Медицинская психология

Кречмер, Эрнст

Для познания ступеней развития душевной жизни большое значение имеет то обстоятельство, что закон агглютинации образов, как мы его называем, может быть прослежен через самые широкие области примитивного мышления, прежде всего через раннюю мифологию и изобразительные искусства. Начиная от египетской и индийской вплоть до греческой и средневековой пластики и мифологии мы находим в избытке подобные спаивания или сжатые образы сфинксов, центавров, фавнов, ангелов и грифов (рис. 3—6). Некоторые части северной и романской орнаментики переполнены переходящими друг в друга смешанными фигурами, невозможными «образинами», которые нам представляются каким-то фантастическим сновидением. Формы человека и животного, льва и орла, животного и растения теснейшим образом переплетаются друг с другом или же целостно скомпонованы в теле какого-нибудь баснословного существа. Мы признаем этот способ образного представления как явно архаический, могущий быть прослеженным назад вплоть до самых примитивных зачатков человеческого мышления. Между тем с прогрессом культуры и в религиозной символике с вырастающей из этого способа метафизической абстракцией он тускнеет и исчезает. В здоровом дневном мышлении современных культурных народов мы находим его едва ли еще сколько-нибудь продуктивным, разве что в переходящих философских, религиозных и художественных новообразованиях, увлекающих за собой только небольшие группы приверженцев, а не весь народ, и, кроме того, еще в окаменелых рудиментарных формах или как забавляющееся подражание архаическим формам.

Рис. 3. Гигант, изображенный на старинной вазе (борьба Зевса с Гигантами).

Рис. 4. Фигуры египетских богов с змеиной и лягушачьей головами, по Лепсиусу

Рис. 5. Магическое животное с верховьев Миссисипи, по Шулькрафту.

Рис. 6. Индейские двойственные формы из человека и животного, по Шулькрафту.

Результаты процесса агглютинации обозначают также как сгущение (Verdichtung). Самую элементарную форму сгущения представляет усматривание в наиболее простых геометрических линиях и фигурах, при их разглядывании, форм животных и предметов. Эта способность развита у первобытных народов много сильнее, чем в более поздние времена, и проявляется снова в области детской психологии, например в усматривании детьми всякого рода лиц и рож в образцах обоев. Так, для индейца из центральной Бразилии ряд плоских треугольников превращается в летучих мышей, орнамент в виде ломаной линии — в змею (рис. 7).

Рис. 7. Орнаменты племени бакаири, по К. фон Штейнену

A. Женские передники (улури).

B. Летучие мыши.

C. Змеи.

D. Пчелы.

Усматривание образов в простых геометрических орнаментах.

Не на самой первой, но все же еще на очень примитивной ступени развития обнаруживается затем склонность человеческие и животные формы связывать в цельные образы не для забавы, а с сознанием, что таким образом как бы магически сгущаются свойства составных частей образа или что такие существа обладают волшебными сверхчеловеческими способностями. Отношение к подобным фантастическим существам первоначально еще не было религией, но некоторые религиозные образные представления получили свое развитие из подобного прогрессирующего сгущения образов. Вундт придерживается того взгляда, что бог более древних мифологий в конце концов возник из сгущения образов героя и демона природы. Несомненно, в это сгущение вошли и представления об отце, как это явственно показывает словоупотребление многих религий.

Способность к сгущению у первобытных народов столь велика, что некоторые из их способов представления мы не можем пережить путем вчувствования в них, как, например, в случае индейцев гуихели в Мексике, у которых олень, определенное растение из породы кактусов и утренняя звезда на основе крайне отдаленных ассоциативных отношений стали одним тожественным существом (Прейс).

Вылетающая из тела душа у северо-западных американских коренных жителей образно изображается в виде змеи, вылезающей изо рта человека, который сидит на корабле, похожем на птицу. Мы, культурные люди, подобное образное изображение называем символом, имея в виду наше готовое абстрактное понятие о душе и проецируя его на образ, что уже и для нас имеет значение искусственной, основанной на анализе представлений, умственной работы. Но при этом мы должны ясно представлять себе, что дикарь в своем сознании еще не обладает абстракцией «душа» в нашем смысле, что он, следовательно, о своем образном произведении еще не может сказать: она означает душу, но — она есть душа. В его сознании нет ничего, кроме сгущения образов с сильной эмоциональной окраской. Это сильное в эмоциональном отношении сгущение образов является не символом души, а лишь зародышем самого представления о душе. Сильное в эмоциональном отношении сгущение образов занимает в его мышлении то же самое место, какое в нашем мышлении занимает абстрактное понятие «душа». Этот примитивный вид мышления обозначают также как комплексное мышление (Прейс), поскольку не резко переходящие друг в друга и сплавляющиеся в конгломераты комплексы образов занимают здесь место резко разграниченных и абстрактных понятий. Поэтому если в отношении умственных образований примитивных народов мы говорим о символах, то не должны при этом подразумевать перевод понятий в образы, а лишь образную предварительную стадию в процессе образования понятий.

Близкородственным сгущению процессом является вытеснение (Verschiebung). При вытеснении не все образы какого-нибудь комплекса, как это имеет место при сгущении, одновременно находятся в центре поля сознания, а только один образ из ассоциативной группы, который замещает все другие. Таким образом, например, в мифологии некоторых примитивных индейских племен утренняя звезда становится позднее на место всего ночного неба, как его заместитель. Этим же путем аффективный акцент всего комплекса переходит на замещающее его в сознании единичное представление, и тогда при случае какую-нибудь банальную мелочь, какой-нибудь отвалившийся осколок от целостного комплекса образов мы находим обладающим необъяснимо сильной аффективной ценностью, которая становится понятной только тогда, когда мы открыли скрывающиеся за нею ассоциативные родственные элементы. К этому роду мышления имеет отношение и тот факт, что у дикаря всякая частичка какого-либо предмета или лица может сделаться полноценным заместителем целого: волосы, ногти на пальце, даже тень и отражение в зеркале. Кто сможет использовать подобную частичку, тот при известных обстоятельствах сможет подчинить себе и всю личность.

Пешюель-Лёше приводит один прекрасный пример этого, впрочем, повсеместно распространенного среди первобытных народов способа представления, обнаруженный им у племени бафиоти из Лоанго. «Я был почтен прекрасным шейным украшением — необыкновенно длинным хвостовым волосом слона, к которому с помощью тонкого плетения были прикреплены коготь леопарда и орла, зуб морской рыбы и крокодила. Волос и когти должны были меня защищать во время охоты, сделать зорким, сильным, проворным в лесу и среди травы, зубы должны были меня охранять среди всяких опасностей в воде». В основе подобных обыкновений лежит вытеснение, когда небольшая часть животного, например его зуб, становится заместителем всего животного; таким образом свойства всего животного, даже многих животных, представляемых какой-либо частью от них, могут сделать обладателя подобного шейного украшения одаренным всеми свойствами этих зверей. Среди более низких слоев народа у культурных наций сохранились следы этого способа представления в употреблении амулетов.

1-2-3-4-5-6-7-8-9-10-11-12-13-14-15-16-17-18-19-20-21-22-23-24-25-26-27-28-29-30-31-32-33-34-35-36-37-38-39-40-41-42-43-44-45-46-47-48-49-50-51-52-53-54-55-56-57-58-59-60-61-62-63-64-65-66-67-68-69-70-71-72-73-74-75-76-77-78-79-80-81-82-83-84-85-86-87-88-89-90-91-92-93-94-95-96-97-98-99-100-101-102