Франц Кафка Первое горе

Известно, что искусство акробатики на трапециях, висящих под самым куполом больших цирков, — одно из самых сложных среди всех доступных человеку искусств. И вот один акробат на трапеции — сначала только из стремления к совершенству, а впоследствии в силу превратившейся в насущную потребность привычки — устроил свою жизнь таким образом, что в продолжение своих выступлений в том или ином цирке днем и ночью оставался на трапеции. Все его потребности, впрочем, весьма скромные, удовлетворялись с помощью сменявших друг Друга служителей, которые дежурили внизу и все, необходимое наверху, поднимали и опускали в специально приспособленном сосуде. Этот образ жизни не представлял особых неудобств для окружающих, только вот несколько беспокоило, что и во время других номеров программы акробат, ни от кого не таясь, оставался наверху и, хотя он и вел себя в это время в основном спокойно, нет-нет да и устремлялись на него взгляды публики. Однако дирекция прощала ему это, потому что он был выдающийся, незаменимый артист. Да и все видели, что он ведет такую жизнь не из озорства и что на самом деле только таким образом, предаваясь непрерывным упражнениям, может он сохранить совершенство своего искусства.

Наверху и так-то было неплохо, а когда, в теплое время года, открывались боковые окна по всей окружности купола и вместе со свежим воздухом в сумеречное пространство сильным потоком врывалось солнце, тогда было даже и хорошо. Разумеется, круг его общения был ограничен. Только изредка кто-нибудь из коллег-акробатов забирался к нему по веревочной лестнице, — тогда устраивались они оба на трапеции, облокачивались на растяжки и болтали; или во время ремонта крыши кто-нибудь из рабочих перекидывался с ним словом через открытое окно; или еще, когда пожарный проверял аварийное освещение на верхней галерее, то, бывало, кричал он ему что-то почтительное, но малопонятное. А так вокруг него царило спокойствие; и только изредка служитель, каким-то образом

==71

забредший среди дня в пустой цирк, задумчиво устремлял взгляд в непостижимую высоту, где артист, не зная о том, что за ним наблюдают, предавался своему искусству или отдыхал.

Так и жил бы себе артист, если бы не неизбежные переезды с места на место, которые были ему чрезвычайно неприятны. Разумеется, импресарио заботился о том, чтобы избавить артиста от излишнего беспокойства. Поэтому для поездок в городах использовался гоночный автомобиль, по возможности ночью или рано утром, когда можно было на предельной, но все же недостаточной для нетерпения артиста скорости промчаться по безлюдным улицам. В поезде же заказывали целое купе, и артист проводил поездку наверху, в багажной сетке, — жалкое, но хоть какое-то подобие обычного образа его жизни. А на месте следующих гастролей уже задолго до его прибытия трапеция была установлена, все двери цирка открыты, все проходы освобождены — и все же всякий раз прекраснейшим моментом в жизни импресарио был тот, когда артист ставил ногу на веревочную лестницу и в мгновение ока вновь повисал на своей трапеции.

Многие поездки прошли, таким образом, гладко, но каждый новый переезд, однако, беспокоил импресарио, потому что, кроме всего прочего, это было испытание для нервов артиста.

Так вот ехали они однажды вдвоем, артист дремал наверху в багажной сетке, импресарио в углу возле окна читал книгу. И вдруг артист тихо что-то сказал. Импресарио тут же отложил книгу и вернулся к своим обязанностям. И артист сказал, кусая губы, что ему необходимо, чтобы теперь его снаряд состоял не из одной, а из двух трапеций, двух трапеций одна напротив другой. Импресарио тут же согласился. Но артист, словно желая показать, что в данном случае согласие импресарио столь же маловажно, как и его отказ, говорил, что никогда больше и ни при каких условиях не будет он теперь выступать на одной трапеции. Только представляя себе это, он содрогался. Импресарио снова заговорил, нерешительно и не спуская глаз с артиста, о своем полном согласии, о том, что, конечно, две трапеции лучше одной и насколько вообще выгодно это новшество, потому что оно сделает выступление разнообразнее. И тут вдруг артист заплакал. В сильном испуге импресарио вскочил, спрашивая, что случилось, и поскольку

==72

артист не отвечал, импресарио встал на полку, принялся его гладить, прижался лицом к его лицу, так, что на него капали слезы артиста. Но только после многих расспросов и ласковых слов артист наконец, всхлипывая, сказал: «Одна перекладина в руках — как только мог я так жить!» Теперь импресарио было легче успокоить артиста. Он пообещал на следующей же станции телеграфировать на место предстоящих гастролей о второй трапеции; упрекал себя, что позволил артисту так долго выступать на одной трапеции; и благодарил его и хвалил, что он в конце концов заметил ошибку. Наконец импресарио постепенно удалось успокоить артиста, и он мог снова отправиться в свой угол. Сам он, однако, не успокоился; с гнетущей тревогой незаметно, поверх книги, поглядывал он на артиста. Если такие мысли начали беспокоить его ум, то могут ли они когда-нибудь прекратиться? Разве не будут они постоянно умножаться? Разве не грозят они самому существованию? И импресарио показалось, что в этом внешне спокойном сне, которым завершились рыдания артиста, он заметил на его гладком детском лбу первые морщины.

Печатается по изданию: Kafka Franz. Erstes Leid // Kafka Franz. Samtliche Erzahlungen. — F.a.M., 1986. — S. 155—157.

Страх повсеместно подстерегает нас. Его питают постоянные латентные тревоги. Никогда прежде люди не ощущали такой подорванности разума, его неспособности быть нравственной и духовной опорой, как сейчас. Выход на историческую арену атомизированной толпы, зараженной инстинктами безотчетной ненависти, слепой ярости, свидетельствует о том, что в массовом обществе нет культа интеллектуализма. Напротив, там угнездилась подсознательная жажда расправы...

Рассказ Рэя Брэдбери «Вельд» погружает читателя в атмосферу современной цивилизации. Техника в своем саморазвитии достигает неслыханных высот. Люди окружены комфортом. Вот он, звуконепроницаемый дом типа «Все для счастья»! Огромная детская комната, которая позволяет превратить фантазии в реальные видения. Дети играют, наблюдая, как львы готовы растерзать свою жертву. Психозапись, проецируясь на стеклянный экран, отражает глубинные подсознательные вожделения.

==73

1-2-3-4-5-6-7-8-9-10-11-12-13-14-15-16-17-18-19-20-21-22-23-24-25-26-27-28-29-30-31-32-33-34-35-36-37-38-39-40-41-42-43-44-45-46-47-48-49-50-51-52-53-54-55-56-57-58-59-60-61-