживаний, так, например, одиночная палата воспринималась им преимущественно как каюта корабля, но в краткие моменты — и как больничная палата (двойная ориентация).

Переживаемое представляло собой вначале отдельные сцены, которые перемежались произвольными перерывами. Позднее переживание стало почти беспрерывным, «лихорадочным». Вначале одна и та же переживаемая ситуация не повторялась дважды в одном и том же виде. В конце появились повторы, и наконец, все вмешалось в хаосе.

Вначале больной испытывал сильное чувство страха, большую боязнь перед преследованиями, но это чувство в состоянии психоза вскоре полностью пропало. Он стал необычно равнодушен, безразлично взирал на происходящее, не испытывал страха, относился ко всему фаталистически. У него нельзя отметить и следа активности. Он совершенно пассивно отдался происходящему, чувствовал себя абсолютно бессильным, безвольным. Когда состояние переживания прекратилось, у него было лишь чувство избавления, что теперь он обрел покой.

Охарактеризуем этот тип краткосрочного психоза обобщающе: При совершенно бодром сознании и сохранившейся способности ориентироваться из начальных отдельных сцен, из страха, из мании преследования складывается развивающееся и чрезвычайно богатое переживание, в котором страх исчезает и уступает место чувству крайнего равнодушия при пассивном, безвольном бездействии. И наконец, сохраняются надежные детальные воспоминания обо всех подробностях.

2. Если мы зададим вопрос о причинах этого психоза, то одновременно это будет и вопрос о диагнозе. В начале нашего обследования мы, опираясь на данные анамнеза, по чувственной образности переживаний, по сильной изнуренности в результате психоза, -по завершающему сну и дальнейшему благоразумному поведению предположили, что имеем дело с алкогольным психозом. Но мы вынуждены были отказаться от такого взгляда по следующим причинам: по психологическому типу психоз был явно не алкогольный, фантастический мир переживаний, их

==165

связи, способность ориентироваться свидетельствовали о том, что это не Delirium. Только начало, со страхом и преследованием при сохранении ориентации, позволяло думать об алкогольном галлюцинировании, дальнейшее же течение, характеризующееся равнодушием и пассивностью и отсутствием страха, решительно говорило о противном. Кроме того, данные анамнеза хота и свидетельствовали об употреблении алкоголя, но не говорили об алкоголизме: все понесенные им наказания не были наказаниями за преступления (насилия) на почве алкогольного опьянения, он постоянно работал, и работоспособность его не уменьшалась, его поведение дома не было поведением алкоголика: несмотря на обоснованную ревность, которая его очень беспокоила, абсолютно отсутствует тип алкогольной маниакальной ревности. Признаки тяги к алкоголю тоже не были установлены, скорее более очевидной является зависимость более интенсивного употребления алкоголя от его раздражения по поводу поведения жены. В конечном счете, против алкоголизма говорит и постоянный хабитус больного: у него отсутствует юмор, характерный для пьянил, невозмутимое легкомыслие. Он безоговорочно признает, что употреблял алкоголь, не отказывается отправиться в лечебницу для алкоголиков, если это будет желательно. Также нет и признаков физических отклонений, вызванных алкоголизмом.

Если посмотреть на историю больного как на целое, то не может быть сомнения в том, что оба психоза имеют реактивную природу. Для него чрезвычайно важное значение имеет совместная жизнь с женой и детьми. Он очень убедительно описывает то, насколько его задевало пренебрежительное отношение к нему его жены. Дважды она от него уходила. Он бьш вынужден жить один, чрезвычайно страдал, в свободное время постоянно думал о своей жизни, и оба раза, в первый приблизительно через 7 недель, во второй — через 3—3 1/2 недели, впал в состояние психоза, содержание которого оба раза строилось преимущественно на его отношении к жене. Отдельные понятные связи мы вскоре перечислим. А прежде зададим себе вопрос о причине, которая привела этого мужчину к такой психотической реакции на свою жизнь. Бьш ли это его постоянный, существующий с детства душевный склад? (Не было ли дело в истерической реакции?) Или этот мужчина изменился в результате какого-то

==166

процесса, и речь идет о реакции на основе вызванного этим процессом изменения? (Идет ли речь о шизофренической реакции?) Мы придерживаемся последнего взгляда на следующих основаниях: сам психоз не обнаруживает характерное при столь тяжелых формах истерической реакции помрачение сознания, отсутствует истерический характер, а сам психоз не имеет ни единой черты театральности. Отсутствуют истерические стигмы. Среди признаков острого психоза фантастичность содержания, богатый мир переживаемого без явно выраженного помрачения сознания при сохранившейся способности ориентироваться и ясных воспоминаниях относятся к тем чертам, с которыми мы привыкли часто встречаться при психозах более точно установленных процессов. Констатировать определенное начало процесса было невозможно, однако в пользу наличия процесса говорят странный круг чтения, упрямое поведение больного, последующее действие психоза, которое при рассудочном понимании им болезни не позволило ему выработать также и эмоционально ясную объективную установку к ней, его лишенное критических черт, несмотря на всю неверность его жены и ее нежелание жить с ним, упорно удерживаемое стремление к совместной жизни, его оптимизм в этом отношении, его склонность к болезненным заблуждениям (недоверие по отношению к врачам), и, наконец, его несколько странные письменные произведения. И если процесс не может рассматриваться как доказанный в строгом смысле, то все же убедительным представляется то, что данные психозы не являются ни алкогольными, ни истерическими и что они, по крайней мере, состоят в родстве с обычными шизофреническими, богатыми переживаниями психозами. Более детальная дифференциация в настоящее время, когда мы имеем так мало самых общих понятий для обозначения болезней, невозможна. Для того, кто в качестве решающего фактора выбирает психологический тип психоза, диагноз шизофрения в нашем случае будет, вероятно, однозначным, тот же, кто требует доказательств наличия начавшегося в определенное время процесса и неизлечимости, должен сохранять сомнения и невозможность установить это, связывать с возможно низкой степенью образованности больного.

3. Понятная связь между историей брака и содержанием психоза больного очевидна. В содержании психоза вошли не произвольные содержания из его прошлой жизни, а содержания

==167

его последних, обусловленных его жизнью, душевных потрясений, здесь налицо не сама собой разумеющаяся связь всех психотических содержаний с когда-либо ранее приобретенными содержаниями, а связь между пережитым событием, вызвавшим психоз, и психотическим переживанием. Встает лишь вопрос, где лежит предел нашему пониманию и где начинается шаткое, а где не имеющее основания толкование.

Самому больному все представляется ясным: «Моя болезнь не от пьянства, в ней виноваты в основном мои мысли, беспокойство о моей жене и детях», и после самоизображения обстоятельств он полагает: «Тут не надо быть пьяницей. Этого не выдержит и человек со здоровым рассудком. Как моя жена может погубить человека своими презрением, ненавистью и озлобленностью». Кроме данной общей констатации этой зависимости больной помогает нам не собственной оценкой, суждениями, а своими описаниями.

Обратимся к первому психозу. Когда его жена сбежала со своим любовником Мартином Бауэром, он начал переживать интенсивные душевные потрясения, которые через семь недель переросли в психоз. Больной описывает нам свои волнения, мысли, как он представлял себе, что те оба прекрасно поживают, а он должен платить. Он описывает свою попытку выйти из положения при помощи «домашнего ареста»: описывает, как он жил только сегодняшним днем и его полностью занимала одна мысль, что же дальше будет с ним и с детьми. Его возбуждение возрастало из-за того, что ему постоянно сообщали о других случаях неверности жены. В усиливающемся волнении он через 14 дней после ухода жены продает всю мебель: ту, которую он не мог продать, он раздаривает. О времени, когда он снимал жилье, он пишет: «Я не мог совладать с собой, я все время думал о том, что со мной еще может приключиться». Он «жил беспокойно», но на работу ходил каждый день, есть больше не мог, «продержался потому, что пил». Когда его жена возвратилась в Маннгейм, он попытался склонить ее вернуться к нему, испытывал при этом большой страх перед присутствующим любовником, который однажды, несколько недель назад, избил его. Он ничего не добился, мучился он насмешек товарищей по работе и впал через восемь дней в психотическое состояние, которое постепенно в течение многих дней вышло за рамки

==168

рассудочного состояния и затем через два дня завершилось. Это состояние сопровождалось чувством страха и сознанием, что его преследуют: он жил в реальном мире, обращался в поисках работы, как это полагается, на биржу труда, но при этом был все время преследуем любовником своей жены. Затем к этому добавились бесчисленные незнакомые люди, 117 пущек т. д., для которых он служил мишенью. В апогее болезни, в больничной палате, он видел любовника своей жены, видел своих детей. Он наносил любовнику удары. Он требовал отдать ему жену, но любовник высоко поднимал ее и крепко держал. Таким образом он бушевал несколько часов, пока не заснул и не проснулся на следующий день почти полностью — не доставало лишь полного осознания происшедшего — выздоровевшим.

Содержанием психотических переживаний были страхи и желания больного, которые постоянно занимали его в последние недели перед психозом. Те же самые страхи и желания, которые обусловили длинную череду душевных потрясений, которые в свою очередь имели следствием изменение в психических механизмах, закончившееся временным психозом. В первую очередь, в психозе реализовались страхи: как преследование со стороны любовника жены. Из страха перед Бауэром, так он считает сам, он о каждом человеке, который приближался к нему, думал, что тот хочет застрелить его. Но свое осуществление нашли и желания: он избил любовника жены и был уже недалек от того, чтобы отвоевать ее.

Можем ли мы пойти еще дальше в нашем понимании? Можем ли мы понять фантастические преследования массами людей и пушек, изобретение защиты от пуль, содержание слов голосов, которые утверждали, что он убийца и т. д.? Мы знаем, что школа Фрейда учила бы нас видеть здесь множество связей: какие-либо воспоминания из детства скрываются за его своеобразным сексуальным отношением к своей жене, которое почти не имеет чувственного акцента: его желание убить любовника жены эхом отражается в обвинениях его преследователей, которые говорят что он убийца: вытесненное чувство своей неполноценности замещается в сознании чувством защищенности от пуль и гордостью изобретателя и т. д. Для нас такое понимание не имеет большой доказательной силы. Это понимание является пониманием «как будто», которое как в отношении обвинения

==169

в убийстве, так и в отношении идеи изобретателя и защиты в определенной степени убедительно, но не может удовлетворить нас. Случайные ассоциации, то есть не те, которые могут быть поняты на основе вызывавших аффект переживаний и жизни, а те случайные ассоциации, связанные с какими-либо прежними или настоящими впечатлениями, могут, на наш взгляд, привести к тому же результату. Различие между понятными связями, существование которых мы утверждаем, и отрицательными связями заключается в осуществляемом на основе имеющегося в распоряжении фактического материала психологическом сопереживании, (а не мысленном представлении себе ситуации другого человека), которое заставляет нас видеть большую или меньшую очевидность психологической связи. В соответствии с природой этой очевидности имеются различные переходные случаи, начиная от связей, которые представляются убедительными, через сомнительные, более или менее убедительные, до совершенно не очевидных связей. Психиатры соматического направления работают обычно в слишком узких границах, школой Фрейда границы вообще не очерчиваются и суждения нередко выносятся на основе рационального продумывания очередности ассоциативных связей, вместо широкого психологического сопереживания.

Дальнейшее развитие ситуации в первое время после психоза очень характерно. Психоз, несомненно, принес одновременно разрядку, избавление от угнетающих его волнений и страхов, освобождение от подавленности и отчаяния. В первые дни он спокоен и уравновешен, рассказывает о своей изобретательской идее, собирается развестись. Но через несколько недель он говорит: «Теперь я снова все свои мысли обратил на семью». Он планомерно и последовательно стремится вернуть жену, не хочет больше разводиться и на самом деле добивается того, что семья снова живет вместе.

Развитие и течение второго психоза очень напоминает первый. Он лишь вспыхивает быстрее, длится дольше (7 дней) и по содержанию несравнимо более богат. Его снова покидает жена, после года, в течение которого уже были некоторые скандалы: в качестве нового любовника возникает трамвайный кондуктор. И снова проходит некоторое время, прежде чем больной, углубившись в свои переживания, из-эа своего душевного потрясения впадает в состояние психоза. И снова содержание психоза на-

К оглавлению

==170

холится в очевидной связи с его жизненной ситуацией, и снова по окончании психоза он испытывает чувство освобождения, хочет развестись, откровенно дает любые сведения о себе, и снова через несколько недель все его желания направлены на совместную жизнь с женой, он отказывается от всех планов, связанных с разводом, и одновременно становится более замкнутым, уклоняется от ответа на вопросы, касающиеся его жизни и психоза.

Что же касается психического состояния больного после того, как жена снова покинула его, его неудавшихся попыток добиться согласия, его заявления на развод, которое он быстро забрал обратно, то здесь мы отсылаем к связному описанию в истории болезни. Психоз проявился опять в субботний вечер и в воскресный день (может быть, определенную роль при этом сыграло то, что более длительное время отсутствовал такой отвлекающий фактор, как работа).

• Изменение психической диспозиции и внесознательных механизмов, причину которого мы видим в постоянных душевных потрясениях при шизофренической конституции, проявилось сначала в неопределенном страхе и в чувстве неуверенности. Через несколько часов неопределенные чувства приобрели содержание: причем сначала исключительно связанное с отношением к жене: его шурин и другие родственники угрожали ему, затем признавали, что он «полностью прав», и хотели' заставить ее вернуться к нему. Он слышал голоса шуринов, которые кричали: я зарежу его, а затем — ты ему ничего не сделаешь, я его знаю с детства. И так это все чередовалось. Затем он слышал, как жестоко обращаются с его женой, как звали его дети, как жена снова хотела вернуться к нему. Он принял позу смилостивившегося: пусть она по-хорошему придет к нему, тогда он подумает. Он звал своих голодных детей и предлагал им хлеб и колбасу, которые он для них разрезал, но никто не пришел. Таким образом, вначале речь идет о психотической реализации тех событии, которые были бы на самом деле возможны в его нынешней ситуации и которые и составляли собственное содержание его жизни в последнее время.

Во второй фазе появляются фантастические реализации, которые, однако, еще находятся совершенно в той же понятной связи к тому, что послужило поводом для психоза. Оба любовника

==171

его жены, Бауэр и трамвайный кондуктор, а также и жена последнего появляются совершенно голыми, хотят пытать его, вступают на его гаазах в половые сношения друг с другом, задавая ему при этом вопрос, нравится ли ему это. Его жена объявляет ему, что собирается выйти замуж за кондуктора, больной пожелал ей счастья, но развестись отказался.

В третьей фазе перед больным предстают все его незнакомые ему предки, рассказывают ему свою историю, заверяют его, что с ним ничего не может случиться, что они берут его под свою защиту. Напрашивается желание толковать эту сцену как реализацию стремления получить защиту и безопасность от преследований, а упрек предков, зачем он беспокоит их в могиле,— осознанно он их вовсе и не звал — понимать так, как будто бы их призвало неосознанное им желание.

Итак, теперь у нас есть три мотива для того, чтобы сложилось психотическое содержание: 1. Реализация желания- снова жить с женой и реализация препятствующих причин. 2. Реализация действительно возможного перед психозом преследования со стороны любовников и родственников его жены. 3. Возможно, реализация некоторого желания быть более сильным, получить защиту и безопасность. Эти три мотива проходят через все дальнейшее развитие психоза. Но лишь содержание, относящееся к его жене, однозначно опознается как таковое, в то время, как преследование и возвеличивание своей персоны принимают фантастический характер и могут быть поняты как состоящие в связи с начальными преследованиями только на основе сложной символики.

Его жена сломала ногу, бьиа тяжело больна, просила прощения, которое он ей дал. Но ответным шагом на это было то, что все это оказывается ложью, что опасности, что она умрет, нет, что она собирается выйти замуж за кондуктора. Когда он во время преследований был проклят, вместе с ним были прокляты также и его жена и дети. Они были удивлены и не могли поверить, что он смог с ними так поступить («как будто бы понимаемо» как осуществление желания). Если бы они знали, они поступили бы с ним .иначе. И снова жена просит его о прощении, она с ним в больнице, ее избивают, она спасена, она зовет его на помощь, и, наконец, ее убивают в какой-то глубокой яме. И вот жена сопровождает его в виде духа. Она учит его,

==172

как он должен умереть, чтобы попасть к ней, она все еще любит его. Теперь она постоянно у него в виде духа и находится на некотором расстоянии. Он кладет ей хлеб, чтобы она поела. В конце, при поступлении в гейдельбергскую клинику, он покидает ее, она же плачет и жалуется, что теперь он бросил ее: «Разве ты больше не хочешь знать меня и детей?» «Прощай, Мориц, мы больше не увидимся»,— были ее последние слова. Психоз приносит больному в отношении его жены после многочисленных колебаний взад и вперед в конечном итоге довольно полное исполнение желания.

Преследования имели вначале вид угроз, стоящих в связи с его семейным конфликтом: он должен либо умереть, либо согласиться на брак своей жены с любовником. Но затем преследование, защита и возвеличивание своей личности сливаются в единую цепь фантастических событий, которые в истории больного наиболее выделяются благодаря своему количеству. Больной получает проклятие, его должны вместе с другими «лишить тела», в каком-то большом зале его «сортируют», он случайно спасается, затем после блестяще выдержанного экзамена его специально оставляют жить. Ему дают подписывать «договора», его провозглашают «брильянтовым Королем Солнца» или «командующим дня», он совершает из-за того, что по болезни уступает свое место командующему ночи, по незнанию «нарушение тарифа», его опять преследуют, в него стреляют и т. д. Коварством некий другой забирает у него мозг, случаются путаницы и т. д.

Кроме этого общего состояния быть преследуемым, спасенным и защищенным, мы не можем установить какой-либо убедительной понятной связи между этими содержаниями и жизнью больного, которая спровоцировала психоз. Мы, конечно, знаем, что ученые школы Фрейда на основе символики не только обнаружили бы такие отдельные связи, но и смогли бы все сделать понятным. Но так как благодаря переносу символики одних случаев на другие может быть достигнуто лишь вероятное, но не убедительное толкование, то мы не будем составлять перечень символов, которые мы находим в трудах ученых цюрихской школы и которые мы при необходимости могли бы применить в нашем случае. И так как на основе многочисленных бесед с больным о содержании его переживаний мы не могли установить такую символику, кроме нескольких возможных комплексных

==173

воздействий, которые мы зафиксировали в истории больного, то пока мы должны отказаться от попытки еще глубже проникнуть в понимание этого случая. Но мы признаемся, что не считаем, что здесь мы уже приблизительно достигли вообще возможных границ понимания.

По окончании психоза больной чувствует себя свободно, говорит без стеснения, трудится над собственным описанием болезни. Он полон возмущения поведением своей жены. «Я подам на развод и добьюсь, чтобы у нее забрали детей». Когда через несколько недель опять наступает полная противоположность, и у него только одна мысль, как снова заполучить свою жену, то он становится замкнутым, не вступает в контакт, хотя его состояние нельзя рассматривать как психотическое. Он обещает прислать остаток своего описания, когда он снова будет вместе со своей женой. Этого он не сделал.

Док. Иозеф Мендель, 1883 г. р., еврей, в мае 1912 г. перенес острый психоз, продолжавшийся 14 дней и отличающийся богатством переживаемых событий. Чтобы сделать более ясной общую картину, мы предваряем описание хронологическим перечнем главных событий: в 1904 г. окончил гимназию, стал юристом; 1906 г. — план сменить профессию, усердие ослабевает; 1908 г. — изучение философии; 1910 г. — более значительные изменения, интенсивное изучение философии в Мюнхене; 1911 г. — рефендариат на родине, в декабре государственный экзамен: 1912 г. — живет на родине; февраль — впечатление от дамы Икс; в начале апреля — разочарование после экзамена из-за плохой оценки; 8 мая — неожиданное впечатление от дамы Икс; 12 мая (воскресенье) — поездка на курорт из-за нервозного состояния; 14 мая (вторник) — поступление в гейдельбергскую клинику в состоянии острого психоза.

Анамнез родственников

Наследственность: отец нервозен, вспыльчив, своеобразен, независим. Все братья и сестры отца несколько странные люди, ведут замкнутый образ жизни, проявляют мало человеческого понимания к особенностям других людей. Один из братьев умер от Tabes. Мать нервозна, родственники с ее стороны без каких-либо особенностей.

Больной — старший из трех детей. Брат нервозен и имеет склонность к быстрой смене настроения. Сестра также нервозна, страдает болезнью желудка, слаба здоровьем.

Брак родителей был вынужденным для матери. В браке было много дисгармонии. Отец коммерсант, живет в очень хороших условиях.

==174

Детство: немного поздно научился ходить и говорить. В постель не мочился, страхов не испытывал, судорог и обмороков не было. Но уже с детства у него было стремление быть всем удобным и зависимым. В школе он был вначале хорошим, а позднее средним учеником. Школа была для него пыткой. В последних классах он был, несмотря на свою одаренность и старание, плохим учеником. Он всегда очень волновался при написании контрольных работ, во время устных ответов был робок, застенчив. В восьмом классе он вынужден был уйти из гимназии из-за плохих оценок и стал коммерсантом. Профессия была ему не по душе, он был очень подавлен. После шести месяцев работы он стал заниматься с репетитором, опять поступил В школу и закончил ее после того, как оценки стали намного лучше, в двадцать с половиной лет, в 1904 г., с хорошими отметками.

До этих пор он не был раздражителен, у него не было перепадов настроения, но уже ребенком имел более богатую фантазию, а будучи школьником, проявлял интерес к философии.

Физически он был значительно сильнее, чем позднее, был хорошим спортсменом. В сексуальном отношении он ничем не выделялся.

После окончания гимназии (в 1904 г.) он поступает в университет, чтобы изучать юриспруденцию. Он по своей профессии работал старательно, но был очень несамостоятелен. Не проявлял активности. Одновременно с этим он живо интересовался философией и литературой и выразил уже тогда желание заниматься этими предметами.

В 4-м или 5-м семестре (в 1906 г., 6 лет назад) его прилежание стало ослабевать. Вместо интереса он стал испытывать к юриспруденции отвращение. Он все больше внимания уделял изучению художественной литературы и философии и имел серьезные намерения сменить профессию. С этого времени он начинает употреблять больше алкогольных напитков, его часто видели в состоянии легкого опьянения, что он сам, однако, постоянно отрицает.

С 1908 г. он чувствует себя непонятым, считает, что семья неправильно обходится с ним, особенно когда его не поддержали в намерении заниматься философией. Из-за этого плана у него были с родителями столкновения. Они приводили его в волнение. В среде товарищей он чувствовал себя так же неуютно, все больше и больше отделялся от них, общество его не устраивало, ведь у этих людей было так мало интересов (это были юристы и медики).

Во все эти годы он часто бывал расстроен. Намного больше это стало бросаться в глаза с 1910 г. С этого времени он, по впечатлениям брата, сильно меняется. В это время, обманывая родителей, он занимается в Мюнхене исключительно философией и хочет написать сочинение (свою «систему») (ср. ниже). С этого времени обращает на себя внимание его немногословность. Он сетует на отсутствие нормального общения, жалуется на общество, которое ему не по вкусу. Его постоянной темой было то, что он себя не очень хорошо чувствует. Кроме того, он стал более недоверчив. После того, как

==175

он покидает Мюнхен, он переживает глубокую депрессию, он неконтактен, у него нет аппетита, он очень раздражителен, но при этом у него отсутствует всяческая инициатива. С одной стороны, иногда легко подверженный влиянию, с другой стороны, он совершенно недоступен, особенно если замечает намерение оказать на него влияние.

Изменение характера больного проявилось частично в усилении всегда имевшихся черт. Он всегда был критичен и язвителен (он сам говорит: я более нигилист, чем мой брат, я быстрее нахожу зацепку), теперь же развивается уничтожающий скептицизм. Никогда у него не было инициативы, присущей нормальным людям, теперь же он утратил почти всяческую инициативу.

Его поведение с момента возвращения из Мюнхена (в последние полтора года) его брат описывает так: он «охотно симулировал сумасшествие», особенно если был навеселе. Он изображает равнодушие, хотя внутренне его нет. Моментами в его поведении наблюдается какая-то принужденность. В последние годы он вел себя вызывающе резко и оскорбительно по отношению к знакомым, но в общем же оставался очень застенчивым. В глаза бросалась его чистоплотность, он очень часто мыл руки, хотя у него не было опасения заразиться. В сексуальном отношении он был очень .сдержан.

«Наука — это ничто, не приводит ни к каким результатам»,— и подобные высказывания для него очень характерны в последние три года. Но скептицизм высказываний зависел от его настроения. В душе уже последние 5 лет он чувствовал свое значительное превосходство над другими людьми. Впрочем, в своем кругу он слыл очень одаренным юристом.

В декабре 1911 г. он сдавал государственный экзамен'. Он к нему совершенно заранее не готовился, воспринимал его как бессмыслицу и не удерживался вполне от некоторых воспринимаемых как «фривольность» высказываний. Так, в качестве эпиграфа он написал: «Разве Вы не видели маленького Кона?» Своей работой, впрочем, он был очень доволен, считал, что она написана хорошо, и ожидал, что получит за нее высшую оценку.

В начале апреля он получил плохую оценку. Это привело его в сильное волнение. Несколько дней он не мог ни есть, ни спать, хотел остаться один и не терпел у себя никого, кроме своей сестры. В первый день он напился, встал на следующее утро очень поздно и был крайне расстроен. Затем произошло столкновение с матерью, которая попыталась прочитать ему нотацию. Отсутствие аппетита и «нервное возбуждение желудка», нарушение сна и плохое расположение духа через 8 дней прошли, однако он оставался несколько возбужденным и нервозным.

Но с середины апреля он стал спокойнее, контактное, решил, что будет защищать диссертацию по юриспруденции, и начал «в мыслях» работать над одной темой. Он читал много юридических

==176

книг. Однако понял, что у него ничего не получается, объяснял это тем, что у него не хватает выдержки, и настроение у него становилось все хуже и хуже. По вечерам в последние недели он часто пристально смотрел на своего брата: «Ты что, больше не узнаешь меня?» Брат уверен, что это он говорил совершенно серьезно. Он не был склонен к театральным жестам.

7 мая в доме были гости. Будучи в депрессивном состоянии, он не смог быть достаточно вежливым по отношению к одной молодой девушке, от этого, казалось, он расстроился еще больше. Вечером мать стала упрекать его в том, что он до сих пор не сделал свой жизненный выбор в профессии. Он молчал, ничего не ел. 9 мая его заметно расстроил один знакомый, который спросил его о профессии. К 10 мая подавленное настроение снова прошло. В этот день он даже полагал, что будет лучше. Но, несмотря на это, вечером того же дня во время прогулки с сестрой произошло столкновение с велосипедистом (ср. ниже). Его высказывания воспринимались так, как будто бы он не знал, было ли это галлюцинацией или нет.

Теперь он стал спать очень мало, получил от врача снотворное. Он, видимо, жаловался на головные боли и считал, что ему нужен

покой.

8 воскресенье, 12 мая, он по совету врача отправился на отдых на большой курорт. Его мать спросила, не надо ли, чтобы кто-либо из семьи сопровождал его или чтобы в Н. за ним было врачебное наблюдение. Врач посчитал, что в этом нет необходимости. Таким образом, он поехал один, прибыл в отель, поужинал, пошел на концерт для гостей. Там с ним случился «припадок», он впал в состояние возбуждения, был задержан и доставлен в больницу. Сначала он был в одиночной палате, затем его поместили к другим больным.

В понедельник приехали его сестра и дядя. Своей сестре он сказал: «Ну что, Ганне, я ведь не сошел с ума?» — и заплакал. За день до этого, по свидетельствам других, он сказал, что он китайский император. Теперь же он ответил врачу, что он папа римский. Он сказал это со смехом, и у сестры сложилось впечатление, что он разыгрывает врача. Его, видимо, раздражали вопросы. При посещении он, по их мнению, был спокоен. Когда они поехали в гейдельбергскую клинику, с ними поехал один санитар. В машине он очень испугался, когда увидел, что они приехали в Геидельберг. Он предложил поехать в отель. Он испугался, когда шофер спросил, как проехать в клинику. При поступлении в клинику на вопросы он больше не отвечал. При расставании с сестрой он натянуто любезен. Таким образом больной попал во вторник вечером в клинику.

Объективные наблюдения в клинике во время острого психоза

Погруженный в себя, он сидел в комнате приемного покоя, смотрел перед собой и не встал, когда вошел врач. На вопросы, касающиеся ориентации, он тихим голосом дает правильные ответы:

==177

он прибыл из Н., был там очень возбужден, бегал взад и вперед по курортному парку, но не раздевался, как это утверждают. Его привезли в больницу и сделали там уколы. Отвечая, он улыбается врачу и санитару. Без сопротивления он идет с ними в отделение. В своей комнате он ведет себя спокойно, сидит, когда приходит врач, поджав нога в конце кровати, но тут же ложится, как подобает.

На следующий день (в среду) он по-прежнему хорошо ориентируется в ситуации, жалоб у него нет, «только фантастические представления, о которых я не знаю, фантазия ли это или действительность.., так я не знаю, действительно ли Вы здесь сидите или кто-то другой». «Я думаю, что Вы — это я, может быть, больше». На вопрос о фантазиях он отвечает: «Это очень длительный процесс, если я начну сначала, то это продлится долго, что касается дат, то я не помню». Он рассказывает о некой даме Икс, о большом впечатлении от этой личности, о том, что он думал, что это его сестра: «Когда я увидел ее, у меня появились нервное подрагивание в лице и странные ощущения».

О своем нынешнем состоянии он рассказывает далее: «Я чувствую в себе все шумы, вот этот шум снаружи я воспринимаю как "месть". Я понимаю голоса птиц. А вот этот поезд (трамвай) означает, что я должен быть спокоен. А сейчас это значит: "Горе, горе"».

И далее он обо всем судит так: «Ну, это справедливо, что со мной играют, так как каждый во мне, а я в каждом, потому что только фантазия является действительностью, и мир (действительность) стал для каждого фантазией через меня». У него, по его словам, не больше силы, чем у других: «Как только любой другой это поймет, у него будет та же сила, что и у меня». «Я не Бог, но я его сын, как и любой другой... Вы должны вложить в мои слова особый смысл, иначе это собачье дерьмо. Все это пришло мне в последние 3 года. Если я скажу об этом другим людям, это будет манией величия».

Все это он говорит тихим голосом, очень медленно, как будто он после каждого предложения должен еще раз как следует подумать, при этом он пристально смотрит на врача. Его невозможно убедить кратко описать свои переживания. Размеренная беседа с ним также невозможна. Он сам себя прерывает, смотрит, прислушиваясь, на окно, спрашивает, не слышал ли врач только что, как собака пролаяла: «Ты глупец, ты глупец». Он слышит, как говорят земные духи, как они дразнят его, он слышит голос дамы Икс. Как говорят, передвигаясь, стулья. Он то очень внимателен, то улыбается врачу, то сидит, мрачно устремив взгляд. Иногда выражение его лица производит впечатление беспомощности.

Несколько раз он намекает на то, что врач кажется ему знакомым. На вопрос, кто он, не отвечает, прячет лицо в подушки, всхлипывает, однако создается впечатление, что в душе это его не очень трогает. Затем он тихо произносит: «Этого вопроса не следовало задавать». Жесты его при этом имеют нечто театральное. Наконец он говорит тоном, полным жалости к самому себе, что он, якобы, сын человека, которого считают сумасшедшим. «Вы ведь знаете, о ком я говорю»..

==178

После длительной паузы и настойчивых вопросов он говорит оез какой-либо гордости; «Я сын короля Отто Баварского».

Он обещает подчиняться требованиям, оставаться в постели, и на прощание приветливо протягивает руку.

Ночью больной, несмотря на снотворное, спал мало и многократно вставал с постели. Утром он рассказывает, что ему пришлось бороться, и что борьба эта еще не закончилась. Он хочет спасти мир, но это ему еще не удалось. И если он вчера утверждал, что он сын короля Отто, то это было еще совсем не так, как сегодня, сегодня он дьявол. Всю ночь он слышал голоса, которые кричали и дразнили его, они доносились из мебели и с улицы. Размеренная беседа опять невозможна. Разговаривая, он отклоняется в сторону, и говорит, например: «Мир во мне. Вы тоже во мне, а я также в Вас. Мир для меня — фантазия, не действительность. Голоса тоже во мне, потому что мир во мне».

Выражение лица кажется в основном равнодушным, но иногда снова беспомощным. Руки он держит поднятыми вверх с растопыренными пальцами. Он объясняет это тем. что очень зудит кожа, как будто в ней ползают маленькие червячки или в ней крысиный яд. Уходя, он сначала не подает руки, так как, якобы, она зудит; после некоторой заминки он трясет руку врача, дружески смеясь. Днем он внезапно, подчиняясь какому-то импульсу, быстрым шагом выбегает из комнаты, в нерешительности останавливается в коридоре и затем покорно позволяет отвести себя обратно. Один раз в середине беседы он убегает в туалет и долго там находится.

На следующую ночь (с четверга на пятницу) он выпачкал постель испражнениями, помочился в стакан для воды. Он мотивирует это так: он знает, что это непристойно, но голоса приказали ему сделать

это.

Вечером он говорит, что в Н. его, якобы, хотели отравить инъекцией морфия, затем поправляет себя: возможно, это сделали для того, чтобы успокоить его. В клинике он также чувствовал вонь, идущую от еды. Временами он предполагал, что министерство, которое отказалось вернуть ему его экзаменационную работу, хочет при помощи психиатрической больницы убрать его.

С каждым днем состояние больного улучшалось. Он еще слышал в саду дразнящие голоса, «но он не обращал на них внимания». По прошествии еще 10 дней он полностью пришел в порядок, он в полном рассудке и контактен. Вначале он говорил, что старается сам справиться с этим, что иногда ему не удается, правда, на короткое время, строго разделять фантазии и действительность. На вопрос о психологическом содержании того, что он видит, он хочет отделаться шуткой, теперь же он готов дать детальные сведения, и это состояние считает несомненно болезненным.

Его брат, который посетил его (27 мая), находит его состояние таким хорошим, каким он его уже не видел в течение последних двух лет. С прогулки со своим братом он не вернулся, а поехал на

==179

свою родину. На следующий день он, усталый и несколько депримированный, снова приехал в клинику. И началось детальное исследование, которое затем ляжет в основу описания его переживаний.

История жизни, рассказанная самим бальным

Когда он был ребенком, уроки религии имели для него определенное значение. У него уже были метафизические наклонности временами он охотно бывал во дворе церкви, имел склонность думать о смерти. Когда ему было 18, он читал Шопенгауэра. Во время учебы в начальных семестрах он слушал лекции Вундта, не очень-то понимая его, читал Eukin, читал Ницше. Философию он изучал параллельно с юриспруденцией.

Шесть лет назад он внезапно, посреди семестра, приехал из Мюнхена домой, чтобы поговорить с родителями: он хотел поменять профессию, заниматься' философией, у него было отвращение к юриспруденции. В то время он был «нервозен, как и любой при внутреннем перевороте». Свои действия он воспринимал как проявление своей собственной воли.

Но через некоторое время он отказался от философии, серьезно занялся юриспруденцией и изучил достаточно, чтобы сдать государственный экзамен, и достаточно для того, чтобы считаться в кругу знакомых очень хорошим юристом.

Четыре года назад он снова обратился к философии, а именно: занялся надолго и исключительно проблемой отношений тела и души. По вопросу: параллелизм или взаимодействие — он изучал 1) Фехнера, Спинозу; 2) Буссэ, Ремке, Эббингхауза, Вундта, Пэтцольда, Авенариуса; 3) Drews Плотина, Платона (в переводе Дидерикса), Кьеркегора, Бергсона.

Если первоначально он склонялся к параллелизму, то в итоге он пришел к выводу, что с одинаковым правом можно защищать обе теории.

Два с половиной года назад наступил переворот, толчком к которому послужили исследования брата. Он стал изучать Фриза, Апельта, а затем Канта. Постепенно им овладело чувство, что его дарование лежит в области философии, и он пришел к мнению: «Я не могу практически работать юристом прежде, чем для меня все станет ясным в философском отношении».

Полтора года назад, когда он должен был как референдар повышать свое образование практически, он больше не мог этого выдержать, обманул определенным образом своих родителей, они считали, что он работает как референдар, в то время как он уехал в Мюнхен и посвятил себя исключительно философии. Он посещал семинар по философии, затем оставил его, потому что преподаватель продвигался вперед очень медленно и давал элементарные вещи. Он остался с собой один на один и работал целые дни с невероятной интенсивностью. При этом у него было сознание умения творчески работать и необходимости творчески работать: «Через шесть месяцев

К оглавлению

==180

я должен иметь свою систему, иначе пуля в лоб». Таким способом он хотел задним числом оправдаться перед своими родителями и окончательно стать философом. В основном, он изучал сначала Канта, затем Гуссерля, который очень импонировал ему своей проницательностью. Рикерта он находил значительно менее проницательным, расплывчатым и болтливым, а Наторпа совсем отсталым. И наоборот, с большим увлечением читал наряду с Гуссерлем части из Бергмана, Бользано, Брентано.

Уже четыре месяца спустя его интерес ослабел: у Гуссерля, проницательного, он нашел противоречия, но сам он не создал никакой системы. Он стал бояться, что его обман откроется. Никто о нем не знал, это было для него естественно, так как он не хотел быть нечестен по отношению к родителям, говоря другим правду. Поэтому все его знакомые думали, что он работает юристом. И вот он стал замечать намеки знакомых, как ему казалось, на то, что они знают об обмане. Однажды это превратилось в сцену с его другом, который ничего не подозревал и вдруг получил письмо, полное упреков, которое он совершенно не мог понять. И так как, по мнению больного, все «вышло наружу», он скоропалительно уехал, сначала к своему брату, чтобы поговорить с ним, как ему следует разговаривать с родителями.

Брат (по рассказам этого брата) увидел, что он находится в глубокой депрессии. Он был «преувеличенно печален, не проявлял ни малейшей инициативы, у него не было желания даже заниматься философией. Он был совершенно безволен, с ним можно было делать все, что хочешь. Но физического упадка у него не было».

Итак, больной вернулся на родину к своим родителям. Те были, естественно, недовольны. Они издавна настаивали на том, чтобы он выбрал конкретную профессию, и были против философии. Теперь он регулярно работал в районном управлении и решил вовремя сдать свой последний экзамен по юриспруденции.

Он не читал никакой философской литературы, полностью утратил уверенность в своих силах в области философии, но все же размышлял об интересовавших его проблемах и превратил те склонности, которые у него проявлялись постоянно, в принцип. Он стал последовательным скептиком.

В то время, как в дискуссиях, например, со своим братом, он явно получал удовольствие от своей критической остроты, скептицизм был для него все же не теоретической игрой, а переживаемым страданием. Он уже длительное время чувствовал, что он ничего не может считать окончательно истинным, что он не только в науке, но и в образе жизни и в отношении к искусству не в состоянии выбрать надежную позицию. Поэтому он сомневался во всем и довел свое сомнение при случае до логического конца: я не могу утверждать истину ни одного предложения, даже этого предложения, я не могу утверждать ничего, не имеет смысла разговаривать со мной, я сам совершаю бессмыслицу, если я думаю'для чего-то другого, а не для сиюминутного удовольствия. Его друзья, хотя и находили такую позицию неопровержимой и логичной, считали, однако, что ее реализация возможна только в сумасшедшем доме. При этих словах

==181

больной внезапно вспоминает, где он находится, и смущенно говорит; «Ах, я ведь в сумасшедшем доме».

При объяснении своего скептицизма больной особое внимание уделяет «Диалектике» Канта, особенно тем местам, которые посвящены бесконечной регрессии в каузальности и т.п., а также логическим рассуждениям, образующим где-либо круг.

Он был в отчаянии, он отчаялся в будущем и в жизни. Но это все же была только одна сторона его душевной жизни в это время.

Он больше посвящает себя своим литературным интересам и был возмущен, что его отец такого невысокого мнения о «чтении романов». Он читал много подобных вещей. Теперь он дает следующую оценку поведения своих родственников в то время: они подтрунивали над ним из-за его философии и считали, что он слишком гениален, эксцентричен. Его друг и брат охотно посмеивались над ним, хотя и беззлобно, а любя и с симпатией. В любом случае, по его мнению, они относились к нему «слишком легко». Тогда он пошел работать в правительственное учреждение, как будто бы назло, потому что он считал, что другие думают, что он будет стесняться после неудачи. На работу он ходил регулярно, но к экзамену совершенно не готовился. Так как он слыл хорошим юристом, он думал, что обойдется и без этого, и на экзамен он шел с сознанием: я или получу высшую оценку, или провалюсь.

В то время как. больной до сих пор рассказывал мне о своей жизни, не касаясь болезни, он мне уже в значительной степени дал описание первых признаков болезни и самого психоза. Из описания станет ясно, насколько глубоко он осознавал детали и насколько нет.

Больной оживлен, готов дать любую информацию. Он часто быстрым шагом начинает ходить взад и вперед по комнате, старательно представляет себя в пережитых душевных состояниях и описывает их очень наглядно. Он противостоит своему острому психозу интеллектуально своим полным осознанием болезни, и ему самому в определенной степени интересно разгадывать процессы, протекавшие в душе, и найти им точное выражение. При этом он часто борется за точное слово, поправляет себя, отвергает предложенные ему выражения. Создается впечатление, что, хотя он может точно воскресить в памяти прошедшее, адекватное описание при столь высокой самокритичности дается ему с трудом.

Рост эмоционального понимания в последние три года

Примерно три года назад (окончание обучения в университете) он стал постепенно замечать у себя изменения в способности эмоционального понимания. С давних пор у него была потребность как можно больше понять, для этого всегда нужна была предварительная работа мысли. Теперь же понимание начало осуществляться без помощи мысли, намного непосредственнее и интенсивнее. Примерно два года назад (непосредственно перед отъездом в Мюнхен для занятий философией) эта способность к интуитивному пониманию стала снова расти: с февраля 1912 г. (встреча с дамой Икс) было дальнейшее резкое усиление, в апреле (неудача с экзаменом еще один скачок. Он настолько интенсивно понимал других, что, напри-

==182

мер, думал, никто не может понять Ирену Тирш так тонко и дифференцирование, как он. Он очень сильно сопереживал, читая Достоевского. «Гамлет» приводил его в такое волнение, что он не мог спать. При этом его все время гнало вперед желание получить знания. Он хотел как можно интенсивнее понимать, постигать. Но никогда за все эти годы он «не терял самого себя при сопереживании». Сопереживание стоило ему все еще определенных усилий, в то время как интенсивное переживание прошедшей фазы психоза получалось само по себе, отличалось совсем другой непосредственностью и приводило к тому, «что он терял самого себя».

Примерно год назад он читал «Дюрера» Вельфлинса. Он чувствовал, что очень уступает автору в знаниях, но в понимании произведений Дюрера, касающемся выражения душевной жизни образов, он чувствовал свое явное превосходство. Он непосредственно воспринимал духовное значение картин, которое в описании Вельфлинса проявлялось не в той мере, например, первый автопортрет, пробуждение самосознания. В положении руки есть испуг: это ведь я. Совсем новое переживание молнией вспыхивает в нем, такого рода, как это сформулировано в предложении: «Кто видит себя раздвоенным, тот умирает». Особенное впечатление производили на него графические серии из жизни Марии и Страсти (кроме этого, особенно картины старой пинакотеки).

Люди, окружавшие его, уже долгое время (2—2 1/2 года) представлялись ему другими. Постепенно дошло до того, что изменилось его восприятие. Он не думал, что изменились сами люди. У него было странное чувство: люди чувствуют и переживают сложнее, не зная этого. Они не приходят к осознанию своей собственной сложности (особенно женщины). Эти чувства он сам осознавал как отклоняющиеся от нормы. Он знал, у Других этого нет.

Последние внешние события перед психозом

В феврале 1912 г. на улице он увидел даму, которая произвела на него большое впечатление. Он сразу же почувствовал ту только что отмеченную неосознанную сложность этого существа. Он почувствовал неординарность характера. У нее колоссальные способности к развитию, но она так наивна, совсем не знает себя. Может быть, это его так пленило. Он по ее лицу видел, как многосторонне и дифференцирование она чувствует. Он наблюдал за ней в театре. И его она тоже быстро поняла. Это он понял по тому, как менялось ее лицо (явно, в состоянии бреда). Между обоими возникло понимание самой утонченной природы, переживание тех же чувств, которые испытывает другой. Затем он часто видел эту даму на улице. Личного знакомства официально не состоялось. Он никогда не пытался приблизиться к этой даме. Она вращается в других кругах общества, поэтомуне было удобного случая для знакомства. В дальнейшем эта дама играет значительную роль. Она уехала далеко за границу. Он полагал, что она никогда не вернется. 8 мая 1912 г. он увидел ее на бульваре своего родного города. Он был ошеломлен, спросил свою сестру, фройляйн Икс ли это, и закричал, «Да, она

==183

на самом деле здесь». Требование, чтобы ему подтвердили действительность происходящего, не было всерьез, оно было скорее от неожиданности.

Наряду с этой дамой, среди предшествовавших болезни душевных потрясений определенную роль сыграли проблемы профессии и цели жизни. Он думал, что он либо получит за экзамен высшую оценку, либо провалится. «Я чувствую себя так хорошо, я думаю, я получу высший балл», — таковым было его настроение. Потом было раздражение из-за плохой оценки. Он считал, что его работу оценили так плохо из-за фривольных замечаний с его стороны. Он пришел к убеждению, что тут что-то не так. В апреле он узнал о плохой оценке за экзамен (дальнейшие сведения об этом в объективном анамнезе). Итак', тремя этапами в его душевном изменении являются: 1912 г., февраль — увидел даму Икс; апрель — неудача на экзамене; 8 мая — снова увидел фройляйн Икс. Влияние этих внешних факторов на душевное состояние, по субъективному анамнезу, несомненно. Внешне по нему ничего нельзя было заметить, считает он. Когда он снова увидел фройляйн Икс, в разговоре он вел себя так, как будто это не произвело на него особого впечатления.

События, переживаемые в бреду, после неудачи на экзамене

Только позднее и неохотно больной соглашается рассказать о мыслях и переживаемых событиях, которые произошли с ним после того, как он получил плохую отметку, перед тем, как начался психоз. У него была (навязчивая) идея, что на государственном экзамене он был обманут. Его несправедливо унизили. Министерство явно хочет оттеснить его в сторону.

На улице судья и чиновники управления старались не сталкиваться с ним. Люди не здоровались с ним и принимали по возможности непроницаемое выражение лица. Люди, по отношению к которым он испытывал антипатию, боялись его, по-видимому, потому, что он свирепо на них смотрел.

Когда он проходил по полям, он чувствовал, что все крестьяне знают его и хорошо к нему относятся. Они отпускали в его сторону шутки, но очень доброжелательно, что означало, что они ему симпатизируют. Он чувствовал, что назревает революция, что все везде готово придти в движение.

Затем были также злые люди, которые были против него. Были трения и некие события, собственное значение которых ему не ясно. Однажды (возможно, за 8 дней до острого психоза) он получил от своего книготорговца антикварный каталог романов. Отдельные имена и названия, несомненно, содержали намеки на него самого. Его послал либо некто, кто хочет ему добра, либо кто-то, кто хочет, чтобы он совершил глупости, чтобы посмеяться над ним. В любом случае его прислал не книготорговец, а кто-то приобрел конверт книжного магазина с фирменным штампом и доставил эту ложную посылку. Книготорговец никогда не посылал ему рекламных брошюр, хотя он покупал у него очень много. Название романа «Прилежание и работа» должно было быть насмешкой над свидетельствами, которые ему выдали о его работе в качестве референдара. В них

==184

однажды особо подчеркивалось его прилежание. «Простое расставание» было намеком на то, как его отодвинуло в сторону министерство. Имя Онет следовало читать «о, нет». «Долой Наполеона» относилось к нему. Сейчас (после острого психоза) он считает: «Меня это не волнует». Оба взгляда, является ли это намеком, или это безобидный каталог, у него, по его словам, сосуществовали.

На улице и в постели он иногда (не часто) слышал слова, относящиеся к нему. На улице: «Этот тот мужчина», «Его еще отец одевает», «Не иди так быстро, давай немножко помедленнее», «Он еще ходит гулять, он еще не готов». В постели: «Можно подумать, что один человек может это одолеть», «Тихо, тихо, тебе нельзя ничего говорить».

За четыре дня до возникновения психоза перед домом был установлен небольшой стенд. На нем появилась надпись: «Победоносно разобьем Наполеона». Это имело отношение к его высокому мнению о себе, что он сможет отменить экзамен как сумасшедший метод проверки.

Даже теперь, после психоза, у больного нет ясности в отношении этих событий. Он признает, что каждое событие могло быть обманом чувств, но «налицо огромное количество событий, и все указывают на одно и то же». Собственную систему он не разработал. Все неясно: интриги министерства, предвестники революционных изменений, намеки и т. д.

Последние дни перед психозом

О последних днях перед отъездом на курорт (12 мая) он сообщает следующее: приблизительно 8 мая (в тот день, когда он снова увидел фройляйн Икс) он находился вечером в своей комнате. Из окон видны четырехугольная площадь и противоположные дома. В доме напротив часто вечером раздевали ребенка, что он мог наблюдать через окно. В этот день все было иначе, чем всегда. Ребенок был как будто мертв, и после того, как его раздели, его во что-то завернули. Он был одеревенелый и производил впечатление мумии. Ребенка унесли, но через некоторое время вся сцена повторилась еще раз точно таким же образом. Затем жалюзи были подняты, и стало светло. Длительность процесса была нормальной. Повторение последовало сразу же, без долгой паузы. Когда он увидел, что ребенок окоченел, как мумия, он снова подумал, что это событие имеет отношение к нему, тем более, что несколько дней тому назад ему кивнула дама со среднего этажа. Он сразу же задает себе вопрос, был ли это кто-либо другой или же служанка, которая пеленала ребенка; не было ли целью всего этого подать ему знак. Теперь это значение было для него неясным. Оно стало ему понятным лишь по дороге на курорт: «Я сам должен потерять волю и полностью отдаться тому, что проникает в меня (пеленание), затем, вероятно, станет светлее (освещение комнаты)». В последующие дни это значение приобрело религиозный характер: этому он должен посвятить

==185

себя полностью, чтобы наступил «золотой» век, чтобы пришло избавление. Он не знал, шла ли в данном случае речь о галлюцинациях или о переосмыслении. Он не в состоянии судить о том, были ли это галлюцинации. Он считает это невероятным. Он не считает ненормальным, а находит вполне понятным то, что он относит это событие к себе.

Приблизительно 10 мая ночью в 2 часа он пережил следующее. Он сидел за столом недалеко от открытого окна. Ставни на окне напротив были закрыты наполовину. Вдруг комната была освещена прожектором, чтобы убедиться в том, не спит ли он. Затем прожектор сразу же исчез. И тут началось на ставне кинематографическое представление. Он видел, как он там раздевался, медленно, устало, с трудом. Он сразу же подумал о том, что любой человек на улице может это увидеть. Он размышлял над тем, что бы это значило, затем та же самая картинка появилась еще раз. Он подошел к окну и разделся сам, и тут изображение исчезло. Когда оно пропало, он действительно разделся, думая, что он понимает, в чем дело: «Вероятно, это кто-то, кто хорошо ко мне относится». Он подумал о Франке Ведекинде. Он видел улицу одновременно с кинематографическим изображением. Не было сомнений в реальности. Все это продолжалось, около 3 минут. Из-за невероятности того, что произошло, он теперь верит в галлюцинации. Тогда светила луна, в его комнате не было света. В этот же день встретилась ему на улице одна женщина. Им сразу же овладела идея; «Вероятно, это фрау Ведекивд». Он знал ее раньше. Она выглядела точно так же. Она с горечью отвернулась в сторону.

Накануне отъезда на курорт, 11 мая, он совершал прогулку со своей сестрой. Еще тогда он почувствовал, что окружающий мир изменился. Чувственное восприятие, по его собственному замечанию, во время всего психоза не изменялось (никакого усиления интенсивности и т. д.). Было страшно. По дороге проехал велосипедист. Свет фонаря испугал его. У него возникло чувство необычного, неестественного. Он подумал о том, что это свет, при помощи которого за ними наблюдают. Но это не приняло форму определенной мысли. Он спросил свою сестру об этом и рассердился, когда она все это объяснила светом фонаря. Он полагал, что его сестра имеет такие же впечатления, как и он. «То, что это был фонарь, я тоже видел».

Чувство, что его сестра переживает все так же, как и он, присутствовало раньше живейшим образом. Он чувствовал в ней увеличение ее личности «или нечто подобное», которая его полностью понимала, которая чувствовала вместе с ним все колебания настроения. Затем он подумал, что это не его сестра. Он ее прямо спросил об этом. Хотя она выглядела так, как его сестра. Сразу же появилось чувство тревоги, совершенно беспричинно, просто как чувство. К тому же он очень любил эту сестру, которая вовсе не была его сестрой. У него появились мысли: внешность имеет второстепенное значение. Существует возможность обмена душами. В его сестре находится другая личность. Эту личность он воспринимал в определенной степени как себя. Он чувствовал, что это его второе

==186

воплощение, но воплощение другого пола. Это чувство существования в двух лицах было еще неясным, позднее оно стало более четким. Может быть, оно сейчас промелькнуло на один момент. Это чувство двойственности исчезло через две минуты. Осталось только чувство страха и необычного. После сцены с велосипедистом он был не в духе. Он думал, что сестра его не понимает или понимает его очень хорошо, но только притворяется.

В этот день вечером он сказал сестре сразу после сцены с велосипедистом: «Я что, разве сумасшедший?» Затем он почувствовал сильную боль в голове, в мозгу, как будто там что-то нарушилось. Затем он сказал: «Это не терпит отлагательства, в сумасшедший дом!» Он был совершенно уверен в том, что люди должны были считать его сумасшедшим, особенно если бы они знали все то, о чем он думал. Но сам он не считал себя сумасшедшим. Он воспринимал свое состояние как вполне реальное и думал: вероятно, я один, но почему я должен считать это ненормальным. Затем он все время продолжал думать: другие тоже это знают и притворяются. Его очень беспокоило вообще притворство, все представлялось ему сомнительным.

Острый психоз

В воскресенье, 12 мая он ехал на курорт. В поезде переживания острого психоза приобрели взаимосвязанный характер. Была прекрасная погода, горы, свет солнца были как на картинах Тома. Было так хорошо, что он чувствовал, будто начинается «золотой» век. В купе вошли молодые люди, девушка и юноша. Они играли на гармонике и пели песни. Эти песни удивительно глубоко растрогали его. Они имели отношение к нему. «В этом есть что-то колоссальное...» Он повернулся и заплакал.

При этом больной замечает, что он, собственно говоря, никогда раньше не понимал музыку так ясно. Он всегда уделял внимание литературе и изобразительному искусству. И так началось увлечение музыкой, которое в дальнейшем ходе событий играет большую роль.

Все замечания, которые делались, относились к нему. Когда он плакал, юноша сказал: «Перестань, сыграй что-нибудь веселое». Если музыка его не затрагивала, то то значило: «Неправильно играли». Большей частью его чувства реагировали сильно и дифференцирование. Если он не реагировал, все смеялись. Делались намеки на предыдущие события, появилась мысль: каждый знает все обо мне, мельчайшие пустяки, он сделал такое заключение из намеков на эти мелочи. Он чувствовал, будто он все время ездил на поезде туда и обратно, однажды сказали: «Это был Санкт-Петербург». Один раз он сошел с поезда, но, опомнившись, снова сел в поезд и приехал действительно на курорт. Ему казалось, будто бы все люди хотели добродушно подтрунивать над ним. Во всех этих событиях преобладало следующее представление: я и все (исключения смотри ниже) люди в действительности умерли, на самом деле есть только сверхъестественный (трансцедентный) мир. Пространство и время в действительности больше не существует. Он чувствовал, будто все люди

==187

живут уже полностью в заоблачном мире. А так как он был так сильно привязан к миру, то он «взял с собой» пространство и время и должен видеть все еще по-человечески. Он является человеком он еще является человеком, но он также уже умер. Люди уже все на небе. Он последует за ними, поднимая их всех еще на одну ступень выше. Но сначала он должен освободить еще не умерших, т. е. подождать, пока они не умрут. Он думал о мертвых (в мыслях) и т. п. Но он не должен был выдавать себя, то, что он чувствует как человек. Но другие знали действительное положение вещей и смеялись над ним, потому что он путешествовал туда и обратно в пространстве. При этом им владело чувство, что скоро будет сверхъестественный мир, «золотой» век. Из этих представлений можно понять содержание слов, которые он слышал от попутчиков: «Он ничего не знает»; «Будь внимателен, не говори так много, а то ты его выдашь»; Он не имеет никакого понятия о том, что он будет делать сегодня вечером. Он будет на сцене обнаженным получать удовлетворение». При этом он сознавал, что, если к нему обратятся с таким требованием, он сделал бы это. До людей ему нет никакого дела. Может быть, все разденутся, и тогда наступит «золотой» век. Многие выражения имели сексуальное значение. Чтобы уберечь себя от этого, он пошел в купе, где сидели только женщины. Но одна дама, открывая большую сумку, тут же сказала другой: «Посмотрите-ка, какая восхитительная сумка». Это, как он заметил по выражению лица и по звонкому смеху другой, было высказано символически. Люди знали, что он был мало возбудим чувственно, и что он лишь изредка испытывал сексуальные желания. В этом смысле, беззлобно подтрунивая, было сказано: «В мае 1911 г. он почувствовал толчок». Однажды сказали об одной девушке, кивнувшей головой на улице: «Это кивает его невеста».

О своей сексуальности больной говорит без смакования, но также и без щепетильности. Он рассказывает, что он с давних пор мало и очень редко бывал чувственным. Он почти холоден. В противоречии с этим находятся «похотливые возбуждения», которые он пережил в дальнейшем течении своего психоза.

Теперь его полностью охватила идея о «золотом» веке. На курорте была замечательная погода, как будто это был период перед «золотым» веком. Если появлялись облака, то они тоже доставляли ему радость. Впечатление было подобно тому, которое он получил от картин X. ф. Маре в Шлейсхайме. Жарко, думал он, для того, чтобы все могли раздеться. Вся мерзость исчезнет.

Девушки толкали его в бок. Все имело к нему отношение. Он не реагировал, так как он считал, что он должен быть спокойным, он не должен ничего говорить, иначе он не доведет до конца намеченное спасение. Он чувствовал в себе внутренний запрет задавать другим вопросы.

В поезде он размышлял еще над тем, что же такое, собственно говоря, представляет собой действительность. Он осознавал много противоречий, но считал их возможными. «Я пережил и то, и другое, и чувственный, и реальный мир, воспринимавшийся мною как ил-

==188

люзия, который я еще только должен увидеть». Чем ближе он подъезжал к курорту, тем меньше его мысли имели это направление.

Приехав на курорт, он покинул поезд, вышел на вокзал, чтобы взять экипаж. Когда он шел к кучеру, он услышал, как кто-то крикнул: «О, подожди, Иосиф вдет». На его вопрос, не отвезет ли он его наверх к гостинице X., он ответил: «Нет, сегодня я наверх не поеду». У больного было такое чувство, будто бы все кучера будут реагировать так же. Но он нашел одного, который захотел его отвезти. Тогда он подумал: «Я все же хочу посмотреть, прав ли я, действительно ли люди умерли и только кажется, что они есть; я хочу посмотреть, как они реагируют». Как само собой разумеющееся он дал носильщику вместо нескольких грошей 3 марки. Он никогда не был совершенно уверен, было ли это действительностью или иллюзией. Носильщик посмотрел на него удивленно, казалось, что он неожиданно все понял, улыбнулся, поблагодарил и ушел. Он позволил ему уйти и подумал: это действительно «золотой» век, деньги превратились в мире во что-то второстепенное. Когда экипаж приехал к гостинице, кучер потребовал 3,10 марки. Это странное число удивило его, и он посмотрел на кучера, имевшего преднамеренно невозмутимый вид. Вероятно, это была шутка. Деньги не имеют значения. Это явилось новым подтверждением. Таким образом, если деньги действительно являются чем-то второстепенным, дам-ка я ему 10 пфеннигов. Но на это у него не хватило смелости, и он заплатил, как положено. Может быть, это все еще действительность, засомневался он.

Затем он сразу пошел в гостиницу. Он попросил дать ему комнату с широким видом. Ему дали комнату с посредственным видом сзади гостиницы. Вскоре после этого в дверь постучали: «Я только что вспомнил, что у нас есть лучшая комната». Он посмотрел ее: «Я возьму ее». Через некоторое время снова постучали: «У нас есть еще более хорошая комната». Он смотрит и ее: «Хорошо, я возьму эту». Подобное поведение было для него странным. Он думал: «Я должен на все смотреть по-человечески; они принимают меня за глупца; посмотрю-ка я, что будет дальше». Потом он подумал, что ему надо принять ванну: «Может быть, тогда у меня в голове прояснится». Он заказал ванну. В ванной не было стула. Это подтвердило (это был очень хороший отель) настоящую недействительность кажущегося мира. После того, как он надлежащим образом принял ванну, он отправился на прогулку. На курорте был так называемый «день гвоздики». Он посмеялся над кажущимся сумасбродством. Но он думал: «Хорошо, я тоже прикреплю гвоздику»,— и он купил себе одну гвоздику.

В это время его постоянно воодушевляла идея о «золотом» веке. При этом теперь в его сознании всплыло, что сестра, мать и другие родственники были еще живы: «Я должен еще их освободить». В связи с этим ему пришла в голову мысль, что его сестра его отравила. Она сделала это из благородных соображений; когда она увидела что он сошел с ума, а затем он и сам об этом сказал, то она хотела его избавить от этой участи. В дальнейшем протекании психоза он забыл эту и некоторые другие идеи, и никогда больше к ним не возвращался.

==189

Он вернулся в гостиницу. Входя в гостиницу, он услышал, как портье кого-то спросил: «Он все еще творит чудеса?» Тот ответил; «Да, очень большие». Больной звонко рассмеялся. Регистрируя свое имя, в графу «Профессия» он написал: «Выздоравливающий», «Пусть неугодные мне посетители держатся от меня подальше». У него было несколько фривольное настроение, и подобные вещи он совершал сознательно, не имея в мыслях изображать что-то. Вскоре пришел кельнер и спросил, не врач ли он (он написал доктор М). Он ответил отрицательно и посчитал это тоже странным. Он заказал курортную карту, а затем ему был выдан билет на концерт. Он спросил удивленно, действительно ли ему нужны два билета, курортная карта и билет на концерт. Ему сразу же показалось вероятным, что «дама» будет с ним, поэтому два билета. При этом владелица гостиницы так на него посмотрела, что он заметил ее сомнения в его умственном здоровье.

Итак, больной ужинал. Лица, сидящие вокруг, намекали на него, знали об его экзамене; Он пил свое вино и сидел там тихо и незаметно. После ужина он пошел на концерт в курортный сад. Когда он вошел в ворота, он почувствовал, что музыка имеет к нему некое общее отношение. Как раз в тот момент, когда он входил, дама села. Музыка, которая раньше на него вообще не оказывала никакого воздействия, захватила его, возбудила его до неистовства. Он чувствовал, как тело его сопереживало всеми мышцами, как все чувства, смех и слезы, во всех нюансах находили в его душе отклик. Итак, события развивались следующим образом: когда он, слушая музыку, вышел на террасу курортного сада, то он почувствовал, что он принужден пойти определенной дорогой. Он чувствовал, что он вдет по стопам некоего лица. «При этом я чувствовал, что я могу освободиться от этого принуждения. Но я хочу отключить свою волю, хочу сдаться и покориться» (образ ребенка, завернутого в пеленки, всплыл в его сознании). Принуждение становилось сильнее, вдруг он остановился: «Я должен здесь остановиться». Его тело начало в своих движениях ритмически следовать музыке. При этом тело его оставалось полностью свободным; он наблюдал, как люди смеялись над ним, как кто-то на него пристально взглянул, ушел и т. д. Движения тела совершались автоматически, сами собой, и все же он хотел их совершать. Мышцы действовали сами, после того, как он их один раз заставил совершать то, что они делали. И теперь он чувствовал, что он больше уже не может освободиться от принуждения. Ему не надо было следить за своим телом, оно полностью действовало само. Эти ритмические движения сопровождало очень интенсивное переживание. Сначала он чувствовал: дамы еще здесь нет. Затем: теперь она, вероятно, здесь. «Теперь я чувствую: она совершает движения вместе со мной. Находясь примерно в 10 метрах позади меня, повернувшись ко мне спиной, она следовала моему малейшему движению». Он совсем не смотрел на нее и не видел ее, но он знал это точно. Эта напряженнейшая реальность была потрясающа. Чувствам он доверял еще меньше. Это было очевидно, если взять выражение из учения о нормальном убеждении. Он точно знал, это была эта дама. Он знал, что она совершала в точности

К оглавлению

==190

такие же движения, хотя он никоим образом физически не чувствовал и не воспринимал ее. Даже если нечеткое представление и сопровождало в его сознании присутствие дамы, то, во всяком случае, он представлял себе ее без каких-либо особенностей, в нормальной одежде.

Под конец в музыке выразился буйный мятеж. Он чувствовал, что он сильно охвачен музыкой, а затем музыка и принуждение к движению закончились. Тогда он принял осознанное решение вести себя нормально. С этим намерением он подошел к кельнеру и заказал себе сигару. Но это продолжалось недолго, им снова овладело стремление идти куда-нибудь без особой цели. «Вероятно, я еще мог бы справиться с собой, но вдруг я почувствовал себя бессильным». Он заметил, как он потерял над собой власть, обежал вокруг кельнера, перепрыгнул через балюстраду у террасы и устремился в парк, сознавая: дама, которая только что совершала с ним движения танца, ушла; я должен следовать за ней; он чувствовал, что он должен пойти туда, где она только что была; в противоречии с этим появилась мысль, что он везде бегает в спешке по тем дорожкам, по которым она ходила сегодня утром; и ему пришла мысль, что ее, вероятно, уже вообще здесь больше нет. В другие моменты он чувствовал, что эта дама является его собственным двойником другого пола.

Когда он бешено мчался по парку, его схватили отдыхающие. Он охотно позволил им это сделать. При это он очень ясно представлял себе ситуацию и на мгновение успокоился. Вскоре он снова почувствовал желание бежать. Он закричал; «Внимание, это снова охватывает меня; держите меня. Недостаточно, недостаточно, еще несколько человек сюда». Приблизительно через полминуты он опять успокоился, и это повторялось еще несколько раз в виде приступов. При этом у него постоянно было чувство, что дама поблизости. Когда мимо проходила незнакомая дама, он вскричал однажды: «Это она; пусть вдет к черту!» В этот и в другой раз он точно видел, что это не какая-то определенная дама, но он думал о возможности превращения. Издалека он увидел, как одна дама выходила из экипажа. Ему сразу же стало ясно: это она. Он должен был находиться недалеко от нее. При этом он вовсе не был возбужден сексуально, он всего лишь хотел быть рядом с ней. Он полагает, что смелая манера — почти все люди, замечал он, боялись его,— с которой дама направлялась к нему, импонировала ему и позволяла думать о душевной идентичности «с дамой».

По дороге в больницу «приступы» повторялись много раз. При этом он чувствовал чудовищную силу и чувствовал, как слабы все люди, которые его удерживали. Поэтому он крикнул: «Сейчас я дам вам "силу десятерых мужчин"»,— и увеличил это до миллиардов. Он чувствовал при этом, как его силы заметно уменьшались, и под конец он был совсем утомлен; По пути в больницу он громко проклинал Господа Бога за то, что он дал ему философскую систему (скептицизм): «Я как-нибудь его заставлю уничтожить меня, или он должен дать мне благоразумие».

В больнице он увидел гобелен с восхождением на Голгофу. Он затопал ногами и крикнул: «Я всегда тебя искал; я вечный жид!» Позже ему пришла в голову мысль уйти в монастырь и стать братом

==191

Медардусом (Э. Т. А. Гофман). Но главным образом им владела идея побывать в высшем мире. Он чувствовал себя возвышенно на небесах и, несмотря на это, обреченным чувствовать себя в дальнейшем человеком и смотреть на других как на людей. В то же время он совершенно отчетливо представлял, где он находился, и был препровожден в палату для буйно помешанных. Он вошел туда весело, со словами: «О, это замечательно, тут я не смогу ничего сломать» (была совершенно пустая комната). «И жертвенный алтарь человечества тоже здесь». При этом он стукнул по стоящему в камере клозету в ярости на Господа Бога, на то, что он обременяет наше существование таким количеством грязи, и с чувством, что это правильно, что за это люди таким образом приносят жертву Господу Богу.

Во встретившейся ему случайно медсестре он каждый раз узнавал Теперь сменялись не очень связанные между собой многие сферы переживаний: его сознанием овладела мысль, что все неорганическое имеет душу (воспоминания о Фехнере). Раздеваясь, он отбросил свои ботинки, он воспринял это как жестокость; взял ботинки, погладил пол и затем тихо поставил ботинки. Свои брюки он осторожно положил на «жертвенный алтарь».

Лишь в общем виде больной отмечает, что все, что он делал в состоянии психоза, было мотивировано. А часто и вдвойне мотивировано. Существовал чувственный и трансцедентальный мотив. Например, когда он помочился в постель — чувственный, физический порыв в состоянии сна. Трансцедентальный мотив — изъятие всего грязного, что он в себе имел, из сверхчувственного (трансцедентного) мира. «У меня не было недержания. Я мог бы это удерживать».

Он почувствовал острую потребность проклинать. Его философская система (скептическое отчаяние) имела при этом определяющее значение. Он воскликнул: «Наш Бог, я проклинаю его, мы существуем только потому, что он вел половую жизнь». Рассвирепев от этого, он швырнул в стену пуговицу и галстук, на мгновение болезненно почувствовал нарушение неорганической жизни души, но затем ясно понял для себя: «Стоп, я Бог, я его убил. Я не должен так себя вести». Бросая пуговицу, он думал: «Должен раздасться шум». При этом он слышал музыку, звучавшую в курортном парке, думал о «Зигфриде» и «ему казалось, что в действительности повторяется романтическое», он слышал, как идут германцы, и некоторое время жил в этой сфере. Он «чувствовал, что теперь везде в мире романтические истории происходили в новой форме». Господствующее положение снова заняла сфера переживаний «золотого» века. Он думал: «Если бы Бог не грешил, то не было бы бедствий». За это

==192

новый бог (он) должен сам себя проклясть, он должен всегда оставаться в палате, и тогда будет «золотой» век. Иногда он осознавал то, что мир фантазии создал он сам, но все же это происходило редко. Он проникся чувством, что он обладает огромной силой, сжимая в ярости кулаки, но не имея в мыслях причинить кому-либо вред.

Он полагал, что он теперь находится перед таким же искушением, как и Бог. На улице стоит Мона Лиза. Он может зачать с ней детей и говорит; «Мона Лиза должна войти в палату». Если дверь открывалась, то он быстро кричал, что она должна остаться за дверью. Так колебался он между привлечением и отталкиванием.

В эти часы развивалось также дальше чувство присутствия другой личности и раздвоения. До этого он переживал колебания; присутствует другая личность, которая до мельчайших тонкостей сопереживает с ним и сочувствует ему, которая затем является им самим в удвоении, он сам в качестве женщины. В палате удвоение приобрело полностью четкий характер. Теперь в нем была другая личность, он чувствовал в себе женское тело. Он чувствовал женскую грудь, округлые бедра, женские гениталии. И все же он чувствовал себя в некоторой степени ядром, реально, а женское как прозрачное, как призрачное (таинственное). И все же он ощущал очень ясно жизнь женского тела, дыхание и т. п. Он чувствовал себя мужчиной высокого роста, имел огромный член и чувствовал себя так хорошо, как Адам Дюрера. Он ощупывал себя во всей своей красе. Он думал, что все люди будут теперь такими высокими и пропорционально сложенными. Между ним, мужчиной, и между ней, женщиной, произошло совокупление. Это было чувство любви, без какого-либо сексуального возбуждения, «такое свободное, возвышенное чувство». Все чувственные восприятия совокупления были без похоти. Когда совокупление завершилось, пропало чувство раздвоения. Вероятно, это продолжалось всего лишь полминуты. Довольно неожиданно состояние изменилось. Происходило быстрое изменение в физическом отношении. Однако он осознавал, что он был тот же, что он духовно оставался тем же человеком. Даже позднее, когда он стал богом и др., он всегда осознавал: «Я, Иосиф Мендель, который стал богом». Через несколько дней в Гейдельберге подобные переживания телесного раздвоения повторились еще раз. Больше этого не происходило.

Перед этимм переживанием совокупления врач сделал ему инъекцию. В это время он очень громко кричал. Сестра (Мона Лиза) помогала. Он осознавал ситуацию. Сестра была смущена, и он сказал с юмором (как всегда его настроение менялось): «Ах, посмотри-ка, как стыдлива Мона Лиза». После инъекции наступило состояние дремы, в котором четко проступили женские ощущения и привели к описанному выше совокуплению. Затем он почувствовал переход в другое состояние. Ничего женского он в себе больше не чувствовал, он был совсем один. Он почувствовал «ужасную похоть», им владело желание: «Теперь я должен онанировать»,— и сделал это. «Это легко было сделать»,— считает он; После этого акта он заснул, и у него была спокойная ночь.

7 К. Яспсрс. Т. 2

==193

В общем и целом больной замечает, что ему нелегко описывать события. «Все так ужасно нелогично.» Но он подчеркивает, что события, которые он описал, действительно имели место, и что драматические· события в мире, которые наступили на следующий день, заняли основное место среди взаимосвязанных событий. В этот день представления о двойной действительности, «золотом» веке, собственной борьбе, отношениях с Богом и т. д. были началом. Время от времени, как он замечает, врач казался ему тоже вполне реальным, а не кажущимся явлением. В его состоянии постоянно были колебания.

На следующий день, в понедельник, когда он проснулся, то подумал, что, наверное, уже прошла вечность с тех пор, как он находится в этой палате. Но он чувствовал себя теперь нормально. Он хотел домой, попросил санитара принести ему одежду и позвать невропатолога. Его голова была ясной, он ждал визита врача. Но все же он не был полностью здоров: «События парили в воздухе; все, что я пережил, еще не утихло». Но впечатление от фантастического переживания стало слабее. Он чувствовал себя так, как чувствовал себя дома перед отъездом на курорт. Он размышлял: может, все это было только вчера, может быть, не прошла с тех пор вечность.

В первой половине дня вновь начались фантазии. Сначала они были беспорядочны, так что больной не имеет четкого представления об их последовательности. «Здесь пробел, я не могу вспомнить начало». Например, он лежал с открытыми глазами. Солнце светило сквозь матовые стекла. Он чувствовал: пространство исчезло. Эта палата — единственное пространство, она парит вне мира. Все существа, кроме него, обитают вне пространства. Времени он больше вообще не чувствовал, жил, не зная, сколько времени проходит. Врачи, больница — все исчезло. Он переживал только чудовищные события вне палаты среди внеземных существ. Эти события он осознавал непосредственно, кроме того, он слышал голоса и иногда видел нечто, что в дальнейшем станет более ясным. События развивались в относительно последовательной связи.

Он осознавал: все человечество состоит из внеземных существ. Они живут в высшей степени блаженства под властью старого Бога, который объединял иудейство, христианство и т. д. Лишь буддизм и религия Конфуция были вне этого. Прежний мир был мертв, только он еще оставался человеком. Затем он очень ярко переживал, как все умоляли Бога спасти и его, освободить из палаты, из пространства и времени, позволить ему умереть и превратить его в такое же внеземное существо, как и они. Это привело к борьбе. Бог осуществил бы его избавление, если бы больной бьр1 доволен тем состоянием, которое было у других. Но он требовал: «Все существа должны быть подобны Богу, лишь тогда я выйду из палаты». Все растения, животные, вся неорганическая природа должны быть подобны Богу. Неорганическая природа представлялась ему песчинкой, которая с душой, такой же сложной, как и другие души. Подобно Богу, песчинка тоже должна жить во внеземном мире. Часто он сам себе представлялся песчинкой. Затем в другой мир

==194

должны были перейти также и абстрактные понятия, являясь подобными Богу. Все добродетели и все пороки: похоть, предательство, лицемерие и т. д. 'Каждое существо должно, подобно Богу, все это иметь в себе, так он требовал; и каждое существо должно произвольно уметь это в себе вызвать. Таким образом на небе произойдут колоссальные изменения. Жить там будет сплошным удовольствием. Никто ни на кого не будет сердиться, так как он одновременно будет всем. Больной заметил: все остальные помогут ему и будут настойчиво досаждать Богу с тем, чтобы он уступил. Он требовал: рейнское вино и табак должны тоже быть на небе, а также немного дерьма и и мочи. «Если все это есть у нас на земле, то все это должно быть и там». Неорганическая материя, элементы тоже помогут. Песчинки в качестве ангелов дразнили Бога. Тому это доставляло удовольствие. Может быть, он пошел бы на все, но больной ставил свои требования дальше: дьявол и ад тоже должны быть на небе. Он думал, что Франк Ведекинд, возможно, является дьяволом и, следовательно, дьявол намного знатнее Бога. Больной сразу же отметил: такой власти у нашего Бога нет. Бог будет очень серьезным. Голоса умолкли. И тут он увидел, как перегородка палаты поднялась и в камеру проскользнуло привидение. Оно было прозрачным, как рубашка, и не имело четких форм. Оно проскользнуло под кровать. Это был Бог. Ему стало жутко: чего он хочет? Какой-то голос сказал: «Теперь ты должен». Он почувствовал движение руки. Это смерть. Он чувствовал, будто его тело пронзил удар тока. Но больной был сильнее. Бог хотел его взять на небо, не выполняя его требования и поэтому хотел его убить. Там, где больной оказался сильнее. Бог должен был «перейти в него» и увеличить силу больного. И тоща больной сам сможет выдержать бой с дьяволом.

Сначала для увеличения его силы Бог переселился в него и вместе с ним весь сверхъестественный мир. Он чувствовал, как Бог проникал в него через ноги. Его ноги охватил зуд. Его мать переселилась. Все гении переселялись. Один за другим. Каждый раз он чувствовал на своем собственном лице определенное выражение и по нему узнавал того, кто переселялся в него. Так, он почувствовал, как его лицо приняло выражение (лица) Достоевского, затем Бонапарта. Одновременно с этим он чувствовал всю их энергию и силу. Пришли Д'Аннунцио, Граббе, Платон. Они маршировали шаг за шагом, как солдаты. Когда подошел воздух, когда подошли женщины, когда подошла небесная любовь, то все стало нежнее. Абстрактные понятия тоже переселялись: похоть, еврей, глупец. Он чувствовал Анатоля Франса и сущность его произведений: иронию, слезы, деликатность. Одно все время следовало за другим. Все, что происходило в нем самом, он отмечал не сразу, «но он все время оставался возбужденным». Он чувствовал, что мышцы его лица были мягче и разнообразнее, чем когда-либо. Итак, он обладал «способностью иметь любое настроение». Он чувствовал себя невероятно сильным. При переселении он делал «определенные движения», чтобы освободить место для других существ и чтобы разместить их. Например, помогали голоса: «Теперь локоть». Поначалу все происходило беспорядочно,

7·

==195

менялись места, наконец, можно было заметить определенную регулярность. Они решали проблемы друг с другом. Великие люди находились в голове, художники — в лице, воины — в руках; место в сердце заняла дама Мона Лиза. Внутри сердца были камень и песчинка. Наконец, переселение завершилось. Вход был закрыт. Итак, теперь начнется. Он подумал об образе ребенка, завернутого в пеленки: «Я не должен быть активным, я должен полежать и подождать». Что он и сделал.

Снова поднялась перегородка в стене палаты. Больной увидел, что к нему заглядывает голова дьявола. Он видел его как живого. Он выглядел как фавн, с рогами, покрытый коричневой шерстью. Брови были красными. Больной нисколько не испугался, так как он знал: «Я с ним непременно справлюсь». Чувствуя свою силу, он крикнул стоящему по другую сторону стены дьяволу: «Открыто». Перегородка захлопнулась. Дьявол был побежден и переселялся в него ко всем остальным. Его сила снова чрезвычайно увеличилась. После этой «победы» он осознал: «Дьявол так быстро покорился не только благодаря моей силе, но и потому, что я хотел вознести его на небо».

У больного была еще одна мысль: «Существует еще огромное количество богов кроме меня». Они, чувствовал он благодаря своей колоссальной силе, все добровольно переселятся в меня. Он считал, что его палата находится в очень длинном коридоре, в который выходили также многие палаты, а в них находятся другие боги: Будда, Магомет и т. д. Необходима была борьба. Но он знал, что теперь дьявол поможет. В этот момент вошел санитар, которого он принял за образ, в котором появился дьявол. Он принес обед. На вопрос: «Я должен есть?» — он получил ответ: «Да, да, чтобы вы стали сильнее». Он ел очень жадно. Он едва проглотил первый кусок, как начал жадно заглатывать остальное. Он чувствовал, что весь мир внутри него тоже хочет есть, все голодны. Он уже заметил, как все внутри него ест. Всё внутри него поглощалось с неистовой жадностью. Он чувствовал это всем телом. Изнутри его тянули за грудь. В этом состоянии он представлялся себе Буддой, так как полагал, что видел его когда-то изображенным подобным образом. Но Будда еще не был внутри него. Сейчас должна начаться борьба. Он закричал: «Открыто!» Тотчас же он услышал, как одна из дверей палаты открылась под ударами топора. Появился Будда. Момент «борьбы или переселения» длился недолго. Будда переселился в него. Это повторялось, вероятно, 20 раз: «Открыто»,— затем удары топора, затем переселение очередного бога. Когда он затем снова крикнул: «Открыто»,— стука не было слышно. Это был знак того, что теперь все боги Земли находятся в нем. Он чувствовал, что он ими переполнен. Очень небольшое пространство — палата — было вокруг него, а все остальные события в мире сверхъестественны. Теперь он хотел — некоторым образом для проверки своей силы — исполнить самое могущественное действие. Он приказал: «Пространство, исчезни». Этого не произошло. Несмотря на необычайные события, он все-таки не имел еще достаточно сил, хотя он всегда был готов к борьбе, чувствуя свою власть, сжимал кулаки, напрягал мускулы.

==196

Теперь наступил перерыв. Через некоторое время, не видя, он почувствовал: сейчас придет богиня. Он чувствовал, что она рядом, и чувствовал также — это Мона Лиза. Это было новое искушение: если бы он сейчас зачал с ней людей, то это было бы счастливое поколение. Но он осознавал: «Я не могу этого делать. Существует еще много богов вне Земли; я хочу всех объединить в одном». И тут у него появилась ужасающая мысль: может быть, здесь присутствует нечто подобное бесконечному регрессу скептицизма. Но он решился; «Я должен превратить всех богов в одного». Он сразу же заметил, что Мона Лиза его понимает, она тоже переселилась в него ко всем прочим. Не было речи о том, была ли это та же Мона Лиза, которая уже в нем находилась. То, что было вне и внутри него, часто являлось совершенно идентичным для него.

Теперь в нем были все боги, которые когда-либо в мире почитались. Мона Лиза плакала, так как другие богини, которые вместе с ней были в его сердце, были сильнее и красивее. Ему было больно от этого, и он успокаивал ее. У всех богов и гениев было определенное место в нем. Но первоначальное расположение (воины в руке, художники в лице и т. д.) не сохранилось. Мир старых богов располагался очень тесно в одном помещении, и по всему телу следовали другие группы, как бы разделенные водонепроницаемыми перегородками. У них не было единства, они не понимали друг друга. Теперь перед ним стояла задача создать единство и порядок.

Между тем снова пришел санитар (=дьявол) и принес, о чем больной хорошо помнил, кофе с двумя рожками. Повторился предыдущий процесс; весь мир в нем жадно все пожирал.

Затем пришел с визитом врач. Из-за того, что врач моргал, больной подумал, что он является птицей, а может быть, даже и самим Богом. Во всяком случае, сущность может укрыться в нереальном мире. Поэтому сначала он давал бессмысленные ответы, он знал это и думал: «Тот тоже прикидывается». Так, например, он сказал: «По земле бегают клопы, а в постели их нет»,— и засмеялся. Но он хотел в человеческом нереальном мире вести себя по-человечески и на вопрос о своей болезни ответил: «Я болен бредовой религиозной идеей»,— так как он знал, что с человеческой точки зрения это должно выглядеть именно так. Он отмечает, что он тогда совершенно ничего не понимал, не говоря уже о том, что он не всегда был здоров. На вопрос о юридическом параграфе он ответил, как положено, и отметил, что нарушение душевного здоровья ненаказуемо. При этом он подумал: в моем сумасшествии виновно, вероятно, государственное министерство. Так как, если врач действительно является человеком, а это было ему и так ясно, то он фактически сумасшедший. Больной замечает: «Я всегда думал одновременно об огромной массе вещей, которые не находились в одной сфере».

Итак, теперь стояла задача: создать порядок в мире богов и гениев. Он пассивно лежал, думая о символе развития. Мона Лиза

==197

поможет. Он заметил, что все боги выселялись (покидали его тело). Он чувствовал, что вне его происходили ужасные битвы. Боги не могли прийти к единству. Наконец, на своем совете им удалось придти к единству. Затем снова произошло вселение так же, как и ранее: один за другим. Двигаясь, он освобождал им место. Под конец он заметил, как Мона Лиза, находясь внутри его, подняла веко.

Она хотела видеть, спит ли он. Потому что его сон был знаком, что все в нем. Он не спал. Оказалось, что еще не все закончено. Пришел приказ: всем выйти наружу. Этот процесс вхождения и выхода повторялся бесчисленное множество раз. Он чувствовал, это связано с «предательством», из-за которого каждый раз что-нибудь происходит. Наконец ему удалось войти без помех. У него было чувство, что прошло невероятное число вечностей. И вот он начал дремать, нет, не совсем спать. Это был знак, что все было в нем. Теперь он думал: еще предстоит борьба со многими богами, которые не принадлежат земле. Он чувствовал в себе повышенную жизнь. Мускульное чувство, интеллект, силу, огромное сердце с богинями, огромные шаги богов войны чувствовал он. (Он думает спонтанно, основой для этого стали удары пульса.) Он был способен к невероятной любви.

Он открыл глаза. На потолке повсюду были трещины. Вместо них он видел теперь на потолке всех богов. Все представились ему и смотрели на него с любовью. Один, Бог Солнца, смотрел на него особенно долго. Это был пронизывающий взгляд, явно для того, чтобы придать силу взгляду больного. У этого Бога Солнца был прямо-таки ослепительный взгляд. Настоящее солнце, которое светило в окно, казалось при этом бледным. У бога были отвислые усы, он выглядел дико. В стороне лежала смерть в виде скелета. Она была парализована и побеждена навсегда. При виде богов он чувствовал, что стал сильнее. Теперь он осознавал, что может видеть всех и все. Тут он заметил: дьявол, грехи, ад смущаются. Он скомандовал: каждый может принять тот облик, который захочет. При всех этих процессах его «Я» больше не было личным «Я», но «Я» было наполнено всей вселенной.

Снова ему пришла в голову мысль: я должен еще к внеземным богам. При этой мысли наступила мертвая тишина. Ему было ясно: это должны быть огромные миры. Все содрогается в нем от ужаса, что еще придется пережить. Все готово умереть. Он почувствовал, что состоятся невероятные битвы, чувствовал победу и наступление побежденных. Новые сражения, новое наступление и так до наступления покоя. И вот земной мир в нем стал совсем маленьким перед огромным внеземным. Он был глубоко опечален. Чувство, похожее на тоску по дому, воодушевило его. Перед этим ему было весело. Одни щекотали его, швабы пожимали ему руки и т. д. Теперь все закончилось. Сражения, которые он только чувствовал, а другие пережили их, привели к наступлению тех миров и к угнетению земного мира. Царила ужасная тишина. Он сразу подумал: b этом огромном мире я не могу создать порядка. Бесконечность он не может постичь. Он назначил властвовать старого Бога. Он сам (новый бог) хотел только царить и жить b земном трансцедентном мире, по которому он тосковал. Когда он назначил бога, ему не нужно было больше заботиться о порядке. Он еще приказал земным: «Кто

==198

не хочет оставаться здесь, может отправиться в любую из высших сфер, в очень большой мир». На этом пути — такое чувство было у него — он одновременно был освобожден от скептического Reg ressus ad inssnitum.

Через всю последовательность событий проходило чувство: «Все гении подготовили почву для меня; я, собственно, только обобщающий: в этом моя сила». Он думал, что у всех великих злой взгляд: франк Ведекинд, Мицци Шаффер, Ирене Триш; эти люди — смерть. Он выдержал их всех; тем самым все стало возможным.

Как следует из описаний, он все время имел самые противоречивые представления. Он сознает это не только сейчас, но сознавал это уже тогда. Он часто был в сомнении. Его настроение многократно было подавленным, плаксивым из-за того, что он сам в неземном мире не может покончить с сомнениями. Он часто спрашивал себя: это мои друзья или нет? «Двадцать представлений было у меня об одном и том же процессе, о том, как можно было интерпретировать его». Сомнение имело место от случая к случаю, но в дальнейшем очень возросло. Только одно он знал всегда точно: Мона Лиза его не покинет. Когда враг спросил, читал ли он Данте, у него возникло представление: Мона Лиза — моя Беатриче?

В понедельник вечером пришел врач. Его привели из палаты в другую комнату. Из кровати, в которую он лег, ушел человек с перевязанной головой. Кроме него в комнате было еще трое. Когда он лежал там, то подумал: хотя я спас ад, богов и все, я забыл чистилище. Это еще будет. Трое, конечно, хотели, ему помочь. Он спросил их, не разбудят ли они его, когда битва подступит к нему. При этом он подумал, что другие сразу же поняли его. Они ответили: «Да, да, мы разбудим тебя». Одновременно зачирикали птицы. Он понял значение этого: они тоже хотят его разбудить. Теперь он был спокоен и немного поспал. В начале ночи он проснулся и теперь начались, как раньше, похожие процессы. Он командует: «Открыть»,— услышал удары топора: наступало все чистилище. Это длилось долго. Наконец он призвал абстрактные понятия и скомандовал: «Все, что существует, должно прийти»; «Ничто»; «Противоположность всему»; «Противоположность к противоположности» и так далее ad infinitum. Наконец все было спасено, а он был спокоен. Он целую ночь шутил с тремя другими, предрекая, завтра будет тонкое вино, бургундское, бордо... Они смеялись. При этом у него все время были его сверхъестественные идеи: грабеж и убийство так же справедливы, как любовь: больше нет различий в оценке; это и тому подобное было связано, по его мнению, с его философией: скепсис.

Во вторник утром одного выпустили. Двое еще оставались там. За кофе он ощущал невероятную радость. Он думал: «Мне же удалось нечто великое. Но почему же я сам все еще заперт здесь? Даже если я только песчинка. Ведь я же каждого сделал богом. Может быть, меня освободит Мона Лиза». Он забрался под одеяло, почувствовав движение воздуха, как будто бы его погладили. Он снова накрылся и теперь подумал: «Я же колоссальная скотина. Я думал, что спас мир. Я же брат Медардус. Прошло 3000 лет. Я существую в действительности. Но все люди, которых я знал, мертвы».

==199

При этом он испытывал сильное чувство одиночества и печали. (Слияние «Медардуса» с историей о монастырском брате, как указывает он сам.) Ему было ясно: «То, чем я занимался, было глупостью». Он пылко молился висящему над дверью распятому Христу. Он не знал, что с ним случилось. Ему было ужасно тревожно. Он принял решение молиться во веки веков. Двое других в комнате плакали. Но один из них один раз пошутил. Больной молился: «Да исполнится воля твоя». Другой: «Нет, да исполнится воля его». На это больной по ошибке; «Да исполнится воля моя«. Когда он заметил это, сказал: «Ты, мошенник, помалкивай».

Уже два дня он не мылся. На его лице часто сидели мухи. Он думал, из нежности. Но они мешали ему спать. Ему хотелось спать: «Если я сделаю это, может быть, я буду спасен». Один из них положил бумагу ему на голову для защиты от мух. Но он не спал по-настоящему, чувствовал, как гладят его тело, чувствовал себя женственным, слышал голос, что он должен стать женщиной. Связь с предыдущим была теперь почти полностью прервана. Он думал: «Может быть, я стану Папой римским». Когда он прочитал на доске «Шпейер», он сразу подумал: «Я должен к епископу в Шпейер».

Снаружи как раз пролетает воздушный корабль-цеппелин. Он стоит обнаженным у окна с чувством, что он женщина. Воздушный корабль подошел совсем близко. Он полагал, что корабль отвезет его на небо. Он чувствовал, как будто у него вырастают крылья. Но они не могли вырасти. Как раньше, появились мысли о внеземных мирах. Все, что не хочет оставаться на земле, должно подняться вверх. Может быть, отправится и он. Но цеппелин улетел без него. Ему было больно. В его сознании осталось: теперь я должен навеки остаться в этом состоянии в этой палате.

Во вторник во второй половине дня пришел его дядя. Он разговаривал нормально, но делал время от времени странные замечания. Тогда он сам сознавал это. Потом вошла его сестра. Он чувствовал себя чужим ей. Когда оба ушли, двое других больных дразнили его в той же комнате: «У Вас красивая сестренка, а они заставляют Вас лежать здесь одного». Это привело больного в сильную ярость. Теперь ему принесли одежду. Он умылся, оделся, при этом он пошатывался. Он слышал, как говорили, что здесь строится русская часовня. Он: «Достоевский здесь?» Другие: «Да». Он: «Тогда я останусь здесь». Когда дядя и сестра пришли за ним, чтобы отвезти его в Гейдельберг, он не хотел ехать с ними: без двух других я не уйду (это было обосновано также в сверхъестественных представлениях). Когда сказали, что они хотят совершить прогулку, он пошел с ними. Но он испытывал сильное недоверие к дяде и сестре. О дяде он думал: «Это мой двоюродный брат в образе дяди». О сестре: «Возможно, она моя сестра, возможно, дама, моя действительная сестра — дама». «Это изменило теперь всю систему безумия». Дама и он сам — дети короля Отто Баварского. Они были зачаты передачей мыслей. «Ведь есть же мысленное зачатие». Он думал, что они должны освободить душевнобольного заключенного короля.

К оглавлению

==200

Больной считает, что содержания событий стали на порядок более действительными, менее фантастическими, возникла мысль, что франк Ведекинд — король Отто, который ходит в этом одеянии среди людей. Уже в связи с этим возникла образованная острым психозом иллюзия того, что против него работает министерство. Теперь ему стало понятно это. Они хотели убрать его как сына короля Отто.

Когда они ехали на машине в Гейдельберг, он увидел у дороги человека с перевязанной головой, который покинул свою постель, когда он пришел в другую комнату. Он сделал низкий поклон. Это укрепило его в мысли, что он кронпринц. В машине он часто вскакивал. Когда они приблизились к Гейдельбергу, он подумал, что город стал новой столицей. Как раз перед Гейдельбергом он увидел у дороги даму. Он неистово вскочил. Она выглядела очень печальной. Он знал, что ему надо к врачу. Перед клиникой он подумал: «Может быть, это замок». Ему показалось, что она и то, и другое, как замок, так и психиатрическая клиника. Он постоянно колебался и сомневался и в конце концов спросил других больных, где он, собственно, находится. Санитар, который ехал с ним в машине, показался ему другом: он с любовью пожал ему руку. В ванной ему остригли ногти. Он воспринял это весело. Когда он был готов: «Будьте внимательны, я ведь могу еще ими царапать».

В первую же ночь в Гейдельберге он жил в Нейшванштейне. На стене он увидел короля Отто с короной на голове. Перед ним стоял еврей. Относительно дальнейшего у больного потеряна временная последовательность действий. Больше не было таких относительно связных событий, как на курорте. Кроме отношений с королем Отто, которые все время возвращались, временно появлялись всевозможные другие комплексы событий: он чувствовал, как его разрезали. Это было не больно, но он чувствовал, что спина разрезана, отрезана нога, но («прыг, скок») все сразу же оказывалось на своем прежнем месте, он был несокрушим. Это вскрытие он переживал так, что он ощущал себя одновременно в постели и в зале для вскрытий. «Другие считают, что я там, у них, и они вскрывают меня, и одновременно я лежу здесь». Затем ему снова кажется, что он чувствует, как в могиле его едят черви. Затем его снова пожирали крысы. Он чувствовал, что повсюду гложут и пожирают, но они ничего не могли сделать ему, так как он очень быстро вырастал снова. Потом он вдруг почувствовал себя, как бедный Лазарь, и т. д. Он сам попеременно был то Господом, то дьяволом. Ему это было безразлично. Все противоположности были одинаковы. В общем больной считает, что все, что он когда-либо читал или рисовал в своем воображении, он теперь пережил во время психоза.

Когда эти относительно мало связные события в Гейдельберге продолжались в течение 2—3 дней, ночью возникла новая установка с его стороны по отношению ко всему: в конце концов его охватили мысли о том, что невозможно разрешить противоречие, что Бог и дьявол в нем идентичны. «И ведь двойственность это единство.» «Нет, так нельзя.» Он просил Бога помочь ему и осуществить

==201

триединство: «Я, Бог, дьявол». Его «Я» было здесь, как прежде, не индивидуальным «Я», но «Я» = все, что во мне, весь мир. Но все, что было в нем, было снова во всем остальном. Такие мысли и ставшие все более хаотичными переживания привели его «в неистовство». Он сказал себе совершенно произвольно: «Я больше не могу выносить мир фантазии: я хочу вернуться в действительность». При этом он сознавал, что фантазии более ценны, чем действительность, они более реальны, чем действительность; он сознавал красоту фантазии. Но: «Я больше не выдержу этого». Он подчеркивает, что он еще не был в здравом уме — это продолжалось еще много дней, во время которых еще часто появлялись голоса и происходили другие события — что хотя он всегда четко мог разделить «действительность» и «мир фантазии», он не знал, что из них он собственно может считать действительным. В то время, как поначалу он был полностью склонен к миру фантазии, постепенно возрастало сомнение.

Раздался стук в стену, он услышал голос Франка Ведекинда. Он ощущал это как внушение, что теперь он должен вернуться к действительности, потому что он оказался неспособным спасти мир.

Случайно он положил руки на затылок. Он чувствовал, как от давления смягчаются ощущаемые во всем теле удары пульса, что голова и сердце, которые перед тем были в беспорядке, тем самым снова разделились. Это невольно найденное средство, заложить руки за голову, он в дальнейшем применял намеренно. Другое средство пришло как под внушением: он произносил бесконечно часто: я так глуп, у меня в голове вращается мельничное колесо. Тем самым его мысли прерывались, а он отвлекался от фантастических переживаний. Целые ночи он бормотал таким образом. Все это произошло произвольно, но он тогда ощутил свою волю и напряжение, которого ему стоило возвращение к действительности. Он решил снова действовать, как нормальный, и видеть все, как нормальный; Последним активным усилием было, когда он на курорте заказал себе сигару. До этой ночи он совершенно отдавался событиям, часто руководимый символом запеленутого ребенка. Теперь заново началось активное усилие, не из какого-либо понимания, но исключительно при помощи воли, так как «он не мог больше этого вынести». Прежде чем мы опишем дальнейшее и его окончательное возвращение к рассудку, мы попытаемся изобразить еще некоторые виды прошедших душевных переживаний.

При драматических дальнейших событиях все было просто «очевидным». «Я переживал то, что происходило вовне непосредственно, и этому всегда соответствовал трепет в теле». «Во мне и вне меня это было идентичным». «.Эта очевидность чувств — самое сильное, что только есть. Если бы я сам увидел противоположность, это было бы совершенно безразлично. Это было всегда: это так, нет никакого сомнения — т. е. в момент переживания». При этом его сопровождали неопределенные представления о событиях, которые были иногда несколько более интенсивными, иногда почти сплошь отвлеченными. Несмотря на это, содержание этих представлений всегда было обязательно достоверным. «Как требует Кьеркегор, даже парадоксальному нужно верить, так я переживал это».

==202

Кажущийся и сверхъестественный миры были для него полностью четко разделены, но могли разграничиваться только для чувства. В поезде к месту отдыха слева сидела 4 человека, которые были живыми, справа четверо, которые были только видимостью и были мертвы. Это он ощущал непосредственно. К тому же он слышал голос: он совсем не замечает, что он «односторонний».

У больного было множество чувственных отправных точек, через которые он знал о каждом событии в мире. Но он подчеркивает, что не от этого возникала уверенность в очевидности, она во многом была непосредственной. Он знал все совершенно определенно. Из чувственных отправных точек большую роль играют телесные ощущения. «Я всегда связывал то же самое определенное телесное ощущение с одним и тем же сверхъестественным событием (при вхождениях и выходах). Например, щекотка была из-за его матери совершенно определенной щекоткой. При этих телесных ощущениях он думал: я должен видеть себя человеком. Но он чувствовал, что в действительности он был чем-то совершенно иным. Он думал, что может охватить все, что происходило вне маленького пространства. Но он замечает, как противоречиво происходит пространственное и собственно безмерное сверхъестественное событие. Только когда все в него входило, он чувствовал себя охватывающим целый мир, когда покидало, он чувствовал себя одним в пространстве и одиноким.

Но наряду с непосредственным переживанием очевидной сверхъестественной действительности он был вполне способен к мыслям, соображениям о возможностях: может быть, существуют еще и другие боги, это возможно: «Я должен подождать». В дальнейшем в промежуточные моменты он был, исходя из более ранних описаний, способен сомневаться.

Дальнейшими чувственными отправными точками были стук топора, который он слышал, прекращение стука, шаги прохожих на улице и, прежде всего, многочисленные голоса. Они звучали как действительно произносимые извне и были самого разного вида. Швабы кричали — он думал, как раз перед окном: «Браво, Иосиф»; «Мы снова здесь»; «Вино тоже с нами»; «Немного дерьма тоже здесь». Некоторые голоса доносились издалека, как будто очень громко кричали с большого расстояния, иногда как будто издалека доносилось эхо, песчинки говорили как ангелочки детскими голосами. Они были так близки, как будто говорили из коридора, и т. д. В себе самом он слышал звуки, как будто лопаются пузырьки, урчание в животе. В эти телесные процессы он переносил также голоса, так что он думал: это звучит как чревовещатель. Далее он слышал голоса всех звуков окружающего мира, передвигаемых стульев, гудков на железной дороге, звуков автомашин и т. д. Голоса птиц он обычно понимал, не слыша от них ни слова, в их значении. Затем он слышал также в чириканье слова, звучащие в птичьем тоне, не так, как говорит человек: «Ты глупец»; «Он тебе не поможет» (когда он молился Богу). В шуме автомашин ему слышалось, это крестьяне идут в деревянных башмаках, это работают гномы, куют Гефесты (при этом он на мгновение сам считал себя

==203

Гефестом, так как нога была парализована). Дым локомотива означал, подниматься вверх, вверх, вверх в воздух; свист: яд, яд.

Видел он, в общем, мало: видения из щелей потолка, сияющего Бога Солнца, короля Отто на стене, дьявола за кроватью. Господа Бога, приходящего, как прозрачный платок, сквозь воздух. Действующих лиц, которых он видел, он видел всех в действительности. Если он не осознавал их как другие личности, то «дело было только в системе», не b восприятии. Подтверждения неправильного понимания — «но они не были бы мне нужны» — он находил в особенностях их поведения, в отдаленном сходстве. Но он едва ли осознавал это в своем переживании. Между тем, у него все время было чувство, может быть, все-таки это не она, и т. д.

В Гейдельберге и у него был обман чувств относительно запахов и вкусовых ощущений. Еда имела особенный вкус, воздух наполнен запахами лаборатории. Он думал об отравлении, считал, что, возможно, это исходит от государственного министерства.

Ни в одной области чувств у больного не было каких-либо псевдогаллюцинаций. У него были только иллюзии и настоящие галлюцинации. Из обмана чувств перечисляются еще некоторые виды: голоса ангелочков (песчинок) очень тихо просили за него возлюбленного Господа, но ему было отчетливо слышно. Он не слышал приказывающих голосов. «Представления, переживания вынуждали меня». Все боги были немыми. Только один раз Господь сказал: «Ты должен» (смотри выше), когда он влетел в палату. На вопросы Богу и гениям он не получил ответа. Он узнавал гениев исключительно по чувствам и ощущениям выражения лица. Даже его волосы укладывались при этом в другую прическу. Когда он бормотал, у меня в голове вращается мельничное колесо, он действительно ощущал колесо в голове, ощущал это, как кофемолки в груди. У него часто было ощущение, что его тело изменилось. Удар был, как удар электричеством. Иногда было так, как будто ток проходил через все тело.

Во время психоза — так подчеркивает больной — все действия были мотивированы. Бессмысленных движений, «катотонических движений» совсем не было. Он не подавал руку врачу потому, что считал, что врач тогда будет проклят. Он выбегал в коридор, так как хотел освободить короля Отто. Он дал ввести себя обратно, так как увидел затем, что еще не время, он стучал в отеле в дверь собственной комнаты, так как не хотел помешать возможному вору, в его сознании, все безразлично и справедливо, я должен позволить происходить всему и т. д.

Он никогда не был дезориентирован, только иногда рассеян, как раз тогда, когда весь был в своих переживаниях. Так, он помочился в стакан: он думал, что горшка не было, так как его забрал санитар. Он искал ведро, увидел стакан, подумал, что у больных на курорте тоже были стаканы, и использовал его. Это был «земной мотив». Но он не мог ждать ни минуты больше, так как «остаток плохого должен был выйти наружу». Это был «трансцедентальный мотив».

==204

Эту двойственность мотивов он подчеркивал далее при отрыжке и вздутии живота, когда пачкал постель по ночам: это происходило во сне с сознанием, что это хорошо, что теперь все плохое (трансцедентно) вышло наружу. И тогда грязь сразу же была ему очень неприятна. .Он не пачкал.

Собственно, он никогда не был беспомощным. Он всегда мог ориентироваться. Когда приходил врач, он всегда думал: «Что же он хочет, как он судит обо мне?» Затем он что-нибудь говорил, просто чтобы посмотреть, как отреагирует врач, и чтобы сделать из этого выводы; он говорил, например, немотивированно: «Почему же Вы так пугаетесь?» «Хотя я был сумасшедшим, я все-таки был в своем уме»,— считает теперь больной. Что касается его настроения во время психоза, то оно, разумеется, было изменчивым и очень разнообразным. «Вообще я все время чувствовал себя неуютно». Он чувствовал, что находится один в помещении, и мысль на веки вечные лежать там (отзвук идеи Тангейзера) была ужасна. Он думал, скоро никто больше не придет. Потом он испытывал чувство веселья, когда, например, приходили швабы. Часто он был настроен юмористически, шутил и думал: я не хочу отрекаться от своей швабской природы. Когда входили боги, он спрашивал: «Там еще много?» Своими шутками он не хотел допустить умиления немых богов. Но сам он одновременно чувствовал себя при этом взволнованным, ощущал чувство ответственности за свою задачу. Но он также был снова и равнодушным: если ничего не удастся, то тоже хорошо. Хотя он принял решение отдать все силы, исход был ему безразличен. При этом он никогда не чувствовал себя «великим». «Это мое предназначение, я должен сделать это»,— было его настроением. Он мало размышлял, а переживал непосредственно пассивно, но с сознанием быть вооруженным для борьбы, если потребуется.

Следует упомянуть еще о некоторых деталях: некоторое время он ощущал правую руку как будто парализованной, она болела в локте, и он не мог двигать ею. От этого он почувствовал себя Франком Ведекиндом. Однажды ему показалось, что парализована нога. Никогда он не ощущал чувство ужаса от того, что не может отличить обман чувств от действительности. Никогда не было нарушения равновесия. Не слышалось звуков каких-либо шумов (вообще никакой гиперэстезии). Никогда не было головокружения, головная боль только однажды дома (смотри выше). Не было звона в ушах. Он не замечал, чтобы он сильно потел. Во всем теле он длительное время ощущал стук (сердце). Запор, но частое мочеиспускание. Неприятный вкус во рту, так что он однажды сказал: «Вонь в горле должна прекратиться». Иногда он встряхивал рукой с чувством, что пожимает тем самым руку швабам при их «приходе».

Как вся история преодоления психоза, так и позднейшее благоразумие являются такими же сложными образованиями, как и все детали этого психоза. После того, как он нашел описанный путь отвлечения, он таким образом преодолел свои представления, хотя и верил еще в них. «После того, как таким образам было покончено с вихрем фантазии, я смог придти в себя». С той ночи он очень

==205

старался вести себя как нормальный человек. В парке лечебницы самообладание стало окончательно невозможным. Потом оно возникло заново. Он предпринимал большие усилия, чтобы спокойно «судить о том, как это делают люди», так, например, о газете, в отношении санитара или врача. Была ли это действительность или фантазия, ему тогда было совершенно все равно, когда он хотел вернуться к действительности. Он хотел, потому что не мог больше вынести этого. С переживанием было покончено, но о нем еще не было суждения. Он еще не думал о том.

Только когда со временем его душевная жизнь снова изменилась в сторону нормального состояния, он, например, размышлял: у меня такое чувство, что вокруг меня вечность, но в действительности я должен признать, что сейчас 18 мая. Эти размышления скоро привели к тому, что он пришел к полному пониманию в своей интеллектуальной оценке болезни. Но эта установка была непростой: «Для меня нет меры того, почему галлюцинация была менее очевидной, чем действительность»; «У меня нет никакой меры для того, была ли это сверхъестественная действительность или фантазия»,— он делал такие возражения «в шутку» и «как философ». Разумеется, он знал, что он живет в действительности, и что поэтому он может рассматривать болезнь только как фантазию. Еще много недель спустя он высказывался в этом смысле о своем психозе: «Я сомневаюсь относительно действительности: не теоретически и не практически; тогда бы меня надолго заперли, если бы я считал его действительным». Ему было жаль, что мир фантазии медленно исчезал из воспоминаний.

После психоза

Обо всех вещах, из дней перед психозом, он не знает точно, была ли это действительность или также психоз. Поэтому он чувствует себя так неуверенно на родине и не хочет возвращаться. Он не знает, как себя вести, потому что в прошлом не может четко разделить в отдельном случае болезнь и действительность.

Относительно событий перед психозом у него нет разумного представления. Связь пеленания ребенка с собой он не считает в «данной ситуации» болезненной, хотя и ошибочной. Напротив, связь содержания высланного каталога антиквариата со своей персоной он все еще считает правильной. Объяснить это мнение и взгляды на махинации министерства целиком ассоциативным бредом он считает невозможным. Со страхом и немного возмущенно он говорит: «Если я должен считать это больным, я должен себя считать совершенно больным, лучшее, что у меня есть, это мой интеллект и все..., что я припоминаю, что я замечаю это».

Со временем ему стало неприятно давать о себе сведения. Раньше он рассказывал мне свободнее «из упрямства, потому что я еще сомневался». «Когда здоров, не хочешь рассказывать о вещах совершенно правильно и объективно». Стесняешься, потому что события действительно имели место, и ты при этом бодрствовал. Это отличает их ото сна, о котором рассказываешь объективно без стеснения.

==206

После того как закончился острый психоз, больной отправился на отдых за город, но еще часто приезжал на консультацию в клинику, наблюдался еще ряд ненормальных явлений. ·

Состояние духа частично отличалось поначалу крайностями. Иногда больной чувствовал себя очень счастливым. «Исчезли вся меланхолия, вся угнетенность, все уныние. Со всем этим было покончено через горячечный бред». Он был словно необходим, «чтобы избавиться от напряжения».

«Итак, с философскими мыслями, сверлящими мозг, покончено, я могу жить совсем наивно». Так у него появилось жизнерадостное настроение, какого раньше никогда не было. Он чувствовал себя «совсем по-другому, более сильным». Весь день он шутил, был веселым и оживленным, посмеивался над собственным состоянием. В последние годы, по его словамм, у него было постоянно подавленное настроение.

Но вскоре на смену пришло совсем противоположное настроение. Он чувствовал безысходность, не видел ни одной цели в жизни, которая была бы ему по плечу, не знал, что с ним дальше будет, воспринимал жизнь как нечто невозможное, подумывал о самоубийстве, но не очень серьезно. «Я не хочу кончать жизнь самоубийством, я не смогу». Такое безысходное отчаяние могло достигать очень высокой степени и появлялось иногда приступообразно, спонтанно возникая и вновь через час исчезая.

В первые дни после психоза один день он пробыл дома, в родном городе. Там он некоторое время был в очень странном состоянии. У него было нечто вроде сна, однако он даже не дремал, глаза его были закрыты, но он был совершенно бодр, полностью контролировал свое тело. Внезапно он почувствовал головокружение, все мысли смешались, и он пережил «перемену»; в состоянии полного бодрствования он b воображении очень явно увидел, как санитар принес в комнату стакан вина, от которого он отказался. И опять произошла небольшая «перемена», теперь он увидел на черном фоне закрытых глаз череп. Его он рассмотрел, засмеялся и при этом почувствовал свою силу. Он чувствовал давление на веки, что означало: он должен держать глаза закрытыми. Череп рассыпался на куски, остался лишь небольшой след, который выглядел как глаз, и быстро исчез. При этом больной почувствовал, что его собственная голова стала превращаться в череп. Он почувствовал, как исчезла кожа с головы, как гремели кости и стучали зубы. Ему не было жутко, он наблюдал за этим без страха, как за интересным феноменом. Ему было интересно, что будет дальше. Но затем довольно неожиданно все кончилось, он открыл глаза и был таким же, как и прежде. Это состояние, при котором он был абсолютно бодр, длилось самое большее 30 секунд.

В последующие недели больной жил за городом, читал (Анатоля Франса и др.), иногда посещал в городе театр и решил сделать историю искусств или литературу своей профессией. Но часто его

==207

охватывало сомнение по поводу своих сил и энергии. Но от этих планов он не отказывается.

Несмотря на такую размеренную жизнь, у него иногда наблюдались психические отклонения. Иногда по вечерам ему было не по себе, когда в долине кричала птица, и он слышал, что она приближается, как будто это что-то означало. Он считает, что это было где-то «на грани». И у здоровых могли бы быть такие ощущения. Когда он слышал, как в соседней комнате передвигают шкаф, он вновь слышал жалобы материи. С дуновением ветра к нему в комнату проникал дух воздуха. В лае собак ему слышалось: «Ты дурак, ты дурак». Все это приходило против его воли. Он хорошо знает, что такое отклонения от нормы и ирреальность, но иногда он совсем не может бороться с этим, и «Ты дурак» его прямо-таки злит. Но все же, по его мнению, это выглядит так, как если бы здоровый человек намеренно концентрировал на этом свои чувства и слух.

Однажды — об этом он рассказывает с неохотой — во время прогулки в лес он опять погрузился в мир фантазий «короля Отто», и опять у него было сознание реальности происходящего король Отто был его отцом. Франк Ведекинд = король Отто, фрау Ведекинд, Мицци Шаффер и дама Икс были его сестрами. Это продолжалось, по-видимому, около четверти часа. Впрочем, об этом он еще иногда размышлял и временами даже думал: «...Но ведь никто не может мне доказать, что я не сын короля Отто.» Еще до болезни ему казалось, что Мицци Шафер, другие актрисы из театра «Резиденция», дама Икс — люди такого же склада, что и он. В этом у него не было сомнения. «Я уверен на 100 процентов, что Мицци Шафер мной интересовалась.» Хотя они никогда не были знакомы, и она, возможно, только часто видела его в театре и наблюдала за ним, но он заметил, как она, проезжая на извозчике мимо него, обратила на него внимание своего мужа, «Изысканный человек». Тот обернулся. Однажды в театре она сидела за ним. Он вызывающе громко зааплодировал какой-то шутке, чем привлек внимание публики. И тогда она, в этом нет сомнения, сделала ему замечание, чтобы он вел себя спокойнее.

Иногда он испытывает боль в затылочной части головы. Головокружений не бывает. Ночью, лежа в постели, он иногда видит вспышки, световые пятна, на потолке калейдоскопический рисунок обоев в свежих, живых тонах. Это мозаичные, меняющиеся узоры, никогда не бывает цветов, каких-либо образов или других форм. Иногда появляется незначительный звон в ушах.

В первое время после болезни, когда он, как ему было предписано врачами, не думал о будущем, а полностью предавался отдыху, он чувствовал себя лучше всего. Он считает, что присутствие матери заставило его снова думать о будущем, и у него опять стало плохое настроение. У матери, по его мнению, было подозрение, что он еще болен, из этого он делает вывод, что подозрение является общим, а не болезненным, она раздражала его банальными разговорами. Ее присутствие было ему явно неприятно. Он чувствует себя хорошо, когда он один.

==208

23 июля у больного появилось отклоняющееся от нормы состояние, которое продлилось три дня. Оно началось рано утром с приступа, который длился самое большее 12—15 секунд. Это было болезненное судорожное оцепенение. Он не мог пошевелиться, не мог открыть глаза. При этом в глазах появился свет, и он увидел — при закрытых глазах — вдали стауэтку, изображающую Иисуса. Она шевелилась. На него упали лучи света. Он почувствовал себя мнимо мертвым, исчезнувшим, превратившимся лишь в геометрическую точку. Тут он увидел появившееся облако дыма, Иисус исчез. Из облака дыма появился дьявол — и внезапно все исчезло. Он почувствовал себя совершенно свободным, снова мог двигаться. Во время припадка он был в ясном уме и полном сознании и, как он полагает, ориентировался в действительной ситуации.

Последующие три часа он находился под «трансцедентальным впечатлением» от этого переживания. Он чувствовал себя утомленным. Переживание было настолько достоверным, что он не мог думать, что это был лишь обман чувств. Стоило ему подумать: «Это сделал дьявол»,— как тут же он услышал голос: «Ты дурак». Тогда он подумал, «Это сделал Бог». И тут же услышал крик петуха; «Ку-ка-ре-ку — ты глупая корова». И так он все время склонялся то к одному, то к другому. Все эти дни мысли боролись друг с другом, прогоняли Друг Друга прочь b бесконечной смене «да» и «нет». Это было ужасно. Мысли подавляли его своей массой. Это был «regressus ad infinitum». Он испытывал умопомрачительный страх, и он считает, что лучше утонуть вместе с «Титаником» в океане, чем испытывать такое чувство, когда вот-вот сойдешь с ума. Из страха перед сумасшествием он по своей воле снова поступил в клинику, и там все сразу прошло, и на следующий день его уже смогли выписать. В последующие недели он чувствовал себя хорошо.

Дальнейшей характеристикой больного может послужить его письмо, написанное мне 4 июня. В нем отчетливо видны гебефренические черты и специфический юмор без веселости, который нам описал сам больной.

4 июня 1912

«Уважаемый господин доктор! Со вчерашнего дня я нахожусь здесь и чувствую себя в этом великолепии окружающей природы, несмотря на мимолетные дожди очень хорошо. То, что я опять приобрел свою старую свободу, пока не привело к возврату старых проблем, и я полагаю с определенной долей уверенности, что в обозримом будущем этого не предвидится. Здесь очень мало чужих, и мне это очень приятно. Птицы поют здесь иначе, чем в Гейдельберге, а локомотив иначе пускает дым через трубу, иначе разносится его свист "в высших сферах". Деревья здесь шумят, когда ветер проносится по ним, чтобы отдать должное закону каузальности. Только лишь одно осталось по-прежнему. Следует ли рассказать Вам об этом? Я многим рискую, делая это.— Но ведь Вы и так

==209

уже стали доверенным лицом во многих моих личных делах, поэтому не скрою и этого. Иногда, когда смеркается, я сижу, без каких-либо мыслей, в моей мансарде, имеющей шесть окон, и слушаю, как монотонно тарахтят баржи на реке, и тогда я ощущаю, как то тут, то там внезапно вскрикивает пол, когда в соседней комнате сдвигают с места тяжелый шкаф или дубовый диван. Когда мой сосед по комнате с утра пораньше в гневе с грохотом отодвигает стул к обеденному столу, так как он стоит у него на дороге, в то время как он не может найти заднюю пуговку от воротничка, которая ночью, по-видимому, упала с тумбочки под кровать — куда же она еще могла упасть? — то я тоже чувствую, как хороший паркетный пол сопротивляется этому несправедливому натиску, также давит и не уступает. И он потому такой сильный, что чувствует себя правым и обладает внутренней силой.

Напротив, что же касается экзамена и того чтения, которые вызывали некоторое опасение, то я думаю, что со спокойной совестью могу предположить, что эти и подобные очаги психических волнений погасли. Сравнение с остывшей лавой или мертвыми кратерами, где раньше извергались вулканы, представляется мне не столь уж плохим, хотя и банальным.

Может показаться нескромным с моей стороны пытаться занять позицию психиатра, но я хотел бы сообщить о себе, что меня до сих пор относительно пощадили главные враги рода человеческого, алкоголь и табак. Только один единственный раз, сегодня днем, я был атакован первым из названных демонов в виде пудинга в винном соусе. К сожалению, я понял слишком поздно, что это «враг» хочет обвести меня хитростью, и прежде чем что-либо заметить, я был уже одурачен. Самое горькое раскаяние наступило слишком поздно. Но с этого момента я буду очень осторожен.

В следующую пятницу утром я намереваюсь явиться в психиатрическую клинику для очередной проверки моего душевного состояния. Было бы очень любезно с Вашей стороны, если бы я получил возможность увидеть Вас или когда-либо получить от Вас какое-нибудь письменное сообщение. Мне представляется, что это было бы справедливо, ведь я помог написать такую объективную историю болезни. Если Вы захотите' получить какие-либо дополнительные данные, касающиеся исследования болезни, то я, конечно же, охотно буду в Вашем распоряжении.

С дружеским приветом преданный Вам Иосиф Мендель».

Мы снова анализируем нашего больного: 1) феноменологически, на основе каузальных зависимостей (диагностика), 3) на основе понятных связей.

1. Феноменология. Состояние сознания больного было ясным. Он находился в состоянии полного бодрствования. Нет ни ма-

К оглавлению

==210

лейших примет помрачения сознания. Сам он также считает, что у него не было, подобного сну, помрачения сознания, и нет объективных признаков помрачения сознания (пониженная восприимчивость во время психоза, амнезия, четкое временное разграничение затемнения сознания и состояния бодрствования). Больной имеет превосходно и в деталях помнит все, что он пережил.

Его состояние сознания позволило бы ему сохранить постоянную полную ориентацию, если бы большое количество значительных и настойчивых переживаний не сбивало бы все время его ориентацию. Таким образом, у него наблюдался характерный симптом двойной ориентации. Этот симптом состоит либо в том, что для больного одни и те же события, ощущения, собственные поступки и т. д. имеют двойной смысл (например, санитар выступает и как санитар, и как дьявол, либо при полном отрыве переживаемых событий от реальной ситуации и реально воспринимаемого мира в способности в том случае, если что-либо реальное активно воздействует на больного, тотчас правильно оценить ситуацию, не покидая мира, созданного психотическими переживаниями. Двойная ориентация отличается от сомнения, которое колеблется в выборе между двумя значениями одного события: здесь событие имеет скорее оба значения. Двойная ориентация отличается, кроме того, и от состояния прихода в себя при легких помрачениях сознания с видениями, подобными сну (например, первые стадии delirium tremens). Этот приход в себя переживается как своего рода пробуждение, при котором тотчас появляется полное понимание ситуации, так как при помутнении сознания такого рода речь идет только о скудных и несвязных переживаниях, которые, как только больной снова начинает по-настоящему ориентироваться, не имеют как таковые никакой действенной впоследствии значимости.

Блейлер описал двойную ориентацию как типичный шизофренический симптом как при острых, так и при хронических состояниях ^1 .

Хронические больные ведут «во многих отношениях двойную бухгалтерию. Они одинаково хорошо знают как настоящие условия, так и ложные, и отвечают, в зависимости от обстоя-

' bledler, Schizophrenie, S. 43, 45, 47, 180.

==211

тельств, в духе либо одного, либо другого рода ориентации — либо обоих одновременно». О сумеречных состояниях шизофрении, к которым, по-видимому, был бы причислен наш больной, Блейлер пишет: «Двойная регистрация внешних событий (в смысле сна и одновременно в смысле действительности) является правилом также и в тяжелых случаях».

Что касается того, каким образом подобная двойная ориентация переживается в тяжелых состояниях, некоторые характерные дополнительные сведения больной дает в собственном описании болезни. В начале психоза больной жил в обоих мирах, в невоспридимаемом органами чувств мире и реальном мире. Реальный мир был для него кажущимся миром. Но все же у него еще есть сомнения, так как, например, у него не хватает смелости дать кучеру всего лишь 10 пфеннигов, чтобы получить искомое доказательство мнимости реального мира. С усилением психоза это сомнение постепенно стало исчезать, но в качестве ориентации в кажущемся мире сохранилась его правильная ориентация наряду с жизнью в собственно настоящем мире, не воспринимаемом органами чувств. Он понимал, что в кажущемся мире его поместили в палату для буйных помешанных, что у него помешательство на религиозной почве, что его перевели в Гейдельберг. В течение всего психоза он все время пытался разыграть с этим кажущимся миром, который ведь является только видимостью, определенную шутку. Он всегда мог ясно различать кажущийся мир и невоспринимаемый мир. Не появлялось никакого замешательства, ни следа беспомощности. В соответствии с этим то, что делал больной, во многих случаях имело двойную мотивировку. У него было, как уже сказано, два мотива, земной и транспедентальный, мотив кажущегося мира и мотив невоспринимаемого мира, так, например, опорожнение кишечника происходило по физической нужде и от сознания того, что «последнее плохое должно быть удалено из него, относящегося к невоспринимаемому миру». В конце, когда больной, несмотря на то, что считал невоспринимаемый мир единственно настоящим, тем не менее хотел вернуться в «реальный» кажущийся мир, он так же четко разграничивал оба мира. Таким образом, больной бьш также постоянно правильно сориентирован. Определенные поступки, которые объективно похожи на помешательство, как уринирование в стакан для питья, больной,

==212

который хорошо все помнит, объясняет рассеянностью. В этот момент он бьш слишком погружен в невоспринимаемый мир и должен бьш на основании трансцедентального мотива срочно удалить «остаток плохого» и сделать это в стакан из-за ложных неконтролируемых представлений, которые описаны в истории больного.

Чтобы не создалось впечатление, что переживание такой двойной ориентации является индивидуальным феноменом нашего больного — оно своеобразно напоминает философскую реминисценцию — приведем для сравнения некоторые места из самоописания Нерваля ^1 , который перенес похожий во многих отношениях шизофренический психоз: «И здесь для меня началось то, что я хочу назвать врастанием сна в действительность. С этого момента все временами приобретало двойной вид — причем без того, чтобы мышление лишилось логики, а память утратила хотя бы малейшие подробности того, что со мной приключилось.» ... «Я не знаю, как мне объяснить то, что в моих мыслях могли совмещаться земные события и события сверхъестественного мира: это легче почувствовать, чем ясно выразить». ... «В том, что мне говорили эти люди, жил двойной смысл, даже если часто они не отдавали себе в этом отчета, ведь они не были так "в духовном", как я.» ... «Но, по моему мнению, земные события были связаны с незримым миром. Это одна из тех странных связей, в которой я сам себе не отдаю отчета и на которую легче указать, чем объяснить.»

Если мы попытаемся представить себе то, в каком виде больному дано содержание переживаемого им, то сначала мы можем сделать это от противного: ложное восприятие — галлюцинации или иллюзии — не играют большой роли. Появляющиеся голоса, запахи, оптические и вкусовые галлюцинации и, соответственно, иллюзии перечислены в истории больного на с. 388 оригинала и далее. Нам представляется, что самую большую роль играли телесные ощущения, которые переживались в определенной связи с невоспринимаемыми событиями.

Восприятие реальных предметов как таковое осуществлялось нормально: не было никаких изменений в интенсивности, обычно не было тенденции к иллюзионарным преобразованиям, а, на-

' G. de nerval, aurelia, на немецком языке , Muenchen 1910.

==213

против, наблюдалась склонность к переживанию ирреальных значений.

В буквальном смысле слова псевдогаллюцинаций, детальных, наглядных, появляющихся без или против воли представляемых картин, по данным больного, у него не было.

Но если незримое психотически переживаемое в сознании больного не представлено ни ложным восприятием, ни изменением восприятия, ни псевдогаллюцинациями, каким же образом оно представлено? а) Бредовой интерпретацией значения, б) различными видами очевидного, мало или совсем не конкретного осознания.

а) В начале острого психоза в переживаемом больным появился особый вид бредовой интерпретации отношений, который мы хотим назвать бредовой интерпретацией значения. Бредовой интерпретацией отношений называются все те непосредственные бредовые переживания, в которых внешние события ошибочно интерпретируются больным как имеющие отношение к нему, так, например, параноик, видя беседующих людей, сразу думает, что речь идет о нем, и он знает, что если кто-то улыбнулся или сделал какой-то жест, то они касаются его, и т. д. И если здесь содержание бреда является совершенно ясным, то существуют такие виды переживаний, когда с предметами связывается страшное, вызывающее ужас или неземное, неваспринимаемое (трансцедентальное) значение, в любом случае не вполне ясное, загадочное значение. Предметы и события имеют значение, но не означают ничего определенного, понятийно определяемого. Редко бредовая интерпретация значения является чисто объективной, в большинстве случаев определенную роль в этом играет сама личность больного. Значения связаны с ней загадочным образом. И всегда из этой бредовой интерпретации значений тотчас произрастают отдельные определенные образы, явно бредовая интерпретация отношений. Нашему больному мир представляется жутким, затем чудесным, как будто бы наступил «золотой» век, музыка странным образом полна значения, все люди знают нечто, имеют в виду нечто, о чем больной в духе своей идеи о наступлении «золотого» века постоянно размышляет, не достигая ясности. При этом опять появляется простой бред, касающийся отношений, прозрачные намеки и тому подобное.

==214

Чтобы более наглядно показать бредовую интерпретацию значения, которую мы феноменологически должны принять за типичный и элементарный способ психического переживания, мы приведем для сопоставления случай с ярко выраженной бредовой интерпретацией значений в духе жутких событий и преследований. Он показывает феноменологически в интересующем нас направлении то же самое, что и наш больной. В другом же он совершенно отличен; Здесь речь идет о процессе, при котором абсолютно нельзя было установить реактивные моменты, речь идет о бредовой интерпретации значений с содержанием, направленным в сторону преследования, в то время как у нашего больного содержание было направлено в сторону изменения мира и достижения «золотого» века. (Важнейшие места выделены курсивом.)

Якоб Файт, 1880 г. р., холост. Был очень одаренным ребенком. Дельный коммерсант, в последнее время жил в Нью-Йорке. Ранее никогда не болел, но всегда был нервозен, особенно жарким летом.

Летом 1907 г. окружающие заметили, что он изменился и стал говорить странные вещи. В конце сентября он внезапно разрушил всю домашнюю обстановку, был силой доставлен в больницу, где из-за крайнего возбуждения был одет в смирительную рубашку. Вскоре его перевезли в Германию. 12 декабря его доставили в гейдельбергскую клинику, он полностью ориентировался в ситуации, но в контакт вступать отказывался. Он строил гримасы, кривлялся, принимал позы, характерные для кататонии, выкрикивал громким голосом неразборчивые слоги. Внезапно он разразился громким смехом, затем опять сидел, уставившись перед собой, кусал подушку, бил кулаком по ноге и т. д. При этом его внимание можно было фиксировать, и в большинстве случаев он давал ответы, но пытаясь шутить и уклоняясь от прямого ответа. (Больны?) — «На это мне наплевать». (Сбиты с толку?) — «Насколько я знаю, да». (С какого времени больны?) — «Болен всю жизнь». (С какого времени стало хуже?) — «Не бывает ни худшего, ни лучшего. Бывает только хорошее. Есть только один Бог» . (Кто, по его мнению, врач?) — «Миньон». Один раз его состояние было на короткое время прервано более депрессивной картиной: мрачное выражение лица, при приближении к нему непроизвольно отворачивается, не допускает никаких прикосновений, не позволяет задавать вопросы; «Я не буду отвечать на вопросы. Вы спрашиваете 1000 раз одно и то же». Иногда издает рычащие звуки.

В конце января больной стал контактен, полностью пришел в себя. Теперь он охотно и подробно рассказывал о себе, каких-либо

Слова «хорошее» и «Бог» в оригинале созвучны, это могло играть роль в высказывании.— Прим. пер.

==215

признаков отклонений не было, но он совершенно не хотел понять что был болен. Он рассказывает о пережитом им; «28 сентября 1907 г. к моей квартире подъехала больничная карета, и без какой-либо причины 4 —5 мужчин силой увели меня, связанного, в машину». Этот «акт насилия» представляется ему сейчас таким же таинственным, как и тогда. «Возможно», тут замешан Исаак Розенберг. Ситуация развивалась следующим образом: за день до того (27 сентября) он был утром в кафе. Официант был высокий, сильный мужчина, он быстро и как-то жутко проскочил мимо него и насыпал ему в кофе калия. Поэтому он кофе пить не стал. Затем он отправился в магазин и работал там до вечера. Из магазина он поехал, не ужиная, к Розенбергу. Он хотел вернуть ему зонтик, который брал у него, и кое-что спросить. Точнее, в магазине произошла кража, и больной подозревал слесаря. Слесарь вел себя странно: «При его виде мне было не по себе». Об этом он сказал Розенбергу. Но тот отвечал как-то странно. Затем он рассказал Розенбергу, что уже с 9 числа он не получал писем из дому и что он очень беспокоится и хочет послать телеграмму. На это Розенберг ответил, делая при этом своеобразные движения руками, что лучше еще немного подождать. Короче говоря, Розенберг вел себя странно. Вот это и было то, что он хотел спросить у Р.

Он поехал туда на городской электричке, позвонил в дверь. Ему открыла молодая незнакомая дама: «Господина Р. и его жены нет дома». Он решил подождать внизу на улице. Все было очень странным. К дому подъезжало очень много машин, из них выгружали многочисленные чемоданы и вносили в дом. Мимо проезжало и намного больше городских электричек, чем обычно, и, странным образом, все вагоны были пустыми. В Нью-Йорке, вероятно, «что-то» происходило. Все изменилось. Из дома вышел мужчина, у него был расстегнут воротник, а взгляд был пронизывающим, это был детектив. Вскоре на улице появилось множество таких людей. Кроме того. по улице взад и вперед ходила какая-то старая женщина, которая подстерегала момент, чтобы ударить его по голове. Затем появилась собака, которая была как будто загипнотизирована, выглядела, как резиновая заводная собака, как детская игрушка. Количество людей увеличивалось, и он заметил, что что-то затевается против него. Он стал волноваться за себя, это был «не страх, а беспокойство за собственную безопасность». Поэтому он встал у входной двери между находящимися там колоннами, «я подумал о Саймсоне». Так могли подойти только спереди. Но все проходили только мимо него, но делали так, что газета, которую он держал под мышкой, очень сильно билась, кроме того они все так стучали зонтами, как будто в тех был какой-то аппарат и как будто они хотели напугать его.

Наконец, на машине приехал Розенберг. Сначала он хотел избежать встречи с ним. Затем они вместе поднялись наверх. В квартире все пахло постным мясом. Фрау Р. разделась, она сняла больше, чем это было прилично. Перед ним поставили суп, который есть он не стал. Он попросил кусок хлеба, который съел с большим аппетитом.

==216

Вскоре он пошел на свою квартиру. Там были живые картинки, как в кинематографе. Он видел двух собак, которых, как будто на поводке, таскали взад и вперед, они выглядели, как бульдоги, но в виде картинок были размером с мышь. Затем он увидел изображение Габриэля Макса на белом столе. Это было настолько необычно, что он опять стал беспокоиться за свою безопасность. Его картины в рамах, висевшие на стене, стали «подпрыгивать». В соседней комнате и в ванной, вероятно, были люди, которые все это осуществляли. Из-за «страха за собственную шкуру» он в этот вечер не ходил в туалет, потому что там, он был уверен, «что-то» происходило, поэтому он мочился в носовые платки и клал их на окно, чтобы они не пахли. Он поставил перед дверью стул, чтобы быстрее услышать, если к нему захотят вломиться. В поисках причины всех этих явлений он вынул все из шкафов, снял картины. Шумы на улице были необыкновенно сильными. Он слышал стук в дверь. Ночью он спал мало. В конечном итоге ему до всего остального уже не было дела. На следующее утро он не стал одеваться, а опять разбросал в поисках причины происходящего все вещи по комнате. Затем пришли Р. и еще один Друг, и вскоре его увезли на машине. Он даже сам удивился, как смело он боролся против четырех мужчин. От природы он вовсе не смелый.

Его провели в большие ворота. Затем, по-видимому, его усыпили. Когда он очнулся, то кто-то занимался его половыми органами: это было чувство, которое нельзя описать, как будто бушевал электрический вихрь. Некая сила удерживала его на кровати. Но самая сильная боль пришла позднее: сквозь нос ему просунули резиновую трубку (вероятно, искусственное питание). Он чувствовал себя, как в средневековой камере пыток. Часто у него так кружилась голова, что все вокруг крутилось. Его позвоночник был как будто из резины. Его завернули, положили в ванну, по его словам, также били. Его ужасное волнение отступало, когда он пел. Еще он, кажется, кричал: убейте меня. В этой ситуации это было бы самым лучшим.

О дальнейшем развитии событий он пишет: «Я чувствовал себя душевно и физически больным. Меня часто спрашивали, женат ли я, и хотели убедить меня в том, что в Париже у меня, якобы, есть ребенок, и это повторялось так часто, что временами, несмотря на сильные боли» которые мне причиняли, я принимал все это за грубую мистификацию и комедию. День, когда меня отпустили из «госпиталя», я не могу назвать, потому что мне его как таковой не сообщили. Какой-то чиновник провел меня через различные бюро, затем в открытой машине меня привезли на пирс и посадили на пароход Северогерманской компании Ллойд С. В день прибытия в Бремерхафен один мужчина сопроводил меня к дрожкам и доставил в здание, которое, как я понял по щитам «Распоряжения, или соответственно, предписания», было полицейской тюрьмой Бремерхафена. Я дал господину тюремному надзирателю все желаемые сведения... мы поехали в Гейдельберг. Я был под впечатлением, что

==217

дело в том безобразии, которое со мной сотворили и которое по возвращении на мою родину несколько прояснится, я был в хорошем настроении и пытался после столь долгого тяжелого времени, которое мне пришлось пережить, развлечь себя различными забавами и, одновременно размышляя обо всем, что я перенес, найти ту отправную точку, причину, по которой меня схватили 28 сентября 1907 г. в Нью-Йорке. В любом случав господа доктора из-за такого моего поведения в начале сошли с ума от моего душевного состояния, но я могу заверить, что я чувствовал себя как душевно, так и физически нормально, здоровым и сильным, как тогда, так и сейчас... Я знаю, что незнание своего положения сделало меня виновным в некоторых промахах, но я прошу их не замечать».

Из последних замечаний ясно, что больной почти полностью не осознает, что был болен. Он в полном рассудке, строит разумные планы на будущее, стремится работать, размышляет по поводу предстоящих армейских занятий, дает в высшей степени находчивые и умные ответы, во всех отношениях ведет себя нормально, одним словом, он здоров, за исключением одного пункта: он не осознает, что был душевно болен. Все, что он творил, было лишь забавами y шутками. За свои галлюцинации он крепко держится, как за действительно происшедшее, хотя все это остается для него загадкой. «Я должен был бы считать себя сумасшедшим, если все это было только в моем воображении». Он не сомневается, что картинки в его комнате были на самом деле, что живая собака на улице несколько минут двигалась, как будто это была заводная резиновая игрушка, а затем снова ожила и побежала дальше. Свои объяснения по отношению к элементарным пережитым событиям он выдвигает как простые предположения. Он критически различает то, что было фактически, и объяснение. И удовлетворяющего его объяснения он не находит. Предположение, что в этом замешан Р., для него всего лишь подозрение. Поэтому примененные к нему насильственные меры и другие события того времени остаются для него загадкой. В этом состоянии больной был выписан. Несколько месяцев спустя его брат сообщил, что больной сначала не хотел верить в свою болезнь, но позднее он все осознал. С самого начала он превосходно работал в магазине брата, затем поступил в большую коммерческую фирму, где ранее учился, и, по его словам, поедет в один крупный город на работу в качестве директора филиала. Там он уже живет 4 года. Мы не имели сведений о его повторных заболеваниях. В 1912 г. он застраховал жизнь. По данным страховой компании, он успешно работает в своей фирме.

б) Если бредовая интерпретация значений играла существенную роль только в начале острого психоза, то основное содержание переживаемых во время острого психоза событий было представлено у больного в виде единиц сознания, которые, по-

==218

видимому, образуют форму для основной массы содержаний, и на которых, дополнив их галлюцинациями (голоса, шумы и т. д.), строится психотическое переживание.

Единица сознания как невидимое реальное присутствие содержания описана Ахом в «Нормативное психологии». Такие полностью невоспринимаемые единицы сознания создавали у больного, например, содержание внеземных вселенских событий. В какой степени их, впрочем, могут дополнять воспринимаемые элементы, трудно судить. Больной не мог дать об этом ясной информации. Вероятно, не будет ошибочным предположить, что существуют феноменологические переходы от абсолютно чистых единиц сознаний к конкретным представлениям, а оттуда к псевдогаллюцинациям.

Единицы сознания больного существенно отличаются от обычных тем, что они даны больному без его воли, как внешние события, а не как зависящие от направления мыслей, лишь субъективные содержания. В этом плане патологические элементарные единицы сознания соотносятся с нормальными так же, как псевдогаллюцинации с представлениями. Патологические элементарные единицы сознания мы можем разделить на две группы: достоверные единицы сознания и бредовые единицы сознания. Первые создают у больного в убедительной форме не через восприятие чего-либо реально существующего, которое при случае могло бы восприниматься органами чувств. Бредовые единицы сознания создают убедительным образом существование, реальность пространственно отдаленных или непространственных процессов, которые невозможно воспринимать органами чувств. Примером имеющих воплощение единиц сознания является дама, которая за его спиной выполняет вместе с ним все его движения. Он знает это точно, непосредственно, хотя он ее не видит. В виде ложных бредовых единил сознания выступают земные и неземные процессы. В отдельном случае очень трудно разграничить во время богатых переживаний кульминации психоза отдельные содержания относительно вида, в котором они предстают.

Непосредственное убеждение в действительном существовании данных ему невоспринимаемых содержаний больной постоянно подчеркивает. То, что это была действительность, для него •«просто очевидно». «Я видел то, что происходило снаружи, непосредственно, и этому все время соответствовали подрагивания в теле». «Очевидность того, что я чувствую, самая высшая, какая только бывает. Если бы я даже видел абсолютно

==219

противоположное, это бы ничего не изменило. Все время было чувство: это так, нет ни малейшего сомнения». На малое значение чувственно воспринимаемой репрезентации больной мне указывал многократно. Непосредственное убеждение, существовавшее во время видений, могло быть затем, как это видно из истории больного, подвергнуто сомнению так же, как это бывает, когда мы после восприятия думаем, было ли его содержание действительным.

Из всей цепочки пережитых больным событий мы хотели бы выделить одно, как представляющее интерес. После драматических вселенских переживаний у больного было чувство, что сохранилось только пространство его палаты. Остальное пространство не существовало, и наступил «золотой» век. Теперь он хотел осуществить самое мощное действие. Это пространство не имеет права существовать. Он приказал: «Пространство, исчезни!» Но ничего не произошло. У него не было нужной силы. Такое переживание представляется типичным. В богатых по содержанию психозах события развиваются по нарастающей. У больного чудовищная сила, он видит действие за действием в психотической реализации и достигает кульминационного момента: он хочет умереть, реальный мир должен исчезнуть и тому подобное. Но тут он должен потерпеть неудачу. В сознании временами наступает некое изменение, отрезвление, передышка, затем переживание начинается снова. Чтобы точно охарактеризовать это переживание катастрофы несостоятельности, приведем для сравнения пример из другого случая: Больной, капельмейстер Байнманн (классическая Dementia praeсох сначала в парановдальной, затем в кататонической форме) написал собственную историю своей болезни, в частности, о влиянии аппаратов. Мы находимся в том месте описания, где он думает, что должен умереть, обрести вечный покой. Он испытывал чувство потрясающей радости. «Моя радость, что я попаду на небо, становилась все сильнее, ах, и радость, я увижу Эмми (умершая сестра), ах, Эмми... Потом я крикнул довольно громким голосом: итак, прощай, милое моему сердцу искусство и... ну... пора, я досчитаю до трех и давай... раз... два... три... Подожди только, на, давай. Итак, ..I, 2, 3, давай!!! Но ничего не произошло, а аппарат защелкнулся и вернул мне мое нормальное настроение. Папа сказал мне тогда: "Карл, тебе надо лечь и успокоиться". Я в то время на самом деле думал, что должен умереть, что меня сожгут электричеством, это было бы как удар, и я обрел бы вечный покой».

К оглавлению

==220

Личностное сознание больного имело в психозе также двойную ориентацию. Больной все время осознавал, что он Иосиф Мендель, и, одновременно с этим, он был богом, сыном короля opo', всей вселенной и т. д. Раздвоение больного встречается многократно. Здесь речь идет о феноменологически не очень ясных фактах. Мы в общем знаем переживание собственно раздвоения, которое происходит таким образом, что рядом друг с другом переживаются на самом деле две личности во всей полноте чувств, и мы знаем также раздвоение, когда индивид переживает себя только одного, но вне себя видит еще некоего другого, которого он, очевидно, считает двойником, не переживая его изнутри как раздвоение. Больной чувствует себя удвоенным в лице с другим полом — в своей сестре, позднее также в сопровождающей его даме Моне Лизе. В дальнейшем он даже физически ощущал себя двуполым, он пережил в себе половой акт между двумя этими лицами. Наконец, он чувствовал, как ему, другому, делают вскрытие, в то время, как он сам лежал в постели.

Что касается имеющих отклонения от нормы чувственных состояний, укажем на увеличение количества и усиление глубины переживаний, связанных со способностью жить чувствами других, перед психозом, а также сошлемся на обзор его чувств, имеющих отклонение от нормы. Только одно чувство мы хотим выделить особо, которое, как нам кажется, является характерным при таких формах психоза: завершающее чувство безразличия. Чем все закончится, ему безразлично, он чувствует себя пассивным.

Это чувство, которое мы отметили также и в первом случае, описано еще одним больным, который пережил (в психозе) религиозную войну, мировой пожар, треск ружей, грохот пушек, «какого не услышишь даже в самых диких битвах», и описано следующим образом: «Вообще-то, самые ужасные фазы моих галлюцинаций я перенес со стоическим спокойствием, как будто бы я как раз знал, что вся эта суматоха только бред и скоро должна прекратиться» ^1 .

По отношению к психотическому. переживанию у больного многократно появлялось чувство принуждения, которому он вна-

^1 fehrlin, Die Schizophrenie. Im Selbstverlag. (Собственное описание больного шизофренией).

==221

чале подчиняется, но от которого он к концу пытается уйти через переключение внимания. Когда он, слушая музыку в курортном парке, вышел на террасу, он почувствовал, что нечто заставляет его пойти по определенному пути. Он должен был идти точно по следам какого-то другого лица. Он подчинился также требованию точно следовать музыке телодвижениями и т. д.

Движения, которые больной делал во время психоза, были, по его мнению, всегда мотивированы, даже самые странные, ошибочно принимаемые за «кататонические». Когда он производил такие движения, он хотел, например, лучше разместить (известные) существа, помочь им двигаться и т. п. Такие показания о сквозной мотивировке моторных явлений, обращающих во время психоза на себя внимание и воспринимаемых как «кататонические», не являются необычными при такого рода психозах, богатых переживаниями, например, мы можем процитировать Нерваля: «Каталептическое состояние, в котором я находился несколько дней, было мне научно объяснено, и сообщения тех, кто меня наблюдал, привели меня в своего рода раздражение, потому что я видел, что сумасшествию были приписаны движения и слова, которые для меня совпадали с различными фазами одной логической цепи событий».

Среди феноменов сферы воли есть еще один обращающий на себя внимание факт — чувство невероятной силы. Больной чувствовал, что по физической силе он бесконечно превосходит других людей. Он чувствовал, что даже десять мужчин не смогли бы удержать его. Это чувство чрезвычайной силы встречается также часто: «Тут у меня появилось чувство, что я стал очень большим, что я электрическим потоком могу поразить все, что бы ни приблизилось. И было нечто странное в той заботливости, с которой я сдерживал свои силы и щадил жизнь солдат, на меня нападавших» (Нерваль).

2. Каузальные связи. Никто, по-видимому, не сомневается в том, что у нашего больного речь идет о шизофреническом процессе. Но так как мы ничего не знаем о причине этих

==222

процессов, кроме часто однородной тяжелой наследственности — в нашем случае этого нет,— то мы можем лишь поставить вопрос о том, когда этот процесс начался. Представляется вполне возможным рассматривать в качестве первых проявлений процесса шесть лет назад уменьшение прилежания больного и появление глубокой неприязни к юриспруденции. Четыре года назад появилось чувство непонимания со стороны семьи, он уединяется от своих товарищей. Если рассматривать оба этих временных отрезка как первые, самые легкие сдвиги процесса, то явным и несомненным он становится, начиная с момента два года назад. Он стал недоверчивым, подавленным, молчаливым, постоянно жаловался, что плохо себя чувствует, стал раздражительным, неконтактным, потерял почти всяческую инициативу. Эта более тяжелая фаза сначала прошла, однако осталось постоянное шизофреническое состояние: он был резок и вел себя оскорбительно по отношению к знакомым, вообще же был очень застенчив, его поведение при употреблении алкоголя было необычным и иногда спонтанным («охотно симулирует сумасшедшего»). Для отдельных фаз или сдвигов мы не можем установить тех моментов в жизненной ситуации больного, которые их вызвали.

У нашего больного с юности был более чем обычный интерес к философии и, кроме того, незаурядные культурные потребности, тонко развитая способность к восприятию. При таких задатках, мы понимаем это лучше, чем обычно, больной каждый раз, как только болезнь начинала прогрессировать, со страстью отдавался изучению философии. Это общее своеобразие данных процессов, что заболевшие, особенно на первой стадии, обращаются к глубочайшим проблемам, мировоззренческим и религиозным вопросам. При особенных задатках нашего больного эта черта должна была проступить очень сильно. Эту связь мы попытаемся понять лучше в следующем разделе, так же, как и другую, что философия привела больного к мучительному переживанию скепсиса. Таким образом, мы придерживаемся взгляда, что изучение философии, и особенно скепсис, являются следствием и выражением вызванного этим процессом душевного изменения.

Как связанное с этим следствие процесса, следует воспринимать и его неспособность к профессии. Она, сочетаясь с фиаско в философии, составила главное содержание его страданий в последний год перед острым психозом: до определенной степени

==223

понятная сама по себе жизненная ситуация, которая, как целое, сама обусловлена протекавшим в нем процессом.

За три месяца до психоза с ним произошло некое превращение в результате впечатления от одной дамы, с которой лично он так и не познакомился. Но все оставалось в общих чертах по-старому до момента, за месяц до психоза, когда произошла неудача с экзаменом'. С этого времени болезнь существенно усилилась, все уже видели, что он болен, в следующие недели у него развились бредовые идеи, понятная связь которых с этой неудачей несомненна. После дальнейших расстройств из-за сцен с родителями по поводу выбора профессии, из-за вопросов других о профессии, через некоторое время, приблизительно четыре четыре недели, разразился острый психоз, которому за два дня до этого предшествовала встреча с дамой, на которую он не надеялся, и которая произвела на него глубокое впечатление.

На основе этих кратко обобщенных данных мы пришли к мнению, что речь в этом случае идет о реактивном психозе. Процесс создал диспозицию, которая сделала вообще возможной такую странную реакцию на тяжелую жизненную ситуацию. Процесс наряду с этим стал причиной душевного изменения, которое принесло с собой фиаско в философии из скепсиса и несостоятельность в профессии, невозможность найти себя в реальном мире.

Скепсис и профессиональная несостоятельность уже внесли в его душевную жизнь напряжение, которое из-за неудачи на экзамене, и находясь в непосредственной временной связи с ним, пришло к разрядке. После всех внутренних неудач он все поставил на эту карту: он ждал высшей оценки I. Когда здесь его постшло несчастье, он совершенно отчаялся, и тут стало развиваться болезненное изменение (о нем свидетельствуют его родственники и пишет он сам), которое переросло через четыре недели в тяжелую форму острого психоза. В какой степени содержание психоза в своей основной части находится в понятной связи с его жизненной ситуацией, на которую острый психоз стал реакцией, мы хотим рассмотреть в следующем разделе.

'И он, и окружавшие его, ожидали получить высшую оценку - I и были очень удивлены и разочарованы, когда он получил II. Кроме того, плохая оценка была препятствием при приеме на государственную службу. Он считал, что ему придется очень долго ждать, или что его никогда не примут.

==224

Реактивность психоза в данном случае ясна не в той мере, как в первом случае. Если мы зададим себе вопрос: разразился ли бы психоз без этой особой жизненной ситуации, то в первом случае без какого-либо сомнения мы ответили бы — нет. Клинк при счастливом браке оставался бы — по крайней мере, еще очень длительное время — здоровьм. В данном же случае мы должны ответить: получи он за экзамен единицу, острый психоз разразился бы, вероятно, не в этот момент. Но обусловленная процессом жизнь души привела бы, очевидно, при любых обстоятельствах — и чем позднее это произошло бы, тем меньший повод был бы нужен — к этому же самому виду психоза. В конечном счете, мы не можем измерить, в какой степени приблизительно осуществился сдвиг, который в определенной степени уже назревал, и который также был вызван этим реактивным поведением. После психоза больной снова настолько же здоров, насколько он был здоров до этого, прогресса этого процесса не наблюдалось. Поэтому мы, по-видимому, должны считать, что доля влияния сдвига очень незначительна.

Реактивность проявилась после психоза в том, что больной испытывал неприязнь к тому, что касалось домашних отношений и что заставляло думать о проблемах с профессией: что он чувствовал себя плохо, когда к нему приезжала мать, которая ранее постоянно требовала принятия решения относительно профессии, что при первом возвращении домой тут же наступил незначительный рецидив и он снова приехал в клинику.

Процесс как таковой продолжает существовать: его бредовая позиция по отношению к определенным событиям перед психозом, его похожие на припадки состояния, определенные черты, которые особенно дают о себе знать в его письменных произведениях и указывают на элементарные изменения личности — все это является признаками хронического шизофренического состояния.

3. Понятные связи. Прежде всего мы хотим попытаться понять те своеобразные понятные связи, которые были перед психозом и появление которых мы рассматриваем как следствие процесса. Затем мы хотим, насколько это будет возможно, попытаться понять само содержание острого психоза.

Душевные изменения, виды нового жизненного настроя, новых жизненных чувств, которые появляются в результате шизофренического болезненного процесса, трудно понять и трудно описать. Еще не удалось описать их так, чтобы можно было сказать:

8 К. Ясперс Т. 2

==225

эти жизненные настроения появились только как следствие этих процессов. Кроме того, мы можем изучать их с надеждой на успех только у более отличающихся, более одаренных людей. Если мы сможем понять их у них, то тоща мы сможем легче найти их и в менее дифференцированных формах обычных случаев. Но одаренные больные с шизофреническим процессом очень редко — во многих случаях из-за отсутствия возможности — становились предметом научного исследования.

Сначала, очевидно, следует попытаться получить фактический материал объективных признаков, содержание мыслей, специфику оценок, образ жизни и т. д. и, исходя из них и опираясь на собственное описание больным его прошлых душевных состояний и оценок, которые он им дает, попытаться проникнуть в субъективный источник этих лишь внешних признаков. Такие психологические попытки научат нас скорее более четко отграничивать суть этих комплексов симптомов, чем это возможно при лишь оценочном суждении об объективных симптомах, как неполноценное осуществление функции, странность, сбивчивость, бессвязность, манерничание, аутизм (болезненная замкнутость в себе) и т. д. Наш больной в данном направлении не дает нам ничего окончательно ясного, но как конкретный материал он представляется нам все же не совсем бесполезным вкладом.

У него наблюдались три фазы усиленного занятия философией, за шесть, за четыре года до психоза и в течение последних двух с половиной лет. Мы имеем основание предположить, что каждый раз в процессе был сдвиг (внезапно появившееся необычное поведение и в других отношениях). О первой фазе мы не узнали ничего более подробного, во второй фазе он занимался проблемой взаимоотношений души и тела. Имена философов и порядок изучения свидетельствуют о том, что это не было для него холодным научным вопросом, а было скорее выражением склонности к метафизике. В то время, как для человека, занимающегося чистой наукой и опирающегося на эмпирику, этот вопрос довольно безразличен, потому что на него нельзя ответить и потому что для своих эмпирических целей он в качестве вспомогательного средства может воспользоваться то одним, то другим представлением, то для метафизика эта же самая проблема является событием. В постановке этой проблемы для него заключается нечто от сути мироздания. То, каким образом наш больной взялся за эту проблему и как он с этим справился, заслуживает внимания. Итог его исследования, что обе теории

==226

равно имеют право на существование, теоретически безупречен, что является признаком честного критического подхода. Но одновременно это и признак того, что он не способен удовлетворять своей метафизической склонности. Метафизика нуждается не только в переживании содержания проблемы как доминирующего, но и в способности занять позицию, в способности к творчеству, для которого критическое мышление является лишь средством, но не меркой. В этом отношении больной оказался несостоятельным, и он потерпел первое фиаско своих метафизических устремлений.

Когда больной два с половиной года назад снова начал заниматься философией, он пережил почти такое же еще раз. Явно гонимый стремлением к «системе», потребностью в метафизическом, стремлением к мировоззрению, к созданию картины мира, к постижению всего мироздания в целом, к «философской ясности», больной, тем не менее, все больше и больше отходит от мировоззренческих философов и интересуется философами чисто логического направления, чисто научными философами, которые соответствуют его критическому интеллекту, но не отвечают его потребности в системе. Так, кульминационным пунктом для него становится Гуссерль. Когда же у него не оказывается способностей создать «систему», и он еще считает, что находит противоречия и ошибки у Гуссерля, очень реальным стало развитие полного отчаяния, скептицизма.

Но это развитие было, тем не менее, только кажущимся. Скептицизм был изначально адекватным выражением его отношения к жизни. С одной стороны, у него было стремление к выработке мировоззрения, но из-за неспособности иметь свое мнение он придерживался чисто интеллектуальных, рациональных методов и цеплялся за них, как за соломинку, изучал чрезвычайно сложного Гуссерля (содержание трудов которого ничуть не отвечало его потребностям) лишь потому, что он находил здесь наибольшую достоверность, самую большую критическую остроту, до тех пор, пока и здесь он не потерпел интеллектуальное фиаско. Уже до этого он чувствовал, что не может ничего считать окончательно истинным, и что не только в науке, но и по отношению к образу жизни и искусству не способен иметь какого-либо достоверного мнения. Он в определенной мере обладал инструментом (критический ум, восприимчивость, способность к сопереживанию и т. д.), но он был не способен пережить то, что связано с проявлением воли при

^8 *

==227

выборе позиции, с регулярным осознанием достоверности. В своих философских беседах он обычно особенно подчеркивал два пункта, которые в интеллектуальной области постоянно были концом его мыслительной работы. В «Диалектике» Канта он познакомился с бесконечным регрессусом, с бесконечностью каузальных цепочек, в которых мы эмпирически никогда не приходим к безусловному, конечному. И при всех логических размышлениях он находил большие или меньшие замкнутые круги, при познании которых рушились все его построения. Бесконечные регрессусы и замкнутые крут он находил везде, но ни разу он не нашел в себе способности по своей воле вбить сваю в беконечность текущего регрессуса, за который можно было бы держаться, чтобы принять сторону истинных исследований, в частности, или с полным благоразумием принять одно само собой разумеющееся условие, которое разорвало бы круг. Полная неуверенность при выборе позиции сохранилась у больного в скептицизме также и по отношению к его бредовым образованиям: по отношению к ним у него тоже нет полной ясности, а только именно это мучительное колебание из-за сомнения.

Чтобы по возможности ясно охарактеризовать психологическую специфику скептической позиции нашего больного, сравним ее с другими встречающимися психологическими формами скептицизма .

Самая частая форма, в которой нам встречается скептицизм, следующая: люди, которые безоговорочно подчиняются своим склонностям, ни в чем себе не отказывают и при этом остаются лишь в сфере чувственного наслаждения жизнью и борьбы за власть и значимость, не живут в подчинении абсолютным ценностям ради самих ценностей, используют скептические рассуждения как средство, чтобы таким софистическим способом оправдать перед самими собой или перед другими своими поступки и качества, изображая противоположные требования в высшей степени сомнительными и необоснованными. Движущей психо-

То, что скептицизм как теоретическое мыслительное построение не может сказать ничего определенного о психологическом источнике, из которого он проистекает, естественно. Теоретический скептицизм выступает в основном в двух формах: 1) как отрицание любой оценки, истины, а также этических, религиозных и эстетических ценностей, 2) при признании существования ценностей как утверждение, что люди никоща не смогут познать эти ценности, а скорее всегда воспринимают их противоречиво, скрытыми покровом и т. д.

==228

логической силой является безусловная воля следовать своим инстинктам и наклонностям, достичь желаемого, даже если сегодня это будет полная противоположность тому, что было вчера: скептицизм является одним из вспомогательных средств. От таких скептиков наш больной отличается тем, что они очень уверенные люди, которые в любом случае знают, что они хотят делать, в то время как нашему больному везде не достает именно этой уверенности в выборе позиции, а кроме того тем, что для них скептицизм является лишь вспомогательным средством, в то время как у нашего больного он развился из неподвергаемого сомнению первородного почитания ценностей.

Другая редкая форма скептицизма — это чисто теоретический скептицизм. Люди, которые в любом практическом случае очень хорошо знают, чего они хотят, что является очевидным или разумным, .при общих теоретических размышлениях, касающихся познания, приходят к выводу, что нигде ничто не может быть достоверным, что любое переживание достоверности всего лишь привычка и т. д. Такое мнение они считают как чисто научное вынужденно обоснованным, оставляя полное право за практической достоверностью. Эти люди отличаются от нашего больного подобно предыдущим: их скепсис лишь предмет мыслей (рассудочен), они принимают его как теоретический взгляд, а скепсис нашего больного — это ежедневное мучительное переживание, для которого теоретические формулировки (которые ничем не отличаются от давно известных рассуждений философов) являются лишь выражением.

Следующая, третья и самая редкая, форма скепсиса — это скептическая духовная позиция людей, которые во всем осторожны, сомневаются в отношении окончательного решения, является ли оно научным суждением или оценкой, которых, однако, аргументы и контраргументы, мотивы и контрмотивы, позитивная и негативная оценка не приводят в вечные колебания, не бросают взад и вперед, но которые в теоретическом сомнении переживают субъективное, психологическое согласие и которые далее в каждой ситуации практически переходят к действию, к оценке данного момента, к принятию решения там, где его требует реальная жизнь. Если богатство переживаний, величие и свобода Духа в их высших проявлениях при гармонии е личной жизни могут служить критерием душевного здоровья, то скептики этого

==229

рода — самые здоровые люди. Как раз полную противоположность этим людям представляет собой наш больной: вечные колебания вместо сомнения, ведущего к согласию, вечная неуверенность вместо выбора практической позиции, вечное разрушение вместо живого созидания. Отсутствует согласие, его душу разрывают постоянные «за» и «против», мотивы и контрмотивы. Эти вечные «за» и «против», которые уходят в бесконечность, становятся для него в апогее его болезненных состояний настолько невыносимы, что он думает, что сойдет с ума, и лучше утонуть в океане и умереть, чем пережить утрату себя самого.

Этот скепсис, который является не духовной позицией по отношению к вещам при внутреннем единстве, а внутренней скептической разъединенностью, бывает в незначительной степени нередко от врожденной предрасположенности, конечно, всегда только у выделяющихся, одаренных людей, душевная жизнь которых вообще может найти выражение в философских произведениях. Эти внутренне разъединенные, переживающие все скептически люди во многом походят на нашего больного. К чему это ведет? При врожденной предрасположенности в меньшем количестве случаев мучительная, но честная жизнь, в которой будут достигнуты нижние ступени здоровой скептической духовной позиции, слабая жизнь, которая, однако, в этой слабости взбирается на возможные ступени здоровья. В большинстве случаев человек внешне создает себе то, чего у него нет внутренне. Так, он создает философскую систему ^1 , фанатичным приверженцем которой он становится, за которую он цепляется как за нечто реальное, которая дает ему нечто вроде постоянного рецепта уверенности там, где в жизни он ему необходим, впрочем, только после того, как после долгих размышлений конкретный случай будет загнан в его схему. Одновременно эти люди с фанатизмом пытаются навязать свою систему другим, таким образом, они стремятся получить власть и значимость. Эта власть и значимость внешне замещают им их уже забытую внутреннюю слабость. Эти люди могут внезапно стать счастливы со своей системой, будучи до этого самыми несчастными, разъединенными

Систему, вероятно, следует отличать от систематической работы. Первая научно невозможна, пятому что это — задача, лежащая в бесконечности, поэтому во встречающихся случаях бредовая. Последняя является основным условием научного исследования.

К оглавлению

==230

существами. Но так как система является искусственным построением, не имеет источника во внутреннем переживании, не является выражением внутреннего единства, то вся неуверенность, следование сиюминутным импульсам и порывам проявляется все же снова в образе жизни. Неуверенность, ненадежность, нечестность, с одной стороны, не спокойная, а фанатическая убежденность, с другой, психологически обязательно связаны друг с другом.

Что-либо сопоставимое с этим «нормальным» развитием происходит также и при большинстве процессов. За фазой мучительной неуверенности следует фаза определенного удовлетворения бредом. Бред принимает тогда у более одаренных объективную форму в виде системы мироздания и тому подобного. Он выступает не только как субъективный бред, который имеет отношение лишь к собственной персоне. И тут особенностью нашего -больного является то, что он до сих пор, получив в результате процесса чрезвычайную неуверенность, не встал на обычный путь создания бредовой системы. Он крайне замучен. При этом он сохранил понимание и способность дискутировать в той мере, что он — необычный случай — еще может найти контакт со здоровыми, что беседы с ним доставляют удовольствие, что подвижность его ума, его способность к восприятию, его относительная широта, стремление к честности доставляют радость в то время, как обычно просто регистрируют бредовую систему, фиксируют невозможность вести дискуссию и не устанавливают совсем никакого контакта с «сумасшедшим» миром больного. То, что для «нормального» означает сужение мира в системе, при процессе сопоставимо с изоляцией и замыканием в бреду.

Но не только эта последняя, а все параллели между нормальной неуверенностью, скептической разъединенностью и неуверенностью нашего больного, нормальным фанатизмом к системе, суеверием и т. д. и бредом других больных этой группы являются только сравнением. Если все же мы хотим установить, в чем же в этих психических изменениях заключаются признаки «обусловленного процессом», то сделать это ясно мы не можем. Во-первых, это то, как эти люди нацелены на общее, на картину мира, на мировоззрение, а во-вторых, это чрезвычайная неуверенность, чрезмерные колебания и бесконечная разъединенность

==231

душевней жизни. Первое мы видим, например, в рисунках тех больных, которые изображают космос, то есть космос таким, как они его видят, и то, что им представляется существенным: в письменных трудах, цель которых — дать новое мировоззрение, новое открытие самок внутренней связи, новую религию и т. д. второе мы видим (все это отчетливо только у тонких личностей) в жалобах на собственное огрубление чувств, иа упадок, неспособность что-либо понять, жалобы, которые иногда напоминают жалобы при циклических денрессиях.

Обычный итог у нашего больного ие наступил ^1 . Но в содержании его острого психоза, который возник как реакция на почве разочарования от результатов экзамена, получили конкретное воплощение его тяга к общему, но также и его скептическое отчаяние.

То, что при новом жизненном настрое, в результате которого его волновали только вопросы мировоззренческого характера и в результате которого он в своей неуверенности не мог занять никакой позиции, он не мог работать по своей профессии, очевидно. Он рассказывал, как в практических случаях он не мог принять практического решения, а постоянно возвращался к самым принципиальным юридическим вопросам и сочинял длинные научные труды, как противны ему были оставляющие равнодушным мелочи этой профессии, как ему не хотелось общаться с коллегами, которые казались ему малокультурными, и как его осенило, и как он глубоко осознал, что прежде, чем заняться работой юриста, он должен выяснить все для себя (определиться в философском отношении). При этом, по оценке окружавших его людей, он имел выдающееся юридическое дарование, и все (по имеющимся данным и его коллеги-юристы) ожидали, что он получит за экзамен I. То, что он вообще сдал экзамен, не готовясь к нему снова, уже свидетельствует о его способностях. Не интеллектуальные недостатки, а изменения в жизни воли и оценок была тем, что сделало его несостоятельным.

Острый психоз больного состоял из двух фаз: первая фаза — фаза первых признаков, первых изменений в его душевной диспозиции (начиная с неудачи на экзамене, длившаяся прибли-

^1 Бредовые идеи больного не переросли в систему, не имеют отношения к его мировоззрению. Он относится к ним с колебанием И неуверенностью

==232

зительно четыре недели), вторая фаза — фаза временного переворота его душевной диспозиции, сделавшего возможными психотические переживания. Форму последних мы феноменологически описали в первом разделе. Теперь обратимся к содержанию.

Сам больной постоянно подчеркивает чрезвычайное богатство переживаний. Огромное количество представлений одновременно овладело им. У одного и того же события было, наверное, 20 значений, считает он. Все было очень противоречиво, «так ужасно нелогично». Поэтому совершенно невозможно этот психоз представить рационально, придумать и приписать ему логический смысл. Многое, что он пережил, имело преходящий характер (романтический век, душевная жизнь неорганической материи и т. д.). Потому что почти все, по мнению больного, что он когда-либо читал или что было предметом его фантазий, теперь он пережил как действительность. Тем не менее, во всей массе переживаний можно проследить некоторые основные мотивы, распознать некоторые основные настроения в качестве источника многочисленных рациональных содержаний, которые проходят сквозь весь психоз и которые понятно связаны с его жизнью, его глубочайшим переживанием и его профессиональной неудачей. Эти основные мотивы мы хотим выделить из того числа случайных ассоциаций и реминисценций, которые наряду с ними направляли течение психоза. Мы далеки от мысли, что можем вообще «понять» содержание психоза как сплошь осмысленное образование. Тремя основными мотивами являются: 1) неудача на экзамене, 2) философский скептицизм, 3) отношения с дамой Моной Лизой.

Неудача с экзаменом объективно была причиной, спровоцировавшей психоз. Она бьиа в первые недели определяющей для содержания его бреда, связанного с другими людьми, предчувствий предстоящих событий, голосов. Делаются намеки на его профессию, на его прилежание, на отсутствие работы («его отец еще кормит»). Он вынужден подозревать, что министерство несправедливо поставило ему плохую оценку, потому что по каким-то причинам хочет избавиться от него. Но есть приметы того, что назревает революция, чтобы ликвидировать министерство и экзамены, и что народ, крестьяне, очень симпатизируют больному, который при этом будет играть роль, подобно Напол-

==233

еону. Действительно, напрашивается желание понять большое количество появившихся бредовых и галлюцинаторных содержаний этих первых недель, как если бы они были выражением его желании: министерство поступило со мной несправедливо, я хочу его уничтожить. Если даже такой смысл не дает нам ничего другого, кроме того, что мы снабжаем большинство содержаний, выступающих предвестниками психоза, единой формулой, такое дескриптивное значение вполне имеет право на существование. Насколько велика при этом роль действительных механизмов отделения психических процессов и появления их в сознании в болезненной форме, это мы в данном и во всех до сих пор известных случаях вынуждены оставить без ответа. Но мы можем принять существование таких механизмов в виде предположения.

В начале переживания острой фазы мотив профессии не играет никакой роли. «Золотой» век наступил. О таких мелких бедах не может быть и речи. Только с переключением бредовых содержаний на комплекс короля Отто к концу психоза опять возникают соответствующие идеи. Министерство хотело его устранить, потому что он сын короля Отто. После завершения психоза при малейшей мысли о работе у больного портилось настроение и при каждом спонтанном ухудшении настроения мучающей оказывалась мысль о работе.

Так, самая острая фаза переживаний была бегством от действительности, связанной с проблемой профессии. Она выступает как время высоких чувств в промежутке между бредом, связанным с профессией, который до и после так волновал больного. Проблемы с профессией были просто забыты. Вместо этого переживания больного в существенной части стали определяться взятыми из жизни больного пережитыми им муками скептицизма и фиаско в философии. Эту связь многократно подчеркивал и сам больной.

В начале психоза он проклял Господа Бога за то, что тот дал ему скептицизм, и он решил: «Я попробую заставить его или убить меня, или дать мне понимание». В форме борьбы он затем пережил исполнение этого. Теперь он часто ругал Бога, который внес в наше существование столько грязи, в бешенстве топал ногами, стоя перед изображением Христа: «Я все время искал тебя, я ведь "вечный жид"». От его скептического отчаяния, по его словам, прямо возникла потребность проклинать: «Наш

==234

Господь Бог, я проклинаю его, мы здесь только потому, что он всех нас наделал ^1 »; «Если бы Бог не грешил, не было бы бед».

Это соответствовало его философско-метафизическим потребностям, что наступил «золотой» век, что он принимал участие в трансцедентальном мире, хотя и был проклят жить в кажущемся мире. Он видел, как все заклинали Бога спасти и его тоже. Но это случилось только после борьбы. Он со своей стороны поставил требования, от исполнения которых зависело его сошасие войти в этот трансцедентальный мир. Эти требования были выражением его скептических и нигилистических взглядов: все существа должны быть равны Богу, должны исчезнуть все ценностные различия, даже сам дьявол должен попасть в этот мир. В борьбе победил он. Теперь в нем были все боги и гении. Теперь он должен был создать единство и порядок, которые он требовал до этого. Все должно стать единым целым. Должна прекратить существование противоположность между «да» и «нет», борьба, колебания, разорванность, противоположность между Богом и дьяволом. Проблемой теперь стало единство целого. Ничего не получилось. Все время сохранялись разобщенность и борьба. Когда, наконец, в земных мирах был создан порядок единства, появился внеземной мир. По отношению к нему, к бесконечности он чувствовал себя беспомощным. Это так же, как в скептицизме, так переживал он это теперь, тот же бесконечный регрессус здесь, в трансцедентальном мире, который раньше уничтожал его мысли. В психозе, однако, удавалось решение посредством воли, что не удавалось в реальной жизни. Он волевым образом поставил себе ограничение быть только богом земного мира и назначил богом внеземной бесконечности старого Господа Бога. Так он был счастлив и чувствовал

себя уютно.

Вместе с этой связью стали постоянно возникать сомнения. Он страдал от этого, у него было «подавленное настроение» от того, что сомнения не оставляют его и здесь. Ему было мало постоянно громко повторять энергичные утверждения; «Ведь есть же рождение мыслей», «Я ведь сын короля Отто» и т. д. Создать единство ему также никогда на самом деле не удается даже в психозе. Он впадает в бешенство от того. что это ему

^1 В оригинале вульгарное обозначение полового сношения.— Прим. пер.

==235

не удается. «Двойственность (бинарность) ведь тоже единство»,— энергично утверждает он. «Нет, так не пойдет»,— сразу же следует ответ. Невозможно разрешить противоречия. Бог и дьявол не могут быть идентичны. Отсюда развивается к концу психоза новая позиция: он не может этого больше выносить и хочет обратно в кажущийся мир, даже если это только иллюзия.

Третий сквозной мотив в психозе — это отношение к даме Моне Лизе. Эта дама на улице за два дня до начала психоза, после того, как он ее долго не видел и полагал, что она окончательно уехала в далекие края, произвела на него чрезвычайное впечатление. Она сопровождала его в различных образах почти на протяжении всего психоза. При каждом удобном случае он думал, что это как-то связано с дамой: два билета, сила, заставившая идти по следам, другие лица, внешне совсем не похожие на нее. Везде он видел ее в других (переселение душ), он чувствовал, не видя, ее присутствие. Он видел ее в медсестре, называл ее Мона Лиза. Под этим именем она появляется в виде богини в его переживаниях, как единственное существо, которому он мог доверять, с которым он чувствовал себя в безопасности. Ему пришла в голову мысль, что это его Беатриче. Он видел ее по пути, когда его перевозили в Гейдельберг и т. д. В начале психоза она была для него раздвоением его самого, с которым он вступал в половую связь. Она была соблазнительна, но он не имел права зачать с ней детей, иначе бы он осуществил тот же грех, что и старый Господь Бог, который принес в мир горе и несчастия.

Из других понятных связей определенную роль в психозе несомненно играет символика. Сам больной символически трактует развитие ребенка, которое должно было дать знать ему, что он должен полностью довериться и вести себя пассивно, далее ситуация, когда в вагоне женщина открыла сумку со словами: «Ну что, замечательная сумка?» Этот символ с сексуальным значением в узком смысле стоит довольно обособленно. Нельзя сказать, что сексуальность в элементарной форме, кроме некоторых случаев, где она как таковая проявляется, играет большую роль в психозе больного. Понимание космических переживаний, в частности, как сексуальных символов, по аналогии с трудами Юнга, не кажется нам нисколько убедительным. Мы опираемся на исходное качество психических переживаний и побуждений

==236

и признаем не только сексуальные за единственно исходные. То, что наш больной стремится познать мир только ради самого этого видения, на наш взгляд, несомненно. При этом и сексуальность играет не самую незначительную роль.

По завершении острого психоза больной находился в особенно радостном настроении. Здесь также складывается впечатление о разрядке, которую принес психоз. Брат больного нашел, что в таком хорошем состоянии он не видел его уже два года. Но через некоторое время опять возвратились старые комплексы (профессия, отчаяние найти цель в жизни, неверие в философские и литературные способности), и больной опять был в том состоянии, в каком он был предположительно в период перед неудачной сдачей экзамена.

Мы не можем, основываясь на двух наших случаях, сделать обобщающие выводы. В наши намерения входило подчеркнуть, что только сбор фактического материала подходящих для этого случаев вместе с самой подробной историей больного могут внести вклад в развитие психопатологии, основывающейся на понимании, а также показать, что здесь особенно необходимы методическая ясность, выделение точек зрения и определение понятий. В остальном мы считаем, что должны признать правомерным применение Блейлером понятия реактивности на шизофрению, взгляд, который был приобретен под впечатлением от большого числа менее дифференцированных случаев и который иллюстрируют истории обоих наших больных.

В школе Крэпелина и в широких кругах психиатрии с понятием реактивного психоза связывают преимущественно понятие «дегенеративного». Они используют это слово в диагностическом смысле. Взгляд Блейлера означает расширение нашего психологического понимания, которое настолько же правомерно, как и осуществленное ранее расширенное применение нормативной психологии к дегенеративным психозам заключенных.

Но реактивность в этом смысле, по-видимому, нельзя установить при всех психозах. При органических (связанных с заболеванием каких-либо органов) процессах деменции совсем моментальная реактивность, такая, как она, должно быть, присуща всему живому, не позволяет нам установить связь между жизнью и психозом. Также во многих случаях группы Dementia praecox (при тяжелых формах кажущихся органическими ката-

==237

тониях в узком смысле понятия) мы не в состоянии установить такую психическую реактивность (Цюрихская школа полагает, что ее можно установить во всех случаях этой группы заболевании). Нам кажется, что огромная пропасть лежит между теми душевнобольными, у которых, несмотря на все сумасшествие и изменения, можно установить сквозные понятные психические связи, и теми душевнобольными, которые находятся в состоянии простого разрушения и у которых наше понимание не может установить ничего, кроме уменьшения количества нормальных связей. Не имеющая успеха в первых случаях объективная функциональная психология в последних случаях находит подходящее поле для анализа изменений объективно измеряемых психических функций при помощи эксперимента (при параличе, старческой деменпии, атеросклерозе и т. п.).

Значительное различие некоторых шизофренических и органических психозов проявляется при планомерном исследовании большого количества психозов заключенных. Не так редки шизофренические психозы заключенных, которые имеют признаки реактивных психозов, поэтому иногда их легко спутать с дегенеративными, полностью излечивающимися психозами. В Гейдельберге мы однажды наблюдали типичный синдром Ганзера у больного шизофренией после ареста — вообще-то очень редкий случай. Но никогда реактивные психозы заключенных не наблюдали у парализованных или других органических больных, хотя в материале душевнобольных заключенных можно установить целый ряд таких больных ^1 .

На проблеме составления перечня типов реактивных психозов и, возможно, определения специфики шизофренической реактивности мы не будем останавливаться здесь. Самое лучшее по этой проблеме можно найти в книге Блейлера. Вопрос, можно ли среди субъективных форм переживаний связного рода выделить специфические психологические группы, мы также не решаемся исследовать из-за малого количества рассмотренных нами случаев.

^1 Эти данные мне в устном виде любезно сообщил Вильманнс.

==238

1-2-3-4-5-6-7-8-9-10-11-12-13-14-15-16-17-18-