Index | Анастасия Шульгина | Littera scripta manet | Contact |
Медицинская психология
Кречмер, Эрнст
Душевные процессы возникновения образов у других людей никогда не доступны нам прямо, но только в своих психомоторных реакциях, прежде всего через язык и изобразительное искусство. Первые зачатки языка, как самого объективного и самого полного документа о душевной жизни и способе отражения внешнего мира, покрыты мраком; теориями относительно этого мы здесь заниматься не можем. Эмпирически мы находим язык на одной из его самых низших ступеней развития, это так называемый язык корней, как на нем, например, говорят суданские негры. Такие языки состоят из простых изолированных, односложных слов, каждое из которых обладает своим самостоятельным значением, выражает образ, образное представление, все равно, будет ли этот образ означать предмет, действие или свойство. Ударить и удар, к примеру, одно и то же слово. В подобных языках не только недостает абстрактных представлений, но также и всякой более высокой грамматической надстройки (соподчинения понятий, связок и частиц, падежей, наклонений и времен). Отношение между отдельными словами-образами выражается самым примитивным способом — путем следования слов во времени или же путем вставления подобных же образных промежуточных слов.
Какой большой запас единичных образов требуется для того, чтобы мысль, вовсе не представляющуюся нам абстрактной, с нашего способа выражения переложить на язык, доступный для примитивного мышления, показывает следующий пример. Мысль: «Бушмен был сначала дружески принят белым, чтобы он пас его овцу; затем белый избил бушмена; когда этот последний убежал от него, белый взял к себе другого бушмена, с которым произошло то же самое». Эта простая мысль, выраженная на бушменском языке, получит приблизительно следующую форму: «Бушмен — там — идти, здесь — бежать — к — белому, белый — давать — табак, бушмен — идти — курить, идти — наполнять — табак — мешок, белый — давать — мясо — бушмен, бушмен — идти — есть — мясо, встать — идти — домой, идти — весело, идти — стать, пасти — овца — белого, белый — идти — бить — бушмен, бушмен — кричать — очень — боль, бушмен — идти — бежать — прочь — белого, белый — бежать — за — бушмен, бушмен — там — другой, этот — пасти — овца, бушмен — совсем — прочь». Мы здесь прежде всего замечаем изобилие единичных образов, сконцентрированных в одном выражении нашего языка — вроде «дружески принять». В мышлении дикаря эти единичные образы еще в слабой степени подвергались сокращению и подведению под те или другие абстрактные категории, но сами чувственные впечатления, сохраненные как таковые, непосредственно в памяти и неизмененные, развертываются перед нами как длинные ряды образов. Наглядный единичный образ господствует во всем процессе, а отношения между единичными образами только едва намечены. Логические связи еще совершенно слабы. Если мы представим себе, что на еще более примитивной ступени развития языка отсутствуют также и эти незначительные зачатки синтаксиса, то умственные процессы подобных людей вполне выльются в асинтаксические ряды образов.
Как самую примитивную исходную ступень всех душевных процессов возникновения образов теоретически мы можем принять асинтаксический ряд образов, хотя и тенденцию к упорядочению сообразно логическим категориям должно понимать, как первичную, а не извне приходящую, психическую тенденцию.
Фактически в совершенно чистом виде эту ступень развития мы нигде уже более не находим, она повсюду перемешана с зародышами более высокого развития, имеющими для понимания нашей душевной структуры решающее значение. Каким образом из серии односложных единичных образов-слов продолжает развиваться далее язык и с его помощью человеческое мышление? «Не путем пускания ростков и роста, но путем агломерации, агглютинации развивается язык», — полагает Вундт. Исследователи языка прежде охотно представляли себе, что односложное слово-образ («корень») мало-помалу, подобно тому как корень выгоняет из себя ветви и отростки, выпустило из самого себя приставки и окончания, которые, видоизменяя его значение, сделали его склоняемым, спрягаемым, могущим быть использованным в синтаксическом отношении. Это воззрение отклоняется Вундтом. Если негр из Того из-за ввоза новых предметов бывает вынужден образовывать новые понятия, то он делает это следующим образом: грифель=«камень—царапать—что-нибудь», кухня=«место—варить—что-нибудь», гвоздь=«железо— голова—широкий». Новое понятие возникает, таким образом, путем простой агглютинации уже имеющихся образов-слов. Аналогично родительный падеж в выражении дом царя образуется путем добавления самостоятельного слова: «дом—собственный—царь». Можно легко себе представить, как в дальнейшем развитии языка подобные промежуточные слова мало-помалу теряют свой самостоятельный образный смысл и становятся бесцветными частичками, выражающими уже не образ, а только отношение, или как во вновь образованных скоплениях слов постепенно благодаря многократному их употреблению и перемене звуков исчезает образный смысл отдельных слогов и остаются только многосложные пустые звуковые формулы, как абстрактные понятия, или грамматически изменяемые конечные слоги, как это имеет место в культурных языках. Так что, например, из ряда образов «солнце—садиться—место» при постепенном сглаживании формы наряду с потускнением смысла образа в конце концов могло бы возникнуть слово, являющееся только формулой для абстрактного понятия «запад».
Во всяком случае абстрактное мышление, на котором основывается все более высокое развитие культуры, отчасти можно понимать как прогрессирующее формальное сокращение серий образов. Идеи и абстрактные понятия вовсе не являются каким-то совершенно самостоятельным духовным царством над или рядом с чувственным миром, в некоторых отвлеченных понятиях в крайне сжатой форме все еще таятся единичные образы. Мы можем слегка чувствовать образный смысл абстрактных выражений: «понятие» или «предмет» из их тесной связи со словами пояти, яти—емлю (брать) и метать, бросать перед (предмет). И при соответствующих условиях абстрактная мысль может опять распасться на свои единичные образы, как мы это увидим в явлениях сна и шизофрении. Серии образов опять развертываются тогда асинтаксические в том же порядке, какой они имели, когда срастались в процессе своего исторического развития. Происходит это совершенно так же, как абстрактное слово в конце концов распадается на простые односложные образные слова; мы увидели бы это, если бы могли проследить историю его развития до самого начала. Что, без сомнения, этими процессами, происходящими с образами, сущность абстрактного мышления не исчерпывается, мы увидим позднее.
1-2-3-4-5-6-7-8-9-10-11-12-13-14-15-16-17-18-19-20-21-22-23-24-25-26-27-28-29-30-31-32-33-34-35-36-37-38-39-40-41-42-43-44-45-46-47-48-49-50-51-52-53-54-55-56-57-58-59-60-61-62-63-64-65-66-67-68-69-70-71-72-73-74-75-76-77-78-79-80-81-82-83-84-85-86-87-88-89-90-91-92-93-94-95-96-97-98-99-100-101-102