НОСТАЛЬГИЯ И ПРЕСТУПЛЕНИЯ

Предисловие

Уже долгое время интерес вызывают совершенные с невероятной жестокостью и крайней беспощадностью преступления (убийства и поджоги), которые осуществлялись нежными созданиями, юными и добросердечными, находящимися еще в детском возрасте девочками. Противоречие между преступлением и преступницей, отсутствие мотивов или недостаточная мотивированностъ и поэтому загадочность и необъяснимость событий вызывали сочувствие или отвращение.

С давних пор часть этих индивидов единодушно признавали слабоумными и/или нравственными идиотами. Вызванные незначительными поводами аффекты или слепые импульсы приводили их к преступлению. Более ста лет назад наряду с этим в качестве собственно причины уже рассматривали ностальгию. Благодаря труду Вильманнса «Ностальгия и импульсивный психоз» снова был поднят на долгое время забытый вопрос о значении этого состояния для совершения преступления и его психиатрической оценки. Так как одни утверждения противоречат другим, хотя суть этих случаев вообще в целом не была ясна, представляется уместным провести обобщающую обработку имеющегося в наличии скудного фактического материала в этой области, который мог бы внести некоторую ясность в эти вопросы, хотя, конечно, не в состоянии решить их.

С этой целью сначала было проведено историческое исследование тех взглядов на ностальгию и ее значение, которые господствовали доныне. Эта часть приобрела определенный самостоятельный интерес. Нам показалось, что не будет излишним провести в этой совсем небольшой области предварительную работу для будущих историков психиатрии, тем более, что стало ясно, что ностальгия раньше имела в представлении врачей намного большее значение, чем сегодня.

Далее была сделана попытка свести все описанные до сих пор случаи преступлений, вызванных ностальгией, часть которых разбросана по труднодоступным сочинениям. И хотя описания большей частью, конечно же, не соответствуют требованиям

==8

современной психиатрии — вряд ли есть хоть один случай, по поводу которого не возникли бы вопросы, касающиеся фактически происшедшего, — тем не менее они представляют единственный фактический материал по нашей проблеме. Кроме того, они настолько интересны благодаря своей специфичности и редкости, что не заслуживают совершенного забвения. В связи со скудностью наблюдений, а также историческим интересом, приведены также и давние случаи, о которых сообщалось только очень кратко.

Происшествия такого рода встречаются, конечно же, и сегодня, о чем свидетельствуют два случая, наблюдавшиеся несколько лет назад в Гейдельбергской клинике. Первый был уже описан Вильманнсом, второй найдет свое место в этом сочинении, наряду с другими, которые могут быть воспроизведены только по судебным делам. Дать в руки по возможности полно материал для сравнения с подобными случаями в будущем и осветить точки зрения, которые принимаются в соображение при их осмыслении,— главная цель этой работы.

Выражаю мою благодарность господину доктору Вильманнсу за импульс и поддержку в работе. Он обратил мое внимание на большую часть литературы и предоставил мне свое заключение об Аполлонии С. В особенности же мнение, что имеются расстройства на почве тоски по дому, ведущие к преступлениям, хотя виновницы и не являются интеллектуально или нравственно слабоумными, исходит от него.

Благодарю господина профессора Ниссла за то, что он дал мне разрешение работать в своей клинике и использовать ее вспомогательные средства, и господина Лонгарда за любезное предоставление двух заключений, которые воспроизведены в следующей работе.

История литературы по ностальгии

Слово «Heimweh» (тоска по родине, по дому — прим. пер.) возникло в швейцарском диалекте 17-го века, когда оно впервые было введено специальной медицинской литературой в письменный язык, но, несмотря на это, оставалось швейцарским диалектным словом и лишь во времена романтизма перешло в

Ср. Клуге (Список литературы).

==9

общенемецкий языковой обиход. Не только благодаря возникновению этого слова история учения о тоске по родине в истоках тесно связана с общей историей литературы. Наряду с медицинскими работами в 18-м веке, идя навстречу сентиментальным наклонностям времени, возникло также множество популярных описаний болезни тоски по родине, которые, со своей стороны, оказали обратное действие на первых, так что в дальнейшем поэтическое творчество смешалось с медицинскими наблюдениями и критикой, что представляется интересным с исторической точки зрения, но для нашей специальной научной цели оказывается довольно неблагоприятным.

В 17-м веке была открыта болезнь тоски по родине как ностальгия. Вскоре она стала излюбленной темой, которая вызвала к жизни бесчисленные работы, в особенности диссертации. В учении о болезнях она приобрела, по-видимому, чрезвычайное распространение. Всюду она упоминается как тяжелое, часто смертельное страдание. Даже Ауенбруггер, открыватель перкуссии, указывает для ностальгии особое состояние. Во многих общемедицинских учебниках — психиатрических тоща еще не было — она нашла свое место, когда еще отсутствовали судебные наблюдения.

В этой форме ностальгия была проработана во французской литературе в целом ряде сочинений вплоть до последней работы Бенуа. Подробно излагаются этнографические ракурсы, значение климата, телесные проявления, роль ностальгии у военных. Из судебных случаев во французских исследованиях найти ничего нельзя (о Марке см. ниже).

Иначе обстоят дела в Германии. В то время как во Франции ностальгическая литература, несмотря на ее объем за 100 лет, находится на том же уровне, в Германии движение вперед связано с исследованием судебного значения совершенных из-за тоски по родине преступлений. Возникли ясные постановки вопроса, противоположные, противоборствующие мнения, следствием которых стало формирование концепции большинства психиатров первой половины 19-го века. Затем интерес к тоске по родине стал угасать все больше и больше. В судебно-психиатрических трудах она все еще кратко упоминается. Состояния, которые раньше причислялись к ней, благодаря развитию науки были отграничены, пока к нашему времени они не были преданы почти забвению.

После этого общего обзора перейдем к специальному изображению развития учения о ностальгии. Сначала речь пойдет о литературе по тоске по родине в том полном объеме, который

К оглавлению

==10

она обрела благодаря распространению понятия ностальгии на много других болезней, затем о реферировании французских работ и, наконец, о развитии судебной точки зрения. Такое деление на три части обосновано, так как отдельные области оказывают друг на друга лишь небольшое влияние; французские и немецкие работы почти совсем не имеют точек соприкосновения. На судебное изыскание подействовало, вероятно, старое учение о болезни ностальгии, но оно развивалось совершенно независимо и самостоятельно.

В 1678 г. Иоан. Хофер издал под руководством своего учителя Иоан. Як. Хардера в Базеле в качестве диссертации маленькую работу на латинском языке, в которой он обратился к «новой теме», которая еще не была описана ни одним врачом. Речь идет о болезни, называемой в швейцарском диалекте Heimweh, во Франции mal du pays. Он дает этому меткое название — ностальгия. В 12 тезисах он приводит в точной форме свои воззрения, которые по методу и результату являются выражением тогдашнего научного медицинского способа работы.

От «людей, достойных доверия», он узнал два случая, которые наряду с другими реминисценциями предоставили ему опытную базу для работы.

Один молодой студент из Берна заболел в Базеле: его лихорадило, охватывало состояние страха, добавились тяжелые симптомы — и уже ожидали его смерти, когда аптекарь, который хотел сделать по предписанию врача клизму, узнал это состояние, определил его как тоску по родине и заявил, что нет никакого другого средства, кроме возвращения на родину. Прямо на глазах этому мужчине стало лучше, в дороге ему стало совсем хорошо, и в Берн он прибыл здоровым.

Второй случай касается молодой девушки, которая, доставленная больной в больницу, в ответ на все вопросы, на все попытки лечения все время только произносили слова «я хочу домой, я хочу домой».

' Античному миру чувства тоски по родине не были чужды. Ими мучается Одиссей и, несмотря на внешнее благополучие, гоиим (по свету — пер.) в поисках Итаки. В Греции, в особенности в Афинах, ссылка считалась самым большим наказанием. Овидий нашел позднее много слов для жалоб на свою тоску по Риму (desiderium patriae). Изгнанные евреи плакали у вод Бабилона, поминая Сион. Дахе если здесь речь и шла о сложных душевных состояниях, тоска по родине в нашем смысле все же играла при этом определенную роль. Несмотря на это, слово и дело отсутствуют как при Гиппократе, так и при Галене (Клуге). Данте в своей «Божественной комедии» говорит о вечеряем часе, когда сердце моряка, полное ностальгических порывов, становится мягким. Однако только с Хофера начинается настоящая литература о тоске по родине.

==11

Дома она выздоровела за несколько дней, без применения лекарственных средств.

Хофер отмечает, что ностальгии подвержены прежде всего молодые люди, в особенности те, которые жили дома со своими родными и никогда «не ходили в люди». Они не могли привыкнуть к чужим нравам, когда покидали дом. Они не могли обходиться без родных корней, день и ночь тосковали по дому, и, если их стремление домой не осуществлялось, они заболевали.

Предшествующие другие болезни, изменившийся образ жизни, изменение атмосферы и чужие обычаи способствуют вспышке ностальгии. В качестве признаков, которые дают основание опасаться ее появления, он называет антипатию к чужим обычаям, склонность к меланхолии из предрасположенности, сильное волнение из-за маленьких шуток в их адрес, отстраненность от чужих развлечений. Симптомами вспыхнувшей ностальгии являются: устойчивая печаль, мысли только о родине, нарушенный сон или длительное бодрствование, упадок сил, понижение аппетита и жажды, чувство страха, учащенное дыхание, оцепенение, непрерывная и интермитгирующая лихорадка.

Интерес представляет взгляды, которые развивает Хофер на этиологию, патогенез и местонахождение тоски по родине. В качестве местонахождения он рассматривает самую внутреннюю часть мозга, которая состоит из бесчисленных нервных волокон, в которых жизненные силы (Spiritus animales) постоянно приливают и отступают. Сущность болезни состоит в расстроенной силе воображения; причем жизненные силы переходят через «полосатый» холм, в котором находится идея отечества, и таким образом пробуждают в душе только эту идею. От этого они становятся в конце концов уставшими, истощенными, запутанными и действуют неумело, так что вызывают игру воображения. Это почти постоянное сотрясение (vibratio) жизненных сил в волокнах белого вещества головного мозга, в которых отпечатались следы мыслей об отечестве, имеет следствием то, что если это происходит, занятая мыслями об отечестве душа не обращает на это внимания. Симптомы ностальгии возникают потому, что скованные жизненные силы больше не попадают в другие части мозга и не могут поддержать их естественные функции. Аппетит больше не возбуждается, желудочный сок теряет способность растворять пищу, пищевая кашица проникает в кровь в более сыром состоянии, в более густой сыворотке крови возникает меньше, чем прежде, жизненных сил, и те

==12

немногие, что есть, из-за длительного экстаза духа в мозгу истощаются. От этого иссякают произвольные и рефлекторные движения, циркуляция крови замедляется, более густая кровь вызывает замедленное сердцебиение, растягивает сосуды и вызывает страх. Так в конце концов наступает смерть. Со словами: «...все это может произойти лишь из-за силы воображения», Хофер заканчивает этот абзац.

Прогноз ориентируется на то, можно ли больного вернуть на родину или нет. Терапия направлена на улучшение расстроенной силы воображения и ослабление симптомов. В отношении первой, если она еще не пустила прочных корней, он рекомендует слабительное, благодаря чему выводится балласт непереваренных веществ из пищеварительного тракта. Для ослабления симптомов он превозносит разные микстуры.

Вслед за этой работой Хофера со временем появилось несколько диссертаций, которые, насколько об этом можно судить по рефератам, не содержат ничего существенно нового (Верховитц, 1703; Такиус, 1707). Цвингер в 1710 г. издал работу Хофера в расширенном виде и дополнил ее некоторыми кратко изложенными случаями. Он подчеркивает, что причина тоски по родине чисто психологическая и вызывается часто случайностями, такими, как слушание песен альпийских пастухов. С тех пор пастушеская песня играет большую роль в ностальгической литературе .

Своеобразно сочинение «О тоске по родине», которое написал знаменитый своим предполагаемым homo diluvii testis Шойхцер в своей «Естественной истории Швейцарии». Настоящей причиной тоски по родине является, по его мнению, изменение атмосферного давления. Швейцарцы живут в горах на нежном, легком воздухе. Их еда и напитки привносят в тело этот легкий воздух. Попав на равнину, тонкие волокна кожи сжимаются, кровь гонится в направлении против сердца и мозга, ее циркуляция замедляется и, если сопротивляемость человека не ликвидирует наносимый вред, появляется страх и тоска по родине. То, что заболевают в особенности молодые люди с нежной кожей и такие, которые питаются молоком, служит ему опорой в его мнении. Для лечения он рекомендует, опираясь на свою точку зрения, наряду с психическим воздействием, перемещение на

^1 Тайке в переписке между Гете и Шиллером тоска по родине обсуждается в связи с тем местом в Телле, где Аттинггаузен Руденс предупреждает, что когда-нибудь он будет с «горькими слезами» тосковать «по тому простому пастушескому напеву» (Клуге).

==13

более высокие горы и прием веществ, которые «содержат спрессованный воздух», чтобы повысить с их помощью давление в теле, такие, как селитра, порошок, молодое вино. В приложении он говорит о тоске по родине китов, которые заболевают этим недугом в южных водах также вследствие изменения давления.

В более поздней статье он с иронией выступает против профессора из Ростока Детхардинга. В работе Disp. de Aere Rostockiano (1705) он пишет о швейцарском воздухе, который своим нездоровьем и грубостью, якобы, делает души жителей тупыми. Якобы, именно по этой причине швейцарцев охватывает тоска по родине, поскольку они не могут переносить более чистый и здоровый воздух, «подобие тому дикому хмелю, который, привыкнув к зловонному навозу, не может легко прибавлять в росте где-либо в другом месте».

На это расхождение во мнениях между Шойхцером и Детхардингом еще раз обращает внимание Цедлер в 1735 г., но и этого недостаточно: в 1781 г. в Энциклопедии Крюнитпена старый спорный вопрос еще раз обсуждается в обширном сочинении, чтобы затем окончательно обрести покой (по Клуге, так же и следующее).

Вслед за Хофером, Шойхцером, Цвингером появляются теперь многочисленные популярные описания. В 1716 г. в Бреслау опубликовано сочинение о ностальгии или так называемой тоске по родине. В 1740 г. Кайсслер говорит в описании путешествия о так называемой тоске по родине, которой особенно подвержены бернцы.

В 1755 г. в одном лейшщгском еженедельнике можно было прочитать «моральные мысли о тоске по родине» длиною в 32 страницы. Появившиеся в конце века труды Штиллингера («Тоска по родине», роман) и Ут. фон Залиса («Картинная галерея больных тоской по родине») посвящены небесной тоске по родине и подобному, параллелизапия предположительно сходных или даже идентичных чувств, которые, иногда используемые поэтами, играют заметную роль и в новейшей брошюре Маака «Тоска по родине и преступления».

В медицинской" литературе ностальгия становится снова и снова упоминаемым и описываемым понятием болезни, которое на долгое время занимает свое законное место в нозологической системе: Халлер (1754), Линней: Genera morborem (1763). Последний приводит под классом «morbi mentales» des ordo «pathetici» род «ностальгия» das genus «Nostalgia» ^1 . Он создает шведский перевод Hems juka. Ван Свитен объявил тоску по родине причиной меланхолии и пиши, которая возникает, якобы,

==14

из-за изменения черной желчи . Выдающиеся медики конца 18-го века, по-видимому, регулярно упоминали ее, так, например, Куплен (Эдинбург) упоминал ее как вид меланхолии, Соваж (Монпелье) так же. Загар (Вена) — как род vesaniae. Последний рассказывает о самом себе (Syst. morb. sympt. S 732 zit nach Vogel), что он страдал ностальгией, сопровождаемой отвращением к еде, запором, водянкой, бессонницей и слабостью. Как только он вернулся в свое отечество, то поправился без лекарств. Соваж установил четыре симптома: «morositas, pervigilio, anorexia, asthenia» ^2 Рот (1768), Медицинская справочная энциклопедия

(1782).

Снова и снова появлялись также самостоятельные работы (Pensees d'un allemand sur la nostalgie, 1754; Хюбер, 1775), именитые врачи подробно рассматривают эту болезнь. Знаменитый Ауенбруггер в своем «mventum novum etc.» (1761) находит изменение перкуторного звука у больных тоской по родине (sonitus obscurus), с одной стороны, и постоянно опадение и нагноение легких, обнаруженные при вскрытии. Несколько лет назад болезнь часто наблюдалась в австрийской армии, теперь реже с тех пор, как солдатам было дано обещание, что по истечении срока службы они смогут вернуться в свои родные

края.

И. Б. Циммерман (1774) подчеркивает, что, хотя тоска по родине швейцарцами приписывается только самим себе, она встречается и во многих других местах. Ее можно наблюдать у бургундских солдат и нередко у шотландцев. Особенно часто она наблюдается у сопротивляющихся насильной вербовке солдат в Англии. Едва они возвращаются на родину, их силой тащат на другой корабль,— и тысячи умирают от ностальгии. Внезапное возвращение в отечество творит терапевтические чудеса. Циммерман рассказывает случай, который повторяется еще иногда позже.

«Одному студенту медицины в Гетгингене, уроженцу Берна, в тоске по родине взбрело в голову, что у него лопнет самая большая в теле артерия. Поэтому он почти совсем не отваживался больше покидать свою комнату. Однако в тот день, когда его отец позвал обратно домой, он с триумфом обегал весь Геттинген, попрощался

^2 Цит. по Хеттиху.

^1 Цит. по Бенуа.

^2 Цит. по Бенуа.

^3 Тот, что известен в истории литературы своими трудами по одиночеству.

==15

со всеми знакомыми и на третий день чрезвычайно бодрым сел в зимнюю повозку в Касселе. Тогда как два дня назад он при виде самой маленькой лестницы выпускал воздух из живота. Позже в другом месте он еще раз заболел ностальгией. Только дома он бодр и здоров».

Картхойзер (1771) считает объяснение Шойхцера ностальгии изменением атмосферного давления очень убедительным, однако только этого недостаточно. Также одни и те же психические влияния могли бы и вызвать, и вылечить ностальгию.

Наконец в 1783 г. геттингенский профессор Блуменбах на основании поездки в Швейцарию сделал пространные заметки о тоске по родине. Без малейших сомнений он считает ясным, что это настоящая душевная болезнь, которая имеет основу во внутренних чувствах, а не, как считал имеющий заслуги в других отношениях Шойхцер, в недостаточном горном воздухе. Некоторые кантоны, и как раз самые горные, не подвержены тоске по родине, например, Гларус. Сильнее всех страдают от нее аппенцельцы, исключительно кочевой народ. Причина ностальгии лежит в присущем всем людям предпочтении dulce natale solum. Достаточно чувствительного контакта, чтобы вызвать сначала одиночество, тоску, уныние и в конце концов безумие. Быстро появляется отсутствие аппетита и прострация, но так же невероятно быстро и выздоровление. Кажется, как будто в таких состояниях, как и вообще при безумии, тело, как часы, равномерно приостанавливает ход, чтобы впоследствии снова прийти в движение. Блуменбах отмечает, что швейцарцев охватывает тоска по родине и в сердце Швейцарии. В заключение он рассказывает некоторые часто повторяемые истории: Несколько жителей Энтлибуха устроили в Париже высокогорную сыроварню. Когда работа прекратилась, они впали в тоску по родине. Аналогично обстояли дела с лапландцами и их северными оленями в Мадриде. Звери не выдержали и подохли. После этого заболели люди. Гренландцы в 1656 г. из Копенгагена отправились в полной отчаяния тоске по родине на байдарках в Америку, при этом большинство погибло. Оставшиеся умерли от ностальгии.

Северяне и швейцарцы более подвержены этому заболеванию. В качестве причины может рассматриваться привычка к великолепным впечатлениям природы и простота нравов.

После публикации Блуменбаха появляется еще одна статья Дица в немецкой энциклопедии 1790 Г. Последний присоединя-

==16

ется к мнению Ауенбруггера, но считает, что особенно часто подвержены этому заболеванию швейцарцы. Это Халлер относит на счет государственной конституции и обычая вращаться и жениться только среди своих. В общей энциклопедии Эрша и Грубера (1828) в статье «Тоска по родине» повторяются давние точки зрения и к тому же рассказывается, что в 1813 г. при осаде Майнца свирепствовала эпидемия тифа в сочетании с тоской по родине, которая значительно усугублялась последней.

Кроме этих кратких статей десятилетия после публикаций Блуменбаха в Германии не появлялось сочинений о тоске по родине. Во Франции, напротив, появляются диссертации по этому предмету. Большинство их недоступно изучению. Для полноты материала они приводятся в библиографии. Только в 1821 г. появилась многократно упоминаемая работа известного врача Наполеона Ларрея «О местонахождении и последствиях болезни тоски по родине», которая благодаря двукратному переводу на немецкий язык снова подняла тему ностальгии.

Ларрей собрал свой материал во время многочисленных кампаний Наполеона, в особенности, во время русского похода. Из его историй болезни нашему зрению представляется слабое отражение огромных страданий, жертвами которых пало тогда бесчисленное количество людей. Ларрей утверждает, что как у всех сумасшедших, так и у больных тоской по родине появлялись отклонения от норм сначала психических функций, затем функций чувств и произвольных движений. На пике психического помешательства больные видят на чужбине восхитительные картины родины, какими бы суровыми они на самом деле ни были. По их высказываниям, их родные и друзья предстают в богатых платьях и с самыми приветливыми выражениями лиц. Болезнь протекает в три стадии: первая — возбуждение, повышение тепла в голове, учащенный пульс, беспорядочные движения, покраснение конъюнктивы, блуждающий взгляд, торопливый и небрежный разговор, зевание, вздохи, запор, опоясывающая боль; вторая — тяжесть и чувство гвета во всех органах, желудок и диафрагма испытывают определенную слабость, симптомы желудочно-кишечного воспаления, усиливается лихорадка; третья — слабость, общий упадок сил, печаль, стоны, слезотечение, отвращение к продуктам питания и чистой воде, постепенное угасание жизненной силы или самоубийство. Таким образом Ларрей видел при отступлении из Москвы кончину большого числа своих спутников. В результате вскрытия он обнаружил: поверхность мозга, мягкая и паутинная оболочки мозга воспалены, покрыты гноем, мозговая субстанция отекла и тверже, чем обычно. Артерии

==17

заполнены черной жидкой кровью. В качестве вторичных признаков он рассматривает переполнение легких, расширение сердца, растяжение желудочно-кишечного тракта газом и покраснение слизистой. В той же работе он описывает некоторые ранения головы и находит сходство между их последствиями и болезнью тоски по родине.

Свой период работы Ларрея в журнале Фридриха (1830) Амелунг сопровождает некоторыми критическими замечаниями. По его мнению, тоска по родине, по Ларрею, может полностью раствориться в двух болезнях: нервной лихорадке к меланхолии. Это, якобы, причины этих болезней так же, как и другие огорчительные аффекты, например, муки любви, а не собственно болезнь. Кроме того, тоска по родине может являться симптомом любой другой болезни. «Каждый, кто уже однажды заболевал серьезно на чужбине, согласится со мной, что никогда не ощущаешь большей тоски по родине, чем когда себя плохо чувствуешь, и что такая тоска усиливается в той мере, в какой тяжелее болезнь, в то время как в дни хорошего самочувствия она, возможно, совсем незнакома». То есть тоску по родине нужно рассматривать не как Moubes genuinus, а только или как причину. или как симптом нервной болезни.

Мнения Амелунга придерживается Жорж (1831). Тоска по родине — не болезнь, а только причина различных аффектов, лечение которых даже может быть независимым от того обстоятельства, которое дало повод для их возникновения.

Примечательную противоположность таким критическим замечаниям составляет взгляд Фридрайха, относящийся примерно к тому же времени (Handbuch der geiichtl. Psychologie. Leipzig, 1835). При объяснении склонности к поджигательству он считает, что и ностальгия имеет сходную природу. Обитатель гор, который преимущественно подвержен тоске по родине, является моральным и духовно более сильным человеком, которым он становится благодаря преобладающему влиянию света и кислорода в горах. Перемещенный в долину, он разом вырывается из своих идейных потенций господствующей световой среды, и таким образом тоска по родине представляет собой не что иное, как тоску по родному свету. Отсюда и многие поджоги вследствие ностальгии.

В последующее время появляются три большие обобщающие работы: Шлегеля (1935), Цангерля (1-е издание — 1820, 2-е — 1840) и Ессена (1841). Собраны многие сведения более ранних авторов, добавлены некоторые новые, однако не всегда достаточно критично. Существенный прогресс этих работ, видимо, можно рассматривать в том, что они делают серьезную попытку получить

==18

более обстоятельное, детальное психологическое понимание состояния тоски по родине.

Сочинение Шлегеля переполнено поэтическими местами, он подробно занимался тоской по родине различных народов и солдат ^2 . Он освещает также и судебные вопросы. Новое, что он предлагает,— попытка психологического взгляда на это. После некоторых замечаний, что врач никогда не поднимется над общим уровнем, если неустанно не исследует психологию в тесной связи с физиологией как основополагающей наукой его обучения, он подчеркивает, что причина болезни тоски по родине единственно в том эмоциональном состоянии души, которое мы называем тоской, и не может заключаться в недостатке привычного горного воздуха и инстинктивном предпочтении родины. Воздействие на тело является воздействием неудовлетворенной тоски вообще, но не все люди имеют склонность впадать в состояние тоски. «Как же теперь объяснить истоки любви к родине, тогда как она не является настоящим инстинктом, так же как и одним плодом привычки, еще меньше следствием размышления? Любовь к родине имеет свои первые зародыши в первых чувствах и представлениях в юношеском возрасте. Так же, как в это время все окружение оказывает на нежный нрав, на ранимое чувство, на оживленную силу воображения более глубокое, более неизгладимое впечатление, чем в более поздние годы, так опять-таки молодой человек как бы вживается более глубоко и искренне во все свои окружения. Он оживляет все, даже неживое, своим воображением. Он играючи заключает дружбу как с игрушками, так и с кустарником, жилищами, горами и другими уголками природы. У каждого времени суток, каждого времени года, каждого занятия дома и вне дома он подслушивает их внутреннюю природу, их нежнейшую привлекательность, которая взрослыми едва ощутима. Подобно одухотворенному растению, он своей

Бугенвиль рассказывает об одном стахайтце, которого охватило восхищение при виде хлебного дерева в ботаническом саду в Париже, и он не мог успокоиться, пока не дождался возвращения домой. Ностальгия народов Сибири описывается по материалам путешествия некоего француза Делапорта. По заметкам фрорие (1832) люди народа орах на Мадагаскаре становятся меланхоличными, когда они на какое-то время покидают дом. Многие берут с собой в путешествие горсть родной земли и умоляют богов, чтобы им было позволено вернуть ее опять на место. Индейцы Южной Америки «процветают» в лесах, терпя голод и лишения, но умирают в миссиях при регулярном питании.

^2 В 1745/46 гг. в Филиппвилле разразилась эпидемия ностальгии целого батальона нижнебретонцев. Люди умирали массами, оставшихся вынуждены были вернуть на родину.

==19

душой пускает корни и усы во все и вокруг всех вещей своего юного мира. Он растет в известной степени вместе с тем, что его окружает, и становится с ним единым целым. Поскольку все его существо ластится ко всему нежнейшим образом, все здесь также полностью созвучно его существу. Но чем старше становится человек, тем больше он «оттесняется» к себе подобным: у него появляются знакомые и друзья, теперь он ближе с ними, чем с мертвыми неодушевленными предметами, временами и обстоятельствами. Он не может больше предаваться играм и мечтам, у него много забот, которые делают его равнодушным к окружающей его природе. Он не замечает многого, во что ребенок детально вникает и наблюдает; то, что его окружает, производит менее глубокое впечатление. Но первые впечатления более раннего времени еще не угасли и не гаснут, даже если и тускнеют. Они не могут совсем исчезнуть, так как имели самое богатое последствиями влияние на остающееся душевное состояние и последующее направление духа, и взрослый вырастает только таким, каким он становится в нежном начале жизни и первой собственной инициативы. Поэтому у него остается и в более поздние годы, часто без его ведома, пристрастие к тому, что ему глубоко нравилось в самый ранний период жизни. Поэтому он может найти в последующие годы на чужбине более привлекательную, красивую природу, но она захватывает его меньше, чем природа родины, с которой слито все его существо. Так мы объясняем себе, почему у стариков сильная тоска по местам их детских игр, и у людей при виде местности, где они провели свою юность, возникает чувство, которое не поддается описанию и не может сравниться ни с одним другим чувством».

В своей книге Цангерль (была доступна мне только в дополненном издании 1840 г.) не отказывается от поэтических толкований и дополнений, но он в этом существенно сдержаннее Шлегеля.

Юные чувствительные индивиды особенно предрасположены к ностальгии. Эту болезнь он не относит, как большинство авторов, к меланхолии, а рассматривает ее как нечто особенное и из-за вида объекта печальной страсти, и из-за ужасной силы и ее разрушительного влияния на здоровье.

Он противопоставляет ностальгию аподемиалыии (охоте к перемене мест).

Ностальгию можно подразделить на первоначальную (возникшую у здоровых) и производную (вытекшую из других болезней), на психическую и соматическую и сложную, на очевидную, скрытую и симулированную.

К оглавлению

==20

В качестве предвестника простой очевидной тоски по родине может выступать лунатизм. Тирольцы видели при лунатизме родину и тремя месяцами позже попадали в больницу с ностальгией. (То же наблюдалось по данным Ессена Айсфердинком.)

Симптомы развиваются следующим образом: больной охотно говорит о своей родине или, наоборот, скуп на слова, серьезен, задумчив и печален. Сначала он едва решается признаться самому себе в причине своих страданий и старается всерьез совладать с ними. Ему представляется, что он снова узнает голоса любимых в голосах окружающих его людей. Он страдает бессонницей. Если же он засыпает, ему видится во сне его семья, и он переживает счастливые дни прошлого, чтобы при пробуждении погрузиться в еще более глубокое море печали. Он становится чувствительным, с неудовольствием терпит мелкие насмешки и неприятности. Он ищет одиночества, все остальное ему безразлично. Его молчание только иногда прерывается глубоким вздохом и стоном.

К психическим симптомам давно присоединились телесные. Они протекают в три стадии. В первой можно заметить печальный взгляд, бледные щеки, но психические симптомы заметны все же больше. Во второй — понижается аппетит, наблюдается изнуренный вид, мучительное и плохое пищеварение; секреция и экскреция нарушены; вялый пульс, пульсирующее ускоренное сердцебиение, понижение температуры, похудание, общий упадок сил. В третьей стадии появляются изнурительная лихорадка, истощение и понос. Потом водянка часто приводит к смерти. И даже при смерти больной думает о своей горячо желанной родине.

Цангерль кратко, согласно своей классификации, описывает другие виды тоски по родине, рекомендует, например, при скрытой ностальгии наблюдение, при симулированной — напоминает слова Сенеки «curae leves loquuntur, ingenies stupent». При сложной он отмечает, что болезненная тоска по родине отличается от нервной лихорадки невероятно быстрым выздоровлением, которое наступает при появлении надежды вернуться на родину.

По Цангерлю, возникновение ностальгии лежит в духе истинно интеллектуальной психологии: сначала затрагивается сила воображения, через нее — чувственная сфера, наконец — сила желаний. Больной становится сначала задумчивым, сравнивает свое сегодняшнее положение с прежним, на родине, и приходит к заключению, что это предпочтительнее того. Вследствие такого представления и неприятных впечатлений, которые он получает

==21

на чужбине, пробуждается сила чувств: он чувствует, что всего, что было дорого его сердцу и давало пищу, теперь недостает,— и отсюда затем возникает горячее желание вернуться в свое прежнее родное счастье. Если это желание не находит удовлетворения, следуют физические страдания.

Если больной однажды признал преимущества родины перед чужбиной, то работа силы воображения приобретает более одностороннее направление: воспроизводятся только те картины, которые имеют отношение к отечеству. Из-за этого заболевания он становится как бы недоступным для всех других физических и душевных впечатлений. Рассудок заторможен. Эти односторонние представления, имеющие такую природу, постепенно вызывают душевное состояние, в котором больной расстроен, печален, угрюм, у него осталось только лишь чувство родины, он не принимает участия ни в каких удовольствиях, ищет одиночества.

Вся деятельность силы желаний побуждается только доминирующим представлением и силой господствующих чувств и направлена на исполнение единственного желания, а именно: вернуться домой, даже если ему грозят смерть или вечное заточение.

Вторично затрагивается тело. Из-за беспрестанно односторонней работы души появляются бессонница, усиленное мечтание, приливы крови к голове, головные боли. Из-за силы подавляющих чувств снижается жизненная сила всей сосудистой и нервной системы. «Чем больше сила воображения своей напряженной работой притягивает к себе нервную силу, тем больше последняя антагонистично оттягивается от более крупных нервных сплетений нижней части живота, этим также приводятся в беспорядок все,дела репродукции».

Другие взгляды на возникновение ностальгии (Хофер, Шойхцер, Ларрей) он отвергает.

В дальнейшем Цангерль перечисляет некоторые возбуждающие причины, так как тоска по родине нередко дремлет, как огонь под пеплом, и невероятно, какого малейшего повода часто бывает достаточно, чтобы она загорелась ярким пламенем. Такими возбуждающими моментами являются неожиданные впечатления, которые будят воспоминания о родине, письмо, встреча с земляками, вид национальной одежды, животных его родины. «Но ни одна из возбуждающих причин не действует с таким магическим волшебством, как музыка отечества». У швейцарцев это — альпийская песня, у тирольцев — пение с переливами и коровьи колокольчики, у жителей г. Штайера — антифонное пение в горах, у шотландцев — волынка.

==22

Тот факт, что северные и горные народы больше всех подвержены ностальгии, снова дает повод для психологического толкования. «Психическая причина лежит в неодинаковом развитии душевной деятельности этих народов. Каждый человек испытывает потребность психической деятельности. Его душа требует пиши- Если его рассудок развит, его душе никогда не недостает нового материала для работы с наибольшим наслаждением. Также у его силы воображения, если она развита и удовлетворяется в надлежащем направлении, имеется в распоряжении необъятное поле для все новых соблазнов и наслаждений. Но теперь мы видим, что разум жителей северных местностей и высоких гор, в общем, не развит в том направлении, чтобы найти привлекательность в более высоком занятии ума. В противоположность этому в самой ранней юности для него чувства — главное наслаждение жизни. Он живет особняком, и его сердце привязано только к его семье, его стадам, лугам и Альпам, этим единственным предметам его любви, внимания и доверия. Они образуют исключительный круг его представлений, ощущений и желаний. Они неизгладимо отпечатываются в его ограниченном воображении и образуют сумму незаменимого наслаждения жизнью.

Когда человек такого рода вырывается из маленького круга своей семьи, из лона одинокой и простой жизни, он не в состоянии вжиться в новые отношения, понять и переработать чужие реалии. С другой стороны, он лишен всего, что дорого его сердцу и его воображению, всего, что было для него главным источником наслаждения, и не находит для невероятной потери никакой замены. Так, его душе не хватает нищи для работы. Для того, что могло бы привести в возбуждение разум и силу воображения, отсутствует восприимчивость, а для того, что могло бы быть пищей для сердца, отсутствует материал. Следствием этого состояния является ужасная пустота, непреодолимая скука, за которой вскоре следует тоска по родине. Все другие представления и ощущения угасают, и вся сила души загоняется в единственное чувство тоски по дому».

Сходные взгляды высказывал уже Алиберт (Physiologie des passions. Tome II. Bruessel, 1825, p. 223,— пит. по Ессену), очевидно, независимо от Цангерля: любовь к родине проявляется с наибольшей энергией у совсем нецивилизованных народов. Образ жизни дикаря вполне подходит для того, чтобы усиливать его первые связи, которые делают для него сладкую привычку дороже, чем его жизнь. Инстинкт, который его постоянно возвращает к природе, не позволяет ему видеть в мире ничего,

==23

кроме местности, где он добывал себе пишу, ручья, который утолял его жажду, мха, на котором он отдыхал, хижины, в которой он спал. Неоднократное восприятие этих предметов тем сильнее, чем меньше они менялись, идентифицирует его с ними и образует незаметно нерушимые и трогательные узы, которые приковывают нецивилизованные народы к их родине.

Затем у Цангерля следует подробное рассмотрение тоски по родине у разных народов, потом — некоторые замечания о продолжительности и исходе болезни. Она может привести к выздоровлению или к другим болезням (Melancholia attonita, туберкулез, рак, аборт, нервная лихорадка), или к смерти через саму болезнь или через самоубийство. Наконец, она может стать также причиной преступлений.

Вскрытие трупа приносит мало ясности, выявленные результаты осмотра (Ларрей, Ауенбруггер, Эбель, Дево) объясняются осложнениями.

Автором третьей крупной работы является П. Ессен. Он обобщает данные более ранних авторов еще раз с определенной критикой. Он повторяет рассказы об удивительном поведении из-за тоски по родине негров, отагайтца и т. д., в особенности он дает очень подробный перечень симптомов тоски по родине, на которые ссылались в судебных делах.

Потребность в родине или (поскольку это встречается и при перемене места жительства) в прежних условиях вызывает неудовлетворенность настоящим. Человек становится унылым, подавленным, безучастным, равнодушным. Нежелание работать скоро усиливается до неспособности. Нервная система становится болезненно чувствительной. Угрюмому больному отвратительны чужие обычаи, он выносит шутки, насмешки и малейшие неприятности лишь с крайним неудовольствием.

В то время, как истинная причина расстройства скрывается из-за стыда, пациент отговаривается другими недугами. Тихий, ушедший в себя, односложный, молчаливый, недовольный, он ищет одиночества и во время прогулок в полях и лесах предается своим чувствам тоски и мечтам своего воображения.

Во взгляде, выражении лица и осанке выражается недовольство, уныние. Цвет лица бледный, гааз — тусклый, часто глаза слезятся, больной с трудом держит их открытыми. Дыхание тяжелое, прерывистое, сопровождающееся частыми глубокими вздохами, пульс неровный. При самом легком напряжении, малейшем движении души стучит сердце. Пропадает аппетит, нарушаются пищеварение и питание, секреция и экскреция. При приливе крови к голове и груди появляются бледность, ощущение

==24

холода, утомление, похудание, изнеможение. Из органов особенно страдает желудок. Также угасает половое влечение.

Бессонница прерывается легкой дремотой со снами о родине. Встречается лунатизм, при котором больной ощущает себя перенесенным на родину. В дальнейшем появляются горячечный бред, галлюцинации, притупление чувств, общая нечувствительность. Добавляется изнурительная лихорадка. «Смерть наступает от полного истощения, маразма и Tabes nervosa».

Смертельный исход, видимо, является нормой при развитой ностальгии. Также наблюдается внезапная смерть, к примеру, от асфиксии (у солдат, которые умирали в тот же день, как им было отказано в возвращении домой).

Непреодолимые и слепые порывы возникают у человека с ностальгией, чтобы вырваться из трагического положения. Они совершают самоубийства, подвергают себя наибольшим трудностям и опасностям, доходят до актов насилия, поджогов и других преступлений.

Вслед за Алибертом и Цангерлем Ессен находит главную причину тоски по родине в узости горизонта. Тот, кто пробужден к духовно свободной самодеятельной жизни, в состоянии везде в мире привести свое собственное существование в согласие с окружением. Кто не достиг такой собственной инициативы, остается как бы сросшимся с окружающим его внешним миром, все чувства и мысли укоренились в нем и направлены только на ближайшее окружение, жилье, сад, ремесло, семью. Удаление от родины связано тогда не с утратой внешних вещей, а с отрывом от всего, в чем человек жил до сих пор, и вместе со своей родиной он как бы теряет половину своего Я. По этой причине отдаление от родины наиболее болезненно затрагивает детей и молодых людей, особенно таких, чье воспитание и учеба были запущены.

Вспышка ностальгии происходит тем легче, чем больше контраст новых условий со старыми, чем более вынужденным является отдаление от родины и чем меньше надежда на возвращение. Она усугубляется разного рода невзгодами, лишениями, неудачей, в особенности же физической болезнью.

В отношении существа ностальгии Ессен критикует взгляды Хофера, Фрндрайха, Ларрея, Бруссе (который в 1828 г. объявил поражение мозга при ностальгии следствием первичного гастрического воспаления) и Амелунга. Сам он считает особенно поразительным, что ностальгия так быстро и наверняка убивает, тогда как меланхолия редко угрожает жизни, что при ностальгии в противоположность меланхолии повреждаются все органы и

==25

их жизненные силы иссякают, и наконец, что ностальгия так быстро и уверенно может быть выпечена устранением причины болезни, тогда как меланхолия продолжается долго. Отсюда он заключает, что при ностальгии затрагиваются преимущественно Medulla oblongata и спинной мозг как носители инстинктивной жизни души, тогда как при меланхолии мозг как место сознательной деятельности души представляет собой locus morbi. Из этой теории он выводит предрасположенность некультурных людей и молодых индивидов с преимущественно неосознанной душевной жизнью к возможности «дремоты» ностальгии, которая потом может быть не только неожиданно разбужена, но и оттеснена в бессознательное, лунатизм и последующие симптомы. Он считает правильным мнение Хофера, чьи жизненные силы, напрасно забытые, представляют бессознательную жизнь души, что, хотя она и находится в разнообразных отношениях к сознанию, однако может вести и самостоятельное существование.

С течением времени наряду с этими крупными трудами появился ряд диссертаций по ностальгии, которые при частичном повторении старых сведений набрасывают схематичную картину болезни с этиологией, симптоматологией, диагностикой, прогнозом, терапией; однако при этом нельзя говорить об их собственной ценности (Андрессе, Грундманн, Маттай, Шателен).

Кажется, что, несмотря на многочисленные работы по тоске по родине и на то, что ностальгия была кратко отмечена почти во всех учебниках, понятие этой болезни в середине века бьио предано изрядному забвению, по меньшей мере Л. Майер ^1 (1855) считает, что тоска по родине еще меньше, чем в клиниках, учитывается в клинических справочниках; после чего в своем реферате работы Майера обобщение литературы делает Дамеров и добавляет, что с устранением причин тоски по родине из-за изменившихся условий путешествий и жизни и взглядов сократилась также и литература о ней, как это случается при некоторых других видах болезней, получивших наименования по более близким или отдаленным причинам.

Майер же публикует в 1855 г. пять случаев помешательства из-за тоски по родине.

Одна тихая, медлительная, нерасторопная девушка 24 лет поступает после долгих уговоров на службу, переехав из Брауншвейга в Берлин. Она впервые покидала родительский дом, с трудом занима-

Позднее профессор в Гетгингене.

==26

лась подготовкой к отъезду и еще в день отъезда очень боялась. В Берлине в первое время ее развлекало посещение находившегося там жениха и радовало приветливое обхождение, но страх не отступал и спустя многие недели. Она так же плохо справлялась с работой, как и в первые дни. Часто она мечтательно сидела в углу и плакала. У нее снизился аппетит, она плохо выглядела. «У нее была такая тяжесть во всех членах, что ей приходилось принуждать себя к любой работе. Она была печальна, не зная причины. Все представлялось ей чужим. Потом ей снова показалось, будто она окружена только знакомыми, что в любой момент могут войти мать или сестра. Голоса других людей она принимала за голоса знакомых с родины, пока не убеждалась в ошибке. Однажды ночью она увидела, как вокруг нее ходили мать и сестра. На следующую ночь это повторилось. Она встала, чтобы дать сестре деньги на обратный путь, и действительно, была возвращена в постель с несколькими талерами в руке. Однажды она осталась в постели, у нее болели суставы, голова, все тело, она говорила мало, ничего не ела, через несколько дней очень обессилела, чувствовала себя слишком слабой, чтобы подняться, но встала ночью и фантазировала. При обследовании — застывший взгляд, ослабленный вид, болезненное выражение лица, невыразимая тяжесть без боли в голове и конечностях. Давление на сердце, так что захватывает дух. Запор. При обследовании становится более оживленной и бодрой. В течение 10 дней дружеским подбадриванием окружающих удавалось все больше выводить ее из оцепенения. Временами еще страх, легкий плач. Она, видимо, полностью преодолеет ностальгию, считает Майер, так что ее болезнь можно рассматривать как кризис акклиматизации.

По описанию наиболее вероятным представляется, что в этом случае с девушкой речь шла о циклотимной депрессии, возможно, ускоренной тоской по родине.

Второй случай касается девушки, которая во время продолжавшейся два месяца депрессии видела близких, думала, что ее отравили, и слышала оскорбления. Ничего нет типичнее психоза тоски по родине. Остальные пациенты, вероятно, страдали ностальгией с манией преследования, экстатической манией, галлюцинациями; при этом не наблюдалось выздоровления.

Уже Дамеров подчеркивает, что случаи в целом сомнительны. Возможно, что более подробно изложенный случай близок к тем редким происшествиям, когда молодые девушки, в первый раз покинувшие дом, сначала испытывают тоску по родине, затем развивающуюся в психоз, который и при возвращении их домой не излечивается, а начинает идти. самостоятельным ходом по типу циклотимной депрессии. Однако принадлежность таких

==27

случаев к маниакально-депрессивному психозу в узком смысле сомнительна, они, возможно, могли бы попасть в переходную область между этой болезнью и дегенеративными реакциями.

Наряду с историями болезни Майер предлагает маленькое забавное сочинение о ностальгии. Мечтательное представление о тоске по родине швейцарцев избавляется от поэзии благодаря знанию, что убогие обитатели одиноких островов Северного моря, а также эскимосы страдают этим недугом, зависящим от определенного состояния общества и все более исчезающем с распространением и развитием культуры.

В клиниках, где любят четко выраженные симптомы и ясные случаи, ностальгия, по его мнению, наблюдается редко. Но за это пренебрежение «нежный гость», для овладения которым больше необходим богатый воображением охват целого, чем проницательнее-наблюдение и классификация деталей, нередко мстит, как забавный дух, опытному практику, запутывает ему учение о пульсе, ускользает с помощью различных превращений. Такую чертовщину пережил Майер под руководством своего учителя Маркуса в медицинской клинике в Вюрцбурге.

Последний представил 16-летнего довольно крепкого парня, уроженца одной деревни Шварцвальда, который четыре недели прожил в Вюрцбурге, чтобы изучить ремесло. Он был так опасно болен, что из-за нервной лихорадки его доставили'в больницу. Несколько дней перед поступлением он ничего не ел, чувствовал ломоту в суставах, вынужден был лежать, жаловался на головные боли. Теперь больной казался очень слабым, лежал без движения на спине с открытыми глазами и ртом, отвечал только на повторный вопрос и очень неполно. Он не требовал ни еды, ни питья, и ел только, если ему подносили ложку к губам. Объективные симптомы были менее тревожными, голова не была слишком горячей, небольшой мягкий пульс нормальной частоты. После различных дебатов сошлись во мнении рассматривать явления как умеренные предвестники тифа. Некоторые уже предлагали методы купирования, когда неожиданно Маркус с улыбкой похлопал больного по щеке и энергично заговорил с ним: «Паренек, если ты хочешь хорошенько поесть и выпить бокал вина, тогда завтра повозка доставит тебя домой». «Когда в полдень я вошел в зал, тифозный больной весело прогуливался, опустошил свой бокал и съел немалую порцию еды, но еще чувствовал немного голод».

В учебниках ностальгия, якобы, получила еще худшую славу, чем в клиниках, она лишь кратко упоминается и неопределенно описывается. Ее протекание из-за разрушительного воздействия

==28

на все функции может иметь летальный исход. Может быть также преодолена первая стадия настоящей болезни настроения или также могут развиться, как при всех душевных болезнях (lypemanie systematisee), соответствующие образы воображения в более или менее определенные комплексы. Ностальгия превращается тогда в манию преследования, экстатическое буйное помешательство, ипохондрическую меланхолию и т. д.

Но ностальгию нельзя путать с активной тоской сознательного энергичного духа, с которой она не имеет сходства. «Отчаяние сосланного, которого победа враждебной партии лишает отечества, трагические песни Овидия, даже жалобные послания Цицерона из ссылки, не имеют ничего общего с абсолютной беспомощностью страдающего ностальгией. Выше мы уже коснулись смехотворности рассматривать тоску по дому как тоску нежной души по возвышенной обстановке и идиллической жизни родной природы. Ограниченный уровень образования и, в большинстве случаев, ленивая натура страдающего от ностальгии меньше всего подходят для такого эстетического взгляда. Если, таким образом, поэзия использует тоску по родине в этом отношении как сюжет для изображений, то ощущения, которые пробуждают эти представления, меньше всего соответствуют ощущениям тоски по родине. Тоска по родине — пассивная астеническая душевная болезнь, ее симптомы — это симптомы индивидуального недостатка, симптомы слабости. В своих первых проявлениях она больше кажется реакцией души на беспомощность слабого и лишенного своей привычной опоры ума. Это — "testimonhun paupertatis"». Поэтому причина ностальгии лежит в ограниченных местных условиях и занятиях. Речь идет в большинстве случаев о стабильном, вращающемся в кругу одних и тех же занятий населении, в котором склонность к тоске по родине возникает наиболее массово. Изолированная жизнь, предрасположенность к тупоумию. Этому соответствуют наблюдения у военных. В гвардейском полку вестфальская рота интенсивно и экстенсивно отличается своей ностальгией. В Вестфалии живут люди также в изолированных крестьянских домах за деревьями и изгородями с очень ограниченным горизонтом. Такие, ставшие под влиянием тех же однотонных форм ограниченными, индивиды впадают в своего рода наркоз, когда их неожиданно переводят в совсем новый мир. Остается удивляться, что это не происходит чаще. «Насколько мало их вкус может преодолеть отвращение к чужой еде, настолько же мало их мозг в состоянии осилить большую массу чужеродных объектов».

==29

Что касается названных пяти случаев, то речь идет о служанках, которые в первый раз покинули свою родину, чтобы преуспеть в Берлине. Все они были, как говорится, приветливыми, склонными к трогательным сердечным излияниям особами. Из-за резко контрастирующей обстановки и начинающихся недоразумений, которые частично, видимо, уже были симптомами болезни, у них произошла вспышка, настоящая причина которой скрывалась от всех или которую они, возможно, даже и не осознавали. Так происходит у всех меланхоликов, они, скорее, сообщают обо всем другом, чем о поводе к их болезни. Ведь уже в нормальной душевной жизни самые глубокие боли — это те, причину которых забывают. В конце концов у всех пяти пациенток были галлюцинации или видения родителей, братьев и сестер или других ближайших знакомых.

Это был Майер. Несмотря на то, что он пытался рассмотреть тему с масштабных точек зрения, в особенности, отношение патологической тоски по родине к психологической ограниченности горизонта, как признавал Цангерль, его работа все же не смогаа установить самостоятельный психоз тоски по родине. В Германии после него не появилось ни одной более крупной работы о ностальгии. Период расцвета ностальгической литературы с изданием трех самых крупных трудов Цангерля, Шлегеля и Ессена миновал. Она еще упоминалась то тут, то там, но в более широких кругах все больше забывалась. Литература по тоске по родине почти совсем исчезла, и вопросы ограничились судебной областью.

Все же интересно отметить также некоторые места у выдающихся психиатров, где ностальгия еще влачила какое-то существование.

Уже давно она нашла свое место в учебниках. Эсквайрол упоминает самоубийство из-за тоски по родине. В немецких учебниках ностальгия чаще всего перечисляется как подвид (низшая форма — прим. пер.) меланхолии. Бупорини (1832) отличает тоску по родине, даже очень сильную (но которая пропадает с устранением причины), от самостоятельных болезней, возникающих из-за ностальгии. Берд (1836) обращает внимание на ностальгию как на выразительный пример воздействия души на тело, но, впрочем, не отводит ей самостоятельного места, а рассматривает как специфическую форму меланхолии. Так же и Гислэйн, который упоминает ее появление в армии во время войны, у путешествующих, в монастырях и тюрьмах. Сам он в Бельгии ее не наблюдал. В учебнике Грисинджера она также находит место во всех изданиях как подвид меланхолии. В

К оглавлению

==30

особенности он останавливается на судебной оценке. Эммингхауз приводит ностальгию как обусловленное специфическими психическими причинами душевное расстройство, которое по симптомам относится к группе меланхолии. Она встречается особенно у молодых сельских особ женского пола и может сообразно этому принимать формы простого расстройства с навязчивыми идеями, унынием и страхом, обманами чувств, бредовыми идеями, меланхолией с разрушительными импульсами. В последнем случае она ведет к насильственным действиям, поджогам и убийству находящихся под опекой детей. Недостаток аппетита, бессонница, боязнь и страх ночью являются частыми симптомами. У Арндта (1883) появляется Melancholia nostalgica. Майнерт (1890) говорит о ностальгии, что она, как особая причина, может сочетаться с помешательством, и еще Мендель в своей статье о меланхолии в Ойленбургской Естественной энциклопедии предлагает старую картину ностальгии как разновидности меланхолии, при которой возникают активные галлюцинации о родине, страх, вздохи, жар головы, ускорение пульса, отказ от еды, похудание, и после меланхолического бреда следует смерть от истощения или самоубийство. Келлогг (1897) пишет, что ностальгия заслуживает особого места среди Melancholia simplex. Она встречается в армиях эпидемически, пациент теряет в весе, у него возникают видения родины, он в отчаянии, совершает поджог, убийство или самоубийство или умирает в угнетенном состоянии и маразме.

Французская литература о тоске по родине

Французская литература идет своими собственными, обособленными от немецкой, путями. Ее работы опираются в большинстве своем, как и немецкие, на первого автора по ностальгии Хофера, но не учитывают более поздние немецкие труды. В особенности, для них остается совсем чуждой судебная сторона вопроса тоски по родине, за исключением Марка. Последний излагает в своем труде «Душевная болезнь в отношении к правосудию» взгляды Масиуса весьма условно, не добавляя чего-либо нового. В остальном французские работы отличаются большой поэтичностью, искусным живым изображением, но также и односторонностью и отсутствием критики.

==31

После длинного ряда мелких сочинений, которые в течение столетия появлялись чаще всего в виде тезисов, в 70-х годах были опубликованы две объемные работы Аспеля и Бенуа, которые достаточно отличным способом обобщают детали прежних работ. Будет достаточно, если мы после краткого обзора более давних работ изложим эти две работы несколько более подробно, чтобы получить картину французских исследований. Полное обсуждение всех работ также едва ли возможно из-за Недоступности большинства их.

Пинель, как сообщается, освещает ностальгию в собственной работе. Ее упоминает Эскироль. После многих мелких сочинений начала века в 1821 г. появилась часто цитируемая работа Ларрея, которая нашла также распространение в Германии благодаря двукратному переводу, содержание которой уже излагалось. Многие дальнейшие сочинения можно наши в библиографии. В 1856 г. Бриер де Буамон 13 раз констатирует ностальгию как причину самоубийства. В 1858 г. Легран дю Соль пишет исследование о ностальгии, эстетическая привлекательность которого не может быть передана в кратком реферате, впрочем, научное значение которого не велико. Первые впечатления нежного юношеского возраста являются, вероятно, очень живыми и сильно присущими душе, так что самые прекрасные места в мире не могут вычеркнуть из памяти тех скромных мест, где мы впервые открыли глаза. В этой тоске, которая является источником чистых и сладких радостей, лежит также зародыш трагической душевной аффектации, от которой мы страдаем в разной степени, но от которой никто не свободен полностью. «Никакое другое время года так не благоприятствует развитию тоски по дому, как осень. Листопад, пустынная глушь мест, короткое время, в течение которого солнце освещает горизонт, непрекращающийся дождь, переменчивая погода и сырой холод действительно часто фиксируют наш ум на меланхолических мыслях. Временем суток, которое чаще всего дает повод к возвращению мысли к излюбленным предметам, является заход солнца, тот момент, в который человек испытывает своего рода совершенно особую усталость, недомогание и совсем неподдающееся толкованию одиночество». Настоящая ностальгия встречается особенно в «возрасте иллюзий». Молодой студент или рекрут страдает от этого. Типичное течение описывается по Мюссе в три стадии вплоть до смерти. Как растение, пересаженное в чужую землю, пациент увядает. Легран дю Соль требует нежной терапии, чтобы дойти до сердца пациента и добиться его доверия. Ни в коем случае нельзя действовать в лоб. Душевнобольной человек восстает против

==32

здравого смысла, если тот подступает к нему с высоко поднятой головой, строго и величественно.

Работы Петровича, Жансена, Декэна снова, как и прежде, содержат наблюдения болезней, при которых встречается тоска по родине и которые затем просто причисляются к ностальгии (истощение, тиф, желтуха у Жансена) и у Петровича в качестве следствий тоски по родине устанавливаются наряду с телесными разрушениями вплоть до смерти, наряду с иллюзиями и галлюцинациями всевозможные мономании, периодический запой и т. д.

Вивье в своей монографии о меланхолии присоединяется к старой точке зрения, что ностальгия является подвидом этой болезни. Он перечисляет симптомы: сдержанное и молчаливое поведение, удлиненные, морщинистые черты липа, выпадение волос, истощение, небольшая лихорадка, отсутствие аппетита, сухой кашель, потеря сил, постельный режим, немота, разговор с самим собой, бессвязность, высокая температура, часто приводящие к смерти. Ностальгия встречается в войсках, у нецивилизованных народностей и при лишении свободы.

Обе работы Аспеля и Бенуа появились в ответ на вопрос конкурсной анкеты Академии в 1873 г. Поскольку Бенуа представляется ушедшим дальше вперед, мы обсудим сначала Аспеля.

Он опубликовал на основе 40-летнего опыта в качестве военного врача и очень тщательной проработки французской литературы снабженный многочисленными собственными наблюдениями труд, который, видимо, самый объемный из тех, что были написаны о тоске по родине.

Он считает ностальгию очень часто встречающейся болезнью, даже если она и стала реже, благодаря современным средствам транспорта и сглаживанием различий стран и обычаев. Он жалуется, что ее не заметили за изучением физических последствий; тоску по родине, настоящую причину, даже считали вторичной. Отсюда четко определяется точка зрения автора. Там, где он вообще находит тоску по родине, он считает ее настоящей болезнью. То, что когда-либо описывалось как совпадающее с тоской по родине, он собирает воедино и с намерением учесть все формы проявления описывает наряду с «простой ностальгией без осложнений со стороны органов тела» «острую церебральную ностальгию» (к ней он относит случаи Ларрея) с конвульсиями, потерей сознания и т. д., «хроническую церебральную ностальгию» и далее «острую» и «хроническую гастрокишечную». Он констатирует ее неблагоприятное влияние на течение легочных и плевральных поражений, в особенности на чахотку, при которой

2 К. Ясперс. Т. 1

==33

еще Ланнек подчеркивал воздействие начальных движений души. Далее, по его словам, от ностальгии возникают поражения сердца, даже порок сердечного клапана и аневризма. Корвисар видел сердечные явления после огорчений и присоединяется к его призыву не пренебрегать «нравственным человеком». Наконец, имеется еще и «лихорадочная ностальгия». В заключение тоска по родине имеет отношение к течению эпидемических болезней, которые из-за нее сильно обостряются.

Все эти отдельные группы подробно и обширно описываются Аспеяем. Вплетены многие «наблюдения». Они кратки, без описания метода исследования, для современных целей неприменимы. Тем не менее, он хочет дополнить ими «мало точные наблюдения врачей первой империи» (Ларрей, Дежанет, Бруссе, Лоран и Перси).

Предисловие, которым Бенуа де ла Грандье открывает свою книгу, вызывает доверие. По его словам, он дает не литературную, а медицинскую картину болезни и заменяет цитаты из поэтов наблюдениями врачей, но эти наблюдения ни в каком отношении не лучше, чем у его предшественников; они многочисленны, но все выдержаны настолько обобщенно и новеллистично, что не вызывают убеждения, что имеет место болезнь, или, если это так, она проистекает от тоски по родине. Он обобщает то, что написали его предшественники: тоску по родине у разных народов, ее причины в возрасте, поле, воспитании, социальном положении. Он гибко описывает симптомы психического возбуждения, избегает причисления всех возможных болезней к ностальгии, рассматривает их скорее как случайные осложнения. То, что тоске по родине соответствует патологически-анатомическое состояние, он оспаривает, рассматривает ее как невроз той области центральной нервной системы, где находится сила воображения. Довольно подробно он касается истории учения о тоске по родине. Тоска по родине как причина преступления ему неизвестна.

Книга Бенуа нашла признание и в Германии. Она подробно прореферирована в общем журнале по психиатрии и приведена недавно даже в учебнике Циена.

По Бенуа, носталыня не забыта во французской психиатрии, Дагоне (Traite des maladies mentales, 1876. P. 218) описывает ее подробно, реферируя взгляды Пинеля, Ларрея, Бенуа, подробно как lypemanie nostalgigue.

==34

Проаль ^1 считает тоску по родине у детей причиной самоубийства. При возвращении воспитанников в лицей после каникул иногда возникает печаль вплоть до пресыщения жизнью. Он приводит Ренана, который в «Souvenirs d'enfance» рассказывает, что он заболел в лицее и был близок к тому, чтобы умереть от тоски по родине. Особенно боязливые и нежные натуры, которые не переносят обращения с чужими людьми, подвержены этому. Также Ламартин, как известно, так сильно страдал от тоски по родине, что думал о том, чтобы лишить себя жизни.

Во французской литературе преимущественный интерес вызвала тоска по родине солдат, ведь этой темой особенно занимались военные врачи. Представляется, что и на самом деле она играет в войске большую роль. Все, что на сегодняшний день об этом может быть сказано, можно найти у Штира . По его мнению, ностальгия считается во французской и итальянской армиях еще и сегодня самостоятельной, даже частой, болезнью, которая во Франции в качестве Nostalgie persistante даже дает право освобождения от службы.

Развитие судебной точки зрения

История судебной литературы по тоске по родине тесно связана с учением о пиромании. С начала 18-го века осознанно велись наблюдения загадочных поведения и поступков детей и индивидов в период полового созревания, которые не страдали ни одним из известных и названных психических расстройств. Такие случаи тогда, следуя склонности времени к загадочному и редкому, были опубликованы в довольно большом количестве. И вскоре врачи и психиатры начали на основе таких наблюдений создавать понятия, которые привели к продолжительным разногласиям, пока снова не были преданы забвению.

Тот факт, что некоторые преступления молодых лишены какой-либо понятной мотивировки и что при их тщательном обследовании впоследствии все же не обнаруживалось более никаких психических расстройств, привел Платнер к установлению его Amenda occulta. Он не мог решиться на то, чтобы считать этих людей вменяемыми и здоровыми, но не знал болезни, ^1 L'education et le suicide des infants. Paris, 1907. P.55.

^2 Fahnenflucht und unerlaubte Entfernung. Halle, 1905. P.13 ff.

2·

==35

к которой мог бы их отнести, так что он установил дилемму, что предполагаемое расстройство нераспознаваемо, это болезнь Amentai occulta.

Тот же Платнер выразил также еще тот факт, что эти юные преступники находятся еще в периоде развития, и им недостает психической зрелости. Он констатировал «Fatuitas puerilis» и признал за обвиняемым «venia aetatis».

Его Amentia occulta встретила сильные возражения и вскоре исчезла из литературы. Вместо нее Хенке из 20 случаев, которые он собрал из анналов Платнера и Клаина, сделал вывод, что у молодых людей в период полового созревания часто встречается склонность к поджигательству, а Меккель сделал из этого тягу к поджигательству. Отдельный симптом был превращен в болезнь.

К этому подходили понятия, которые развивались во Франции с Эскироля, Monomanie raisonnante и Monomanie instinctive. Под первым обозначением болезни понимались личности, которые производили на наблюдателя разумное впечатление, но страдали «частичным помешательством», под последним же те, которые производили необъяснимые инстинктивные действия. Сейчас Monomanie instinctive стала импульсивным психозом. В прежние времена она находила, как сейчас при случае этот психоз, очень заманчивое применение в отношении странных юных поджигателей, и Марк создал для этого особого случая Monomanie instinctive обозначение пиромания.

Считая, что разобрались в существовании тяги к поджигательству, они предполагали причиной инстинктивное удовольствие от огня. Вскоре появились и соответствующие наблюдения. В радости молодых людей от огня и блестящих вещей, при которой было нередким дающее наслаждение созерцание огня, была открыта болезненная, связанная с периодом полового созревания тяга к огню (например, фридрайх). Однако безукоризненное наблюдение такого рода, как представляется, отсутствует ^1 . Так, неверное образование понятия соединилось с фальсифицированным наблюдением в ставшую огромной в истории психиатрии ошибку.

^) Ср., впрочем, Эммингхауза, который отмечает страсть к огню присущей многим детям. Здоровые дети легко отвыкают от этого алчного баловства. Однако он называет также болезненную страсть к огню, когда, несмотря на все наказания, сохраняется тяга к поджиганию. Эту тягу детей Эммингаауз, однако, не использует для объяснения поджогов.

==36

Но в Германии критика заволновалась рано. Флемминг (1830), Майн, Рихтер, Каспер вели борьбу с учением о пиромании, и они одержали победу.

Во время этого растянувшегося на десятилетия спора развилась казуистика, и особенно вскрылись факторы, о которых идет речь в случаях криминальных действий в период полового созревания. Были установлены оттенки между проступком, детским или болезненным аффектом, умственной слабостью, легким помешательством и полной несвободой (Рихтер). Были попытки внести ясность в ряд аффектов, которые в этом содействуют: мстительность, злоба, ненависть, зависть, озорство, стремление добиться признания своей личности. Было обнаружено участие дурного настроения, беспокойства и, наконец, в ряде случаев подчеркнуто решающее значение тоски по родине. В дальнейшем мы более подробно займемся только этой последней стороной вопросов.

Впервые тоска по родине упоминается как содействующая преступлениям в анналах Клаина 1795 г. «Большинство поджогов совершается девочками, которых отдают из отеческого дома на службу в чужой дом». Также уже отмечается значение молодости, наивности и даются рекомендации священникам для наставления молодой прислуга.

Но настоящее обоснование учения о тоске по родине в уголовном отношении принадлежит Платнеру. В заключение об одной юной поджигательнице он останавливается на факторах, которые способствовали совершению преступления. Он обнаруживает в большей мере характер детской наивности, чем характер злобы, не гнев и мстительность, а только стремление получить освобождение от службы при возникшем в доме хозяев переполохе, чтобы вернуться к родителям. Он описывает эту сложившуюся из беспомощности и боязливости привязанность к родительскому дому, которая, связанная с антипатией к жизни среди чужих людей, является в детях, особенно женского пола, как раз самой сильной и поистине также самой естественной страстью, которая очень часто даже в обычно храбрых мальчиках, если их посыпали на чужбину в иногороднюю школу или для изучения коммерции, обычно переходит то в сильнейшую печаль, то в решительное упрямство. Он отличает эту тоску по родине от швейцарской тоски по родине, ностальгии, в ее научном медицинском толковании.

' Ср. случай Росвайн.

==37

Наряду с тоской по родине он подчеркивает влияние подового развития, периода, в который сумасбродная голова, вместе с возникающими из-за этого иногда отчаянными решениями и отважными действиями, чаще проистекает из тайных тревог нервов и мозга, чем из нравственно злого характера.

В качестве главного фактора он рассматривает, однако, психическое и нравственное детство, детскую наивность. Обвиняемая не в состоянии побороть тоску по родине, эту переплетенную со всей природой и видом чувств ребенка и особенно девочки, страсть. При бездумном выборе средства она думала только о себе одной и о желании остаться у своих родителей, а не о том несчастье, которое могло произойти из-за этого с другими. Она думала не о законах естественной и христианской этики, которые могли бы подавить возникновение такой бессмысленной идеи. Как неопытный и неразумный ребенок, она не была способна принять во внимание лежащие вне ее плана случайные последствие поджога, несчастье пострадавших от этого людей; для этого требовалось бы, с одной стороны, большее знание ценностей временных благ, большее внимание к радостям и бедствиям мира и к различающемуся в зависимости от этого состоянию людей, с другой стороны, большая степень нравственного соображения и самостоятельности. Такие дети часто доводят малейшие затеи до сильнейших аффектов и реализуют их в силу свойственной им бездумной односторонности, пускаясь в самые смелые рискованные предприятия, с опасностью для себя и без злого умысла с опасностью для других. Так и обвиняемая настолько же мало приняла во внимание собственное горе, как и горе других.

В заключение Платнер считает, что страдающие тоской по дому дети, как иногда и слабоумные и дураки, чувствуют в себе непреодолимую тягу через сильное чувственное возбуждение, вызываемое вспышкой яркого пламени, побороть гнетущее чувство подавленности.

После того как Хенке (Ежегодник Коппса, 1817), как отмечалось, на примере 20 случаев доказал особую склонность к поджогам у мальчиков и девочек в возрасте полового созревания; причем наряду с главной причиной процессов развития играют роль различные мотивы, среди прочего также и тоска по родине; в 1820 г. Меккель и в 1822 г. Мазиус, правда, с одной стороны, вывели из этого особую тягу к поджогам, однако отделили от случаев, в которых она имеет место, те, в которых проявляются злоба, гаев, досада, месть, тоска по родине. По мнению Меккеля, достаточно одного состояния тоски по родине, чтобы доказать именно возникшую из-за этого болезнь — невменяемость юных

==38

поджигателей; тогда как Мазиус обусловливает невменяемость не тоской по родине как таковой, а выросшими на ее почве болезненными состояниями. Таковых он различает два.

Во-первых, тоска по родине может производить граничащее с меланхолией унылое состояние с тревожными чувствами; при этом мысль побороть внутренний страх созерцанием яркого пламени может превратиться в невольное влечение и перейти в несвободное действие. Дети тогда не убегали, однако чувствовали себя, по их словам, освобожденными от сильнейшего страха. С другой стороны, по мнению Мазиуса, у ребенка, действующего еще без надлежащей вдумчивости, тоска по родине может вызвать сильно раздраженное душевное состояние с гневом и упрямством и, таким образом, породить идею поджога как средства вырваться из ненавистной службы, которая затем претворяется в раздраженном, по меньшей мере, граничащем с зависимостью, состоянии.

Но Мазиус подчеркивает, что тоска по родине далеко не всегда оказывает такое воздействие на душу, а представляется детской наивной душе часто только как средство, чтобы иметь возможность убежать со службы и вернуться к родителям. Также тоску по родине иногда приводят в оправдание там, где истинными причинами были жажда мести и т. п.

На сходной позиции, как оба вышеуказанных автора, стоит Фогель (1825). Он также приводит, наряду с тягой к поджогам, в особенности тоску по родине, как причину невменяемости. Он особенно подчеркивает, что тоска по родине может иметь самые различные степени, что не каждая потребность в родине извиняет противоправное действие, как это, напротив, имеет место при настоящей тоске по родине, ностальгии, если она поднимается до ужасных высот, до неистового помешательства или до глубочайшей депрессии.

Флемминг (1830, Horns Arch. I. Bd. P. 256 ff., zit nach Hetaeg) оспаривает мнение Мазиуса, что поджог может приводить к развязке состояния страха при тоске по родине. Он считает ее, скорее, всегда средством вернуться домой, что следует из мысли, что вместе с разрушением домашних устоев хозяев прекратится и служба. Флемминг вообще оспаривает существование пиромании и не оставляет места этой мнимой болезни также при поджоге из-за тоски по родине.

То, что пиромания, даже если она вообще встречается, не играет роли при преступлениях из-за тоски по родине, доказывал Хеттих (1840). Поскольку не только поджоги, но также и убийство, и поджог тем же индивидом или только убийство

==39

совершаются из-за тоски по родине, то причина этого лежит не в пиромании, а именно только в самой тоске по родине, неважно, имеют ли место действительные преступления для того, чтобы вернуться домой, или выросшие на почве тоски по родине невменяемые состояния. Хетгиг выдвигает оба тезиса: 1. Тоска по родине, как все возбуждающие и угнетающие аффекты и страсти, такие, как любовь, гнев, горе и т. д., может просто побуждать к совершению преступлений, которые служат средствами избавления от неприятного положения, т. е. осуществляются в эгоистических целях, так же мало обусловливая этим вменяемость, как те состояния. 2. Тоска по родине, однако, может сама по себе либо в сочетании с другими обстоятельствами (молодость, период полового развития, прежние или имеющиеся в настоящее время болезни) производить изменение, которое проявляется как настоящее помешательство или, по меньшей мере, как его первая стадия (Mania affectiva, folie raisonnante, moral insanity), и этим обусловливает полное или частичное снятие вменяемости.

При оценке случаев тоски по родине Хеттих советует обращать внимание на наследственность, возраст, пол (преобладает женский), лимфатическую конституцию. В качестве негативных признаков не должны приниматься во внимание особый темперамент, перемещение в лучшие условия жизни и незначительное удаление от родных мест.

В справочниках по судебной психиатрии регулярно упоминается ностальгия, сама по себе или в связи с пироманией. Менде, например, повторяет, что непреодолимое стремление освободиться с помощью чрезвычайного происшествия от невыносимого чувства сильного недомогания играет определяющую роль. Он описывает, как тоска по родине вызывает это недомогание, как она создает постоянное душевное беспокойство и глубокую печаль, которая делает пациента равнодушным ко всему окружающему. Способность воображения ослабевает, мысли путаются. В этом состоянии всемогущественным становится почти слепое стремление вырваться из своего теперешнего положения и порыв вернуться в прежние условия. Для удовлетворения этого порыва, без малейшего учета остального, так как утрачена всякая способность к оценке, прибегают к самым безобразным средствам, которые самого больного и других ввергают в большую опасность и даже губят. Менде подчеркивает, что при таких действиях из-за тоски по родине не может идти речи о злобе.

Фридрайх в гааве о вменяемости больных тоской по родине излагает взгляды Цангерля, Платнера, Менде и Меккеля. Он

К оглавлению

==40

требует учета степени тоски по родине при заключении о вменяемости.

Марк приводит только взгляды Мазиуса о тоске по родине.

Гризингер для вывода о наличии несвободы воли также требует такой степени тоски по родине, при которой имеются общие признаки психической болезни.

Вильбрандт (1757) говорит о тоске по родине, что ее, как полностью выраженную форму болезни, нужно отнести к психозам, а именно к меланхолии. Сколь мало, однако, каждая хандра может рассматриваться как душевное расстройство, столь же мало — и каждая тоска по родине. И то и другое ведет при усилении к душевной болезни. Но поскольку тоска по родине высокой степени полностью исключает вменяемость, ее низкие степени, при которых причину вины нужно искать в меньшей мере в злом умысле, чем в тоске по родине, могут давать основание для смягчения наказания.

флемминг (AUgem. Ztschr. f. Psychiattie, 1855) придерживается мнения, что тоска по родине даже самой высокой степени не исключает наказания, что нужно скорее доказать, что тоска по родине стала причиной настоящего душевного расстройства.

Рихтер очень часто обнаруживает у своих поджигателей желание уйти со службы и тоску по родине. Но он приводит только немного случаев, когда она находится на переднем плане. В них он вслед за Платнером отличает аффект тоски по родине от болезни ностальгии и швейцарской тоски по дому. Последняя делает уверенным, первая — часто невменяемым.

В противоположность критической и непредвзятой манере Рихтера Каспер в своем сочинении «Призрак так называемой тяги к поджигательству» очень односторонне стремится к тому, чтобы представить все ранее причисленные к пиромании поступки как психологически вполне понятные преступления. Тоска по родине, как известно, выдается молодыми преступниками очень часто за повод к преступлению. Истинную ностальгию с характерными симптомами он при этом не принял во внимание. Настроения тоски по дому встречаются, но до ностальгических душевных расстройств едва ли доходит в детском и юношеском возрасте, который не допускает стойких впечатлении. Речь, по его мнению, чаще всего идет о лени и уклонении от работы, об отвращении к тяжелой службе, о стремлении к свободе и независимости. Тогда поджог совсем не представляется ему нецелесообразным, он не находит ничего из бессмыслицы и невменяемости. Речь идет об озорстве ленивых,'легкомысленных, непослушных и невоспитанных девочек и мальчиков. Тоску по

==41

родине и желание уйти со службы он объявляет в отношении поджигательства почти совсем идентичными.

Образцово критически обобщив сведения о юных поджигателях, Ессен (I860) упомянул тоску по родине, которая, наряду с мстительностью, страхом, неудовлетворенностью и озорством, относится им к аффектам, вызывающим это преступление. Он указывает на то, что тоской по родине можно назвать только чистый аффект, что он наступает как в нормальных, так и в ненормальных душевных состояниях и сам по себе не имеет патогномичного значения. Указание на то, что поступок совершается из-за тоски по родине, не доказывает ни здоровья, ни болезни носителя действия. Впрочем, представляется, что тоска по родине совсем не является одним из наиболее частых побуждений к поджогам, как это утверждается. На примере четырех описанных случаев (по Цангерлю, Рихтеру и Хонбауму) он доказывает постепенный переход аффекта тоски по родине в психоз. Отсюда он заключает, что тоска по родине может встречаться как в нормальном состоянии, так и как симптом психических расстройств, которые находятся между ней и выраженной меланхолией. Тоска по родине часто возникает из сердечной тоски, особенно сильно она приближается к желанию оставить службу, от которого ее все же нужно принципиально отделить.

Также и в новейшие судебно-психиатрические труды перешло преступление из-за тоски по родине. Кирн (Maschkas Handb. IV. Bd., 1882. P.260) упоминает при своеобразной меланхолии, встречающейся в период полового созревания, что она не так редко наступает в сочетании с хлорозом у юных девушек в услужении. Она проявляется тогда содержательно как тоска по родине (ностальгия) и ведет, если остается без внимания, к непреодолимым навязчивым поступкам, особенно к поджогам.

Крафт-Эбинг приводит под группой страдающих психической депрессией больных тоской по родине, которые из простого болезненного расстройства, из чувства страха и навязчивых идей совершали преступные действия.

Для Мёнкемёллера тоска по родине является только симптомом. Он пишет: «Если половое развитие нарушено телесными аномалиями, чаще всего тяжелой степенью анемии, тогда легко возникают психические расстройства, которые протекают с мучительным страхом и невероятным внутренним гнетом. Это давящее чувство находит разрядку нередко в инстинктивных действиях. Именно в это время психика, находящаяся под болезненным давлением, особенно охотно отводит душу в поджогах.

==42

Тоска по родине, которую у молодых больных нужно считать симптомом этих болезненных расстройств и которая имеет определенное сходство с меланхолией, гонит с места нахождения и в этом случае превратно истолковывается как злостный уход со службы, как бродяжничество». Далее Мёнкемёллер считает, что тоска по родине чаще всего встречается у слабоумных, наконец, что она часто фальсифицируется.

Для полной картины нужно еще упомянуть маленькую брошюру Маака «Тоска по родине и преступления». Это популярное сочинение, которое можно принять только полусерьезно, считает тоску по родине внушенным состоянием, в котором благодаря повышенной психической восприимчивости мысли о преступных действиях легче приводятся в исполнение. Но не только больные тоской по родине девочки в период полового созревания, но и в известной мере каждый человек вследствие небесной тоски по родине находится в таком состоянии самовнушения.

В новейших учебниках по судебной психиатрии Крамера и Хохе ничего нельзя найти о тоске по родине.

Напротив, в криминально-психологических трудах есть достойные внимания изложения.

Крауз, в основном, реферирует Ессена. Он не сомневается в том, что истинная тоска по родине может стать причиной преступления при наличии душевного здоровья, даже если такой случай и не встречался в его собственной практике, и в случаях Ессена не могут быть исключены, по его мнению, соматические источники. Тоску по родине трудно полностью отделить от желания оставить службу.

Гросс, ссылаясь на Меккеля, считает преступления из-за тоски по родине чрезвычайно частыми. «О тоске по родине следует думать во всех случаях, когда нельзя найти настоящий мотив преступления, и где в качестве виновника подозревают человека с вышеназванными качествами (люди из мест, отдаленных от центров культуры, которые пошли в услужение)». Такие ностальгические больные, по его опыту, легко признаются в преступлении, но никогда в мотиве тоски по дому, так как они, видимо, и сами его не сознают. По его мнению, в каждом случае нужно спросить врача, если как причину преступления подозревают тоску по дому.

Тонкие замечания можно найти также у Штаде в работе «Женские типы из тюремной жизни». Ему известна одна юная поджигательница из-за тоски по родине. Дга некоторых мягких, недоразвитых, возможно, также недостаточно воспитанных людей слишком резкой является перемена, когда они сразу после окон-

==43

чания школы покидают родительский дом, чтобы пойти в услужение. Разрыв всех прежних связей вызывает чувство отсутствия опоры и самой горькой тоски по родине, состояние, которое в конце кондов может приобрести характер чего-то патологического. Мучительная тоска по родине такой силы приводит юное существо в своего рода почти навязчивое состояние. Страх перед плохим приемом в родительском доме, стыд и тщеславие из-за быстрого отказа от места препятствуют тому, чтобы просто оставить свою службу. Поджог представляется самой удобной уловкой. Дом сгорел — значит и со службой покончено. Штаде считает преступниц отнюдь не психически ограниченными, он находит в преступлениях свойства женского поведения, проступки из-за избытка чувств, из простых душевных импульсов и моментальных настроений.

Мы дошли до конца нашего исторического реферата. История тоски по родине — это больше история заблуждений, чем история устойчивых взглядов, которые каким-либо образом были бы прочно обоснованы. В ранней литературе тоска по родине иногда рассматривалась в самом широком смысле. Чувства, которые приковывают каждого человека всю его жизнь к родине, своеобразные движения души, которые переполняют каждого после длительного отсутствия при возвращении в отечество, тоска по родине нецивилизованных народов, психозы, при которых выражалась тоска по родине, телесные болезни, при которых происходило то же самое, наконец, беспомощность молодых людей, находящихся еще почти в детском возрасте, когда они отправляются на чужбину и т. д., все это излагалось вместе, несмотря на то, что иногда не имелось никакого другого сходства, только то, что было выбрано во всех случаях для обозначения одно и то же слово. В то время, как эта литература окончательно забылась, учение о тоске по родине продолжало жизнь в судебных работах, которые ограничили круг своего рассмотрения расстройствами из-за тоски по родине молодых людей, которые, рано попав в услужение, иногда принуждаются этим расстройством к преступлению. Под этим уже не подразумевается любое состояние, которое в языке называется тоской по родине, а только те характерные расстройства юных существ, которые попадают на службу вдали от дома. Этим мы и будем заниматься в дальнейшем.

Потребность в объяснении состояния человеческой души с тех пор, как стали писать на эту тему, пыталась также сразу вьвдвинуть «теории» о сущности тоски по родине. Возможно, представляет интерес еще раз повторить здесь эти, такие наивные

==44

для нашего восприятия, взгляды, отстающие от нас не так уж далеко по времени. Хофер видел сущность тоски по родине в ограничении жизненных сил путями, проводящими в белом веществе головного мозга идеи отечества, Шойхдер объяснял ее измененным атмосферным давлением, сжатием кожных волокон и т. д., Ларрей — растяжением мозга, Бруссе — первичными гастрическими нарушениями, следствием которых было поражение мозга. Фридрайх рассматривал ностальгию как тоску по свету и кислороду при повышенной венозности крови, что делает понятными поджоги. Наконец, Ессен, которому импонируют душевные силы Хофера как выражение бессознательной душевной жизни, переносит тоску по родине как бессознательное состояние в низшие нервные центры (Medulla oblongata и спинной мозг) в противоположность меланхолии, которая как сознательное душевное состояние возникает в коре головного мозга.

Несмотря на эти частично запутанные мысли, у ранних авторов можно найти хорошие, особенно психологические замечания (например, у Цангерля, Ессена и особенно много — в судебной литературе).

Примечательным представляется также, что уже давно высказывались совершенно правильные критические мнения, которые отвергают все бессмысленное. Мы, видимо, можем расценивать учение о тоске по родине в 19-м веке, не считая судебного и, в особенности, французского, как проповедь устаревших идейных направлений, которые еще иногда усваиваются некоторыми, в то время как более развитая критика давно покончила с ними.

Прежде чем мы коснемся теперь судебных случаев, пусть в следующей главе найдет место то немногое, что мы можем сообщить о нормальной или также стоящей на границе психопатического тоске по родине, которая не приводила к насильственным действиям.

Тоска по родине, не ведущая к разрядке в преступлении

Несмотря на то, что о тоске по родине написано так много, опубликованные случаи касаются почти исключительно таких, которые вели к преступлению и при которых процессы исследовались и оценивались ретроспективно. У Ессена (статья

==45

«Ностальгия») можно найти описание короткого случая, который не привел к разрядке через преступление.

«Родившуюся в Шлезвиге и плохо воспитанную приемными родителями девочку охватила тоска по родине, когда она по достижении 15-летнего возраста пошла в том же городе в услужение к одной праведной, добродушной и снисходительной госпоже. Несмотря на то, что она ни на что не жаловалась и у нее не было повода к недовольству, она стала тихой, погруженной в себя, односложной, замкнутой, работала с неохотой, много плакала, искала одиночества, потеряла аппетит. Казалось, она сама не знает, чего ей не хватает, но не могла оставаться в услужении и снова стала здоровой, как только вернулась к своим опекунам».

В медицинских трудах я не нашел ни одного другого случая тоски по дому. Зато мы имеем авторское описание Ратцеля* такого тонкого психологического изображения, что его подробное воспроизведение в этой связи представляется правомерным, несмотря на то, что медицинское наблюдение в узком смысле слова отсутствует. Поскольку Ратпель был отличным исследователем в других областях, его изложение приобретает несколько большую ценность, чем любого другого неподготовленного человека. Желательно было бы иметь медицинское дополнение, которое распространялось бы на конституцию и свойства человека в целом. Но и без этого можно предположить, что мы имеем составленное им описание нормальной, но интенсивной тоски по дому.

Ратцель впервые отправился из своего родного дома в отдаленную деревню обучаться в аптеку, куда он был приведен родителями. Находясь в комнате среди чужих людей, он чувствовал, что разлука угрожающе надвигается. Во время еды «куски были так странно тяжелы, их сладость так навязчива, почти отвратительна, и, казалось, они росли во рту». Несмотря на то, что его здоровая натура не утратила радости от творожного пирога, его болезненное расстройство сконцентрировалось в «видение исключительно в высоту».

«Оклеенная серыми обоями комната, в которой я стоял, потеряла свой потолок, ее стены выросли невероятно высоко вверх, голубые волнистые линии на них извивались в бесконечность вверх и, наконец, обрывались голые, как проволока, в воздухе. Мне казалось, что я в дымовой трубе, незаконченной наверху, и, правда, теперь сюда заглядывали с совсем далекой высоты еще и звезды, о которых

' Напечатано в 1904 г. в «Пограничных вестниках» и повторно в 1905 г. в «Островах счастья и мечтах». Статья «Тоска по родине».

==46

я читал, что их можно увидеть днем через дымовую трубу. Чем выше становилась комната, тем более замедлялись дела с творожным пирогом. Это видение сдавило все мое Я и вместе с ним, конечно, и мое горло. Было ли чудом, что неожиданно у меня побежали две горячие слезы по щекам, так как я чувствовал, что становлюсь все более длинным и худым. Теперь еще мне на грудь и тело легла странная тяжесть».

Повозка с его родителями покатилась по шоссе прочь. Был заход солнца. Настроение природы взяло его в плен: «Я не смог бы сказать сегодня, что в нем гармонировало с настроением в глубине моей души. Горячим глазам и щекам, видимо, пошел на пользу тихий вечерний воздух, который постепенно становился прохладнее, и то, что ночь пришла так нерешительно, ощущалось как замедление дня, так как день, приходящий завтра, был ведь "первым на чужбине".

Первый вечер в чужом доме относится для юной души к самым таинственным переживаниям. Чего только не вбирает эта тьма! Если эта юная душа ранена, нет ничего более обезболивающего, чем пелена, в которую вечером укутывается чужой мир, так как он воздвигает стену вокруг души. Чужбина остается снаружи, она меня больше не трогает, она оставляет меня, наконец, наедине с собой. Как охлаждаются глаза, когда смотришь широко открытыми во тьму, как исчезают расстояния, которые разделяют меня с дорогими, когда пропало все ближайшее и близкое, что обычно находится между нами!

Тоска по родине! Кто тебя не знает, не может познать глубину боли, которую ты приносишь. Ему невозможно получить о тебе представление, так же как никто не может вообразить любовь, которую он не пережил. Сегодня, когда тоска по дому далеко-далеко позади, почти погребенная под многими другими переживаниями, я радуюсь, что прошел и через это страдание. Правда, эта радость — не гордая радость, поскольку, говоря откровенно, я не победил тоску по родине. Она просто оставила меня однажды в один прекрасный день, когда она высосала мою душу, как вампир. Но этот день светит, как вечный восход солнца, в моей жизни, и радостный свет воспоминания о нем никогда не померкнет во мне.

Я никогда не был слезливым, но только небу известно, как случилось, что у меня тогда при сухих глазах постоянно было чувство, что я плачу, но этот плач шел внутрь, и все мое существо было как бы заплаканным. Мои глаза смотрели вокруг пасмурно: мир лежал передо мной таким странно-голубоватым, таким однообразным и одноцветным, он был мне так безразличен, я казался себе посаженным в воду. Когда мне случалось говорить, мое горло словно охватывалось железным кольцом. Я все же мог действовать, и поскольку меня принуждала к этому моя новая профессия, я, к счастью, с каждым мгновением убеждался, что я еще человек из плоти и крови, а не пропитанный слезами призрак. Я устроил мою жизнь так, что она с утра до вечера протекала в тех же рамках и тех же временных отрезках, как жизнь моих родных на родине. Насколько это было возможно, я мысленно сопровождал их во всех

==47

удовольствиях и трудах повседневной жизни, вставал с ними, садился с ними за стол, как бы находился в их комнатах и бродил в их саду. Я ничего не начинал без того, чтобы не спросить их мысленно, и не завершал ничего — чтобы не передать им это мысленно и не порадоваться их оценке. Если что-то слышалось с запада, это звучало для меня как привет. Я целый день прислушивался в этом направлении и отправлял мысль за мыслью вверх в вечернее небо. И летел грохот железной дороги, на локомотивах которой раскачивались мои мысли, чтобы снова и снова отправлять их в сторону дома, как цепь усталых порывов ветра, неохотно, высоко сквозь воздух, и каждый крик хищной птицы звучал, как стон. Пища для меня! Ниточке чужеродности и одиночества не было конца. Я продолжал прясть ее в каждый спокойный час, мрачное удовольствие было прекрасно в этом непланомерном фантазировании, которое все глубже оплетало меня самого и оставляло всех окружающих людей снаружи, в то время как те же нити, которые я обмотал вокруг головы, затягивали и притягивали ко мне деревья и растения, облака и звезды. Это произвольное отторжение близкого и притяжение далекого, это обобществление и завязывание дружбы с далеким богатым миром было, в сущности, все же только скрашивающей экипировкой желанного одиночества».

«Это была странная двойная жизнь, о которой, правда, я довольно хорошо чувствовал, что ей, как всему с двойной душой, не суждено было продолжаться долго, но в которую я на тот момент стремился вплестись все глубже. Это было в высшей степени недешевым, даже неумным разделением моего нутра: лучшее — вдали, мрачный остаток — вблизи. В этом возрасте чувство дома развито слабо, иначе оно должно было бы сопротивляться такому делению. Но так случилось, что я сохранил все глубокое чувствование и все совместное мышление и сопереживание с душевным участием родины, потчевал мое ближайшее окружение механическим поведением, ремесленничеством, всем выученным наизусть. Вся любовь уходила на воспоминания, так что для повседневных действий больше ничего не оставалось».

«Это "кто не ел свой хлеб со слезами" охватывает меня, когда я это читаю или слышу, сегодня, как в первый день, и никогда не утратит своего воздействия. Но я думаю, если бы поэт воспел горестное чувство, которое заставляет нас бояться дневного света, которое заставляет нас проклинать утро и благословлять ночь, которое заставляет нас поэтому бояться покинуть постель, как выход из теплой защищающей хижины в бушующий лес превратностей и опасностей, он бы выразил из глубин намного большего сердца и был бы понят еще намного больше. Там висят платья — не надевай их: ты отказался от встреч с другими людьми! Здесь лежит начатая работа — не трогай этот Сизифов камень: он покатится обратно, как только ты его сдвинешь! Нет другого блага кроме постели, где ты предоставляешь судьбе наименьшее поле для наступления; это моменты, когда ты даже не осмеливаешься вытянуться; лежать,

==48

свернувшись, натянув одеяло на глаза,— это дает последнее ощущение безопасности».

В таком продолжительном своеобразном расстройстве дошло до попытки самоубийства, психологическое возникновение которой изображено мастерски.

«Я чувствовал себя вправе в душе путешествовать и надеялся со временем дойти до того, чтобы оставить здесь одну мою смертную оболочку и пребывать душою там, куда ее манило. Работа с ядовитыми веществами в аптеке очень подходила для размышлений о смертельных или лишь усыпляющих средствах. Ничего мне больше не казалось таким внезапным и неподготовленным, как то, что мы называем умиранием. Всегда ли умирание с необходимостью является смертью? Что мы вообще знаем о смерти? Умирание само по себе неминуемо, о смерти, которая за этим стоит, мы не знаем ничего. Как будто освободившаяся душа возносится и летит к милым сердцу местам, где и так пребывают мои мысли. Тогда смерть была бы самым прекрасным, что можно вообразить. Телесно я на четыре года привязан к этому месту, духовно же мир для меня открыт. Почему бы мне не попробовать полететь? Здесь, в каменных кувшинах стоит лавровишня лекарственная, содержащая синильную кислоту, острый запах которой имеет что-то элегантное. Череп над старомодно украшенной "Aqua laurocerasi" не пугает меня, содержание синильной кислоты дистиллята не очень сильное, возможно, ее действие только усыпляющее. Мечта и возвращение, возможно, правда, и умирание. Что мне за разница! Большой глоток и еще один — мне кажется, что при втором я чувствую уже дрожание рук, но я ставлю кувшин, как положено, на свое место и, как во сне, поднимаюсь по подвальной лестнице вверх.

Я пробуждаюсь из своего долгого сна, весь разбитый, голова тупая, но с несомненным чувством жизни». Вокруг него собрались люди, письма лежат здесь. «Первая мысль, которая стала мне сколько-нибудь ясной,— это соображение, что есть еще люди, которым не безразлично мое существование». Но счастливое чувство выздоровления ему еще не дано было испытать. «Разве не я кощунственно накликал эту болезнь? Я начинаю смотреть на свой поступок, как на чужой, и стыжусь его перед чужими, я желал бы, чтобы он остался в тайне». Его охватило столь сильное чувство раскаяния, что он хотел бы убежать от самого себя, и плакал от стыда горькими слезами.

Эти переживания Ратцеля, несомненно, имеют точки соприкосновения с состояниями тоски по родине наших преступниц, с которыми мы познакомимся позже. Однако имеются и значительные различия. Богатые задатки Ратцеля привели к дифференциации движений души, чего мы не найдем позднее. Его наблюдательный ум, его энергия не дали ему погибнуть. Возникновение попытки самоубийства, наполовину желаемого, напо-

==49

ловину нежелаемого, с по-детски наивными размышлениями, очень сходно с аналогично незрелыми ходами мыслей преступниц из-за тоски по родине. Позже мы еще иногда будем возвращаться

к описаниям Ратпеля.

Вслед за этим можно привести некоторые места из одного

письма, написанного молодой девушкой о своей тоске по дому во время пребывания в пансионе.

«Я вспоминаю, что в первое утро я не могла проглотить даже рогалик, и что мне давалось это с трудом на протяжении всего времени». «Я чувствовала себя такой скованной, что даже стеснялась что-то съесть. Кофе после обеда всегда был для меня самым вкусным, тогда я чувствовала себя относительно лучше всего». «Я чувствовала себя всегда подавленной, считала себя совсем неспособной, чувствовала, что была 'абсолютно слабее всех пансионерок во всех отношениях, и все же чувствовала, освободись я от того гнета, было бы по-другому». «Собственно, было так, что я опустилась до скотского существа из-за обстоятельств, которые были так смешны. И я ничего не могла с этим поделать». «Спала я всегда хорошо, только просыпалась утром чаще всего до времени, чтобы писать письма. Люди, с которыми я там общалась, оставались мне, в сущности, чужими, поскольку я была совершенно некомпетентна и знала только, что не хочу там быть. Я была мертвым существом, это я чувствовала, только дома была для меня жизнь. Я была эгоисткой в том плане, что чувствовала только себя, оплакивала и презирала только себя».

Девушка, которая дала описание своей тоски по родине, находилась тогда еще на детской ступени развития, была физически здоровой, но очень нежной, духовно интересной, но мало работоспособной. Она раньше с неохотой ходила в школу, иноща убегала из школы домой из-за тоски по матери, иногда даже симулировала, несмотря на безупречный характер, болезнь, чтобы остаться дома. После того, как она вернулась из пансиона, она чувствовала себя много лучше, но осталась робкой и мало уверенной в себе. Невестой она перенесла, несмотря на в целом очень счастливые обстоятельства, из-за некоторых неприятностей длительное легкое состояние депрессии, при котором она много спала, но неохотно одна, утром была иногда боязливой, иногда боялась стать душевнобольной. Возникавшая утром при пробуждении боязливость, озабоченное или безнадежное настроение, которое пропадает уже при одевании, возникало у нее иногда и позднее. Гипоманическое состояние никогда не наблюдалось, она — чувствительное, душевно мягкое создание, в практической жизни думающее трезво и реально, душевно малоактивное, но с многосторонними интересами и более чем средней способностью к чувствованию. В настоящее время она физически и душевно совершенно здорова, хотя, в целом, немного слабовата.

К оглавлению

==50

Жаль, что о тоске по родине известно так мало фактического. Наблюдались врачами и были опубликованы, как говорилось, только те случаи, которые требовали того из-за разрядки в преступлении. Вероятно, бесчисленные случаи тяжелой тоски по родине, несказанно мучавшей пораженных ею, при которых также иногда встречаются преступные или же безнравственные, контрастирующие с сущностью больного импульсы, до сих пор ускользали от общественности. Возможно, что некоторые юные существа в тоске по родине сильно испуганы такими импульсами, но очень вероятно, что многие страдают отупением чувств ко всему, что не касается родины и родительского дома. Слова «я была мертвым существом, я презирала себя» представляются очень показательными. Почти каждый испытывал однажды тоску по родине, даже если и в небольшой степени. Некоторые должны были перенести ее как болезнь. Это случается так часто, что легко можно позволить себе рассказывать в кругу своих знакомых о случаях, в которых тоска по родине принимала странный образ, имела следствием чрезмерные извержения чувств, внезапные поездки и т. д. К сожалению, мне не удалось добыть такие случаи. Их публикация с возможно подробным описанием была бы очень важна для прояснения таких судебных случаев.

Преступления из-за тоски по родине. Изложение историй и их оценка

Сначала мы расскажем об одном, еще не опубликованном случае'. Поскольку его наблюдения проводились наилучшим образом до сегодняшнего дня, и он имеет наибольшее число свидетельских показаний, подробность его изложения представляется правомерной.

Следующее описание произведено по заключению Внльманпса, собранным после этого многократным свидетельским показаниям и более поздним наблюдениям в клинике. Детали были расположены в хронологическом порядке, без того, чтобы бьм назвав соответствующий источник каждой. Каково происхождение отдельных данных, явствует приблизительно из контекста. Самое важное исходит от самой преступницы во время допросов, остальное — от многочисленных свидетелей, имя каждого из которых не имело бы смысла. Что из этого прибавлено в качестве предположения? — Впрочем, только немногое, что легко распознать как таковое.

==51

Аполлония С., третий ребенок в семье каменотеса, родилась в 1892 г. У нее восемь братьев и сестер возрастом от полутора до 18 лет. Родители живут в большой бедности ежедневным заработком. Отец, говорят, иногда немного пьет, мать однажды совершила кражу, однако больше о них нельзя сказать ничего плохого. Жена с давних пор перестала быть нечестной, муж не является по-настоящему пьющим и выполняет свои обязанности. Воспитание детей определяется все-таки как неудовлетворительное.

Аполлония прошла все классы школы. Данные учителей и священников несколько различаются. Одни ее считают достаточно хорошей ученицей со средними способностями, другие — со способностями выше средних, третьи (например, викарий) — причисляют к худшим. Но все многократно жалуются на недостаточное прилежание, даже лень, однако учитель, который учил ее семь лет, говорит: «Девочка всегда была прилежной, и я мог все время быть ею доволен».

Ее поведение всегда было стеснительным и сдержанным, при наказании она легко обижалась и упрямилась, при порицании была очень чувствительной и дольше, чем другие дети, недоступной и недовольной. Однако о своенравии и упрямстве речи не было.

В последние годы школы она присматривала за младшими братьями и сестрами, которые были к ней очень привязаны. В конце концов она вела домашнее хозяйство, по существу, одна, поскольку ее родители чаще всего были на заработках. Она единогласно называется родителями и близкими тихой и скромной, старательной и послушной, склонности ко лжи, нечестности, к жестокости или мучениям в отношении братьев и сестер никогда не замечалось.

Когда в 14-летнем возрасте Аполлония оставила школу, нищета родного дома вынудила ее сразу же идти в услужение к чужим людям. Шла она охотно и радовалась месту. Супруги Антон были состоятельными людьми, которые обращались с ней хорошо. Пища и кров были значительно лучше, чем она привыкла. Трое детей были к ней дружелюбны и относились с доверием. Обязанностей у нее было не больше, чем в родительском доме.

Несмотря на все это, с первых дней службы ее охватила сильная тоска по дому, она тосковала по своим родителям и даже бедности. Когда мать, которая ее привела, ушла, она разрыдалась, и все последующие дни ее видели плачущей.

Вскоре она срочно потребовала отпустить ее домой. Супружеская пара, на которую она производила хорошее впечатление, делала все, чтобы ее пребывание было приятным. С ней обращались по-хорошему, жена пыталась порадовать ее пирогами, муж обещал ей пару новых ботинок, если она будет вести себя порядочно. Но в ответ на каждое обращение она начинала плакать или же не изменяла своего поведения и не отвечала.

Вскоре ее работа ухудшилась. Она пренебрегала работой, не заботилась о детях, стала угрюмой, неприветливой, относилась ко всему с отвращением. Правда, она делала то, что ей было поручено, но иногда приходилось говорить ей об этом много раз, она никогда

==52

не делала этого с радостью, и ей недоставало необходимой точности. Она не проявляла интереса к детям, не играла с ними, ее никогда не видели смеющейся или отпускающей шутки в общении с ними. Когда она оставалась без присмотра, она становилась совсем бездеятельной.

Ее аппетит был слабым; иногда случалось, когда садились за стол, что она, плача, стояла в стороне и отказывалась съесть что-нибудь. Иногда ее заставляли сесть и что-нибудь съесть. В отдельных случаях она совсем ничего не ела и ела только, если жена давала ей позже что-нибудь с собой.

Во время своей службы она посещала среднюю профессиональную школу. Здесь она не бросалась в глаза учителю как печальная и несчастная. Одной однокласснице она показалась печальной; после школы она также не искала общества остальных. Другая считает Ал. наглой: она якобы много смеялась и дразнила ее из-за ошибки при письме.

В первое воскресенье (22 апреля) после заступления на службу (17 апреля) она пошла домой. Когда ее хозяйка разрешила ей это, она была очень обрадована и засмеялась, что позже едва ли еще случалось. Когда она пришла домой, она была чрезвычайно рада, целовала и прижимала к сердцу своего младшего братишку, потом она начала плакать, и когда выплакалась, сказала, что она никак не может освоиться и умоляюще просила мать не отправлять ее обратно. Мать сразу отказала ей в этом, отец также, и Ап., памятуя порку, которую получал ее брат Евгений, когда он многократно убегал со службы из-за тоски по дому, подчинилась неотвратимому. Она прекратила плакать и, не попрощавшись, ушла. Мать еще проводила ее часть пути.

Вечером она услышала от супруги Антон, что в лекарстве для маленького мальчика содержится яд. Аптекарь, якобы, сказал, что ребенку нужно давать не больше одной ложки; если он примет две ложки, он уже больше не встанет. В следующую среду (25 апреля) до обеда вся семья была на насыпных работах в поле. Она была одна дома. Снова ее охватила сильнейшая тоска по дому. Тогда ей в голову пришла мысль: «Если я сейчас дам А. больше чем две ложки, он умрет, и мне разрешат опять пойти домой». Чтобы не поставить пятен ребенку на платье, она подложила ему под подбородок тряпки и потом дала ему несколько столовых ложек лекарства. Испачканные расплескавшейся жидкостью платки и бутылку она старательно спрятала. Однако ее намерение убить ребенка не осуществилось. Лекарство, очевидно, не повредило.

Госпожа уже заметила, что Ап. стала намного печальнее после первого посещения дома, и поэтому сказала ей, если она не может прижиться, то может идти домой. То же она повторила несколькими днями позже. В обоих случаях она не получила ответа.

В следующее воскресенье (29 апреля) Ап. окликнула одного чужого мужчину, который шел в направлении ее родных мест, и попросила передать, чтобы один из ее родителей навещал ее каждое воскресенье. В тот же день пришла ее сестра Текла (санитарка)

==53

навестить ее, уговаривала ее и утешала: она сама тоже рано должна была уйти из дома, каждый должен привыкнуть к своей службе. После этого Ал. была. несомненно более бодрой, но это продолжалось недолго.

В следующее воскресенье (6 мая) ей было отказано в требовании пойти домой. Было заметно, что она жалеет об этом, но она молчала и не жаловалась. Ее настроение по-прежнему было мрачным и печальным. Однажды она попросила взять ее с собой на поле, так как одна дома она испытывает слишком сильную тоску по дому.

В то время как внешне в следующие недели ее состояние скорее улучшилось, когда тоска по дому стала безнадежной, внезапно снова появилась мысль избавиться от младшего ребенка, чтобы, став таким образом ненужной, она была отправлена домой. В убеждении, что и в следующее воскресенье она не получит отпуска, она решила в субботу вечером следующей ночью бросить ребенка в реку, чтобы в воскресенье иметь возможность беспрепятственно пойти домой.

С этой мыслью она в половине девятого пошла спать и скоро заснула. Она проснулась, когда уже стало светло. Тотчас она поднялась с намерением исполнить задуманное, надела нижнюю юбку, рабочую блузу, верхнюю юбку и чулки и проскользнула осторожно и тихо вниз по лестнице через кухню и чулан в спальню ее хозяев. Не разбудив их, она подняла мальчика из детской коляски и выбралась через чулан и кухню, через «супружеские аппартаменты», умывальную комнату, хлев и кормовой склад на улицу. Все двери она оставила открытыми; она говорит, что ребенок не спал, глаза его были открыты, и он не кричал. Она быстро побежала с ним к реке, по мосту на другой, менее крутой, берег и бросила его там в воду. Не оглядываясь больше, она поспешила тем же путем обратно, разделась и легла в постель.

Четверть часа спустя ее господин взбежал по лестнице вверх и закричал, что ребенок пропал. Она снова оделась, приняла участие в поисках ребенка, была спокойна и ничем не выдала своей вины. Сразу же ранним утром в три четверти четвертого отец ребенка оказался у полицейского и сообщил, что этой ночью похищен его младший сын. Поскольку при ближайшем расследовании подозрение ни на кого не пало, предположили, что один из родителей избавился от ребенка, и на следующий день обоих схватили как наиболее вероятных подозреваемых. При их аресте остающаяся Ап. разразилась слезами. Убийство вызвало в деревне самое большое волнение, священник в церкви молился о раскрытии преступника.

Но только спустя три дня при повторном допросе Ап. созналась, показав то, что только что было рассказано. Она добавила: «Я знаю, что совершила большую несправедливость и что своей ложью отправила в тюрьму своих хозяев. Я призналась бы в преступлении сразу, в понедельник, но боялась, что меня посадят в тюрьму. Я вполне сознавала, что ребенок найдет в реке свою смерть, но я ведь любой ценой хотела домой. То, что нельзя убивать людей, знаю, мне известны 10 заповедей. То, что меня за это приговорят к смерти, не знала, знала только то, что посадят». Попытку отравления она

==54

сначала отрицала и придумала историю, что проткнула штопальной иглой стакан, так что лекарство вытекло, его она вытерла платком. Позднее она призналась и в этом поступке.

Супруги Антон сразу были освобождены, Ап. арестована. Труп маленького мальчика был тем временем найден в реке.

Тоска по дому, которая, очевидно, была отодвинута на задний план ужасом перед гибельностью поступка, несчастьем, которое она накликала, страхом обнаружения и, наконец, отправкой ее в тюрьму, постепенно развилась снова, не достигнув, однако, отчаянной тяжести. В первое время пребывания в тюрьме она была очень подавленной и много плакала. Когда спрашивали о причине, она говорила: «Я хочу домой». Больше она ничего не говорила. Вскоре ей стало лучше. Она выполняла прилежно, послушно и услужливо вмененные ей обязанности.

Загадочность случая, противоречие между ее добродушным характером, детским нравом и жестокостью преступления были причиной запроса заключения сначала окружного врача и, по его запросу, Психиатрической клиники Гейдельберга.

Наблюдение клиники: физическое обследование — 14-летняя маленькая, хрупкого сложения девочка хорошей упитанности. Еще детские формы, грудь мало развита, лобковые волосы скудные, подмышечные волосы едва намечены. Менструация еще не наступила.

Ап. проявила себя как чрезвычайно застенчивый и робкий ребенок. Первые дни, когда ее еще держали в постели, она вообще не разговаривала по собственному побуждению. Ее настроение казалось печальным и боязливым, она много плакала. Ее нельзя было склонить к ответу даже на самый простой вопрос. Сама по себе она не искала никакого общения с другими и избегала любого сближения. При этом она, однако, не была недружелюбна и недоступна, а, напротив, следовала каждому требованию, которое ей предъявлялось, и выполняла возложенные на нее небольшие работы не только к полному удовольствию, но проявляла необычное для своего возраста прилежание и выдержку. При попытках обследования она, наконец, после долгих настояний вымолвила, полуплача, тихим голосом несколько слов; если на нее резко нападали, она разражалась слезами и ничего нельзя было добиться. При этом никогда не было впечатления, что это поведение по злому умыслу, из упрямства или ожесточенности, а, скорее, из чрезмерной детской застенчивости, стеснения и боязливости. Подтверждается это предположение высказыванием обвиняемой в адрес воспитательницы, к которой она постепенно прониклась большим доверием и в отношении которой она некоторым образом преодолела свою робость. В ответ на ее упрек, что Ап. должна быть более откровенной с врачами, она сказала: «Когда врачи меня спрашивают, у меня ком подкатывает к горлу, так что я уже ничего больше не могу вымолвить». В течение шести недель Ап. частично преодолела свою робость и давала, наконец, более подробные связные ответы. О преступлении она под громкие всхлипывания дает те же показания, что и прежде. В качестве мотива она опять указала, что у нее была такая страшная

==55

тоска по дому, что она больше не знала, что ей делать; если бы она убежала домой, отец ее только бы избил и отправил обратно, как он это делал с Евгением, который несколько раз убегал из тоски по родине и дому со службы. Наконец, она думала, если один из детей умрет, ей можно будет домой, поэтому она подняла руку на ребенка. Она надеялась, что ничего не выйдет наружу, но когда ее хозяева попали в тюрьму, она во всем призналась. По требованию она написала о ходе дела ясным почерком орфографически правильно следующее: «Моя мать сказала, я должна пойти в услужение к Антонам. Я пошла туда с охотой. Моя мать уложила мои вещи и пошла со мной в Н. Дети не сразу пошли ко мне. На второй день я почувствовала тоску по дому, в белое воскресенье я пошла домой. Когда я пришла домой, моя мать была в церкви. В полдень я пошла с моей матерью в Г. По дороге я сказала ей, мне хорошо у Антонов, но у меня тоска по дому, я хотела бы опять домой. Мать сказала, что дома я ей не нужна. В 4 часа я опять одна вернулась в Н., но у меня все еще была тоска по дому. В воскресенье после белого воскресенья меня навестила моя сестра. Я сказала ей, что у меня тоска по дому. Она сказала, что тоже должна была идти к чужим людям. Я должна хорошо молиться и быть прилежной и послушной, тогда тоска по дому пройдет. Когда ей нужно было уходить, я шла с ней до Ф. Когда мы расстались, меня опять охватила тоска по дому. Спустя 8 дней я сказала Антонам, они должны отпустить меня как-нибудь домой, они сказали, что берут детей тоже не каждый божий день, я должна остаться здесь и уже поздно. В другое воскресенье мне пришла мысль убить младшего ребенка. Я думала, если ребенка не будет, тогда мне можно будет домой. Утром в воскресенье в 3 часа я забрала ребенка и бросила его в реку и потом я опять пошла обратно в дом. Только три дня спустя я сказала, что убила ребенка. Я потому не сразу сказала это, что думала, меня посадят. Сразу после этого полицейский отвел меня в тюрьму. После этого я очень раскаивалась, что сделала это. Спустя 10 недель полицейский привел меня сюда».

Знания девочки в общем вполне соответствуют ее возрасту и ее подготовке. В счете ее знания и способности очень значительно превосходят обычный уровень. Ее знания в других областях скудны, о войне 1870/71 гг. она не знает ничего, кроме Германии она может назвать только Италию и Францию и после долгой заминки Силезию в качестве страны Европы. В ее более близкой родине она разбирается лучше. Она называет притоки Некара, знает Катценбукель, число жителей деревни, называет много деревень и городов по соседству, она знает части света, меру и вес, календарь, религиозные церемонии, она знает, что возделывают на пашне. По требованию написать сочинение о пасхе, она предоставляет следующую рукопись: «На пасху я была с сестрой в Т. Там было очень хорошо. Погода тоже была очень хорошей. Мы также видели множество прекрасных вещей. Там были и многие другие из нашей деревни. Мы были также в церкви. Господин пастор проповедовал очень хорошо. При-

==56

рода была очень красивой. Деревья и цветы цвели. Нам очень понравилось. Мы были очень усталыми, когда вернулись домой. Гейдельберг, 31 августа 1906 г. Ап. С.»

Также обычные нравственные понятия не чужды обвиняемой. Она знает, что нужно любить своих врагов, что нельзя лгать и красть и т. д. Вопросы, которые вызывают в ее памяти ее теперешнее положение, как, например, о ее родине, ее родителях, братьях и сестрах или те, которые каким-то образом имеют отношение к ее преступлению, вызывают каждый раз новый поток слез. Однако ее аффект раскаяния, хотя и очень глубокий в настоящий момент, но поверхностный и непродолжительный. О настоящем, глубоком раскаянии, основывающемся на полном представлении о последствиях и значении поступка, не может быть и речи. Признаки ужасных свойств характера в клинике никогда не проявлялись. Даже когда она оставила свой робкий нрав, она осталась послушной и скромной. Никогда она не пыталась вызвать интерес рассказами о преступлении, а пыталась держать их боязливо в тайне от других больных. Когда одна из санитарок упомянула по приказанию врача эти вещи, она сразу разразилась слезами. У нее были хорошие отношения с больными, она была уступчива и податлива. Несмотря на много поводов к ссорам, она никогда в них не участвовала; только однажды она пожаловалась справедливо на враждебность одной нравственно очень низко стоящей девушки. Вообще она правильно оценивала окружение, присоединялась предпочтительно к благоразумно работающим больным и помогала им без принуждения.

Ее настроение, которое поначалу было таким подавленным, постепенно несколько улучшилось. Горестные расстройства стали реже и возникали преимущественно вечером, когда она также часто отказывалась от пищи, шла натощак спать и часами плакала наедине с собой. Она тогда регулярно жаловалась на тоску по дому. Постепенно это полностью прошло. Хотя у нее сразу катилась слеза по щеке, как только упоминали ее родину, но предоставленная самой себе, особенно, когда она была вместе с санитарками и больными, она становилась веселой и свежей. Временами она даже могла весело болтать.

Также она размышляла о своем будущем. Врач объяснил ей при случае, что даже если судья ее оправдает, она не сможет все же после этих событий оставаться на свободе. Матери она не будет нужна из-за бедности, а на службу судья вряд ли ее пустит. Спустя несколько дней она заявила воспитательнице, что если ей снова нельзя домой, то она охотно осталась бы здесь и помогала бы на кухне.

За исключением названного, аппетит и сон не нарушались, она прибавила в весе с 76 до 80 фунтов, чтобы потом вес упал до 79 фунтов. Каких-либо признаков, позволяющих говорить об эпилепсии или истерии, не наблюдалось.

Экспертиза констатировала наличие ностальгической меланхолии, которую нужно рассматривать как болезненное нарушение психической деятельности в соответствии с § 51 уголовного кодекса.

==57

Интерес для восприятия нашего случая представляют возражения прокурора, которые были заявлены по поводу заключения. Он выделяет как показательное для характера преступницы то, что она совсем не добровольно сделала признание, а только после продолжительных душевных воздействий, при которых ей ставилось в упрек, что она совершает большую несправедливость, отправив своей ложью своих хозяев в тюрьму.— При допросе Ал. ни в коем случае не была тихой и робкой, а давала точные ответы. Она отрицала быстро и решительно, только при признании она стала медлительней и сдержанней.— Не принимается во внимание то основанное на фактах обстоятельство, что тоска по дому Ап. была такой сильной, что отказали действующие обычно у психически полноценного человека психические тормоза, и этим она была обречена на совершение преступления. Конечно, жестокость преступления не имеет никакого отношения к мотиву. Последний объясняется ограниченным кругозором юной преступницы.

Вследствие этих возражений была запрошена экспертиза другого авторитета. Ап. была переведена в административную тюрьму нового места пребывания. Здесь она непрерывно плакала, отказывалась часто от пищи, ничего не говорила, из нее можно было вытянуть только «да» или «нет» или «я не знаю».

Новый эксперт полностью присоединяется к мнению своего предшественника. Он предполагает количественно очень сильную тоск; по дому, которая представляет собой психически ненормальное состояние типа меланхолической депрессии такой большой интенсивности, что свободное волеопределение в соответствии с § 51 УК исключено.

На основе этого нового заключения дело было прекращено, и Ап. попала по совету Вильманнса служанкой в психиатрическую клинику Гейдельберга 6.11.06, где она находится и в настоящее время.

Почти всегда она выполняла свою работу аккуратно, была прилежной и услужливой в отношении своих начальников. После того как сначала она еще была очень застенчивой и частенько жаловалась на тоску по дому, вскоре оживилась; при случае даже козыряла: «Я не дам себя санитаркам в обиду».

Временами она была угрюмой, не работала больше так много, стояла без дела и жаловалась на тоску по дому. Однажды она лежала в постели, у нее не было аппетита, она жаловалась на боли в груди Объективно никакие признаки заболевания не обнаруживались, температура была нормальной. На следующий день она без разрешения встала, сказала, что чувствует себя хорошо и уже может снова работать.

Иногда ее находят плачущей: она плачет полдня, не называя причин; например, однажды она сказала, что пастор проповедовал о винограднике, это ее так тронуло. Одна особо усердная санитарка. которая была ей ближе других и в отношении которой она в противоположность к остальным также никогда не позволяет себе противоречить, показала, что Ап. ей иногда намекала, из-за чего

==58

она так плачет. Она думает о своем преступлении, которое она не может забыть. Много раз она также говорила, что если она выйдет из клиники, то что-нибудь сделает с собой. Другим Ал. никогда не делала таких намеков.

С течением времени Ап. стала считать, что не хочет больше оставаться служанкой, а хочет учиться шитью. Последнее она с мастерством делала у одной няни.

В апреле 1907 г. в первый раз наступила менструация. Она была очень усталой, но вообще-то нормальной.

В июне она иногда была очень раздраженной, громко' хлопала дверями, много болтала с персоналом, давала санитаркам «вызывающие ответы», когда она должна была выполнить работу или когда ее о чем-то спрашивали. Один день она почти ничего не ела, сказав, что в еду что-то положили, из-за чего она почти ничего не видит. Позже она об этом говорила: она думала, что ей подсыпали снотворный порошок, чтобы ее разозлить (она часто видела, что пациенты получают медикаменты во время еды).

О своих расстройствах, которые иногда наступали каждую неделю, она говорила, что они продолжаются полдня или целый день, она плачет, не думает ни о чем: она только печальна, страха при этом нет. Последние дни перед недомоганием она чаще всего была раздражительна. «Тогда я ничего не хочу слушать». Она замечала тогда, что снова начинается менструация. В первый день менструации она печальна, менее раздражительна, на второй — опять совсем здорова.

Она всегда, не считая упомянутого, вела себя удовлетворительно. Санитарки высказывались о ней очень положительно, все считали хорошей по характеру, только случайно она бывает несколько раздраженной и упрямой. В отношении врачей все еще сохраняется застенчивость, правда, она разговаривает с ними, но всегда чувствуется скованность. В отношении других девушек она бойкая.

Недавно Аполлония написала несколько раздраженных и сентиментальных писем своей сестре. Такие высказывания, тип расстройств, ее вызывающие ответы, идея отравления и т. д. напоминают то, что называют истеричным характером, поскольку эта ненормальность часто встречается у истеричных. Конечно, это далеко от того, чтобы основывать на этом диагноз «истерия». Речь идет об общепсихопатических особенностях, которые часто встречаются и за пределами ограниченного круга истерии.

Аналогичный, но не такой ясный случай опубликовал Вильманнс. Поскольку его легко можно найти в оригинале, здесь он излагается в нескольких тезисах.

Ева Б. 13-ти с половиной лет. О характере и учебе говорится только положительное. Родители, учителя, начальник тюрьмы хвалят ее единогласно. Репутация семьи безукоризненна. Хорошее воспитание. В пасху она в первый раз на несколько часов пошла из

==59

родных мест на службу. На троицу она со слезами умоляла мать разрешить ей остаться дома. 14 дней спустя первая попытка убить доверенного ей ребенка. Спустя 4 недели — вторая попытка, которая срывается из-за раннего пробуждения другого ребенка. Планомерное совершение поступков. Ранее жалобы на боли в груди и колотье в спине, возможно симулированные. После преступления она производит отчаянно беспомощное впечатление. Позднее .стеснительная, но спокойно-веселый нрав и по-детски беззаботное настроение. Недостаток продолжительного раскаяния. При допросах много противоречий, но ее показание, что она при любых обстоятельствах хотела оставить службу, остается всегда неизменным. Только короткое время отрицания, скорое признание ^1 .

Заключение Вильманнса предполагало, что Ева Б. находилась в безвольном состоянии вследствие тоски по дому.

Прокурора ^2 обоснование этого взгляда не убедило. Было затребовано другое заключение и, наконец, главное заключение третьего лица. Оба сочли преступницу вменяемой. Однако было установлено нежелание служить. Из ничтожных мотивов, из-за пары кружек пива взрослыми совершаются клятвопреступления и убийства, поэтому вполне допустимо, чтобы и Ева Б. действовала из преступных намерений. В особенности выделялось, что патологическая тоска по дому должна была выдавать себя симптомами: потеря аппетита, нарушение сна и т. д.

В обоснованиях суда среди прочего было указано: заключения которые предполагают вменяемость, не могут дать достаточного психологического объяснения. «По признанному тезису о достаточных обоснованиях применительно к человеческим поступкам обоснования поступка должны быть достаточно тяжкими, чтобы у нравственно и умственно нормального человека уравновесить противостоящие решению сомнения». Для объяснения вопиющего противоречия между мотивом и тяжестью поступка еще незрелого нравственного и умственного развития преступницы недостаточно. Случаи, при которых преступления совершаются по ничтожным причинам, относятся к настоящим преступным натурам. О таковой в случае с Евой Б. по многочисленным свидетельским показаниям речь не идет. Мнение Вильманнса — преступление является выплеском усилившегося до беспомощности порыва тоски по родине — представлялось приемлемым. На основании положения в dubio pro гео, которое действительно и при § 51 УК, суд вынес оправдательный приговор.

^1 Этот случай, который Вяльманвс исследовал подробно, видел также Ашаффенбург (Gaup's CBL. 1908. Р.354). Он не смог убедиться в том, что ребенок не слабоумный. Однако он обследовал ее только в течение получаса. Для стеснительного ребенка этого недостаточно, чтобы дать компетентную оценку.

^2 Высказанные на протяжении процесса взгляды могут быть кратко приведены, поскольку знание их, возможно, будет иметь ценность в будущих делах.

К оглавлению

==60

Ева Б. после того, как она некоторое время провела дома, уже долгое время снова работает служанкой. О ней не слышно ничего неблагоприятного, она прилежно работает.

Чтобы, насколько позволяют известные до сих пор истории болезни, иметь возможность отличать при этих ностальгических состояниях типичное от индивидуального, должно сначала быть представлено несколько случаев, которые совпадают со случаями с Ап. и Евой Б. в том, что интеллектуальная или моральная неполноценность не доказана и невероятна. Следующий случай имеет некоторое сходство со случаем с Евой Б.

Шпитта: Практические труды по судебно-медицинской психологии. Росток и Шверин, 1855. С. 25. Тоска по родине. Меланхолия. Убийство.

Р., дочь пастуха, на пасху 1850 г. по достижении 13-ти лет по желанию родителей начала работу в качестве детской няни у чабана.

Через 14 дней она навестила своих родителей. Вечером она вернулась обратно. Чабан утверждает, что всегда был ею доволен. У нее также всегда был хороший аппетит и здоровый сон. Печали и слез он не замечал. Но уже на следующий день по возвращении она потребовала снова отпустить ее к родителям, потому что у нее якобы болит желудок. Посещение ей не разрешили. Поэтому она тайно ушла домой, надев свои лучшие вещи, но оставив остальные.

На следующий день она вернулась в сопровождении тети к своим хозяевам обратно, но заявила, что ни в коем случае не останется там дольше. Поскольку и хозяин больше не возражал, служба прекратилась.

Уже 17 апреля она снова начала службы у жены поденщика Г. в С. Сперва она была довольна и, казалось, охотно туда шла. В понедельник 22 апреля она посетила своих родителей, чтобы сменить белье, оставалась там только короткое время и говорила, что довольна.

25 мая она передала своему отцу просьбу, чтобы он встретился с ней, потому что она хочет поговорить с ним. «Мать, которая об этом ничего не сказала мужу, в предположении, что ее дочь вернется домой, поставила палку для ее наказания. Действительно, дочь появилась уже вечером, и когда она не сразу ответила на вопрос матери о ее намерениях, а вместо этого в ответ на слова, что она снова хочет убежать со службы, начала плакать, мать сильно побила ее палкой и отправила опять в С.» Обвиняемая заявила, что уже тогда она лелеяла надежду снова вернуться домой, что она хотела сообщить отцу, что больше совсем не может выносить пребывание там, и просить, чтобы он опять взял ее домой. Г. она солгала, сказав, что отец попросил ее вечером, когда он пойдет за дровами, выйти немного ему навстречу, чтобы поговорить с ней.

==61

Ее живое стремление в родительский дом бросилось в глаза хозяевам. Часто вечером и в течение дня она вставала, выбегала из дома и ходила у торфяного сарая туда-сюда, поглядывая в направлении ее родной деревни. Однажды она сказала, там все-таки лучше. В ответ на наводящие вопросы она сказала только, что дома там красивее. Побужденные такими наблюдениями, супруги часто спрашивали девочку, нравится ли ей и у них тоже, что она всегда подтверждала и добавляла: еда и питье еще лучше, чем дома. Когда ее спрашивали о том, почему она внезапно иногда убегает, она говорила, что у нее понос. Обычно, как показывает муж, Р. хорошо ела и спала, не была заметно печальной и не плакала. Она всегда хорошо вела себя, была аккуратной, послушной и работящей. Жене показалось между тем, а именно вечером 27 апреля, как будто Р. плакала. Но обвиняемая отрицала это, свалила слезы на дым и заявила, что вполне довольна своим положением. Сама Р. свидетельствует, что вечерами она не могла заснуть, иногда также страдала пугающими снами, по утрам, однако, сон был хороший.

В следующее воскресенье, 28 апреля, она опять была дома, и ей даже разрешили остаться там на ночь. Снова она заявила, что не сможет больше выдержать на своей службе, и попросила, чтобы ей разрешили снова стеречь стадо гусей. Но мать была против. По ее приказу, хотя и явно неохотно, она снова отправилась в С. Мать на расстоянии шла следом до находящегося на дороге пруда, потому что ей было необъяснимо страшно, что дочь может с собой что-то сделать.

Когда она в понедельник, 29 апреля, утром снова была у своих хозяев, ей передали детей для присмотра, но она уже больше не интересовалась делом: когда однажды двухлетний мальчик упал, она беспечно оставила его лежать и была за это наказана.

Через некоторое время она пришла в сад и сказала, ребеночек лежит в колыбели и стонет, она совсем не знает, что у него болит, она ничего ему не сделала. Ребенок вскоре умер. Взволнованная мать дала ей понять, что она может идти прочь. Теперь она ей больше не нужна.

Несмотря на то, что ребенок давно был похоронен, усиливалось подозрение несчастной матери, что в этом повинна няня. Было начато судебное разбирательство, и после многократного отрицания вины преступница наконец созналась.

22 мая она еще утверждала, что благодаря случаю, который она подробно описывает, она опрокинула колыбель. 30 мая она заявила с плачем и уверением, что хочет сказать правду, что она думала, если она будет плохо обращаться с ребенком, ее отпустят, тогда она несколько раз бросила его на землю.

Наконец, она пришла к следующим показаниям, при которых она, в основном, и осталась. В то утро желание уйти внезапно возникло в ней очень живо; она ударила ребенка около 10 раз кулаком по голове, в лицо, в нос и рот, после этого она взяла его из колыбели и дважды ударила затылком о землю. Поскольку ребенок наделал под себя, она очистила его и взяла новую рубашку. Вскоре

==62

она еще раз ударила ребенка в лицо; зажимала ему рот, а также схватила ребенка вокруг ребер и трясла его в колыбели. Неоднократно она высказывалась, что ее намерением было убийство ребенка, так как это казалось ей самым надежным средством уйти со службы.

В течение времени в тюрьме она высказывала все больше жалоб на своих хозяев и на обращение их с ней, которые находятся в противоречии с ее собственными ранними показаниями и показаниями самих хозяев. Снова и снова она высказывала свою тоску по родительскому дому. Когда судебный служитель отводил ее в тюрьму, она сделала тщетную попытку убежать от него. Однажды она попросила разрешить ей выучить одну песнь из книги песнопений, которую она декламировала судьям, чтобы выйти опять на свободу. Свое преступление она видела в том, что била ребенка. Она проливала слезы, но, очевидно, больше из-за неприятности ареста, чем из раскаяния. Когда ее упрекнули в большой несправедливости, она заявила, плача, что признает это, пообещав никогда не сходить с праведного пути, и попросила, чтобы ей простили неправедность и большой грех.

Она произвела на судебный персонал впечатление находящейся совсем в детском возрасте девочки с хорошими душевными задатками. Ее ответы были быстрыми и точными. Она продемонстрировала хороший и быстрый рассудок. Как только речь зашла о ее неправедности, она начала плакать, однако до настоящего раскаяния, казалось, дело не дошло.

О ее характере отец говорил, что она при случае проявляла склонность к строптивости, но никогда не лгала, жила со своей младшей сестрой всегда в мире и, предоставленная самой себе, проявляла веселый нрав. Мать называет ее добродушной и правдивой. Она была прилежна и послушна. То же подтвердили другие.

Учитель сказал, она выказала мало прилежания, внимания и сообразительности, виной чему является ее глуховатость. Она всегда была тихой и самой по себе, со своими одноклассницами жила в мире и согласии, но во время молитвы проявляла мало внимания. Неправду она никогда не говорила.

Нежное создание с юности частенько страдала желудком. Пять лет назад у нее был гнойник головы, который стал причиной глуховатости, и еще теперь вызывал выделение из уха.

Экспертиза исключает врожденное слабоумие. Обвиняемая была признана невменяемой на момент преступления вследствие сильной тоски по дому при физической болезни и детской ступени развития. Приговор не сообщается.

Детская сущность преступницы очень бросается в глаза. В этом отношении она близка двум маленьким детям (девять с половиной и десять лет), о которых позже будет рассказано. Недостаток в том, что Шпитта проводил экспертизу преступницы

==63

только по документам, без обследования ее психиатром или хотя бы врачом.

Этот случай был Флеммингом (Aug. Zeitschr. f. Psychiatne. S. 470 ff. 1855) подвергнут критике, содержание которой имеет удивительное сходство с взглядами некоторых из экспертов Евы Б. Он не считает четко выраженным ни одного из симптомов, которые считаются характерными для тоски по дому. Обвиняемая вообще не была больной в доме ее хозяев, ела вместе со всеми и хорошо спала. Из угнетенности, печали, плача ничего не было замечено. Отсюда мнение, что имеет место более высокая степень тоски по дому, из-за которой сильно скована свобода самоопределения, зиждется на очень сомнительной основе.

Хеттих, 1840. 1-й случай. Убийство из ностальгии .

Мари Катарина М., 16-ти лет, была физически слабой, издавна страдала золотушными недугами, болезнью глаз, насморком, опуханием верхней губы и т. д. В 14 лет в течение полугода у нее почти ежедневно была рвота. Часто она заболевала носовыми кровотечениями с распуханием и закупоркой носа. Одновременно она чувствовала тогда жар в голове, давление в висках и во лбу и холод в ногах. У нее еще не было менструаций, и вообще она находилась в заторможенном состоянии развития.

В родительском доме она всегда была бодрой и веселой, часто расположенной к болтовне, но прилежной и послушной. Бросалась в глаза ее выраженная склонность к религии.

От управления прихода она получила свидетельство хороших способностей и хороших успехов. Она проявила внимательность и восприимчивость, судебный врач приходит после обследования к заключению, «что круг ее представлений и ее сообразительность ни в чем не выходит за обычный для старших деревенских школьниц, и что самоанализ, оценка и расчетливый ум развиты у нее только в малой степени».

За два года до преступления она уже однажды в течение полугода находилась в услужении в своем родном месте у хозяина О. Тот хвалил ее как ловкую, прилежную, услужливую. Для него она готова была прыгнуть в огонь.

После того, как она более года опять была дома, в марте 1836 г. она поступила на службу в находящемся только в нескольких часах от ее родного места главном административном городе к виноградарю Бр. Здесь ей была доверена забота об обоих детях одного и шести

лет.

По свидетельству супругов Бр., она проявляла себя на службе всегда готовой к работе, без возражения, всегда хотела сделать

' Из-за большой редкости диссертации Хетгиха и хорошего изложения истории этот случай воспроизводится подробно, в большинстве случаев дословно.

==64

больше, чем ей было приказано, была душевной к обоим детям и любима ими. Ее хозяйка не замечала в ней никаких плохих наклонностей и не могла на нее нарадоваться. В качестве доказательства ее детской сущности приводится, что она на этой службе пугалась приходящего в дом трубочиста и так же, как шестилетний ребенок, за которым она должна была смотреть, убегала от него.

Сразу в первые дни ее пребывания в городе ее охватила тоска по дому, и она увеличивалась день ото дня. В качестве моментов, способствующих возникновению тоски по родине, можно назвать изменения в ее психических и внешних обстоятельствах жизни в марТе и апреле, а именно «ее переезд со свободного воздуха деревни в замкнутый -город, из подвижной жизни родного дома среди многочисленных братьев и сестер и, чаще всего на поле среди людей, в комнату виноградаря Бр., в которой приходилось пребывать почти постоянно и очень часто одной с двумя маленькими детьми, и сидеть и прясть у колыбели младшего ребенка, где она только редко выходила из комнаты и не общалась с другими девочками, кроме ее землячки Ш.»

На второй день ее пребывания в городе она говорит служанке В., что страдает тоской по дому и говорит с ней первое время много и печально о своей родине. Служанке Каролине, которой бросился в глаза ее печальный вид, она признается в том же. На восьмой или девятый день она попадается своей хозяйке с красными от слез глазами, с потоком слез она рассказывает выдуманную историю. На 14-й день она разражается при приходе и уходе ее сестры громким сильным плачем. С того первого раза, когда она была одна, в мыслях носилась, где угодно, и часто думала, как ей сделать, чтобы вернуться домой. Многие служанки видели ее, когда она носила молоко от своей хозяйки в соответствующие дома, всегда мрачной, молчаливой и погруженной в себя. Врачу, который часто посещал этот дом, бросилась в глаза ее мрачная погруженность в себя, безучастность ко всему.

В страстную неделю (предпоследнюю перед ее преступлением) в период тяжелого приступа болезни одного ребенка она сказала служанке В. (которой она обычно всегда говорила, что она так любит того ребенка, он такой умный); ее ребенок так болен, у ее хозяйки уже два ребенка быстро умерли от прорезывания зубов. Если теперь и этот ребенок умрет, то ей можно будет уйти домой. Последнее она говорила в последнюю неделю часто, обычно два раза в день ее землячке Ш., также однажды Маргар. П. Характерный признак тоски по дому, стремление больного скрыть свое страдание, выражался у М. в следующих обстоятельствах: в день перед преступлением, после обеда, снова с покрасневшими от слез глазами ее встретила возвращающаяся с поля хозяйка; причем она отрицала, что плакала. Она частенько отрицала тоску по родине при расспросах, представала перед своей хозяйкой или другими лицами веселой, стремление подавить свое чувство еще усилилось из-за боязни быть высмеянной, как ей предрекали ее хозяйка и подруги детства. Тем сильнее это чувство овладевало ею, когда она была одна. Спрошенная

3 к. Ясперс. т. l

==65

хозяйкой из-за ее печального выражения лица, она опять смеялась. Так же, при гостях с ее родных мест, охваченная тоской по дому, она попеременно смеялась и плакала.

Упоминается, что она поразительно мало ела.

Муки страданий М. усиливались еще и тем, что возвращение домой, который она покинула против воли родителей, отчасти по моральному принуждению, отчасти из страха перед тем, чтобы быть плохо встреченной и сразу отправленной обратно ее очень строгим и скорым на расправу отцом, было ей как бы отрезано. После того как она, несмотря на это, сделала попытку скрыться, пытаясь оправдать это простодушной ложью, ее хозяйка забрала ключ от кладовки, где хранились платья девочки, и теперь она совсем не решалась вернуться на родину без одежды и платы.

Ее страдания продолжались так несколько недель, пока для нее не забрезжил луч надежды в связи с тем, что в середине марта она заболела, и особенно с возникшим в страстную пятницу чрезвычайно опасным приступом болезни младшего ребенка, присмотр и уход за которым составляли ее основную работу (из-за которого она, собственно, и была принята на службу). Высказанное многим лицам и подтвержденное ею на допросах желание, чтобы ребенок умер от этой болезни, и основанная на этом надежда сразу же вернуться домой питались еще продолжительной очевидной и констатированной также врачебно слабостью ребенка, так же как известным ей обстоятельством, что раньше двое детей супругов Бр. в том же возрасте умерли от прорезания зубов.

2 и 3 апреля, в эти дни она многократно ходила в церковь, хозяйке особенно бросились в глаза ее частые вздохи во время работы. По объяснениям М., это было следствием постоянных мыслей о матери и о том, как та хотела, чтобы она осталась дома, но она сама не последовала ее желанию.

В то время как до пасхального понедельника она спала в жилой комнате ее хозяев в одной кровати со старшим ребенком, с этого времени она должна была спать одна в каморке на чердаке, оконные отверстия которой не были снабжены ни стеклами, ни ставнями. Здесь страх и холод действовали на нее еще более отрицательно. «Далее на эти дни пришли значительные движения и колебания в

атмосфере».

В четверг 7 апреля утром при пробуждении ее особенно сильно охватила тоска по дому, и в первый раз ей в голову пришла мысль об умертвлении ребенка. Ей пришло на ум, что однажды она слышала на родине, что можно умереть от серной кислоты, и хотела дать· ее ребенку. Серная кислота пришла ей на память только из смутного, неопределенного воспоминания, она ни в коей мере не знала о ней подробно, она ей представлялась средством, от которого ребенок спокойно заснет и умрет. Обе эти мысли одновременно легли ей на душу. Все время до полудня она боролась с этими мыслями и, по ее последующим высказываниям, у нее рождались с этих пор эти идеи. Она думала, что это пройдет, но не могла выбросить из головы. О том, что ее намерение — грех, она тоже думала. Однако

==66

о наказании за это у нее были совсем смутные, путаные представления. Также ей было жаль ребенка, но по приведенным выше причинам она рассматривала его и без того как обреченного на смерть, и ей приходило снова и снова на ум: «Теперь уже не может быть иначе». Она не могла себе помочь иначе. Никакого другого чувства в ней не возникало, только мысль о возвращении домой сейчас же. Также ей приходила мысль: возможно, ее мать скоро придет забрать ее; но это вызывало все более сильный приступ тоски по дому и, особенно теперь, при наметившемся приближении весны, воспоминания, как бы она теперь, если бы была дома, могла бы работать со своими в поле.

После обеда, когда супруги Бр. опять пошли в поле, и она, оставшись одна с детьми, сидела у колыбели, тоска по дому охватила ее самым мучительным образом, она беспрерывно плакала, беспрерывно думала, что если она не вернется домой до воскресенья, то умрет. Наконец, ей пришло в голову сразу: «Я все же это сделаю». Она пошла купить серную кислоту в аптеку. Ей было в этом отказано, потому что это нечто дурное. Но мысль купить серную кислоту больше не оставляла ее. Как только она была одна, то плакала от тоски по дому и думала, должна ли она это сделать или нет. И ей снова и снова приходило на ум: «Теперь уже не может быть иначе». Когда поздним вечером она должна была отнести молоко в некоторые дома, то подумала, что сейчас могла бы взять серную кислоту с собой. Она получила ее в другой аптеке и при возвращении домой поставила колбочку в угол на скамейке в кухне. Она поужинала· со своими людьми и после этого еще пряла. Пока Бр. читал вечернюю молитву, она думала, что должна это оставить.

После того, как с 21.30 до 24 часов она спала, с этого времени и до утра она бодрствовала и плакала от сильнейшей тоски по дому. Когда она встала в пятницу, то ей пришла мысль: «Ты это все же сделаешь, тогда тебе можно будет домой». Спустившись в 5.30 из своей каморки в жилую комнату, она нашла детей еще в постели. Обоих родителей не было дома. Младший ребенок еще спал. Старший опять заснул, пока она одевалась. Она пошла забрать колбочку из кухни. В этот момент маленький ребенок начал плакать. Она возвращается с колбочкой, подходит прямо к колыбели и вливает ребенку глоток серной кислоты в рот.

Сразу после того, как она влила ребенку серную кислоту, и хотела вытереть вытекшее со рта и подбородка громко кричащего ребенка, и его было не вытереть, ее охватили раскаяние и плач. Когда она увидела распространяющееся разрушительное действие серной кислоты на губах, подбородке, шее ребенка, на платке и подушке, она уже ничем не могла помочь себе от горя. Проснулось живое сострадание к ребенку и его матери, до сих пор абсолютно отсутствовавшее в ней. Она стала звать жильцов дома, соседей, чтобы они помогли, если это было возможно. Одновременно в ней просыпался также страх, что подозрение падет на нее. На вопрос, давала ли она что-нибудь ребенку, она отвечала отрицательно с кажущимся спокойствием, но уверяла при этом, что была с ребенком

З*

==67

совершенно одна. При заявлении хирурга, что ребенок умрет, и что нужно известить судебного врача, она испугалась, стенала и плакала, однако снова взяла себя в руки. Врачу она показалась, как обычно, мрачной, погруженной в себя.

К своей землячке Ш. она пришла между 7 и 8 часами в настоящем страхе, так что почти не могла вымолвить ни слова. Впрочем, она еще выполнила работу, например, в хлеву, у колодца, пока не прибыл судья. О своем продолжавшемся в то утро и также на утро следующего дня наивном отрицании знания всего хода смерти ребенка, о попытке затем во второй половине следующего дня и, хотя и с большим трудом, еще и на третий день наполовину правдивого, наполовину выдуманного изображения хода событий, а именно, что она из чистого незнания, только чтобы успокоить его плач, дала ему в рот немного купленной для сапожной ваксы серной кислоты, она сказала позднее: она надеялась помочь себе такими показаниями. Она, якобы, поначалу так настойчиво отрицала свой поступок, поскольку так сильно стыдилась, и из-за греха.

Когда позднее М. была отправлена в Штуттгарт, чтобы пройти обследование делегации Королевской медицинской коллегии, она сообщила ее членам: с момента умерщвления ребенка тоска по родине оставила ее, потому что она постоянно думала о том, что сделала. Она уверяла, что у нее больше нет того чувства тоски по дому. При этом было чрезвычайно поразительно, что при назывании ее родного места или ее родного дома, или ее матери во время беседы из ее глаз лился поток слез. Чувство тоски по дому казалось находящимся частично в конфликте, частично в связи с меланхоличным страхом перед родиной из-за случившегося.

Заключение. Психическое состояние М. было при совершении преступления находящимся на крайней грани перехода к помешательству; состояние, которое в своем действии, при наличии болезненного чувства и. стремления спасти себя, крайне ограниченной способности правильно представить и оценить взятое для этого средство, можно расценить как почти идентичное настоящему помешательству.

Приговор суда: «С учетом очень уменьшенной вменяемости 4 года работ в исправительном доме».

Особенно примечательным представляется, что наличие тоски по дому в этом случае вне всяких сомнений, что осуществление преступного деяния изображается подобным навязчивому действию на почве тоски по родине (в 1840 г., когда еще не знали навязчивых действий), и что после преступления тоска по дому сразу совсем исчезает, оттесненная раскаянием и другими движениями души. Существенен иной следующий опубликованный Рихтером случай.

Рихтер, 1884. О юных поджигателях.

==68

Юлиане Вильгельмине Кребс было 14 лет. Из 7 братьев и сестер одна сестра была хромой, один брат глухонемой и полностью парализованный. Перед ее рождением мать пережила сильный ужас при нападении собаки, так что должна была слечь. С ранних пор девочка была маленькой и слабой, золотушной конституции. Вытянутое, бледное лицо, вспученный низ живота, обложенный язык. До 8 лет Enuresis nosturna. С детства болезненная: частые головные боли, особенно после физических усилий. Она часто страдала увеличением шейных желез, резью и шумом в ушах, ушными выделениями. В школе частенько замечали в ней нервную раздражительность и прилив крови к голове. Головные боли часто препятствовали посещению школы. Ее физическое развитие во время совершения преступления находилось еще на детской ступени: отсутствие срамных и подмышечных волос, неразвитые грудные железы, отсутствие менструации.

Ее родители — хорошие, прилежные люди, которые были озабочены ее воспитанием. Из-за бедности ей недоставало лечения врача. Последние два лета перед поступлением на службу она пасла коров.

Она, любимица родителей, братьев и сестер, описывается как миролюбивая, кроткая и послушная, помогающая родителям, незлобивая. Школьные учителя и священники единогласно хвалят ее. Ее умственные способности нормальные. У нее есть необходимые школьные знания, но ее разум не особенно развит. В умственном отношении она большой ребенок.

За 4 дня до преступления она поступила на службу в качестве няни, в часе ходьбы от ее родной деревни, в унылом настроении, но все-таки с охотой. Она впервые покинула родительский дом, вскоре почувствовала себя у чужих людей иначе: с ней обращаются менее дружелюбно и более сурово, чем дома, ее подгоняют «делать живо». Со своей склонностью выговариваться и болтать она не находит отклика у хозяйки, ее резко останавливают. К тому же чужие люди вскоре после поступления на службу наговорили ей, что она пошла на плохое место. Наконец, она совсем не привыкла быть одной: раньше она целыми днями была с большим числом братьев и сестер и ночью спала вместе с одной из сестер в одной кровати. Вследствие всех этих вещей она была напугана, ей стало страшно, и она тосковала по дому. Она боялась, что заметят это состояние боязливости и тоски по дому. Но если она была одна, когда ходила за водой, вечером в кровати, тогда ей нужно было выплакаться. Чтобы скрыть это, она после этого мыла глаза холодной водой. Она потеряла аппетит. В день перед пожаром она ела так мало, что хозяйка заметила: она, видимо, боится. Ее характерным ответом было: «Нет, мне не страшно, на воскресенье я хочу сходить домой». Позднее она показала, что ей, конечно, было очень страшно, но она стыдилась сказать об этом. Сразу после этого ей нужно было выйти и выплакаться. Свидетели, которые четко замечали отдельные симптомы расстройства и показывают это, при прямом вопросе о тоске по дому утверждают, что ничего такого не замечали.

==69

В день преступления, на 4-й день после начала службы, девочка ожидала свою мать, которая должна была принести ей ларь для вещей. Когда она упоминала об этом своей хозяйке, то ей резко ответили, что это ей совсем ни к чему. В ожидании этого в полдень она пошла одна за водой, когда неожиданно четко услышала голос матери. Она остановилась и оглянулась. Когда она поняла, что ошиблась, то разразилась сильным плачем. В таком настроении еще в тот же день ей внезапно пришла мысль разжечь огонь. Она также знала сразу, как это сделать, не думая ни о чем другом. Ее гнало чувство страха, она не знала, как иначе помочь себе. Эта мысль не оставляла ее, через 3 часа она привела ее в исполнение. Она бросила горящий уголек на землю, где, как она знала, лежал горючий корм для скота. Потом она вроде бы подумала: «Загорится или нет, в последнем случае это тоже ничего не будет значить». О возможных последствиях, о преступном характере поступка, об опасности для лежащего в верхней комнате ребенка она не думала.

После этого поступка она занималась домашней работой. Когда поднялся шум из-за пожара, она помогала спасать. При расспросах она отрицала, что устроила пожар. Когда она, сразу уволенная хозяйкой после пожара, прибыла домой, то заболела. Она совсем потеряла аппетит, жаловалась на боли в голове и в суставах и должна была несколько дней лежать в постели, хотя в последнее время перед началом службы и во время ее она не чувствовала себя больной.

Расспрошенная жандармом, после упорного отрицания она созналась в преступлении. После ее ареста из-за ее плохого самочувствия допрос неоднократно задерживался: у нее был сильный шум в ушах, «как будто гроза». Соседка по камере рассказывала, что она однажды подпрыгнула и закричала; «Вот они бегают вокруг, сволочи». В другой раз: «Господи, что это был за треск у меня в ушах?» Прежний страх и тоску в тюрьме она больше не ощущала. Она проявляла раскаяние. Уже при вспышке огня она была испугана и чувствовала угрызения совести. Позднее она показала, что это был плохой, очень плохой поступок, она никогда больше в жизни не совершит такого.

Речь идет о намного более тяжелом патологическом случае, чем предыдущий. Поступок отчетливо импульсивный. Склонность к усилению нормальных расстройств до психотического проявляется также в намеке на психоз заключения.

Более кратко рассказывает Кауплер о следующем преступлении (Friedreichs Blatter f. gerichtl. Medizin, 1886).

Дочь портного M. X., 13-ти с половиной лет, три раза устраивала поджог.

Родители живут в стесненных обстоятельствах, однако пользуются самой лучшей репутацией. Восемь братьев и сестер, из которых ни

К оглавлению

==70

один не умер. Учитель описывает X. как послушную, хорошую девочку, со средними успехами и хорошими способностями. Нравственное поведение — 1-е место, место в классе — 13-е из 32-х. М. X. была замкнута, очень легко возбудима, у нее не было подруг, она всегда оставалась дома. Она должна была присматривать за младшими братьями и сестрами также и ночью. По показаниям родителей, она была, в общем, здорова, но ночью очень беспокойна, часто вставала, ходила вокруг, а утром просыпалась только при окрике. В последнее время наблюдались частые носовые кровотечения.

физическое обследование: рост 136 см, худая, общительная, увеличена щитовидная железа, грудные железы мало развиты, подмышечных и срамных волос нет, сильные толчки сердца, ощутимые в большем объеме; при первом тоне шум, тоны клапана сильно звучащие; у нее еще не было менструации; жалобы на давление в области сердца, слабый аппетит, задержка стула.

Этот ребенок ушел 25 мая в первый раз из родительского дома к своему дяде Б., очевидно, в близкую деревню. Бездетная супружеская пара была состоятельной, самой лучшей репутации, и охотно оставила бы девочку у себя. Дядя показывает, что М. X. мало ела, ночью была очень беспокойной, и у нее была тоска по дому. При таких обстоятельствах она 27, 28 и 31 мая поджигала в жилище своих родственников солому, хворост и сено. Все пожары были устроены днем, сразу обнаружены и погашены при возникновении. Сначала она отрицала поджог, потом призналась. Для злобы и мести не было ни малейшей причины, она сама говорит, что была из-за долго продолжавшихся болей в груди в волнении, у нее не было ясного рассудка, была тоска по детям, и она во что бы то ни стало захотела домой. Боли в груди подтвердило обследование, тоску по дому — дядя.

Наконец, сюда нужно присоединить, с небольшими изменениями, еще одно заключение о юной поджигательнице 90-х гг. ^1 Оно своей загадочностью, неясными данными относительно тоски по родине и отсутствием болезненных симптомов близко к случаю с Евой Б. и к случаю Шпитта.

Магдалена Рюш с апреля по сентябрь 1895 г. в первый раз находилась в услужении. Она показывает, что совсем не могла там выдержать, и у нее часто была тоска по дому. С декабря 95 по апрель 96 гг. она была дома, затем она снова пошла в услужение. Несмотря на то, что ей здесь было очень хорошо, 5 мая она в четырех различных местах развела огонь, а именно: в платяном шкафу, на складе, там же в корзине с бельем, в ящике и, наконец, ' Оно бьио любезно предоставлено для этой работы г-sou д-ром Лонгардом.

==71

у соломенного мешка своей кровати. На следующий день она бросила в почтовый ящик одного из жильцов дома угрожающие письма, хоторме вызвали впечатление, что в поджоге задействованы разные лица. В первые дни Рюш отрицала преступление, позднее она созналась. Перед преступлением ничего особенного в девочке не бросалось в глаза, прямо после преступления она поспешила вниз и сообщила об огне, который был погашен. После преступления Рюш вела себя совершенно незаметно и спокойно.

Причину поджога Рюш не могла указать, она говорит, что ей было хорошо у хозяйки, но она не хотела больше служить, хотела домой, у нее была тоска по дому, и она хотела пожаром получить возможность вернуться домой. Угрожающие письма она написала, чтобы отвести от себя подозрения.

Хозяйка дает о Рюш положительный отзыв, она была верной и прилежной и не обращала ни на кого внимания, у нее часто была тоска по дому, но она никогда не жаловалась на недовольство и не высказывала желание уйти домой. Пастор ее родного места дает ей превосходный отзыв. Она всегда была послушна и прилежна и могла считаться образцом для своих соучениц. И после школы он слышал о ней только хорошее, родители — весьма порядочные люди. Такой же превосходный отзыв дает ей учительница: она отличилась прилежанием и особыми успехами, а также хорошим поведением во всех отношениях. То же показывают бургомистр родного места и ее отец. Для всех загадка, как обвиняемая дошла до преступления, и они могут только предполагать, что она совершила преступление в состоянии помешательства.

Обвиняемая, 16-ти лет, пропорционально сложенная девушка. Внутренние органы здоровы. Признаки органического нервного расстройства отсутствуют. Признаков беременности не имеется. Девственная плева дольчатая без шрама и разрывов с широким отверстием. Рюш ожидала цикл в дни заключения, он не наступил. Также его не было в середине этого месяца. До этого менструация, особы, была регулярной, по ее словам, у нее никогда не было половой связи.

Рюш производит спокойное, тихое и скромное впечатление. Надсмотрщица сообщает, что она проявляет превосходное поведение и отличается своим поведением перед всеми заключенными. Она читает, пишет и считает хорошо, на все вопросы дает немедленные и осмысленные ответы. У нее хорошая память, как и способность оценки. У нее нет болезненных меланхолических идей. Свое окружение и положение, в котором она находится, оценивает правильно. Ее ответы, ее поведение, ее действия и поступки не дают ни малейшего основания предполагать, что сегодня она душевно не совсем нормальна.

Во время первых трех посещений она упорно отрицала, что ее прежние показания о том, что она развела огонь, чтобы вернуться домой, основаны на правде. Она, якобы, дала запугать себя полицейскому комиссару и сказала это также потому, что надеялась, что после этого признания ее не будут держать в предварительном заключении, тогда ей разрешат вернуться к родителям. Она настойчиво отрицала умышленность содеянного и особенно выделяет это слово. Очевидно, она заучила понятие и отговорку. Она все время

==72

представляла дело так, будто она постоянно боялась, что к ней кто-то придет, потому что пропал ключ от ее спальни. Она из-за этого ежедневно светила под кроватью, при этом загорелся соломенный мешок. Из складского помещения наверху она, якобы, хотела что-то забрать из шкафа, и при этом загорелась одежда в шкафу. Как огонь попал в бельевую корзину, она не может сказать. Записки с угрозами она написала, чтобы отвести от себя подозрение. Что последнее так плохо, она не знала, а услышала только от своей матери. Тоски по родине у нее, по ее словам, не было. При 4-м и 5-м посещениях она частично призналась в поджоге, у нее, якобы, часто была сильная тоска по дому, также и в упомянутый вечер. За день до этого она была дома, спала тоже дома. Тогда вечером ее опять охватила тоска по дому, и она подожгла одежду, чтобы хозяйка отослала ее как негодную домой. Она не хотела вызвать опасный пожар, поэтому она сразу пошла за помощью.

Она говорит, что всегда была здорова. Судорожных состояний у нее не бывает, также она никогда не испытывает замешательства.

В упомянутый вечер она была тоже в здравом уме. В предварительном заключении она оказалась совсем сбитой с толку, постоянно думает о деле и ломает голову, что ей сказать, она сама этого не знает.

Заключение гласит: Магдалена Р., очевидно порядочная девушка безукоризненного поведения, мотивы поступка отсутствуют полностью или неизвестны. Вынуждены рассматривать тоску по родине как мотив. Магдалена: 1) в настоящее время душевно полностью здорова; 2) имеется, однако, возможность, что на момент совершения преступления она не обладала ясным рассудком и свободным волеопределеяием.

Дело было прекращено. Катамнестические дознания остались безуспешными .

К рассказанным до сих пор случаям примыкает захватывающее изображение Курпа «Бледная Аполлония» (Das Arcanum und andere Novellen. Reclam Nr. 4175). По указаниям Изольды Кури, в написанной ею биографии писателя ему представилось действительное событие, которое он пережил в своей юности. Его отец был на процессе судьей. Рассказ можно изложить кратко.

Девушка странно трогательной бледности, «бледное яблочко», выросла в равнодушно прохладном окружении, ребенком пасла овец, имела склонность к одиночеству, часто плакала без причины. В 15 лет она пошла на службу няней. Несмотря на то, что она находилась всего в часе ходьбы от дома, ее охватила сильнейшая тоска по дому, она забыла бедненький домишко, плохую еду, грубое поведение своих. Родной дом стал страной фей ее мыслей. От решения сбежать она отказалась из-за страха перед отцом. Печаль днем и бессонные ночи подорвали ее здоровье. Тогда она пришла к мысли: если ребенок умрет, ее как ненужную отошлют домой. Случайно она услышала в трактире, как люди болтали, что от серной кислоты умирают. У нее не осталось ни мыслей, ни

==73

Рассмотрим теперь рассказанные до сих пор семь случаев вместе. Это единственные из известных до сегодняшнего дня случаев, при которых интеллектуальное и моральное слабоумие с преобладающей вероятностью может быть исключено.

Нужно иметь в виду различие между слабоумием и детской ступенью развития, первое — непоправимый дефект, последнее — нормальный этап в процессе развития человеческой психики. Он наверняка будет преодолен, однако может получить нечто ненормальное из-за замедленного развития. Причиной этого торможения может быть ограниченность душевных влияний, узость среды — физиологическое торможение развития — или дегенеративная предрасположенность. В отдельном случае, вероятно, иногда трудно провести прогностически такое важное разделение между слабоумием и детской ступенью развития. В сомнительных случаях это может решать только ход событий. Но представляется справедливым требование, что у молодых девушек от 13 до 16 лет, о которых здесь у нас идет речь, нужно сначала доказать слабоумие,— как это произошло в случаях, которые будут изложены позже,— наличие детской ступени развития должно, в противоположность этому, рассматриваться как более вероятное. Детское состояние духовной жизни в это время или само собой разумеется, или, если к тому же еще доказуем физический инфантилизм, его легко распознать как торможение развития. Тогда нельзя сразу делать вывод о слабоумии, особенно если оценка учителей и священников и других наблюдателей не показывает очень низкого уровня школьных успехов и умственных способностей, а психиатрическая проверка умственного развития не может оказать бросающихся в глаза дефектов. Образ жизни, отношения мотивов, являющиеся в последующей жизни, возможно, одним из важнейших средств распознания слабоумия, в детском возрасте еще не может применяться всегда в этом смысле. Было бы догматичным констатировать легкое слабоумие по виду преступления и его исполнения без другого основания. Этот диагноз неопровержим и недоказуем, в любом случае он тормозит тщательный анализ случаев. Легкое

чувств, только смутное влечение владело ею, только какой-то голос постоянно кричал ей в ухо, что «она должна это сделать». После совершенного преступления оцепенение ее души ослабло. Стоя на коленях, она всхлипывала и на все вопросы давала только один ответ: «Домой». Вскоре с ней произошло полное превращение: она не проявляла отвращения к заключению и камере, никакой больше тоски по своим. Она умерла на эшафоте.

==74

слабоумие — вообще термин, из-за которого можно впасть в бесконечные споры. Ясно дефинированным состоянием оно не является, по меньшей мере для того, кто подводит под него всех наших преступников на почве тоски по дому, поскольку некоторые слабоумны. Ведь тогда получилось, что он даст такое определение подавляющему большинству людей.

В то время как мы, таким образом, считаем, что о слабоумии в этих семи случаях не может идти речь, наличие детской ступени душевной жизни, разумеется, является характерным. Уже Платнер установил детскую наивность «Fatuitas puerilis» в относящихся сюда случаях. Позднее она часто упоминается как определяющая для развития некоторых преступлений. Смешение со слабоумием означало бы шаг назад, который мог бы привести к забвению уже полученных дифференциации. Склонность во всем предполагать слабоумие вредна для концепции преступлений на почве тоски по родине.

Уже все-таки продвинутая ступень детской душевной жизни, в которой живут преступницы на почве ностальгии, характерна преобладанием жизни души над жизнью разума. Аффектная возбудимость сильнее, аффектные колебания больше, чем в более поздние годы. Несмотря на то, что мыслительные процессы, понимание общих понятий уже играют роль, их эмоциональность все же еще слишком мала, чтобы обеспечить им во что бы то ни стало эффективность в поступках, которая подобает им в более поздние годы. Если даже при случае живы альтруистские чувства, в особенности сочувствие, правда, без того, чтобы иметь продолжительное действие, эгоистические стремления все же преобладают. Для достижения чувств удовольствия или изгнания чувств отвращения совершаются легко импульсивные действия, при которых удивительным образом проявляется неспособность предвидеть успех. При нормальных, равномерных отношениях ребенок на границе полового созревания проявляет, вероятно, уже подобное взрослому этическое развитие, сходное с развитием взрослого. Но под влиянием мощных аффектов неожиданно, чаще всего совершенно загадочно для окружающих, выступают описанные странности. Обида, запугивание, отчаяние, особенно тоска по дому, могут иметь такое влияние.

Узкие социальные отношения: жизнь в деревне, далеко от жизни культурных центров,— вероятно, дольше сохраняют детское состояние души. Насколько об этом имеются данные, наши преступники на почве ностальгии — сельские девушки, дети

==75

бедных родителей. Но примечательно, что, где это как-то отмечено, родители пользуются хорошей репутацией, и что детям было предоставлено хорошее воспитание. Только у Аполпонии с этим было хуже. При рассмотрении случаев можно заметить еще многочисленные признаки детской душевной жизни; так, например, естественную боязливость, боязнь одиночества, сна одной, темноты, далее детскую стеснительность и смущение. Кроме того, находятся еще некоторые черты: склонность ко лжи, злорадство, склонность к клевете, маленькие хищения, которые также свойственны детской душе ^1 и которые, если они встречаются порой без того, чтобы имелись более веские причины, не могут говорить о моральной неполноценности.

Возраст колеблется между 13 и 16 годами. Пятеро из семи еще не имели менструации, в остальном тоже не проявляли признаков полового развития. У одной (Рюш) уже были месячные. У других едва ли могут быть сомнения, что речь идет о настоящих детях. Возможно, у некоторых развитие задержалось ненормальным образом. Где начинается ненормальное, сказать трудно. Как видно, речь идет только о девушках. Также и последующие случаи касаются только их. Преступления на почве ностальгии у мальчиков еще не описаны ^2 .

У Рюш менструальный цикл имелся уже до преступления, затем временно пропал. Она, без сомнения, находится в периоде полового созревания. Вполне возможно, что и у некоторых остальных он уже начинается. По годам этого можно было бы уже ожидать. Возможно, отсюда вытекает порой своеобразная

^) Ср. Эммингхауз.

^2 Уже позже мне стал известен от г-на д-ра Вильманнса случай с юным поджигателем на почве тоски по дому, 17-летним юношей. Из заключения может быть приведено: физически нежный и слабый, задержанные в развитии. Срамные волосы отсутствуют. Очень недостаточное умственное развитие. Лживый, внушаемый, добродушный и хитрый одновременно. Ночные моторные явления возбуждения (кручение головой, катание, крики), о чем не помнит, гипальгезия (пониженная чувствительность к боли). Никаких признаков эпилепсии или истерии. Этот юноша на службе дважды устраивал импульсивным образом пожар: один раз, когда он вечером пришел домой и ему пришло в голову, что не надо будет больше вертеть жгуты из соломы, если он подожжет солому в сарае; второй раз, когда его во второй половине дня охватила тоска по дому. Он думал, что сможет вернуться домой, если сгорит дом. После этого — отрицание вины, никакого раскаяния, только потоки слез в ответ на первые слова. Во время обследования в клинике — беззаботный, склонный к шалостям, без осознания своего безутешного положения. Этот случай стоит в ряду тех, что будут упомянуты позже, при которых тоска по дому отходит назад на фоне слабоумной импульсивности.

==76

комбинация детской сущности с начинающимися психическими изменениями периода зрелости. Так как это также во многих последующих случаях должно быть привлечено для объяснения, значение этого может быть удостоено краткой оценки. В ранней литературе нарушения периода полового развития, позднее наступление его и т. д. были очень распространены как объяснение загадочных преступлений, в особенности поджогов. Ведь для некоторых пиромания уже была несомненна, когда обнаруживалась нерегулярность менструации. В противоположность этому уже Иделер обращает внимание на то, что она встречается очень часто без какого-либо разрушительного влияния на душевную деятельность и является только тогда важным симптомом, если представляет собой звено в целой цепи препятствий развития, которые противостоят как душевной, так и физической жизни. Наконец, душевная конституция, в нашей терминологии, дегенеративная диспозиция (предрасположенность), имеет решающее значение, вторгаются ли эти разрушения в свободное самосознание или нет. Авторы (например, Эммингхауз, Крафт-Эбинг, Крэпелин) единодушны в том, что период полового созревания является временем сильнейшего действия наследственного вырождения, и у индивидуумов женского пола еще и больше, чем мужского. У них (по мнению Крафт-Эбинга и Эммингхауза) наследственная нагрузка вообще имеет большее значение, период эволюции глубже проникает во все существование, чем у мужчины, и, наконец, часто осложняется дистрофиями (анемия, хлороз).

Обычно в этот период развития уже проявляется (Шюле, Крафт-Эбинг, Крэпелин) оживленная деятельность силы воображения со склонностью к мечтательности и чувствительности. При большей психической возбудимости и становящейся заметной раздражительности перепады настроения становятся часто могущественными, и возникают необдуманные, импульсивные действия. То, что период полового созревания в отношении свободного волеопределения означает иногда шаг назад, считает Иделер (1857), в детской душе рассудок, нравственная способность распознавания часто выступают сильнее, чем во время бурь и страстей, которые впервые прорываются в эпоху полового созревания. В юности развитие души почти всегда существенно опережает развитие ума, и этим объясняет те многие опрометчивые поступки, которыми даже мальчишка не дает увлечь себя в том же объеме.

==77

Уже подчеркивалось, что период полового созревания особенно сильно отражается на дегенеративных индивидуумах. Хотя о наследственной нагрузке речь идет только у Юлианы Кребс, но у других можно, право, по их поведению заключить о принадлежности к группе психопатических детей. У одной упоминаются нервная раздражительность, приливы крови к голове, слабость, у других — сомнамбулические состояния, беспокойство по ночам и т. д. Известно, что такие дегенераты склонны к ненормально долго продолжающимся расстройствам, которые могут растянуться до кратковременных психозов. При повышенной психической заболеваемости особенно действуют депрессивные движения души, такие как испуг, страх или тоска по дому.

Именно у дегенерированных действуют также телесные болезни часто на психику больше, чем у нормальных, 4 из 7 случаев решительно болезненные (Кребс, Хеттах I, Шпитта, Кауплер). Такие индивидуумы, без сомнения, менее выносливы, особенно если на службе выдвигались требования, превышающие их силы. Моро («Помешательство в детском возрасте») обращает внимание на чрезвычайно повышенную чувствительность, которая отличает хлоротичных детей. У этих слабых существ наблюдается несоответствие между их чувствительностью и их психическими силами. Их нервная система переживает потрясения, непропорциональные общему состоянию, и непрерывно поддерживает их в своего рода перенапряженности духа, из которой потом развивается определенная нервозность.

Перечислением этих четырех моментов (детского типа душевной жизни, преобразования начинающегося развития половой зрелости, психопатической предрасположенности и физической болезни) мы, очевидно, затронули самое важное — то, что в одном случае больше, в другом меньше предрасполагает к возникновению расстройства на почве тоски по дому. Мы придерживаемся мнения, что этих моментов также достаточно в отдельных случаях, чтобы вызвать тяжелые степени ностальгии, которые ведут к преступным действиям. В дальнейшем мы остановимся на случаях, при которых в качестве существенной основы для возникновения преступления может быть слабоумие или более тяжелое конститупиональное расстройство, или имеет место простая моральная неполноценность. В предыдущих случаях мы надеемся обойтись упомянутыми пунктами, если мы ищем в личности в целом причины поступка. Предполагать здесь слабоумие представляется нам натянутым и догматичным.

==78

После того, как мы прояснили важнейшие психиатрические точки зрения для типичных случаев, теперь стоит задача проверить их применимость в других случаях, проследить видоизменения ностальгии и ее осложнения. Мы увидим, как значение тоски по дому отходит назад по сравнению с другими пунктами, не утрачиваясь полностью, и, наконец, что имеются также случаи, которые внешне чрезвычайно схожи с тоской по дому, ще все же едва ли можно найти хотя бы ее след. Все следующие истории болезни отличаются от предыдущих тем, что индивидуумы, вероятно, или интеллектуально, или морально неполноценны. Дефект, однако, иногда может быть мал, и отграничение от прежних случаев не резкое.

Сначала следует реферат впечатляющего заключения Хонбаума (Henckes Ztschr. f. Staatsarmeik. 1837, 24. Erg. Heft, p.55). Преступница нравственно несомненно безупречна, однако в интеллектуальном отношении, по-видимому, существует легкий дефект.

К. Ф. X·, 16-ти с половиной лет. Один дедушка после десятинедельной беспричинной меланхолии покончил собой, отец нервно-, временами — душевнобольной.

Ее духовное развитие слабое, писать она опять разучилась, ее способности были низкими, по-настоящему больной она не была никогда, не считая шести кровяных нарывов на волосистой части головы, слабенькая и легко утомляющаяся. У нее было соответствующее ее возрасту хорошо пропорциональное телосложение, мягкие черты и бледный цвет лица. Менструация еще не началась. Иногда бывали носовые кровотечения.

Танцы являлись постоянно причиной нескольких дней страха и жара. Общалась она только с немногими одноклассницами. Другой дружеской симпатии, кроме них и ее родственников, она не испытывала. Чаще всего она была дома, редко выходила и только трижды на танцы. Она, говорят, всегда была трусливой и боязливой, и у нее была слабая память. Она была тихой и мирной и никогда ни с кем не ссорилась; гнева, мстительности, злобы никогда не замечали.

В первый раз она пошла в услужение в июле к жене лесничего в Р. Она нашла хороший прием, и вначале ей там понравилось. Но уже через восемь дней она почувствовала себя плохо и несколько дней была у своих родителей. Когда она снова вернулась к хозяйке, несмотря на все усилия, не могла унять тоску по дому. У нее часто появлялись внезапный страх, жжение и давление, поднимающиеся от желудка к голове; это появлялось каждые три-четыре часа и продолжалось полчаса-час. Так плохо ей еще никогда не было, но время от времени возникало уже с год. Работу она выполняла охотно,

==79

но при этом всегда чувствовала себя одинокой, потихоньку плакала, вследствие своей тоски она иногда становилась угрюмой и сердитой, прзже стала также небрежнее в работе. Когда она была на празднике урожая у своих родителей, то сказала матери, что лучше умрет, чем пойдет опять в Р. Она была вынуждена вернуться, и теперь каждый час у чужих людей стал ей в тягость. Она заявила хозяйке, что если не уйдет раньше, то уйдет на сретенье. Та пригрозила ей, что вернет ее снова насильно.

Из страха девушка попросила, чтобы ей разрешили спать не одной в жуткой комнате на чердаке, а с детьми: дома она всегда спала в кровати матери. Ей было отказано; якобы, «ей нужно только ложиться спать с заботами, тогда уж она сможет спать в каморке». Одну ночь, с 3 на 4 октября, она спала с одной поденщицей, тогда она спала спокойнее. 4 октября загорелось в конюшне. Огонь был погашен (она, вероятно, в этом неповинна). Это ей легло на сердце, как центнер, она дрожала всем телом и едва могла передвигать ноги, целый день она не могла есть и чувствовала себя смертельно больной. 6 октября, после того как ночью ей снился пожар, вечером накануне она была обижена Демуазель П. (X. для нее, якобы, слишком плоха, чтобы с ней разговаривать), и после того как весь предыдущий день была смертельно больна и до вечера ничего не ела, она совершила преступление. Рано утром ей нужно было встать, чтобы справить нужду, при этом ей стало совсем плохо, как до сих пор не было. Ей, должно быть, сжало сердце, однако она ничего об этом не сказала, потому что это всегда приписывали тоске и ругали ее. Вскоре она опять легла и потом устроила пожар. Почему она это сделала, она сказать не может, так же как и то, была ли у нее при этом какая-нибудь идея. У нее голова шла кругом, думала ли она о том, что дом лесничего сгорит, она не может сказать, но она считает по-детски откровенно, что не могла думать ни о чем другом. Еще раз спрошенная о мотиве своего поступка, говорит, что не отдавала себе отчет в том, что делала, затем сказала, что думала, она сможет после того, как сгорит дом лесничего, снова вернуться домой, так как она очень тосковала по дому, и ей казалось, что ей больше не выдержать у чужих людей. Сознание вернулось к ней только в тот момент, когда она, спускаясь по лестнице, увидела горящий огонь и услышала треск.

Только одна мысль владела теперь ею — она действовала отвратительно и преступно. На первом допросе она не признавалась из боязни наказания. Вскоре она созналась. Ее мыслью было: Бог все же простит это тебе опять, ты же не сделала ничего плохого. Врач, обследовавший ее, показывает, она проявляла себя мягкой, тихой, работящей, послушной, далее она представилась слабой на голову, она боязлива, набожна, откровенна, заботится о своей чести, ребячлива, неиспорчена и чувствует отвращение к преступлению.

В отношении момента преступления эксперт говорит: ужасные боли в то утро, обусловленная этим физическая и душевная слабость, темнота ночи, холод воздуха, тишина и уединенность дома, разве все это не было в состояний лишить физически больную, глубоко

К оглавлению

==80

потрясенную в душе, близкую к отчаянию девушку 17-ти лет на несколько мгновений сознания? Оценка; Mania acutissima.

Второй эксперт: из-за болезненной склонности к поджогам под воздействием тоски по дому невменяема.

Важнейшие пункты: бросающаяся в глаза задержка в развитии, физически слабое создание с отягощенной наследственностью и психопатическими явлениями в детстве. Издавна боязлива и мучима кратковременными состояниями страха. После начала службы тоска по дому, переход депрессивных явлений в психотические, в которых тоска по дому, хотя и является существенной, но в решающий момент преступления, которое она совершила в состоянии умопомрачения, вытесняется беспредметным страхом. У нее видны детская наивность, детский страх перед одиночеством, боязнь высказаться.

При ее расстройстве отчетлива комбинация внешних побуждений связанных с тоской по дому, с эндогенным страхом. Поступок явно импульсивный, обусловленный приступом страха со спутанными мыслями и неясными воспоминаниями. К сожалению, о дальнейшем протекании заболевания ничего не сообщается, и, как во всех случаях ностальгии, точный окончательный диагноз невозможен.

Если в этом случае тоска по дому — только один момент, способствующий развитию расстройства и страха, то имеются также такие, которые внешними обстоятельствами сходны с преступлениями на почве тоски по дому, но преимущественно представляют собой эндогенные состояния страха, которые, видимо, подкрепляются неблагоприятными условиями в услужении, однако без того, чтобы тоска по дому играла при этом какую-то роль. Таким случаем у одной душевно и физически отставшей девушки является следующий .

Роза Б., 16-ти лет, девочка на побегушках, обвиняется в том, что она в два разных дня в первом этаже дома своих хозяев подожгла мешок с бумагой и ящик.

Обследование девушки дало следующий результат: мать говорит, что, насколько ей известно, в семье не встречалось душевных и нервных заболеваний. Из семи ее детей шесть абсолютно нормальные, только обвиняемая Роза проявляла странное поведение, которое она не может себе объяснить. Хотя в школе она училась довольно хорошо, однако сейчас, на службе, она малосмышленая и неловкая.

Заключение г-на д-ра Лонгарда с очень небольшими изменениями.

==81

Люди жалуются, что ей, якобы, трудно что-то втолковать, физически она отстала; менструация еще не началась. По характеру она тоже ребенок. Она играет с маленькими детьми, дурашлива, много смеется без причины, много думает. Она ужасно робка и пуглива, с полугодовалого возраста очень нервозна. Она часто пугается, и тогда у нее вздрагивают конечности. Тоща ее нужно успокаивать. Во время пребывания у хозяев она часто жаловалась на сильный страх, особенно на то, что все время слышит рычание, бормотание. В подвале, якобы, какой-то парень.

Роза Б. слабенькая, плохо развитая девушка, которая выглядит решительно младше своих лет. Строение ее черепа несколько маленькое и узкое. Явления паралича отсутствуют. Особо нужно подчеркнуть, что у нее были не очень выраженные, но отчетливые движения, подобные пляске святого Витта — подергивания мускулатуры лица и рук. Она производит детское, неопытное впечатление. Вопрос, была ли у нее уже менструация, кровь, она не понимает. Между тем, ее школьные знания довольно сносные. Она хорошо считает и хорошо дает сведения о своей семье и своем прошлом. В ответ на вопрос она говорит, что всегда очень боязлива. Ночью она иногда видит свет и думает, что в комнате призрак. Тогда она зовет мать. У своих хозяев она всегда очень боялась, когда должна была в первом этаже мелко колоть дрова. Когда она оставалась одна, как только она прекращала колоть дрова, то слышала какое-то рычание и бормотание. Она всегда думала, что в подвале какой-то парень, тогда ее охватывал ужасный страх. В таком страхе она устроила пожар. Она надеялась, что тогда ей не нужно будет больше идти в подвал. Она очень хорошо знает, что за такой поступок могут наказать по суду, однако знает об этом только с тех пор, как ее мать после преступления частенько ставила ей это в упрек. Она обещает ничего подобного больше не делать.

Заключение. Здесь мы имеем дело с несомненно неполноценным, физически и также душевно отсталым существом, развитие которого находится на детском уровне. В особенности, последнее имеет отношение к ее склонностям, мышлению, ощущениям, оценочной способности. Она болезненным образом раздражительна, нервозна, что и внешне находит выражение в пляске святого Витта (Chorea).

Рука об руку с этой отсталостью и нервозным состоянием идет большая боязливость, какая часто встречается у детей. У нее детская и болезненная фантазия, которая вызывает в ней на пути иллюзий состояния страха и боязненные идеи, которые не подвержены влиянию спокойно взвешивающего проясненного рассудка и не могут быть правильно поставлены. Девочка слишком рано оставила родительский дом и слишком рано поступила в услужение, в котором она должна была трудиться без присмотра. Эти иллюзии и состояния страха привели девушку к преступлению, за которое она сейчас должна отвечать. Обвиняемая, однако, имеет такое свойство, что можно ожидать, что в будущем еще сейчас имеющее место состояние душевной слабости будет проявляться меньше. Для настоящего случая вероятно, что на момент преступления она находилась в болезненном

==82

состоянии душевной деятельности согласно § 51УК. Также здесь можно было бы применить § 56 УК. Дело было прекращено.

В аналогичном направлении, что и случай Хонбаума, от типичной тоски по дому отклоняется И. С. Филипп, однако у нее к интеллектуальной слабости, возможно, добавляется также меньшая нравственная сопротивляемость. Рихтер («Юные поджигатели») рассказывает о ней.

Иоганна Софи Филипп, 14-ти лет, деревенская девушка, ребенком была болезненной, сейчас слабой и золотушной конституции, долговязая. Узкое строение груди, сколиоз, увеличение щитовидной железы и левого века. У нее аскариды. Уже в течение продолжительного времени жалуется на слабость, чувство усталости, головную боль, особенно рано утром, когда встает; причем и всегда ей было «плохо и кружилась голова». Она была очень сонной, засыпала рано вечером и не могла утром встать.

Менструация еще не началась. Срамные волосы начинают расти. Вокруг сосков несколько выпуклостей.

Прежде она, якобы, была оживленной и веселой. С момента преступления она полностью утратила это настроение. Некоторыми она описывается как неаккуратная, чувствительная, легко вспыльчивая, склонная к приукрашиваниям и мелкой лжи, а другими — как послушная, прилежная, уживчивая, спокойная, свободная от злобы и мстительности, благонравная, но со слабым характером. В школе она проявила слабые задатки и мало мыслительных способностей, однако получила по окончании хорошие оценки. Родители — порядочные люди, она получила хорошее воспитание.

Примерно за три недели до преступления она в первый раз поступила в услужение. У нее была тоска по дому в высокой степени; много плакала, убегала домой без разрешения, но послушно давала вернуть себя. Позднее, казалось, прижилась, особенно, когда она приходила из дома, она была в хорошем настроении. «Ей, якобы, было сразу хорошо, когда она побывала дома». В отношении серьезных уговоров и угроз выражение тоски по дому в последние дни уменьшилось.

В воскресенье (1 мая) у нее на душе было особенно тяжело. Вечером ее отругали за тайное посещение родителей. В тот же вечер она решилась на поджог и с этой целью взяла с собой горшочек. Разбуженная утром в воскресенье в б часов, она чувствовала себя слабой, и у нее кружилась голова. Она оделась, принесла и положила в горшочек горящие угли и подожгла сено в сарае. О своих собственных вещах она не думала. Несмотря на то, что она легко могла бы их спасти, они сгорели.

Поначалу она отрицала преступление. Только через несколько дней она полностью признала свою вину. На вопрос о мотивах

==83

поступка она заявила: «Я не знаю причины, почему я это сделала. Моя хозяйка ничего плохого мне не делала. Уже в субботу у меня было ощущение, как будто кто-то стоит рядом со мной и говорит мне, что я должна устроить пожар. И в этот вечер мне было очень плохо и кружилась голова. В этом состоянии я взяла горшочек с намерением разжечь огонь». На следующее утро было так же. Раньше у нее никогда не было такой мысли. Врачу она призналась, что знала о наказуемости преступления. Она призналась, что надеялась благодаря пожару вернуться домой, что до последнего времени она втайне испытывала тоску по дому и испытывает ее еще и сейчас. Позднее она отрицает, что испытывала тоску по дому в утро поджога или лелеяла надежду благодаря такому поступку снова вернуться домой, у нее в то утро только кружилась голова. Как она пришла к преступной мысли, она не знает.

Она была приговорена к наказанию и доставлена в исправительное заведение. Оттуда сообщается, что она стала подавленной и невеселой. Очевидно, она испытывает раскаяние, кажется стеснительной и послушной, старательной и добропорядочной и проявляет скудные интеллектуальные силы. Она рвется на родину, но без болезненных симптомов. О мотивах поступка она дает те же показания, что и раньше. Дирекции кажется, что во время и непосредственно после преступления ее оставило представление о грехе, который она совершает. Врач учреждения показывает, что она подавлена, у нее периодические приступы угрызения совести, хорошее поведение, мягкость воли сменяется детской возбудимостью. Физически она здорова после того, как были выведены глисты, только обнаружилась гиперемия в голове и груди, проявившаяся через сердцебиение, учащение пульса и покраснение лица. Отсутствуют все симптомы психического заболевания.

У этой преступницы, в отличие от предыдущих, проявляется большая планомерность в выполнении преступления, без того, чтобы могла идти речь о борьбе мотивов. Возможно, это обстоятельство в сочетании с некоторыми из свидетельских показаний дает основание предполагать в ее характере низкую нравственную ступень развития, однако нужно подчеркнуть, что планомерность в действиях встречается также у совсем интактных индивидуумов под влиянием очень дурного расположения духа (например, Аполлония, Рюш, Хеттах I).

Депрессивное состояние, как в случае Хонбаума, большей частью эндогенно, оно протекает в колебаниях, продолжается в тюрьме и проявляется как периодическое пробуждение совести. В остальном у нее также имеют место опять телесная болезненность, психопатические черты, детские качества, при отсутствующей менструации первые признаки полового развития.

==84

Ближе к предыдущим случаям стоит М. Беялинг, о котором рассказывает Петерсен (Pfaffs Mitteil. 1833, S.532). Она морально и интеллектуально не на высоте. Можно ли говорить о дефекте в психиатрическом смысле, однако, сомнительно.

Маргарета Беллинг из Кохендорфа, дворянского имения Виндебю, 23 декабря 1832 г. и 8 января 1833 г. устроила поджог у своих хозяев в Бонерте, оба раза огонь своевременно потушили. Три недели назад она начала здесь работать детской няней на службе у Хуфнера Томса.

После отрицания в первое время и притворного плача она призналась в процессе судебного разбирательства с большим самообладанием, чем можно было бы ожидать в ее возрасте, что оба раза устраивала поджог, не имея иной причины, чем та, что она не хотела там быть, так как ее никто к этому не побуждал и она также думала о размере опасности для ее кормильцев. Она не может пожаловаться ни на X. Томса, ни на его жену; с ней хорошо обращались; просто она очень тосковала по дому и не надеялась уйти, если она в этом признается.

Прошлым летом сгорел дом вблизи имения Виндбю, где в то время служила та самая М. Б. Подозрения на нее не пало. Здесь она служила детской няней два лета 1931 и 1932 гг. Хозяева были очень довольны, никогда не имели повода для жалоб.

Во время второго допроса она показывает, что она в одно из воскресений, примерно спустя 8 дней после начала работы лишь разожгла огонь, потому что у нее была ностальгия, и она думала, что сможет уйти домой после этого. После повторных уговоров она сказала, что уже в первую ночь после прибытия в Бонерт ей приснился огонь в кровати мальчика-слуги, и эта мысль, даже если она ни с кем ею не поделилась, очень занимала ее весь день и позднее. К этому на следующий день добавилась сильная тоска по дому, из-за чего в нее, якобы, вселилась мысль устроить пожар, чтобы дом сгорел, и она могла снова вернуться к своей матери и бабушке в Кохендорф, а также в школу; при этом ей снилось еще однажды ночью, до преступления, что ее бабушка умерла, и ее мать плакала из-за этого. Она не чувствовала себя плохо перед преступлением и не ощущала никакого особого удовольствия от огня.

С предварительно сформировавшимся намерением поджечь огнем из плиты кровать мальчика-слуги она вышла из комнаты, справила сначала свою нужду и затем, вернувшись в дом, углем устроила пожар. При этом она не заметила никакого особого беспокойства. Ужас и опасность своего преступления она не представляла себе, так как в ее намерения входили последствия, а именно сожжение дома. Когда горел огонь, она почувствовала внутреннее беспокойство.

Ее хозяйка заметила, что она в первые дни после пожара не ела хлеба, и спросила, очень ли она тоскует по дому, что она отрицала. Далее хозяйка показывает, что она не замечала за обвиняемой ничего болезненного, что она всегда казалась бодрой и довольной, в течение

==85

всего дня преступления также не проявляла беспокойства или других душевных движений. При втором поджоге хозяйка также ничего не заметила. То же показывает служанка Кар. Кайзен, которая спала вместе с М. Б. За исключением того, что та ей однажды рассказала, как ей снилось, что мать звала ее в школу. М. Б. спала крепко, ночью одна не вставала.

При новых допросах она снова и снова говорила о ностальгии. Решение о последнем преступлении она приняла уже утром до обеда, чтобы в полдень его выполнить.

Школьный учитель рассказывает, что она посещала школу, если не была больна или не была в услужении, однако при определенном равнодушии и поверхностности в знаниях продвинулась не намного. Пастор Боннекамп говорит; «Ее религиозные познания были только неудовлетворительными, в чтении у нее был достаточный навык, но, казалось, ей трудно понять содержание прочитанного и пересказать. Вообще-то у нее наверняка нет недостатка в задатках, но ее мыслительная сила мало тренирована, и ее моральное чувство, видимо, еще дремлет. Легкомыслие и опрометчивость, определенно, отличительные черты в ее характере. Из настоящей испорченности, злобности и злорадства я ничего не заметил. Но скрытность и боязнь проявлялись в ее характере. Она не сознавалась, что по злому умыслу, чтобы причинить другим людям вред, устроила пожар. Вероятно, она сама не отдавала себе отчета в побудительных причинах своего поступка, а только лелеяла вероятную надежду, что сможет таким образом высвободиться из своего теперешнего положения, которое ее не устраивало. В чувстве у нее, собственно, недостатка нет. Когда она читала отрывок из сборника церковных песен, который я ей дал, при словах "И вечным будет наказание" она разразилась сильным плачем. Мои увещевания, видимо, произвели на нее впечатление, поэтому я лелею надежду, что она еще сможет когда-нибудь, когда проснется ее моральное и религиозное чувство, стать годным членом человеческого общества, поскольку у нее нет недостатка в хороших душевных задатках, и она физически и душевно здорова».

К тому же результату приходит Петерсен. Его обследование дает следующие результаты: «Менструация еще не началась, рост тела существенно продвинут, однако больше в длину. Никаких следов рахита. Никогда не была болезненной. Упитана, цветущий цвет лица. Признаки, рано для этого возраста (13 лет), начинающегося периода полового развития: пробиваются волосы в Regio pubica, уже заметное набухание грудей, бедер и наружных половых органов. Ее душевные силы неразвиты, при этом недостаточное возбуждение и большая инертность. Различным образом и в разное время исследовал на Causa facinoris. На настойчивые вопросы о настоящей причине ее неоднократных попыток поджога я получил ответ, что она и сама не знает. Она совсем об этом не думала. Она тосковала по дому и по школе, у нее была ностальгия. Мать звала ее много раз. Она видела яркий огонь в кровати мальчика-слуги. Она никому не хотела причинить вред. Следов преступных мотивов, злобы, гнева, ненависти,

==86

мстительности, злобности, раздражительности ни в чем не было заметно. Частенько также казалось, и особенно в последнее время, как будто она больше не может ясно представить себе состояние, в котором она находилась перед, во время и после преступления. В ночь перед первым поджогом она дважды просыпалась из-за позывов к мочеиспусканию и будила спящую с ней девушку, чтобы пойти вместе, потому что одной в темноте ей было боязно. Утром 23 декабря 1832 г. при пробуждении она думала, ее зовет мать, чтобы она вставала и шла в школу. Она сидела в то утро у колыбели и качала ребенка, была подавлена, и у нее было не так хорошо на душе, как обычно. Мысль устроить пожар возникла тут внезапно. Хозяйка тем временем кормила ребенка грудью, затем она вышла почистить картошку. Потом она снова вошла и ухаживала за ребенком. У девочки был позыв к мочеиспусканию, и она сказала об этом хозяйке. Та разрешила ей выйти. Когда она шла по прихожей, почувствовала дрожь и тянущую боль в бедрах и ногах, потом помочилась. При возвращении она в спешке схватила каминными щипцаяи горящий уголь, которого в достатке лежало на плите, и быстро, чтобы другие этого не видели, положила в кровать. Она ничем больше не могла себе помочь. Подавленность и страх после этого исчезли. Потом она больше еб этом не думала и вошла снова, и села за стол есть, и еда ей понравилась. Когда из кровати вспыхнуло яркое пламя, у нее задрожали ноги. Ей стало страшно, что сгорит дом, она пошла за водой. Она с охотой тушила огонь. Вечером подавленность исчезла, когда она заметила, что огонь потух. Она дальше не думала о том, что могло бы случиться большое несчастье, также не знала, что совершила неправедный поступок и зло. Когда она во второй раз устроила пожар, ей ничего не снилось, и казалось, будто первоначально возникшая внезапно при физическом нездоровье мысль устроить пожар теперь же, при полусонной жизни была единственной, которая ее, при своем таком большом безразличии и инертности, еще занимала и которая через это постепенно выросла в навязчивую идею. Она рассказывает: утром, на рассвете 8 января, когда она готовила завтрак, у нее дрожали ноги и на душе было нехорошо. Она все время думала о школе и о своей матери, и также о совершении поджога, чтобы вернуться домой. Также она думала о хозяйке и о том, что та не отпускает ее. Целое утро ее занимала эта мысль, и она тряслась, потому что боялась, что ее раскроют. Первый раз у нее не было этого страха. Она не хотела причинить вред, однако думала, что жильцы могут пострадать, она думала, видимо, загорится, и была рада, когда огонь был погашен.

Это незначительный и, по моему мнению, настоящий результат, к которому я пришел только после многократных, длящихся часами мучительных бесед с М. Б. Она показалась мне во время обследования диковатым, инертным, неосмотрительным и легкомысленным, однако при этом, в сущности, хорошим ребенком».

В своем заключении Петерсен предполагает, что она устроила пожар, без сомнения, в состоянии оцепенения и бессознательного сна наяву, которое вызвано процессами периода развития и носталь-

==87

гией наряду с однообразной жизнью. Вменяемость им отрицается. О процессах, которые привели к преступлению, он пишет: «Все утро перед преступлением она путала сон с действительностью, думая, что мать действительно ее зовет. В таком сонном состоянии она берет, во власти навязчивой идеи и инстинктивной тяги к поджогам, лежащий под рукой горящий уголь и кладет его в кровать мальчика-елуги, где фантазия ее души показала яркий огонь в сновидении. После этого она чувствует себя освобожденной от внутреннего страха. Вскоре, однако, она чувствует беспокойство о своем поступке, но беспокойство было временным и не оставило следа. Прежнее состояние возвращается, снова она не может сопротивляться тяготению и бросает уголь на сеновал».

По годам и своим душевным качествам она совсем ребенок, но у преступницы сказывается уже начинающийся период полового созревания. Болезненные состояния, кроме времени службы, не упоминаются. Ностальгическое расстройство, очевидно, очень высокой степени, ведущее периодически под влиянием страха к снам и иллюзиям. В таком состоянии страха она первый раз импульсивно устраивает поджог, второй раз, по-видимому, после того, как мысль об этом засела в ее голове дольше, она даже, в отличие от первого преступления, предварительно боялась разоблачения. Важен тип ее высказываний. Она, видимо, сама не имеет представления о мотивах.

Более кратко излагается третий случай Хеттиха; он находится, возможно, на сходной ступени нравственного и интеллектуального развития.

Ева Барбара Ш., 15-ти с тремя четвертями лет, дочь столяра, находилась на момент совершения преступления на рубеже наступающего периода полового созревания и имела болезненный вид. При относительно маленькой голове с плоским затылком у нее была стройная фигура, ловкость тела, изящные кисти рук. Трое ее братьев и сестер были придурковаты. Полуторагодовалый брат для своего возраста нормальный.

Многие свидетели называют ее толковой, но нерадивой, неосмотрительной, невдумчивой и частенько рассеянной. Пастор и школьный учитель высказываются в своих свидетельствах о малых интеллектуальных способностях и образовании Ш., не ставя под сомнение ее способность оценить совершенное ею преступление.

Медицинская коллегия после личного наблюдения указывает: ее психический habitus находится, в целом (особенно с претензией на более высокие душевные способности), на низкой культурной ступени. При выборе средств для достижения ее целей она проявляет не только ловкость рук, но и дар выдумки и воображение; но одновременно очевидна низкая способность оценивать преимущества

==88

и недостатки своих действий, а также налицо влияние этого на определение ее волевой способности. Ощущения вызванного ее внешним положением недомогания в сочетании -с обоснованной этим, хота бы частично, носталыней и позднее отодвигали чувство раскаяния ш· зажни пиан.

Среди сестер и братьев она рассматривалась как самая благородная, ее больше щадили и к ней относились с вниманием, она могла меньше работать.

В своей родной деревне Ш. была дважды в услужении, первый раз 4 недели, второй раз 14 дней. После этого она также дважды, первый раз за два года, второй раз за год до преступления, была в услужении в Р., в нескольких часах езды от ее родной деревни. Каждый раз ее сразу же охватывала тоска по дому, и в первые несколько дней она опять бежала домой.

Когда она в конце концов поступила на службу в семью слесаря Ш. в приходскую деревню И., также недалеко от ее родных мест, где в ее обязанности входили, главным образом, присмотр и уход за ребенком нескольких недель отроду, она и здесь сразу и в сильной степени впала в ностальгию. Действующими причинами этого недуга могли быть: переезд из тихой и отдаленной деревни в очень оживленный и лежащий на проселочной дороге И., хорошее обращение дома, в сравнении с обращением очень суровой и, по описаниям, сварливой хозяйки, в сочетании с напряженной работой, когда она иногда до полуночи должна была бодрствовать из-за кричащего ребенка. То, что она действительно страдала ностальгией, констатировано многими свидетельскими показаниями.

Из физических болезней к тому времени обнаруживались только давление и боли в груди, колотье в сердце, которое у нее было уже давно и порою усиливалось болезненным давлением в-нижней части живота.

С одной стороны, обуреваемая тоской по дому, с другой, в страхе перед своим отцом, если она приедет домой, быть обруганной и побитой и высмеянной девушками в О., Ш. пришла к мысли (после того, как она решила устроить своей хозяйке «коварство») убить того ребенка. Многие свидетельские показания говорят о том, что она была дружелюбна с детьми и любила их.

План умерщвления ребенка она пыталась выполнить поочередно многими способами. Сначала швейной иглой. После этой первой попытки ее посетил отец, который сказал ей, что «ему беспокойно за нее», из-за чего, вероятно, ее ностальгия еще усилилась. Отец призывал ее к хорошему поведению, что, однако, не вызвало в ней ощущения раскаяния, тогда она шла к своей второй попытке убийства. Она пробовала с горячим маслом, пыталась ввести дрожжи, наконец, на третий день, после трех первых попыток, ошпарила ребенка кипящим кофе, после чего он ночью умер.

Заключение. На момент совершения преступления она страдала от сильного, в значительной степени ограничивающего ее обвинительную способность, приступа болезненной ностальгии и была ею спровоцирована на противоестественный поступок; причем низкий

==89

уровень ее душевного развития и ее тогдашний период жизни (переход к половой зрелости) имел немалое влияние.

Наказание: из-за пониженной вменяемости два года пребывания в исправительном доме.

Преступница, об интеллектуальном состоянии которой существуют различные мнения, нежная девушка в период полового созревания. После того, как она за несколько лет дважды сразу в начале службы убегала из-за ностальгии, в третий раз убивает доверенного ей ребенка из страха перед бранью отца и высмеиванием девушек, если она просто так вернется. Совершение преступления растягивается в тщетных попытках на несколько дней и предполагало значительную бесчувственность, если депрессия была не очень сильной.

Довольно кратко рассказан в журнале Хенке случай Шпитты (Ztschr. f. Staatsarzneik. Bd. XXII, 1831. S. 355).

P. родилась в 1815 г., дочь законных поденщиков, умелая в домашней работе, но очень отставшая в умственном развитии. Читать она может только по буквам. Не обучившись в школе, она в 12 лет поступает на службу. Несмотря на то, что с ней хорошо обращались, она уже через четыре дня оставила службу после того, как обратила в пепел дом своих кормильцев (призналась в этом лишь годы спустя). Она снова вернулась домой и год оставалась у своих родителей, занятая домашней работой и уроками чтения. Затем она поступила снова на службу к тем же людям, что и прежде. Однако уже через 14 дней, когда она сделала неудавшуюся попытку поджога, она вернулась в родительский дом, сославшись на предполагаемую болезнь матери. Снова она оставалась здесь примерно год и потом отправилась к другим людям как «маленькая девочка». Хотя ей, по ее собственному свидетельству, было там довольно хорошо, уже в первую неделю она подожгла дом. На сей раз ее разоблачили.

В суде первой инстанции она призналась в содеянном, улыбаясь, оставалась равнодушной и не раскаивалась, но у нее выступили слезы на глазах тотчас, когда была упомянута ее мать и то, что она сказала о происшедшем. «Здесь нам предоставляется ключ к ее душе. Самая теплая привязанность к родительскому дому и особенно к матери поглощает все прочие чувства и соображения, и ностальгия оказывается единственным мощным звуком в ее душе, который заглушает любой другой голос. Она рассказывает, как, отданная в услужение, она очень не хотела уходить из дома, как хотела бы быть у родителей и нигде больше. Она поджигает в Б. дом и во время вспыхнувшего пожара бросается в объятия матери, прося о возвращении домой. В тюрьме Б. она часто говорит о своих детских играх, но больше и охотнее всего о матери, и При этом плачет и

К оглавлению

==90

мечтает о ней и уверяет, что, если бы ее родители и рассердились •на нее, они все же всегда останутся ее дорогими родителями».

Хотя имела место ностальгия, она поначалу приводила ложные мотивы своего поступка, чтобы оправдаться. Ее, якобы, отругали, не давали ей сытно есть и т. д. После преступления она проявляла «самое большое спокойствие, детскость, сочувствие и участие ко всему "человечно хорошему"». Когда не затрагивается та сторона ее души, которая наполнена ностальгией, она кажется веселой и спокойной, добродушной и послушной, с хорошим рассудком и хорошей памятью.

физически она детского хабитуса, еще не было менструации. Она болела малярией и много страдала головной болью.

В заключении отвергается пиромания на базе наступления полового созревания.

Вероятно, в любом случае речь идет об имбецильном, однако лишенном какого-либо душевного развития создании. Интересно, что однажды ей удался поджог, она не была раскрыта, и что она таким образом достигла своей цели. Это находится в противоречии с утверждением, что преступления страдающих ностальгией девушек абсолютно бессмысленны.

В отношении развития разума и морали ввиду краткости не совсем ясна, но, по-видимому, не имбецильна и в некоторых чертах очень характерна 14-летняя Глория, о которой сообщает Крафт-Эбинг со слов Шревенца (Genchti. Psychopathologie. P. 59, 3 Aufl.).

5 декабря 14-летняя Глория показала пучок соломы, который она, якобы, нашла загоревшимся в сарае, и когда не придали этому случаю значения, Г. разразилась слезами и сказала; «Кажется, будто думают, что я хотела устроить пожар, а ведь это же большое преступление». 6 декабря вечером горела усадьба. Г. собрала свои вещи, ушла и вернулась только на следующее утро, плача и говоря, что чувствует себя больной. Вначале она отрицала, позже призналась в своем преступлении с мотивировкой, что работа была для нее слишком тяжела, она все время чувствовала себя больной и не имела другого средства, чтобы вернуться домой к родителям. Г. только 14 дней была на этой службе. Прежде она несколько месяцев служила в другом месте, но не могла там оставаться из-за болезненного состояния.

Г. в возрасте полового созревания. За 8 дней до преступления у нее в первый раз была менструация, которая с тех пор не повторялась. Она болезненна уже в течение ряда лет (рвота, головная боль), в 7 лет страдала конвульсиями. Тогда она болела тифом, который оставил невропатическое, болезненное состояние. За несколько месяцев до поджога она пережила сильный испуг. Наследственному предраспо-

==91

ложению не подвержена. Душевно отстала и находится на детской ступени развития. Абстрактно она знает, что поджигание — тяжкое преступление, но собственный случай таковым не считала. Она больше этого не сделает. Ее должны отпустить домой! Она простодушно призналась в содеянном только тогда, когда ей пообещали, что ей ничего не будет.

Заключение доказывает сначала, что здесь имеют место не психическое заболевание или слабоумие, а замедленное умственное развитие, которое ставит Г. на детскую ступень. Тяжелая работа, болезненность делали службу у чужих людей невыносимой для нее. У нее было только одно стремление — вернуться домой. Боязливый ребенок, каким она была, не осмелился бежать без причины. Она все надеялась на счастливый случай, который сделал бы возможным ее уход со службы. Однажды у нее в голове промелькнула мысль самой вызвать этот случай. Она боролась с этой мыслью, но та становилась все сильней. «Меня тянуло устроить пожар». В первый раз она его потушила еще сама, в конце концов она уже не могла оказывать сопротивление. Она думала при этом только об уходе, а не о возможных последствиях этого поступка. Часто она плакала в тюрьме: «Да, если бы обо всем этом подумала, я бы этого не сделала».

Эксперт справедливо подчеркивает относительно вопроса вины возраст, отставшее умственное развитие, ностальгию, процессы полового созревания с их обратным воздействием на психическую жизнь, вдвойне значимые там, где речь идет о болезненном невропатическом индивидууме, принуждаемом органической властью, поддерживаемом активными чувствами неудовольствия (ностальгии) и невропатическим истерическим состоянием преступной идеи. Такое состояние сделало Г. неспособной действовать по доброй воле и морально безответственной за совершенное преступление. Приговор не сообщается.

Детскую душевную жизнь мы наблюдали у всех преступниц, но все они все же были в конце детского периода. Имеются два случая в литературе, где речь идет о малолетних детях, которые изложены кратко, но важны ввиду редкости.

Цангерлъ, 1840 г., с.74.

Девочка 9-ти с половиной лет, была отдана в услужение в качестве детской няни в находящийся в одном часе ходьбы от родных мест Эрнстбрунн.

Вскоре после этого, измученная ностальгией, она попросила хозяйку об увольнении, а поскольку в этом ей было отказано, она побежала к матери и заявила ей, что умрет с тоски по дому.

Мать отослала дочь, которая не могла пожаловаться ни на службу, ни на хозяйку, обратно с указанием, что ей можно будет вернуться домой только в том случае, если доверенный ей ребенок умрет.

==92

Спустя несколько дней доверенный маленькой няне ребенок умер в судорогах. На следующее утро няня связала свой узелок и хотела идти домой, чего, однако не позволила хозяйка. Затем в Эрнстбрунн пришла мать девочки и приказала дочери еще и дальше оставаться в том доме для присмотра за другим трехлетним мальчиком, несмотря на то, что она плакала, жаловалась и упрекала мать, что та не сдержала слова. Это происходило в воскресенье, а в понедельник рано утром в находящемся в нескольких шагах от жилища сарае загорелся огонь, который скоро был потушен. Во вторник до полудня в дом срочно вызвали врача, и тот нашел трехлетнего мальчика совсем синим и лежащим на кровати мертвым. Мать рассказала, что час назад оставила мальчика совсем здоровым и нашла по возвращении девочку сидящей спокойно за столом с раскрытым катехизисом. На вопрос о ребенке девочка указала на кровать и сказала: «Я Йоханну ничего не сделала». При этих подозрительных словах мать поспешила к кровати и нашла ребенка полностью укрытого подушками, без признаков жизни. Все попытки спасения были тщетными. Он задохнулся, по тогдашнему предположению, из-за неопытности девочки, которая, еще сама ребенок, возможно, из хороших побуждений хотела хорошенько укрыть мальчика. Однако мать, движимая правильным предчувствием, догадывалась об умысле и, охваченная болью, набросилась с таким неистовством на девочку, что врачу только с трудом удалось защитить ту.

Преданная суду, маленькая арестантка высказала следующее: «В Эрнстбрунне мне не нравилось, я тосковала по моим родителям, я знала, что после смерти маленького ребенка мне разрешат вернуться домой, поэтому я душила его платком, пока он совсем не посинел, но мне стало ребенка жалко, и я опять сняла платок, но у него начались судороги, и он умер. Поскольку меня не отпустили домой, я устроила пожар в сарае рядом с нашим домом в надежде, что этим людям, если дом и ребенок сгорят, больше не нужна будет няня. Поскольку и этим я не достигла цели, то положила маленького мальчика в кровать, накрыла его лицо подушками и села на них, пока он не перестал шевелиться».

Эта девочка, которая за 5 дней убила двоих детей и один раз устроила пожар, не проявляла ни малейшего раскаяния, вела себя на допросе и при аресте так непринужденно и по-детски, как будто она просто свернула шею воробью, только все время спрашивала, почему ее не отпускают к родителям, имела от хозяйки лучший отзыв с учетом ее сердечного отношения к детям, однако проявляла в своих выражениях и в том, как правильно она рассчитала успех своих стараний, острейшее суждение и необычный для своего возраста талант.

Это преступление достигло ушей нашего монарха, который распорядился о детальном расследовании всех обстоятельств. Выяснилось, что маленькую преступницу очень редко посылали в школу, поэтому она совсем отстала в учебе. Ее приговорили к 10 ударам розг в присутствии всех учеников школы и затем ее передали родителям под особый надзор. Только наш всемилостивейший мо-

==93

нарх, желая самого лучшего этому несчастному созданию, принял ее с разрешения родителей в сиротский дом в Вене, где она, однако, вскоре после этого умерла от нервной лихорадки.

О втором ребенке сообщается в анналах Клайна, т. VU.

Мария Луиза Зумпф, 10-летняя служанка, 1 июня 1790 г. в 10 часов утра вошла, в комнату хозяев и закричала: «Дом горит!» Он выгорел полностью, и три человека погибли. То, что она сама виновница пожара, она сначала отрицала, пыталась перевести подозрение на одну нищенку, пока не призналась некой фрау Ральм, которая ей сказала, что ей ничего не будет. До этого она в страхе кричала: «Пальмше, они меня сожгут!»

Уже давно она проявляла нежелание продолжать службу и высказывала относящиеся к этому опасные суждения. Дочери пономаря Белитца она сказала, что хочет дать ребенку своих хозяев проглотить иголку, чтобы ребенок умер и ее служба закончилась. Но это не было ее серьезным намерением, а она думала, если она так скажет, ее уволят со службы.

На хозяев у нее не было жалоб, она только была недовольна одной служанкой, с которой она спала в одной кровати.

В качестве причины своего поступка она каждый раз указывала тоску по дому. Ее наличие было также известно окружающим. Кроме того, она первоначально утверждала, что ее дедушка посоветовал ей это, позже — что он только сказал: она должна устраивать глупые проказы, чтобы ее отпустили со службы. В день накануне преступления она сказала отцу, что очень хочет вернуться. Тот избил ее за это до синяков.

Ей сначала пришло в голову освободиться от службы тем, чтобы поджечь дом хозяев. Это она сначала собиралась осуществить с помощью принесенного во двор горящего угля. Поскольку это не удалось, она принесла две лучины, зажгла их на плите, забралась с ними по стоящей рядом с задней дверью лестнице, где подожгла горящими лучинами соломенную крышу на чердаке. Она вполне себе представляла, что дом сгорит, но не думала, что ущерб будет таким большим и при этом погибнут люди. Для нее не было неизвестным, что она заслуживает за это преступление наказания, но не знала, какого. Неописуемая тоска по дому побудила ее на это преступление. Впрочем, она оправдывала преступление юностью, просила о сострадании и обещала исправиться.

Несчастными последствиями своего поступка и особенно вызванной этим смертью людей она, казалось, была очень тронута. После преступления она заламывала руки и кричала: «Ах, наш дом сгорел», — обхватила колени свидетельнице и кричала: «Ах, я в· этом не виновата». Объятие было таким крепким, что свидетельница не могла высвободиться,

==94

Ее родители были поденщиками, которые питались скудно. Она только немного училась читать, на лето она должна была идти в услужение, пока зимой снова не начиналась школа.

О характере обвиняемой мать дает отзыв, что она, кроме некоторых детских шалостей, никогда не совершала ничего дурного, а вела себя всегда прилежно и порядочно. Но она мучила курицу, которая неслась, до тех пор, пока у той не оборвались кишки. Органист, к которому она ходила в школу, считает, что она была вздорной и у нее была коварная душа.

Заключение подчеркивает силу ностальгии, которая сопровождалась своего рода страхом, неблагоприятное воздействие порки отца. Защитник обращает внимание на несовершеннолетие и детский нрав.

Наказание: 6 лет каторжной тюрьмы, «вместо теплого приема пороть там розгами, также во время срока наказания ежегодно I' июня, как в день поджога, то же и при освобождении».

У последнего ребенка нравственная неполноценность, кажется, отчетливо выступает вперед и является тем более поразительной, что мы находили особенно хороший, кроткий, далекий от любой злобности характер. Этот ребенок отличается, видимо, от других наших типичных случаев в том направлении, которое ведет к морально стоящим на низкой ступени существам, совершающим без аффекта, с невероятным безразличием самые жестокие убийства и другие преступления. О степени расстройства у этой Зумпф нельзя получить хорошего представления; возможно, у нее нежелание работать существенно перевешивало ностальгию.

От случаев, в которых ностальгия является решающим моментом, перейдем к тем, которые совершили преступление лишь из-за недовольства службой. «Понятным образом недовольство сочетается часто с ностальгией, но оба аффекта все-таки, даже если порою сливаются, в своих крайностях отчетливо различаются. Родители из более низких сословий нередко мучимы тем, что неудавшиеся сыновья неоднократно сбегают с учебы; если бы каждый раз предполагалась ностальгия, то это противоречило бы опыту» (Ессен). Правда, у рассматриваемых индивидуумов имеются жалобы на ностальгию, но они все же отличаются от настоящих преступниц по причине ностальгии. Ряд соответствующих случаев можно найти у Ессена в главе «Недовольство службой». Описание другого (отрывок из дела) дано ниже.

Мари Г. с 7 до 10 лет в период вдовства ее матери была воспитанницей в исправительном доме. После нового замужества

==95

матери она вернулась к ней и до 14 лет посещала восьмилетнюю школу, которую оставила во втором классе.

Уроженка города, она противилась тому, чтобы пойти в услужение в деревне, однако в 14 с половиной лет впервые поступила на службу. Спустя 14 дней во время посещения домашних она говорила, что довольна. На троицу она говорила уже другое, что останется там самое большее до ноября.

Она сама показывает, что с ней хорошо обращались, только 5-летний ребенок, за которым она присматривала, был не очень расположен к ней, так что иногда бывали неприятные сцены. Так, ребенок 16 мая после обеда в поле не хотел брать от нее бутылку с молоком, в то время как от матери взял сразу. Г. за это отругали, сказав, что она может отправляться домой. Она подумала, что может уйти со службы, собрала свои вещи и поехала к матери. Та совсем не была довольна и на следующий день, в который дошло до рокового убийства, вернула ее обратно.

Когда утром накануне преступления ее повела мать, она была молчалива. По дороге она встала у одного рва, как будто хотела туда прыгнуть. Мать рассердилась и сказала: «Ты, видно, хочешь утопиться»,— на что она ответила: «Теперь я этого тем более не сделаю». В ответ на слова: «Ты бы, видно, хотела больше, чтобы твоя мать умерла»,— она сказала: «Я была бы рада, если бы ты умерла».

В полдень она была на месте и начала уход за ребенком. Когда она, как ей было приказано, хотела его одеть, он закричал, сильно запротивился и поцарапал ее. «Тогда я пришла из-за того, что случалось уже и прежде, в такое возбуждение, что решилась причинить ребенку вред. Левой рукой я закрыла ребенку рот, в то время как правой давила на горло. Как долго продолжалась ситуация, не могу сказать, так как пребывала в волнении. Я отпустила ребенка только тогда, когда он перестал сопротивляться руками». Мысль убить ребенка пришла к ней только непосредственно перед преступлением, только когда ребенок оказал сопротивление при одевании. Она тогда подумала, что ее положение никогда не улучшится, так как она снова и снова получала упреки. Из отчаяния она решилась на преступление, в котором теперь горько раскаивается.

Позже преступница показала, что уже вечером 16-го, когда мать потребовала ее возвращения на службу, у нее созрел план убить ребенка. Она хотела выполнить его в течение следующего вечера посредством удушения. Этот способ наименее заметен. Она могла бы вечером вернуться с матерью, которая до того времени оставалась в деревне. Из-за сопротивления ребенка при одевании и вызванной этим ярости она еще раньше пошла на убийство. Она осталась при таких показаниях и дополнила их еще словами: «Я решилась на это преступление потому, что у меня была тоска по дому, и я непременно хотела уйти прочь из К. к матери».

О ее характере учителями и пастором даются примечательные показания. Пастор исправительного дома показывает: «Она очень плохо вела себя и проявляла себя как чрезвычайно упрямая и

==96

скрытная. Ей была свойственна пренебрегающая любыми соображениями вспыльчивость, одной женщине Мари прыгнула в гневе на спину, чтобы поранить ей голову. Когда ее должны были запереть, она разорвала передник и часовую цепочку сестры. Временами у нее были настоящие вспышки ярости, когда же переставала буянить, то была мягкой и полной раскаяния». Учитель рассказывает: «Она была очень ленивой и почти всегда была в классе одной из самых последних. У нее был скрытный нрав, она была односложна, погружена в себя и угрюма, недоступна дружеским словам. К замечаниям она сначала относилась открыто строптиво. Позднее она принимала их, пожимая плечами. Она слушалась всегда только с неохотой. Свою хозяйку она сразу после упреков оскорбила и сочла упрямой, однако была на службе старательной и прилежной, только не могла справиться с маленьким мальчиком. Собственная мать объявляет ее упрямой, неуступчивой, порою от нее нельзя было добиться ответа.

В устном заключении судебный врач заявил, что преступница находилась в состоянии наивысшего возбуждения и действовала в запальчивости, но не находилась в состоянии бессознательности, которое исключает свободное волеопределение. Она была приговорена за убийство к 6 годам и 6 месяцам тюрьмы.

Такие случаи, как этот, где речь идет о морально неполноценных, аффективно возбудимых, однако не страдающих moral insanity созданиях, нужно, видимо, еще отнести к обычным преступлениям. Ностальгия упоминается только однажды, она, очевидно, уходит далеко на задний план в сравнении с недовольством, злобой, гневом и яростью, которые у нравственно слабого человека ведут к преступлению.

Несколько изолированно среди случаев преступлений из-за ностальгии стоит один неясный случай, который встречается в диссертации Хеттиха. Речь идет о 22-летней девушке, которая с детства имела отклонения от нормы.

Хеттих, 1840. 2-й случай. Убийство ребенка.

Марианна Шм. с детства часто страдала головной болью, которая обычно продолжалась 2-3 дня и сочеталась с покраснением глаз и головы. После того, как между 14-м и 15-м годами жизни началась всегда регулярная менструация, головная боль каждый раз во время этого была сильнее.

Она посещала в своем родном городке ремесленную и воскресную школу, позже была в услужении в разных местах и, видимо, везде подвергалась ностальгии. Она, по ее собственным словам, частенько путалась с мужчинами, первый раз между 15-ю и 16-ю годами и один раз была беременна.

Наконец, в возрасте 22 лет она поступила на службу к крестьянину Йох. В. в X., по соседству с городом М-, где ее основной работой

4 к ясперс т. i

==97

был присмотр и уход за ребенком нескольких недель. На этой службе ее особенно сильно охватила тоска по дому. Она показала, что приступы ее были особенно сильными, когда она посещала свои родной городок и когда крестьянин и крестьянка были на поле, а она одна дома. Тогда она все время плакала (чего, однако, никто не замечал), и тогда ей всегда приходила в голову мысль сбежать оттуда. Часто случалось, что она должна была оставаться одна дома с ребенком, и тогда ностальгия, ей самой неизвестно, почему, всегда была наисильнейшей. Тогда ей пришла в голову мысль: «Теперь оставь ребенка лежать и беги отсюда».

Наконец ей пришло в голову убить ребенка, чтобы уйти со службы и вернуться домой. Эта мысль занимала ее два дня, при этом у нее все время крутилось в голове: «Сделай так, сделай так». Эта мысль у нее вызрела, когда однажды утром ее послали на маслобойню в ее родной городок. При такой возможности она посетила свою мать и спросила о том, можно ли ей будет вернуться домой после смерти ребенка, но была той отправлена к отчиму, к которому она не пошла, а сразу после этого купила мышьяк и дала его в подходящий момент, когда все были на поле, ребенку в две дозы с промежутком от четверти часа до часа и в конце, когда ожидаемая смерть ребенка все не наступала, засунула ему палец в горло, чтобы его задушить, что в скором времени и произошло.

После смерти ребенка Шм. плакалась соседке об этом происшествии, правда, неясно, то ли в намерении отвести от себя подозрение, то ли потому, что уже тогда раскаивалась в своем преступлении. У судьи она оправдывала его тем, что тогда она не до конца осознала дело.

По словам различных властей и свидетелей, у нее беспокойный, не расположенный к какой-либо привязанности, серьезному занятию и постоянному напряжению нрав, в то время как она, кажется, находила удовольствие в глупых проделках. Кроме того, к наиболее характерным чертам, очевидно, относятся легкомыслие, неосмотрительность и бесхарактерность, по причине которых она увлекалась в словах и поступках каждым следующим впечатлением, не задумываясь о последствиях, и в особенности, казалось, она пыталась избавиться во что бы то ни стало от каждого неприятного впечатления в настоящий момент.

В школе она была невнимательной и неприлежной, уклонялась от работы. Также вне школы она порхала от одной проделки к другой, сделала себе собственное дело из того, чтобы развлекать различными дурачествами своих сверстниц, которые пользовались ею как паяцем. Она пыталась развеселить своих детских подруг то растрепанными, разлетающимися волосами, играя сумасшедшую, то плачем и рыданием, то безудержным смехом, всевозможными гримасами, закатыванием глаз, то тем, что танцевала перед ними с поднятыми юбками.

Ее мать говорила про нее, что она неохотно работала и охотнее «валяла дурака» и вообще была таким «мотовилом». Порою она, однако, сидела, уставившись задумчиво в пол. Впрочем, она могла

==98

в течение четверти часа смеяться и плакать, и если она думала, что кого-нибудь обидела, то могла со слезами просить его о прощении. Глупой она была всегда, делая все необдуманно и часто неосмотрительно выбалтывая, в чем она после частенько раскаивалась. Непослушной и строптивой она бывала часто, но в жестокости ее нельзя было упрекнуть. В деревне издавна считали, что у нее «не все в порядке с головой».

Возросшее легкомыслие обнаружилось позже во все более увеличивающейся тяге к мужскому полу. Свою жестокость она обнаруживала ужасными заклятиями и проклятиями. Говорят, она иногда рвала себе волосы на голове. Она сделала о себе признание, что «с юности была злой бабой».

В отношении ее физического и психического состояния во время ее последней службы никто не заметил чего-либо бросающегося в глаза.

В качестве характерных черт из времени ее обследования можно еще привести, что она хотела сократить ставший ей скучным дальнейший допрос любой ценой, даже ценой жизни или ценой более длительного заключения, а также, что она обнаруживала свои необузданные склонности самыми бесстыдными речами, а свою досаду от невозможности их удовлетворения — разбиванием окон.

Ее физическое состояние было здоровым и сильным, телесное развитие правильным и на момент преступления, по меньшей мере в главном, уже завершенным.

Поскольку причиной преступления была, по ее собственным словам, ностальгия, возможно установить следующее; 1) недостаток какой-либо другой побудительной причины (причем не была установлена мстительность в отношении хозяев и жестокость в отношении убитого ребенка или вообще детей, за которыми она преданно ухаживала в прежних местах службы); 2) что ее на всех местах службы и также еще в тюрьме преследовала тоска по дому; в тюрьме, пока у нее была собеседница, она была избавлена от ностальгии, после ее ухода ее снова так сильно охватывала тоска по Дому, что она билась головой об стену и значительно повреждала голову. Также ностальгия снова становилась сильной, когда она на допросах (спустя долгое время) снова видела свою мать; 3) обстоятельство, что она проявила в остальном в течение всего обследования самую большую беззаботность и безразличие относительно выискивания смягчающих и оправдательных причин преступления.

Заключение. Пониженная вменяемость на почве ностальгии высокой степени.

Наказание: 10 лет каторжной тюрьмы.

Самое вероятное — у преступницы раздражительная имбецильность.

Она приводила ее в расстроенное из-за ностальгии состояние, к которому она часто была склонна, делала неспособной сопротивляться преступным импульсам. Этот случай существенно от-

4*

==99

личается от всех предшествующих. Бросается в глаза уже возраст. Период полового созревания, видимо, закончен. Физически она здорова, однако душевно, очевидно, в более узком психиатрическом смысле длительное время больна.

В заключение мы перечислим еще несколько кратко изложенных случаев, которые частью имели историческое значение, но для классификации слишком скудны.

Платнер. « Quaestiones », 1824. Заключение 1801 г. Йоханна Фридерика Росвайн совершила два поджога в 14 и в 15 лет. Она была воспитанной в строгости деревенской девушкой, но которую родители часто били. В 14 лет ее отдали в услужение. Хотя она плакала и сопротивлялась с криком, ее вынудили силой идти. С первого дня у чужих людей она плакала, наконец притворилась больной и была отослана обратно домой. Принятая нелюбезно, она сразу была отправлена на новую службу. Но сразу в первый день она устроила там пожар; поскольку ее не раскрыли, ее цель в тот же вечер вернуться снова домой была достигнута. Однако отец снова сразу же находит новое место, поскольку хотел, чтобы дочь сама зарабатывала себе на хлеб и привыкала к труду и послушанию. Постепенно она, как казалось, привыкла и была уже б месяцев вне дома, когда, уволенная со своей службы, была послана в услужение в другой округ. Спустя немного дней после того, как она сюда прибыла, она снова устроила пожар. Причиной обоих преступлений она назвала тоску по дому, которую не могла вынести. Она не могла добиться возвращения домой никаким другим способом, как поджогом. Она призналась во втором преступлении на первом допросе, а затем по собственной инициативе и в первом, в котором ее совсем не подозревали. В ненависти и мстительности ее нельзя было подозревать.

Платнер объявил ее за первый поджог невиновной, за второй — виновной. Она была приговорена к смерти.

Этот случай, несмотря на его краткое изложение, все же довольно типичен. Заключение на него Платнера было дано в исторической части. Как в случае Шпитта из журнала Хенке, мы и здесь находим достижение цели вернуться благодаря поджогу домой, не будучи раскрытой. Интересно появление ностальгии после новой смены места работы. То, что такое существо еще 100 лет назад было приговорено к смертной казни, демонстрирует значительный прогресс судебной оценки этих преступлений.

Анналы Клайна XIV. 1795, с. 19.

Анна Регина Драгер, 16-ти лет, 6 лет прослужила у крестьянина Паше (до этого постоянно была с родителями, которые теперь не

К оглавлению

==100

могли больше ее кормить), когда подожгла солому в хлеву. Огонь был скоро потушен. В ответ на обращение по-хорошему вскоре призналась, что позволила сатане себя ослепить и устроила пожар. Ее намерением было, чтобы загорелась сначала солома, после этого хлев и, наконец, дом ее хозяев: этим хотела повлиять на то, чтобы ее отпустили со службы, и она могла бы вернуться к своим родителям. Ей, собственно, совсем не понравилось у Паше, в особенности, что его жена частенько ругала ее, «как будто она была мошенницей». Этим ее уже пробудившаяся неприязнь к хозяевам только усиливалась. Так, она, например, 8 апреля, когда встала, решила поджечь дом, чтобы освободиться от службы. Она думала, что после пожара Паше больше не нужна будет служанка. Она уже не могла больше противиться пришедшей ей утром идее поджога и исполнила ее около 6 часов утра того же дня, поскольку находилась дома совсем одна. Когда она вышла в боковую дверь к сараю с повозками и обратила взгляд на конюшню, с крыши уже поднимался дым, и туда побежал хозяин. Это ее очень испугало, потому что она ведь не думала, что огонь разгорится так быстро. Она поэтому закричала и быстро побежала вслед за Паше. Что огонь снова был потушен, вполне ее устраивало, так как она теперь вполне признает, что это могло бы быть очень опасным, о чем она прежде не думала. Она очень сожалеет, что предприняла такую опасную вещь. Она знала, что это наказуемо, но не знала, какое за это положено наказание. В свою защиту она может привести то, что она еще очень юна и неопытна, неправильно представляла себе дело, также никогда больше этого не сделает и, в конце концов, у нее ведь была большая тоска по дому, по родителям.

О характере и интеллекте преступницы ничего не сообщается. Кажется, будто недовольство службой сыграло решающую роль, о ностальгии почти ничего ясного не сообщается. Аналогичными случаями, которые в более поздней литературе, несмотря на это, приводятся как случаи ностальгии, являются: Катарина Шульпен, Анн. Клайна VII. 1791. С. 55.

Мария Кастор, Анн. Клайна XIII. С. 176.

Анн. Хитцига. Берлин 1830. С. 37.

Там же. С. 54.

Рихтер, 9-й случай.

Ностальгия во всех этих сообщениях проявляется неотчетливо, однако вполне очевидна нравственная слабость индивидуумов. В остальном оценка и распределение этих случаев едва ли возможны из-за краткости.

Мы рассмотрели некоторые известные случаи тоски по дому. В то время, как в первых ностальгия представлялась решающей для расстройства и преступления (причем детская ступень развития, половое созревание, физические болезни и психопатичес-

==101

кая предрасположенность были предопределены), в подавляющем большинстве других случаев должны были быть привлечены другие причины. Мы находили случаи, в которых ностальгия отодвигалась перед другими формами психопатии, эндогенного расстройства неизвестного вида, слабоумием и перед моральным слабоумием, наконец, перед простой нравственной неполноценностью, которая находила уже достаточную мотивировку для совершения преступления из-за недовольства службой и желания ее оставить. Если эти случаи должны были быть приведены, чтобы до определенной степени разобраться в месте ностальгии по отношению к родственным состояниям, то они предоставляют также и материал для нашего узкого вопроса. Механизм возникновения ностальгии, вероятно, всегда сходный, и является ли наступившее расстройство слабым или сильным, в своих последствиях значительным или отступающим, ее возникновение происходит, вероятно, в целом сходным образом. Ее течение и ее действие зависят тогда решительно от личности и усугубляющих состояний.

Этот механизм возникновения ностальгии, обстоятельства, которые этому способствуют, способы ее проявления и ее протекание нам нужно теперь рассмотреть несколько ближе на примере нескольких случаев. При этом, очевидно, также станут ясными различия.

Уже Шлегель, Цангерль и Ессен великолепным образом описали психологическое развитие ностальгии. Ребенок, как дитя природы, полностью един со своей средой. Он единственный приспособился к ней, но полностью. Не душевные переживания, которые возникают из собственного мышления, внутренних переживаний и переработки, заполняют его, а эмоции, которые исходят от впечатлений окружающего. Это окружение (в первую очередь, семья) еще обязательно относится к его личности, он абсолютно несамостоятелен и не имеет опоры, когда его изымают из этого окружения. Он тогда «как растение, которое вырвали из почвы, в которую оно проросло всеми корнями».

Когда ребенка, находящегося на этой стадии развития, когда индивидуум еще образует единство со средой, без перехода, как это происходило в большинстве случаев, неожиданно отрывали от родителей и отправляли в услужение к чужим людям , он

' В редких случаях ностальгия наступала только во время второй службы или при смене места службы (например, случаи Петерсен, Рюш). Или и в первый раз имелась сильная ностальгия, которая только не привела к преступлению, или детскому существу удалось на одной службе, например, в родной

==102

естественным образом теряет какую-либо опору. Его близкие, родная деревня — это его мир. Вся его жизнь основывается на чувствах, которые это окружение в нем пробуждает. Они единственные, развившиеся в нем. В его душу еще ничего не проникло, кроме любви к родителям, братьям и сестрам; другие люди, как и чужое окружение, полностью лишены для него ценности. Поэтому он может, при соответствующих импульсах, легко убить ребенка, который не может вызвать в нем никаких чувств, поджечь дом, который для него ничто. Он вполне был бы в состоянии, если бы в рамках прежней среды ему встретилось новое, ассимилировать его. При обилии нового и совершенном отрыве от старого он теперь совсем беспомощен, лишен какой-либо опоры, все самосознание, которое имело опору в связи с окружением, утрачено им. Новое не вызывает в юном существе никаких чувств, все ему безразличие. Им овладевает чувство, как будто он все потерял. Его охватывает безутешная печаль, которую он считает непреодолимой. Так возникают состояния, полностью сходные с пиклотимными. Ратпель дает хорошее описание этого: «Все его существо стало заплаканным, мир был таким однообразным и одноцветным, таким безразличным. Это — сопровождающие депрессивные расстройства явления, притупление чувств. Безразличие к окружающему усиливается, его преодоление вследствие депрессии становится совсем невозможным. Хотя ребенок дома обрел бы снова свою прежнюю жизнь чувств, здесь он, не считая тоску и всего, что наполняет его в мыслях о родине, душевно бесчувственен. Аполл. была равнодушна к детям, не играла с ними. Ева Б. не проявляла настоящего интереса к ним и т. д. Однако в первом случае Хеттихом сообщается, что она очень любила обоих детей, и те ее любили; доказательство того, что представленное схематическое описание применимо отнюдь не ко всем случаям, а в отдельных случаях допускает некоторые отклонения.

Печаль и уныние больных ностальгией девушек разряжается в частом плаче. Это упоминается во многих случаях. Аполл. плачет много, при прощании с матерью и часто одна. Кребс необходимо выплакаться тайком, и она, чтобы никто этого не видел, потом моет холодной водой глаза. О Хонбаум Филипп сообщается аналогичное.

деревне, вжиться и при смене места на чужую местность возникли сходные с ностальгией состояния беспомощности и расстройства.

==103

Ранними авторами многократно отмечается, что при ностальгии возникают чувствительность, дурное настроение, недовольство. Аполл. описывается так же как угрюмая, недружелюбная, относящаяся во время состояния тоски по дому ко всему с отвращением; Хонбаум быта брюзгливой и сердитой; о других об этом нет данных. Вероятно, речь идет об индивидуальной реакции на депрессивные душевные движения, которые не всегда сопровождает ностальгия.

Происходит ли, как считают и ранние авторы, подавление настроения, очень сомнительно. Данные об этом отсутствуют. А Ратцель сам признается в рассказе о своей ностальгии: «Победить тоску по родине я не победил, она просто оставила меня в один прекрасный день, когда она высосала мою душу, как вампир».

Регулярное явление при депрессивных состояниях, торможение, имеет место и при ностальгии. Частенько отмечаются нежелание работать, наконец, неспособность к этому. Хотя этот симптом свойственен ленивым, недовольным службой индивидуумам и не может быть применен без проверки. Аполл. пренебрегала работой после того, как поначалу работала хорошо. В одиночестве она была совсем бездеятельна. Хонбаум позже становится небрежной в работе. Однако в 1-м случае Хетгиха работа выполнялась с охотой и даже с желанием делать больше, чем было поручено. И Ратцель рассказывает о себе, что он мог работать, и при этом замечал, что он еще человек из плоти и крови, а не заплаканный призрак. Однако его расстройство в конце концов стало таким сильным, что он думал: «Не надевай одежду, ты перестал встречать других людей. Здесь лежит начатая работа, не трогай камень Сизифа, он покатится обратно, как только ты его двинешь». Также и языковое торможение часто отчетливо. Дети становятся тихими, обращенными в себя, замкнутыми, молчаливыми, например Аполл. часто совсем не отвечает. Если ей отказывали в посещении дома, она оставалась немой и не жаловалась. Замкнутость бросается также в глаза в 1-м случае Хеттиха.

Часто больные ностальгией пребывают в своей фантазии и своих мечтах о родине. Случай Шпитгы: часто убегала из дома и смотрела в направлении ее родной деревни. Ратцель строил свою жизнь в тех же временных отрезках, что и у своих дорогих на родине. Он в мыслях сопровождал их целый день и ничего не предпринимал, не получив мысленно их оценки. Все глубокие чувства и все совместное мышление и сопереживание он предназначал родине. Окружение довольствовалось механическим

==104

действием. «Вся любовь в воспоминаниях и мыслях, так что для повседневной жизни ничего больше не оставалось».

Из физических нарушений в ранней литературе называются многочисленные: особенно бледность, истощение, сердцебиение, нарушение пищеварения и сна, лунатизм и т. д. О сне указывается у Аполл., что он был хорошим. Частые вздохи бросались в глаза в 1-м случае Хеттиха. Часто указывается только потеря аппетита. Аполл. иногда стояла, плача, в стороне от стола и ничего не ела. В 1-м случае Хеттиха и Кребса ели поразительно мало.

Часто молодые девушки поступают в услужение и уходят из дома только против воли. Это может иметь неблагоприятное влияние. Но именно у детей при ностальгии бывало иногда по-другому. Аполл. охотно пошла на службу. Ева Б., хотя и плакала при расставании, однако сама была полностью согласна и радовалась новому. Однако расстройству может способствовать безнадежность, которая возникает, если после страстно желаемого возвращения домой время службы представляется необозримо долгим. Это подействовало на Еву Б. в этом смысле, когда ее мать считала возможным ее возвращение через три месяца, в то время как хозяйка пообещала ей по меньшей мере один год.

Удаление от родной деревни играет небольшую роль для возникновения ностальгии. Еще Блуменбах упоминает, что она может возникать при самом небольшом удалении от дома. Аполл., Ева Б., 1-й случай Хеттиха были на расстоянии нескольких часов. Кресс только на расстоянии часа ходьбы от дома.

Можно было бы предположить, что контраст старых и новых условий играет большую роль. В вышеназванном смысле наверняка, но новые условия ни в коем случае не должны быть менее благоприятными. Аполл. из своего бедного родительского дома попала в значительно лучшие условия, Ева Б. в любом случае в хорошие. При ностальгии условия на родине, даже будь они такими плохими, при всех обстоятельствах кажутся счастливыми. У других девушек, очевидно, и недружелюбное обращение способствовало депрессии. Кребс чувствует, что с ней обращаются более грубо, чем дома, ее заставляют работать быстро, она вынуждена чаще всего быть одной, не может выговориться. Последний момент встречается также у Евы Б., которая страдала, потому что не могла быть выслушана хозяйкой и никому не могла выговориться.

В ее случае действовали еще некоторые другие обстоятельства. Она боялась врача потому, что он всегда громко кричал во время приема. Дети сердили ее. Когда она разбила стекло керосиновой лампы, мальчик пригрозил ей, что она должна за него заплатить,

==105

из-за чего она совсем потеряла мужество. Так, вероятно, некоторые события, незначительные сами по себе, могут способствовать ностальгическому расстройству. Иногда ностальгия, возможно, только пробуждается при таких случаях. Ведь в таких лабильных состояниях они уязвимы даже при маленьких психически вредных воздействиях. Сюда относятся также физические болезни. Они, вероятно, действуют у предрасположенных общим ослаблением на психику, но также многими поводами к чувству неудовольствия, которое они приносят с собой. При случаях ностальгии мы находим физическую слабость или болезнь поразительно часто (Кребс, Кауплер, Шпитта, 1-й случай Хетгиха, Филипп; хилые Хонбаум, Ева Б.). Когда такое нежное существо попадает на службу и должно работать сверх своих сил, у него появляется столько безрадостных чувств, что возникновение ностальгии, по всей видимости, очень стимулируется.

Имеются данные, что при ностальгии индивидуумы сами не отдают себе отчет в своем состоянии. Это нужно непременно учитывать и, возможно, этим объясняются некоторые из вышеупомянутых неясных случаев, но, видимо, иногда это, возможно, только слово, которое они как раз не могут найти. Так, Ева Б., которая обычно обнаруживает много противоречий в своих высказываниях, постоянно утверждает, что совершила преступление, чтобы уйти со службы, в то время как по типу преступницы и по положению вещей речь могла идти только о ностальгии. В конце концов она призналась психиатрам в ностальгии. Другие же высказываются совершенно ясно. Аполл., например, до и после преступления указывала спонтанно ностальгию.

Характеристикой ностальгии служил стыд говорить о ней. Ностальгия скрывалась, другие недуги симулировались. Часто это соответствует действительности. Кребс отвечает на вопрос, боится ли она: «Нет, на воскресенье я пойду домой». Она стыдилась признаться в ностальгии, но сразу после этого ей нужно было выплакаться. В 1-м случае Хетгиха в разговоре со служанкой М. признается в ностальгии, но хозяйке, которая встречает ее с покрасневшими от слез глазами, она рассказывает вымышленную историю, даже смеется, когда с ней заговаривают о ностальгии. Аполл. не скрывает свою ностальгию, она открыто признается в ней своим родителям. У ее хозяев она нема. Ева Б. отговаривается грудной болью, однако не просто чтобы скрыть ностальгию, а скорее для того, чтобы благодаря этому получить разрешение остаться у родителей. Такая ложь встречается ни в коей мере не у нравственно неполноценных детей, например у молодых девушек, которые вымышляют болезни, чтобы не

==106

идти в школу. У них также, возможно, есть свое основание в недомоганиях, в горле, шее и груди, которые сопровождают печальные и тем более боязненные расстройства, и иногда, вероятно, при таких историях речь едва ли идет о лжи. Такое состояние, когда жалуются на болезнь, не имея возможности получить объективные результаты обследования, появлялось у Аполл. в связи с расстройством в клинике. В любом случае нужно быть осторожным при высказываниях такого рода с предположением симуляции.

Различно действие, которое имеют у страдающих ностальгией детей воспоминание о доме, посещения близких и т. д. Аполл. внешне весела, когда ее навещала сестра. Филипп чувствует себя хорошо каждый раз, когда бывала дома. Однако в 1-м случае Хетгиха М. при каждом посещении разражается слезами. Мы вспоминаем, что в более ранней литературе большую роль играют альпийская пастушеская песня и другие воспоминания о родине. В наших случаях у нас для этого не так много оснований, но на это следует обратить внимание.

Течение ностальгии очень различное. Оно может складываться продолжительно, равномерно, с временными обострениями после безрадостных переживаний, возможно, также после воспоминаний о доме. Эти вспышки могут, с другой стороны, стать единственно проявляющимися, в то время как продолжительное ностальгическое настроение, как легкая печаль, совсем уходит на задний план или в конце концов совсем исчезает. Тогда мы имеем случаи, как их описывает Кох (Psychopathische Minderwertigkeiten, 1891). Он упоминает два случая врожденной психопатической диспозиции: «18-летняя девушка при посещении ее на чужбине внезапно в состоянии неожиданно вспыхнувшей ностальгии по матери разражается слезами. Другая девушка впала при посещении матери в неожиданном всепоглощающем приступе ностальгии в сильнейшее возбуждение и думала, что не сможет больше жить, если мать уйдет без нее. Однако после ее ухода это состояние быстро прошло». Далее ностальгия может возникать в момент расставания или она может развиваться медленно. Она может пройти сама по себе, через короткое или долгое время. Она может также продолжаться очень долго и вновь возникать при каждой перемене места жительства (например, Аполл.). Наконец, она может также принимать все более эндогенное периодическое течение, проявляясь иногда как оживленное расстройство, причину которого прямо нельзя было бы вайти (Аполл. в клинике).

==107

При любом расстройстве играют роль внешние влияния и эндогенные моменты. Депрессии образуют длинную линию, в которой, как представляется, на одной стороне речь идет только о первых, на другой стороне — только о последних. Между ними располагаются все переходы. Схематично можно было бы различить три этапа: 1. Со сменой внешних обстоятельств наступает тоска по дому как тяжелое расстройство. С исчезновением причины сразу наступает исцеление.

2. В том же случае, когда депрессия возникает по внешнему поводу, она все же продолжается после исчезновения причины и принимает собственное развитие.

3. Вообще не существует никакой новой причины, а появляется абсолютно эндогенное расстройство, которое проецируется вовне как ностальгия.

Второй и третий этапы мы вполне можем причислить к психозам. Для второго этапа я ссылаюсь на случай Майера в исторической главе, для третьего может быть кратко упомянут следующий случай.

37-летняя девушка, уже много раз страдавшая простой депрессией со страхом, лежит с новым приступом в клинике. Знает о болезни. Она пишет следующее письмо; «Дорогой отец! Кратко сообщаю тебе, что ужасно тоскую по тебе, Е. и С., короче, тоска по дому, по моим дорогим так велика, что я не могу этого выразить письменно. Напишите же мне несколько строчек, пожалуйста, пусть кто-нибудь придет навестить меня, чтобы я смогла высказаться, каково мне на сердце. Посылает тебе... Пожалуйста, принесите мне несколько газет с моей любимой родины». После этого ее снова находят плачущей и полной страха в кровати. На вопрос о ностальгии она отвечает совсем спонтанно: «Теперь я опять хочу домой, когда я была дома, мне хотелось сюда... Ах, господин доктор, мое настроение меняется каждую минуту, каждую минуту иначе, так непостоянно».

Далее здесь можно еще упомянуть об эпилептоидных расстройствах, которые так часто представляются, как ностальгия. Правда, до сих пор неизвестен ни один случай, когда с началом службы у девушки встретился настоящий маниакально-депрессивный приступ или эпилептическое расстройство и так, возможно, мог бы вызвать внешний способ проявления наших ностальгических состояний. Однако это само по себе возможно, и в отдельном случае об этом нужно думать.

==108

Наши случаи относятся к 1-му этапу или лежат между 1-м и 2-м. Так, у Аполл. в более поздних кратковременных легких ностальгических настроениях отчетливо проявляется эндогенный момент. Между тем, они совсем вытеснены периодическими, продолжающимися от половины до целого дня состояниями беспредметной печали или также раздраженности. У Филипп сообщается о продолжающемся дурном настроении и периодических порывах совести в тюрьме.

На другой стороне ностальгия часто исчезала с момента преступления окончательно (Ева Б., 1-й случай Хеттиха, Рюш). И у Кребс она прекратилась, но в заключении на ее месте появился, по-видимому, психоз ареста. Характерное совпадение! Ведь психоз заключения, как психоз ностальгии,— патологические реакции на впечатляющие переживания, которые даже у здоровых вьсывают оживленные душевные переживания. Исчезновение ностальгии после преступления, возможно, сравнимо с исчезновением гипохондрического расстройства у психопатов из-за сильно эмоционально окрашенных переживаний. Душа так наполнена новыми событиями, что не остается места для старого расстройства.

Как же отличается патологическое ностальгическое расстройство от нормальной ностальгии? Границы, конечно, очень зыбкие, и поскольку речь вообще идет о пограничных состояниях, вопрос, болезненная или не болезненная, довольно несущественен в сравнении с другим: что происходит на самом деле? Все-таки, вероятно, можно привести в качестве патологического признака силу расстройства, его продолжительность, его соматические вторичные явления (потерю аппетита, нарушения сна, телесную локализацию страха), его действие на все поведение и, наконец, его склонность к эндогенным добавкам.

Охваченные ностальгией обычно часто делают попытки вернуться домой естественным образом. Аполл. обращает много просьб к родителям с разрешением ей остаться дома; в 1-м случае Хеттиха М. пробовала сбежать и использовала вынужденную ложь; Шпитта убежала домой и побоями была принуждена вернуться обратно; Ева Б. умоляла в слезах мать разрешить ей не возвращаться на место; Хонбаум делала то же самое. Однако такие попытки иногда малы, или их прекращают, или они совсем отсутствуют. Опасность быть плохо принятой дома, получить порку (1-й случай Хеттиха, Аполл.) и боязнь быть высмеянной, если служба через короткое время будет оставлена без причины, играют здесь роль. Иногда до совершения уголовного преступ-

==109

ления доходят еще прежде, чем исчерпаны все правовые средства, но в большинстве случаев это произошло.

Помогло ли рассмотрение ностальгии нам понять загадочные преступления, которые из-за нее возникают? Единодушное едва ли. У слабоумных или у незрелых детей мы понимаем, что желание уйти со службы (с или без ностальгии) пробуждает данный ход мыслей: «Если дом сгорит, если ребенок умрет, я буду лишней, тогда я смогу уйти»,— и что это становится мотивом преступного деяния. Мы можем также предположить, что такие мысли играют роль в большинстве случаев, в некоторых (Кребс) у нас нет для этого оснований. Насколько, напротив, вообще даны точные описания мотивировки преступления и последних психических процессов перед ним, мы находим, что поступки довольно разного рода и ностальгия, видимо, создали подходящую почву, чтобы привести в действие многообразные волевые процессы. Чтобы сразу это предвосхитить, мы видим как импульсивные, так и подобные принудительным действиям процессы и поступки, выполненные в состоянии страха, и переход к затмениям сознания и планомерные насильственные действия.

То, что царит многообразие, представляется совершенно понятным. Шпитта говорит: «Для кого однажды мука ностальгии становилась собственным ощущением, у кого осталось в памяти, в какой путанице блуждали чувство и мысли, полусны наполняли как день, так и ночь, тот может засвидетельствовать, способны ли парализованная сила воли (особенно неопытной детской) и свет слабого разума противопоставить хотя бы какой-нибудь заслон натиску необузданно бушующих инстинктивных принуждающих чувств. Там все обман чувств, все оттесненная скрытая страстность. Только одной цели добивается душевная и физическая натура — старой сладкой привычки быть вместе с родными лицами и предметами». То, что в такой депрессивной беспомощности могут встречаться психологически самые разнообразные поступки, можно очень хорошо прочувствовать.

Крэпелин (ср. Вильманнс), по его словам, считает преступления молодых девушек, больных ностальгией, проявлением импульсивного психоза, который наступает с желанием изменения настоящего положения, иногда с темным чувством тоски по дому. Существование таких случаев вполне возможно. Выше мы сообщали об одном случае состояния страха, при котором, вероятно, отсутствовала какая-либо подобная ностальгии окраска. Однако для типичных случаев такая трактовка едва ли верна. Прежде всего нужно отметить, что от импульсивного психоза как клинической картины, видимо, отказались (ср. Foerster

К оглавлению

==110

und Aschaffenburg, Centralblatt f. Nervenheilk. und Psychiaueie. 1908. S. 350 ff.). Речь может идти только о симптоматическом обозначении «импульсивное действие от расстройства». Если Крэпелин рассматривает при таких расстройствах ностальгию только как несущественную форму выражения, то все же по известным случаям вероятно, что возникшая по соответствующему поводу усилившаяся ностальгия в некоторых случаях создает необходимую почву, на которой доходит до импульсивных действий. Типично импульсивное действие — преступление Кребс. У нее наверняка ностальгия, которая началась со дня поступления на службу и уже на 4-й день достигла страшной силы, когда ей в безутешном настроении неожиданно пришла в голову мысль устроить пожар. Она также сразу знала, как ей это сделать, не думая ни о чем другом. Ее заставляла боязливость, и она ничем не могла себе помочь. Мысль не оставляла ее. Через три часа она ее осуществила. Когда она бросала горящие угли в корм для скота, она думала нечто вроде: «Будет гореть или не будет, в последнем случае это также ничего не будет значить».

От импульсивных действий ведут, видимо, переходы к планомерным действиям, в отношении которых сомневаются, насколько их можно назвать импульсивными. Аполл. осуществила оба своих преступления с тщательностью и осторожностью; второй раз она приняла вечером решение, чтобы осуществить его утром, после ночи сна. Загадочный процесс, который трудно понять!

Импульсивные действия — это инстинктивные действия (Вундт), которые на основе мотива без предшествующего акта выбора слепо претворяются в жизнь (ср. Hoche, Gerichtl. Psychiatrie. S. 503 ff.). В этом смысле преступление Аполл. едва ли можно причислить к импульсивным. Оно является переходным случаем между волевыми и инстинктивными действиями. Продуманный вечером план имеет отношение к первьм, отсутствие каких-либо встречных мотивов — к последним. Это поступок, который можно понять только у стоящего на границе детского возраста существа. Хохе отмечает возникновение импульсивных действий из отклоняющихся от нормы чувств и настроений при одновременной интеллектуальной слабости. Она заменяется у Аполл. детским уровнем развития, которого при имеющей место безнадежной печали достаточно, чтобы исключить на некоторое время все более высокие этические точки зрения.

У Евы Б. имеет место, возможно, даже тонко разработанная планомерность, однако мотивировка у нее особенно неясная.

==111

В любом случае представляется, что эти случаи показывают, что не только чисто импульсивные, но также и продуманные преступления, которым, однако, нельзя отказать совсем в импульсивности, могут возникать у морально и интеллектуально интактных, но находящихся в детском душевном состоянии девушек из-за ностальгического расстройства.

Импульсивным противостоят навязчивые действия. Если при первых без сопротивления импульс переходит в поступок, у последних направление воли приобретает по какой-нибудь патологической причине такую силу, что ее нормальным образом с помощью контрмотивов победить больше нельзя. После тяжелой, мучительной борьбы личность с ее нормальными мотивами уступает этому навязчивому импульсу. К возникновению таких навязчивых 'действий относится, видимо, всегда определенное развитие душевной жизни. Наверняка для восприятия и воспроизведения этих процессов требуется определенная зрелость. Возможно, поэтому редко, что больные ностальгией дети сообщают таким образом. Крафт-Эбинг (Gerichtl. Psychiatric. S. 103) объявляет случай Хонбаум поступком из навязчивого представления, возможно, потому, что преступница, по-видимому, пришла к преступлению благодаря случайно пережитому пожару. Но у нее преобладает разрядка страха так сильно, и сведения о действии представления о пожаре так неточны, что с Крафт-Эбингом нельзя согласиться. Больше сходства с навязчивым действием имеет 1-й случай Хеттиха. Этой девочке внезапно приходит в голову идея убить ребенка. В течение нескольких дней она сопротивляется этому. Снова ей приходит мысль, она должна это оставить, затем опять, что она должна это сделать, пока преступление не было совершено. С тем же правом, как сказано выше об импульсивном психозе, здесь можно было бы, возможно, говорить о навязчивом психозе. Те же размышления должны были быть повторены. Фактом представляется только то, что на почве ностальгии могут происходить напоминающие навязчивые действия поступки. Что мешает причислить их к настоящим навязчивым действиям — это мало выступлений критики, преимущественное значение расстройства, схожесть процессов с нормальной борьбой мотивов.

Важную роль играют возникающие при ностальгии состояния страха. Кауплер чувствует давление на сердце, Кребс боязно, у Петерсен дрожат колени, временами страх кажется таким сильным, что возникает легкое помутнение сознания. Преступницы сообщают, что у них не было ясного сознания, что они были в замешательстве. Хонбаум даже не может сказать, что она

==112

думала и чего хотела. Это были, возможно, те состояния (они сообщали Платнер, Мекель и Мазиус), при которых возникал недобровольный позыв победить внутренний страх большим пламенем; при этом после совершения преступления индивидуумы были освобождены от сильнейшего страха. Это мнение было много раз повторено и, наконец, объяснено Гроссом. Он считает, что больные ностальгией хотят побороть «давящее чувство угнетенности сильным чувственным раздражением. Они поджигают дом или в случае необходимости убивают кого-нибудь, короче, это требует взрывообразного заряда». Это мнение, возможно, действительно для некоторых случаев (Кребс, Хонбаум, у М. Беллинг указывается, что страх после преступления прошел), однако это очень сомнительно. Именно планомерные действия преступниц совершаются, видимо, менее всего для того, чтобы привести к «моторной разрядке» свое чувство неудовольствия. Скольких их в безутешном состоянии и несказанной печали, которая омрачает рассудок, сужает мотивы, делает их представления зависимыми только единственно от одной цели, а остальные вытесняет, ведет непреодолимая тяга к родителям и мысль таким образом добиться возвращения?

Весьма возможно, что, аналогично меланхолическим состояниям более поздней жизни, у больных ностальгией также можно ожидать самоубийства наряду с насильственными действиями вовне. В более ранней литературе часто приводятся также случаи самоубийства от ностальгии, однако для его совершения, кроме этих утверждений и некоторых намеков во французской литературе о самоубийствах у детей, нет оснований. Самоописание Ратцеля, возможно, относится сюда, но его душевная жизнь ко времени попытки суицида так сложна, что о самоубийстве только из-за ностальгии едва ли можно говорить.

После преступления поведение девушек чаще всего незаметное, скромное. Рюш сразу сообщает о пожаре. Филипп, 1-й случай Хеттиха работает еще, Петерсен ест с хорошим аппетитом, Апсшл. снова ложится в постель, Кребс чувствует себя больной и ложится дома в кровать.

В общих чертах, видимо, преступницы поначалу отрицают свое преступление. Единственные, кто сразу признается, это и так неполноценная Мари Г. и случай Платнера.

После более или менее упорного сопротивления они затем признаются. Здесь бросается в глаза, как часто сведения неясны и противоречивы. Уровень развития девушек не позволяет им еще делать хоть в какой-то мере ясные самонаблюдения. Это одна из главных сложностей для оценки. При подверженности

==113

влиянию молодой души суггестивные вопросы действуют еще совсем иначе, чем у взрослых. Чувство правды еще не совсем выражено, и некоторое беспокойство, некоторый страх совращает их на неверные показания. Тогда они надеются лучше оправдаться, если они, не зная никакого мотива, обвиняют себя в нежелании службы, в качестве мотива указывают гаев, плохое обращение, плохую еду и т. д. (случай Шпитты в журнале Хенке Ева Б.). Гросс часто слышал от ностальгических преступниц: «Не знаю, почему я должна была так действовать». Они, вероятно, говорили правду, также М. Беллинг «Она сама этого не знает».

Конечно, существует также опасность вопросами внушить юным преступницам ностальгию там, где ее не было. Однако с учетом личности и всех обстоятельств преступления эта опасность представляется не чрезмерно большой. Даже Еве Б., которая заговорила о носталыии только в ответ на вопросы врача, можно в этом поверить. Per exclusionem приходят к этому, если предпочитают не предложение абсолютной загадки. Ошибки в таких случаях возможны, и их оценка часто не остается без сомнений.

Отмечается, впрочем, много раз не просто отрицание преступления, а даже ложь, и именно также у обычно нравственно не неполноценных. Аполл. сочиняет историю, что она опрокинула бутылочку с лекарством штопальной игаой. Ева Б. притворяется, возможно, больной. 1-й случай Хеттиха утверждает, что дала дымящуюся серную кислоту из лучших побуждений. Рюш, якобы, случайно устроила пожар и даже пишет угрожающие письма, которыми она хочет отвести от себя подозрение. Все впоследствии исправляют эти ложные показания. Видимо, в природе детской души не принимать точно правду в страхе и боязни. Я еще раз напоминаю о девушке, которая из тоски остаться у матери и из боязни школы симулировала физическую болезнь(?).

Примечательно поведение раскаяния. Отдельные индивиды охватываются им сразу после преступления (Хонбаум, 1-й случай Хеттиха), другие — и их, видимо, большинство — склонны к кратким приступам раскаяния, причем оно не является продолжительным и не оказывает глубокого влияния на душу (Аполл., Ева Б.). Некоторые не испытывают никакого раскаяния (Шпитта в журнале Хенке). По показаниям преступницы представляется, что с увеличением умственного развития мысль о совершенном убийстве все тяжелее тяготела над Апоял. Еще не соответствует детской психике быть мучимым продолжительными угрьвениями совести, тем более, что некоторые преступницы от ностальгии, поскольку у них нет чувства быть побежденной злым побужде-

==114

нием, с которым они боролись, вероятно, едва ли чувствовали

вину.

На важный вопрос, что выйдет из преступниц от ностальгии, к сожалению, еще нельзя ответить. От них ожидают по праву, что они, в противоположность нравственно неполноценным поджигательницам, оказываются социальными, но также, что они, вероятно, в своей жизни еще проявят кое-какой психопатический симптом. Дольше всех после преступления наблюдаются до сих оба гейдельбергских случая. Они обе развивались очень благоприятно, правда, Аполл. в безопасности жизни в лечебнице. Ева Б., однако, выказывает в месте службы полную удовлетворенность и не допускает никаких проступков.

Перед тем, как мы остановимся на кратком уголовном рассмотрении, могут быть позволены еще некоторые разъяснения о нозологическом месте ностальгии. Утверждать, что ностальгия представляет собой особую разновидность болезни, непременно противоречило бы современным психиатрическим взглядам. Еще Дамеров утверждает, что это одно из многих названий болезни, которые выбираются по более близким или более отдаленным поводам.

Но никто не будет сомневаться в том, что в типичных случаях, которые остаются при попытке распределения по известным картинам болезни, ностальгия симптоматологически является самым отличительным признаком того, что внешний повод — удаление из родительского дома — всегда тот же, что и остальные симптомы, и сопровождающие обстоятельства имеют многократное сходство, так что обобщение этих состоянии под симптоматологическим понятием «психоз тоски по родине», «ностальгия» правомерно.

После выделения всех случаев, которые, несомненно, эллиптичны, маниакально-депрессивны, оставшиеся случаи, выходящие за пределы симптоматологического, имеют, однако, по существу, обоснованную связь. Патологическая ностальгия — это не особый психоз, а типичная реакция, наряду со многими другими, у конститупионально слабых индивидов. Как мы в широкой области дегенеративного психоза вообще не можем установить никаких отграниченных картин болезни, а различаем типы личностей, с одной стороны, и типы реакций на внешние влияния, с другой (например, псевдологисты, с конститупиональными расстройствами, возбужденные, безудержные и т. д. — с одной стороны, тюремные психозы, психозы менструаций — с другой), так мы не можем также трактовать ностальгию как особую болезнь, только как характерную реакцию, например, аналогично психозу заключения .

==115

Индивиды, которые охвачены ностальгией, могут быть различного вида, что у них есть общего, так это психопатическая конституция. Это могут быть слабоумные и одаренные, морально неполноценные и нравственно высоко стоящие индивиды. Характерная, чистая, типичная ностальгия обнаруживается, однако, не у слабоумных и не у морально дегенерированных индивидов. Если при ностальгическом преступлении встречается слабоумие или moral insanity, то это осложнение, которое имеет с ностальгией только ту связь, что они представляют собой дегенеративное состояние, в то время как ностальгия является дегенеративной реакцией ^1 .

Но если мы также слабоумие или моральную неполноценность не рассматриваем как необходимое для ностальгического преступления, то все же, как мы видим, всегда имеется предварительное условие — относительно детская ступень развития. Это также является причиной, некоторые в стремлении подвести случаи под употребительную схему относят их к разряду слабоумия. Это не слабоумие, а оставшийся узким из-за воспитания и окружения горизонт, не отсутствие морали, а ограниченность чувств на детские области жизни, которые обнаруживаются у ностальгических преступниц.

Во главу уголовного рассмотрения можно, видимо, поставить тезис Гросса: «Врача нужно постоянно спрашивать, если предполагают ностальгию в качестве причины преступления». Граница болезненного в таких случаях всегда близка, и дело психиатра оценить, где ее преступили. Это нелегкая задача. Требуется, естественно, подробное обследование всей личности и всех обстоятельств преступления. Затем нужно тщательно выяснить, насколько играют роль ностальгия, неудовольствие и нежелание служить. Ведь первое — это нравственно индифферентное, не обосновывающее вину расстройство, в то время как последнее представляет собой мотивы, сразу же расцениваемые как нравственные. Чем больше на первый план выходит неудовольствие, которое, видимо, едва ли может стать болезненным аффектом, тем больше можно предполагать нормальную, аморальную мотивировку и вменяемость.

^4 Ср. разработки Вильманнса в его «Gefangmspsychosen». Halle, 1908. * Однако нельзя, несмотря на эту схематическую трактовку, всех людей с повышенной ностальгией считать дегеверированными. Именно при ностальгии большую роль играют условия среды, как, правда, при всех психопатических явлениях. Мы подчеркиваем узкий горизонт, сельское происхождение, низкую образовательную ступень в качестве значимых факторов.

==116

Если в конце концов остается одна ностальгия, то нужно принять во внимание ее силу. Возможно, что при низкой степени ностальгии подвержены нравственно слабые натуры, после того как позади остается приближенная к нормальной борьба мотивов. Чем меньше они были, тем более вменяемой была ностальгия. Но такие случаи до сих пор неизвестны. Если нравственная неполноценность играла определяющую роль, то наряду с ностальгией существенными факторами были нежелание, неудовлетворенность, мстительность, гнев и т. д. Отсюда правомерен прежде всего тезис: если в качестве единственной причины преступления у интеллектуально и морально к тому моменту интактных индивидов имеет место ностальгия, то преступление с преимущественной вероятностью несвободно.

Такие чистые случаи более редки. Чаще преступницы от ностальгии обнаруживают многие черты, которые должны быть оценены серьезно: слабоумие, низкий уровень, различные аффекты и т. д. Тогда в отдельном случае нужно будет разрабатывать непременно индивидуальную картину и отдавать себе отчет, что переходы между этически оцениваемым действием и действием несвободной воли расплывчаты. Тогда имеют дело с пограничными случаями, которые нужно оценивать обычными принципами, которые не нужно здесь повторять. Но всегда представляется правомерным с уверенностью констатированной ностальгии придать преимущественное значение в сторону невменяемости.

Особенно осложняет оценку преступниц от ностальгии в некоторых случаях (Ева Б., Рюш, Шпитта) тот факт, что иногда отсутствует основа расстройства в цельной личности, и понимание с помощью анамнеза и Status praesens невозможно. Обнаруживают умственно и нравственно не отклоняющихся от нормы индивидов, которые вскоре после начала службы совершают преступление, ясную мотивировку которого они впоследствии не могут дать. Какой-либо объяснимый аффект в качестве причины отсутствовал: никаких мстительности, гнева, зависти. Ко времени наблюдения они кажутся совершенно психически здоровыми. От ностальгии позже не заметно и следа, и их показания о ней не однозначны и ясны. Их хороший характер делает преступление совсем непонятным в глазах окружающих. Случаи при всех обстоятельствах загадочны. Вильманнс уточнил точку зрения, которую в таких случаях можно принять с некоторьм правом: «Если преступление не объяснимо ни душевной и нравственной предрасположенностью преступницы, ни мощными побудительными мотивами, тогда оно — психологическая загадка. Тогда я

==117

все-таки не могу рассматривать его как физиологическое, но по крайней мере могу высказать подозрение, что оно болезненного происхождения». Юношеская ступень развития психиатрического познания не позволяет предполагать в этих случаях с определенностью вменяемость.

Если в таком случае обнаруживают некоторым образом постоянные данные, которые указывают на ностальгию, даже если этот термин, возможно, не употребляется, то тогда есть основание приблизить к пониманию до тех пор абсолютно неясное. Существует же опасность объяснить ностальгией то, что имеет совсем иные причины. Но также существует опасность отрицать ностальгию там, где она имела место, потому что имеющие к этому отношение наверняка временами не могли сказать об этом ничего ясного.

Психиатр, вероятно, иногда видит себя вынужденным высказать non liquet. Чем больше, однако, все подходит к настоящим случаям ностальгии, тем больше он будет высказывать преобладающую возможность, что имеется действие несвободной воли, как это сделал Вильманнс в опубликованном им заключении. Однако дело при теперешнем уровне психиатрических методов будет всегда сомнительным.

Конечно, нужно задуматься, что случаи Евы Б. и Аполл., даже если они во многом совпадают, все же довольно различны.

^1 В критике заключения Вильманнса Бумке (Gaupps Centralbl. 1906. S.118) утверждает, как будто Вильманнс сделал следующий ошибочный вывод: преступление загадочно. Психиатрия молодая наука, которая еще не может понять некоторые загадочные поступки. Значит, загадочные преступления с наивысшей вероятностью нельзя вменить в вину. В то время, как в словах Вильманнса все же ясно проявляется, что он, благодаря предпосылкам, видит себя вправе иметь подозрение о наличии состояния несвободной воли, что потом далее показания Евы Б., что у нее была ностальгия, представляются ему правдоподобными, и поэтому он с учетом аналогичных случаев с вероятностью предполагает болезненное расстройство психической деятельности.

Кроме того, Бумке подчеркивает общепризнанное правило, что подтверждение психического расстройства в духе § 51 УК должно бьио быть выведено из анализа цельной психической личности. То, что это в случаях, подобных Еве Б. (также Шпитта, Рюш), не может произойти, уже отмечалось. Поэтому здесь также никогда не может идти речь о подтверждении психического расстройства, а только о подтверждении его вероятности. Это позволительно, поскольку эти случаи следуют за более безукоризненными, как они собраны в этом труде. Если бы здесь захотели отказаться от этого пути, то психиатры и судьи сразу остановились бы в нерешительности. Так, однако, по меньшей мере найдено возможное понимание, и можно, как у Евы Б., действовать по принципу in dubio pro reo.

==118

Вид расстройства может быть довольно отличным, у Евы Б. основывается к тому же на других причинах, а не на чистой ностальгии. Вначале, пока не имеется более богатая казуистика, такие случаи можно временно объединить. Мы далеки от того, чтобы окончательно объяснить их. Однако возможно, что их соотнесенность лежит в природе вещей.

Возможно, утверждается, что определяющим является в меньшей степени патологическая ностальгия (что, к тому же, иногда под вопросом), чем незрелое состояние развития. Тогда в таких случаях, если вообще могло бы производиться оправдание на основе § 56, это было бы теоретически полностью оправданным, поскольку детская душевная жизнь является предпосылкой ностальгических преступлений. Однако в судебном отношении это не имело бы значения, так как всегда имеется знание о наказуемости поступка, которую требует закон. Если бы было возможно оправдание на основании детской ступени не только жизни разума, но и жизни чувств и воли, тогда этот путь был бы, возможно, предпочтительнее. Так, несвободу воли нужно обосновывать выделением психопатического расстройства с привлечением детского вида душевной жизни, не только одной последней.

Список литературы

1. Joh. Hoferos praes. Hardero: diss. de Nostalgia Basel 1678. Auch in A. Haller, Coll. disputat. Tom. I. p. 181.

2. Joh. Verhovitz: Doss. de Nostalgia Vienn. 1703. Auch m Diss. med. in univers. Vindobon. Habit, ed. Eyerel, Vienn. 1790. Vol. III. p. 205.

3. Tackius: Dissert, exhibens aegrum Nostalgia laborantem. Giessen 1707.

4. Th. Zwinger: Dissert, de Pathopatridalgia Basil 1690. In Zwingers Fase. V. diss. select. Basil 1710.

5. J. J. Sheuchzer: Seltsamer Naturgeschichten des Schweizerlandes woechentliche Erzaehlung. 1705. Nr. 15. «Vom Heimweh».

6. J. J. Scheuchezer: Beschreibung der Naturgeschichte des Schweizerlandes. I. Tail, Zuerich 1706, p. 56. II. Teil, Zuerich 1716, P.11.

7. J. J. Scheuchzer: Dissertatio de Nostalgia Helvetorum 1731 (in den Comment Acad. Bonon. I, 307 ff.).— Uebersetzt 1753 im Leipziger Allg. Magaz. der Natur, Kunst und Wissenschaft.

8. Algr. V. Haller: Onomatologia Medica 1754. I. 1072.

==119

9. Linne: Genera morborum 1763.

10. J. P. Roth: Lexicon Chirurgicum. 1768. S. 47.

11. Medizinisches Handlexicon. Augsburg 1782. I. S. 488.

12. Pensees d'un allemand sur la Nostalgie. Jena 1754.

13. Hueber: Diss. de Nostalgia. Wirceb. 1755.

14. J. G. Zuenmenmann: Von der Erfahrung in der Arzneikunst. Zuerich 1764. S. 483.

15. J. Fr. Cartheuser: De mortis endemiis libellus. Frankfurt a. d. 0. 1771. Nostalgia p. 35.

16. Blumenbach: Medizinische Bibliothek. Goettingen 1783. Bd. I. S. 732.

17. Deutsche Enzyklopaedie oder allgemeines Realworterbuch aller Kuenste und Wissenschaften. Frankfurt 1790. Bd. 15. Heimweh von Diez.

18. Amelung: In Friedrichs Magazin fuer Seelendunde. 1830, p. 125. 1833, p. 269.

19. Meissner: Enzyklopaedie der med. Wissenschaften. Leipzig 1831. 6. Bd. S. 110. Art. Heimweh von Georget.

20. Schlegel: Heimweh und Selbstmord. Hildburghausen 1835.

21. Jos. Zangerl: Ueber das Heimweh. Wien 1840. (I. Aufl. 1820.)

22. Jessen. Artikel: Nostalgie im enzyklopad. Woerterbuch d. med. Wissenschaften. 25. Bd. Berlin 1841.

23. G. A. Andresse: Nostalgiae adumbraueo Patholigica. Diss. Berlin ca. 1822 (ohne Zeitangabe).

24. Grundtmann: De Nostalgia. Berlin ca. 1839 Ohne Zeitangabe).

25. Ed. Matthaei: De Nostalgia. Diss. Halle ca. 1844 (ohne Zeitangabe).

26. Chatelain: Einige Betrachtungen ueber die Nostalgie. Diss. Wuerzburg I860.

27. Goeschen: Deutsche Klinik 1855. Dr. L. Meyer: Der Wahnsinn aus Heimweh. Nr. l, p. 7. Nr. 2, p. 20. Nr. 3, p. 31.

28. Pinel: Artikel Nostalgie in Encyclop. methodol.

29. Guerbois: Essai sur la Nostalgie. Paris 1803.

30. Castelnau: Considerations sur la Nostalgie. Paris 1806. Biblioth. medic. Tom. XIV.

31. Therrin: Essai sur la Nostalgie. Paris 1815.

32. Pauquet: Diss. sur la Nostalgie. Paris 1815.

33. Percy und Laurent: Art. Nostalgie in: Diction, des Sciences medicales. Paris 1819. T. 36. p. 265.

34. J. Larrey: Ueber den Sitz und die Polgen der Haimwehkrankheit. Aus dessen Recueil de Memoires de Chirurgie. Paris 1821. Uebersetzt in Nasses Zeitschrift f. psych. Aerzte. 1822. p. 153 ff.

35. Massen de Neuf-Maison: Dissertation sur la Nostalgie. Paris 1825.

К оглавлению

==120

36. Maury: De la nostalgie dans l'armee. Strassburg 1826.

37. M. Moreau de Saint-Apre: Considerations sur la Nostalgie.

Paris 1829.

38. Beguin: Article Nostalgie m Diction, de med. Et de chir.

prat Paris 1829—1836. Tom. XII. p. 76.

39. Robillard: Coup d'oeil sur la Nostalgie. Paris 1833.

40. Eug. Paisson: Diss. sur la Nostalgie. Paris 1833.

41. Calmel: Diss. sur la Nostalgie. Pariss 1836.

42. Justin Santi: De la nostalgie a bord des navires de guerre. (Annaies d'hygiene publique et de medecine legale.) 1836.

43. Roche de Vemeuil: Diss. sur le mal du pays. Paris 1839.

44. Eugene Pilen: Diss. sur la Nostalgie. Paris 1844.

45. M. Leroy Dupre: Diss. sur la Nostalgie. Paris 1846.

46. Nutel: Diss sur la Nostalgie. Nontpellier 1849.

47. Malaper du Peux: Diss. sur la Nostalgie. Paris 1853.

48. Brierre de Boismont: Du Suicide. 1856. p. 141.

49. Legrand du Saulle: Erude sur la nostalgie, hi Annales medicopsychol. Paris 1858. p. 430.

50. E. du Vivier: De la Melancholie. Paris 1864. S. 89.

51. Petrovitch: De la nostomanie. These de Paris 1866.

52. Decaisne: Observations de nostalgie recueillies pendant le siege de Paris. Gaz. des hopit 1870. №. 134.

53. Aug. Jansen: Consideration sur la Nostalgie. In Annales et bulletin de la societe de Med. de Gand. 35. Jahrg. 1871.

54. Aug. Haspel: De la nostalgie in Memoires de l'acad. de med. Tom. XXX Paris 1871. p.466—628.

55. A. Benoist de la Grandiere: De la Nostalgie ou mal du pays. Paris 1873.

56. Dagonet: Traite des maladies mentales. 1876. p. 218.

57. Proal: L'education et le suicide des infants. Paris 1907. p. 56.

58. Klein: Annalen des Gesetzgebung und Rechtsgelehrsamkeit m den preussischen Staaten. Bd. 7, p. 37 u. 55. Bd. ХШ, р. 176. Bd. XIV, P.19.

59. E. Plainer: Quaest. medico-forenses et. Choulant. Lips. 1824. p. 101 und 311.

60. G. R. Masius: Handb. der gerichtl. Arzneiwissensch. I. B. II. Abt. Stendal 1822. p. 593 ff.

61. Mende: Handbuch der gerichtl. Medizin. Leipzig 1819—1832. 4,. TeiL p. 184.

62. Albr. Meckel: Beitraege zur gerichtl. Psycholigie. I. Heft. 1820. p. Ill ff.

63. Albr. Meckel: Lehrb. der gerichtl. Medizin. 1820. § 376.

64. S. G. Vogel: Beitr. z. d. gerichtsaerzue. Lehre von der Zurechnongsfahigkeit. 2. Aufl. Stendal 1825. p. 163.

==121

65. Hitzig: Annalen der deutschen und auslaend. krim Rechtspflege Heft 13. Berlin 1830. p. 37 und 54.

66. Henke: Zeitschr. f. Staatsarzneikunde. 1831. Bd. 22. p. 355. 1837. 24. Ergaenz.-Heft. p. 55.

67. Pfaff: Mitteilungen aus dem Gebite der Medizin, Chirurg. und Pharm. 1833. II. Jahrg. p. 532.

68. Friedreich: Systemat. Handbuch der gerichtlichen Psychol. Leipzig 1835. p. 636.

69. Hettich: Ueber das Heimweh, Hauptsaechlich in semen Beziehungen zur Staatsarzneikunde. Diss. Tuebingen 1840.

70. Marc: Die Geisteskrankheiten in Beziehung zur Rechtspflege. Deutsch von Ideler. Berlin 1844. Bd. I. p. 251 u. 271.

71. M. E. Richter: Ueber jugendliche Brandstifter. Leipzig 1844. p. 54, 69, 91.

72. J. L. Casper: Denkwuerdigkeiten zur medizin. Statistik und Staatsameikunde. Berlin 1846. Das Gespenst des sog. Brandstiftungstriebes.

73. R. Spitta: Praktische Beitraege zur gerichtsaerztl. Psycholigie. Rostock und Schwerin 1855.

74. Flemming: Ztschr. f. Psychiatrie. XP. p. 468 ff. 1855. Referat und Kritik des Spittaschen Falles.

75. J.Wilbrand: Lehrbuch der gerichtlichen psychologie. Erlangen 1858. p. 289.

76. Willers Jessen: Die Brandstiftung in Affekten und Geistesstoerungen. Kiel I860. p. 114.

77. A. Krauss: Die Psychologie des Verbrechens. Tubingen 1884. p. 288.

78. Friedreich: Blaetter f. gerichtl. Med. 1886. p. 331.

79. v. Krafft-Ebing: Gerichtliche Psychopathologie. 1892. p. 59. u. 102.

80. Ferd. Maack: Heimweh und Verbrechen. Berlin ca. 1894 (ohne Zeitangabe).

81. Moenckemoeller: Geistesstoerung und Verbrechen im Kindesalter. Berlin 1903. p. 24, 26, 72 und 68.

82. Reinh. Stade: Frauentypen aus dem Gefaengnisleben. Leipzig 1903. p. 203.

83. Hans Gross: «Kriminalpsychologie». Aufl. Leipzig 1905. p. 91.

84. Hans Gross: «Hdb. fuer Untersuchungsrichter». 5. Aufl. Muenchen 1908. p. 981.

85. Wilmanns: Heimweh oder impulsives Irresein. In Monatsschrift fuer Kriminalpsychol. und Strafrechtsreform. 3. Jahrg. 1906.

86. F. Kluge: Heimweh. Ein wortgesdhichtlicher Versuch. Programm. Freiburg 1901.

==122

1-2-3-4-5-6-7-8-9-10-11-12-13-14-15-16-17-18-