ЗАДАЧИ И МЕТОДЫ ПСИХОЛОГИИ НАРОДОВ"

1. Задачи психологии народов

<...> Единственная точка зрения, с которой можно рассматривать все психические явления, связанные с совместной жизнью людей, психологическая. А так как зада чей психологии является описание данных состояний индивидуального сознания и объяснение связи его элементов и стадий развития, то и аналогичное генетич еское и причинное исследование фактов, предполагающих для своего развития ду-

* Вундт В. Проблемы психологии народов//Тексты по истории социологии XIX-XX веков: Хрестоматия. М.: Наука, 1994. С. 75-90.

37

ховные взаимоотношения, существующие в человеческом обществе, несомненно также должно рассматриваться как объект психологического исследования.

Действительно, Лацарус и Штейнталъ противопоставили в этом смысле индивидуальной психологии психологию народов. Присмотримся прежде всего поближе к программе, предпосланной Лацарусом и Штейнталем их специально психологии народов посвященному журналу: «Zeitschrift fur Volkerpsychologie und Sprachwissenschaft».

В самом деле, программа так обширна, как только можно: объектом этой будущей науки должны служить не только язык, мифы, религия и нравы, но также искусство и наука, развитие культуры в общем и в ее отдельных разветвлениях, даже историч еские судьбы и гибель отдельных народов, равно как и история всего человеч ества. Но вся область исследования должна разделяться на две части: абст рактную, которая пытается разъяснить общие условия и законы «национального духа» (Volksgeist), оставляя в стороне отдельные народы и их историю, и конкретную, задача которой дать характеристику духа отдельных народов и их особые формы развития. Вся область психологии народов распадается, таким образом, на «историческую психологию народов» (Vollergeschichtlische Psychologic) и «психологическую этнологию» (Psychologische Ethnologic). <...>

Лацарус и Штейнталь отнюдь не просмотрели тех возражений, которые прежде всего могут прийти в голову по поводу этой программы. Прежде всего они восстают против утверждения, что проблемы, выставляемые психологией народов, уже нашли свое разрешение в истории и ее отдельных разветвлениях: хотя предмет психологии народов и истории в ее различных отраслях один и тот же, однако метод исследования различен. <...>

Едва ли представители истории и различных других наук о духе удовольствуются уделенной им в подобном рассуждении ролью. В сущности, она сведена к тому, что историки должны служить будущей психологии народов и работать на нее. <...>

Но здесь сейчас же приходит на ум возражение, что столь различные по своему характеру области, в сущности, совсем не допускают сравнения между собой, так как возникают и развиваются они в совершенно различных условиях.

В особенности ясно проявляется это, в данном случае, в несравненно более тесной связи общих дисциплин со специальными в науках о духе. <...> В развитии душевной жизни частное, единичное несравненно более непосредственным образом является составной частью целого, чем в природе. <...>

Общая задача всюду заключается не просто в описании фактов, но в то же время и в указании их связи и, насколько это в каждом данном случае возможно, в их психологической интерпретации. К какой бы области, следовательно, ни приступила со своими исследования-

38

ми психология народов, всюду она находит, что ее функции уже выполняются отдельными дисциплинами. <...>

2. Программа исторической науки о принципах

Но должны ли мы в виду вышеизложенных сомнений вообще отрицать право психологии народов на существование?

<...> Различение между душой и духом, которое и без того уже перенесло понятие души из психологии в метафизику или даже в натурфилософию, в психологии совершенно лишено объекта. Если она и называет, согласно традиционному словоупотреблению, объект своего исследования душой, то под этим словом подразумевается лишь совокупность всех внутренних переживаний. Многие из этих переживаний, несомненно, общи большому числу индивидуумов; мало того, для многих продуктов душевной жизни, например языка, мифических представлений, эта общность является прямо-таки жизненным условием их существования. Почему бы в таком случае не рассматривать с точки зрения актуального понятия о душе эти общие образования представлений, чувствования и стремления как содержание души народа, почему этой «душе народа» мы должны приписывать меньшую реальность, чем нашей собственной душе?

<...> Реальность души народа для нашего наблюдения является столь же изнач альной, как и реальность индивидуальных душ, так как индивидуум не только принимает участие в функциях общества, но в еще большей, может быть, степени зависит от развития той среды, к которой он принадлежит.

<...> Душевная жизнь в сознании человека иная, чем в сознании высших животных, отчасти даже психика культурного человека отличается от психики дикаря. И совершенно тщетны были бы надежды на то, что когда-нибудь нам удастся вполне подвести душевные явления высшей ступени развития под те же «законы», которым подчинена психика на низшей ступени эволюции. Тем не менее между обеими ступенями развития существует тесная связь, которая и помимо всяких допущений генеалогического характера ставит перед нами задачу рассмотрения законов высшей ступени развития душевной жизни в известном смысле как продукта эволюции низшей ступени. Все духовные явления втянуты в тот поток исторической эволюции, в котором прошлое хотя и содержит в себе задатки развития законов, пригодных для будущего, однако эти законы никогда не могут быть исчерпывающим образом предопределены прошлым. Поэтому в каждый данный момент можно в крайнем случае предсказать направление будущего развития, но никогда не самое развитие. <...>

Индивидуум не менее, чем какая-либо группа или общество, зависит от внешних влияний и от процесса исторического развития; поэтому одной из главных задач психологии навсегда останется ис-

39

следование взаимодействия индивидуумов со средой и выяснение процесса развития. <...>

3. Главные области психологии народов

Остаются, в конце концов, три большие области, требующие, по-видимому, специального психологического исследования, три области, которые ввиду того, что их содержание превышает объем индивидуального сознания в то же время обнимают три основные проблемы психологии народов: язык, мифы и обычаи. <...>

От истории в собственном смысле слова эти три области отличаются общезначимым характером определенных духовных процессов развития, проявляющихся в них. Они подчиняются, в отличие от продуктов исторического развития в тесном смысле этого слова, общим духовным законам развития. <... >

Психология народов, со своей стороны, является частью общей психологии, и результаты ее часто приводят к ценным выводам и в индивидуальной психологии, так как язык, мифы и обычаи, эти продукты духа народов, в то же время дают материал для заключений также и о душевной жизни индивидуумов. Так, например, строй языка, который, сам по себе взятый, является продуктом духа народа, проливает свет на психологическую закономерность индивидуального мышления. Эволюция мифологических представлений дает образец для анализа созданий индивидуальной фантазии, а история обычаев освещает развитие индивидуальных мотивов воли.

Итак, психология народов самостоятельная наука наряду с индивидуальной психологией, и хотя она и пользуется услугами последней, однако и сама оказывает индивидуальной психологии значительную помощь.

<...> В этих областях искомый характер общей закономерности сочетается с выражающимся в жизни как индивидуума, так и народов характером исторического развития. Язык содержит в себе общую форму живущих в духе народа представлений и законы их связи. Мифы таят в себе первоначальное содержание этих представлений в их обусловленности чувствованиями и влечениями. Наконец, обыч аи представляют собой возникшие из этих представлений и влечений общие направления воли. Мы понимаем поэтому здесь термины миф и обычаи в широком смысле, так что термин «мифология» охватывает все первобытное миросозерцание, как оно под влиянием общих задатков человеческой природы возникло при самом зарождении научного мышления; понятие же «обычаи» обнимает собой одновременно и все те за- чатки правового порядка, которые предшествуют планомерному развитию системы права, как историческому процессу.

Таким образом, в языке, мифах и обычаях повторяются, как бы на высшей ступени развития, те же элементы, из которых состоят

40

данные, наличные состояния индивидуального сознания. Однако духовное взаимодействие индивидуумов, из общих представлений и влечений которых складывается дух народа, привносит новые условия. Именно эти новые условия и заставляют народный дух проявиться в двух различных направлениях, относящихся друг к другу приблизительно как форма и материя в языке и в мифах. Язык дает духовному содержанию жизни ту внешнюю форму, которая впервые дает ему возможность стать общим достоянием. Наконец, в обычаях это общее содержание выливается в форму сходных мотивов воли. Но подобно тому как при анализе индивидуального сознания представления, чувствования и воля должны рассматриваться не как изолированные силы или способности, но как неотделимые друг от друга составные части одного и того же потока душевных переживаний, то чно так же и язык, мифы и обычаи представляют собой общие духовные явления, настолько тесно сросшиеся друг с другом, что одно из них немыслимо без другого. Язык не только служит вспомогательным средством для объединения духовных сил индивидуумов, но принимает сверх того живейшее участие в находящем себе в речи выражение содержании; язык сам сплошь проникнут тем мифологическим мышлением, которое первоначально бывает его содер- жанием. Равным образом и мифы, и обычаи всюду тесно связаны друг с другом. Они относятся друг к другу так же, как мотив и поступок: обычаи выражают в поступках те же жизненные воззрения, которые таятся в мифах и делаются общим достоянием благодаря языку. И эти действия в свою очередь делают более прочными и развивают дальше представления, из которых они проистекают. Исследование такого взаимодействия является поэтому, наряду с исследованием отдельных функций души народа, важной задачей психологии народов. <...>

Если поэтому на первый взгляд и может показаться странным, что именно язык, мифы и обычаи признаются нами за основные проблемы психологии народов, то ч увство это, по моему мнению, исчезнет, если читатель взвесит то обстоятельство, что характер общезначимости основных форм явлений наблюдается преимущественно в указанных областях, в остальных же лишь поскольку они сводятся к указанным трем. Предметом психологического исследования, которое имеет своим содержанием народное сознание в том же смысле, в каком индивидуальная психология имеет содержанием индивидуаль- ное сознание, может быть поэтому, естественным образом, лишь то, что для народного сознания обладает таким же общим значением, какое для индивидуального сознания имеют исследуемые в индивидуальной психологии факты. В действительности, следовательно, язык, мифы и обычаи представляют собой не какие-либо фрагменты творчества народного духа, но самый этот дух народа в его относительно еще не затронутом индивидуальными влияниями отдельных процессов исторического развития виде.

41

Г. Лебон

ДУША ТОЛПЫ*

I. Общая характеристика толпы. Психологический закон ее духовного единства

<...> С психологической точки зрения слово «толпа» получает совершенно другое значение. Сознательная личность исчезает, причем чувства и идеи всех отдельных единиц, образующих целое, именуемое толпой, принимают одно и то же направление. Образуется коллективная душа, имеющая, конечно, временный характер, но и очень определенные черты. Собрание в таких случаях становится организованной толпой или толпой одухотворенной, составляющей единое существо и подчиняющейся закону духовного единства толпы.

Одного факта случайного нахождения вместе многих индивидов недостаточно для того, чтобы они приобрели характер организованной толпы.

Тысячи индивидов, отделенных друг от друга, могут в известные моменты подпадать одновременно под влияние некоторых сильных эмоций или какого-нибудь великого национального события и приобретать, таким образом, все черты одухотворенной толпы. Стоит какой-нибудь случайности свести этих индивидов вместе, чтобы все их действия и поступки немедленно приобрели характер действий и поступков толпы. <...>

Не имея возможности изучить здесь все степени организации толпы, мы огранич имся преимущественно толпой, уже совершенно организованной. Таким образом, из нашего изложения будет видно лишь то, чем может быть толпа, но не то, чем она всегда бывает. Только в этой позднейшей фазе организации толпы среди неизменных и преобладающих основных черт расы выделяются новые специальные черты и происходит ориентирование чувств и мыслей собрания в одном и том же направлении, и только тогда обнаруживает свою силу вышеназванный психологич еский закон духовного единства толпы. <...>

Самый поразительный факт, наблюдающийся в одухотворенной толпе, следующий: каковы бы ни были индивиды, составляющие ее, каков бы ни был их образ жизни, занятия, их характер или ум, одного их превращения в толпу достаточно для того, чтобы у них образовался род коллективной души, заставляющей их ч увствовать, думать и действовать совершенно иначе, чем думал бы, действовал и ч увствовал каждый из них в отдельности. <...>

*Лебон Г. Психология народов и масс. СПб., 1995. С. 156 185.

42

Не трудно заметить, насколько изолированный индивид отличается от индивида в толпе, но гораздо труднее определить причины этой разницы. Для того чтобы хоть несколько разъяснить себе эти причины, мы должны вспомнить одно из положений современной психологии, а именно то, что явления бессознательного играют выдаю щуюся роль не только в органической жизни, но и в отправлениях ума. Наши сознательные поступки вытекают из субстрата бессознательного, создаваемого в особенности влияниями наследственности. В этом субстрате заключаются бесч исленные наследственные остатки, составляющие собственно душу расы. <...>

Элементы бессознательного, образующие душу расы, именно и являются причиной сходства индивидов этой расы.

Эти общие качества характера, управляемые бессознательным и существующие в поч ти одинаковой степени у большинства нормальных индивидов расы, соединяются вместе в толпе. В коллективной душе интеллектуальные способности индивидов и, следовательно, их индивидуальность исчезают; разнородное утопает в однородном, и берут верх бессознательные качества.

Такое именно соединение заурядных качеств в толпе и объясняет нам, почему толпа никогда не может выполнить действия, требующие возвышенного ума. Решения, касающиеся общих интересов, принятые собранием даже знаменитых людей в области разных специальностей, мало все-таки отличаются от решений, принятых собранием глупцов, так как и в том и в другом случае соединяются не какие-нибудь выдаю щиеся качества, а только заурядные, встречающиеся у всех. В толпе может происходить накопление только глупости, а не ума. <...>

Появление этих новых специальных черт, характерных для толпы и притом не встреч ающихся у отдельных индивидов, входящих в ее состав, обусловливается различными причинами. Первая из них заключается в том, что индивид в толпе приобретает, благодаря только численности, сознание непреодолимой силы, и это сознание дозво ляет ему поддаваться таким инстинктам, которым он никогда не дает волю, когда бывает один. В толпе же он менее склонен обуздывать эти инстинкты, потому что толпа анонимна и не несет на себе ответственности. Чувство ответственности, сдерживающее всегда отдельных индивидов, совершенно исчезает в толпе.

Вторая причина заразительность или зараза также способствует образованию в толпе специальных свойств и определяет их направление. Зараза представляет собой такое явление, которое легко указать, но не объяснить; ее надо причислить к разряду гипнотических явлений, к которым мы сейчас перейдем. В толпе всякое чувство, всякое действие заразительно, и притом в такой степени, что индивид о чень легко приносит в жертву свои личные интересы интересу коллективному. Подобное поведение, однако, противоречит человеческой природе, и потому ч еловек способен на него лишь тогда, когда он составляет частицу толпы.

43

Третья причина, и притом самая главная, обусловливающая появление у индивидов в толпе таких специальных свойств, которые могут не встречаться у них в изолированном положении, это восприимчивость к внушению; зараза, о которой мы только что говорили, служит лишь следствием этой восприимчивости. <...> Он уже не сознает своих поступков, и у него, как у загипнотизированного, одни способности исчезают, другие же доходят до крайней степени напряжения. Под вли янием внушения такой субъект будет совершать известные действия с неудержимой стремительностью; в толпе же эта неудержимая стремительность проявляется с еще большей силой, так как влияние внушения, одинаковое для всех, увеличивается путем взаимности. Люди, обладающие достаточно сильной индивидуальностью, чтобы противиться внушению, в толпе слишком малочисленны и потому не в состоянии бороться с течением. Самое большее, что они могут сделать, это отвлечь толпу посредством какого-нибудь нового внушения. Так, например, удачное слово, какой-нибудь образ, вызванный кстати в воображении толпы, отвлекали ее иной раз от самых кровожадных поступков.

Итак, исчезновение сознательной личности, преобладание личности бессознательной, одинаковое направление чувств и идей, определяемое внушением, и стремление превратить немедленно в действия внушенные идеи вот главные ч ерты, характеризующие индивида в толпе.

Таким образом, становясь частицей организованной толпы, человек спускается на несколько ступеней ниже по лестнице цивилизации. В изолированном положении он, быть может, был бы культурным человеком; в толпе это варвар, т.е. существо инстинктивное. У него обнаруживается склонность к произволу, буйству, свирепости, но также и к энтузиазму и героизму, свойственным первобытному ч еловеку, сходство с которым еще более усиливается тем, что человек в толпе ч резвычайно легко подчиняется словам и представлениям, не оказавшим бы на него в изолированном положении никакого влияния, и совершает поступки, явно противоречащие и его интересам, и его привычкам. <...> Толпа в интеллектуальном отношении всегда стоит ниже изолированного индивида, но с точки зрения чувств и поступков, вызываемых этими чувствами, она может быть лучше или хуже его, смотря по обстоятельствам. Все зависит от того, какому внушению повинуется толпа. Именно это обстоятельство упускали совершенно из виду все писатели, изуч авшие толпу лишь с точки зрения ее преступности. Толпа часто бывает преступна это правда, но часто также она бывает героична. Толпа пойдет на смерть ради торжества какого-нибудь верования или идеи; в толпе можно пробудить энтузиазм и заставить ее, ради славы и чести, идти без хлеба и оружия, как во времена крестовых походов, освобождать Гроб Господен из рук неверных или же, как в 93-м году, защищать родную землю. Это героизм, несколько бессознательный, конечно, но именно при его-то помощи и делается история. Если бы на счет народам ставились только одни великие дела, хладнокровно обдуманные, то в мировых списках их значилось бы весьма немного. 44

II. Чувства и нравственность толпы

<...> В числе специальных свойств, характеризующих толпу, мы встречаем, например, такие: импульсивность, раздражительность, неспособность обдумывать, отсутствие рассуждения и критики, преувеличенную чувственность и т.п., которые наблюдаются у существ, принадлежащих к низшим формам эволюции, как то: у женщин, дикарей и детей.

1. Импульсивность, изменчивость и раздражительность толпы

<...> Так как возбудители, действующие на толпу, весьма разнообразны и толпа всегда им повинуется, то отсюда вытекает ее чрезвычайная изменчивость. <...>

Из-за этой изменчивости толпой очень трудно руководить, особенно если часть общественной власти находится в ее руках.

Толпа не только импульсивна и изменчива: как и дикарь, она не допускает, чтобы что-нибудь становилось между ее желанием и реализацией этого желания. Толпа тем менее способна допустить это, если численность создаст в ней чувство непреодолимого могущества. Для индивида в толпе понятия о невозможности не существует. Изолированный индивид сознает, что он не может один поджечь дворец, разграбить магазин, а если даже он почувствует влечение сделать это, то легко устоит против него. В толпе же у него является сознание могущества, доставляемого ему численностью, и достаточно лишь внушить ему идеи убийства и грабежа, чтобы он тотчас же поддался искушению. <...>

2. Податливость внушению и легковерие толпы

<...> Как бы ни была нейтральна толпа, она все-таки находится чаще всего в состоянии выжидательного внимания, которое облегчает всякое внушение. Первое формулированное внушение тотчас же передается вследствие заразительности всем умам, и немедленно возникает соответствующее настроение. Как у всех существ, находящихся под влиянием внушения, идея, овладевшая умом, стремится выра зиться в действии.

Блуждая всегда на границе бессознательного, легко подчиняясь всяким внушениям и обладая буйными чувствами, свойственными тем существам, которые не могут под чиняться влиянию рассудка, толпа, лишенная всяких критических способностей, должна быть чрезвычайно легковерна. Невероятное для нее не существует, и это надо помнить, так как этим объясняется та необычная легкость, с которой создаются и распространяются легенды и самые неправдоподобные рассказы. <...>

Толпа мыслит образами, и вызванный в ее воображении образ в свою очередь вызывает другие, не имеющие никакой логической связи с первым. <...>

45

Казалось бы, что искажения, которые претерпевает какое-нибудь событие в глазах толпы, должны иметь весьма разнообразный характер, потому что индивиды, составляющие толпу, обладают весьма различными темпераментами. Но ничуть не бывало. Под влиянием заразы эти искажения имеют всегда одинаковый характер для всех индивидов. Первое искажение, созданное воображением одного из индивидов собрания, служит ядром заразительного внушения. Прежде чем изображение св. Георгия было замечено всеми на стенах Иерусалима и на всех окнах, его увидел сначала только один из присутствующих, и путем внушения и заразы чудо, указанное им, было тотчас же принято на веру всеми остальными.

Таков всегда механизм всех коллективных галлюцинаций, о которых часто говорится в истории и достоверность которых подтверждается тысячами человек. <...>

Самые сомнительные события это именно те, которые наблюдались наибольшим ч ислом людей. Говорить, что какой-нибудь факт единовременно подтверждается тысяч ами свидетелей, это значит сказать в большинстве случаев, что действительный факт совершенно не похож на существующие о нем рассказы.

Из всего вышесказанного явственно следует, что к историческим сочинениям надо относиться как к произведениям чистой фантазии, фантастическим рассказам о фактах, наблюдавшихся плохо и сопровождаемых объяснениями, сделанными позднее. <...> Разве мы знаем хоть одно слово правды о жизни великих людей, игравших выдающуюся роль в истории человечества, например, о Геркулесе, Будде и Магомете?

Не нужно даже, чтобы прошли столетия после смерти героев, для того чтобы воображение толпы совершенно видоизменило их легенду. Превращение легенды совершается иногда в несколько лет. Мы видели, как менялась несколько раз, менее чем в пятьдесят лет, легенда об одном из величайших героев истории. При Бурбонах Наполеон изображался каким-то идиллическим филантропом и либералом, другом униженных, воспоминание о котором, по словам поэтов, должно жить долго под кровлей хижин. Тридцать лет спустя добродушный герой превратился в кровожадного деспота, который, завладев властью и свободой, погубил три миллиона человек единственно только для удовлетворения своего тщеславия. <...>

3. Преувеличение и одностронность чувств толпы

Каковы бы ни были толпы, хорошие или дурные, характерными их чертами являются одностронность и преувеличение. В этом отношении, как и во многих других, индивид в толпе приближается к примитивным существам. <...>

Односторонность и преувеличение чувств толпы ведут к тому, что

46

она не ведает ни сомнений, ни колебаний. Как женщина, толпа всегда впадает в крайности. <...>

Сила чувств толпы еще более увеличивается отсутствием ответственности, особенно в толпе разнокалиберной.

<...> Облагая преувеличенными чувствами, толпа способна подчиняться влиянию только таких же преувеличенных чувств. Оратор, желающий увлечь ее, должен злоупотреблять сильными выражениями. Преувеличивать, утверждать, повторять и никогда не пробовать доказывать что-нибудь рассуждениями вот способы аргументации, хорошо известные всем ораторам публичных собраний. Толпа желает видеть и в своих героях такое же преувеличение чувств; их кажущиеся качества и добродетели всегда должны быть увеличены в размерах. Искусство говорить толпе, без сомнения, принадлежит к искусствам низшего разряда, но, тем не менее, требует специальных способностей.

4. Нетерпимость, авторитетность и консерватизм толпы

Толпе знакомы только простые и крайние чувства; всякое мнение, идею или верование, внушенные ей, толпа принимает или отвергает целиком и относится к ним или как к абсолютным истинам, или же как к столь же абсолютным заблуждениям. <...>

Толпа выражает такую же авторитетность в своих суждениях, как и нетерпимость. Индивид может перенести противоречие и оспаривание, толпа же никогда их не переносит. В публичных собраниях малейшее прекословие со стороны какого-нибудь оратора немедленно вызывает яростные крики и бурные ругательства в толпе, за которыми следуют действия и изгнание оратора, если он будет настаивать на своем. <...>

Авторитетность и нетерпимость представляют собой такие определенные чувства, которые легко понимаются и усваиваются толпой и так же легко применяются ею на практике, как только они будут ей навязаны. Массы уважают только силу, и доброта их мало трогает, так как они смотрят на нее как на одну из форм слабости. Симпатии толпы всегда были на стороне тиранов, подчиняющих ее себе, а не на стороне добрых властителей, и самые высокие статуи толпа всегда воздвигает первым, а не последним. Если толпа охотно топчет ногами повергнутого деспота, то это происходит лишь оттого, что, потеряв свою силу, деспот этот уже попадает в категорию слабых, которых презирают, потому что их не боятся. Тип героя, дорогого сердцу толпы, всегда будет напоминать Цезаря, шлем которого прельщает толпу, власть внушает ей уважение, а меч заставляет бояться. <...>

Верить в преобладание революционных инстинктов в толпе это значит не знать ее психологии. Толпа слишком управляется бессознательным и поэтому слишком подч иняется влиянию вековой наследственности, чтобы не быть на самом деле чрезвыч айно консерватив-

47

ной. Предоставленная самой себе, толпа скоро утомляется своими собственными беспорядками и инстинктивно стремится к рабству. <...> Она питает самое священное уважение к традициям и бессознательный ужас, очень глубокий, ко всякого рода новшествам, способным изменить реальные условия ее существования. Если бы демократия обладала таким же могуществом, как теперь, в ту эпоху, когда было изобретено машинное производство, пар и железные дороги, то реализация этих изобретений была бы невозможна или же она осуществилась бы ценой повторных революций и побоищ. Большое счастье для прогресса цивилизации, что власть толпы начала нарождаться уже тогда, когда были выполнены великие открытия в промышленности и науке.

5. Нравственность толпы

<...> Толпа может выказать иногда очень высокую нравственность.

Действуя на индивида в толпе и вызывая у него чувство славы, чести, религии и патриотизма, легко можно заставить его пожертвовать даже своей жизнью. История богата примерами, подобными крестовым походам и волонтерам 93-го года. Только толпа способна к проявлению величайшего бескорыстия и величайшей преданности. Как много раз толпа героически умирала за какое-нибудь верование, слова или идеи, которые она сама едва понимала! Толпа, устраивающая стачки, делает это не столько для того, чтобы добиться увеличения своего скудного заработка, которым она удовлетворяется, сколько для того, чтобы повиноваться приказанию. Личный интерес очень редко бывает могущественным двигателем в толпе, тогда как у отдельного индивида он занимает первое место. Никак не интерес, конечно, руко водил толпой во многих войнах, всего чаще недоступных ее понятиям, но она шла на смерть и так же легко принимала ее, как легко дают себя убивать ласточки, загипнотизированные зеркалом охотника.

<...> Если считать нравственными качествами бескорыстие, покорность и абсолютную преданность химерическому или реальному идеалу, то надо признать, ч то толпа очень часто обладает этими качествами в такой степени, в какой они редко встречаются даже у самого мудрого из философов. Эти качества толпа прилагает к делу бессознательно, но что за беда! Не будем слишком сетовать о том, что толпа главным образом управляется бессознательными инстинктами и со всем не рассуждает. Если бы она рассуждала иногда и справлялась бы со своими непосредственными интересами, то, быть может, никакая цивилизация не развилась бы на поверхности нашей планеты и человечество не имело бы истории.

ПРОБЛЕМЫ ОБЩЕНИЯ И ВЗАИМОДЕЙСТВИЯ

Д. Майерс

СЛАГАЕМЫЕ УБЕЖДЕНИЯ*

Исследуя центральные и периферийные элементы убеждения, социальные психологи выделяют следующие четыре слагаемых: 1) «коммуникатор»; 2) сообщение (информация); 3) канал передачи; 4) аудитория. Другими словами, кто что сообщает, каким способом и кому.

Кто излагает сообщение? Влияние «коммуникатора»

Вообразите себе следующую сцену: некий мистер Я. Прав, американец средних лет, смотрит вечерние новости. В первом сюжете показана группа радикалов, сжигающих американский флаг. Один из них кричит в мегафон, что всякий раз, когда власть становится тира-v нической, «у народа есть право сменить или свергнуть правительство... Это его право, его обязанность свергнуть такое правитель-si ^тво!». Рассердившись, мистер Прав ворчит жене: «Нет больше сил |^душать, как они льют воду на мельницу коммунистов». В следующем ^Сюжете кандидат в президенты, обращаясь к антиналоговому митин-:|||У, заявляет: «Бережливость должна стать основным принципом фи-^яансовой политики нашего правительства. Следует дать понять всем Я правительственным чиновникам, что коррупция и непроизводительные расходы являются серьезными преступлениями». Удовлетворен ный мистер Прав явственно успокаивается и говорит с улыбкой: «Вот Это другое дело. Этот парень мне нравится, он хорошо соображает». ' Теперь пусть все будет наоборот. Представим себе, что мистер Прав т- слышит те же самые революционные призывы в День 4 Июля, во время торжественного чтения Декларации независимости (откуда они и взяты), и слушает коммунистического оратора, зач итывающего пас-

* Майерс Д. Социальная психология/Пер с англ. СПб.: Питер, 1997. С. 315 339.

49

«-7380

саж об экономии из «Цитатника» Мао Цзэ-дуна (откуда он и взят). Будет ли мистер Прав реагировать по-другому?

Социальные психологи обнаружили, что большое значение имеет то обстоятельство, кто именно делает сообщение. В одном эксперименте, где лидеры социалистов и либералов отстаивали в голландском парламенте в одних и тех же словах идентич ные позиции, каждый имел наибольший успех среди членов своей партии. Очевидно, здесь действовал не только прямой способ убеждения, но также сказалось влияние одного из периферийных признаков кто высказал данное суждение. Но что именно делает того или иного «коммуникатора» более убедительным?

Кредитность

Каждый из нас сочтет утверждение о пользе каких-либо упражнений более кредитным, если оно исходит от Национальной академии наук, а не от редакции бульварного листка. Но эффект кредитности источника (компетентного и одновременно надежного) сохраняется лишь в течение примерно месяца. Если сообщение «кредитного» лица убедительно, его влияние может ослабевать по мере того, как источник забывается или больше не ассоциируется со своим сообщением. Влияние «некредитного» лица может соответственно возрастать со временем (если само сообщение запомнилось лучше, чем причина, по которой оно не было одобрено). Такой процесс убеждения с отложенным воздействием, когда люди забывают об источнике или о его связи с сообщением, называется «эффектом спящего».

Восприятие компетентности

Как человек становится «экспертом»? Один из простых способов начать высказывать суждения, с которыми аудитория согласна, благодаря чему вы выглядите разумным. Другой быть представленным в качестве человека, осведомленного в данном вопросе. Сообщение о зубных щетках, исходящее от « доктора Джеймса Рандла, члена Канадской стоматологической ассоциации», гораздо более убедительно, чем то же самое сообщение от «Джима Рандла, старшеклассника местной школы, который вместе с несколькими одноклассниками написал реферат на тему гигиены полости рта». После более чем десятилетних исследований употребления марихуаны старшеклассниками ученые из Мичиганского университета пришли к выводу, что в 1960-е и 1970-е годы запугивающие сообщения из недостоверных источников не влияли на употребление наркотиков. С другой стороны, научные отчеты о биологических и психологических последствиях долговременного употребления марихуаны, исходящие из кредитных источников, « могут играть важную роль в снижении... употребления наркотиков».

50

Еще один способ завоевать доверие говорить уверенно. Бонни Эриксон с коллегами предлагала студентам оценивать показания свидетелей, высказанные либо в прямой манере, столь характерной для «мужской речи», либо в несколько неуверенной манере, которая считается отличительной особенностью «женской речи ». Например:

Вопрос: Приблизительно как долго вы там стояли, пока не приехала «скорая»?

Ответ (без колебаний): Двадцать минут. Достаточно долго, чтобы помочь миссис Дэвид прийти в себя.

Ответ (неуверенный): О, мне кажется, где-нибудь э-э... минут двадцать. Достато чно долго, знаете ли, чтобы помочь моей подруге, миссис Дэвид, прийти в себя.

Студенты сочли свидетеля, давшего прямой ответ, гораздо более компетентным и заслуживающим доверия.

Восприятие надежности «коммуникатора»

Стиль речи «коммуникатора» также влияет на то, воспринимается ли он как заслуживающий доверия. Гордон Хемсли и Энтони Дуб обнаружили, что, если на видеозаписи свидетель смотрит прямо в глаза, а не упирается взглядом в пол, его показания воспринимаются как сообщение, которому можно верить.

Доверие также выше, если аудитория уверена, что «коммуникатор» не пытается манипулировать ею. В экспериментальной версии того, что позднее стало излюбленным телевизионным приемом «скрытой камеры», Элейн Хэтфилд и Леон Фестингер давали нескольким студентам Стандфордского университета подслушать беседу аспирантов (в действительности они слышали магнитофонную запись). Когда тема беседы затрагивала интересы тех, кто ее подслушивал (например, касалась правил в кампусе), большее влияние на них оказывал тот -оратор, которого они сч итали ничего не подозревающим, а не тот, '^f кого якобы предупредили о возможности подслушивания. В конце концов, если люди думают, что их никто не слышит, почему бы им не быть совершенно открытыми?

Как людей искренних воспринимают также тех, кто отстаивает что-либо, нарушая при этом свои личные интересы. Элис Игли, Венди Вуд и Шелли Чейкен знакомили студентов Массачусетского университета с речью, направленной против местной компании, загрязняющей реку. Когда говорилось, что автор речи политический кандидат из числа бизнесменов или речь адресовалась к поддерживающим данную компанию, сообщение воспринималось как лишенное тенденциозности и убедительное. Когда та же самая речь против бизнесменов местной компании представлялась как обращенная к «зеленой» аудитории и произнесенная «зеленым» политиком, слушатели относили все аргументы политика на счет его личной предрасположенно-

51

сти или специфики аудитории. Готовность пострадать за свои убеждения, проявленная многими великими людьми, помогала им убедить окружающих в своей искренности.

Все эти эксперименты указывают на значение атрибуции того, чем мы объясняем позицию «коммуникатора»; его пристрастиями и эгоистическими мотивами или приверженностью истине. Вуд и Игли сообщают, что, когда отстаивается неожиданная позиция, мы более склонны объяснять точку зрения ее защитников неопровержимостью самой истины и считать эту позицию убедительной. Доводы в пользу значи-телдоых компенсаций за нанесенный ущерб наиболее убедительны, когда выдвигаются скупцом типа Скруджа*. Аргументы же в пользу незначительных сумм кажутся более убедительными, когда выдвигаются человеком, обычно щедрым на выплаты. Поэтому можно ожидать, что мирное соглашение по Северной Ирландии вызовет наибольшее доверие обеих сторон, если к нему придут жесткие политики.

Норман Миллер и его коллеги из университета Северной Калифорнии обнаружили, ч то ощущение правдивости и надежности возрастает, когда человек говорит быстро. Жители Лос-Анджелеса и его окрестностей, слушавшие записи речей на такую, например, тему, как «Опасность употребления кофе», оценивали тех, кто говорил быстро (около 190 слов в минуту), как более объективных, интеллигентных и эрудированных, чем тех, кто говорил медленно (около ПО слов в минуту). Они также сочли быстро произнесенные сообщения более убедительными.

Но делает ли более убедительным оратора, говорящего быстро, темп его речи сам по себе? Или причиной этого явления оказывается некое побочное качество, присущее быстрой речи, скажем повышенная интенсивность или тон? Чтобы выяснить этот факт, исследователь маркетинга Джеймс Мак-Лохлан производил акустическое сжатие речевого сигнала из радио и телевизионной рекламы, сохраняя тон, интенсивность и модуляции голоса. (Он удалял короткие сегменты, порядка пятидесятой доли секунды, в различных отрезках речи.) Оказалось, что значимым фактором является именно темп речи. Когда рекламу ускоряли на 25%, слушатели понимали ее по-прежнему хорошо и оценивали говорящего как более осведомленного, интеллигентного и искреннего, а само сообщение сочли более интересным. Фактич ески нормальная скорость речи в 140 или 150 слов в минуту может быть почти удвоена, прежде чем начнет снижаться ее понимание слушателями. Джон Ф. Кеннеди, известный как исключительно эффективный оратор, иногда ускорялся до 300 слов в минуту. Для американцев (но не для корейцев) быстрая речь означает влиятельность и компетентность. Хотя быстрая речь не оставляет слушателю времени сделать благоприятные выводы, она также отсекает любые

*Персонаж Диккенса, олицетворение скаредности. (Прим. перев.)

52

нежелательные мысли. Когда реклама наезжает на вас со скоростью > 70 миль в ч ас, трудно контратаковать в том же темпе.

В некоторых телевизионных рекламах очевидно стремление представить « коммуникатора» одновременно и компетентным, и заслуживающим доверия. Фармацевтические компании проталкивают на рынок свое обезболивающее средство, используя персонаж в белом халате, который уверенно заявляет, что большинство врачей рекомендуют к применению именно их препарат (а это, разумеется, всего лишь аспирин). Воспринимая эти косвенные намеки, люди, не старающиеся проанализировать доказательства, могут рефлекторно сделать вывод о ценности товара. Однако в рекламных сообщениях другого типа принцип кредитности, по-видимому, не используется. Действительно ли Билл Косби является надежным экспертом по десертам «Jell-O»? И склонны ли мы с вами пить «пепси» потому только, что ее рекомендует сам Шакилл О'Нил?

Привлекательность

Большинство людей отрицают, что отзывы знаменитых спортсме-

нов и артистов как-то воздействуют на них. Ведь каждый знает, что

звезды редко разбираются в товарах. С другой стороны, мы ясно осознаем, что реклама преследует определенную цель убедить нас; мы совсем не случайно подслушивали Косби, поглощающего «Jell-O». Этот вид рекламы основан на другом качестве эффективного «коммуникатора» его привлекательности. Мы можем думать, что на нас не влияют привлекательность и обаяние, но исследователи обнаружили обратное. Привлекательность «коммуникатора» может обезоружить нас перед лицом его аргументов (прямой способ убеждения) или вызвать позитивные ассоциации, когда мы позднее наткнемся на рекламируемый товар (периферийный способ).

Привлекательность имеет несколько аспектов. Один из них фи-

зическое обаяние. Аргументы, особенно эмоциональные, зачастую более действенны, когда высказываются красивыми людьми. Еще один аспект подобие. < ... > Мы склонны симпатизировать людям, похожим на нас. К тому же они имеют на нас влияние. Для исследования этого аспекта Теодор Дембровски, Томас Ласатер и Альберт Рамирец давали афро-американским абитуриентам посмотреть видеозапись рекламы, призывающей к уходу за зубами. Когда дантист на следующий день проверил чистоту их зубов, выяснилось, что у тех, кто слушал запись афро-американского дантиста, полость рта оказалась чище. Как правило, люди луч ше реагируют на сообщение, которое исходит от члена одной с ними социальной группы.

Что же важнее подобие или кредитность? Иногда одно, иногда другое. Тимоти Брок обнаружил, что на покупателей краски сильнее |влияют отзывы обычного ч еловека, который недавно купил такое же количество краски, которое нужно им, а не рекомендации эксперта,

53

купившего в 20 раз больше. Вспомним, однако, что в вопросе о гигиене полости рта эксперт по стоматологии (непохожий, но квалифицированный источник) оказался более убедительным, чем старшеклассник (похожий, но неквалифицированный источник).

Такие внешне противоречивые результаты превращают ученого в детектива. Он предполагает, что действует невыявленный фактор что подобие более значимо, когда действует фактор X, а кредитность более важна, когда действует не X. Но ч то есть X? Как обнаружили Джордж Геталс и Эрик Нельсон, оказывается, что все зависит от того, затрагивает ли тема сообщения субъективные предпочтения или объективную реальность. Когда выбор основывается на личных оценках, вкусах или стиле жизни, наибольшим влиянием пользуется тот, кто похож на нас. Но когда реч ь идет о фактах выпадает ли в Сиднее меньше осадков, чем в Лондоне, подтверждение нашего мнения со стороны непохожего на нас человека порождает большую уве- ренность. Суждения непохожего человека более независимы.

Что излагается? Содержание сообщения

Важно не только то, кто говорит (косвенный намек), но и то, что именно он говорит. Если вы помогаете развернуть агитацию, призывающую голосовать за школьные налоги, или бросить курить, или внести деньги для помощи голодающим, то у вас могут возникнуть проблемы при составлении инструкций для прямого убеждения. Нужно призвать на помощь здравый смысл, чтобы ответить на каждый из следующих вопросов:

Что будет более убедительным: тщательно обоснованное сообщение или же сообщение, возбуждающее определенные эмоции?

Каким способом лучше удастся склонить мнение аудитории на свою сторону: защищая позицию, лишь слегка отличающуюся от уже сложившихся убеждений слушателей, или представляя крайнюю, экстремистскую точку зрения?

Рассматривать ли в сообщении все вопросы только со своей собственной позиции или учитывать противоположные точки зрения и пытаться их опровергнуть?

Если присутствуют представители обеих сторон скажем, на дебатах во время городского митинга, кто имеет преимущество: тот, кто выступает первым, или тот, кто выступает последним?

Рассмотрим эти вопросы по отдельности.

Рассудок против эмоции

Допустим, вы ведете кампанию в поддержку голодающих. Что лучше: изложить аргументы по пунктам и привести горы впечатляющей статистики? Или воспользоваться более эмоциональным подходом

54

скажем, рассказать убедительную историю про умирающего от голода ребенка? Разумеется, аргументы должны быть одновременно и рассудочными и эмоциональными. И все же, что больше подействует рассудок или эмоции? Был ли прав шекспировский Лисандр, говоря: ? «Воля человека его рассудком движется»? Или мудрее совет лорда Честерфилда: «Старайтесь апеллировать к чувствам, к сердцу и к сла-бостям человеческим, а не к рассудку»?

Ответ заключается в следующем: все зависит от аудитории. Люди высокообразованные или с аналитическим складом ума более вос-приимчивы к рациональным аргументам, чем люди менее образованные или менее аналитичные. Думающая, заинтересованная аудитория поддается прямому убеждению: она наиболее восприимчива к рассудочным аргументам. Невнимательная аудитория оказывается под воз-

действием косвенных намеков: больше всего на нас влияет то, нра-

вится ли ей «коммуникатор». Судя по предвыборным опросам, многие избиратели равнодушны к исходу выборов, поэтому результаты американских выборов лучше предсказывать исходя из эмоциональной реакции на тех или иных кандидатов (например, «кто чувствовал себя счастливым при Рональде Рейгане?»), а не из мнения избирателей о

качествах кандидата и его предполагаемой политике.

Эффект хорошего настроения

Сообщения также становятся более убедительными, если они ас-социируются с позитивными чувствами. Ирвинг Джейнис с коллегами обнаружил, что сообщение более убедительно для студентов Йеля, если они читают его, лакомясь арахисом с пепси-колой. Аналогично Марк Галицио и Клайд Хендрик обнаружили, что для студентов Го-сударственного университета Кента куплеты в стиле «фолк» звучат убедительно под мягкий гитарный аккомпанемент, нежели без музыкального сопровождения. Те, кто любят проводить деловые встречи время роскошного ленча с ненавязчивым музыкальным фоном, будет приветствовать такие результаты.

Хорошее настроение повышает убедительность частично за счет , что стимулирует позитивное мышление (когда требуется, чтобы аудитория рассуждала), а частично за счет ассоциативной связи, воз-никающей между хорошим настроением и предлагаемым сообщением. < ... > Люди в хорошем настроении видят мир сквозь розовые очки.. Они также принимают более поспешные, импульсивные решения, больше полагаются на косвенные намеки. В плохом настроении люди дольше колеблются перед принятием решения и менее восприимчивы -к слабым аргументам. Таким образом, если ваши аргументы недостаточно сильны, разумнее будет привести аудиторию в хорошее настроение, в надежде, что она положительно отнесется к вашему сообщению, не слишком над ним задумываясь.

55

Эффект активации страха

Иногда сообщение может оказаться убедительным, если оно апеллирует к негативным эмоциям. Убедить людей бросить курить, чаще чистить зубы, сделать прививку от столбняка или осторожнее водить машину можно при помощи сообщений, возбуждающих страх. Показ курильщикам ужасных последствий, которые иногда ожидают тех, кто выкуривает слишком много сигарет, повышает убедительность. Но насколько сильно нужно напугать аудиторию? Не следует ли вызывать лишь легкие опасения и не запугивать людей настолько, чтобы они вообще проигнорировали ваше устрашающее сообщение? Или же стоит попытаться затмить им свет Божий? Эксперименты Говарда Левенталя и его коллег из университета Висконсина, а также Рональда Роджерса и его коллег из университета Алабамы показали, что зачастую чем сильнее страх, тем более выраженной является реакция.

Эффективность возбуждающего страх сообщения применяется в рекламе, направленной против курения, вождения автомашины в пьяном виде и против рискованных сексуальных связей. В эксперименте Дона Вильсона и его коллег врачи посылали письма своим курящим пациентам. Из тех, кто получил письмо, обращенное к позитивным эмоциям (объясняющее, что, бросив курить, они проживут дольше), попытались бросить курить 8%. Из тех же, кто получил письмо, возбуждающее страх (разъясняющее, что, продолжая курить, они умрут раньше), попытались бросить 30%. Аналогично, когда Клод Леви-Ле-бье обнаружил, что установку по отношению к алкоголю и привычку к его употреблению у французской молодежи можно эффективно изменять при помощи возбуждающих страх картинок, французское пра- вительство стало включать этот вид информации в свои телевизионные ролики.

Однако игра на страхе не всегда способна сделать сообщение более действенным. Если вы не укажете аудитории, как избежать опасности, пугающее сообщение может просто ею не восприниматься. Пугающие сообщения более действенны, если вы не только пытаетесь убедить людей в опасности и вероятности нежелательных последствий (скажем, смерти от рака легких в результате курения), но и предлагаете эффективную стратегию защиты. Многие рекламные сообщения, нацеленные на уменьшение сексуального риска, помимо того, что они возбуждают страх («СПИД убивает»), предлагают также эффективную защитную стратегию: воздержание, использование презервативов или ограничение круга сексуального общения. В 1980-е годы страх перед СПИДом действительно вынудил многих мужчин изменить свое поведение. В одном из исследований 5000 гомосексуалистов выяснилось, что по мере эскалации заболеваний СПИДом с 1984 по 1986 год доля тех, кто заявил о своем целибате или моногамии, возросла с 14 до 39%.

56

. Заболевания, которые легко представить зрительно, кажутся более реальной угрозой, чем болезни с трудно описываемыми симптомами. Эта маленькая тонкость помогает понять, почему предупреждения о вреде для здоровья, помещаемые, скажем, на рекламе сигарет, так неэффективны «тягомотина официального жаргона », отзываются о них психологи Тимоти Брок и Лора Бранно и вряд ли пробивают брешь в визуальном воздействии самой рекламы. Но если сделать предупреждения такими же образными, как сама реклама например, с цветными фотографиями рака легких, можно добиться повышения их эффективности для изменения установок и поведения. Особенно это верно, когда реклама привлекает внимание к убеждающему образу, а не отвлекает от него, как это иногда бывает при использовании сексуальных изображений. Когда речь заходит об убедительности, уместная и выразительная картинка действительно может , заменить десятки тысяч слов.

Степень расхождения мнений

Представьте себе следующую сцену: Ванда приезжает домой на

, весенние каникулы и надеется, что ее отец, дородный мужчина средних лет, переймет ее новый «здоровый образ жизни». Она пробегает 5 миль в день. Отец сч итает, что ее стремление бегать это просто «виндсерфинг в луже». Ванда размышляет: «Что лучше пытаться вытащить отца из его болота при помощи, например, скромной физкультурной программы, скажем ежедневной прогулки, или попытаться вовлечь его в полномасштабную программу интенсивной гимнастики и бега? Вполне возможно, что, если я начну приставать с напряженной программой, он пойдет на компромисс и, по крайней мере, сделает хоть что-то. Но, с другой стороны, он может подумать, что я сошла с ума, и вообще ничего не будет делать ». Как и Ванде, социальным психологам приходится выбирать один из этих способов. Разногласия приводят к дискомфорту, а ощущение дискомфорта подталкивает человека изменить свое мнение. < ... > Таким образом, чем больше расхождений, тем больше вероятность изменения первоначальной позиции. Но, с другой стороны, «коммуникатор» с неприятным сообщением может лишиться доверия. В одном исследовании обнаружилось, что телезрители, не согласные с заключением обозревателя, оценивали его как более пристрастного, неточного и не заслуживающего доверия. Сознание людей более открыто для выводов, лежащих в приемлемом для них диапазоне. Поэтому не исключено, что чем больше расхождение, тем меньше будет меняться исходная позиция.

Учитывая эти соображения, Элиот Аронсон, Джудит Тернер и Меррил Карлсмит сделали вывод, что только кредитный источник тот, который трудно опровергнуть, будет вызывать значительное

изменение позиции в случае, когда защищается мнение, сильно отличающееся от мнения реципиента. Если испытуемым говорят, что сам Т. Элиот высоко оценил некую не понравившуюся им поэму, то вполне естественно, что они в большей степени склонны изменить свое первоначальное мнение, нежели в том случае, когда им сообщают, что Элиот отзывался о ней весьма сдержанно. Если же эту сред ненькую поэму оценивала «Агнес Стерн, студентка Государственного педагогич еского колледжа Миссисипи», ее невысокая оценка была так же не убедительна, как и высокая. Таким образом, степень расхождения и кредитность источника взаимодействуют: влияние больших или, напротив, малых расхождений зависит оттого, заслуживает ли «коммуникатор» доверия.

Итак, на вопрос Ванды: «Настаивать ли мне на радикальном предложении?» следует ответить так: «Это зависит от многих обстоятельств...» Является ли Ванда в глазах обожающего ее отца ценным и авторитетным источником? Если да, то тогда Ванде, пожалуй, стоит попытаться проводить в жизнь программу-максимум. Если нет, ей лучше ограничиться более скромными предложениями.

Ответ зависит также от того, насколько ее отца волнует эта проблема. Адепты той или иной доктрины открыты только для узкого диапазона мнений. Слегка отлич ающееся мнение может показаться им радикальным до безрассудства, особенно если оно основано на противоположной точке зрения, а не является крайним выражением взглядов, которые они разделяют. Если отец Ванды еще не обдумывал вопрос о физкультуре или эта тема мало его волнует, Ванда, по-видимому, может внести более радикальные предложения, нежели в том случае, если ее отец сильно предубежден против спортивных занятий. Таким образом, если вы кредитный исто чник и аудитория не очень заинтересована данной проблемой, вы смело можете высказывать самые крайние взгляды.

Противостояние обращений: апеллирующие к контраргументам и нет

Передающие сообщение часто сталкиваются с еще одной практической проблемой: как быть с аргументами оппонентов? И в этом случае общие соображения не подсказывают однозначного ответа. Изложение контраргументов может смутить аудиторию и ослабить ваши позиции. С другой стороны, сообщение выглядит более ч естным и обезоруживающим, если признает аргументы оппонентов.

После поражения Германии во второй мировой войне армейское руководство США не хотело, чтобы солдаты расслабились и думали, что продолжающаяся война с Японией будет легкой, Поэтому социальному психологу Карлу Ховланду и его коллегам из Армейского управления информации и образования удалось организовать две ра-

58

в которых утверждалось, что война на Тихом океане продлится, по крайней мере, еще два года. Первая передача была односторонней: она не признавала существования контраргументов, таких, как преимущества борьбы только с одним противником вместо двух. Другая передача была двусторонней; она упоминала контраргументы и возражала на них. <...> Эффективность сообщения зависела от слушателей. Одностороннее обсуждение оказалось наиболее эффективным для тех, кто уже и так был согласен с высказываемым мнением. Передача, рассматривавшая контраргументы, сильнее подействовала на тех, кто первоначально не был согласен.

Дальнейшие эксперименты выявили, что, если аудитория уже знакома (или ознакомится позже) с контраргументами, воздействие двустороннего сообщения сильнее и дольше сохраняется. При моделировании судебного заседания сторона защиты вызывала больше до-верия, если адвокат на суде вызывал неблагоприятных свидетелей до того, как это делал обвинитель. Очевидно, что одностороннее сооб щение заставляет информированную аудиторию задуматься о контраргументах и сч итать «коммуникатора» пристрастным. Таким образом, для политического кандидата, обращающегося к информированной группе, действительно разумнее рассмотреть позицию своего оппонента. Итак, если ваша аудитория знакома или позже ознакомится с противоположными взглядами, сделайте свое сообщение двусторонним.

Первичность против вторичности

Вообразите себя консультантом выдающегося политического дея-теля, который вскоре должен принять участие в дебатах с другим извест-ным политиком по вопросу о договоре по ограничению вооружений. За три недели до выборов каждый кандидат должен появиться в вечерней программе новостей и выступить с подготовленным заявлением. Согласно жребию, вашей команде предоставляется право выбора-выступать первой или последней. Зная, что в прошлом вы изучали социальную психологию, все ожидают от вас обоснованного ответа. Вы мысленно листаете свои старые учебники и конспекты. Лучше выступать первым? Предубеждения людей контролируют их интерпретацию. Более того, взгляды, сформированные однажды, с трудом подвергаются сомнению. Таким образом, в первом выступлении можно представить аудитории идеи, которые благоприятно повлияют на то, как будет восприниматься и интерпретироваться второе сообщение. К тому же люди обычно больше внимания обращают на сообщение, высказанное первым. Но, с другой стороны, высказанное после лучше запоминается. Может быть, действительно, лучше говорить вторыми?

Ваш первоначальный ход рассуждений основан на том, что обще-

59

известно, на «эффекте первичности»: информация, поступившая первой, более убедительна. Первые впечатления, безусловно, имеют значение. Например, можете ли вы уловить разницу между такими' двумя описаниями:

Джон человек интеллектуальный, трудолюбивый, импульсивный, привередливый, упрямый и завистливый.

Джон человек завистливый, упрямый, привередливый, импульсивный, трудолюбивый и интеллектуальный.

Когда Соломон Аш давал прочитать эти фразы студентам колледжа в Нью-Йорке, те из них, кто читали прилагательные в порядке от «интеллектуальный» до « завистливый», оценивали Джона более позитивно, чем те, кому достались описания с обратным порядком. Первоначальная информация, по-видимому, создала благоприятную почву для восприятия более поздней информации, при этом сработал эффект первичности. Подобный эффект наблюдался в экспериментах, где каждый из испытуемых успешно справлялся с 50% заданий. Но тех, у кого успехи приходились на начальные задания, оценивали как более способных, нежели тех, у кого успехи появлялись после первоначальных ошибок.

Означает ли это, что эффект первичности является основополагающим при убеждении, так же как и при вынесении суждений? Норман Миллер и Дональд Кэмпбелл предлагали студентам Северо-Западного университета читать краткий отч ет о реальном судебном процессе. Они поместили показания свидетелей и аргументы прокурора в один том, а показания свидетелей защиты и ее доводы в другой. Студенты читали оба тома. Неделей позже они высказывали свои мнения, причем большинство отдавало предпочтение той стороне, с материалами которой удалось ознакомиться в первую очередь. Используя отчет о реальном уголовном процессе, Гэри Уэллс с коллегами обнаружил аналогичный эффект первичности, варьируя время вводного слова защитника. Его заявления были более эффективны, если делались до показаний свидетелей обвинения.

А что с противоположной возможностью? Мы все сталкивались с тем, о чем говорит Книга притчей Соломоновых (притчи 18:17): «Первый в тяжбе своей прав, но приходит соперник его и исследывает его». Итак, может ли тот факт, что сказанное последним лучше запоминается, вызвать когда-нибудь «эффект вторич ности» ? Из личного опыта (а также из экспериментов по запоминанию) мы знаем, ч то будничные сегодняшние события на время перевешивают значительные события недавнего прошлого. Для проверки этого обстоятельства Миллер и Кэмпбелл предложили другой группе студентов прочитать по одному из томов отчета. Неделей позже исследователи давали каждому возможность прочесть оставшийся том и просили испытуемых сразу же сформулировать свое мнение. Теперь результат оказался прямо противоположным проявился эффект вторичности. Очевидно,

60

первый том судебных материалов за неделю в значительной степени выветрился из памяти. Забывание создает эффект вторичности в тех слу- чаях: 1) когда два сообщения разделяет достаточно длительное время и 2) когда аудитория принимает решение вскоре после второго сообщения. Если оба сообщения следуют одно за другим, а потом проходит какое-то время, обычно имеет место эффект первичности. <...>

Это особенно верно в том случае, если первое сообщение стимулирует размышления. Итак, какой же совет вы дадите политическому деятелю?

Как передается сообщение? Канал коммуникации Активно пережитое или пассивно воспринятое

<...> Мы отмечали, что наши действия определяют то, кем мы становимся. Действуя, мы подкрепляем идею, стоящую за нашими поступками, особенно если ощущаем ответственность. Мы также отметили, что наши установки исходящие из личного опыта, а не усвоенные из вторых рук более устойчивы и сильнее влияют на наше поведение. По сравнению с пассивно сформировавшимися установки, основанные на опыте, более жестки, стабильны и в меньшей степени подвержены изменениям при атаках на них.

Тем не менее психология здравого смысла сохраняет веру в силу печатного слова. Как мы пытаемся привлечь людей на мероприятие в кампусе? Мы вешаем объявление. Как мы пытаемся заставить водителей сбавить скорость и следить за дорогой? Мы вешаем табличку «Осторожно! Следи за дорогой». Что мы делаем, чтобы заставить студентов не мусорить в кампусе? Мы засоряем доску объявлений и почтовые ящики призывами «не сорить».

Так ли легко убедить людей? Рассмотрим две добросовестные попытки. В колледже Скриппса в Калифорнии во время кампании борьбы с мусором в течение недели студентов убеждали «беречь красоту кампуса Скриппса», «очиститься от мусора» и т.п. Листовки с подобными призывами каждое утро опускали в почтовые ящики и расклеивали на видных местах в кампусе. За день до начала кампании социальный психолог Реймонд Палоциан раскидал мусор вокруг урны рядом с одним из оживленных тротуаров. Затем исследователь отошел в сторонку и записал поведение 180 прохожих. Ни один из студентов ничего не поднял. В последний день кампании ученый повторил испытания со 180 новыми прохожими. Как вы полагаете, толпились ли пешеходы вокруг мусора, стараясь откликнуться на призывы? Отнюдь нет. Лишь двое из 180 подняли мусор.

Быть может, устные призывы выглядят убедительнее? Совсем не обязательно. Те из нас, кому приходится выступать публично в качестве преподавателя или оратора, так легко поддаются очарованию

61

[image008]

собственных высказываний, что сильно переоценивают их влияние. Спросите студентов колледжа, какой аспект их студенческого опыта был самым ценным или ч то им больше всего запомнилось за первый год учебы. Лишь немногие, как ни грустно мне это говорить, припом нят лекции, которые нам, читавшим их преподавателям, запомнились как совершенно замечательные. Томас Кроуфорд и его помощники исследовали влияние устной пропаганды, опрашивая на дому прихожан из 12 церквей незадолго до и сразу после проповеди, на-правленной против расовой нетерпимости и несправедливости. Во время второго интервью на вопрос, не приходилось ли им за минувшее вре-мя что-нибудь читать или слышать о расовых проблемах и дискрими-нации, только 10% опрашиваемых самостоятельно вспомнили услышанную проповедь. Когда остальным 90% прихожан задавали прямой вопрос: «А не говорил ли ваш священник в течение последней пары недель о дискриминации и предвзятости в расовых вопросах?», свыше 30% отрицали, что слышали такую проповедь. Поэтому нет ничего удивительного в том, что церковные проповеди оказываются не в состоянии повлиять на расовые установки.

Если вдуматься, проповедник сталкивается с таким количеством трудностей, что кажется удивительным, как это проповеди вообще могут воздействовать на такое количество людей, на которое они ре-ально влияют. Как показано на рис. 1, обращение убеждающего оратора должно не только привлечь внимание, но и быть правильно понятым, вызвать доверие, запомниться и побудить к определенным действиям. Тщательно продуманный призыв должен учитывать все эти этапы процесса убеждения.

Рис. 1. Чтобы вызвать нужный эффект, убеждающее сообщение,, должно пре одолеть серьезные препятствия. Важно, что запоминается не столько сооб щение само по себе, сколько вызванные им мысли. (По данным из McGuire, 1978.)

62

Тем не менее пассивно воспринятое обращение не всегда остается втуне. В моей аптеке продается два вида аспирина: один широко разрекламированный, а другой практически не рекламируемый. Если не придавать значения тому несущественному различию, что одну таблетку можно разжевать быстрее, чем другую, любой фармацевт скажет вам, что эти два вида аспирина идентичны. Аспирин есть аспи рин. Для организма разницы нет. А вот для кошелька есть. Разреклами рованная разновидность продается в три раза дороже простой. А ведь именно ее покупают миллионы людей.

Обладая такой властью, могут ли средства массовой коммуника ции способствовать богатому политику в приобретении голосов изби рателей? Джозеф Граш проанализировал расходы кандидатов от де- мократической партии на предварительных выборах 1976 года и обна- ружил, что в каждой кампании те, кто вложили больше средств, получали, как правило, больше избирательных голосов. Как отмечает Граш, действие предвыборной рекламы зачастую сводилось к тому, ч тобы превратить неизвестного кандидата в узнаваемого. (Это совпа дает с лабораторными экспериментами, в которых простая экспози ция незнакомого стимульного материала в конце концов приводит к симпатии.) < ... > Кроме того, сообщения также могут выигрывать от повторения. Люди считают тривиальные утверждения типа «Темпера- тура кипения у ртути выше, чем у меди» более истинными, если они уже читали и оценивали их неделей раньше. Простым повторением можно добиться кредитности. Исследователь Хэл Арке считает такие результаты «пугающими». Как хорошо известно политическим мани- пуляторам, демагогия способна восторжествовать над рассудком. Кре дитная ложь может вытеснить суровую правду. Сложную реальность заслоняют стертые клише.

Окажутся ли средства массовой коммуникации настолько же эф фективными в случае уже известных электорату кандидатов или при решении важных проблем? Вероятно, нет. Исследователи снова и снова обнаруживают, насколько ничтожно влияние политической рекламы на электорат по время президентских выборов (хотя, разумеется, и малое воздействие может перевесить чашу весов).

Поскольку пассивно усвоенные лозунги иногда эффективны, а иногда нет, можем ли мы заранее предсказать, какой пропагандистский лозунг окажется успешным? Существует простое правило: убеди- тельность снижается при повышении важности проблемы и степени знакомства с нею. В незначительных вопросах, таких, например, как выбор между разновидностями аспирина, власть средств массовой коммуникации демонстрируется легко. В тех же случаях, когда обсуж- даются более актуальные и важные вопросы, такие, как расовые ус тановки в городах с острыми расовыми проблемами, пытаться убе дить в чем-то людей примерно то же самое, ч то толкать рояль в гору. Хотя цель и достижима, но не в один присест.

63

Противостояние: личное влияние воздействие средств массовой коммуникации

Исследования убедительности показывают, что наибольшее влияние на нас оказывает не опосредованная информация, а личный контакт с людьми. Два полевых эксперимента демонстрируют силу личного влияния. Несколько десятилетий назад Сэмюел Элдерсвелд и Ричард Додж изучали политические средства убеждения в Анн-Арбо-ре, Мичиган. Они разделили горожан, не собиравшихся голосовать за пересмотр городской хартии, на три группы. Из числа тех, кто не подвергался какой-либо иной пропаганде, кроме обычного воздей-ствия средств массовой коммуникации, в день выборов за ревизию хартии проголосовали 19%. Во второй группе, представители которой получили по 4 письма в поддержку ревизии, за нее проголосовали 45%. Горожан из третьей группы навещали лично и уговаривали в пря-мом общении; из них 75% отдали свои голоса за пересмотр хартии.

В другом полевом эксперименте команда исследователей под ру-ководством Джона Фаркуяра и Натана Маккоби пыталась снизить ча-стоту сердечных заболеваний среди людей среднего возраста в трех маленьких городках Калифорнии. Для проверки эффективности влия-ния личных контактов по сравнению с воздействием средств массовой коммуникации они провели опрос и медицинский осмотр 1200 человек перед началом проекта и затем повторяли эту процедуру в конце каждо-го года на протяжении последующих трех лет. Жители города Трейси не получали никаких дополнительных пропагандистских материалов, кро-ме тех, которые помещались в привычных для них средствах массовой информации. В Джилрое велась двухлетняя кампания с использованием телевидения, радио, прессы и почтовых отправлений, во время кото-рой горожанам разъяснялось, что такое риск коронарных заболева-ний и как его можно уменьшить. В Уотсонвилле такая же кампания в средствах массовой коммуникации была дополнена личными контак-тами с теми, кто из-за кровяного давления, веса или возраста отно-сился к группе повышенного риска. Используя принципы модифика-ции поведения, экспериментаторы помогали людям ставить себе спе-цифические цели и развивать достигнутые успехи.

<...> Через один, два и три года у группы повышенного риска из Трейси (контрольного города) сохранился примерно тот же уровень риска, что и раньше. Представители такой же группы из Джилроя, под-вергавшиеся воздействию средств массовой коммуникации, оздорови-ли свой образ жизни и снизили для себя уровень риска. В Уотсонвилле, где имели место еще и личные контакты, риск снизился больше всего.

Я подозреваю, что студенты колледжа не будут слишком удивле-ны такими результатами, припомнив силу воздействия личных кон-тактов из своего собственного опыта. Оглядываясь в прошлое, они, во всяком случае большинство из них, смогут сказать, что больше узна-

64

ли от своих приятелей и однокурсников, чем из книг или от преподавателей. Исследования процесса обучения подтверждают интуитивные представления студентов: самое сильное влияние на их формирование оказывают личные взаимоотношения вне аудиторий.

Хотя персональное влияние обычно сильнее воздействия средств массовой коммуникации, не следует недооценивать силу последних. Те, кто лично влияет на наши мнения, сами должны где-то почерпнуть свои взгляды, и зачастую таким источ ником оказываются как раз средства массовой коммуникации. Элиху Катц отмечает, что по большей части воздействие средств массовой коммуникации происходит в « двухступенчатом коммуникационном потоке»: от этих средств к местному « властителю дум», а от него к рядовым согражданам. Если я хочу прицениться к компьютерному оборудованию, я интересуюсь мнением своего сына, знания которого почерпнуты в основном из печатных материалов.

Разумеется, двухступенчатый поток представляет собой лишь - модель.

Существует также прямая коммуникация средств передачи информации с массовой аудиторией. Но данная модель напоминает нам о том, что влияние массмедиа на культуру порой осуществляется подспудно. Даже если прямое воздействие средств массовой коммуникации на установки людей невелико, эти средства способны вызывать значительный косвенный эффект. Те редкие дети, которые не смотрят телевизор, не избегают его влияния. Если только они не живут отшель-никами, то непременно участвуют в навеянных телевидением играх на , школьной площадке. Они будут просить своих родителей купить им тa- кие же разрекламированные телевидением игрушки, какие есть у их их приятелей. Они станут просить или требовать позволить им посмотреть любимые программы их друзей. Родители могут просто запретить им все это, но они не могут «выключить» влияние телевидения. Сваливание в одну кучу всех средств массовой коммуникации, от рекламы по почте до телевидения, также является упрощением. Сравнительные исследования выявили, что чем образнее подача информации, тем убедительнee предлагаемые сообщения. В порядке убывания убедительности различные способы подачи информации следует, вероятно, располагать следующим образом: жизнь, видеозапись, аудиозапись, печ ать. Во избежание упрощения следует учитывать, что печатные сообщения обес-печ ивают наилучшую включенность и запоминание. Включенность явля-одним из первых шагов в процессе убеждения (вспомним рис. 1). Шелли Чайкен и Элис Игли пришли к выводу, что в случае трудных для понимания сообщений убедительность действительно оказывается наибольшей, если сообщение напечатано. Они давали студентам университета Массачусетса легкие и трудные сообщения в напечатанном виде, в видео- и аудиозаписи. Результаты эксперимента: трудные сообщения действительно были наиболее убедительны в печатном виде, а легкие в видеозаписи. <...>

65

Кому адресовано сообщение? Аудитория

< ... > Черты характера человека не всегда помогают предсказать его реакцию на социальные влияния. Каждое конкретное качество может ускорить один из шагов в процессе убеждения (рис. 1), но по-мешать другим.

Возьмем, например, самооценку. Люди с низкой самооценкой за-частую слишком медленно понимают сообщение и поэтому плохо под-даются убеждению. Люди с высокой самооценкой понимают все быстро, однако предпочитают придерживаться своих взглядов; итак, сама по себе самооценка не позволяет прямо предсказать результат процесса убеждения. Вывод: легче всего влиять на людей с умеренной самооценкой.

Рассмотрим еще две характеристики тех, кому адресовано сооб-щение: их возраст и их склонность к размышлениям.

Сколько им лет?

На сегодняшний день наблюдается тенденция к дифференциации социальных и политич еских установок в зависимости от возраста. Она имеет два объяснения. Первое « объяснение жизненным циклом»: с возрастом установки меняются (например, становятся консерватив-нее). Другое «объяснение сменой поколений»: установки пожилых людей, усвоенные ими в юности, в основном не изменяются; разрыв между поколениями возникает из-за отличия старых установок от тех, которые усваиваются нынешней молодежью.

Объяснение сменой поколений имеет больше доказательств. При опросах и повторных опросах групп молодых и пожилых людей за пос-ледние несколько лет установки у пожилых обычно менялись мень-ше, чем у молодых. Как утверждает Дэвид Сирз, « исследователи по-чти неизменно обнаруживали эффект смены поколений, а не эффект жизненного цикла».

Оказывается, дело не в том, что старики не так гибки; большин-ство сегодняшних пятидесяти- и шестидесятилетних имеют более ли-беральные сексуальные и расовые установки, чем те, что были у них на четвертом и пятом десятке. Суть в том, что в течение второго деся-тилетия человеческой жизни и в начале третьего происходит интен-сивное формирование личности, и установки, возникшие в этот пе-риод, имеют тенденцию оставаться неизменными. Людям, у которых эта тенденция выражена сильнее, можно посоветовать впоследствии сознательно выбирать свое социальное окружение группу, средства коммуникации и социальные роли.

Поразительный пример: в конце 1930-х и начале 1940-х годов сту-дентки Беннигтон-колледжа в Вермонте женщины из привилеги-рованных, консервативных семей попали в среду свободомыслия, созданную молодыми преподавателями-либералами. Один из них, со-

66

циальный психолог Теодор Ньюком, позднее отрицал, что препода-вательский состав стремился воспитать своих студенток в духе либера-. Тем не менее им это удалось. Студентки стали намного либе-ральнее, чем это было принято в той социальной среде, из которой они происходили. Более того, сформировавшиеся в Беннигтоне уста-новки оказались стабильными. Через полстолетия женщины Бенниг-тона, уже семидесятилетние, на президентских выборах 1984 года го-лосовали за демократов в отношении 3:1, в то время как другие их сверстницы, окончившие колледжи, в отношении 3:1 голосовали за республиканцев. Взгляды, усвоенные в незабываемые годы юности, не смог заслонить даже богатый опыт всей последующей жизни.

Формирующая сила опыта, приобретенного в юности и в начале взросления, частич но объясняется тем, что он связан с более глубо-кими и устойчивыми впеч атлениями. Когда Говард Шуман и Жаклин Скотт просили различных людей назвать одно-два наиболее существен- ных события в жизни страны или мира за последние полстолетия, большинство из них называли события, случившиеся в те годы, когда им было меньше двадцати или двадцать с небольшим лет. Для тех, кто пережил Великую депрессию или вторую мировую войну в возрасте от 16 до 24 лет, эти события заслоняли движение за гражданские и убийство Кеннеди в начале 1960-х годов, войну во Вьетнаме и высадку на Луну в конце 1960-х, феминистское движение в 1970-х события, которые, в свою очередь, произвели наибольшее впеч атле-ние на тех, кто пережил их в возрасте от 16 до 24 лет. Поэтому можно ожидать, что воспоминания о падении Берлинской стены и демокра-Восточной Европы сохранятся для сегодняшней молодежи в

качестве поворотного пункта мировой истории.

О чем они думают

При прямом способе убеждения решающим является не само по содержание сообщения, а реакция, которую оно вызывает в умах людей. Наш рассудок мало похож на губку, впитывающую все, что на нас выльют. Если сообщение вызывает подходящие для нас мысли, оно убеждает нас. Если же оно заставляет задуматься о контраргументах - мы остаемся при прежнем мнении.

Кто предупрежден, тот вооружен если вы достаточно заинтересованы, чтобы спорить

При каких обстоятельствах мы стараемся выдвинуть контраргу-менты? Одно из таких обстоятельств наше предположение, что кто-то пытается повлиять на нас. Если вы намерены сообщить своим род-ным, что хотите бросить учебу, то, вероятно, готовы к тому, что они

попытаются переубедить вас. Следовательно, вы заранее можете со-

67

ставить список контраргументов, которые будете выдвигать против каждого предполагаемого аргумента ваших оппонентов. Джонатан Фридман и Дэвид Сирз продемонстрировали всю трудность попыток убедить кого-либо в такой ситуации. Они предупредили одну группу калифорнийских старшеклассников, что сейчас будет прочитан доклад на тему «Почему не следует позволять подросткам водить машину ». Те, кто был предупрежден, оказались неподатливыми, в отличие от тех, кто предупрежден не был.

Тайная атака на навязываемые установки особенно успешна, когда приходится иметь дело с заинтересованной аудиторией. Получив предупреждение за несколько минут до сообщения, такая аудитория приготовится к защите. Но если тема расценивается как тривиальная, даже грубая пропаганда может оказаться эффективной. Станете ли вы беспокоиться и выдвигать контраргументы из-за двух разных марок зубной пасты? <...>

Отвлечение внимания разоружает

Убедительность вербального сообщения возрастает также в том случае, если удается каким-либо образом отвлечь внимание аудито-рии настолько, чтобы подавить возможные возражения. В политичес-кой рекламе часто используется этот метод. Слова рекламы расхвали-вают кандидата, а зрительный образ занимает нас настолько, что мы не анализируем смысл сообщения. Отвлечение внимания особенно эффективно в случае простых сообщений.

Указанная тенденция увеличения убедительности при уменьше- нии возможности для возражений наводит на мысль: не потому ли быстроговорящие ораторы более убедительны, что они оставляют нам меньше времени на возражения? Не потому ли легкие для понимания сообщения менее убедительны в письменном виде, что читатель мо- жет сам выбирать темп чтения и останавливаться для возможных воз- ражений? И не формирует ли телевидение важнейшие установки по большей части с помощью тонких намеков или скрытых утверждений (например, касающихся тендерных ролей), а не с помощью явной пропаганды? В конце концов, если мы не замечаем сообщения, то не можем на него возразить.

Незаинтересованная аудитория использует косвенные намеки

Снова вспомним два способа убеждения: прямой с помощью сис-тематического мышления и периферический с использованием эври-стических намеков. Подобно тому как, проезжая через город, мы ос-танавливаемся у всех светофоров, прямой способ предполагает оста-новки, во время которых наш разум анализирует предложенные аргументы и формулирует ответы. Если же мы пользуемся объездной

68

дорогой вокруг города, мы быстро движемся к месту назначения аналогично работает косвенный способ. Понятно, что люди с аналити-ческим складом ума с « высокой когнитивной потребностью» пред-почитают прямой способ. А те, кто обладают образным мышлением, кого больше^1 заботит не то, правы они или нет, а то, какое впечатление они производят, быстрее реагируют на такие косвенные намеки, как привлекательность «коммуникатора» или комфортная обстановка. Но и предлагаемая тема также имеет важное значение. Все мы активно сопро-тивляемся, когда речь идет о важных для нас вещах, в то время как о менее значимых готовы судить поверхностно.

То, какие именно мысли возникают у нас в ответ на сообщение, является решающим, если у нас есть мотивация и способность обдумы-вать тему данного сообщения. Эта простая в своей основе теория помога-ет понять некоторые результаты. Например, мы охотнее верим «комму-никатору»-эксперту потому что, когда мы доверяем исто чнику, мы бо-лее благожелательны и менее склонны подыскивать контраргументы. Если же мы не доверяем источнику, мы более склонны защищать наши пред-варительные концепции, отрицая «неудобное» сообщение.

Эта теория позволяет также сделать множество предсказаний, боль-шая часть которых подтверждается данными Петти, Качоппо и дру-гих. В ряде экспериментов исследовались способы стимулирования мыслительных процессов. При этом использовались следующие мето-ды: риторические вопросы, ряды «коммуникаторов» (например, последо-вательно выступали три оратора, каждый из которых приводил по од-ному аргументу, вместо одного, который приводил бы все три аргумен-та), при помощи специальных приемов людей заставляли почувствовать ответственность за их оценку сообщения или невнимание к нему; кро-ме того, оратором использовались непринужденные, а не напряженные позы, многократные повторения одного и того же сообщения и методы привлечения нерассеянного внимания аудитории. Постоянный резуль-тат применения всех этих способов оказался следующим: стимуляция мышления делала сильное сообщение более убедительным, а слабое (из-за контраргументации) менее убедительным.

Эта теория имеет и практические применения. Эффективные «ком-ммуникаторы» заботятся не только о своем имидже и своих сообщени-ях, но также и о том, каким образом склонна реагировать их аудито-рия. То, как она будет реагировать, зависит не только от ее интереса к теме, но и от диспозиций слушателей аналитических наклоннос-тей, толерантности к неопределенности, от их потребности сохранить верность самим себе.

Итак, склонна ли аудитория воспринять и запомнить мысли, бла-гориятные для точ ки зрения «коммуникатора»? Если да, то убеди-ьными будут серьезные аргументы. На завершающем этапе пред-выборной кампании 1980 года, проходившей в духе острого соперни-чества, Рональд Рейган успешно использовал риторические вопросы

69

* Хараш А.У. Смысловая структура публичного выступления (об объекте смыс-лового восприятия)//Вопросы психологии. 1978. № 4.

71

для стимуляции у избирателей желательных для него размышлений. Его резюме в президентских дебатах начиналось с двух сильнейших риторических вопросов, которые он часто повторял в течение после-дней предвыборной недели: «Лучше ли вам сейчас, чем четыре года назад? Легче ли вам сейчас пойти и купить товар в магазине, чем это было четыре года назад?» Большинство людей отвечали отрицатель-но, и Рейган, частично благодаря этой крупице убеждения прямым способом, выиграл с неожиданно большим перевесом.

Резюме

Как сделать процесс убеждения эффективным? Исследователи изучили четыре фактора этого процесса: «коммуникатор», само сооб-щение, канал передачи информации, аудитория. Кредитный «комму-никатор» воспринимается как заслуживающий доверия эксперт. Люди, говорящие прямо, быстро и глядя слушателям в глаза, кажутся более «кредитными». То же самое можно сказать о людях, высказывающих-ся наперекор своим личным интересам. Привлекательный «коммуни-катор» эффективен в вопросах вкусов и личных предпочтений.

Ассоциативное связывание сообщения с хорошим настроением, которое появляется во время еды, питья или приятной музыки, дела-ет его более убедительным. В хорошем настроении люди часто склон-ны к быстрым, менее рефлективным суждениям. Некоторые возбуж-дающие страх сообщения также могут быть эффективны, по-видимо-му из-за того, что они образны и хорошо запоминаются.

То, до какой степени сообщение может противоречить уже сло-жившемуся у аудитории мнению, зависит от «кредитности» «комму-никатора». А будет ли сообщение более убедительным в том случае, если оно описывает только одну позицию, или, скорее, в том, когда оно упоминает также и противоположную, зависит, наоборот, от слу-шателей. Если аудитория уже заранее согласна с сообщением, не зна-кома с контраргументами и вряд ли будет позднее рассматривать про-тивоположную точку зрения, наиболее эффективна односторонняя аргументация. Если же приходится иметь дело с более искушенной аудиторией или с теми, кто не согласен с сообщением, более эффек-тивной оказывается двусторонняя аргументация.

Если представлены две противоположные точки зрения, какая из сторон будет иметь преимущество выступающая первой или вто-рой? Обычно проявляется эффект первич ности: информация, пере-данная раньше, более убедительна. Тем не менее, если выступления разделяет временной интервал, воздействие более ранней информа-ции уменьшается; если решение принимается сразу же после заслу-шивания второй стороны (информация которой поэтому в этот мо-мент лучше сохраняется в памяти аудитории), то, вероятно, проявит-ся эффект вторичности. 70

Еще одно важное обстоятельство как именно передается сооб-щение. Не являясь столь же существенным, как влияние других людей при личном контакте, воздействие средств массовой коммуникации может оказаться эффективным в случае тем незначительных (напри-мер, какую марку аспирина покупать) или незнакомых аудитории (например, если речь идет о выборе между двумя ранее неизвестными политическими кандидатами).

И наконец, многое зависит от того, кто получает данное сообще-ние. О чем думает аудитория, воспринимая сообщение? Согласна ли она с ним? Или, напротив, подыскивает контраргументы? Предуп-реждение о том, что сейчас последует спорное сообщение, стимули-рует контраргументацию и снижает убедительность; отвлечение вни-мания при спорном сообщении, напротив, повышает убедительность, препятствуя контраргументации. Кроме того, имеет значение и воз-раст аудитории. Исследователи, проводившие различные опросы и затем через какое-то время повторявшие их, обнаружили, что установки молодых людей менее стабильны.

А. У. Хараш

[image010]

Изучение психологических механизмов восприятия сообщений, равно как и процессов, преобразующих продукты такого восприятия мысли, образы, перцепты) в потребности, мотивы, цели и установ-ки реципиента, имеет в психологии пропаганды и массовых комму-никаций богатую исследовательскую традицию. <...>

Между тем назрела необходимость гораздо более глобальной («вер-тикальной») переформулировки проблемы смыслового восприятия, основывающейся, в свою оч ередь, на пересмотре сложившихся пред-ставлений о процессе передачи и приема информации в системе «че-ловек человек». Необходимость эта диктуется тем фактом, что ис-ходным моментом всякого коммуникативного воздействия является межличностный контакт коммуникатора и реципиента, развивающий-ся по логике субъект-субъектного взаимодействия. Отсюда и недоста-точность для исследования смыслового восприятия традиционно-пси-

хологических понятий, которые вынуждают применять к анализу яв-лений, имеющих под собой субъект-субъектную почву, одни только субъект-объектные представления.

Пересмотр субъект-объектной парадигмы требует в первую очередь преобразования имеющихся представлений о самом объекте смысло-вого восприятия: прежде чем задаваться вопросом о том, как протека-ет процесс восприятия, нужно получить ответ на вопрос, что именно воспринимается. Это есть вопрос о внутренней форме речепорождаю-щей активности коммуникатора, презентируемой реципиенту в про-цессе коммуникативного воздействия, или о смысловой структуре пуб-личного выступления*.

Исходные определения: сообщение, текст, коммуникатор

Чтобы решить вопрос об объекте смыслового восприятия, прежде всего следует уч есть, что на эту роль кроме самого сообщения имеют-ся еще две кандидатуры коммуникатор и текст.

Термин «сообщение» обычно представляется понятным и поэто-му как будто не требует никаких определений. Мы, однако, исходим из того, что такое определение необходимо, и предлагаем принять следующее. Сообщение это то, что коммуникатор объективно со-общает реципиенту, т.е. весь комплекс поведения коммуникатора, вер-бального и невербального, разворачивающегося в аудиовизуальном поле реципиента, как это последнее очерчено техническими возможностями канала связи и коммуникативной ситуацией. Примером различия в гра-ницах, полагаемых разными возможностями канала связи, может слу-жить разница между теле- и радиопередачей одного и того же устного выступления. Примером ситуативного фактора, модифицирующего аудиовизуальное поле реципиента, может быть «группа приема ин-формации», в которую включен реципиент в момент восприятия со-общения. В любом случае сообщение это не что иное, как зримая и слышимая деятельность коммуникатора, включающая в себя два вза-имопроникающих процесса: 1) предъявление коммуникатором само-го себя и 2) предъявление текста.

Текст это, следовательно, не сообщение, а лишь известная его часть сукцессивно предъявляемая совокупность знаков, «вербаль-ная продукция», на которую сам коммуникатор возлагает функцию воздействия, т.е. тот компонент его поведения, который он сам субъек-тивно склонен считать «сообщением». Отождествление сообщения и

* В предлагаемом анализе будут фигурировать некоторые данные, касающиеся также и самих процессов смыслового восприятия, но лишь постольку, по- скольку они проливают свет на существенные черты внутреннего психологического строя публич ного выступления. Систематический анализ смыслового восприятия это уже последующий шаг, для которого мы намереваемся создать в настоящей работе проч ную опору.

72

текста, которое мы находим в современных работах о коммуникатив-ном воздействии, экспериментальных и теоретических, есть, бесспор-но, результат проникновения в категориальный аппарат науки абст-рактных когнитивных стереотипов утилитарно-практического «здра-вого смысла» очевидная дань эмпиризму, как его понимает Э.В. Ильенков: «С абстрактного он (эмпирик) нач инает, абстрактным же и кончает. Начинает с «научно не эксплицированного» и приходит к «эксплицированному» выражению исходного, т.е. интуитивно при-нятого, ненаучного и донаучного представления, остающегося после этой операции столь же абстрактным, как и раньше...» Исследова-тель вслед за практиком коммуникативного воздействия закрывает глаза на тот очевидный факт, что работа по предъявлению текста сама по себе предъявлена аудитории в той же мере, что и текст, и является поэтому неотторжимой структурной составляющей сообщения.

Поскольку сообщение представляет собой необходимое звено в це-лостной структуре коммуникативного акта, его превращенно-эмпири-ческое понимание не может не повлечь за собой превратного перетол-кования также и других звеньев коммуникативного акта, накрепко с ним увязанных. Приравнивание сообщения к тексту неизбежно ведет, в частности, к серьезной трансформации понятий о коммуникаторе*.

Эту тенденцию достаточно полно выражает пресловутая «формула Лассуэлла» (кто? ч то? кому? по какому каналу? с каким эффектом?), представляющая собой, по существу, квинтэссенцию обыденной эм-пирической логики коммуникативного акта. В ней, во-первых, сооб-щение сведено к тексту: между «кто» и «что» недостает опосредствую-щего звена «как» способа предъявления текста. Отсюда второе упрощение: «что» (текст) и «кто» (коммуникатор), утратив естествен-ную взаимосвязь, начинают фигурировать как обособленные величи-ны, доступные независимому варьированию: «формула Лассуэлла» позволяет изменять «что», оставляя неизменные «кто» или, наобо-рот изменять «кто» при неизменном «что».

На этой логике «здравого смысла», узаконенной «формулой Лассу-элла», строится методологический прием, который используется при экспериментальном изучении влияний, оказываемых на реципиента самим коммуникатором независимо от содержания текстов: одни и те же тексты приписываются источникам, различающимся в глазах ауди-тории по степени «экспертности» и «кредибильности». В этом методи-ческом приеме как раз и обнаруживается содержание трансформации, которую претерпевает представление о коммуникаторе в сознании эм-пирика: вместо коммуникатора конкретного человека или сообще-ства людей, группы, коллектива подставляется «ролевое наименова-

* Более углубленное изучение вопроса могло бы, очевидно, показать, что в равной мере верно и обратное: эмпирическая трактовка коммуникатора (см. ниже) ведет к установлению знака равенства между сообщением и текстом.

73

ние», в котором коммуникатор отождествлен с абстрактной социальной ролью, институтом, организацией. Его-то эффект (который, между про-чим, оказывается, как правило, довольно нестойким), а вовсе не вли-яние коммуникатора, как такового, т.е. человека, вступившего в кон-такт с реципиентом, и изучается на самом деле в означенных эмпиричес-ких исследованиях. Схема «коммуникатор сообщение реципиент» подменяется схемой «ролевое наименование текст реципиент».

Эмпирическая логика коммуникативного акта сводит к тексту не только сообщение; она стремится свести к тексту самого коммуника-тора, ибо понятно, что «ролевое наименование» это тоже не более как текст знаковый «довесок» к тексту основного сообщения, дол-женствующий, однако, повлиять на весомость, ценность последнего в глазах реципиента.

Теперь нам ясен тот эпистемологический ход, после которого исследователь смыслового восприятия проникается убеждением, что он может обойтись одними только субъект-объектными представле-ниями, т.е. подойти к смысловому восприятию как к частному слу-чаю восприятия в традиционно-психологическом смысле слова. Это, во-первых, отождествление сообщения и текста и, во-вторых, от-чуждение сообщения-текста от коммуникатора, как такового, т.е. от живого ч еловека, личности или группы людей, в результате которо-го текст оказывается в одном ряду с явлениями, «природными» либо «машинными» по своему происхождению. Реципиент остается наеди-не с безличным, деперсонифицированным порождением семиоти-ческого механизма культуры.

В этом (и только в этом) случае теория смыслового восприятия может мыслить интерсубъективные представления как не относящи-еся к делу.

Между тем сама дилемма «коммуникатор или сообщение?», ко-торая, как полагает А.А. Брудный, дискутировалась еще в эпоху Воз-рождения, обнаруживает свою ложность, едва только мы начинаем рассматривать текст как составную часть сообщения и отказываемся тем самым от означенных «текстовых» редукций: сообщение, спа-сенное от отождествления с текстом, носит явственный отпечаток личности коммуникатора, можно сказать, несет в себе саму личность коммуникатора.

Текст может быть как открытым (персонифицированным), так и закрытым (деперсонифицированным). Это значит, что в нем, с одной стороны, могут содержаться вербальные построения, так или иначе отсылающие реципиента к деталям и моментам личной жизни автора, к его профессиональной деятельности, к самому процессу подготовки и предъявления текста (лектор может, например, рассказать слушате-лям, почему ему пришла вдруг в голову какая-то мысль, или, скажем, признаться, что он волнуется). В нем могут быть субъективные ассоциа-ции, обращения к реципиенту от собственного (первого) лица, разго-

74

ворные обороты, несущие на себе печать индивидуальности коммуни-катора, его любимые словечки и т.д. В этом случае текст открыт (или персонифицирован): коммуникатор сознательно открывается реципиен-ту, раскрывается перед ним, « предъявляет» ему свою личность, инди-видуальйо неповторимые стороны и особенности своего бытия.

С другой стороны, текст может не содержать в себе никаких намеков на индивидуальность коммуникатора; более того, он может быть сознательно рассчитан на то, чтобы сгладить ее, нивелировать, спрятать. К. Маркс писал по поводу одного требования прусской цен-зуры, вменявшей в обязанность авторам « скромность»: «Разве не за-буду я про самую суть дела, если я обязан прежде всего не забывать, что сказать об этом надо в известной предписанной форме?.. Мое достояние это форма, составляющая мою духовную индивидуаль-ность. Стиль это человек». Это негодование против попытки про-возгласить социально одобряемой и поощряемой нормой закрытый (или деперсонифицированный) текст, который скроен по стандартно-му фасону с соблюдением «известной предписанной формы», систе-мы абстрактно-всеобщих правил и тем самым укрывает от слушателя или читателя «духовную индивидуальность» автора.

Сообщение может быть только открытым. В этом состоит его глав-ное отличие от текста. Текст может быть сколь угодно закрытым, и тем не менее в процессе его предъявления коммуникатор все равно невольно откроет реципиенту существенные ч ерты своей «духовной индивидуальности». Всякое сообщение есть, помимо всего про чего, сообщение коммуникатора о себе о своих личных качествах, при-тязаниях, об уровне своего самоуважения и самооценки, о степени своей заинтересованности предметом сообщения, о своей общей ком-петентности в избранной им тематической области и, наконец, о действительных мотивах своей деятельности, о лежащих в ее основе личностных смыслах*. Как часто обращается лектор к бумажке, как часто произносит заученные наизусть фразы, импровизирует ли и в какой мере все это воспринимается слушателем, учитывается и решающим образом может повлиять на судьбу коммуникативного импульса и его воздейственность. Сообщение всегда « выдает» комму-

* О принципиальной открытости автора для читателя, о принципиальной невозможности уберечься от читательской критики очень точно сказал Андрей Битов: «Человек, впервые взяв перо в руки... этот человек уже столкнулся с фено-меном литературы: хочет он или не хочет он выдаст свою тайну. С этого момента он всегда может быть изобличен и узнан, пойман: он видим, он зрим, он на виду. Потому что стиль есть отпечаток души столь же точный, столь же единич -ный, как отпечаток пальца есть паспорт преступника». Это не что иное, как достойный внимания самоотчет человека, имеющего богатый опыт публичных (в данном случае письменных) выступлений. Точно то же самое и в тех же точно выражениях можно, конечно, сказать и о человеке, впервые поднявшемся на лекторскую кафедру, оказавшемся впервые перед телекамерой и т.д.

75

никатора: даже сама по себе склонность к генерированию закрытых текстов представляет собой яркий изобличающий штрих «психологи-ческого портрета».

Разнообразные примеры «изобличающей дешифровки» закрытых текстов, динамики усмотрения «за текстом» действительных мотивов коммуникативной активности доставляет практика «тренинга сензи-тивности», или «тренинга человеческих отношений» (Т-группы). Вот очень характерный случай, приводимый Р. Танненбаумом, И.Р. Веш-лером и Ф. Массариком.

Диалог первый, имевший место на одном из первых занятий, ког-да стоял вопрос об организации группы:

«Билл: Не кажется ли вам после всех наших блужданий впотьмах, что ... не следует ли нам выбрать какого-нибудь председателя?

Мэри: Я согласна. Может быть, председатель сумеет навести здесь порядок.

Джек: Вот именно. Чтобы заниматься делом, нам нужна какая-нибудь организация».

Диалог второй, более поздний:

«Билл: Когда-то я предлагал выбрать председателя, и, сдается ... некоторые из вас одобрили мою идею. Но ... мы так и не собрались это сделать. Так вот я снова это предлагаю.

Мэри: Помнится, Билл, я была среди тех, кто согласился тогда с вами, но теперь у меня такое чувство, что вам бывает не по себе, если дела не идут в согласии с каким-нибудь строгим распорядком. Я хоте-ла сказать, с распорядком ради самого распорядка.

Джек: В этом и в самом деле что-то есть, Билл. К тому же я вынес впечатление из того, как вы подходите к другим вопросам, что вам становится досадно, когда люди не поддерживают ваших предложе-ний. Может быть, вы нуждаетесь в председателе, чтобы вам проще было проводить свою линию? Как вы думаете?»

В первом диалоге Мэри и Джек реагируют только на предъявлен-ный Биллом текст. Во втором диалоге они сосредоточиваются уже на сообщении в целом и тем самым получают возможность «воспринять» действительные мотивы коммуникативной активности Билла. Внима-ние реципиентов переориентировалось с того, что предъявляется (т.е. с содержания текста), на сам процесс предъявления, его прич ины и динамику. Авторы трактуют эту переориентацию как «возрастание со-циальной перцептивности» и полагают ее базовым процессом в раз-витии Т-группы*.

· Ср. свидетельство одного из бесспорно крупнейших практических специали-стов в данной области американского психотерапевта К. Роджерса: «Я сосредо-точен на том члене группы, который держит речь, и, безусловно, куда меньше интересуюсь деталями его ссоры с женой, или его неприятностями по работе, или его несогласием с тем, что он только что услышал, нежели тем смыслом, который имеют для него эти переживания, и чувствами, которые они у него вызывают».

76

Нетрудно увидеть, однако, что это базовый процесс в любом коммуникативном воздействии: действительная, а не умозрительно предполагаемая встреча реципиента с коммуникатором может про-изойти только через сообщение. Это становится особенно очевидным в тех случаях, когда личное знакомство в системе «реципиент ком-муникатор» ограничивается знакомством реципиента с текстом, как это обычно имеет место при приеме письменных сообщений: если бы это знакомство сводилось к восприятию текста и носило тем са-мым внеличностный характер, то вряд ли можно было бы дать обо-снованное объяснение таким феноменам, как стремление читателя завязать личную переписку с автором или позвонить ему по телефону. Все это попытки пролонгирования межличностного контакта, впер-вые осуществившегося через сообщение, усмотренное читателем «за текстом». Более того, «личное» (в обыденном значении слова) зна-комство с автором может заслонить от читателя действительную лич-ность автора, действительные мотивы его деятельности. <...> Влия-ние, оказываемое на наши суждения о литературных сочинениях, научных и публицистических статьях, произведениях живописи, гра-фики и т.д. «личным» знакомством с их авторами, общеизвестно.

Понятно, таким образом, что сообщение, можно сказать, беско-нечно мало отлич ается от коммуникатора: оно тяготеет к слиянию с ним, стремится выразить его до конца, полностью. И подчас выпол-няет эту функцию куда лучше, нежели сам коммуникатор, когда он пользуется специально предназначенными для этой цели навыками «самоподачи». С утверждением А.А. Брудного: «Сила воздействия со-общения при прочих равных условиях зависит от его смысла и лишь затем от того, кто направляет сообщение...» можно согласиться только в том случае, если под «кто» имеется в виду абстрактная со-циальная роль, презентированная реципиенту через посредство ро-левого наименования, а под «сообщением» текст. В противном слу-чае, т.е. если речь идет о коммуникаторе как о конкретной лич ности и о сообщении как о процессе предъявления текста, противопостав-ление коммуникатора и сообщения не имеет смысла: коммуникатор без сообщения это такой же нонсенс, как и сообщение без комму-никатора.

В случае текста дело обстоит иначе. Обособленность текста от коммуникатора ч асто выступает как эмпирический факт. Материальная культура буквально окружает нас текстами, не имеющими достоверно идентифицируемых авторов. Характерный случ ай показания измери-тельных приборов. Часовой механизм, например, это источ ник («ком-муникатор») только с теоретико-информационной точки зрения; с точки же зрения социальной психологии это канал коммуникации. Что каса-ется « коммуникатора» в собственном (или близком к таковому) смысле слова, то это скорее изобретатель механизма, и его следы теряются где-то в глубинах истории материальной культуры.

77

Смысловая структура сообщения и его воздейственность

Исходя из сказанного, мы можем выделить в смысловой структу-ре публичного выступления две ступени верхнюю, поверхностную (текст) и нижнюю, глубинную (действительные мотивы коммуника-тора). Путь от верхней ступени к нижней лежит через сообщение. Та-ким образом, если текст может рассматриваться как продукт индиви-дуальной активности, доступный отчуждению (обособлению, абстра-гированию) от создавшего его авторского голоса и (в принципе) озвуч иванию каким-то другим голосом*, то сообщение недоступно такому отчуждению и не может рассматриваться как «вещь», откры-тая объективному созерцанию. Чтобы понять текст, достаточно его созерцать; чтобы понять сообщение, надо войти в него. Сообщение это не просто импульс, воздействующий на сознание реципиента: это к тому же еще канал, по которому сознание реципиента совершает ответное движение, проникая в мир коммуникатора, в сферу дей-ствительных мотивов его деятельности. На этом пути реципиент как раз и встречает коммуникатора, вступает с ним в межличностный (в точном смысле этого слова) контакт. Сообщение, в отличие от тек-ста, это, по существу, событие (или цепь событий), происходящее между реципиентом и коммуникатором, динамическое, меняющееся «психологическое поле», где осуществляется пересечение их деятель-ностей. Процесс проникновения в «затекстовый» мир и есть та куль-минационная фаза восприятия сообщений, которая делает его соб-ственно « смысловым».

А.А. Леонтьев предлагает различать два значения слова «смысл». Одно из них, которое он называет «нетерминологическим», традици-онно связывается с операцией «укрупнения значений», проводимой при восприятии текста, как такового, и ведущей к извлечению из него сложных семантических конфигураций. Извлечение из текста его собственного, «текстуального» смысла А.А. Леонтьев очень точно ха-рактеризует как «значенческое понимание».

Другое значение слова «смысл», квалифицируемое А.А. Леонтье-вым как собственно «терминологическое», предполагает усмотрение в сообщении некоего содержания, которого нет в самом тексте. Смысл в этом случае извлекается не из текста, а из предметного мира комму-никатора, из сферы действительных мотивов его деятельности/его целостного (а не только «коммуникативного») бытия: «Понимание текста на «значенческих» уровнях необходимо в том случае, когда базисная деятельность, обслуживаемая ориентировкой (в тексте. А.Х.), есть деятельность над текстом, например пересказ. Понимание

* Употребляя слово «голос» в широком (на первый взгляд) метафорическом смысле, мы апеллируем, однако, к терминологической традиции М.М. Бахтина, в которой эта метафора приобрела категориальную определенность.

78

текста на «смысловых» уровнях это такая ориентировка, которая обслуживает деятельность с тем, что стоит «за» текстом. Например, получив письмо и поняв его на высших смысловых уровнях, я могу предпринять действия, совершенно никак не связанные с самим тек-стом письма; но тем не менее основным звеном ориентировки будет именно ориентировка в содержании этого письма». Реципиент обна-руживает, какими содержаниями целостной (внекоммуникативной) деятельности коммуникатора продиктован сам факт предъявления данного текста, данного « текстуального смысла», и тем самым так или иначе превращает эти содержания в содержание своей деятельно-сти, познавательной или практической.

Текст становится средством «передачи» предметных содержаний из одной деятельности в другую только благодаря тому, что он впус-кает реципиента в мир действительных мотивов коммуникатора, де-лает возможным диалог вокруг этих мотивов. Субъект-объектные, соб-ственно перцептивные ресурсы сознания мобилизуются для работы над текстом и распознавания содержащихся в нем « текстуальных смыс-лов». Но расшифровав текст или какой-то его фрагмент, реципиент ус-тремляется дальше, сквозь текст, в мир действительных мотивов комму-никатора, пользуясь комплексом уже иных, несемиотических интер-субъективных, «общенческих» знаний и умений. Там, в этом мире, он и получает из рук коммуникатора новый предмет (или даже новое предметное поле) деятельности. Поэтому можно предположить, что мера воздейственности сообщения находится в прямой связи с той «дистан-цией», которая существует между действительными мотивами активно-сти коммуникатора, т.е. с субъективным, лич ностным смыслом его де-ятельности, с одной стороны, и предъявляемыми им « текстуальными смыслами» с другой. Мы будем называть эту дистанцию «смысло-вой », поскольку эта дистанция определяет длину и трудность пути, ко-торый должен проделать реципиент, чтобы от «значенческого» понима-ния прийти к «смысловому» (в смысле А.А. Леонтьева).

Представление о «смысловой дистанции» вряд ли может претен-довать на строгую дефиницию и операциональную определенность. Мы попытаемся, однако, передать ч итателю наше представление о ней, приведя примеры «значительной» смысловой дистанции, а так-же «средней» и «короткой».

Хороший пример значительной смысловой дистанции сообще-ние, которое воздействует на наивного испытуемого в известных экс-периментах С. Аша. Действительным мотивом автора сообщения, ка-ковым выступает здесь экспериментатор, является решаемая им науч-ная проблема проблема конформного поведения, а текстуальными смыслами длины линий, называемые подставными испытуемыми, в сравнении с их псевдореферентами длинами предъявленных ли-ний. Чтобы проделать путь от ответов подставных испытуемых до экс-периментального замысла, наивный испытуемый должен совершить

79

целый ряд шагов, из коих первым будет, по-видимому, догадка о «дикторской» функции остальных испытуемых, а последним сама гипотеза «группового давления ». Этот путь не удается проделать даже тем испытуемым, которые успешно сопротивляются давлению: не соглашаясь с подставной группой, наивный испытуемый почти все-гда испытывает, однако, известный дискомфорт.

Другой пример, более родственный сфере массовых коммуника-ций, западная реклама, формирующая «имэджи» товаров. Ее дей-ствительный мотив универсален: сбыт товара, каким бы он (товар) ни был. В то же время «имэджи» (т.е. персистирующие смыслы реклам-ных текстов) обнаруживают богатую гамму эмоциональных и когни-тивных оттенков, ничего общего не имеющих с исходным (монотон-ным) смысловым импульсом. Трансформация действительного моти-ва коммуникации в форму текста опосредствуется целой системой средств, никак не связанных с рекламируемыми товарами, включая не только многократно испытанную на практике и обкатанную в упот-реблении изобретательную технику, но и теоретич еские модели, в том числе психологические. Поскольку эти опосредствующие звенья недоступны среднему потребителю рекламы, то и «смысловая дис-танция» между действительными мотивами рекламы и «имэджами» остается для него практически непреодолимой. Так, текст: «Старые добрые времена! Дом родимый дом! Вино, вино, которое делала еще бабушка!» имеет, конечно, с рекламируемым им вином « Мо-гэн Дэвид» столько же общего, сколько с вином любой другой марки. Он, однако, обнаруживает прямую связь с мнением психоаналити-ков, рекомендовавших фирме эксплуатацию «чувства привязанности». В глазах реципиента реклама строится вокруг конкретного товара (тек-стуальный смысл), тогда как на самом деле она выражает все ту же заботу о сбыте товара (действительный мотив) плюс абстрактный психоаналитический принцип (фактор «смысловой дистанции»).

Можно, наконец, упомянуть в данном контексте о предложении Билла, где текстуальный смысл («назначение председательствующе-го») образует очевидные « ножницы» с действительными мотивами (желание настоять на своем, слепая приверженность порядку). «Смыс-ловую дистанцию» и здесь можно считать знач ительной: для ее пре-одоления Мэри и Джеку понадобился известный опыт дальнейших встреч и взаимодействий с Биллом, наблюдений за его поведением. Несмотря на все различие между тремя только что рассмотренны-ми разновидностями сообщений, на их разномасштабность и разно-родность социальных функций, их объединяет принадлежность к од-ному классу сообщений. Это сообщения « авторитарного» типа. Все три сообщения игнорируют голос реципиента, заглушают его. Тексты всех трех сообщений рассчитаны на то, чтобы не впускать сознание реци-пиента во внутренние (собственно диалогические) пласты сообще-ния. Тем самым они инициируют либо конформное, слепое согласие

80

реципиента с императивом, выраженным в тексте, либо «изобличаю-щую дешифровку» текста спор с коммуникатором*.

Но это означает, что все три типа сообщений должны обладать низкой воздейственностью:они исключают диалогическое взаимопро-никновение сфер жизнедеятельности и сознания коммуникатора и реципиента и тем самым препятствуют внесению в сознание реципи-ента новых содержаний. Точнее, как и в случае сообщений, возлагаю-щих главную надежду на «ролевое наименование», все три рассмот-ренные нами вида сообщений должны обладать: (1) достаточно вы-соким сиюминутным (тактическим) и (2) низким долгосрочным (стратегическим) эффектом. Первое верно, в этом нет сомнений: даже если реципиент не поддается непосредственному воздействию подобных сообщений, это стоит ему немалых усилий. Нетрудно убе-диться, что верно и второе: эффект «группового давления» фактич ес-ки исчезает, как только наивный испытуемый оказывается вне груп-пы; для сохранения «имэджа» необходимы постоянные непрекраща-ющиеся усилия рекламных бюро, систематическое генерирование рекламных текстов; предложение Билла, понач алу вызвавшее было одобрение, по прошествии времени отвергается.

Средняя «смысловая дистанция» характеризует конформное сооб-щение: это случай неудавшегося авторитарного воздействия. В кон-формном сообщении текст прозрачен для действительных мотивов коммуникатора, они отчетливо проглядывают сквозь него, но не фор-мулируются явно. Голос реципиента проникает в «затекстовый» пласт сообщения и разрушает слово коммуникатора, поэтому воздействен-ность конформного сообщения близка к нулю. Очень точной иллюст-рацией сообщений конформного типа могут служить письма Макара Девушкина в том осмыслении, которое дал им М.М. Бахтин. Голос героя «Бедных людей» как бы поминутно перебивается чужим голо-сом. Бахтин дает этому «перебою голосов» такое определение: «...в самосознание героя проникло чужое сознание о нем; чужое сознание и чужое слово вызывают специфические явления, определяющие те-матич еское развитие самосознания, его изломы, лазейки, протесты, с одной стороны, и речь героя с ее акцентными перебоями, синтак-сическими изломами, повторениями, оговорками и растянутостью, с другой стороны». Слово (сознание, голос) коммуникатора не выдер-живает столкновения со словом (сознанием, голосом) реципиента, как бы разбивается об него. Симптомы этого «разбитого» конформного слова нетрудно заметить в речи лектора или оратора, вдруг обнару-жившего, что аудитория с нетерпением ждет конца выступления или что председательствующий собирается решительно напомнить ему о

* Ср. лаконичные разграничения спора и диалога, предложенные Ю.А. Шрей-дером: « В споре участники стремятся победить, в диалоге понять друг друга... Спор отч уждает спорщиков, диалог устанавливает между ними человеческую связь».

81

регламенте... Речь ускоряется, становится «синтаксически изломан-ной», сбивч ивой, в голосе появляется монотонная нота, как бы с трудом сдерживаемая попытка кого-то перекричать, возрастает чис-ло «пауз хезитации», оговорок, скороговорок и бесцельных лекси-ческих повторов. «Изломы» в идеационном пласте лекторского созна-ния можно наблюдать, например, в том случае, когда, отвечая на возражение своего слушателя, актуальное или воображаемое, лектор начинает двигаться «по касательной» к теме лекции, а затем уже не может (или не успевает) к ней вернуться. Излишняя забота об обо-сновании своих суждений, ведущая, в свою оч ередь, к речевым длин-нотам, растянутостям и, как следствие, все к тому же « изломанному синтаксису», представляет собой ведущую характеристику конформ-ного коммуникатора.

Самая короткая «смысловая дистанция» характеризует сообще-ние диалогического типа: коммуникатор раскрывает в тексте дей-ствительный мотив обращения к реципиенту и тем самым приглаша-ет его к диалогу, явному или имплицитному. Непосредственная, так-тическая воздейственность такого сообщения может быть низкой; однако его стратегический эффект должен быть достаточно высок.

В исследовании Д.Д. Мак-Клинтока апробировались две версии коммуникативного воздействия «информационная» и «интерпре-тационная». Испытуемыми были американские студенты с явно вы-раженными антинегритянскими предрассудками. В информационной версии содержалось изобретательное и подкрепляемое фактами до-казательство равенства негров и белых. В интерпретационной версии, которая знакомила испытуемых с теорией Д. Каца и ее эмпирически-ми подтверждениями, освещалась «патодинамика» личности, веду-щая к развитию предубеждения; о неграх почти ничего не говори-лось.

Выяснилось, что вторая версия влияет сильнее, чем первая, но обнаруживает свое влияние не сразу, а недели через три. Кроме того (и это чрезвычайно важно), данные о превосходстве второй версии над первой были получены чуть ли не исключ ительно за счет низко-конформных испытуемых: действию информационной версии под-дались 29% из них, действию интерпретационной 82% (для вы-сококонформных соответствующее различие 67 и 73%).

Стереотипное объяснение, которое получают подобные резуль-таты в работах Д.Каца и его последователей, фактически сводится к следующему: «В целом наши результаты подтверждают теорию, со-гласно которой аффективно насыщенные установки легче уступают попыткам вызвать у испытуемого взгляд внутрь себя, нежели открыть ему глаза на объективную природу проблемы». Мы и здесь находим традиционную абсолютизацию интрасубъективного аспекта процес-сов коммуникативного воздействия. Между тем этот удачно найден-ный экспериментальный дизайн дает дорогу куда более убедитель-

82

ной интерпретации: вместо пропагандистского текста, состоящего из суждений и фактов, повторяемых с чужого голоса, психолог предъявляет испытуемому свою собственную проблему, вводит его в свою «кухню» не скрывая при этом, конечно, и того факта, что он не разделяет его (испытуемого) расистских предубеждений. Тексту-альный смысл сближается с действительным мотивом профессиональ-ной деятельности коммуникатора. Испытуемый принимает приглаше-ние к диалогу совершается передача предметного содержания из деятельности коммуникатора в деятельность реципиента. Этот про-цесс тем вероятнее, чем выше собственная способность реципиента к диалогу, иначе говоря, чем ниже его конформность.

Таким образом, истолкование смыслового восприятия как дви-жения сознания реципиента из области текстуальных смыслов в сфе-ру действительных мотивов коммуникатора, постигаемых в диалоге с последним, дает гипотетический ключ к проблеме воздейственности сообщения. С этой точки зрения наибольшей воздейственностью дол-жны обладать тексты, авторы которых стремятся к предельно откры-тому самовыражению, к посвящению читателя или слушателя в про-блемы, имеющие для них высокий личностный смысл. Это стремле-ние к самовыражению и есть «феномен интературы». Отсюда и высокая воздейственность по-настоящему художественного сообщения про-изведения, в котором автору удалось выразить себя и тем самым об-легчить читателю диалог с собой.

Кроме того, построенная классификация смысловых структур со-общения объясняет, почему неопытные лекторы, пропагандисты, ораторы тяготеют к авторитарно-безлич ной стратегии монологичес-кого «вещания», к предъявлению заученных текстов и неумеренным апелляциям к авторитетным источникам: на пути из области « авто-ритарного вещания» к предъявлению заученных текстов и неумерен-ным апелляциям лежит «опасная зона» конформных сообщений с предполагаемой нулевой эффективностью. Начинающий коммуника-тор боится в ней задержаться, увязнуть, вследствие чего и избегает сокращения «смысловой дистанции».

Такова, на наш взгляд, та система отсчета, которая дает возмож-ность по-новому взглянуть на проблему смыслового восприятия, учесть интерсубъектный момент этого процесса.

Решающее влияние, оказываемое межличностным контактом коммуникатора и реципиента на восприятие сообщений и их воз-действенность, предъявляет особые требования к подготовке лек-торских кадров. В частности, оказывается недостаточ ным само по себе обучение лекторскому мастерству: обучить можно предъявле-нию текста, но как быть лектору с предъявлением самого себя, своей собственной лич ности? В свете сказанного акцент смещает-ся с обучения лекторскому мастерству на воспитание у лектора личностных качеств. <...>

83

«... Никакого таланта нет, читаем мы у Андрея Битова, есть только человек». Нет «хороших» и «плохих» ораторов, лекторов, педагогов: есть готовые к самораскрытию люди и не готовые к таково-му. Погоду в аудитории делает человек, пришедший в нее с богат-ством своих действительных мотивов и с готовностью сделать это бо-гатство предметом всеобщего диалога.

1-2-3-4-5-6-7-8-9-10-11-12-13-14-15-16-17-18-19-20