Оракул Додоны

Оракул Додоны

(Доклад Ш. де Бросса, прочитанный 27 мая 1766 г. в Парижской

Академии надписей и литературы) ^1

Характер народов развивается с самого их зарождения благодаря той особенной манере, с какой страсти, общие для всего человеческого рода, оказывают на них свое влияние, благодаря отбору средств, которые народы используют, и тем приемам, которые они сами так или иначе применяют для удовлетворения этих страстей. Беспокойство души, движимой страхом или надеждой, жадное любопытство прочитать что-либо в грядущем и насладиться предвидением предстоящих событий повсюду порождали оракулы ^2 , огромное доверие к искусству гадания, какими бы способами оно ни осуществлялось, сулило ли оно вероятность отгадки или нет. Желание и легковерие не рассуждают. Эти два чувства не сопровождаются каким-либо рассуждением, есть ли налицо хотя бы малейшая связь между поставленной целью и средствами для ее достижения: они слепо хватаются за все, что как будто может их удовлетворить. Некоторые народы, чтобы узнать будущее, обращаются к моральным божествам, культ которых они создали у себя; иные—к грандиозным небесным светилам, мощь и влияние которых, как им кажется, должны руководить природой и направлять здесь внизу, на земле, течение событий; другие же народы, более дикие или более беспомощные, в своем невежестве обращались со своими вопросами к некоторым материальным предметам, неодушевленным, ничего не значащим, пустяшным, глупо веря, что эти бесчувственные предметы в состоянии им что-либо ответить.

Но в числе древних оракулов не было более забавного, более наивного по своим формам, чем оракул Додоны. Однако это было вполне естественно, так как он продукт творчества наиболее древних туземных обитателей Греции, дикого и грубого народа, бродившего повсюду, не имевшего ни законов, ни морали, ни познаний, ни постоянного жилища. В то же время этот оракул, дающий нам столь яркое представление о характере ума,

==127

о роде идей и форме обычаев народа, который создал его и выбрал своим руководителем, во все времена был наиболее чтим во всей Греции как самый древний, самый славный, посещавшийся чаще, чем остальные. Старинное уважение, которым он пользовался, спасло его основателей от неистовства чужеземцев, приходивших в те области, где он находился. Древние туземцы страны, изгнанные из всех областей Греции азиатскими колонистами, были оставлены в покое именно в Эпире, где они охраняли свой оракул, и именно потому, что они были его истолкователями и стражами. Доверие, которое в последующем приобрели другие оракулы, введенные новыми народами, отнюдь не затмило значения оракула Додоны. Греки, став наиболее мыслящим, наиболее образованным народом, наиболее просвещенным лучами гения, разума и философии, все же отправлялись в путь, чтобы прислушаться к шуму медных котлов, чтобы узнать таким образом судьбу своих важнейших начинаний.

Оракул Додоны существовал более продолжительное время, чем какой-либо другой: ведь так верно, что привычка всюду на равных основаниях замещает разум, а старые нелепости, возникшие в века невежества, легко держатся только в силу одного обычая: в противовес сиянию просвещенных веков они долго переживают то невежество, которое их породило.

Первое население Греции составляли в подавляющей своей части автохтоны, т. е. уроженцы именно данной страны; мифологи обычно называют их сыновьями земли (Terrigenae, Indigenae). Тех, кто в последующем заняли их место, называли Graii (древние) или Pelasgi ^3 (рассеянные), так как они вели бродячий образ жизни, не имея постоянного пристанища. Жили они на землях по обе стороны перешейка, от границ Македонии, которая еще не составляла части Греции, вплоть до мыса Тенарон.

Религия пеласгов соответствовала грубости их ума и нравов: объектом их культа являлись огромные деревья страны и различные другие земные и неодушевленные предметы вроде тех, которые и сегодня почитают народы Африки, называя их фетишами. Главные божества у них были дуб и бук, священные деревья для большинства народов древней Европы, в число которых входили и пеласги. Нужда и известное чувство признательности, без сомнения, внушили им это странное отношение к огром-

==128

ным растениям, плоды которых составляли их ежедневную пищу. Ведь не зная совершенно земледелия, которое некогда ввела в Аттике царица Египта или Сицилии, они питались дикорастущими плодами, и в первую очередь желудями дуба и орешками бука (их лучше, чем другие плоды, можно было сохранить сухими). Естественно, что пеласги прониклись особым уважением к предметам, доставлявшим им столь необходимые для жизни средства, и стали о них особенно заботиться. Но конечно, эти знаки почитания у диких людей выходили далеко за все пределы: ведь они считались только со своими телесными потребностями, у них не было при этом никаких мыслей, никаких других чувств, кроме тех, которые рождает страх голодной смерти. Санхониатон в том месте, где он описывает разнообразные религиозные культы первых людей и причины, их рождавшие, замечает: «Часть человеческого рода, под влиянием чувств благодарности, должна была сделать объектом своего почитания питательные растения. Люди смотрели на непрерывно произрастающие в земле семена, как на благодетельные божества, которым они обязаны своей жизнью и жизнью потомства» *.

Но нельзя считать дерево божеством, не приписывая

ему в то же время силы, превышающей силу человека, не делая при этом необходимых выводов, не обращаясь к этому божеству за советом относительно таких вещей, естественное познание которых недоступно для человеческих способностей. Жажда познания направляется прежде всего на предстоящее в жизни, и эта жажда во всей своей значимости проявляется у диких народов, которые отнюдь не способны при этом исчислять степени возможного и невозможного. Вот почему нет ни одного народа, у которого мы не находили бы примитивную практику предсказываний будущего, практику для них привычную, прочно укоренившуюся в быту: методы гаданий, публичных и никем не оспариваемых, у них настолько же общи с другими дикими народами, насколько редки они у образованных народов и в эпохи просвещения.

Пеласги обожествили дубы ^4 в своей области. Оставалось проделать только один естественный шаг и устроить

См. фрагменты Санхониатона у Евсевия «Приготовление к евангелию», кн. I, 1, 10.

==129

оракул. Они проделали этот шаг, и, как указывает Эфор ^5 , именно пеласги создали в Греции древнейший оракул *. Таково было, по-видимому, следствие совершенно нелепых представлений, породивших в Додоне знаменитый оракул, голос которого в последующие века так часто руководил мероприятиями и поведением самого умственно одаренного народа из всех народов земли.

Пеласги вначале создали оракул в Фессалии, около Скотуссы (часть Пеласгиотиды) **, вероятнее всего в роще или на поляне, окруженной деревьями, согласно обычаю первых веков. Тогда боги еще не имели ни имен, данных им позже, ни храмов, воздвигнутых в их честь и посвященных их культу: богов чтили на открытом воздухе, на видном месте, которое назвали затем temple (храм) ***; этот термин по своему происхождению означал только: «волна воздуха» или «открытое небо». Но затем данный термин в процессе его употребления стал означать лишь здание, предназначенное для религиозного культа. Бог, который сообщал пеласгам свои прорицания, отнюдь не был такого свойства, чтобы его надо было держать в потаенном и закрытом месте. Именно так надо понимать сообщение древнего ученого Свиды, автора «Фессалийских древностей», что, мол, в Фессалии был некогда храм, который назывался храмом Юпитерабука (Jupiter-le hetre); этот бук, прибавляет Зенодот, был назван Юпитером, так как это дерево было первым оракулом в Додоне. В дальнейшем греки дали этому ста-

«Как говорит Эфор, оракул был основан пеласгами, которые, по преданию, были древнейшими обитателями Греции». — Страбон. География, кн. VII, гл. 7. (Русский перевод Ф. Г. Мищенко, стр. 330.)

* «Но Свида ^6 , желая польстить фессалийцам мифическими рассказами, говорит, что из Скотусской Пеласгии храм был перенесен в Эпир (Скоту сса принадлежит к области Фессалии, в Пеласгиотиде) в сопровождении очень многих женщин...» (Страбон. География, кн. VII, гл. 7, 12. Русский перевод Ф. Г. Мищенко, стр. 332.)

** Варроп передает нам слова temps (время) и temple (храм) как почти синонимические. Он берет слово temps в его первом значении, подобном французскому выражению un beau temps (хорошая погода). Он определяет слово temple также в его первом значении: Coelum, quod tuimur, templum («Небо, в которое мы вглядываемся, храм»). Это то, что Лукреций называет Aetheria templa («эфирные храмы»). В качестве производного от первого значения слово tempus (время) стало означать длительность, измеряемую ходом неба и звезд, а слово templum (храм) — сооружение, предназначенное для культа божества.

К оглавлению

==130

рому предмету их культа имя царя богов, после того как сам Додонский оракул приказал им принять имена восточных богов и применить их к своим собственным богам. Так они отметили превосходство своего древнего и первого оракула приданием ему имени Юпитера, суверена богов. В Фессалии был также город, называвшийся Phegos, Hetre (бук), говорит Кинеас, около того места, где был оракул Юпитера, затем перенесенный в Эпир *. Но этот город был построен разве что после перенесения оракула: ведь то, что Кинеас называет здесь городом, было, вне сомнения, несколько групп хижин или простых шалашей, так как пеласги совершенно не имели городов.

Точно неизвестно, в каком именно веке, в связи с каким событием пеласги перенесли свой оракул в Эпир. Дидим ^7 сообщает, что это было тогда, когда эолийцы, жившие в городе Арне в Фтиотиде, изгнали их из Беотии. Но более вероятно, что это было тогда, когда пеласгов беспокоили колонисты, пришедшие с Востока. Они устремились на западный берег Греции, так как их постепенно и со всех других сторон выталкивала эта толпа новых пришельцев. Уже начиная с эпохи знаменитой и недолговечной империи Титанов ^9 , которая широко простиралась, охватывая все берега Средиземного моря, восточные народы основали свои колонии в Греции и заняли Фессалию. Финикийцы, соотечественники Титанов, под влиянием стремления к торговле и к новым открытиям последовали по той же дороге. Они основали в Греции несколько колоний, а вторжение Иисуса Навина (Josue) увеличило их число: именно тогда часть мелких народов Ханаана, вынужденных покинуть свою родную землю, отправились вдаль искать себе новое пристанище, в те самые страны, где, как они узнали, их предшественники нашли для себя возможным поселиться. С другой стороны, древние и новые обитатели Фессалии еще до этого времени были вынуждены покинуть ее из-за потопа или наводнения. В этом числе был Девкалион, потомок Титанов; обосновавшись в Аттике, он стал благодаря своему сыну родоначальником народа эллинов, пришедших к господству в Греции после пеласгов. Тразибул рассказывает, что Девкалион, собрав часть фессалийцев, спас-

См. эти сведения, сообщаемые Зенодотом, Кинеасом, Свидой («Фессалийские древности»), у Стефана Византийского ^8 .

==131

шихся от наводнения, пришел с ними в Эпир, где и поселил их в месте, названном им Додона во имя Юпитера и Додоны, одной из нимф Океана *.

Уместно предположить, что это было тогда, когда пеласги уже перенесли сюда свой оракул; это тем более вероятно, что имя Юпитера почти всегда присоединяется к имени Додоны у Гомера и у всех древнейших писателей Греции, которые его называют: Юпитер-бук, Юпитер Пеласгийский (Jupiter du hetre, Jupiter-Pelasgique).

Пеласги обосновались у подножия горы Томара, на границах Феспротии и Хаонии **, двух областей Эпира, в местности действительно очень холодной (Гомер дает ей эпитет dusheimeros, который Дидим объясняет «имеющая бурные зимы»). В ней частые туманы, много болот ввиду обилия сбегающих с гор источников, как сообщает Феопомп 'о***. В то же время в ней много хороших плодородных земель и пастбищ. Район, который Филокор " называет Хеллопией, получил свое имя от болот, окружавших храм Додоны и лес ****. Этот прекрасный лес Хаонии послужил пеласгам вдвойне: с одной стороны,

«Зевс Пеласгийский, Додонский, далеко живущий владыка Хладной Додоны, где селлы, пророки твои, обитают, Кои не моют ног и спят на земле обнаженными!».— Гомер. Илиада. Молитва Ахилла, кн. XVI, 233 и ел. (Русский перевод Н. И. Гнедича. М., 1935, стр. 337—338.)

«В феспротской земле есть много достойного обозрения, в том числе особенно храм Зевса в Додоне и священный дуб этого бога...»—Павсаний. Описание Эллады, кн. I («Аттика»), гл. 17, 5. (Русский перевод С. П. Кондратьева, 1938, стр. 50.)

* «Додона в древности принадлежала феспротам, так же как и гора Томар, или Тмар, у подошвы которой построен самый храм. И трагики, и Пиндар называют Додону Феспротидой. Впоследствии, однако, она начала считаться собственностью молоссов».— Страбон. География, кн. VII, гл. 7, 11. (Русский перевод Ф. Г. Мищенко, стр. 331.)

** «.. .Молоссы, у которых храм Юпитера Додонского, известный своим оракулом. Гора Томар имеет до ста источников вокруг своей подошвы». — Феопомп у Плиния «Естественная история», кн 4, 1.

*** «Филокор говорит, что место около Додоны, как и Эвбея, называлось Хеллопией (ellopia); потом он прибавляет, что и Гезиод так выражается (fr. 54): «Есть некая Хеллопия, богатая полями и лугами, на краю которой построена Додона». Думают, говорит Аполлодор ^12 , что такое назваииз происходит от болот (helos), которые находятся около храма...»— Страбон. География, кн. VII, гл. 7, 10. (Русский перевод Ф. Г. Мищенко, стр. 331.)

==132

он явился собственностью их оракула, с другой стороны, он доставлял им вдоволь желудей для пропитания. Ведь совершенно неуместно сомневаться в том, что данный плод, который теперь нам камется так мало пригодным для повседневной пищи, некогда составлял обычное питание этого народа. Свидетельства древности в этом пункте чрезвычайно точны, чтобы вводить нас в заблуждение; к тому же данный факт сам по себе ничего невозможного в себе не таит. Но я позволю себе сделать здесь небольшое отступление, чтобы подробнее осветить эту важную -черту древних нравов. Предание о том, что до появления в' Греции земледелия народы этой страны питались желудями, отнюдь не сказка. Оно добавляет: лес Додоны в Хаонии был одним из главных мест, где греки собирали свой урожай желудей *. Но с ростом населения желудей уже не хватало. Наконец, когда было найдено лучшее питание, ими стали пренебрегать. Предание сообщает также о способах накопления запасов желудей, что рождало их дележ и установление законов собственности.

«.. .Как народам были даны законы и как, когда люди оставили желуди, додонский дуб уступил лучшим открытиям. ..» (Клавдиан ^13 . «Похищение Прозерпины», кн. I, 30—31).

Землю железом взрывать научила Церера впервые Смертных, когда по священным лесам желудей с земляникой Стало уже не хватать и Додона в еде отказала. (Вергилий. Георгики, кн. I, 147—149.)

.. .Почва Колосом лучшим смогла сменить Хаонии желудь. (Вергилий, там же, кн. I, 7—8.)

Диодор сообщает почти о том же, рисуя любопытную картину нравов людей в этом первобытном, чисто природном состоянии. В этих рассказах нет никакого преувеличения: все выражения здесь надо принимать буквально, а не как фразы или поэтические измышления. Сервий ^u в своих комментариях точно так же разъясняет

.. .У Зевсовой меди в Додоне, Первых вскормившей людей желудями...

(Лукан. Фарсалия, кн. VI, 426—427. Русский перевод Л. Е Остроумова, 1951, стр. 133.)

==133

данное место у Вергилия («Георгики», I, 149): «Додонский лес, около города того же имени в Эпире, доставлял обильный урожай желудей. У древних историков мы читаем, что люди некогда довольствовались этой пищей и не искали другой. В дальнейшем им этих запасов не хватало, не только потому что леса в стране частично вымирали, но даже те священные рощи, которые были предметом их особенных забот, уже не давали им этой пищи в достаточном количестве. Додонский лес не мог предоставить грекам потребное количество желудей. Тогда необходимость, мать мастерства, заставила людей обрабатывать землю, и этому искусству их обучила Церера».

Но напрасно станут утверждать, что здесь, мол, не идет речь ни о желудях дуба, ни об орешках бука, малопригодных для питания человека, а о каких-то других диких плодах, более съедобных, а историки хотят, мол, только подчеркнуть тот факт, что греки некогда не знали земледелия. Но чем же они тогда жили? И почему они не могли питаться желудями, если известен факт, что американцы иногда употребляют их в пищу, предварительно как-то приготовив, подвергнув кипячению и т. п. То, что практикуют ныне в Канаде, доказывает, что желудь может после известных приготовлений стать вполне пригодным для питания людей, конечно крепких и совершенно диких, какими и были пеласги, тогда не менее грубые, чем в наше время индейцы Северной Америки. Ведь последние, когда у них не хватает зерна, сушат желуди, несколько раз их потом вымачивают в воде, чтобы они отдали горечь, затем бросают для варки в котел. Это значит: они знают особые приемы приготовления желудя, как мы оливы: никто никогда не подумал бы, что оливу можно есть, пробуя ее просто с дерева. Иезуит патер де Рафль сообщает, что он не один раз ел этот сухой желудь, который ему заменял хлеб. Американцы едят также поджаренные орешки бука и даже молодые почки деревьев. Дикари для своего питания знают тысячу средств, которые для нас непригодны и кажутся даже совершенно невероятными, раз мы привыкли к иной пище. У патера Лаффито в его книге «Нравы дикарей Америки» можно прочитать, что дикари в нужде способны питаться такими вещами, относительно которых мы и подумать не могли бы, что их можно есть. Нельзя лучше судить о том, что некогда происходило в малоизвестные

==134

века, как только наблюдая то, что происходит теперь при сходных обстоятельствах; нельзя найти лучшую параллель для быта древних пеласгов, обитавших здесь еще до открытия Европы финикийскими мореплавателями, как быт американских дикарей, каким он оставался до прихода к ним европейцев.

Присоединим сюда и наблюдение, заимствованное нами из этимологии. Укажем на термины, которыми пользовались древние для обозначения бука и дуба. Они их называли: греч. fegos и латин. esculus, производя отсюда слова: fagein и esca, что на их языке значило: есть, пища. Эти слова образованы соответственно употреблению, которое они делали из этих деревьев, приносивших им питательные плоды. Но затем они называли колос греческим термином arista, т. е. то, что лучше, ценится гораздо больше. Анализ происхождения названия и причин, которые заставляли применять эти названия к тем или иным предметам, часто хорошо обнаруживает взгляды и обычаи тех, кто пользовался этими названиями. Слова прекрасно наводят нас на путь мышления людей, на способ их познаний и действий. В них для нас содержатся чрезвычайно ценные свидетельства. Я считаю, что тот, кто особенно сильно презирает этимологию и представляемые ею доказательства, станет постоянно и достаточно охотно использовать их, лишь только заметит, что они способны служить его системе. В данном случае надо только владеть логикой, знать немного правила критики, чтобы почувствовать, что названия трех объектов, мной только что выявленные, как бы они ни различались между собой, все три имеют прямое отношение к одной и той же особой идее; это соответствие отнюдь не дело случая, но вытекает из той же самой точки зрения, которая обусловила применение этих трех названий; более того, данный способ рассмотрения в самом деле именно тот, который внушили нужда, обычай, природа при виде этих предметов.

Достаточно сказав на эту тему, которая, однако, отнюдь не является посторонней для дубов Додоны, вернемся к оракулу.

Пеласги, изгоняемые отовсюду чужестранцами, пришедшими из Ионии, Египта и Финикии, продолжали спасаться бегством или в горы Фессалии, или в Италию, где Мназеас указывает также на одно место, названное До-

==135

доной*; некоторые находили для себя убежище в Эпире, около тех мест, где был их оракул. Греция еще не имела никакого другого оракула. Додонский же оракул не только всегда считался наиболее древним и пользовался наибольшим доверием, но был тогда единственным **. Этот факт внушал чужестранцам такое уважение, что оно распространялось и на жителей той местности, где был оракул. Пеласгов тревожили всюду, но здесь им предоставляли спокойно владеть этой областью, которая сохраняла старинные основы древнего народа даже после того, как он затерялся в других странах, где обстоятельства заставляли его сливаться с эллинами.

Пеласги располагались небольшими группами на берегах реки Додоны в Феспротии. Те, кто жил на равнине, назывались геллы или, как это мы читаем у Гомера, селлы; те же, кто жил на горе, назывались томары***; первые разъясняли прорицания, вторые охраняли храм и лес. Дидим упоминает их в числе небольших народов — эпиротов и хвалит их способность к искусству гадания. Селлы (геллы) и томары спали на земле, под открытым небом, их ноги всегда были в грязи. Меня удивляет суждение Страбона: из описания Гомером крайне примитивного образа жизни селлов он заключил, что это были чужестранцы; не будь здесь национального предубеждения, этот рассудительный писатель должен был бы сделать отсюда совершенно обратное заключение. Все эти небольшие дикие народы, с течением времени объединив-

«Две Додоны: эта и другая в Италии» (М.назеас у Стефана Византийского).

* «Впоследствии пеласги вопрошали оракула в Додоне относительно имен; прорицалище это считается древнейшим из всех эллинских оракулов, и в то время это был единственный оракул». — Геродот. История в 9 книгах, кн. II, 52. (Русский перевод Ф. Г. Мищенко, стр. 145.)

** «Упоминаемые Гомером истолкователи воли Зевса, которых он называет «аниптоподами» (с немытыми ногами) и «хомай-эвнами» (спящими на голой земле), названы, говорят, томарами именно от горы Томара...

Что же касается Додоны, то люди, жившие около здешнего храма, были варвары, что ясно из гомеровского описания их образа жизни, гласящего, что они спят на голой земле и не моют ног. Кого именно следует называть геллами, как выражается Пиндар, или седлами, как стоит у Гомера, сказать нам наверное не позволяет различный способ письма».— Страбон. География, кн. VII, гл. 7. (Русский перевод Ф. Г. Мищенко, стр. 33.)

==136

шиеся, стали затем известны под общим именем молоссов. Последние были богатым и мощным народом; Феопомп приписывает это тому, что у них был оракул, который привлекал к ним отовсюду большое количество жаждущих совета *. Они построили здесь достаточно известный город, который и назвали Додоной, подобно соседним реке и лесу. В дальнейшем я изложу свое мнение о происхождении этого названия: меня не в состоянии удовлетворить ни мнение Ацестодора, который производит его от имени нимфы Додоны, дочери Юпитера и Европы, вероятно той самой, которую Эпафродит ^15 сделал одной из нимф Океана; ни мнение Геродиана, который в своей «Всеобщей истории» производит его от названия реки Додоны, считая, что это название перешло затем на все вокруг лежащие местности. Подлинное название как будто было Додон, судя по Евстатию, или скорее: До-до, как записал его Симиас Родосский ^16 . Как бы то ни было, название додонеяне (или додонцы) (Dodoneens) весьма древнее; народы Эпира стали известны под этим именем на востоке со времен, когда было написано «Бытие». Библия называет Dodanim обитателей этого района Греции. Отсюда как будто следует, что молва об оракуле разнесла его имя достаточно далеко среди западных народов или греков. Библия также упоминает детей Явана (Javan) или ионян под именами Cetim, Dodanim, Elisa и Tharsis, а это значит; Ma-cetiens или македоняне, додонцы в Эпире, Элида или Пелопоннес, Кадикс или приморская Испания.

В Додоне прорицания оракула получали различными способами: или по шелесту листьев дуба, или по журчанию источников, или по звону медных котлов, или по полету голубей, порхавших на листве дуба, или с помощью жеребьевки. Деревья здесь были или из породы дуба, или из породы бука **. Некоторые из них имели огромные размеры и жили удивительно долго, если они

Феопомп насчитывает 14 эпиротских племен... Молоссы. благодаря родственной связи царей ... а также обладанию оракулом в Додоне, древним и знаменитым, распространили свое владычество на довольно большое пространство». — Страбон. География, кн. VII, гл. 7, 5. (Русский перевод Ф. Г. Мищенко, стр. 327.) ** .. .Выше всех рощ, чья зелень Юпитера слава, Эскулы, также дубы, как оракулы, чтимые греком. — Вергилий. Георгики, кн. 2, 15—16. (Русский перевод С. Шервинского, 1933.)

==137

сохранялись еще во времена Павсания. Последний упоминает о четырех наиболее древних деревьях, которые он видел в Греции в свою эпоху: об иве на Самосе, дубе в Додоне, оливковом дереве на афинском Акрополе, о пальме на Делосе*. Эти дубы и буки были средством гаданий: древние греки часто упоминали о «говорящем дубе», о «прорицателе-буке», о Юпитере, который давал прорицания с помощью этих деревьев. Нигде не объясняется, как это делалось. Но вряд ли здесь было что-то другое, нежели то, что они называли «murmura fatidica» («вещее бормотание»). Вполне вероятно, что гадание производилось по шуму листьев, которые шевелили ветры, так частые в этом лесу. Один из наших лирических поэтов изобразил это следующим образом: Но уже каждая ветвь шелестит зеленой листвой, эти деревья словно закачались; каждый лист бормочет что-то.. Оракул начинает говорить.

(Mais deja chaque branche agite sa verdure, Ces arbres semblent s'ebranler; Chaque feuille murmure. L'oracle va parler.)

Жрицы храма разъясняли просителям шум, который слышали. Надо полагать, что они в свои разъяснения, в свои ответы вкладывали больше разнообразия, чем это в состоянии делать природа, которая всегда производит достаточно однообразный шум листвой, колеблемой ветром. Все это Эсхил в своей трагедии о Прометее умно назвал «невероятным чудом говорящего дуба» **, и надо удивляться простоте людей, веривших в подобное чудо. В то же время эти деревья, согласно обычному мнению, будучи мертвыми, могли говорить так же хорошо, как они

См. Павсаний. Описание Эллады, т. 2, гл. 8 («Аркадия»), 23. (Русский перевод С. П. Кондратьева, 1940, стр. 256.)

* В Молосскую пришла ты землю, где

находится нагорная Додона

и Зевса Феспротийского престол.

Там шелестом чудесные дубы

тебе вещали прямо, без загадок, что Зевса славной будешь ты женой... — Эсхил. Прометей. (Русский перевод под ред. Ф. А. Петровского, стр. 39, стихи 897— 908,)

==138

говорили, будучи живыми. Рассказывают, что корабль Арго, построенный из дерева этих дубов, говорил и прорицал: не то к носу, не то к корме, не то к мачте корабля привязывали доски, которые пророчествовали *. Но и факт этот кажется вымышленным, и басня о нем совершенно не заслуживает доверия (здесь можно отрицать в одно и то же время и причину, и следствие): невероятно, чтобы греки, настолько легковерные и суеверные, относившиеся к своим священным деревьям с таким преклонением, такие внимательные к их охране, осмелились когда-либо рубить деревья Додоны для постройки корабля. Мы вскоре увидим, как один иллирийский разбойник вознамерился приказать срубить додонские дубы, но голубь на дереве резко протестовал против подобного святотатства. Рассказывают, однако, что этот разбойник все же приказал продолжать рубку и после этого в лесу уже не стало ни одного говорящего дуба **.

Больше всего мы знаем о том способе прорицаний, при котором пользовались звоном медных котлов, хотя дошедшие до нас писания несколько разнятся в деталях. Аристид ^18 и Полемон ^19 , которые, говорят, прекрасно знали эти места, описывают данный способ гадания таким образом: «В храме Додоны находятся две колонны, поставленные параллельно, одна подле другой. С правой свисает небольшой котел, похожий на те, которыми пользуются в хозяйстве. На левой колонне стоит статуя маленького мальчика, держащего в правой руке бич, составленный из трех небольших бронзовых цепочек, оканчивающихся шариками из бронзы (цепочки гибкие, словно веревки). Вот поднимается ветер, он колеблет бич, ударяющий по котлу, последний звучит непрерывно, пока ветер не уляжется***. Таррей (у Стефана) указывает, со слов жителей данной страны, что звуки эти рождаются

«Минерва устроила корабль из додонского дуба».— Аполлоний ^17 . Аргонавты, кн. IV. «По совету Минервы Язон построил корабль на пятьдесят весел и назвал его Арго по имени мастера. К носу корабля он приспособил говорящую доску из дуба додоиского леса. Когда корабль был сделан, на запрос Язона оракул ответил, что бог разрешил сделать паруса». — Аполлодор. Библиотека, кн.I, стр 52.

* См. Комментарий Сервия к «Энеиде» Вергилия, кн. III, 466. *** См. Страбон. География. Приложение к кн. VII, 3. (Русский перевод Ф. Г. Мищенко, стр. 333.)

==139

часто и длятся весьма долго, так как Додона расположена в открытом месте, где дуют сильные ветры. Это бронзовое сооружение было, возможно, подарком, некогда сделанным храму коркирянами. А это значит, что данный метод получения прорицаний мог быть менее древним, нежели другие методы, например прорицания по шелесту листьев или журчанию ручьев. Описание, данное Менедемоном (у Стефана), несколько иное, но суть его та же: «Храм Додоны не был закрыт стенами, но был окружен чем-то вроде треножников или медных котлов, свисавших весьма близко друг подле друга. Достаточно было толкнуть только один из них, как он толкал и заставлял звучать следующий, и так по кругу один за другим вплоть до первого, который продолжал то же движение, так что движение и шум здесь циркулировали в течение достаточно долгого времени».

Пользуясь случаем, отмечу, что способ украшать общественные места колоколами, медными вазами в форме колоколов или металлическими цепями вместо ударников весьма древен и в века варварства он обычен в странах, даже весьма отдаленных друг от друга. Мы можем лишь вскользь упомянуть о торжественной одежде первосвященника у евреев, внизу которой висели для украшения колокольчики и золотые бубенчики. Можно упомянуть и о башнях в Китае, где внизу под крышами в ряде этажей вокруг висели небольшие, колокола. Порсена ^20 , царь Этрурии, таким же образом украсил крышу своего мавзолея, который он велел построить около города Клузиума. Описание этого сооружения, которое оставил нам Варрон, настолько уникально в своем роде, что я не побоюсь привести его здесь, тем более что оно может пояснить характер додонского звона; но, конечно, мы должны согласиться с Плинием, что это описание, видимо, преувеличено и приукрашено: «Царь Порсена велел соорудить лабиринт в Этрурии, который должен был служить ему гробницей; в то же время он захотел подарить Италии памятник, исключительная слава которого должна была затмить памятник всякого иного чужеземного владыки. Но как ни сказочно это описание, превосходящее все, что рассказывают о невероятных чудесных сооружениях, мы приводим его, воспроизводя буквально рассказ самого Варрона. Царь был захоронен около города Клузиума, где можно было видеть его гробницу, сооруженную из

К оглавлению

==140

четырёхугольных камней; каждая сторона имеет триста футов в длину, пятьдесят в высоту. Первый этаж — четырехугольная основа сооружения — имеет внутри лабиринт; из него не найти выхода, если предварительно не запастись клубком ниток. Эта четырехугольная база имеет на себе пять пирамид: четыре по углам, пятая — в центре, шириной каждая в основании семьдесят пять футов, высотой сто пятьдесят футов; сверху над ними бронзовый купол (или колпак), их покрывающий; с этой крыши вокруг свисают, как некогда было в Додоне, колокольчики ^21 (или небольшие сосуды), перехваченные цепями, движимые ветром, они сталкиваются друг с другом и производят далеко разносящийся звон. Над куполом поднимается второй этаж из четырех пирамид, высотой в сто футов. На его платформе—третий этаж из пяти пирамид, причем Варрон говорит, что стыдится указывать их высоту, но этрусские историки, мол, приравнивают ее к высоте всей остальной части сооружения. Как глупа прихоть владыки, который пытается обрести славу в таком расточительстве, бесполезном для его подданных, который истощает силы своего царства, чтобы заставить дивиться странному и необычному искусству архитектора» *.

«Додонские котлы», звенящие без конца, вошли у греков в поговорку. С ними сравнивали болтливых женщин. Менандр ^22 в комедии, озаглавленной «Носитель священных предметов» (Le porte-mystere, Arreforos), вывел некую Миртиллу, кормилицу, которую упрекают, что она более болтлива, нежели «додонские котлы», так как те все-таки иногда молчат...

Удар в эти колокола или котлы производил звук dondon, или, как описывают его греки, do-do. Это и заставило дать месту название Додоны. Такова догадка ученого критика Помье ^23 . Она мне кажется тем более правильной, что, по Снмиасу Родосскому, подлинное название — Доо-Доо, и здесь учитывается физическое, естественное происхождение слова, произведенного путем ономатопеи (звукоподражания), в данном случае путем подражания звуку, издаваемому медным сосудом. К тому же я настаиваю, что этимологические анализы подобного рода почти всегда наиболее вероятны, наиболее соответствуют

См. П'линий. Естественная история, кн. XXXVI, 13.

==141

обычному способу создания имен, особенно у диких народов. Прибавим сюда, что слово doud на восточном языке означает котел (un chaudron) и также имеет некоторое отношение к звуку, который производит котел; конечно, этот звук и мог породить название Додоны.

Перейдем к гаданиям по журчанию источника—это третий способ предсказания будущего, который применялся в Додоне. Главный источник Додоны протекал у подножия большого пророчащего дуба и возвещал о грядущих событиях шумом своих вод. Старая жрица, ее звали Pelias (Пелиада), истолковывала просителям этот шум как ей вздумается *.

Другой замечательный источник около храма имел несколько единственных в своем роде свойств. Если к поверхности воды, не касаясь ее, подносили тлеющую паклю, даже на большом расстоянии она тотчас же вспыхивала. В то же время эта вода на ощупь казалась холодной, и подобно другим водам она гасила зажженные факелы, погруженные в нее. Этот источник в своем течении регулировался ходом солнца, но в обратном смысле: он опускался или поднимался на поверхность земли в то же время и в той же зависимости, как восходило или опускалось солнце над горизонтом. В полдень он всегда был сух, но постепенно нарастал вплоть до полуночи, времени своего наибольшего наполнения; затем вода в нем начинала спадать вплоть до полудня, когда она совершенно исчезала. Необходимо отметить, что около храма и оракула Аммона ^24 также протекал подобный источник, холодный днем и горячий ночью. Лукреций описал эти два источника в своей поэме «О природе вещей» **.

См. Комментарий Сервия к «Энеиде» Вергилия, кн. III, 466.

* См. Мела. Кн. II, 1; см. Плиний. Естественная история, кн. II, 288.

Также холодный ее существует родник, над которым Пакля, занявшись огнем, разгорается пламенем сразу; Факел таким же путем зажигается там и по волнам, Ярко пылая, плывет, уносимый порывами ветра. Не мудрено, потому что в воде заключается много Жара семян, и притом, из-под самой земли поднимаясь, Всюду в источник идут непременно тела огневые И одновременно, вон испаряясь, выходят на воздух; Но не настолько их много, чтобы сам разгорелся источник. — Лукреций. О природе вещей, кн. VI, 879—889. (Русский перевод

Ф. А. Петровского, 1946, стр. 417—419.)

==142

Ответы, которые давали любопытным черные голуби, порхавшие по деревьям леса *, также составляли обычный способ прорицания. Юпитер подарил своей дочери Фебе двух голубок, говоривших как люди. Одна из них улетела в Эпир, в Додонский лес, где, сев на вершину огромного бука, приказала установить в этом месте оракул Юпитера. Пеласгийского; другая голубка прилетела в Ливию, где, сев на голову барана, подобным же образом приказала установить там оракул Юпитера-Аммона **.

Страбон, не придавая мифам большого значения, считает птиц и говорящие дубы Додоны, так же как и ряд других вещей, о которых рассказывали в Дельфах и в иных местах просто старинными сказками, которые сочиняли поэты ***. Но Геродот весьма удачно объясняет этот миф, который подобно почти всем иным мог иметь подлинную историческую основу: жрецы Фиваиды рассказали ему, как некогда финикийские купцы увезли из их страны двух женщин, нечто вроде жриц, и продали их: одну — в Ливии, другую — в Греции; они первыми и организовали оракулы в этих двух странах.

Геродот писал: «Когда я спросил, откуда они это знают, что говорят, с такою уверенностью, жрецы отвечали, что ими были произведены усиленные розыски этих женщин, но они не могли найти их и только впоследствии узнали то, что рассказывают. Слышал я это от жрецов фивских. Напротив, додонские прорицательницы сообщают следующее: две черные голубки из Фив египетских прилетели — одна в Ливию, другая в Додону; последняя села на дубе и человеческим языком проговорила, что здесь должно быть учреждено прорицалище Зевса; жители Додоны приняли эти слова за повеление божества и поступили согласно с ним. Другая голубка, говорят они, удалилась к ливийцам и приказала им основать

Ему об этом провещал в Додоне

Старинный дуб устами голубиц. —

Софокл. Трахинянки, ст. 179—180. (Русский перевод под ред. Ф. А. Петровского, 1950, стр. 211.)

* См. комментарий Сервия к «Энеиде» Вергилия, кн. III, 466. ''** «Басни о дубе и диких голубях и о многом другом, как, например, о Дельфах, относятся скорее к поэтическим сочинениям, и только небольшая часть этого имеет место в нашем трактате». — Страбон. География, кн. VII, гл. 7, 10. (Русский перевод Ф. Г. Мищенко, стр. 331.)

==143

прорицалище Аммона; и это прорицалище принадлежит Зевсу. Додонские жрицы, рассказавшие мне это, назывались так: старшая Променея, средняя Тимарета, младшая Никандра. Согласно с ними рассказывали и прочие додонцы, прислуживающие в храме.

Мое мнение об этом таково. Если верно, что финикийцы увезли священных женщин и одну из них продали в Ливию, а другую в Грецию, то мне кажется, что эта вторая женщина продана была в ту именно часть нынешней Греции, именовавшейся раньше Пеласгией, которую населяют феспроты, и что впоследствии, будучи рабыней, она соорудила здесь под настоящим дубом святилище Зевса; естественно было, что женщина, служившая в храме Зевса в Фивах, сохранила о нем память и там, куда потом прибыла; со временем научившись греческому языку, она основала здесь прорицалище. Вероятно также, она рассказывала, что сестра ее продана в Ливию теми самыми финикийцами, которые продали и ее.

Я полагаю, что женщины названы были у додонян голубками потому, что они были варварки и, казалось, говорили по-птичьи. По словам додонян, голубка со временем заговорила человеческим языком, то есть после того, как женщина стала говорить понятно для туземцев; пока же она говорила на чужом языке, то казалась им говорящею по-птичьи, ибо каким же образом голубка могла бы говорить на человеческом языке? Называя голубку черною, додонцы обозначают этим, что женщина была из Египта, соседа Эфиопии.

Действительно, способы прорицания в египетских Фивах и в Додоне оказываются сходными. Именно из Египта перешел к нам тот метод гадательного искусства, который затем практиковался в наших храмах...» *

Геродот, комбинируя два сообщения, которые были сделаны ему в Фивах и в Додоне, прекрасно разгадал все, что касается цвета и голоса этих мнимых голубок. Он также легко мог поведать нам о причине, понятной для греков, почему именно из этих двух жриц сделали двух голубок: ведь жрицы храма Додоны назывались тогда пелиады (Peliades); слово это на фессалийском языке значит и пророчица, и голубь. Греки воспринимали

См. Геродот. История в девяти книгах, кн. II, 52—68. (Русский перевод Ф. Г. Мищенко, стр. 144—147.)

==144

двусмысленные слова прежде всего в их наиболее чудесном, наиболее необычном значении. Отсюда они черпали материал для своих рассказов, служивших украшениями и аксессуарами для их мифологии. Софокл, несомненно, ничего не хотел опустить из этого греческого рассказа и, не желая уступать ливийцам, поместил в трагедии «Трахинянки» этих двух голубок на старый бук в Эпире, заставив их говорить и пророчествовать на своем языке. Гадание по полету голубей, по всей вероятности, не так старо, как гадание по шелесту листьев дуба. Его возникновение, согласно вышеприведенному рассказу, может быть отнесено только к началу торговли тирских и сидонских кораблей с дикарями Пеласгии, то есть близко к тому времени, когда в Греции начали поселяться колонисты из Египта и Финикии.

Здесь можно сослаться также на привычку греков все олицетворять. Ведь они сумели сделать из города Фив в Египте известную дочь Юпитера. А далее им ничего не стоило сделать из этой дочери, согласно своему обычаю, основательницу этого города Фив, которому она и дала свое имя. Здесь мы видим еще один из их приемов извращать чужеземные предания. Что касается двусмысленности слова Pelias—оно означает и голубя, и жрицу или гадальщицу, греки тем более легко могли здесь ошибиться, что она могла как будто родиться в их языке по аналогии с языком финикийцев, где мы встречаем ту же двусмысленность. Финикийские купцы, от которых греки приняли и египетскую рабыню, и ее историю, называли голубку heman, а гадальщицу или жрицу словом iman.

Скажем здесь несколько слов, поскольку зашла речь об этом, о жрицах и других служителях храма. Вначале он обслуживался мужчинами, и так было в первые дни его организации, именно когда оракул был еще в Скотуссе, в Фессалии. Спустя некоторое время, когда в храме объединился культ Дионы ^25 с культом Юпитера, к этой службе приставили трех старых женщин. Жрицы и их семьи последовали за пеласгами при их отступлении в Феспротию, куда они перенесли свой оракул. Если верить Свиде, работу которого о фессалийских древностях Страбон оценивал не очень высоко, женщины, обслуживавшие храм в его время, еще вели свое происхождение от фессалийских жриц, живших во времена эмиграции,

==145

Первые жрицы были названы пелиадами, т. е. гадальщицами. Это были именно те, кого миф превратил в голубок: они разъясняли приходившим в храм шум листьев, звон котлов, журчание вод. Их не надо смешивать ни с какой из Сивилл ^26 , хотя последние так же хорошо, как и эти, владели искусством предсказания. Им приписывают старинный гимн, который начинается: «Юпитер есть, был и будет. О добрый и благой Юпитер! Воспоем землю, нашу мать, которая дает нам плоды!» Их искусство унаследовали Фемоноя и две другие женщины, названные Геродотом. Ведь та, которую он называет Рготёпоё, если я не ошибаюсь, именно та и есть, которую Павсаний называет Phemonoe. Во времена Димитрия и Антиоха, наследников Александра в Сирии, главной жрицей Додоны была Фаэннис, дочь мелкого владетеля в Хаонии. Век Павсания * сохранял еще собрание ее прорицаний. Хотя история донесла до нас личные имена некоторых из жриц, они всегда в общем носили старинное название пелиад. Когда же Арсес, иллирийский пират, приказал рубить дубы Додоны, именно гадальщица Пелиада протестовала, но тщетно против святотатства (см. комментарии Сервия к «Энеиде» III, 466).

Но не только имя Пелиада, но также и Фемоноя как будто были общими, обозначая профессию, занятие этих жриц. Эти слова равнозначны слову «voyans» («ясновидящий»), так называли на Востоке лиц, промышлявших ремеслом пророков. Термин этот восходит к латинскому fatidica, faticia, то есть, как я предполагаю, наш термин составлен из двух греческих выражений: femi (dico — говорю) и поёб (video, scio, intelligo—знаю, вижу, понимаю). В Дельфах пифию также называли Фемоноя.

Касаясь данной темы, мы не можем упускать из виду тот факт, что в века, когда рождались оракулы — наиболее действенные очаги суеверий, во многих пунктах Греции именно женщины предпочтительно перед мужчинами посвящались выполнению данного фанатического ремессла. Их пол, более склонный к естественному энтузиазму в силу слабости их характера, в соединении с живостью был тем более восприимчив и к энтузиазму искусственному, наигранному. Повергая их в тягостное состояние

См. Павсаний. Описание Эллады, т. 2, кн. Х («Фокида»), гл. 12, 10. (Русский перевод С. П. Кондратьева, 1940, стр. 426.)

==146

удушья и истерического припадка, воодушевление жриц граничило с безумием, они становились буйными, произносили в изобилии всякие слова без смысла, без связи. Здесь для просителей возникало столько загадочного. Однако в том, что жрицы бормотали, можно было всегда найти что-либо более или менее подходящее к предложенному вопросу. Помимо всего прочего налицо были жрецы, которые должны были получать ответы прорицательницы и так или иначе приспособлять их к вопросу.

Необходимо знать, что участками земли, где учреждали оракул (но, конечно, не в Додоне, а в Дельфах и других местах), -часто служили подземные пещеры, расщелины в земле, откуда исходили, достигая иногда значительной высоты в два или три фута над поверхностью, клубы серных испарений, вредоносные, гибельные, известные физикам под именем «mouffette» (mephitis—удушливый, зловонный газ). Подобные явления и теперь наблюдают в «Гроте собаки» близ Неаполя ^27 и в ряде других районов. В том месте, откуда исходили эти испарения, укрепляли треножник, на него сажали жрицу, которая, вдыхая таким образом вредное испарение, впадала в ужасные конвульсии. Симптомы здесь были таковы: напряженность нервов, «ком», подступающий к горлу, покраснение лица, дрожание всего тела, завывание, визг или бормотание, сверкающие глаза, в'о рту пена, во всех членах тела страшная сила, прыжки необычайной высоты — словом, все явления почти невероятные, но естественные и обычно наблюдающиеся у женщин, одержимых сильнейшими приступами истерии. Выполнение этого страшного ремесла было настолько тягостно, настолько опасно для них, что жрицы погибали, особенно если были слабого телосложения или слишком долго задерживались в пещере с ее ужасным воздухом. Их готовили к данной профессии только по принуждению, вызывая в них крайнее отвращение; иногда приходилось прямо тащить пифию в пещеру, усаживать на треножник, удерживать здесь, применяя силу. Все это кажется абсурдным и невероятным, но дух фанатизма доводит людей до последних пределов, заставляя'их преодолевать все препятствия. Те люди, которыми овладел этот дух, способны на все и постепенно привыкают ко всему. Смогут ли наши потомки в свою очередь поверить в рассказ о событиях, кото-

==147

рые только что происходили на наших глазах: страшные припадки и страдания, на которые добровольно и длительно обрекала себя, и совершенно беспредметно, целая толпа сумасшедших, так что полиция едва-едва смогла их рассеять ^28 . Подобно тому как здесь участвовали женщины только из низов народа, обращает на себя внимание, что и в Греции пифию выбирали не среди девушек знатного происхождения, а из какой-либо семьи людей темных и нищих: обычно брали бедную девушку, необразованную, невоспитанную, и, вероятно прельстившись заработком, она позволяла втянуть себя в' это несчастное ремесло.

Известно удивительное описание, которое Вергилий оставил нам о божественном энтузиазме, охватившем сивиллу в пещере в Кумах, т. е. о припадке бешеных судорог, в который повергали ее вредные испарения в этой пещере, так не обычные для ряда районов этого морского берега.

Лукан ^29 детальнее, чем какой-либо другой писатель, изобразил для нас отвратительные и странные сцены, которые разыгрывала жрица Фемоноя в Дельфах на горе Парнасе, сцены, катастрофическое действие которых обрушивалось иногда на саму пифию. Лукан в своей исторической поэме связал с событиями гражданской войны эпизоды, рисующие старинные обычаи, различного вида гадания, астрологию, гаруспиции (гадания по внутренностям животных), оракулы, пророчества, некромантию и т. п. Это почти единственный элемент чудесного, который он сумел или хотел втиснуть в свою «Фарсалию». Но ведь никто другой нам не рассказал о различных формах этого искусства с большей точностью, близкой к преувеличениям, от которых этот гордый и нервный, но темный и напыщенный творец стихов все-таки не мог совершенно освободиться. Лукан стремился более к правде, нежели к вымыслу, и как будто сохранил ту же верность в описаниях, что и в рассказах. Это значит: он рассказывает о вещах, относившихся к обычаям, именно так, как они совершались в действительности, и о событиях именно так, как они происходили на самом деле. Меня дополнительно убеждает в том, что Лукан в этом эпизоде, хотя и вымышленном, ничего не изменил в деталях из некогда реально имевшего место события, следующее: жрица Фемоноя, запрошенная о будущем течении гра-

==148

жданской войны, в сущности ничего или почти ничего не предрекает. Я думаю, что так в действительности и происходило обычно. Но послушаем его самого, его длинное, страшное, но интересное описание*: .. .Аппий один лишь, боясь превратностям Марса отдаться, Просит всевышних богов открыть исход предприятий И отпирает тайник прорицателя Феба Дельфийского — Тот, что закрытым для всех стоял уже долгие годы. На половине пути от западных стран до восточных В небо вершиной двойной возносятся горы Парнаса — Феба священный приют...

Только заметил Пеан, что земля из чудовищной пасти Шлет откровение богов, говорливыми ветрами дышит, — Тотчас же" он проник в глубину священного грота И, в тайник водворясь, прорицателем стал Аполлоном. Если же в девичью грудь божество это властно проникнет, Звуком пророческих уст потрясет оно дух человека. .Но вот треножники, долгое время Спавшие, тишь и покой пустынной скалы пробуждает Аппий...

Старшему он из жрецов приказал отворить этот грозный Храм и богам передать пророчицу, полную страха. Тот Фемоною схватил, что бродила досель беззаботно Возле Кастальских ручьев и в чаще дремучей дубравы, — И принуждать ее стал в святилище храма проникнуть. Страшных дверей коснуться боясь, пыталась фебада Хитростью тщетной смутить вождя, пылавшего жаждой Тайны грядущего знать. ..

Все же загнал ее в храм, несмотря на все колебанья, Жрец. Но далеких боясь алтарей потаенных святилищ, В первом приделе она рокового храма осталась. И, притворясь божеством, ведет со спокойною грудью Четкую речь, и голос ее не бормочет в емятеньи, Изобличающем дух, вдохновенный священным безумьем. И оскорбляет вождя, еще больше — треножник и Феба Ложью вещаний своих. ..

И недвижим святилища свод, и спокойная роща Ясно о том говорят, что дева ввериться Фебу Остереглась. Во гневе поняв, что треножники немы, Аппий сказал: —«И от нас, нечестивица, грозную кару И от богов понесешь, которых ты здесь обманула, — Если сейчас не сойдешь в пещеры и если не бросишь Так от себя говорить — знакомая с бедами мира». В ужасе дева тогда к треножнику кинулась; жрицу В сумрак пещер отвели, и там ее грудь против воли Бог посетил и вдохнул в пророчицу дух тех утесов, Неистощимый в веках...

См. Лукан. Фарсалия, кн. V, 67—224 (выдержки). (Русский перевод И. Е. Остроумова. М., 1951, стр. 99—103.)

==149

.. .Безумьем полна, неистово мчится Ьдоль по пещерам она с волосами, вставшими дыбом,. Феба венки и повязки трясет, с затуманенным мозгом Кружится в храме пустом, по пути опрокинув треножник, Пышет палящим огнем, в своем неизбывном емятеньи Гневного Феба неся...

Бешенства пена тогда на устах показалась безумных, Стон прозвучал, возопила она, прерывая дыханье: Мрачное тут пронеслось завыванье в пустынных пещерах, — Голос последний звенит уже усмиренной вещуньи: «Римлянин, ты избежишь опасностей войн смертоносных, Много беды испытав, и один успокоишься с миром Ты на эвбейской земле, в глубине котловины обширной». Тут она смолкла совсем — уста Аполлон заградил ей.

.. .Но вот пророчица, грудью Выломав дверь алтаря, из раскрытого храма умчалась. Но не о г страха бледна, сама она ужас внушает, Не успокоится в ней ни на миг утомленное сердце; Но как пучина морей после ярости долгой Борея

Стонет, хрипя, — так пророчицы грудь вздымается часто.

Вот возвращается вновь она от священного света

К. зорям обычным, и тут ее тьма густая объемлет... .

В чувство придя, умирает она. Но смерти соседство, Аппин, тебя не страшит, ты двусмысленной речью обманут *...

Мы должны думать, что трагедия здесь редко заходила так далеко: на самом деле люди располагали быстрым и простым средством борьбы против отравления испарениями, удушливость которых неминуемо поражала несчастную жрицу, задержавшуюся в пещере: ее возможно быстрее вытаскивали оттуда, выводили на свежий воздух или бросали в холодную воду; так постепенно она приходила в себя. Точно так поступают с животными при опытах с ними в «Гроте собаки»: мало-помалу их освобождают от обморочного состояния, погружая в соседнее озеро. Но покинем Дельфы и вернемся к Додоне.

Наконец, был еще один способ запросить оракул: бросать жребий. Как можно догадаться, жребиями служили листки, на которых были написаны различные фразы, относящиеся к вопросу, из них брали наудачу один. Могли быть жребиями буквы или какие-либо другие знаки, которые бросали в урну; ребенок вытаскивал оттуда несколько таких знаков, жрица прилаживала их один

Можно сравнить это описание с описанием энтузиазма сивиллы в Кумах, которое мы встречаем у Вергилия. См. Вергилий. Энеида, кн. VI, 45—106. (Русский перевод В. Брюсова и С. Соловьева, 1933, стр. 160—161.)

К оглавлению

==150

к другому как лучше, разъясняя полученное, как ей вздумается. Это могли быть игральные кости, на которых гравировали определенные фигуры. Это могли быть различные комбинации подобных вещей. Иногда эти знаки располагали в клеточках на столе подобно шифрам наших игр в бириби или рулетку, когда на стол бросают игральные кости и делают прогноз по клеточкам, в которых они окажутся.

Спартанцев весьма напугало «чудо», однажды происшедшее при подобном гадании. Вот какова была страшная причина их тревоги: они послали запросить оракул Зевса в Додоне путем бросания жребия, сулит ли им какие-либо выгоды затеваемая ими война. Их посланцы расположили жребии, все было отлично подготовлено. Как вдруг любимая обезьяна царя молоссов прыгнула на стол, разбросала все значки, перемешала в кучу все жребии, опрокинула урну и кости — словом, привела всю эту процедуру к скандальному замешательству. Тогда жрица вскричала, что, мол, Спарте предстоит думать не о победе, а о своем собственном спасении! «В самом деле,—писал Цицерон, — мы должны пожимать плечами, читая о подобных детских наивностях. У греческих историков, очевидно, было много досуга, чтобы серьезно рассказывать о подобном злорадстве обезьяны. Это большое чудо, несомненно: злое животное перевернуло урну, нарушило порядок и создало хаос не то по злой воле, не то случайно. И однако, эти историки уверяют нас, что никогда никакое другое событие так не страшило Спарту, как это знаменитое чудо» *.

Вот таков был этот оракул, столь популярный, столь почитаемый. Что же Спарта и вся Греция в целом были так беспомощны, так невежественны или глупы? Конечно, нет. Но оракул все-таки был здесь, и в данных вещах следствия как будто значительно переживают причины, их рождавшие. Таков был характер народа, склонного к наиболее абсурдным чудесам: старая ошибка у него никогда не теряла своего значения, достаточно было какой-либо глупости стать древней, чтобы она уже не считалась глупостью. Страбон пытается, и достаточно мягко, оправдать треков в этом отношении. Он весьма

См. Цицерон. О гадании («De divinatione»), кн. I, II.

==151

уместно замечает, что наши предки, мол, очень долго чтили и поклонялись святыням своих отцов; полные религиозной преданности, они отправлялись в Додону, чтобы там получить совет старого дуба, узнать от него ответы божества. Они действовали, руководствуясь теми же стремлениями, теми же самыми мотивами почитания, какие у людей всегда налицо и всегда должны быть в отношении старинных храмов, как, например, храм Аммона, храм в Дельфах и в других известных местах, куда шли так же, как в Додону *.

Мы видим, что доверие к оракулу Додоны не ограничивалось только пределами Греции: беременные женщины у гипербореев посылали туда — и даже в' храм Делоса—запрашивать об исходе родов. Впрочем, я не склонен, ища этих гипербореев, заходить слишком далеко на север. Я понимаю под этим названием только обозначение народа, живущего по ту сторону горы Борас в Македонии, которая в то время еще не являлась частью Греции. У древних ничто так не менялось, как положение гипербореев, народа, о котором здесь идет речь и который так называли потому, что, по представлениям греков, он живет в тех странах, откуда дует северный ветер. Для греков по эту сторону перешейка северный ветер шел из-за горы Борас в Македонии, вот почему они назвали этот ветер Бореем (Boreas), а народы по ту сторону горы— гипербореями. Но лишь только они приходили в эту страну и узнавали, что северный ветер рождается гораздо дальше, им приходилось отодвигать положение гипербореев. По мере открытия все более северных районов место жительства гипербореев приходилось последовательно отодвигать все далее к полюсу Арктики. Это, конечно, делало для древних географов положение гипербореев все более неопределенным, пока этот народ вообще не перестал существовать где-либо.

Подарки гиперборейских женщин соответствовали простоте диких нравов: это были несколько безделушек, перевязанных и завернутых в пшеничную солому, или несколько снопов', заплетенных или связанных каким-то особым способом. Предание рассказывает, что эти дары Додоне принесли две девушки; по-гречески их звали Ги-

Страбон. Геогра4)ия, кн. XVI, 38. (Русский перевод Ф. Т. Мищенко, стр. 778.)

==152

пероха и Лаодика (может быть, это были их подлинные имена; и тогда это еще одно доказательство, что это были македонские гречанки и пришли они отнюдь не издалека). Их сопровождали пять мужчин из их же народа. Нам рассказывают, что они, мол, явились с севера, пересекли Скифию. Историк же заставляет их прийти издалека только потому, что он говорит о положении гиперборейского климата согласно тем представлениям, которые бытовали в его время. Две девушки доставили свои дары Додоне, а отсюда по их просьбе эти дары переправляли из рук в руки, из страны в страну вплоть до острова Делоса, главного места назначения. Девушки не пошли дальше, как будто боясь, чтобы их не постигла судьба двух других девушек из их народа — Опиды и Аргиды, которые еще раньше должны были принести Люцине в храме Делоса дар в виде пшеничных снопов. Но эти девушки умерли на чужеземном острове, делосцы их похоронили в могиле, которая с той поры почиталась в течение долгого времени, каждый год здесь устраивались торжественные празднества, посвященные их памяти *.

Еще меньше станешь удивляться огромному уважению, которое греческий народ так долго сохранял к этому оракулу предпочтительно перед всяким другим, зная, что этот оракул некогда разрешил вопрос о всей номенклатуре религии и зафиксировал, я позволю себе так выразиться, теологический словарь греков. Божества у пеласгов, как я уже об этом говорил, были такого же характера, что и божества у африканских негров: земные предметы, неодушевленные и пустяшные—одним словом, настоящие фетиши. Эти божества у них никак не назывались. Геродот говорит достаточно отчетливо, что пеласги совершенно не знали имен своих богов: вещь достаточно простая у дикого народа, который не знает ничего о том, что делается за пределами его страны. Когда же в Грецию с востока начали приходить колонисты, они стали привозить сюда свои религиозные обычаи, наименования своих богов, которые становились таким образом известными и пеласгам. Эти наименования были эпитетами, имевшими общий смысл и понятными жите-

См. Геродот. История в девяти книгах, кн. IV, 33—35. (Русский перевод ф. Г. Мищенко, стр. 317—319.)

==153

лям колонии, например такие: Hephai'stos Pater ignis (Гефест, отец огня), Helios Fortis (Гелиос сильный), Venus Puella (Венера-девочка), Athene Virgo (Афинадева), De-meter Dea vel Regina Mater (Деметра-богиня или царица-мать), Ceres ou Corech Sol (Церера, солнце), Maen или Мёпё Luna (Луна), Bacchus Dionysius, Filius Arabiae, Rex Nissae (Вакх Дионисий—сын Аравии, царь Ниссы), Ermes Interpres (Гермес-истолкователь), Apollon или A-Belen Divinus (Аполлон божественный) и т. д.

Но все эти эпитеты, применявшиеся к восточным богам, становились именами собственными для пеласгов, не знавших их смысла. Когда они заколебались, принять ли им эти имена, приспособляя их к названию своих собственных божеств, они запросили по этому вопросу свой оракул в Додоне, который был не только самым древним, но тогда и единственным в стране. Ответ был таков, что они должны принять эти чужеземные названия и применять их к объектам своего собственного культа *. С этого времени у них установился обычай адресовать культ, приносить жертвы своим богам под этими новыми наименованиями, а последние в следующие века от них перешли к грекам. И в самом деле, почти все имена греческих богов чисто восточные и они впервые вошли в употребление именно в храме Додоны.

Жрецы дали своему пророчествующему дубу имя Jqoh-Pater. Несомненно, что, приобретя затем несколько больше знаний, они вскоре начали смотреть на это дерево не как на Бога, а как на образ божества, как на место, с которым связано явление божества (la manifestation divine), как на объект, который божество избрало, чтобы заставить услышать его ответы и приказания. Пеласги произвели здесь заимствование и допустили профанацию истинного Бога ^30 , т. е. того имени [Яхве], которое было хорошо известно хананеянам, покрывшим Грецию своими колониями. Это имя Jaoh, которое, как сам Бог разъяснил, означает: «1'Eternel, celui qui est» («Ego sum qui sum») [вечносущий, Я есмь сущий], и пеласги достаточно хорошо передавали его (в словах своего гимна, приведенного выше: «Юпитер есть, был и будет»).

См. Геродот. История в девяти книгах, кн. II, 52. (Русский перевод Ф. Г. Мищенко, стр. 144—145.)

==154

Чужеземные колонисты вскоре сами стали относиться к Додоне с тем же уважением, с каким — они это видели—к ней относились повсюду, во всех пунктах их нового поселения.

Инах ^31 , по происхождению хананеянин, вышел из племени Енака (Епас) в Палестине, поселился в Арголиде. В связи с какими-то домашними неприятностями он несколько раз обращался к додонской жрице с просьбой сказать, с помощью каких молитв или путем какого поступка он мог бы заполучить милость богов. В течение долгого времени он получал весьма неясные ответы, какие-то темные, непонятные прорицания. Наконец ему прислали ясный ответ: он должен изгнать из своего дома и из страны свою дочь Ио, которой приказано блуждать на свободе по всей земле; если он этого не сделает, явится Юпитер и своей молнией с небес погубит весь их род. И вот отец изгнал свою дочь против ее и своей воли *.

Герои осады Трои, как победители, так и побежденные, обращались за советом к оракулу, как им избавиться от этой войны, которая была для всех них одинаково губительной, низведя их к состоянию беженцев. Ведь фригийская семья Пелопидов, желавшая оставить во владении Троады свое древнее отцовское достояние (это и было истинной причиной Троянской войны), оказалась совершенно истощенной в этой войне. Вследствие долгого отсутствия победивших под Троей война дала, возможность укрепиться одной части эллинов; те же, у которых она узурпировала Пелопоннес и кто смертельно ее ненавидел, возвращаясь домой, находили только тревоги и несчастья. Улисс был в Додоне, чтобы просить совета у оракула-дуба, чтобы узнать от Юпитера, возвращаться ли ему открыто или тайно на свой остров Итаку, где столько людей отняли у него имущество и жену**. Пирр, сын Ахилла, потерял фессалийское царство за то время, как участвовал в осаде Трои. Он прибежал к берегам Эпира и обратился за советом к оракулу, который посоветовал ему похитить Ланассу, внучку Геракла, бывшую в Додоне. Последовав этому указанию, Пирр приобрел несколько владений и стал основателем

См. Эсхил. Прометей, 705—716. (Русский перевод под ред. Ф. А. Петровского, 1950, стр. 32.)

* См. Гомер. Одиссея, 327.

==155

царства Эпира, оставив восемь детей от своего брака с Ланассой *. Эней в ходе своих странствований также прибыл в Додону просить совета относительно колонии, которую он собирался основать в Италии. И вот здесь, по рассказу Варрона, он получил тот ответ, который составил один из эпизодов Энеиды: прежде чем достигнуть цели, он должен будет испытать ряд крайних бедствий, и в том числе голод, который заставит троянцев есть все, вплоть до собственных столов. Вергилий, озабоченный тем, чтобы вобрать в свою поэму все предания об основании троянской колонии у латинян, не захотел обойти молчанием и это предание, так как оно имело исторический и народный характер. Но как человек мудрый, он мог считать данное прорицание лишь детской шуткой. Вот почему он вложил его в уста одной из гарпий, фантастических персонажей, и у него именно ребенок, уделяющий внимание такому незначительному факту, должен был обнаружить осуществление пророчества **.

Оракул по обычаю этого дикого времени иногда давал ответы очень жестокие: он приказывал приносить человеческие жертвы в качестве средства смягчить те бедствия, которые боги, часто совершая огромную несправедливость, вот-вот готовы обрушить на весь народ. «Когда город Калидон был еще обитаем, Корее, один из жрецов храма Вакха, влюбился в девушку по имени Каллироя. Его страсть была так же сильна, как и несчастлива: его любовь, подарки, мольбы не могли растрогать сердце бесчувственной девушки. 'Корее, раздраженный отказом, просил своего бога, жрецом которого он был, о мести, и был им услышан. Вакх в своем гневе наслал на калидонян эпидемию, они начали сходить с ума, как бывает при опьянении, и в безумии умирали. Впав в отчаяние, они просили у додонского оракула средств против подобной эпидемии. Их посланцам посоветовали запросить у оракула прорицание по полетам голубей

См. Юстин. XVII, 3.

* Вы на Италию путь направляете; ветры призвавши, Можете вы достичь до Италии, в пристань проникнуть, Но окружить не придется стенами город вам данный, Прежде чем голод жестокий и мщение за наше убийство Вас не принудит столы зубами грызть, пожирая. — Вергилий. Энеида, кн. 3, 253—257. (Русский перевод В. Брюсова и С. Соловьева, 1933, стр. 101.)

==156

вокруг священных дубов. Их уверили, что жители этой части материка—этолийцы, аркананцы и эпироты обычно пользуются этим оракулом, считая его прорицания лучшими, никогда их не обманывавшими. Ответ оракула был таков: необходимо умилостивить Вакха, гнев которого послал на их город такую эпидемию. Ведь согласно медицине дикарей (и древних, и современных), болезни, особенно эпидемические, никогда не вызываются естественными причинами, но всегда порождаются гневом каких-либо рассерженных богов. Если, например, жара у греков поражает людей в поле до смерти, то это значит, что их убивает Аполлон ударами своих стрел. Тогда и средства против этих эпидемий у них почти всегда одни и те же, как, например, у лапландцев и теперь: заклинания, талисманы и жертвоприношения.

Оракул приказал, чтобы юная Каллироя была принесена в жертву на алтаре Вакха рукой самого Кореса, его жреца, если только кто-нибудь не решится избавить ее от смерти, умерев вместо нее. Подобная замена у пеласгов была одной из форм этого варварского обычая: при бедствиях, постигающих весь народ, человеческая жертва была обычным средством умилостивления ярости богов. Особенно во время массовых эпидемий для того, чтобы сохранить жизнь народа, приносили кого-нибудь в жертву, надеясь, что божество вполне удовлетворится этим и весь народ будет спасен. Чем жертва значительнее, например, если в жертву приносят собственную дочь, единственного сына или царя, тем она должна быть более достойной. Не было никакого способа спасти эту жертву от смерти, все равно добровольна она или нет, если только не находился кто-либо готовый сам умереть вместо данной жертвы, как, например, это сделала Альцеста ^32 взамен Адмета, своего мужа. Ведь смерть была неизбежной и она требовала своей дани. Но кто бы ни был этой жертвой, она должна была удовлетворить богов. Иногда даже, но редко, считалось удовлетворительным жертвоприношение животного, например заклание лани взамен Ифигении.

Несчастная Каллироя была в отчаянии, она просила и молила о заступничестве. Но даже ее родители не обнаруживали никакой жалости, не осмеливаясь поднять свой голос против голоса небес. Украшенная цветами и лентами, она легла на жертвенник. Корее поднял священ-

==157

ный нож. Но в тот миг, когда он должен был ее ударить, его взор упал на нее. Она показалась ему такой прекрасной, такой беззащитной! Любовь, которая жила в сердце Кореса, пронзила его такой болью, что вместо того, чтобы поразить ее, он ударил ножом самого себя. Он спас жизнь своей неблагодарной возлюбленной, присудив к смерти самого себя, как это приказал оракул. Каллироя в отчаянии, считая себя виновницей смерти любившего ее человека, так доказавшего свою любовь, вышла из храма, проклиная свою собственную жестокость; она держала в руке священный нож и пронзила им свою грудь на берегу соседнего ручья. Добавляют, что этот ручей получил от нее имя ручья Каллирои ^33 *. Но может быть, лучше было бы считать, что именно девушке Кореса дали имя ручья, около которого она зарезала себя. Ведь слово Callirhoe (прекрасный ручей) подходит к обозначению ручья и указывает на название ручья, а не на имя молодой девушки.

Когда шла речь об обычных и не столь важных делах, оракул сам ведал организацией обрядов и церемоний, относящихся к священному ритуалу, который необходимо было соблюдать во время празднеств, посвященных тому или иному богу. Так, в соответствии с указаниями оракулов в Афинах был установлен старинный церемониал торжественных плясок и песен — процессия очищения (люстрации) на улицах, когда люди шли увенчанные цветами; обеты и жертвы Юпитеру-всевышнему и Гераклу о спасении народа; то же Аполлону-покровителю о счастье; то же Латоне, Аполлону с Дианой; на перекрестках им предлагали наполненные чаши, поставленные на столах, вокруг них жрецы и народ, увенчанные цветами, плясали, благодарно поднимая к небу руки. Вот несколько из этих указаний оракула афинянам, относящихся к подобным обрядам: «Я приказываю вам, потомки Эрехтея, народ которого кормит город Пандиона, быть внимательными к выполнению, согласно обычному культу, праздников, установленных вашими предками: принесите жертвы в честь Вакха и отдайте первые из ваших плодов отцу Бромию («Шумному») в'о всех кварталах города. Воздвигайте

См. Павсаний. Описание Эллады, т. 2, кн. VII («Ахайя»), гл. 21. (Русский перевод С. П. Кондратьева, 1940, стр. 193—194.)

==158

жертвенники, приносите жертвы! Украсьте волосы цветами!»

Другой ответ оракула — по вопросу о церемониях. «Сын Юпитера в Додоне указывает афинянам: так как ваши жертвоприношения не совершаются в должное время, шлите, без всякого замедления, торжественную делегацию в составе 9 жрецов, которые приведут для жертвы Юпитеру в Додоне упряжку быков и по две коровы на каждого быка. Диане дайте быка с некоторыми другими жертвами, а также бронзовую табличку. Пусть принесут и обещанные дары от народа Афин».

Третий ответ: «Сын Юпитера в Додоне указывает: надо принести, всю жертву Вакху, другу народа. Жертвуйте полную чашу смешанных вин, ведите танец. Заколите быка в честь Аполлона, отвратителя бедствий. Пусть все украсят себя цветами, даже рабы, в знак благоволения и сострадания. В этот же день принесите в жертву белого быка Юпитеру, охранителю богатств».

Демосфен, который приводит эти ответы оракулов, указывает, что афиняне получали от Додоны много и других предписаний по данному вопросу *.

Не только обитатели Греции, но и чужеземные владыки относились с огромным доверием к додонскому оракулу. Так, один из них. Крез, посылал сюда послов просить совета, прежде чем начать свой поход против персов. Ему ответили: если перейдет он реку Галис, разрушит огромное государство, — и так случилось с его собственным государством **. Греки также постоянно слали своих послов к оракулу или перед отправлением в поход, или перед основанием колоний***; особенно это было в обычае у спартанцев. Например, во время войны против аркадян они получили ответ оракула в двух словаз: «война без слез» (Плутарх). Действительно, победа, одержанная ими, не стоила им ни одного человека; позже это выражение стало поговоркой.

Эфор и Прокл **** рассказывают, что во время одного

См. Демосфен. Речь против Мидиаса.

* См. Геродот. История в девяти книгах, кн. I, 46. (Русский перевод Ф. Г. Мищенко, стр. 22.)

** «Но когда же греки основывали колонию без оракула, будь то дельфийский, додонский или оракул Аммона, когда они начинали войну, не спросясь у оракула?— Цицерон. О гада яии, кн. I.

*** См. Страбон. География, кн. IX, гл. 2, 4. (Русский перевод Ф. Г. Мищенко, стр. 414—416.)

==159

столкновения между беотийцами и пеласгами последние осадили город Панакт в Беотии, жители которого упорно защищались. Та и другая сторона порознь обратились за советом к додонскому оракулу. Ответ, данный пеласгам, неизвестен. Беотийцам жрица ответила: они будут иметь успех, если совершат преступление. Этот странный ответ заставил беотийцев заподозрить жрицу в сочувствии своему народу: ведь все знали, что Додона всегда была оракулом пеласгов. В гневе за подобный ответ беотийцы схватили жрицу и бросили ее в огонь. Они рассуждали при этом так: наш поступок может считаться правильным или неправильным; он правилен, если жрица нас обманула и в своем ответе сказала нам что-то не заслуживающее доверия; если же он неправилен или бесчестен, мы выполняем то, что нам велел сделать оракул.

Служители храма, однако, не согласились с подобной дилеммой и задержали беотийцев. Не осмеливаясь ни казнить их в храме, ни вообще как-либо осудить, не выслушав, жрецы представили их на суд жриц (после убийства одной жрицы их теперь осталось две). Беотийцы подобный суд отвергли, заявляя, что, мол, нет такого закона, который разрешал бы женщинам вершить уголовный суд. Тогда решили, что к женщинам будут присоединены мужчины в равном числе. Две женщины настаивали на осуждении виновных, двое мужчин были против. Голоса разделились, и решено было осуществить более мягкое предложение. Жрицы в конце концов разъяснили, в чем должно было состоять то преступление, которое оракул советовал беотийцам совершить: «Бог Додоны, — заявили они, — хотел бы приобрести несколько ваших медных треножников, которые вы посвятили своим богам». Беотийцы согласились. Каждый год ночью они крали несколько треножников' из своего собственного храма и, пряча их под своей одеждой, тайно увозили в Додону. В память об этом, а также в память о войне, исход которой оказался в их пользу, беотийцы учредили торжественное празднество, на котором распевали специально сложенный гимн — «гимн о похищении треножников».

Это происшествие дало повод к новым правилам в обслуживании додонского храма. Решили, что в будущем, если беотийцы будут обращаться к оракулу, ответ им должны давать не жрицы, а специально назначенные для этой цели опытные жрецы. Функция последних ограни-

К оглавлению

==160

чивалась обслуживанием только одних беотийцев, а жрицы, согласно обычаю, должны были обслуживать всех остальных просителей.

Жрица Фаэннис (Phaennis) (ее время не подлежит сомнению: это период наследников Александра Македонского) предсказала вторжение галлов в Малую Азию за поколение до этого события. Вот это предсказание: Узкий пролив Геллеспонта пройдя, станет дерзко надменным Войско галатов, несущее гибель; оно беззаконно Азию будет громить; еще большие беды назначит Бог для живущих по берегу моря в ближайшее время. Скоро, однако,'воздвигне г Кронион защитника в бедах Милого сына быка, возросшего волею Зевса: Смерти и гибели день принесет для всех он галатов.

Под именем «сына быка» оракул разумеет здесь пергамского царя Аттала; другое же вещание оракула Аполлона придает ему эпитет «с рогами быка» (Tauricornis) *.

В период ссоры Тарента со своими соседями-луканцами Александр, царь Эпира, призванный тарентинцами на помощь, обратился к Додоне с просьбой погадать о предстоящей кампании. Ответ ему был таков: он должен остерегаться города Пандосии и реки Ахеронта, где он найдет конец своей жизни. Это прорицание побудило Александра идти в Италию, чтобы быть возможно дальше от Эпира, где находились и этот город, и эта река, которых он должен был теперь страшиться. Но как обыкновенно бывает, говорит Тит Ливии, человека постигает несчастье, когда он старается его избежать. Царь одержал большие успехи в Лукании и Аббруции. В его лагере уже находились 200 луканцев, изгнанных их соотечественниками. Он считал их людьми, которых собственное несчастье тесно сковало с ним, а они в это время уже договорились с луканцами на родине о своем возвращении туда, если добудут царя живым или мертвым. Александр расположил лагерь на берегу Лукании около города, по имени Пандосия. Неожиданно произошло наводнение, во время которого враги овладели его лагерем, заставив' его отступить. Он подошел к переходу через разлившуюся реку, воды которой только что унесли мост. На коне он вместе с воинами бросился в воду, чтобы пе-

См. Павсаний. Описание Эллады, т. 2, кн. Х («Фокида»), . 15, 3. (Русский перевод С. П. Кондратьева, 1940, стр. 430.)

гл

==161

рейти реку вброд, который, будучи незнакомым, казался очень опасным. Один из его солдат, тарентинец, изнуренный страхом и трудностями перехода, сказал: «Вот несчастная река. Тебя справедливо зовут Ахеронтом». Александр, пораженный этим словом, вспомнил прорицание оракула. Он остановился в недоумении, раздумывая, идти ли вперед или назад, однако пустил лошадь вперед. Он уже выходил на мель, как вдруг один из изгнанников-луканцев пронзил его издали дротиком. Александр упал замертво в реку, и течение реки унесло его тело прямо в лагерь врагов *.

Это предсказание о событии, происшедшем за четыре столетия до нашей эры, одно из наиболее ранних предсказаний, о которых дошли до нас упоминания в исторических сочинениях. Нет сомнения, что был ряд предсказаний и позже, но история пренебрегала их передачей и сведения о них на сегодня надо считать утерянными. Правильно, конечно, утверждение, что Додона постепенно начинала терять свой авторитет. Прежде всего это можно приписать разрушению леса иллирийскими разбойниками **, уничтожившими таким образом оракул дуба, далее—страшной войне акарнанцев против этолийцев, в ходе которой ничто не уцелело, полностью был разграблен и сам храм Додоны. Уже на склоне могущества греческих народов основной удар нанесли здесь македонцы. Но они в свою очередь стали жертвой римлян. Последние, не менее суеверные, чем все другие народы, уже не могли доверять оракулу, который все-таки был для них чужой; по крайней мере они не могли к нему часто обращаться. Сами же греки, когда их родина пала в результате завоеваний, после гибели акарнанцев и этолийцев, разрушения «Ахейской лиги» и смерти Филопемена ^34 (его можно считать «последним из греков») уже не переживали тех значительных эмоций, которые так живо возбуждают нетерпение и любопытство у людей, их жаж-

См. Тит Ливии. Римская история от основания города, кн. VIII, § 24. (Русский перевод под ред. А. Адрианова, 1894, стр. 187—189.)

* «После того как этот оракул просуществовал здесь в течение ряда веков, иллирийский разбоинйк Арсес приказал срубить дуб; так произошло, что в дальнзйшем вещий шум его (fatidica murmura) прекратился». — См. комментарии Сервия к «Энеиде» Вергилия, кн.III, 466.

==162

ду предвидеть будущее. Теряя свободу, греки теряли свою силу, свои страсти, активность своей души, свои главные мотивы страха и отчаяния, ревности и доверия. Дух рабства гасит в человеке всю энергию, хороша она или дурна сама по себе.

Я считаю, что именно эти причины, заставляя пренебрегать оракулом, в котором люди уже не ощущали прежней нужды, не менее содействовали его закату, чем прогресс философских знаний, который, конечно, нарастал из века в век, делая суждения людей все более правильными и подтачивая корни суеверия. Ведь век Перикла, когда оракулы пользовались таким доверием, был столь же просвещенным, как и век Аристиона ^35 , во времена которого ими уже не занимались. Необходимо признать, что причины в подобных случаях действуют медленно: всегда протекает достаточно долгий период времени, прежде чем свет, принесенный небольшим количеством лиц, добившихся истины, распространится повсюду и завоюет большинство, так что перед ним воочию предстанет вся пустота устарелых взглядов. Но прежде чем свет, сосредоточенный в определенных пунктах, мог бы стать всенародным достоянием, должно было видеть, как у греческого народа в одно и то же время, с одной стороны, существовали здоровые философские взгляды, с другой стороны, удерживались старые предрассудки, даже наиболее абсурдные из них. Каковы бы ни были причины, которые заставили пренебрегать оракулом в Додоне или полностью лишили его доверия, как и ряд остальных оракулов, известно, что именно век Страбона ^36 был той эпохой, когда уже в течение некоторого времени их (оракулов) не было *, т.е., будучи памятниками безумного легковерия и тупого невежества людей, они исчезли при свете познаний и разума.

«Не существует более оракула в Додоне...»— Страбон. География, кн. VII, гл. 7, 9. (Русский перевод Ф. Г. Мищенко, стр. 330.)

==163

1-2-3-4-5-6-7-8-9-10-11-12-13-14-15-16-17-18-19-20-21-22-