в простой покрой платья, есть простую пищу, трудиться наподобие простого народа и т. п.

Обычно "плебс" подражает "патрициям" в большей мере, чем наоборот, деревня подражает городу больше, чем наоборот, сельские жители городским больше, чем городские сельским, побежденные - победителям, любящие подражают в большей мере любимым существом, нежели наоборот; аристократия подражает монарху или президенту и придворным больше, чем обратно и т. п. Язык, обладающий литературными достоинствами, язык более богатый оборотами, особенно если он является еще и языком народа-победителя, распространяется среди некультурного народа путем подражания в большей мере, нежели язык мало культурного народа среди народов высокообразованных.

По Тарду, "всякие сходства социального происхождения, замечаемые в мире общественном, представляют прямое или косвенное следствие подражания во всевозможных его видах: подражания-обычая или подражания-моды, подражания-симпатии или подражания-повиновения, подражания-обучения или подражания-воспитания, подражания слепого или подражания сознательного и т. д. "Великим проводником" всех этих подражаний Тард признает, конечно, язык.

Сам язык есть подражание. Происхождение европейских языков из санскритского говорит о бесконечном подражании, где каждое отступление или изменение представляет собою своего рода открытие или изобретение неизвестного автора, в свою очередь, вызывающее подражание.

"...Необычайное развитие всякого рода моды, моды по отношению к одежде, пище, жилищу, потребностям, идеям, учреждениям, искусствам ведет к превращению всего населения Европы в людей, представляющих собою издание, набранное одним и тем же шрифтом и выпущенное в нескольких сотнях миллионов экземпляров".

Нельзя, однако, упускать из виду, что подражание и в коллективах встречается с тормозящими условиями, стоящими на его пути и являющимися в результате жизненного опыта отдельных индивидов того или другого коллектива. В самом деле, если русские подражают немцам, англичанам и французам, то ясно, что они подражают в том, что не противоречит их укладу жизни и что соответствует в данное время их интересам и их пользе; все же, что признается несоответствующим их укладу жизни и их интересам, встречает естественные тормозы и отвергается. То же мы имеем и со стороны японцев, подражающих западноевропейским странам и нам, русским. Таким образом, подражание встречает известное ограничение, которое сводится к коллективным тормозам, вырабатываемым жизненным опытом и определенным укладом жизни, и к противодействию всему тому, что не соответствует вкусу, привычкам, установившимся обычаям народа и т. п.

Как мы знаем, подражание встречает тормоз и в личном опыте, благодаря чему подражание всегда обнаруживается в большей мере в детском возрасте по сравнению со взрослыми. То же явление, как мы знаем, обнаруживается в коллективах. Более молодые коллективы берут пример с более старых, и молодые нации подражают более старым нациям в большей мере, нежели наоборот. Таким образом, русские подражают во многом более старым в культурном отношении западным державам, которые если кое-что и заимствуют от русских, то в гораздо меньшей мере, нежели сами русские от них. Японцы же как нация, выступившая на арену общественной жизни позднее русских, подражают в значительной мере западной Европе и русским, тогда как им подражают менее всего как европейцы, так и мы, русские.

Нельзя при этом упускать из виду, что подражание есть важный фактор прогресса, ибо всякое поступательное движение общества, как и отдельных индивидов, основано на подражании всякому усовершенствованию, где бы оно ни оказалось, а достигнутое усовершенствование, приобретенное коллективом или отдельным лицом, обязательно приводит благодаря особенностям индивида к дальнейшему усовершенствованию, которое, передаваясь путем подражания третьему коллективу или индивиду, вновь приводит к дальнейшему усовершенствованию.

Помимо этого подражание сокращает и облегчает работу подражающего. Когда один объект достигает усовершенствования путем личного опыта, другой, подражающий ему, ничуть не нуждается в производстве того же опыта, но воспринимает лишь результат, достигнутый опытом другого, опуская всю предварительную работу. К тому же подражание действует на всех стадиях развития и совершенствования, благодаря чему оно дает возможность дело, начатое одним, передавать другому еще в начальном периоде формирования его, а это дает возможность продолжать его далее, внося в него свои индивидуальные особенности, что опять-таки может оказаться продуктивным.

В социальной жизни закон подражания проявляется в том, что ни одно изобретение не остается принадлежностью одного индивида, а непременно становится общим достоянием коллектива через то или другое время. Вот почему наряду с дифференциацией идет, хотя и постепенно, нивелировка всех народов как залог их объединения, ибо ни один народ не создал полностью своей культуры, а заимствовал различные стороны культуры от других народов. Это заимствование путем подражания, прямого или косвенного, является неизбежным для всякого вообще коллектива и для всякого народа, каким бы оригинальным творчеством ни обладал. Можно лишь сказать, что народ, которому больше подражают другие народы, обладает более оригинальным творчеством по сравнению с народами, возбуждающими подражание в меньшей степени. С другой стороны, можно считать установленным, что народ, который умеет заимствовать хорошее у других народов, всегда выигрывает перед остальными народами. Само собой понятно, что все то, что представляется оригинальным в ком-либо, так или иначе воздействует на других, возбуждая в них стремление к заимствованию и подражанию. Собственно, уже распространение мифов, сказок, легенд, определенных форм искусства, научных открытий и изобретений основано на заимствовании и подражании. Особенно замечательно заимствование народами один от другого мифов, приобретающих вследствие этого обширное распространение.

Точно так же формы национального искусства, в сущности, заимствованы от других, более старых форм искусства и составляют, в свою очередь, предмет заимствования другими нациями.

Наука подтверждена тому же закону социального уравнения. Как ни высоко развивается наука у тех или других народов, ее завоевания неизбежно получают тенденцию к распространению всюду, где существуют благоприятные условия для ее развития. При этом, само собою разумеется, дело идет часто лишь о простом заимствовании, но тем не менее научное творчество не остается обособленным и имеет тенденцию к распространению путем заимствования же, в результате чего происходит и в этом отношении социальное уравнение в той или другой мере.

То же самое необходимо сказать о технике и индустрии.

Если один народ достигает известной высоты в развитии своей техники и индустрии, плоды этого развития непременно получают распространение и среди других народов, уравнивая их в большей или меньшей степени в использовании достигнутыми усовершенствованиями.

Само собою разумеется, что эти тенденции к уравниванию идут от быстрее, то медленнее в зависимости от условий социальной среды и других обстоятельств, но ни один коллектив не остается в обособленном положении среди других, ибо все народы, все общества и кружки находятся в общении друг с другом. Конечно, местные условия, большая или меньшая географическая обособленность и свойственная обществам рутина как выражение закона инерции оказывают противодействие такому уравниванию в той или другой степени, но все же это уравнивание проявляется везде и всюду, где лишь созидаются к тому подходящие условия.

Так, в древней истории римляне заимствовали высшие проявления культуры от греков, а побеждаемые ими варвары заимствовали культуру от римлян, причем впоследствии они даже и в отношении военного искусства достигли такой степени, что могли сломить упорство римских когорт.

В новейшее время японцы как морская держава быстро восприняли плоды европейской культуры и сделались в короткое время одной из цивилизованных стран востока.

Каждое вообще изобретение, способное улучшить условия человеческого существования и оказывающее человечеству те или другие материальные блага, как земледелие, приручение животных, изобретение пороха, книгопечатание, открытие силы пара, знание электричества и т. п., а равно и все завоевания человеческого гения в области литературы, искусства и науки, явившись первоначально в том или другом месте, быстро становятся достоянием широких масс населения и получают почти всеобщее распространение.

В результате всякая цивилизация является продуктом приобретений, сделанных человеческим гением где бы то ни было и лишь воспринятых данным народом, который впрочем и сам вносит в цивилизацию те или другие результаты своего творчества.

Заслуживает внимания, что заимствование только тогда дает прочные результаты, когда оно идет от общего к частному, ибо ранее всего заимствуются одним народом от другого установленные принципы, а затем только учреждения, являющиеся выразителями этих принципов. Так, возрождение в Западной Европе было подготовлено предварительным изучением греческой литературы, а ознакомление с трудами английских мыслителей подготовило заимствование английских учреждений другими странами; знакомство с французскими политическими учениями дало почву для развития революций в других странах.

С другой стороны, если к тем или другим учреждениям умы окажутся недостаточно подготовленными, то в конце концов и вводимые вместе с ними или вслед за ними учреждения окажутся непрочными. Этим объясняется, например, гибель парламентаризма в Турции до периода великой войны. Этим же объясняется неустойчивость парламентского строя в республиках Южной Америки. По той же самой причине и заимствования обыкновенно распространяются в каждом народе от высших или интеллигентных слоев, постепенно передаваясь, к низшим, ибо первые скорее усваивают общие принципы и новые мысли, установившиеся в других странах, и переносят их на родную почву. К тому же благодаря особым условиям, заимствование облегчается в силу более легкой возможности ознакомиться высшим слоям общества с новыми особенностями в жизни других стран.

Возьмем моды. Они раньше всего воспринимаются высшими слоями населения и затем постепенно переходят к низшим слоям, после чего они оставляются первыми, для того чтобы заимствовать и ввести у себя новую моду. Здесь, конечно, сказывается в то же время влияние господствующего класса, пользующегося известным престижем и авторитетностью в населении и возбуждающего подражание в других классах населения.

В больших коллективах национализм является выразителем единства его, и все, что поддерживает национальные особенности и традиции в жизни данного народа, поддерживает и единство. Даже классовые элементы, эти хранители кастовых особенностей, поддерживают национализм, олицетворяющий единство данного народа, несмотря на то, что в самом своем существе они отгораживают себя от других коллективных групп того же народа.

Когда мы говорим о подражании, то вопрос наиболее существенный заключается не в том, что социальность обусловливает подражание и что социальный динамизм есть подражательный динамизм, а в том, почему именно он является таковым. В чем заключается причина того, что два существа или две группы существ начинают подражать друг другу.

По словам Бордье, каждый человек предрасположен к подражательности, но эта способность достигает своего апогея в собраниях людей: доказательством служат общественные собрания, где достаточно аплодисмента или свистка, чтобы возбудить залу в том или другом направлении.

Сигеле, признавая подражание врожденной способностью, замечает, что эта способность у человека не только увеличивается в силе, удваивается, но делается во сто крат интенсивнее в среде толпы, где у всякого возбуждается воображение и где единство времени и места удивительным образом почти с быстротой молнии способствует обмену впечатлениями и чувствами.

О предрасположении к подражанию говорит и Sullу. Но вопрос, в чем заключается сущность предрасположения, остается невыясненным.

Тард, а за ним и целый ряд других авторов, сводят общественную заразу на явления гипнотического внушения.

Говоря о воздействии одной личности на другую, лежащем в основе социальной жизни и обусловливающем подражание, что было известно еще Эспинасу и даже С a b a n i s'y. Тард очень много распространяется на счет гипнотического влияния и целым рядом примеров и сопоставлений пытается убедить читателя, что это воздействие вообще ничем по существу не отличается от воздействия гипнотического и уподобляется состоянию сомнамбулизма вследствие гипноза. "Представите себе сомнамбулу, простирающую подражание своему медиуму до такой степени, что сам он становится медиумом для третьего, подражающего в свою очередь ему и т. д... Не в этом ли состоит социальная жизнь? Такой каскад последовательных, сцепляющихся взаимно магнети-заций есть общее правило, а взаимная магнетизация, о которой я сейчас говорил, - только исключение. Обыкновенно какой-нибудь обаятельной действующий человек дает импульс, отражающийся тотчас же на тысячах людей, копирующих его во всем и заимствующих у него его обаятельность, благодаря которой они сами действуют на миллионы дальше стоящих людей. И только тогда, когда это действие, направленное сверху вниз, истощится, можно будет заметить - в демократические времена - возникновение нового действия: миллионы людей начинают обморачивать своих старых медиумов, заставляя их слушаться. Вовсе не страх, не насилие победителя, а удивление, блеск ощущаемого властного превосходства производит социальный сомнамбулизм". Общество - это подражание, а подражание - род гипнотизма, так окончательно выражает свои мысли автор.

Если бы дело шло о фигуральном сравнении, то можно было бы не возражать против этого. Но если принять во внимание, что внушение в бодрствованном состоянии есть явление более распространенное и более широкое, нежели гипнотическое, нужно ли доказывать, что воздействие одного человека на другого в обществе не может быть равносильным гипнотическому воздействию. Можно ли согласиться с тем, что "социальный человек есть настоящий сомнамбул" и что "социальное состояние как состояние гипнотическое есть не что иное, как сон, сон по приказу и сон в деятельном состоянии"? В этом мы видим лишь дань увлечению, свойственному вообще этому писателю, проявлявшему вообще немало увлечения и при обосновании его "законов подражания". Однако за Тардоми Сиддис признает, что "я" толпы образуется из подбодрствующих, то есть подсознательных "я", чем и объясняется повышенная внушаемость толпы. Еще ранее того и другого автора говорит о том же предмете и в том же духе наш Михайловский, которому без сомнения принадлежит первенство этой гипотезы.

Вслед за упомянутыми авторами и целый ряд других трактует этот вопрос с чисто субъективной точки зрения, признавая основным условием внушаемости в толпе наряду с ограничением произвольных движений, суждение сознания и моноидеизм или заполнение сознания одной идеей. Мы не последуем за субъективистами и попробуем выяснить объективные условия внушаемости в толпе. Условия эти сводятся к трем основным: продолжительное пребывание в одном и том же положении, что помимо ограничения активных движений приводит к физическому утомлению; продолжительное же сосредоточение на одном и том же предмете (обычно на самом вожаке и его речи) приводит к утомлению сосредоточения. С другой стороны, подготовка, обусловленная демагогическими приемами вожака, сопровождаясь соответствующими жестами и мимикой, обусловливает однородный характер настроения, что, в свою очередь, определяет направление активного отношения толпы, ибо подъем настроения обязательно сопряжен с готовностью к действованию. Как известно, при таких условиях бывает достаточно одного слова или даже жеста, действующего наподобие приказа, чтобы толпа совершила известное деяние. Наоборот, упадок настроения есть благоприятная почва для паники, которая наступает иногда в одно мгновение под влиянием какого-либо, иногда даже вздорного, заявления или крика.

Не следует, однако, забывать, что подражание наблюдается и не в толпе только, а везде, где имеется то или иное общение людей, где о гипнозе не может быть и речи. И так как мы знаем, что внушение действует и в бодрственном состоянии, то это обстоятельство, без сомнения, должно быть здесь принято во внимание, вследствие чего гипнотическая теория должна быть признана по меньшей мере односторонней. См.: Бехтерев В. М. Внушение и его роль в общественной жизни. Но нельзя упускать из вида, что и словесное внушение не может объяснять явлений подражательности полностью, ибо во многих случаях о словесном внушении не может быть и речи. Да и у животных примеры подражательности общеизвестны.

Еще Эспинас пришел к выводу, что, если стерегут и оберегают подходы к гнезду и в случае опасности предупреждают о том других, то это происходит единственно вследствие вида разъяренного индивида, ибо существует "общий закон в области интеллектуальной жизни, что вид возбужденного состояния вызывает проявление того же самого состояния у его свидетеля". Этот закон однако не новый. Указания на него можно найти у Сabanis'a, а, по Сигеле, он известен был даже Горацию.

Здесь дело идет, таким образом, о непосредственном подражании или о заразе в настоящем смысле слова, о котором говорят также Жукелье иВигурув сочинении под заглавием "Le contagion mentalee".

По теории Rambasson'a, подражание основывается на том, что каждому "психическому" явлению соответствует движение мозгового характера, выражающееся внешним образом в изменении физиономии, в жестах и осанке.

Это движение распространяется и в пространстве, передаваясь другому лицу, и возбуждает в нем те же движения. В силу этого распространения движения через расстояние осуществляется смех, зевота, печаль и другие явления как простые, так и более сложные. См.: Стеле С. Преступная толпа. И здесь дело идет, таким образом, ни о чем ином, как о непосредственной заразе, но ее причина все же остается невыясненной.

Первоисточник подражания, с нашей точки зрения, в филогенетическом процессе развития лежит в соперничестве и борьбе в социальных условиях жизни. Когда найден источник питания каким-либо одним из ряда совместно живущих животных и оно бросается на пищу, все другие бросаются к тому же источнику пищи, воспроизводя тот же поступательный рефлекс, животные же, не выработавшие этого рефлекса непосредственного подражания, проигрывают в питании и борьбе и должны по закону естественного отбора вымирать. В данном случае дело идет, таким образом, о подражательном рефлексе наступательного характера. В других случаях животное, встречаясь со своим естественным врагом, отвечает на нападение с его стороны аналогичным ему актом нападения или же актом пассивной и активной обороны опять-таки потому, что всякое животное, не проделывающее этого акта, погибло бы, вследствие чего акт оборонительного подражания является для всякого живого существа в условиях соперничества и борьбы жизненно необходимым. Таково же происхождение и других оборонительных подражательных реакций в животном царстве, ибо, когда средства нападения истощены и остается только опасаться бегством, всякое животное, отстающее в этом от своих соседей, неизбежно погибает. Что это так, показывают и примеры миметизма низших животных, где подражательный акт производится по отношению к неодушевленным предметам. Здесь, в свою очередь, выявляется жизненная необходимость подражательной реакции вообще.

Сверх того, должно быть принято во внимание то обстоятельство, что всякий подражательный акт облегчается тем, что он по существу воспроизводящий акт и потому сравнительно легко осуществим, как всякая копия легче осуществима, нежели самый творческий акт. При этом лишь с помощью подражания оказывается возможным коллективное действие, всегда требующее известной согласованности, а следовательно, коллективный опыт без подражания были бы вообще невозможен. Отсюда также становится ясным биологическое значение способности подражать.

Возможна ли, спрашивается, непосредственная передача энергии нервных центров от одного индивида другому? До сих пор это представлялось фактом, ничуть не доказанным, ибо все известные мне попытки найти научное подтверждение телепатической передаче на расстоянии, так художественно представленной еще Лермонтовым в его известном стихотворении "Сон", пока не дали вполне убедительных результатов.

Необходимо иметь в виду, что целый ряд ученых, и в том числе математиков, физиков, физиологов, психологов, невропатологов и психиатров, между которыми мы можем назвать имена Цельнера.Крукса, Фере, Грассе, Рише, Жане, Дюреля, Молля, Флюрнуа, Фогта, Вагне-р а (старшего) и некоторых других, старался подойти с той или другой стороны к выяснению этого вопроса. Но все, имевшиеся в этом отношении данные, не дали окончательного разрешения проблемы. Предпринимавшиеся в этом направлении опыты сводились главным образом к отгадыванию задуманных предметов или указанию их местоположения, к выполнению того или иного действия и т. п. При этом выяснилось, что эта способность отгадывания если и может обнаруживаться, то обыкновенно у лиц нервных, особенно впечатлительных и между прочим легче всего в гипноидном состоянии, у медиумов, способных впадать в так называемый транс или особое гипноидное состояние, развивающееся путем самовнушения.

Но такое непосредственное воздействие одного индивида на другого не исключено и у людей с нервным темпераментом в бодрственном состоянии и проявляющих способность так называемого непосредственного восприятия. Между прочим делались и специальные опыты в этом отношении за границей Ch. Richet, Lehmann'ом и многими другими, у нас - д-ром Ховриным, Жуком, Котиком и др. Не все из этих опытов одинаковой ценности и во всяком случае они не дали вполне убедительных результатов в отношении передачи мыслей на расстояние. Опыты Riсhet, как известно, не оказались вполне убедительными, по крайней мере, для других. Опыты д-ра Жука, быть может, еще могли бы лучше быть использованы в смысле положительного решения вопроса. Что же касается опытов д-ра Котика, то несмотря на его исследования, произведенные с Софьей Штаркер, несомненно явились плодом недостаточной осмотрительности в отношении профессиональных проделок испытуемой и ее отца, как я показал это в одной из своих работ. См.: Бехтерев В. М. Как производятся опыты так называемые на подмостках театров? // Русский врач. 1914. Другие опыты автора намечают выводы, которые могут удовлетворять самое пылкое воображение. Но о них можно будет говорить лишь тогда, когда они получат подтверждение со стороны других авторов.

В данном случае нас собственно интересует простой факт: возможно ли непосредственное индуцирование одного индивида, то есть влияние одного лица на другое без посредства каких-либо знаков или других посредников в этом деле. Вопрос, поставленный таким образом, как мне кажется, удалось разрешить в положительном смысле и притом как путем особых экспериментов на собаках, так и на основании экспериментов на человеке.

Первые опыты производились мною на дрессированных В. Дуровым собаках как в Петербурге в моей квартире в 1914 г., так и позднее в Москве в квартире Д. и в так называемом его "Уголке" и притом производились мною лично в присутствии и совместно с Д. и в отсутствие Д., с участием или в присутствии целого ряда ассистентов: Воробьевой, Никоновой-Бехтеревой, Щелованова, Флексора, Триродо-ва-Казаченко, проф. Фольдберга, И. Лева и др.

Опыты эти затем были в разное время продолжены моими учениками - д-рами Перепелем и Кармановым, затем д-ром Флексором совместно с д-ром Эйнгорн, и д-ром Ивановым-Смоленским совместно с д-ром Флексором; причем они осуществлялись с известной планомерностью каждый раз согласно устанавливаемому мною плану. Затем они были повторяемы и мною самим и в разных условиях.

Общее число сделанных таким образом в разное время опытов над собаками достигает от 50 до 75. Они были произведены над тремя собаками: Лордом, Пикки и Дэзи. Все эти собаки предварительно путем дрессировки приручались Д. к "обезволиванию" или послушанию ("доместикации"), благодаря чему, когда собака взята на опыт, она остается спокойной и сосредоточивается в готовности осуществить то задание, которое ей предстоит выполнить. Так, Лорд, из сенбернаров, под влиянием мысленного внушения экспериментатора лаял столько раз, сколько задумывал экспериментатор. Число, однако, не должно быть большим (не свыше 9), ибо иначе собака начинала путать вследствие развивающегося автоматизма в лае. Эту же способность лаять определенное число раз, согласно задуманному количеству, я открыл и у бульдога Дэзи, с которым проделывались удачные опыты с "мысленным" внушением или индуцированием даже из другой комнаты при закрытых дверях. Пикки из фокстерьеров выполняла задуманные действия, отличавшиеся иногда довольно значительной сложностью, например, вскочить на стул, стоящий у стены, со стула на столик, со столика подняться на задние лапы и поцарапать своей лапой висящий у стены портрет, или вскочить на стоящий у рояля стул и ударить лапой в правую сторону клавиши рояля, или, например, побежать в другую комнату и направиться к одному из многих бумажных шаров, разложенных в разных местах комнаты, и т. п.

Опыты эти подробно описаны мною и моими учениками (д-ром Ивановым-Смоленским и д-ром Флексором) и представлены конференции Института по изучению мозга психической деятельности в ряде докладов за 1920 г. (Бехтерев В. М. Об основных законах мира в связи с рассмотрением социальной жизни с точки зрения рефлексологии. С. 171-204; Он же. Болезни личности с точки зрения рефлексологии.//Вопросы изучения и воспитания личности. 1920. № 2. С. 279-318; Иванов-Смоленский А. Г. Галлюцинации при травматическом психоневрозе.//Там же. С. 327-347; Он же. Опыты мысленного воздействия на животных.// Там же. С. 266-271; Флексор П. Опыты так называемого мысленного внушения животным.//Там же. С. 272-278.) Здесь же я хотел бы сказать кратко, что в части опытов с Пикки и Дэзи было сделано все, чтобы устранить возможность предположения, что животное при выполнении задания руководится какими-либо знаками, производимыми хотя бы невольно экспериментатором при этих опытах. Позднейшие опыты делались так, что было известно только самому экспериментатору (из врачей), который был разобщен с собакой, т.е. к ней не прикасался, а лишь на расстоянии фиксировал ее взор, думал про себя задание, которое собака должна выполнить, после чего он закрывался дверьми от собаки; за действиями же последней следил ассистент, не знавший самого задания. В результате "мысленное" внушение и при этих условиях выполнялось с достаточной степенью точности.

С бульдогом Дэзи опыты делались в отношении воспроизведения того или другого количества лая путем "мысленного" внушения. Эти опыты производились даже таким образом, что самое внушение или индуцирование производилось из другой комнаты при закрытых дверях и, несмотря на то, опыты дали положительные результаты.

Что касается опытов над человеком, то объектом их была на первое время избрана 18-летняя девушка, никогда раньше такими опытами не занимавшаяся, но отличавшаяся нервною впечатлительностью, необычайно обостренной зрительной памятью (может повторить до 75 прочитанных слов, воспроизвести 25 двухзначных цифр и т. п.) и, по-видимому, также двигательной памятью (она прекрасная танцовщица). Самые опыты с нею производились следующим образом: на столе, перед которым она сидела, раскладывались в один ряд самые обыкновенные предметы, например, спичка, коробочка, папироса, гребенка, раковина и т. п., причем в одних опытах предметов было 7, а других - 12, в третьих - 8. Экспериментаторы - я и Д. - сидели на двух рядом стоящих-креслах сзади от нее, обращенные к ней на расстоянии около 5 саженей и, за исключением первых шести опытов, были отделены от нее еще высокими плотными ширмами.

Предметы, которые были расположены на столе, были перенесены на билетики в свернутом виде в шляпу, из которой их вынимал затем один из врачей, следивший в то же время за всеми условиями опытов, и, не раскрывая, передавал их мне. Развернув билет и увидев написанное на нем обозначение предмета, и либо сам брал осуществление опыта, никому не говоря о задании, либо передавал билетик для осуществления опыта своему соседу. Самый опыт заключался в том, что каждый из нас усиленно представлял себе лежавший на столе предмет, соответствующий обозначению в полученном билетике; девушка же должна была обозначать, какой предмет был задуман. Вот результаты опытов: на столе разложены 7 простых предметов. Задумывает Д. Последовательно сделано 6 опытов, из них все были вполне удачны, то есть предмет каждый раз отгадывался девушкой безошибочно, и только в одном случае он был отгадан не сразу, а после первого неверного отгадывания было предложено тотчас же повторить опыт, который и привел на этот раз к положительному результату.

В другой серии опытов мы взялл 12 предметов столь же простых, как и в первом случае (спичка, карандаш, крючок, зубная щетка, бумажка, чернильница, ключ, раковина, папиросы, коробка, электрическая лампочка, пепельница). Шесть новых опытов произведены Д; из них в первых трех он был отделен большим металлическим экраном 11/2 арш. высоты и 1 арш. ширины), причем в обоих случаях я сидел непосредственно рядом с ним. Закрытые бумажки с названиями предметов, как и ранее, складывались в шляпу и затем каждый раз непосредственно перед опытом вынимались научным сотрудником. И, Левом и непрочитанными передавались предварительно мне. После того, как я проглядел данную мне записку, она молча передавалась мною Д., который сосредоточивался на ней, усиленно представляя соответствующий предмет и намерение взять его со стороны девушки. Результаты на этот раз оказались следующие. В трех первых опытах было дано 3 задания: коробка, бумажка и щетка; из низ коробка и бумажка были отгаданы сразу, а щетка тоже была отгадана, но после первого неудачного обозначения и предложения повторить опыт. Из других 3 опытов с заданием - раковина, щетка, ключ - все три последовательно были отгаданы с первого же разу.

Следующие мои 5 опытов были во всяком случае также достаточно убедительны. Постановка опытов с той же изоляцией ширмами, на том же расстоянии около 3 сажень и с лицом, обращенным в обратную сторону. Подаваемые мне билетики я развертывал, чтобы сосредоточиться мысленно на предмете; после же опыта я передавал записку для контроля третьему лицу. Из упомянутых 5 опытов 2 были неудачны, остальные 3

удачны, то есть были отгаданы девушкой, причем в 2 случаях со второго раза, а в одном с 1-го раза.

При удалении на 10 шагов в другую комнату, при закрытых дверях, были сделаны опыты при 8 предметах, разложенных на столе, с тою же девушкой; причем из 4 опытов, сделанных Д., удачных было два при задании - лампочка и окурок, - причем окурок был отгадан не совсем сразу, а после того, как девушка спросила - "не лампочка ли?", когда же ей сказали "нет", то она тотчас же определенно ответила "тогда - окурок". Из моих же 2 опытов один опыт оказался удачным, другой же неудачным. Надо заметить, что в этих опытах избегалось их повторение при неудаче. Таким образом, и в этих опытах с внушением из другой комнаты при закрытых дверях, приблизительно наполовину результаты оказались положительными, что без сомнения не может быть объяснено ни теорией вероятности, ни чем-либо иным.

Интересно отметить, что на вопрос, почему отгадчица берет при опытах тот или другой предмет, она пояснила, что ей предмет представляется со всею ясностью; в другой раз она заявила, что ей представляется ясной одна половина всех разложенных пред ней предметов и из нее один особенно ясно и что ее как будто толкает его взять.

Обращает при этом внимание тот факт, что, если экспериментатор первоначально остановился на одном предмете, а затем перешел на другой, то ей часто представляется первый предмет.

Аналогичные опыты были производимы и над другими объектами при одинаковой обстановке и дали также положительные результаты. Они будут опубликованы в другом месте.

Все вышесказанное приводит к выводу, что опыты с так называемым "мысленным" внушением, или, точнее, с непосредственным индуцированием удаются как на нервных людях, так и на животных. А это убеждает нас в том, что и в толпе кроме взаимовнушения и так называемой заразы, вызывающей непосредственное подражание, должен действовать еще особый фактор в виде прямого воздействия путем непосредственной передачи возбуждения центров одного индивида соответствующим центрам другого индивида. Входить в выяснение самого способа передачи мы здесь не будем, ибо это выходит за пределы нашей задачи, но все же иные намечаются уже пути, по которым надо идти, чтобы найти правильное объяснение возможности упомянутой передачи в форме непосредственного воздействия.

Я имею здесь в виду новейшее исследование академика Е. Лазарева ("Recherches sur la theorie ionique de ('excitation" относительно ионической теории возюбуждения, а также относительно доказанного еще ранее у нас колебания токов действия мозговой коры при ее функционировании (см.: Тривус С. А. Токи действия в коре полушарий головного мозга под влиянием периферических раздражений: Дис. д-ра мед. наук. СПб., 1900 и работу д-ра Ларионова, вышедшие из моей лаборатории). При этом колебания электрической энергии, которыми сопровождается возбуждение коры и проводников, должны неизбежно сопровождаться развитием герцовских лучей, которые, как известно, передаются в разных направлениях.

Итак, убеждение, словом, взаимовнушение, зараза путем подражания и прямая индукция - вот факторы, которые действуют в каждом собрании как в едином коллективе, объединенном одним общим настроением или одним лозунгом.

В заключение мы остановимся еще на некоторых факторах, имеющих особое значение при образовании коллективов.

Общеизвестно, что биологические факторы, как например потребность питания, приводит к социализации в интересах добывания пищи. Такую же цементирующую роль представляют собой потребность самосохранения, которая сплачи-вает разных людей и разные группы в целях сотрудничества и в интересах самообороны и нападения. Половая функция равным образом приводит на почве телесной связи к связи "духовной", которая обычно даже предшествует физической связи. За союзом брачным может последовать семья, которая образует естественное единство в силу и материальной, и "духовной" зависимости членов семей друг от друга, являясь для детей до полного их возраста по преимуществу односторонней. В дальнейшем дело идет о кровной, или племенной связи, поддерживающей "духовное" родство и образующей родственный, или племенной, коллектив.

Не следует забывать, что привычка к общению с людьми, создаваемая условиями самой жизни, переходит в органическую потребность, которая время от времени влечет нас в общество для взаимообмена рефлексами. "Идея, как бы примитивна она ни была, - говорит П. Сорокин - повелительно толкает человека сообщить ее сочеловеку. Переживания радости, горя, печали, страха требуют отклика со стороны других. Радость заставляет человека "излить" ее другому, горе требует утешения, страх, колебание требует успокоения и одобрения, ненависть толкает к отмщению. Желание что-либо сделать толкает к другому, чтобы привлечь его к работе по осуществлению поставленной цели. Все эти переживания стремятся "выйти" за пределы индивидуальной души и делают необходимыми обмен с другими индивидами. И чем они острее, чем интенсивнее, тем сильнее тяга к сочеловеку, возбуждаемая ими. Невидимыми, но действенными связями эти потребности объединяют людей и притягивают их взаимно, подобно невидимой, но действенной силе магнита, притягивающего железо". Сорокин П. А. Система социологии. Т. 1. С. 310-311; см. также Ross. Sociological of control. S. 1., S. a. P. 14.

Следует иметь в виду, что все члены каждого коллектива взаимодействуют между собою либо непосредственно, либо опосредствованно. Это значит, что индивид а действует как раздражитель на индивида б, а индивид б, в свою очередь, является раздражителем для а. Само собой разумеется, что это взаимодействие может оказаться и действительно нередко оказывается, неравносильным, ибо одни индивид может оказывать большее воздействие на другого, нежели этот другой на первого.

Взаимодействие устанавливается также между вожаком и толпой, между актером или актерами и публикой, между руководителем митинга и собравшимися на митинге и междупредседателем собрания и самим собранием. И здесь это взаимодействие может быть непосредственное и опосредствованное.

Благодаря посредникам коллективное объединение может осуществляться независимо даже от пространственных и временных условий: то или другое общество может быть разбросано по разным частям света и даже по всему земному шару, не теряя известного единства между своими сочленами. Равным образом "духовное" единство путем традиций и других посредников, например писаний и устной передачи, может существовать в коллективе индивидов, живущих в разные периоды времени. Таковы религиозные общины, государственные и иные коллективы.

Вообще благоприятствующим условием для развития взаимодействия в образовании единства личности, таким образом, не одна пространственная благость, которая сближает людей как бы механически, то есть вынуждает их к взаимному обмену между собою, но и существование посредников, к каковым относятся все предметы, которые могут интересовать многих индивидов, будут ли то памятники старины, литературные или научные произведения, технические сооружения, различного рода изобретения, методы обучения и воспитания, даваемые школой, события того или другого рода и т. п. и, наконец, общие интересы, возбуждаемые тем или другим явлением, - вот что собственно является главным посредником к образованию единства между людьми.

1921

ВНУШЕНИЯ И ЧУДЕСНЫЕ ИСЦЕЛЕНИЯ.

(Печатается по: Вестник знания. 1925, № 5).

- Напрасно, все напрасно! Мне не изгнать душевных мук! И вот лежу, хотелось мне смеяться, и слышу конки звон и дребезжанье рам. - "Вы погрузились в сон, теперь вы в гипнотизме. Страданья прекратятся, пусть не вдруг". - И что же? Тяжесть век, не-менье рук мне говорят о силе месмеризма...

Такими или приблизительно такими словами описывал свое состояние один из больших скептиков, подвергавшихся словесному внушению, пожелавший обрисовать в стихах воздействие на себя внушающего лица.

Внушение представляет собою один из способов воздействия одного лица на других, которое намеренно производится со стороны воздействующего лица, и притом незаметно для внушаемого или же с его ведома и согласия. Испытуемый же может воспринимать воздействие на него другого лица непосредственно, без всякого размышления, критики и сосредоточения на предмете, а, так сказать, пассивно, в состоянии рассеянности и отвлечения. В таком способе воздействия одного лица на другое заключается сущность того влияния, которое оказывает на человека применение внушения. Поэтому по-следнее можно определить как прививание внушаемых лицу тех или других состояний и поступков помимо активного отношения самого внушаемого к предмету внушения и, что заслуживает особого нашего внимания, при отсутствии суждения и критики. Внушенное, будучи пассивно воспринятым, большей частью осуществляется затем без сопротивления, иногда даже с непреодолимой навязчивостью.

О силе внушения, зависящей и от умения внушающего лица, и от степени восприимчивости к внушениям стороннего лица, можно составить себе представление по ряду фактов из жизни прошлой и настоящей.

Целебное значение внушения известно со времен глубокой древности. В древние времена им пользовались жрецы при храмах, связывая силу внушения с религиозными церемониями. В евангельские времена на каждой шагу производились исцеления бесноватых и одержимых, которых наука признает ныне за больных истерическим психозом. Такие больные среди религиозно настроенного населения, верящего в силу дьявола, встречаются и у нас в деревнях под названием порченых и кликуш.

Литература средневековья, особенно XV и XVI вв., изобилует тяжелыми картинами "бесоодержимости". Приведем одно из наиболее ярких описаний этого рода, оставленных нам очевидцем Лабертоном. Речь идет о пятнадцати "одержимых" лувьевских монахинях.

"Эти пятнадцать девушек, - пишет Лабертон, - обнаруживают во время причастия строгое отвращение к Св. Дарам, строят им гримасы, показывают язык, плюют на них и богохульствуют с видом самого ужасного нечестия. Они кощунствуют и отрекаются от Бога более 100 раз в день с поразительною смелостью и бесстыдством.

По несколько раз в день ими овладевали сильные припадки бешенства и злобы, во время которых они называют себя демонами, никого не оскорбляя при этом и не делая вреда священникам, когда те во время самых сильных приступов кладут им в рот палец.

Во время припадков они описывают свои телом разные конвульсивные движения и перегибаются назад в виде дуги без помощи рук так, что их тело покоится более на темени, чем на ногах, а вся остальная часть находится на воздухе; они долго находятся в этом положении и часто вновь принимают его. После подобных усиленных кривляний, продолжавшихся непрерывно иногда в течение 4 часов, монахини чувствовали себя вполне хорошо, даже во время самых жарких летних дней; несмотря на припадки, они были здоровы, свежи, и пульс их бился так же нормально, как если бы с ними ничего не происходило. Между ними есть и такие, которые падают в обморок во время заклинаний как будто произвольно: обморок начинается с ним в то время, когда их лицо наиболее взволновано, а пульс становится значительно повышенным. Во время обморока, продолжавшегося полчаса и больше, у них не заметно ни малейшего признака жизни.

Затем они чудесным образом возвращаются к жизни, причем у них сначала приходят в движение большие пальцы ног, потом ступни и самые ноги, а за ними живот, грудь и шея; во все это время лицо бесноватых остается совершенно неподвижным; наконец, оно начинает искажаться, и вновь появляются страшные корчи и конвульсии".

Что касается порчи и кликушества, равно как и бесноватости, то, как я писал в одной из своих работ, "психическая" их сторона черпает свои особенности в своеобразных суевериях и религиозных верованиях народа. Предисловие к книге Краинского "Порча, кликуши и бесноватые". Этим объясняется не только характер бредовых идей о порче и о вселении нечистой силы вовнутрь тела, но и все другие характерные явления в поведении кликуш, порченых и бесноватых. Таковы, например, их своеобразная боязнь всего, что верою народа признается святым, наступление припадков в церкви при пении "херувимской", при известных молитвословиях во время служения молебнов и при отчитывании, склонность некоторых из кликуш к прорицанию и т. п.

Сюда же нужно отнести и отвращение к табаку, наблюдаемое у некоторых кликуш и, несомненно, заимствованное от сектантов. Известно, что курение табака, по взгляду многих сектантов, которых народ вообще именует еретиками, есть дело рук антихриста, а потому они не только не употребляют табака, но и не допускают в своих жилищах. Поэтому боязнь табака у кликуш выражает как бы принадлежность их к ереси, что в глазах простого народа почти равносильно богоотступничеству.

Чтобы исцелить от бесоодержимости, порчи и кликушества, обычно прибегали к религиозным воздействиям, а именно: отчитывали подобных "одержимых" молитвами, произносили в церкви заклинания дьяволу - поклониться богу и оставить "одержимую", на что обыкновенно со стороны последней получался или ряд кощунственных слов и движений, еще более резких, или новый припадок с конвульсиями.

Если мы зайдем в современную психиатрическую больницу, то встретим там больных под названием истеричных, или страдающих истеро-эпилепсией. Болезненные проявления их совершенно сходны с теми проявлениями, какие описаны у бесоодержимых - с тою только разницею, что демон уже не фигурирует в бреду больной. Но мы видим у больных ту же типичную "арку", когда истеричка выгибается в виде дуги так, что больная касается постели только пятками и теменем, и контрактуру, проявляющуюся в верхних и нижних конечностях.

Лечение здесь уже иного, конечно, рода, вместо заклинаний - научная терапия.

В прежние времена подобные случаи исцелялись силой внушения, связанной с религиозным подъемом. В настоящее время они поддаются лечению внушением же, производимым со стороны врача, умеющего вселить веру в грядущее исцеление. Точно так же в начале нашей эры производилось исцеление "сухоруких" и "расслабленных", иначе параличных и "мнимоумерших". Есть полное основание утверждать, что под общим названием сухоруких и расслабленных в древние времена понимались все вообще параличные, в том числе и пораженные истерическим параличом рук или ног, вообще, как известно, поддающиеся целительному внушению.

Секрет целительного внушения был известен также и многим лицам из простого народа, в среде которого он передавался из уст в уста в течение веков под видом знахарства, колдовства, заговоров и т. п. Особенно известны заговоры крови знахарями.

Далее, в истории последних столетий известны так называемые магнетизеры, заявлявшие обыкновенно об особой присущей им силе, часто именуемой животным электричеством, и пользовавшиеся внушениями с корыстными для себя целями. Сюда относится, например, Калиостро, подвизавшийся в конце XVIII в., Месмер - в начале XIX в. и Ган-зен - в 70-х годах XIX в. Особой популярностью и до сих пор пользуется имя Месмера, слава которого в Париже дошла было до того, что он не успевал принимать всех обращавшихся к нему больных. И чтобы освободить себя от притока неимущих пациентов, он однажды заявил, что им заворожено растущее на улице дерево, к которому должны были прикасаться бедняки, чтобы получить исцеление.

Парижская Академия, запрошенная по поводу происходивших явлений, будто бы обусловленных особою флюиди-ческой силою и получивших название месмеризма, не увидала ничего необыкновенного в достижениях Месмера, приписав новые для того времени, оказавшиеся чудесными явления и случавшиеся вместе с тем исцеления силе воображения. Месмер, потеряв с этого времени всякий кредит в сферах, вынужден был покинуть Париж, и удивлявшие публику явления не подверглись дальнейшему исследованию. Но в 1841 г. английский доктор Бред, намеревавшийся было разоблачить проделки подобного же гипнотизера в Женеве Лафонтена, присутствуя на его магнетических сеансах, признал подлинность показываемых явлений и ввел впервые в науку понятие об искусственно вызываемом сне, назвав самое явление гипнотизмом (гипнос - по-гречески сон).

Вполне естественно, что долго еще в умах ученых продолжалась неуверенность в действительности "чудесных явлений", пока наконец во второй половине 70-х годов истекшего столетия работами проф. Шарко над явлениями гипноза истеричных и исследованиями проф. Бернгейма не было установлено огромное научное значение внушения и гипнотических явлений. Справедливость требует сказать, что еще лет за двадцать до этих научных исследований д-р Льебо в Нанси (небольшой университетский город около Парижа) уже ввел внушение в свою медицинскую практику, изложив свой метод лечения в особой книге. Так возникло научное изучение и применение во врачебной практике внушения и гипноза, оказывающие благодетельное влияние на весьма многие нервные расстройства, особенно из числа тех, которые относятся к так называемым общим неврозам, в частности к истерии.

Врачебное применение внушения в бодрственном состоянии осуществляется с большою легкостью у некоторых лиц, особенно впечатлительных и обладающих повышенной внушаемостью. Благодаря этому достаточно с ними говорить повелительным тоном, чтобы вызывать у них этим путем и параличи, и судороги, и другие нервные явления и таким же образом освобождать или исцелять их от того и другого. Но чтобы внушаемое возымело свое действие, необходимы и благоприятные к тому условия, и первым из них является вера в грядущее исцеление со стороны самого больного. При данных условиях последнее отражается соответственным подъемом энергии, а в этом заключается залог успеха. Затем ввиду склонности человека преклоняться перед всем таинственным при внушении могут иметь значение, с одной стороны, соответственная обстановка, с другой - те или иные приготовления или приспособления. Так, например, Ventra, изучая вопрос о внушении, имел в руках железную дугу, мнимо изображавшую магнит, не действовавшую электрическую машину, двояковыпуклую Чечевицу и игральные карты, и ему удавалось не только внушать мнимые мышечные, осязательные и зрительные впечатления (например заставлять через линзу видеть на простой чистой бумаге целые здания), но и излечивать неврастению, нервную рвоту и приступы грудной жабы.

Наряду с внушением нередко действует и самовнушение, когда человек и сам уверует в чудодейственную силу какого-либо средства. Так, путем самовнушения объясняется, например, действие многих так называемых симпатических средств, оказывающих нередко то или другое целительное действие. Ferrarus, например, излечивал лихорадку с помощью бумажки, на которой были начертаны два слова: "Против лихорадки", и больной должен был каждый день отрывать по одной букве. Известны случаи целебного свойства "хлебных пилюль", "невской воды", просто "наложения рук" и т. п. И это объясняется тем, что у некоторых лиц благодаря их необычайной внушемости по одному слову, произнесенному достаточно внушительным тоном, можно производить все те превращения в параличных, хромых, конвульсионерах и бесноватых, которыми так багата история древних и особенно средних веков благодаря распространной в то время вере в бесовскую силу. Поэтому у внушаемых лиц легко производить и исцеления теми или другими безразличными по существу средствами.

Однако, следует иметь в виду, что, хотя внушаемость при некоторых условиях, например в толпе и при соответствующей обстановке, может повышаться, все же легкая внушаемость в бодрственном состоянии составляет исключение из общего правила. В силу этого современная медицина пользуется для внушения гипнотическим состояием, в котором, как показывает опыт, внушаемость всегда повышается до значительной степени, причем делаемые в этом состоянии внушения могут оказывать и оказывают соответствующее воздействие и на послегипнотическое время, осуществляя нередко так называемые чудесные исцеления.

Под гипнотическим состоянием, или, проще, гипнозом, понимают состояние, близкое к сну и напоминающее в природе живых существ, с одной стороны, так называемую мнимую смерть, или, лучше было бы сказать, "замирание", или, еще вернее, оцепенение, обнаруживающееся у всех вообще животных при внезапных внешних воздействиях, а с другой стороны, всем известное засыпание при нежных или слабых, но однообразных и длительных раздражениях (например, журчание ручья, тиканье часов, шум мельничного колеса и т. п.).

Дело в том, что после соответствующего излучения оказалось возможным вызывать искусственно гипнотическое состояние как у животных, так и у человека различными прие-мами. Наиболее употребительными для человека приемами гипонотизации в настоящее время считаются, при условии полной неподвижности гипнотизируемого, так называемые пассы в виде легких поглаживаний руками гипнотизирующего врача по лицу и конечностям, сосредоточива-ние его взора на блестящем предмете и словесное внушение, состоявшее в прививании процесса засыпания словами: "Думайте о сне, веки ваши тяжелеют, вы засыпаете" и пр. По прошествии нескольких минут таких воздействий результат обыкновенно не замедляет выразиться развитием гипнотического состояния той или другой глубины, начиная от состояния, близкого к дремоте, до глубокого гипноза без возможности давать затем отчет о всем испытанном, бывшем во время последнего. Это различие степени гипноза зависит главным образом от свойств личности самого гипнотизируемого, отчасти же и от искусства гипнотизирующего - довести гипноз до возможно большой глубины.

Когда усыпление достигнуто, врач делает соответствующие лечебные внушения, действие которых рассчитано не только на время гипноза, но и, что особенно важно, на после-гипнотическое состояние. Такого рода сеансы могут быть повторяемы то или другое число раз по случаю и в зависимости от внушаемости данного лица, стоящей, в свою очередь, в некоторой зависимости от глубины гипноза.

Если гипноз глубок, то внушения могут быть воспринимаемы заснувшим только от гипнотизирующего лица (так называемый раппорт), причем загипнотизированный буквально становится как бы машиной, заводные ключи от которой находятся в руках гипнотизатора. Это-то состояние и дает возможность осуществлять в клиниках и даже в частной врачебной практике те поразительные исцеления, которые практиковались жрецами, так называемыми святыми и церковнослужителями вообще и которые ранее признавались за чудеса, обусловленные будто бы особой сверхъестественной силой. Между тем с развитием учения о гипнозе эти так называемые чудеса сделались прочным достояние науки и осуществляются в клиниках врачами в виде исцеления от параличей, судорог, слепоты и других расстройств, главным образом истерического происхождения.

В целях пояснения примерами приведем лишь некоторые из многих случаев исцелдений таким путем в клиниках.

Пролежавшим полтора месяца в клинике больной, не имевший возможности вследствии внезапно развившегося вслед за истерическим припадком паралича передвигаться на ногах в течение более 9 месяцев, однажды был привезен в тележке для осмотра ко мне в аудиторию. Здесь достаточно было закрыть ему глаза, внушить ему, что он спит, затем, путем внушения же, поставить его на ноги и провести по комнате, сказав, что паралича больше уже нет и он может ходить свободно и по пробуждении. Пробужденный от гипноза больной в восторге пошел в свою палату, чем привел в изумление всех соседей-больных, наполнявших данное отделение клиники и признавших в факте его выздоровления совершившееся "чудо". Тому же больному в другой раз в совершенно бодрственном состоянии было произведено внушение о прекращении бывавших с ним еще судорожных истерических приступов, после чего он от них окончательно освободился.

Другой случай - девушка, бегавшая во время игры по комнате, случайно наткнулась боковой частью живота на рояль, и с тех пор у нее развилось сведение соответствующей ноги с параличом ног. Это состояние держалось несколько месяцев без перемен, несмотря на применяемые врачебные меры (электризация, лекарственное лечение и др.). Но достаточно было эту девушку подвергнуть гипнозу, заставить в последнем встать на ноги, провести по комнате, внушив, что паралич ее исчез, и затем разбудить, чтобы девушка стала совершенно здоровой.

Далее, у больной крестьянки было длительное сведение руки (так называемая контратура). Когда же в гипнозе я выправил руку, эта "сухорукая" крестьянка по пробуждении, перебегая от одних лиц к другим, показывала всем поднимаемую ею вверх руку с неудержимыми от радости возгласами: "А ведь здоровая, глядите, глядите, совсем здоровая!"

Наконец, укажу еще на недавно происшедший факт излечения внушением наследственной слепоты. Случай этот, бывший в моей практике, поразил даже опытных врачей по глазным болезням, не допускавших возможности устранения слепоты в этом случае какими-либо лекарственными средствами.

Нет надобности умножать здесь другие примеры. Но мы скажем обще, что из болезненных состояний можно с успехом излечивать гипнотическими внушениями.

Прежде всего внушением излечиваются, как видно и из вышеприведенных примеров, истерические нервные состояния, как истерические припадки, параличи, сведения (контрактуры) и судороги, а также разнообразные нарушения чувствительности и т. п. Из других нервных расстройств внушением с успехом излечиваются заикание, развивающееся на почве истерии или неврастении, затем часто наблюдаемые при неврозах раздражительность, головные и иные невралгические боли, развивающиеся не на почве органических поражений нервной системы, головокружения, нервные расстройства, сердцебиения, нервная одышка, нервная рвота, ночное недержание мочи, припадки сомнамбулизма, недостаток и отсутствие аппетита, половая слабость нервного происхождения, бессоница, в некоторых случаях маточные кровотечения, нервные сыпи и многое другое. До какой степени поразительны могут быть результаты внушения в нервных состояниях, видно, между прочим, кроме вышеуказанных случаев из следующего примера. Проф. Берн-гейм, располагая небольшим количеством минут до отхода поезда, успел загипнотизировать обратившуюся к нему больную крестьянку и вылечить ее внушением от истерического сведения руки. Точно такой же случай был описан и мною. См.: Бехтерев В. Лечебное значение гипноза // Гипноз, внушение и психотерапия.

Внушение в гипнозе крайне благотворно действует и на различные приобретенные в силу привычки болезненные влечения, как-то: пьянство, морфинизм и все вообще виды наркомании, не исключая и привычного употребления табака. Много есть уже примеров излечения от клептомании (страсти к воровству), и не только временного, но и прочного. Можно привести затем целый ряд благоприятного действия внушения на онанистов и при разнообразных формах полового извращения, против которых почти нет иных действительных врачебных средств.

Из так называемых психических расстройств могут быть излечиваемы с помощью гипнотических внушений все навязчивые состояния (мания счета, бродяжничества, боязни острых предметов и т. п.). Затем существенную пользу приносит внушение при болезненно удрученном состоянии, в особенности вследствие тяжелых потрясений и вследствие тех или других мнимых или болезненных состояний, а также при многих других болезненных процессах, связанных с нарушением деятельности нервной системы.

Самы гипноз как сноподобное состояние применяется ныне с лечебною целью при операциях, родах и в некоторых других случаях, но этого вопрос не входит в наше рассмотрение в данный момент.

В заключение заметим, что так как гипноз является далеко не безразличным средством, то пользование гипнозом как лечебым средством допустимо только врачами, и притом врачами, знакомыми с нервными болезнями, ибо лечение болезни требует предварительно точного распознавания ее природы и характера, притом же самое гипнотизирование, как и применение гипнотических внушений, требует известной осторожности, особенно у лиц, отличающихся большою нервностью, а также и у сердечных больных.

1925

0-1-2-3-4-5-6-7-8-