IndexАнастасия ШульгинаLittera scripta manetContact
Глава 9

РАЗВИТИЕ АФФЕКТА

Плач новорожденного – сигнал того, что он нуждается в присутствии матери и получении от нее аффективного ответа. Суть ее реакции определяется тем, что она думает и чувствует по поводу плача младенца. Противоположная ситуация – ощущение новорожденным материнской реакции. Субъективное значение будет постепенно формироваться в контексте его потребностей. Его собственные эмоции, адресованные матери в плаче или другой мимической экспрессии, так же только постепенно приобретут субъективное значение.

Способность использовать сигнальную функцию аффектов не существует с рождения. Систематические исследования развития ребенка в первые несколько недель его жизни (Spitz, 1950; Brandy and Axeirad, 1970) демонстрируют отсутствие какого-либо эго – функционирования, необходимого для сигнальной функции – нет ни способности к интеграции восприятии, ни памяти, ни отзывчивости, ни реакций (Freud, 1926). Хотя младенец обладает с рождения достаточным количеством восприятия и другой активностью центральной нервной системы, интеграция этих факторов происходит только постепенно.

Эмди (1984) изучил зрелое восприятие выражения аффектов новорожденных и описывал перекрестное изучение 611 матерей с детьми от рождения до 8 месяцев. Большинство материнских сообщений включает интерес, удовольствие, беспокойство, удивление, тревогу и страх младенца в возрасте трех месяцев. Наибольшие трудности в изучении аффектов новорожденных и в отрывочных, и в систематических исследованиях заключались в неискоренимой тенденции наделять младенца внутренним эмоциональным состоянием, на основании выражения его лица. Достоверность часто исчезала, когда ситуация вызывала отклик в наблюдавшем. Эмоциональное состояние младенца часто оценивалось по представлениям наблюдателя: что бы он почувствовал в сходной ситуации, о чем могла бы говорить сходное выражение лица или поведение. Бэш акцентирует, что Дарвин допустил ошибку "взрослости", когда он отказался распознавать лицевую конфигурацию как выражение реакции, которая подчеркивала значение частичных реакций, которые установлены независимо (1970).

Лицевая экспрессия аффектов отражает приобретенные способности к общению, но они присутствуют только в одном аспекте аффектов: в повышенной вариабельности, связанной с окружающей средой и опытом процесса развития, как следствие персональной наполненности структуры аффекта, включающей ассоциативные идеи и субъективные чувства, появляется большая степень различий, даже если лицевая экспрессия ребенка оценивается как идентичная экспрессии другого. Определенные психопатологические исследования показывают, что различия между лицевой экспрессией, эмоциями и аффектами не обязательно соответствуют чему-то одному. В этой, как и в других линиях развития, существует множество маленьких шажков и взаимопересекающихся тропинок, которые делают свои вклад в общий аффективный опыт. Существует сходная тенденция приписывать младенцу стремления, например, стремление к общению. Ясно, что плач младенца является экспрессией и имеет коммуникативную ценность; выражение аффекта влияет на ухаживающего и помогает им управлять (Wolf, 1959; Rycroft, 1968; Bowlby, 1969). Варьирующая интеграция когнитивных навыков, необходимая для стремления к общению, не присуща от рождения и развивается только постепенно. Относительно времени, когда у младенца может возникнуть стремление к общению – мы смотрим по установленным атрибутам человеческих тенденции к проецированию или экстернализации эмоций на других как необходимый компонент "достаточно хорошей матери" (Winnicott, 1967) или оптимально "аффективного климата" (Spitz, 1947) или "средне-премлемого отношения" (Hartmann, 1939).

УЛЫБКА

Очаровательная улыбка вселяет в наблюдателя уверенность, что эмоции младенца соответствуют его собственным. Дж. М. Барри говорит в "Питере Пэне": "Когда младенец впервые смеется, смех рассыпается на тысячи кусочков, и они все скачут, и это – начало сказки". Не удивительно, что эта социальная улыбка младенца означает, что он чувствует удовольствие; также как его плач рассматривается, как выражение боли, страха или злости. Однако социальная улыбка – это первый организатор, обозначенный Спитцом (1959) как индикатор роста в его эго-организации. Улыбка, однако, хороший пример появления и дифференциации лицевой экспрессии, что становится возможным вскоре после рождения, но только после начала ассоциирования с чувством удовольствия и стремления к общения.

Эмди и Хартманн (1972) описали две системы улыбок.

1. Эндогенная система, существующая с рождения, оперирует главным образом на базе различных физиологических факторов. Она появляется в состоянии сна или засыпания, независимо – после еды или нет, и сопровождает REM-стадию сна. Однако у новорожденных с врожденными дефектами мозга эндогенная улыбка проявляется в той же степени, как и у нормальных (Emde & Hartmann, 1971; Oster, 1978). Обнаружено, что эндогенная улыбка уменьшается между вторым и третьим месяцем от рождения.

2. Экзогенная (или социальная) улыбка появляется как ответ на внешний раздражитель. Она появляется позже, чем эндогенная. Нерегулярно она начинает появляться в конце первого месяца. Для нее используется установившийся (в эндогенной улыбке) моторный паттерн. Эту улыбку можно наблюдать параллельно с функционированием системы эндогенной улыбки. Время появления экзогенной улыбки генетически предопределено, как продемонстрировал Фридманн (1965), монозиготные близнецы значительно более конкордантны в этом аспекте, чем гетерозиготные. Исследования Спитца и Волфа (1946) установили, что хотя экзогенная улыбка может развиваться благодаря стимулам, она регулярно продуцируется предъявлением ребенку особого гештальта человеческого лица, который включает в себя нос, два глаза, лоб и некоторые движения, такие, как кивание. Улыбка ребенка исчезала, если эту конфигурацию предъявляли в профиль или если один из этих элементов исчезал. Было обнаружено, что лицо не обязательно должно быть человеческим; улыбка появлялась при предъявлении шара с нанесенным на него рисунком лица. Неразличаюшая экзогенная улыбка быстро закрепляется, но позже ребенок начинает формировать привязанность к лицу матери и ее лицо вызывает наиболее сильную реакцию. Неразличающая улыбка после этого начинает быстро убывать с разными вариациями степени уменьшения в зависимости от особенностей воспитывающего ребенка окружения близких.

Пример появления улыбки показывает, что, хотя камуфляж присутствует: новорожденный улыбается и при засыпании, и при пробуждении, и во сне он (камуфляж улыбки) не может быть ни индикатором желаний ребенка получать удовольствие от общения, ни индикатором опыта удовольствия, ни очевидностью обмена с другой персоной – все эти значения улыбки приходят позже. Это также показывает, что вторая форма улыбки начинается как стереотип, без разделения эмоциональных проявлений, появляется в ответ на специфический визуальный раздражитель.

Можно сказать, что психологическое значение связывается с улыбкой только после того, как собственная улыбка появится и пройдет определенную эволюцию во взаимодействии с источником раздражителя, которая извлекает их (психологические значения) и способности Эго производить разделение в ощущениях. Изображение себя не обязательно означает чувства младенца.

ПСИХОЛОГИЧЕСКОЕ ЗНАЧЕНИЕ И ПАМЯТЬ

Остается вопросом, когда первичный стереотип, не разделяющий выражения, начинает связываться с психологическим значением. Как уже упоминалось, ранняя экспрессия младенца показывает, что эти удовольствия и неудовольствия содержат биологические послания, жизненно важные для адаптации и выживания (Emde, Gaensbauer, Harmon, 1976; Emde, 1980a; 1980b). но только постепенно они начинают связываться с удовольствием или фрустрацией потребности в голоде и комфорта. Вскоре экспрессия также начинает связываться с потребностью в человеческом взаимодействии – тогда, когда появляются воспоминания, ребенок начинает ассоциативно связывать удовольствие от удовлетворения потребностей с присутствием ухаживающей фигуры. Дополнительный вопрос: в каком возрасте младенец начинает связывать потребность в удовлетворении, присутствие значимой материнской фигуры и чувство удовольствия? Соединение этих трех элементов дает эффективную психологическую значимость ребенку, которая сопровождает эволюцию аффекта и дифференциацию.

Простые наблюдения предполагают, что появление этих связей – это появление памяти. Потому что младенец свободно улыбается знакомому человеческому лицу в три месяца, и каждый может заключить, что это становится возможным, когда младенец способен образовывать связи между опытом удовольствия и матерью. Но трех-четырехмесячный младенец может отличать мать от других людей, используя различные виды восприятия, такие как зрение и запах (Montaquer, 1983). Наблюдения Спитца и Вольфа (1946) показывают, что визуальная конфигурация улыбки неспецифична и не обязательно должна быть человеческой. Что-то большее, чем память об узнавании лица, требуется для психологического значения аффекта. Возможно, что, так как значение начинается в контексте способностей младенца отличать мать от других людей на основе распознавания определенного числа материнских особенностей (McDevitt, 1975), способности возрастают, так как становится возможным воспоминание. Дифференциальное видение материнского лица возникает около семи недель, начинается с ее глаз (Haith et al., 1977), и в последующие недели и месяцы младенец повторно запечатлевает многие ее детали, варьирующиеся и стабильные, что ведет к постепенному созданию образа матери.

Многие наблюдатели согласны, что ребенок имеет прочную привязанность к матери в четыре-пять месяцев. В семь-восемь месяцев он безошибочно показывает скуку в отсутствии матери и желание ее видеть; мать уже не легко надолго заменить (McDevitt, 1975). Это предполагает зачатки воспоминаний, достижение развития, которое, как считал Пиаже (1936), появляется позже, около восемнадцати месяцев, когда устанавливается образное мышление и язык используется наравне с другими способами общения. Более современные эксперименты расширили систему памяти, базирующуюся не на языке (Stern, 1985). Нахман и Штерн (1984) имеют очевидные данные раннего присутствия системы аффективной памяти и предполагают, что аффективный опыт вызывает воспоминания уже в семь месяцев, это предполагается также и в докладе МакДевитт. Оперативная память, таким образом, играет интегрирующую роль в создании аффективного компонента умопостроения, что подтверждается в заявлении Спитца, утверждающего, что психические функции развиваются "на основе аффективного обмена", который является "первопроходцем путей развития" (Spitz and Cobliner, 1965, стр. 140).

СТРАХ ПЕРЕД ЧУЖИМИ

Реакции стресса на чужих наблюдались и докладывались многими авторами (обзор Emde, 1980). Спитц (1959) обозначил их появление как "вторичный организатор" психики, как индикатор становления либидного объекта в детском сознании. Он заключил, что антипатичная реакция младенца на чужого и его бегство к матери подтверждает, что младенец способен отличать членов семьи от чужаков, и что он предпочитает мать. Спитц и Коблинер (1965) также установили, что восприятие чужого лица подразумевает потерю матери. Сейчас известно, что ребенок может отличать лицо матери от лица чужого уже до семи-девяти месяцев; далее реакции отделения менее предсказуемы и менее постоянны, чем страх перед чужим, их пик несомненно приходится на второй год жизни (Emde, 1976). Объяснение Спитцем восьмимесячного беспокойства базируется на когнитивном несоответствии или реакциях на разлуку, которые недостаточны и несоответственны.

Спитц обнаружил, что появление стресса говорит о важном сдвиге в развитии. Изучение показывает, что постепенные выражения эмоций появляются в контексте определенного развития и зависят от развития центральной нервной системы. С этим также связаны определенные когнитивные способности. Выражения удовольствия и неудовольствия появляются в два-три месяца, но выражение страха, удивления, гнева начинают появляться только после семи-девяти месяцев, и в то же время начинают устанавливаться причинно-следственные связи (Emde, 1980, 1976). Соответственно, появление страха перед чужим говорит о налаживании связи причин и следствий, предчувствии неудовольствия, появлении эмоциональных реакций, избегающее поведение. Интенсивность стресса также связана с качеством отношений матери и ребенка; при более безопасных отношениях стресс будет менее интенсивен. Смотри Малер и МакДевитт (1968), Боули (1969), Райнголд (1969), Айнсварт(1978).

Теперь материнская реакция приобретает новое значение для ребенка. Хотя его собственный аффект еще не функционирует как сигнал, начинают появляться "социальные ссылки". Начиная с конца первого года (и в течении всей жизни) ребенок ищет эмоциональную информацию от матери (или от других значимых людей), когда сталкивается с несемейной (незнакомой) ситуацией. Затем он использует эмоциональное выражение матери как индикатор ее ощущений безопасности или тревоги, в зависимости от обстоятельств. Соре и Эмди (1981) описали экспериментальную ситуацию, в которой это использование материнского аффективного выражения может быть повторено и исследовано. После столкновения с чужим ребенок немедленно бежит к матери; если ответная реакция матери выражает приятные чувства, улыбку, значит ситуация безопасна и ребенок начинает исследовать чужого. Если лицо матери отражает опасность, ребенок бросается в слезы и бежит к матери. Исследователи пришли к выводу, что аффективный сигнал матери является проводником последующего поведения ребенка.

Экспериментальные и социальные ссылки доказывают, что материнская эмоциональность является решающим фактором для развития Эго ребенка в двух направлениях. Первое: ее уверенность или предостережение содержащееся в аффективных реакциях начинают включаться как интегральная часть системы оценки ребенка и функционируют как высшее Эго; и второе: ее аффективные вмешательства помогают уязвленному Эго ребенка травматическим аффектом всеохватывающей паники. Эти наблюдения поддерживает идею, что появление стресса связано с формированием восприятия матери ребенком как либидного объекта, на котором он строит основное доверие. Мать сейчас – надежный источник продолжающейся безопасности. Вместо опыта дезорганизующей паники при столкновении с чужим ребенок использует материнскую поддерживающую улыбку, поощряющая к общению с чужим. Механизмы страха перед чужим и социальные ссылки далее начинают строить фундамент для использования ребенком его собственных аффектов как сигналов.

АФФЕКТЫ КАК МНОГОГРАННЫЙ ПСИХОЛОГИЧЕСКИЙ ОПЫТ

Как говорилось ранее, мы рассматриваем аффекты как психические структуры, имеющие:

1. мотивационно-поведенческий компонент;

2. соматический компонент;

3. эмоциональный компонент;

4. экспрессивный компонент;

5. коммуникативный компонент;

6. ассоциативная идея или когнитивный компонент.

По мере развития ребенка мы постепенно наблюдаем все большую дифференциацию аффективных стереотипов поведения и большую дискретность эмоциональной экспрессии; посредством этого ребенок извлекает из матери нужную реакцию. Однако, его аффективная экспрессия не может дать ему ориентиры для адаптации в мире независимо от матери. Когда ребенок обретает память, способность выражать идеи и конструировать желания и фантазии (которые требуют способности формировать связь идей), он постепенно подходит к аффективной поведенческой реакции и к составляющим ее идеям и фантазиям. Теперь его собственное поведение и поведение других людей обретает для него новое значение. Связи паттернов аффективных поведенческих реакций с памятью и идеями (сознательными и бессознательными) – это нечто большее, чем эмоциональное выражение аффекта в начале психологического опыта. Когда чувства связываются с идеей, они могут тут же вербализоваться. Теперь Эго легче распознать и отрегулировать их, защититься от них и проконтролировать их; таким образом, умственная деятельность уже не зависит от требований чувств.

Фрейд утверждал (1926), что различие между эмоциональным выражением и аффектом (как многогранным психологическим опытом) позволяет отделить страх разлуки от страха перед чужими. Это различие было замечено Спитцем, но предположено Бенджемином (1961а, 1963). Страх перед чужими предсказуем, он является основой для появления страха и причинно-следственных связей. Но мы можем сказать, что страх перед чужими не подразумевает соединение эмоции с идеей или фантазией. Стресс при разлуке отличается от страха перед чужими и меньше согласуется с курсом развития. Реакции на разлуку появляются рано – в четыре месяца. (Burlingham & Freud, 1942; Gensbauer, 1982), но стресс в предвестии разлуки наступает только на втором году жизни (Tennese & Lumie, 1964).

Чтобы к страху присоединилось предчувствие потери объекта, необходимо, чтобы ребенок приобрел определенную способность к умопредставлению объекта и себя и способность фантазировать о последствиях пребывания без объекта. Как только начинает пониматься смысл отделения от объекта, моментально появляется чувство беспомощности. Ребенок чувствует потребность в присутствии объекта, создающего безопасность, он предчувствует беспомощность при угрозе потери объекта. Много позже страх потери объекта может начать ассоциироваться с невротическим конфликтом. В этом случае мы можем увидеть, что многие фантазии об объекте и предчувствие разлуки с объектом сливаются друг с другом.

СИГНАЛЬНАЯ ФУНКЦИЯ

Когда прогресс развития становится достаточным для связывания чувств с идеями и аффекты начинают выполнять сигнальную функцию, ребенок начинает лучше контролировать и регулировать свои аффекты и уже не подпадает всецело под их власть. Исследователи уделяли мало внимания эволюции развития этой функции в сравнении с патологическими состояниями, при которых она отсутствует (см. клинические примеры, обсуждаемые Hartmann, 1953; Ritva, 1981; Kemberg, 1984).

Мы считаем, что использование сигнальной функции начинается с успешной интернализации и идентификации с материнскими организующей и регулирующей функциями. Следовательно, это может появиться только бок-о-бок и в соотношении с постоянством объекта либидо (R.Tyson).

Использование аффектов как сигналов подразумевает, что Эго способно опознать опасность при получении аффекта и вызвать соответствующее поведение, чтобы защититься и пойти на компромисс. Следующий вопрос: что облегчает или обеспечивает способность так воспринимать, опознавать и применять защиты и компромиссы. Вот что думал Фрейд по этому вопросу:

"Есть общие опасности для человечества, они есть у каждого. Но мы нуждаемся и не можем уловить те факторы, от которых зависит способность некоторых людей субъективировать аффект тревоги и, независимо от индивидуальных способностей, нормально работать умом, в то время как другие люди решают, что обречены потерпеть неудачу" (1926, стр. 150).

Топлин предположил, что способность использовать малые количества тревоги и других аффектов как внутренний сигнал конфликта или опасности начинается с материнской реакции на аффективное поведение ребенка (1971; также Ritvo, 1981). Структурализация и эффективное оперирование сигнальной функцией, однако, гарантируется только своевременной и содержательной реакцией матери на экспрессию чувств младенца и связывающим поведение с действием, уменьшающим стресс и обеспечивающим комфорт и безопасность, и, таким образом, поддерживающим чувствительность и саморегуляцию функций Эго. Первый успех таких попыток матери становится очевидным, когда восьмимесячный младенец начинает утилизировать материнские аффективные сигналы как индикатор опасности или безопасности в социально значимых отношениях

Конфликт анально-воссоединительной фазы возбуждает аффективное состояние и повышает потребность в матери, уравновешивающей фрустрации и удовлетворения ребенка. Все больше и больше ребенок начинает чувствовать страхи объектных отношений, упоминаемых Фрейдом" страх потери объекта, страх потери любви объекта, страх быть наказанным объектом. Эти фантазии наделены общим предчувствием опасности, связанным с представлением о матери. Для ребенка безопасность зависит от внешнего ощутимого присутствия матери. Итак, он считает, что она способна предотвращать состояние всеохватывающую беспомощность является источником стабильности.

Если мать не охвачена требованием ребенка или стрессом, она может ответить на его смещение чувств таким образом, чтобы установить баланс между терпимостью по отношению к удовлетворению влечений и подходящим компромиссом. Таким образом, регулирование баланса редуцирует стресс, обеспечивает формирование терпимости по отношению к фрустрации и самокопирующий механизм, уверяет ребенка в стабильности материнской любви, благоприятствует интернализации, и вносит свой вклад в развитие способности контролировать аффект. Без периодических вмешательств, материнской эмпатии, регулирующих реакций, в которых есть потребность, как в высшем Эго, тревога может разрушить функционирование Эго и создаст состояние беспомощности и ощущение потери либидной связи с объектом (например, вспышки капризов ребенка) (York & Weisberd, 1976). Таким образом, мы полагаем, что всеохватывающая беспомощность – это проявление травматической тревоги, как первоначально писал Фрейд.

Катан (1961) обращал внимание на важный аффект – регулирующую функцию языка. Если слова могут быть наложены на аффективный опыт, что-то, что обозначает родительские чувства, ребенок начинает распознавать, внимать, увеличивать понимание своих чувств. Сообщение, что данный поступок более приемлем в другое время, дает возможность отложить его. Желаемое общение может быть установлено, и эго-мастерство и самоконтроль будут сосуществовать благодаря чувству гордости. Если ребенок не сумеет научиться адекватной вербализации аффектов, может развиться несоответствие между силой и сложностью аффективных состояний и способностями их выражения. Если нет нужных слов, ребенок может положиться на действия или на другие формы выражения, в таких условиях существует минимум возможностей отложить импульсивное действие, что подрывает эго-мастерство, усиливает конфликт с окружением и развивает, а не предупреждает состояние, в котором ребенок склонен повторно впадать в беспомощность и подпадать под власть аффектов.

Если мать успешно выполняет роль высшего Эго, ребенок будет способен идентифицироваться с ее отношением к либидным и агрессивным влечениям и с подходящей регулирующей реакцией на аффективное состояние. Другими словами, чтобы превозмочь свою беспомощность в отсутствие матери, ребенок нуждается в постоянном внутреннем присутствии матери и ее интернализированных способностей регулировать и сохранять безопасность. Успешная интернализация убеждает, что ребенок имеет необходимые ресурсы для независимого регулирования аффектов. Образ объекта, его любовь, функция поддержания комфорта становятся внутренними ресурсами, которые, как предполагала Малер, приходят с постоянством объекта либидо (Mahler et al, 1975), тогда функция соответствия аффективному сигналу с использованием регулирующей и организующей активности становится эго-функцией ребенка. Следовательно, ребенок способен распознавать свое собственное аффективное состояние и утилизировать его как сигнал, в соответствии с его внутренней организацией, регуляцией и защитной активностью. Способность эффективно утилизировать сигнальную функцию зависит от успешности интернализации и обычно появляется с приобретение некоторой степени постоянства объекта либидо.

Возвращаясь к вопросу Фрейда (1926) мы предполагаем, что не обречен потерпеть неудачу в управлении тревогой тот, кто детерминирован важной саморегулирующей способностью, полученной с интернализацией и тот, кто приобрел постоянство объекта либидо. Сигнальная функция аффекта усиливает способность Эго выдерживать давление конфликтов развития, особенно в Эдиповом комплексе. Способность реагировать в соответствии с растущим требованием конфликта и, таким образом, сдерживать болезненность аффектов в пределах границ послушания зависит от того, будут ли аффекты функционировать согласованно, как сигналы, организующие функционирование Эго.

БУДУЩИЕ СТУПЕНИ РАЗВИТИЯ

Способность утилизировать сигнальную функцию может детерминировать путь, в котором Эдипов комплекс, превратности его итогов и задачи латентной и подростковой стадии управляемы. Относительная неподвижность влечений и расширение когнитивных способностей в латентный период облегчают функционирование аффектов, как сигналов. Расширение когнитивных способностей так же способствует большему самосознанию, в том числе осознанию аффективного опыта, которое в будущем усилит сигнальную функцию.

В отрочестве аффекты подвижны и вариации фазоспецифических защит должны соответствовать широкому диапазону колебаний настроения. Хотя настроение колеблется без ограничений и до отрочества, но это особенно характерно для данной фазы. Связь между аффектами и настроением неоднозначна. Разное настроение обусловленно влиянием комплекса аффективных состояний, про которое Вайншел (1970) сказал, что ему трудно дать определение, но он предположил, что оно относится к воспоминаниям о ранних событиях. Когда определенный провоцирующий опыт возбуждает ранние воспоминания, они будят определенные предчувствия и мобилизуют раннее состояние Эго в формировании настроения. Арлоу (1977) добавляет, что провоцирующий опыт может развиваться, когда он уже достаточно близок к бессознательным фантазиям, связанным с соответствующей ранней памятью.

Настроение колеблется особенно в соответствии с подростковой реорганизацией Эго и Суперэго. Мы допускаем, что колебания настроения могут, как и аффекты в целом, служить сигнальной функцией, хотя, если они порочны, то служат дезорганизации функций Эго. Будут ли они веохватываюшими или будут служить сигнальной функции, зависит от силы Эго, о чем мы детально поговорим в этой книге в связи с развитием Эго в отрочестве.

РЕЗЮМЕ

Интерес к аффектам не ограничивается только психоанализом, и в последней главе мы кратко ссылаемся на различные дисциплины, вовлеченные в эти исследования. Здесь мы концентрируемся на внутрипсихическом значении аффектов и на развитии сигнальной функции. Мы отметили, что, если способность к эмоциональной экспрессии проявляются от рождения в виде поведенческих паттернов, то психологическое значение приходит в связи с этой экспрессией и развивается постепенно. До этого они играют решающую роль привлекательного сторожа таким образом, чтобы аффективная взаимность между матерью и ребенком может быть установлена в интеграционном диалоге. После периода ранней инфантильности, когда интенсивный аффективный опыт может дезорганизовать функционирование Эго, интернализация и идентификация с материнской организующей и регулирующей реакцией на эмоциональный сдвиг младенца дает возможность ребенку использовать свои собственные аффекты, как сигналы надвигающейся угрозы. Аффекты затем функционируют как сигналы, что облегчает организующую и регулирующую функции Эго. Хотя наше может создаться впечатление, что ингредиенты становления сигнальной функции – это хорошо известные факты, это совсем не так. Многие вопросы остаются без ответов и много исследований должно быть проведено в будущем. Но из этих двух глав, мы надеемся, станет очевидно, что современная концепция аффектов – запутанная и неоднозначная, как и роль аффектов в развитии психики.

Библиотека Фонда содействия развитию психической культуры (Киев)

1-2-3-4-5-6-7-8-9-10-11-12-13-14-15-16-17-18-19-20-21-22-23-24

Hosted by uCoz