Клинические лекции по душевным болезням

Маньян В.

Девятая лекция. Диагноз. Преследуемые преследователи.

В зависимости от своих болезненных устремлений, резонирующие преследователи могут быть разделены на несколько групп. Одни — преследуемые сутяги (paranoya querulans немецких авторов), образцом которых является городской служащий: с его неистощимой кверулянтской деятельностью, тщеславием, жалобами, направляемыми во все судебные инстанции. Грузчик, рассылающий почтовые открытки, ближе к типу преследователей, грозящих физической расправой, расположенных собственноручно восстанавливать справедливость и тяготеющих к убийству. Рядом с этой группой могут быть помещены преследователи-ипохондрики, считающие, что некогда были неправильно лечены, и теперь настроенные враждебно ко всем докторам, принимающим участие в их лечении: они преследуют врачей порой весьма настойчиво и опасно. Имеются также фамильные преследователи, считающие, что нашли истинных родителей, и допекающие их как проявлениями сыновней или дочерней ласки, так и материальными притязаниями. Еще одна группа включает в себя любовных преследователей: Teulat, поклонник принцессы В…— типичный представитель этой категории.

Я хочу рассмотреть сейчас с вами два подобных случая. Первая из больных, Ноэми J…, преследует любовными домогательствами мнимого жениха, достойного мясника, вдовца, не догадывающегося о страсти, которую он возбудил в сердце молодой красильщицы.

Набл. XIX. М-ль J… Ноэми 31 года поступила в больницу 8 сентября 1887г. Отец ее был чернорабочий, выпивал, умер в 1878г в возрасте 50 лет от хронического заболевания желудка. Мать повышенно эмотивная, недалекая, у нее с трудом удается собрать необходимые сведения о больной. Два брата — оба с низким интеллектом, у одного в возрасте года были судорожные припадки, он заикается.

Что касается больной, то она всегда была слабого сложения и самых посредственных умственных способностей, у нее плохая память. В школе обучение давалось ей с трудом, настроение ее было обычно унылое, она была чрезмерно обидчива, не имела близких подруг, почти не гуляла, не осмеливалась заговорить с молодыми людьми и была уверена, что никогда не выйдет замуж. Начиная с 7—8 лет, она уже замечала, что на нее на улице все смотрят — это усилилось когда начались месячные: у нее будто бы были круги под глазами, она стыдилась их и боялась, что люди подумают, что это от того, что она пьянствует. В апреле нынешнего года она поступила на работу в Аньер. Здесь она часто заходила в лавку мясника: купить мясо или разменять деньги. Мясник, г. R… — вдовец, он жил тогда с сожительницей, у него трое детей. В начале июля хозяйка больной будто бы сказала ее тетке, что пора заняться замужеством племянницы. Вскоре после этого м-ль J… начинает неотступно думать о г-не R…, — которого незадолго до этого оставила его конкубинка. «Меня интересует только R…, он мне нравится», простодушно говорит она. С этого времени она не смеет больше заходить в его лавку, но постоянно помнит о нем и представляет его себе входящим в ее комнату. С начала августа она начинает плохо себя чувствовать: у нее боли в боку, покалывание в грудях. Хозяйка спрашивает ее, не спала ли она с открытым окном, она вспоминает, что действительно однажды утром нашла окно распахнутым. Она берет отпуск — дома ее недомогания продолжаются. Она вспоминает факты недавнего прошлого, на которые не обращала прежде внимания, сейчас же находит их чрезвычайно важными. «Мимо моей двери проходили люди с букетами и смотрели на меня»; однажды г. R… сказал, тоже походя: «Торопитесь, у меня нет времени ждать»; через несколько дней он же спросил: «Что у нее снова?» На вокзале Аньера она слышала, как сказали: «На свадьбу». Люди говорили: «Она наверно не смотрит на себя». Она все время возвращается в мыслях к тому, что однажды легла спать с закрытым окном, а наутро оно было раскрыто настежь.

, Сопоставляя это с недомоганием, возникшим у нее в последнее время, она решает, что беременна. Она заново восстанавливает все события в тот день: R… залез к ней в окно (живет она, между прочим, на седьмом этаже), воспользовавшись для этой цели стремянкой (она видела ее во дворе), усыпил ее и овладел ею. На следующий день она видела его: он глядел перед собой и улыбался — это означало, что он залез к ней в окошко. Догадка объяснила ей ощущения в животе и в боках: ей казалось, что груди ее увеличиваются в объеме, соски твердеют и т. д. 10 августа она пошла на работу, но встретила в этот день R…, который сказал ей: «Вот вы и вернулись, что-то долго собирались», и на следующий день, снова почувствовав себя нездоровой, вернулась к матери. Она уверена, что беременна, и намерена во что бы то ни стало выйти замуж за R…. В это время она выглядит подавленной, настроение ее изменчиво, проходящие мимо солдаты, похоронная процессия — все пугает ее. Читая газеты, она относит к себе их содержание: в одной из статей говорилось, например, о Матери. — девственнице. Ей хочется утопиться, она пишет два письма г-ну R…. Она и в больнице убеждена, что вынашивает плод — несмотря на месячные и на свидетельства врачей, что она девственница. Ее чувство к R… остается таким же страстным: она регулярно пишет ему письма и краснеет при упоминании его имени. Больничным сестрам она рассказывает о ребенке, чьи движения ощущает. Каждый день она обращается к врачам с просьбой отпустить ее, чтоб она могла повидаться с женихом: здесь она умрет от тоски, не может есть, не может жить без него.

Вот отрывок из одного из множества адресованных ему писем. «Я люблю вас, вы знаете, в каком положении я сейчас нахожусь, вся моя жизнь зависит от одного вашего слова. Вы знаете, что поднялись в мою комнату и, не встретив сопротивления с моей стороны, овладели мною. Надеюсь, вы женитесь на мне и исправите этим поступком то, что сделали. Как я вам уже писала в двух предыдущих письмах, я не отплачу вам неблагодарностью и всегда буду помнить, что вы для меня сделали. Умоляю вас, во имя нашего ребенка, которого я ношу под грудью, не покидайте меня, имейте ко мне сострадание, если б вы знали, как я мучаюсь. Если вы дадите мне то, что я у вас прошу, я начну новую честную и преданную вам жизнь, я сделаю все, что в моих силах, чтоб осчастливить вас и ваших детей. Я жду того прекрасного дня, когда мы поженимся, и желаю, чтоб он пришел как можно скорее, слишком долго мы оба с вами страдали.»

В другом письме она изъясняется следующим образом: «Г-н доктор, когда вы меня спросили, вернусь ли я в Аньер, я вам ответила, что не вернусь, но я сказала так, потому что боялась, что иначе вы не выпустите меня на свободу. Я сказала вам неправду, клянусь, я совсем не так думала, я всегда буду любить г-на R… и мечтаю вернуться в Аньер, чтоб он заговорил со мной и чтоб мы поженились. Я клянусь вам, что это и есть мои настоящие мысли, что я говорю вам сейчас от чистого сердца, если бы я не любила его, я б не хотела покончить из-за него с собою».

Следующая больная значительно более предприимчива, она преследует предмет своей страсти с истинно маниакальной одержимостью. За 6 месяцев она написала более 200 писем м-м L… и не оставляет ее ни на минуту в покое: перелезает к ней через решетку сада, чтоб быть к ней ближе, звонит в большой траурный колокол, чтоб выразить свои чувства, умоляет снова взять к себе на работу. Объект ее поклонения — дама 50-ти лет, у которой она в течение полугода жила в прислугах. При этом речь идет не о сексуальной перверзии. В сексуально-перверзной страсти доминирует овладевающее представление: мужчины в случае мужчин и женщины — у женщин; точка поворота влечения сугубо мозговая — как если бы к телу женщины присоединили мужскую голову и обратно. Половое тяготение сохранено, но утратило курс, ошиблось стороною; более того, оно часто сопровождается особым чувственным накалом: в случаях, когда развивается на фоне психической неуравновешенности.

У м-ль М… все не так. В ее влечении к м-м L… нет ничего телесного: медуллоспинальный половой центр остается в нем невостребованным. У нее был в прошлом любовник, некто X…, но она любила его, по ее словам, как отца, никогда не испытывала с ним сладостных ощущений, не желала повторения полового акта, но Мирилась с ним и не отказывалась от него, хотя не видела в нем ничего привлекательного для себя: половое чувство ее, иначе говоря, безмолвствует. Позднее она была очень привязана к некой молодой девушке, но чувство это было сродни сестринскому. Сейчас она любит м-м L… как любят друга, подругу: она счастлива тем, что видит ее возле себя, слышит ее голос, ее речь, ей приятно обнять ее, но она никогда не испытывала от этой близости какого-либо сексуального удовольствия.

Набл. XX. Жозефина М… 27 лет. Мать ее рассталась с мужем во время беременности больной и страдает, видимо, душевным заболеванием. Наша больная всегда отличалась странностями в поведении и непредсказуемыми выходками. До 18 лет она жила в монастыре, откуда дважды убегала; за кражу драгоценностей у бабушки ее помещали на какое-то время в исправительное учреждение. По возвращении в Париж она познакомилась с графом X…, с которым жила в течение трех лет; отсутствие у нее стремления к половым удовольствиям, ее фригидность осложняли ее отношения с любовником. Последний в результате неудачных спекуляций вынужден был вернуться в семью — она последовала за ним, пыталась устроиться на работу к его матери. Та отказала ей, добилась ее отъезда в Париж, но и оттуда она не переставала докучать графу.

На службу к м-м L… она поступила в 1886г. Она и здесь показалась странной, хотя работящей и преданной. M-м L…, всецело занятая делами и довольная ее услугами, смотрела сквозь пальцы на ее экстравагантности: иногда та целые дни напролет сидела впотьмах, не выходя из своей комнаты и не говоря ни слова, или же начинала смеяться без видимой причины или делалась столь же необъяснимо грубой в обращении. Она ревнива и устраивала хозяйке сцены. Иногда она говорила, что похожа на императрицу Жозефину, что та ее мачеха, что научил читать ее маршал Базен. В 1887г госпожа после очередного скандала рассчитала ее: к той пришла некая женщина, просившая дать ей рекомендацию, а больной показалось, что ее взяли в дом в прислуги; она разбила в этот день чашку и тарелку и угрожала хозяйке керосиновой лампой. Чтобы заставить ее покинуть дом, понадобились четверо полицейских. С этого момента больная преследует свою бывшую хозяйку. M-м L… взяла новую прислугу — больная подкараулила ее на улице и избила: м-м L… оставалась из-за нее без горничной в течение трех месяцев. Больная часами, иногда целыми сутками, стояла столбом перед дверью ее дома и смотрела в окна комнаты, где спала L…. Когда та выходила из дома, она неотступно следовала за ней: на улицах, в магазинах, в церкви — везде упрашивая ее взять снова на работу. Она перелезла к м-м L… через решетку сада, в другой раз забралась на колокольню и начала звонить в большой колокол, подражая похоронному звону. Около 20-ти раз она задерживалась полицией, отводилась в участок и четырежды здесь ночевала. Каждый день она писала бывшей хозяйке: то грозя, то умоляя простить ее — всего ею было написано более пятисот писем. Она приходила в дом и к сестре м-м L… и здесь, в присутствии консьержки, однажды сказала: «Кто-то из нас двоих должен исчезнуть». Свои письма она запечатывала в траурные конверты. Через 3 месяца м-м L… вынуждена была покинуть свой дом и, уходя от преследования, поселиться в другом конце города. Больной удалось выследить ее — она подкладывает ей под дверь письмо, звонит в дверь — м-м L… открывает, больная говорит ей: «Ага, это вы, хорошо, я очень довольна». Все эти выходки в сочетании с угрозами привели к ее первому стационированию.

Выйдя из Ville-Evrard, она немедленно возобновляет преследование м-м L…, пишет жалобу на комиссара полиции, обвиняя его в незаконном задержании, дважды вызывает в суд бывшую хозяйку, требует возмещения убытков. Она утверждает, что врач Ville-Errand заодно с м-м L…, что он получил от нее большую сумму денег. Деятельность эта не прекращается вплоть до нового стационирования, после которого она говорит уже о мести, которую осуществит сама с оружием в руках.

Вот как выглядит эта история в ее собственном изложении. «Когда м-м L… разыскала меня, я была без места. Она меня взяла, не спрашивая объяснений и рекомендаций. На следующий день, когда я вошла в ее комнату, она наградила меня приветливой улыбкой и показала свои апартаменты. Через два дня она стала доверять мне свои тайны, рассказала, что была несчастлива с первым мужем и развелась с ним. В 1883г она вышла замуж во второй раз, за г-на L…, но в течение последних двух лет находится в бракоразводном процессе; она сказала, что г-н L… оставил ее ради одного из своих приятелей. Она мне сказала, чтобы я не стеснялась входить к ней, когда приходит г-н L… и устраивает ей сцены, что происходило ежедневно. Прошло совсем немного времени и мы с ней очень подружились: она читала мне письма, которые получала от него, советовалась, как ей поступить, и весь день болтала со мной, так что я не успевала даже свои дела сделать. Мое главное занятие, говорит она, было развлекать хозяйку. Однажды она была особенно грустна и в порыве чувств поцеловала меня в щеку. Начиная с этого дня, все дни стали похожи один на другой: она рассказывала мне новости, целовала меня по утрам, когда я к ней спускалась; признаюсь, я к этому времени сама искала эти ласки. Мы обнимались с ней все чаще, с утра до вечера. Мне это казалось совершенно естественным, у меня и в мыслях ничего не было кроме симпатии, которая началась у нас с первого взгляда. Мне было с ней хорошо как в раю. Мне все в ней нравилось: походка, манера себя вести, речь, мысли.

Я признаю, что она была чересчур добра ко мне и, может быть, у нас сложились слишком фамильярные отношения: я неоднократно злоупотребляла ее добротой и была по отношению к ней бесцеремонна. С того дня, когда она выставила меня за дверь, я писала ей, самое малое, по письму в день, отправляла их по почте, но чаще сама относила письма на дом. Я целыми днями простаивала перед дверьми ее виллы. Я понимала, что это смешно, но зная м-м L…, все надеялась, что смягчу ее сердце. Это правда, что я звонила в самый большой в нашем квартале колокол. Соседи и их прислуга очень возмущались этим, но я их не слушала. Я была очень счастлива с мадам и готова умереть за нее, без нее я Несчастна. Она несколько раз устраивала так, что меня арестовывали и отводили в участок. Два моих задержания были незаконны: меня брали с улицы, с моей стороны не было сказано никаких слов, полицейские просто подходили ко мне и задерживали: она видела меня на улице и думала, что я ее преследую.

Она не раз повторяет, что не испытывала по отношению к м-м L… никаких чувств, кроме чисто дружеских, у нее никогда не было того, что некоторые женщины чувствуют к другим, когда движимы противоестественными желаниями. В больнице она держится особняком, у нее не замечено мастурбации и при осмотре выявляется выраженная нечувствительность клитора, который между тем очень развит и сильно выступает наружу — вместе с удлиненными кавернозными телами и очень заметными мужскими уздечками.

Среди наследственных девиантов, страдающих сексуальными аномалиями, группа «передних церебральных», или психических, аномалов утрачивает низшие влечения и обнаруживает безразличие к инстинкту продолжения потомства; задний и спинной мозг их не дают знать о себе; больной как бы существует изолированно в своей передне-лобной области, в зоне чисто идеаторных процессов. Любовь их лишена голоса плоти, существует вне телесного начала. Это — платонические влюбленные, экзальтированные поклонники, эротоманы: в том значении слова, которое ему дал когда-то Esquirol. Мы не раз наблюдали такую «психическую» любовь, лишенную полового желания; я цитировал уже три подобных случая и прежде всего — г-на X…, поклонника м-ль Van Zandt. Напомню также студента Художественной школы, который ночами простаивал у окна, мечтая о своем идеале — идеалом же этим была некая Мирто, удалившаяся на одну из звезд; каждый вечер он, прежде чем лечь спать, глядел на эту звезду, воздавал ей ритуальные почести, возжигал ладан и эфирные масла и декламировал стихотворные послания.

Есть еще одна разновидность преследуемых преследователей, которую составляют наследственные девианты с систематизированным бредом преследования или величия. Одни из них, со свойственными им настойчивостью и ожесточением, преследуют тех, на кого их бред и галлюцинации указывают им как на главных виновников их бед, другие видят в своих родителях лишь грязных и корыстных узурпаторов, похитивших их из истинных семей — они питают к ним неутолимую ненависть. В следующей лекции вы увидите больную такого рода.

Наблюдение, с которым нам предстоит сейчас познакомиться, относится к больной, ставшей преследовательницей собственной дочери: вследствие ее бредового неузнавания. По характеру подозрительная, возбудимая, она всегда была груба и жестока с детьми и мужем — на основе же давно и непрерывно существующих у нее ложных идей, построила целый бредовой роман: она считает, что ее истинная дочь была изрезана на куски зятем, и когда та приходит к ней, считает ее самозванкой и отказывается принять. Она пускается во все тяжкие, чтобы привлечь убийц дочери к ответу, с неистощимым упорством обращается в самые различные инстанции и кончает тем, что провоцирует собственный арест: чтобы привлечь внимание правосудия к вымышленному преступлению.

Набл. XXI. Селина Н.., по мужу G…, 49 лет поступила в приемное отделение 1 октября 1888г.

Отец был возбудим, склонен к вспышкам ярости; мать умерла, видимо, от туберкулеза. Брат неуравновешенный, взбалмошный, транжира, сильно пил. Второй брат грубый и агрессивный, завладел будто бы всем, что осталось после родителей. Двоюродная сестра — имбецилка.

Больная обнаруживает лицевую асимметрию. Она всегда отличалась вспыльчивым, необузданным характером, неустойчивым настроением и непостоянством привязанностей; всегда была подозрительна, получала дочь следить за своим мужем, говорила, что тот ей изменяет. Дома были частые скандалы, она избивала собственного мужа, говорила, что он «бегает» за другими женщинами, кусала его, выталкивала на улицу, однажды нанесла ему глубокую рану головы: несчастный вынужден был кричать и звать на помощь. Она не стала лучше относиться к нему и тогда, когда он тяжело заболел, и даже за несколько дней до его смерти. Столь же жестокой она была и в отношении дочери, которую тоже без всякой жалости била - она сама признает, что гневлива, это, говорит она, ее недостаток. Выйдя замуж в 27 лет, она вскоре стала замечать, что деньги уходят на сторону, и была уверена, что муж кому-то отдает их: его никогда не было дома, ему давали подписывать массу бумаг и, так как она сама неграмотна, ему ничего не стоило ввести ее в заблуждение.

В 1876г, после новых ссор с мужем, который не хотел, чтобы дочь стала швеей, у нее развилась депрессия, сопровождавшаяся суицидальными высказываниями. В 1879г новые мысли о самоубийстве, а также — страхи отравления: она подозревает мужа в желании освободиться от нее и иметь еще одного, незаконного, ребенка. В 1880г в соседнем доме поселились две модистки-шляпницы с отцом. Вскоре она начала замечать там подозрительные вещи. Днем все было спокойно, но вечером в дом входили молодые люди, по ночам слышались крики, там предавались оргиям: «Это были, конечно, женщины легкого поведения, а отец он им был только по названию». Она слышала ужасные подробности, фразы, которые не оставляли у нее сомнений, вроде: «Это тебе не понравится, но это очень приятно». Они бросали в ее сад всякую дрянь и мусор, спускали с цепи собак, когда дочь возвращалась домой, соседки усаживались на террасе, чтобы следить за всем, что делается у нее дома; в 1883г словесно оскорбляли ее. В том же году У нее возникли боли в животе, сопровождавшиеся жгучей жаждой: ее хотели отравить — врач, собственно, и сказал ей «Это похоже на отравление». Два года затем протекли спокойно, в 1885г дочь вышла замуж.

Уже задолго до этого ее начали посещать странные мысли: она несколько раз говорила дочери, что она не ее ребенок. Она стала подозревать, что дочь подменили незаконным ребенком ее мужа, а ее самое убили и выкинули в реку племянники мужа. Она встретилась с дочерью в декабре 1885г — чтобы отвести ее на прием к врачу: она, по ее словам, была очень встревожена худобой дочери, и сама в это время потеряла много крови в месячных и в следующие дни слегла. Она была в постели, когда дочь с зятем пришли поздравить ее с Новым Годом. Она учинила дочери скандал, обвинила ее в том, что та явилась к ней с опозданием: не иначе как была перед этим у своей настоящей матери — перестала разговаривать с ней как со своим ребенком, перешла с «ты» на «вы», уверяла, что у той изменились глаза, все вообще переменилось: «руки моей дочери были больше и лоб не такой выпуклый», отказалась целовать ее и назвала «негодяйкой». «Если вы и вправду моя дочь, то останетесь сейчас со мной», сказала она затем и пошла с ней по знакомым, спрашивая у них, признают ли они в ней ее дочку. Наконец как будто дала убедить себя, воскликнула: «Да, это ты!», но вскоре за тем: «Нет, это не моя дочь», и потребовала, чтобы та показала ей родимое пятно на бедре. Родимое пятно было на месте, но больная посчитала, что оно наведено ляписом. Через несколько дней ее навестил зять, посоветовал ей успокоиться — больная надавала ему пощечин, пыталась задушить его. Мысль, что ее дочь подменена другой девушкой, окончательно утверждается в ее сознании — отныне она целиком во власти этого представления, думает только о том, как разыскать «настоящую» дочь и ни перед чем не останавливается в своих поисках: оставляет мужа, который не хочет в этом участвовать, обращается к префекту полиции, адвокатам, комиссарам полиции, дает поручения адвокатам, тратит на это не одну сотню франков и объявляет уже публично, что ее дочь устранена зятем. В это время в Монруже находят расчлененный труп женщины — она вооружается этим фактом: ее зять совершил преступление в Монруже и живет теперь в браке с любовницей. Эта фаза ее заболевания характеризуется, следовательно, преобладанием в бредообразовании бредовых интерпретаций и иллюзорных восприятий — галлюцинации имеют пока лишь второстепенное значение.

С тех пор как она начала свои розыски (1886г), она стала замечать за собой на улице слежку: этим занимается замешанная в преступлении семья зятя. Ее родственники из Сен-Дени, куда она переехала, уйдя от мужа, тоже все сплошь люди фальшивые, недобрые, являющиеся членами каких-то обществ. Они приняли ее из корысти: завлекли к себе, чтобы завладеть наследством, которое достанется ей после смерти мужа. Никто прямо не говорил ей ничего плохого, но она это чувствовала. Она прожила у них месяц, потом сняла другое жилье, муж к ней переехал. На улице, говорит она, ее поднимали на смех, чуть ли не в лицо плевали. Временами она не узнавала в лицо и своего зятя. Про нее распространяли позорные слухи: что она «для женщин». В доме наняли некую особу, которая жила под ее именем и устраивала оргии; консьерж каждый вечер впускал какого-то типа в пустую комнату, соседствующую с ее жильем: он проводил там три четверти часа и уходил — все это, чтоб ее скомпрометировать. Когда она уходила из дома или входила в него, ей подменивали документы. Описание ее было распространено в печати, реклама одной из фирм была полна намеков в ее адрес. В конке люди говорили: «Она едет с любовником в Монруж», на улице она слышала брань: «Шлюха, тебя посадят». Все это делали хулиганы: нанятые, видимо, ее родственниками из Сен-Дени. Проходя мимо консьержа, она слышала: «На этот раз ты не подымешься»; ночью дочь плакала в соседнем доме: «Они говорили, что повесили ее за ноги». Галлюцинации вкуса, обоняния, расстройства общего чувства отсутствовали. При каждом посещении дочери больная приходила в неистовство. Однажды она швырнула графин в лицо своему брату, который решил убедить ее, что она заблуждается, в другой раз бросилась на него с ножом в руке. Она грозит дочери и зятю, что плеснет им в лицо серной кислотой — тот и другая перестают навещать ее. Иногда она готова, кажется, признать возможность ошибки и одолевает тогда друзей дома просьбами придти и опознать ее дочку.

В феврале 1887г заболевает муж, дочь с зятем приходят навестить родителей. Хотя дочь и зовет ее мамой, больная не признает ее: дочь выглядит крупнее, чем «настоящая», и лицо выглядит иначе. Со смертью мужа она перестает видеться с нею, но этот перерыв в общении не притупил, а лишь усилия напряженность ее бреда. Она удваивает активность, пытается проникнуть к дочери в дом, перелезает через решетку, когда та не принимает ее. «Вы запираетесь, мерзавка!» — кричит она ей. Она пишет дочери и получает в ответ «невежливую» отписку, которая, хотя и подписана именем дочери, но исходит явно не от нее: у дочери был другой почерк. Она является тогда к зятю — в сопровождении двух свидетелей: чтобы добиться наконец от него, что стало с ее ребенком. Дочь отказалась принять ее — ответ для нее неприемлемый, на который истинная ее дочь ни за что бы не осмелилась. Она уходит от них более чем когда-либо убежденная в том, что зять, уничтожив ее дочь, живет с любовницей, которая не может быть не кем иным как незаконной дочерью ее мужа: какой совершенно посторонней женщине хватило бы дерзости занять чужое место? В последнее время она начинает пить — по преимуществу коньяк; затем, устав от неудач, решив во что бы то ни стало привлечь внимание правосудия к их семье, требует на улице, чтоб ее задержали, говоря полицейским: «Я хочу, чтоб меня арестовали, пусть меня возьмут как воровку или соучастницу какого-нибудь преступления.» В больнице она ведет себя спокойно, у нее нет внешних признаков галлюцинаций, но в присутствии зятя она наступает на него и повелительно требует: «Где моя дочь? Уже два года, как я вижу вас все время одного — вы ее спрятали, негодяй?". Посетила ее и дочь — она сначала внимательно к ней приглядывалась, подошла, чтобы рассмотреть поближе, вывела на свет, задумалась, потом обняла ее, несколько раз поцеловала и воскликнула: «Дочь, почему же вы так долго ко мне не приходили?» Хотя и уверенная в том, что сейчас перед ней ее детище, она не меньше убеждена и в том, что женщина, которую она видела в прошлом году с зятем, не была ее дочерью. Ее зять Т… имеет два дома: один на улице Кондорсе, другой в Шату — почему бы ему не иметь двух Дам Т…, живущих по разным адресам? Через несколько дней она вновь ведет себя сдержанно по отношении к дочери, у нее возникли прежние сомнения, она не уверена в том, что ребенок ее жив, а еще некоторое время спустя полностью возвращается к прежним заблуждениям, хотя и притворяется, признавая дочь своею: чтобы ускорить выписку.

Эта больная, относящаяся к наследственным девиантам, по характеру своего поведения укладывается в группу преследуемых преследователей, но течение болезни и идей преследования у нее все Же не столь постоянно, как у больных, описанных выше. Заметим также, что длительное существование бредовых расстройств и периодическое появление слуховых галлюцинаций могло бы, при поверхностном ознакомлении со случаем, навести на предположение Об имеющемся здесь хроническом бреде.

1-2-3-4-5-6-7-8-9-10-11-12-13-14-15-16-17-18-19-20-21-22-23-24-25-26-27-28-29-30-31-32-33-34-35-36-37-38-39-40-41-42-43-44-45-46-47-48-49-50