| Index | Анастасия Шульгина | Littera scripta manet | Contact |
ЛОЭНГРИН
Широко распространенная группа сказаний, сочиненных о мифическом Рыцаре с Лебедем (старофранцузский Chevalier au cigne), восходит к очень древним кельтским преданиям. Ниже представлен вариант, известный нам по драматической версии этой темы в опере Вагнера. История Лоэнгрина, Рыцаря с Лебедем, о которой повествует средневековая германская эпическая поэма, кратко представлена братьями Гримм в Германских героических сказаниях под названием Лоэнгрин в Брабанте.
Герцог Брабанта и Лимбурга умер, не оставив иных наследников, кроме юной дочери по имени Эльз, или Эльзам; на смертном одре он поручил ее попечению одного из своих вассалов Фридриху фон Тельрамунду. Фридрих, бесстрашный воин, осмелился требовать руки и земель юной герцогини, утверждая, что она якобы обещала выйти за него замуж. Она же неуклонно отказывалась от этого. Фридрих пожаловался императору Генриху, по прозвищу Птицелов; приговор того заключался в том, что Эльза должна была выставить в свою защиту против Фридриха какого-либо героя на так называемый Божий суд, в котором Бог отдаст победу правому и поразит виновного. И так как никто не вызвался встать на ее защиту, юная герцогиня обратилась с горячей молитвой к Богу о своем спасении; на далекой Дикой Горе, где происходит Совет Рыцарей Грааля, был услышан звон колокола, оповещавший о том, что кто-то срочно нуждается в помощи. Совет Грааля решил отправить в качестве спасителя Лоэнгрина, сына Парсифаля. В тот момент, когда он готов был сунуть ногу в стремя, на воде возник лебедь, тянущий за собой ладью. Увидев лебедя, Лоэнгрин тут же воскликнул: "Отведите коня в стойло, я последую за этой птицей, куда бы она меня не привела". Веря во всемогущество Бога, он не взял с собой в ладью никакой пищи. После того, как они пять дней плыли по морю, лебедь погрузил клюв в воду, поймал рыбу, одну пол-
==212
О. Ранк
овину ее съел сам, а другую отдал принцу. Так лебедь кормил рыцаря.
Тем временем Эльза собрала в Антверпене на совет своих вассалов и военачальников. Именно в этот день был замечен лебедь, плывущий вверх по реке Шельде и тянущий за собой ладью, в которой, лежа на своем щите, спал Лоэнгрин. Лебедь пристал к берегу, и принцу был оказан радушный прием. Как только из ладьи забрали шлем, щит и меч рыцаря, лебедь тут же уплыл. Лоэнгрин выслушал о несчастье, постигшем герцогиню, и с готовностью согласился стать ее защитником. Тогда Эльза созвала всех своих родных и подданных. В Майансе подготовили место для сражения Лоэнгрина и Фридриха в присутствии императора. Герой Грааля победил Фридриха, заставив сознаться в своих лживых посягательствах на герцогиню. Лжеца казнили, обезглавив его. Эльза была отдана Лоэнгрину, поскольку они уже успели полюбить друг друга; но он, когда никто не мог услышать их, просил ее не спрашивать ничего о его родословной или о том, откуда он прибыл, сказав, что иначе ему придется немедленно ее покинуть, и она больше никогда не увидит его.
В течение некоторого времени супруги жили в счастье и благополучии. Лоэнгрин был мудрым и могущественным правителем своей земли и верно служил своему императору в походах против гуннов и варваров. Но случилось так, что однажды, метая копье, он сбросил с коня герцога Клевского, и тот, упав, сломал руку. Разгневанная герцогиня Клевская обратилась к женщинам со словами: "Лоэнгрин, вероятно, достаточно храбр и кажется добрым христианином, но какая жалость, что мы ничего не можем сказать о благородстве его происхождения, ибо никто не знает откуда он приплыл в эти земли. Эти слова пронзили сердце герцогини Брабантской, и она изменилась в лице от охвативших ее чувств. Ночью, в объятиях супруга она заплакала, и он спросил: "Что случилось, моя дорогая Эльза?" Она же отвечала: "Герцогиня Клевская причинила мне тяжкую боль". Лоэнгрин промолчал и больше не вымолвил ни слова. На вторую ночь все повторилось. Но на третью ночь Эльза, уже не в силах сдержать себя сказала: "Мой пове-
МИФ О РОЖДЕНИИ ГЕРОЯ
==213
литель, не упрекай меня! Ради наших детей я хочу знать, где ты родился; ибо сердце мое говорит мне, что ты знатного рода". Когда наступило утро, Лоэнгрин публично объявил откуда он родом, что его отец Парсифаль и что Бог послал его из Храма Грааля. Затем он попросил позвать своих двоих детей, рожденных ему герцогиней, поцеловал их, велел беречь его меч и рожок, которые он оставляет, и сказал: "А теперь я должен уйти". Герцогине он оставил колечко, подаренное ему матерью. Затем появился лебедь, его друг, быстро плывущий с ладьею по воде; принц шагнул на ладью и, рассекая воды, отправился обратно на службу Граалю. Эльза упала без чувств. Императрица решила оставить у себя младшего мальчика, Лоэнгрина, ради его отца и воспитать как собственного сына. Эльза же всю оставшуюся жизнь скорбела и оплакивала* любимого супруга, который так и не вернулся к ней никогда.
Произведя инверсию саги о Лоэнгрине таким образом, что ее конец будет являться ее началом — на основании перестановки или даже преобразования мотивов, что довольно часто встречается в мифах, — мы получим уже знакомый тип сказания: маленький Лоэнгрин, которого зовут так же, как и его отца, плывет по морю в лодке, и лебедь подводит ее к берегу. Императрица усыновляет мальчика, и тот становится доблестным героем. Женившись на благородной девушке из этой страны, он запрещает ей интересоваться его происхождением. Когда запрет нарушается, он вынужден открыть свое чудесное происхождение и божественную миссию, после чего лебедь доставляет его в ладье обратно к Граалю.
Другие версии сказания о Рыцаре с Лебедем сохранили эту первоначальную расстановку мотивов, однако в них по-
Братья Гримм в своих германских героических сказаниях (Bd. II, S.206, etc.) дают еще шесть вариантов сказания о Рыцаре с Лебедем. Некоторые сказки братьев Гримм, такие как Шесть лебедей (№49), Двенадцать братьев (№9) и Семь воронов (№25) с их параллелями и вариациями (Kinder- und HausmSrschen, Vol.3) также относятся к этому мифологическому циклу. Дополнительный материал по этому циклу можно найти в издании Беовульфа в редакции Лео, а также в Предисловии к Лоэнгрину Герре (1813).
==214
О. Ранк
являются элементы сказок. Так, в сказании о Рыцаре с Лебедем из книги фламандских народных сказаний (Deutsche Sagen, I, 20) вначале рассказывается история рождения семи детей*, родившихся у Беатрисы, жены короля Фландрии Орианта. Матабрюна, злобная мать находившегося в отъезде короля, приказывает убить детей, а вместо них подложить королеве семерых щенят. Но слуга ограничивается тем, что бросает детей в пустынном месте, где их находит отшельник по имени Хелиас. Вскормила детей коза. Беатрису же заточили в темницу. Позднее Матабрюна узнает, что дети спасены, и снова приказывает убить их. Охотнику, которому поручено это сделать, она велит в качестве доказательства выполнения ее приказа принести серебряные цепи, с которыми дети появились на свет. Лишь у одного из мальчиков, названного Хелиасом, в честь его приемного отца, остается его цепочка, благодаря чему ему удается избежать судьбы своих братьев, которые превращаются в лебедей, как только с них снимают их цепи. Матабрюна вызвалась доказать связь королевы с собакой, по ее подстрекательству Беатрису должны убить, если на ее защиту не встанет ни один из витязей. В отчаянии она обращается с мольбой к Богу, который посылает в качестве спасителя ее сына, Хелиаса. Остальные братья тоже спасаются с помощью цепей, кроме одного, цепь которого уже переплавили. Король Ориант передает бразды правления своему сыну Хелиасу, который приказывает сжечь Матабрюну на костре Однажды Хелиас видит своего брата, лебедя, тянущего ладью по озеру, посредине которого стоит замок. Приняв это за знак свыше, он вооружается и садится в
В древней лангобардской сказке об изгнании короля Ламиссио, в изложении Павла Диакона (L, 15), описывается подобный случай. Женщина-простолюдинка бросила семерых своих новорожденных детей в пруд. Мимо проезжал король Агельмунд, который с любопытством стал рассматривать детей, поворачивая их копьем. Когда один из них ухватился за копье, король принял это за хорошее предзнаменование; он приказал, чтобы этого мальчика вытащили из воды и отдали кормилице. И так как он вытащил его из пруда, который на его языке называется lama, то и назвал мальчика Ламиссио. Мальчик вырос отважным воином и после смерти Агельмунда стал королем лангобардов.
МИФ О РОЖДЕНИИ ГЕРОЯ
==215
ладью. Лебедь через реки и озера доставляет его к тому месту, куда ему предопредлено Богом попасть, далее по аналогии с сагой о Лоэнгрйне следует освобождение лживо обвиненной герцогини; его женитьба на ее дочери Клариссе, которой возбраняется интересоваться происхождением своего мужа. На седьмой год супружества она, ослушавшись запрета, спрашивает мужа об этом, после чего Хелиас возвращается домой в лебединой ладье. В конце концов его брат лебедь также получает освобождение.
Характерные мотивы саги о Лоэнгрйне — последующее исчезновение божественного героя таким же удивительным образом, каким он некогда появился, а также перенос мифологических мотивов из жизни старшего героя, носящего то же имя, в жизнь более молодого героя, — будучи весьма распространенным явлением в мифотворчестве, — воплощены также в англо-лангобардской саге о Скеафе, которая упоминается во введении Песни о Беовульфе (см.: Н. v. Wolzogen (Ob.), Reclam), древнейшей германской эпической поэме, дошедшей до нас на англо-саксонском языке. Отец старого Беовульфа получил свое имя Скильд Скефинг (означающее сын Скеафа}, потому что в раннем детстве лодку, в которой он спал на снопе пшеницы, выбросило на берег чужой страны (англо-саксонское sceaf). Морские волны прибили его к берегу страны, на защиту которой ему суждено было встать. Обитатели этой страны приняли его как чудо, вырастили и позднее как посланца Бога сделали своим царем. (Ср. Grimm: German Mythology, I, S.306, III, S.391; H.Leo: Beowulf, Halle, 1839). To, что говорилось о наследнике царского рода Скафе*, или Скеафе в песне о Беофульфе, согласно еди-
• Скаф на верхне-немецком будет Sctiaffing (бочка), что привело Лео к предположению относительно того, что Scild называли Scefing'a, что у него не было отца по имени Sceaf или Schaf и что именно он сам и есть выброшенный волнами на берег мальчик, которого назвали сыном бочки {Schaffing}. Само имя Беовульф, или Beowulf, означающее по мнению братьев Гримм Bienen-wolf (пчелиный волк), первоначально, по-видимому, означала (согласно Вольцогену) Barwelf, то есть Jungbar (медвежонок или щенок), что напоминает сагу о происхождении гвельфов, или вельфов {Urspmng der Welfen, Grimm, II, 233), где мальчиков должны были бросить в воду, как "щенят"
==216
О. Ранк
нодушному мнению братьев Гримм и Лео, переносится на его сына Скеафинга Скильда. По его требованию после его смерти его мертвое тело с царскими почестями помещают на корабль без команды, который отправляется в море. Таким образом, он исчезает таким же таинственным путем, каким его отец попал на берег; эта особенность, по аналогии с сагой о Лоэнгрине, объясняется мифическим отождествлением отца и сына.
Беглый обзор этих разнообразных мифов о героях выявляет ряд единообразных черт на типичном фоне, который может служить основой для построения стандартного сказания. Такой план построения представляет собой нечто вроде идеального человеческого скелета, который с незначительными отклонениями неизменно наблюдается при просвечивании человеческих фигур, внешне отличающихся друг от друга. Индивидуальные нюансы некоторых мифов и, особенно, грубые отклонения от прототипа можно исчерпывающим образом объяснить лишь при толковании данного мифа. Само же стандартное сказание можно сформулировать по следующей схеме: Герой является ребенком весьма знатных родителей; обычно сыном царя. Его рождению предшествуют различные трудности, такие как воздержание, долгое бесплодие, тайная, из-за внешних препятствий или запретов, близость родителей. До рождения героя или перед зачатием имеет место пророчество через сновидение или оракула, предостерегающее о нежелательности его рождения и обычно таящее угрозу для отца или лица, его представляющего. Как правило, младенца предают воде в корзине, сундуке, бочке. Затем его спасают животные или люди низкого происхождения (пастухи) и вскармливает звериная самка или женщина-простолюдинка. Выросший герой находит своих знатных родителей весьма разнообразными способами; с одной стороны, он мстит своему отцу, а с другой — получает признание у других, и, в конце концов, добивается высокого положения и почета*.
Возможность дальнейших уточнений отдельных моментов этой схемы можно видеть из материала, представленного Лессманом в его
МИФ О РОЖДЕНИИ ГЕРОЯ
==217
Как видно из представленной схемы, во всех этих мифах отношение героя к своим отцу и матери неизменно имеет нездоровый характер, вследствие чего у нас есть основание предполагать, что такое отклонение должно быть обусловлено чем-то в характере самого героя, и такого рода мотивы отыскать несложно. Вполне понятно — что можно отметить у современных эпигонов героического века — что для героя, которому, как никому другому, постоянно грозит людская зависть, подозрительность и клевета, его подлинное происхождение зачастую становится источником величайших страданий и осложнений. Старый афоризм о том, что "не бывает пророк без чести, разве только в отечестве своем и у сродников и в доме своем" (Мрк. 6:4), означает не что иное, как признание того, что непросто почитать как пророка человека, чьи родители, братья и сестры или друзья детства хорошо известны нам. Представляется, что существует необходимость в том, чтобы пророк отрекся от своих родителей; известная опера Майербеера также основана на признании того что профетическому герою во имя его миссии дозволено отречься даже от своей нежно любимой матери.
Однако, когда мы переходим к более глубокому рассмотрению мотивов, заставляющих героя разорвать свои семейные узы, возникает ряд трудностей. Многочисленные исследователи подчеркивали, что понимание мифотворчества требует обращения к его первичным источникам, а именно к способности к воображению*, присущей индивиду. Подчеркивается также тот факт, что эта способность к фантазии в ее самых активных проявлениях и безудержной щедрости наблюдается лишь в детстве. Поэтому для облегчения понимания намного более сложной (а также более трудной) мифологической и художественной фантазии, в neppvin очередь следует изучить образную жизнь ребенка работе Сказание о Кире в Европе.
См. также трактовку Вундта, который представляет героя как психологическую проекцию человеческих желаний и стремлений (loc.cit S48)
Между тем, исследование детской способности к воображению еще только начинается, и лишь достаточно продвинувшись вперед, оно позволит нам использов а ть сделанные в этой области открытия для объяснения более сложных психических явлений. Причина такого недопонимания психической жизни ребенка объясняется отсутствием подходящего инструмента, а также надежного пути, ведущего к сложностям этой очень тонкой и довольно недоступной сферы. Такие детские реакции никоим образом нельзя изучать, наблюдая за нормальным в з рослым человеком; и в самом деле, принимая во внимание определенные психические расстройства, можно даже говорить о том, что нормальная психическая целостность обычного человека заключается как раз в преодолении и забвении своих детских причуд и фантазий, и таким образом, этот путь оказывается заблокированным. С другой стороны, что касается детей, здесь эмпирическое наблюдение (которое, как правило, вынуждено довольствоваться внешними проявлениями) не достигает своей цели в исследовании психических процессов, потому что мы пока еще не можем правильно проследить все их движущие силы, за неимением надлежащего инструментария. Однако существует определенный класс людей, так называемых психоневротиков, которые, как показали исследования Фрейда, несмотря на то, что внешне выглядят совершенно взрослыми, в некотором смысле остаются детьми. Можно сказать, что эти психоневротики не отрешились от своей детской психической жизни, напротив, в ходе их со з ревания вместо того, чтобы претерпевать трансформации, она все больше упрочивалась, становясь все более выраженной. У психоневротиков детские реакции сохраняются и усиливаются и, таким образом, способны привести к патологическим последствиям, когда эти незаметные реакции приобретают чрезмерное распространение и гипертрофированные формы. Фантазии невротиков являются, так ска з ать, однородно преувеличенным воспроизведением детских фанта з ий. Казалось бы, это подсказывает путь решения проблемы. Однако, к сожалению, в таких случаях найти доступ к психике таких людей намного сложнее, чем к детским умам. Существует лишь один, из-
==218
МИФ О РОЖДЕНИИ ГЕРОЯ
вестный на сегодня инструмент, который делает этот путь реальным: а именно — психоаналитический метод, разработанный Фрейдом. Постоянное обращение к этому инструменту способно прояснить видение наблюдателя до та кой степени, что он может теперь различать подобные движущие силы в их самых нечетких проявлениях в психической жизни всякого человека, включая тех, кто не рискует стать невротиком
Профессор Фрейд любезно предоставил в распоряжение автора свои по достоинству высокоценимые разработки относительно психологии неврозов; на них и основаны нижеследующие комментарии, касающиеся воображения ребенка, равно как и невротика
Отказ растущего индивида от опеки родителей является одним из самых необходимых, но также и одним из самых болезненных достижений эволюции. Такое отделение является абсолютно необходимым фактором, и можно считать, что у нормальных взрослых людей оно в определенной мере достигнуто. Социальный прогресс во многом базируется на противостоянии двух поколений. С другой стороны, существует категория невротиков, состояние которых указывает на то, что именно эту проблему им решить не удалось. Для маленького ребенка родители, в первую очередь, являются его единственным авторитетом и источником веры. Быть похожим на них, то есть на родителя одного с ребенком пола, вырасти таким, как отец или мать, — самое сильное и ни с чем не сравнимое желание ребенка. Последовательное умственное развитие, естественно, приводит к тому, что ребенок постепенно начинает осознавать, к какой категории принадлежат его родители. Он узнает о других родителях, которых сравнивает со своими собственными, и у него возникают сомнения относительно исключительности и несравненности, которыми он их наделял. Самое незначительное происшествие в жизни ребенка, вызывающее у него настроение неудовлетворенности, способно обернуться критикой родителей; в отношение ребенка к ним вкрадывается растущее убеждение, что в некотором смысле другие родители могут быть предпочтительнее. Из психологии неврозов мы у з нали, что в этой связи могут быть
==219
О. Ранк
также задействованы и очень интенсивные эмоции сексуального соперничества. Каузальным фактором, очевидно, является и ощущение отсутствия родительского внимания. Все чаще во з никают ситуации, когда ребенку не оказывают должного внимания, или, по меньшей мере, когда он ощущает себя забытым, если не чувствует по отношению к себе всей полноты любви своих родителей, или просто несчастен от того, что ее приходится делить с другими детьми в семье. Ощущение, что его влечения разделяются не в полной мере, ищет выхода в идее — нередко сознательно за - помнившейся с ранних лет — что он является не родным или приемным ребенком. Многие люди, отнюдь не ставшие невротиками, могут припомнить подобные случаи, когда не приязненное отношение родителей истолковывалось именно таким образом и получало соответствующую ответную реакцию (обычно это происходит под влиянием прочитанных книг). Влияние секса оказывается очевидным уже в том факте, что мальчик проявляет намного большую склонность питать неприязненные чувства по отношению к отцу, чем к матери, с намного более выраженным стремлением освободиться от опеки отца, чем матери. Возможно, что воображение девочек в этом отношении не так активно. Эти сознательно запомнившиеся психические эмоции детских лет становятся фактором, позволяющим интерпретировать миф. То, что не часто остается в сознательной памяти, но почти всегда может быть выявлено психоанализом, представляет собой следующую стадию в развитии этого начинающегося отчуждения от родителей, которая может быть обо з начена термином семейный роман невротиков. Сущ ностной составляющей невро з а (и всех высших умственных способностей) является особая функция воображения, которая, в первую очередь, проявляется в играх ребенка, а начиная примерно с предпубертатного периода, распространяется на тему семейных отношений. Характерный пример этой особой способности воображения представляют собой так называемые сны наяву " , которые сохраняются
См. р а боту Фрейда Истерические фантазии и их отношени е к бисексуальности со ссылками на литературу по этому вопросу
К оглавлению
==220
МИФ О РОЖДЕНИИ ГЕРОЯ
еще долгое время после наступления зрелости. Тщательное изучение этих снов наяву пока з ало, что они направлены на свершение желаний, восстановление справедливости в жизни и имеют два основных мотива: один — эротический. другой — более честолюбивого характера (внутри которого, впрочем, обычно также скрыт эротический фактор). Приблизительно в это время воображение ребенка занимает задача избавиться от родит елей, которые отныне вы з ывают презрение, и теперь их дол ж ны заменить другие, как правило, более высокого социального положения. Ребенок оперирует случайным стечением действительных обстоятельств (встреча с владельцем поместья в сельском окружении; с находящимся у власти правителем — в городе; в частности, в Соединенных Штатах — с каким-либо государственным деятелем или миллионером). Случайные происшествия такого рода вызывают у ребенка зависть, и это находит свое выражение в причудливых фантазиях, в которых собственные родители заменяются другими, более высокого ранга. Детали подобных фантазий, которые к этому времени, конечно же, становятся сознательными, зависят от изобретательности ребенка, а также от материала, имеющегося в его распоряжении. Определенное значение имеет, строятся ли эти фантазии с большей или меньшей претензией на правдоподобность. Эта стадия относится к тому времени, когда ребенок еще не все знает о сексуальных моментах своего появления на свет. По мере роста знаний о многообразии сексуальных отношениях отца и матери, с осознанием ребенком того факта, что отцовство всегда остается неопределенным, тогда как материнство не подлежит сомнению, — семейный роман подвергается специфическим ограничениям; он удовлетворяется облагораживаем отца, в то время как происхождение от матери уже не ставится под вопрос, а принимается как непреложный факт. Эта вторая (сексуальная) стадия семейного романа кроме того поддерживается другим мотивом, который отсутствует на первой (асексуальной) стадии. Знания в сексуальной области дают начало тенденции воображения эротических ситуаций и отношений, побудительным мотивом здесь служит удовольствие от чувства, когда мать или
==221
О. Ранк
субъект самого сильного сексуального любопыт с тва помещает с я в ситуацию тайной неверност и и скрытой любовной свя з и. Таким образом, первичные, или асексуальные, фанта з ии поднимаются до уровня последующего более полного понимания
Снова очевиден мотив мести и расплаты, который и первоначально был на переднем плане. Такими невротически ми детьми оказываются, главным образом, те, кого родители наказывают, чтобы отучить от вредных сексуальных привычек. Такие дети своими фантазиями мстят родителям. Самые младшие в семье в особенности склонны лишать своих предков их превосходства (в точности как в исторических сюжетах). Зачастую они без колебаний приписывают 3 матери такое количество любовных связей, сколько у них самих имеется соперников перед нею. Интересная вариа ция обычного семейного романа сводится к восстановле нию законности рождения самого сочиняющего героя, тогда как другие дети выставляются при этом как незакон ные. Кроме того, семейный роман может подчиняться осо бым интересам, всевозможного рода влечениям, дающим начало выдумкам самого разнообразного харак т ера. Например, юный романтик таким образом может и з бавиться от родства с сестрой, которая привлекает его в сексуаль ном плане
Тот, кто в ужасе отворачивается от этой развращенности детского ума или, скажем, оспаривает вероятность такого положения дел, должен принять во внимание, что все эти с виду неблаговидные фантазии в конечном итоге не имеют такого пагубного смысла и что под их тонкой личиной все равно сохраняется изначальная любовь ребенка к своим родителям. Неблагодарность и предательство со стороны ребенка являются лишь видимостью, ибо, исследуя более детально самую распространенную из этих романтических фантазий, а именно замену обоих родителей или только одного отца более высоко стоящими лицами, можно увидеть, что эти новые, знатного происхождения родители во всем наделяются качествами из реальных воспоминаний о настоящих, простых родителях, так что по существу ребенок не устраняет своего отца, а возвышает его. Стремление
==222
МИФ О РОЖДЕНИИ ГЕРОЯ
заменить реального отца на более выдающегося в целом является просто выражением желания ребенка вернуть "добрые старые времена", когда отец еще казался самым сильным и благородным человеком, а мать — самой милой и прекрасной женщиной. Ребенок отворачивается от того отца, каким он знает его сейчас, к отцу, в которого он верил когда-то; его воображение в действительности является лишь выражением сожаления о том, что эти счастливые времена прошли. Таким образом в этих фанта з иях снова утверждается переоценка , ранних лет детства*
Интересный вклад в эту тему вносит изучение сновиде ний. Толкование сновидений показывает, что даже в более поздние годы в сновидениях о повелителях или повелитель ницах, эти величественные особы представляют отца и мать"
Так детская переоценка родителей сохраняется в снови дениях нормального взрослого человека
Когда мы начинаем подставлять вышеупомянутые мо менты в нашу схему, то видим, что вполне оправданно срав ниваем эго ребенка с героем мифа, принимая во внимание, Я что мифы о героях и семейные романы обнаруживают одну и ту же тенденцию: повсюду в мифах прослеживается стремление избавиться от родителей, и такое же желание присутствует в фантазиях ребенка, когда он пытается установить свою независимость. В этом отношении эго ребенка ведет себя так же, как герой мифа, и в действительности героя следует рассматривать как коллективное эго, вооруженное всем необходимым мастерством. Подобным же обра з ом герой индивидуальной поэ з ии обычно представляет самого автора или, по крайней мере, одну из сторон его характера
Обобщая основные черты мифа о герое, мы получаем происхождение от знатных родителей, предание воде в корзине (и т.п.) и воспитание родителями низкого социаль-
* В отношении идеализации родителей детьми см. комментарий Мэ дера к очерку Фрейда (Jahrb. f. Psychoanalyse, S. I 52, Zentralblatt f. Psychoanalyse, I, S.51) и эссе Варендонка (Varendonk: Les idea l s d'enfant, T. VII, 1908).
** cm. Толкование сновидений Фрейда (Freud: Traumdeutung, Q. 200).
==223
О. Ранк
ного положения, с последующим развитием фабулы к возвращению героя к своим настоящим родителям, которое либо сопровождается соответствующим во з мездием, либо нет. Совершенно очевидно, что две родительские пары мифа соответствуют реальной и воображаемой родительским парам романтической фантазии. Более близкое рассмотрение выявляет психологическую идентичность бедных и благородных родителей, точно так же, как в детских и невротических фантазиях
В соответствии с характерной для раннего детства переоценкой родителей миф начинается с благородных родителей, совсем как романтическая фантазия, тогда как в реальной жизни взрослые быстро адаптируются к действительным обстоятельствам. Таким образом, фантазии семейного романа просто реализуются в мифе со смелой перестановкой действительных обстоятельств. Неприязненное отношение отца и следующее за ним изгнание акцентирует мотив, побудивший эго обратиться ко всем этим фантазиям. Воображаемый роман является, так сказать, в ысвобождением неприязненных чувств, которые ребенок питает по отношению к отцу и которые в такой фантазии проецируются на отца. Следовательно, изгнание в мифе эквивалентно отречению в романтической фантазии. В невротическом романе ребенок избавляется от отца, тогда как в мифе отец пытается избавиться от ребенка. И как того требует сущность фантазии, естественным завершением становится спасение и возмездие
Чтобы определить всю ценность такого параллели з ма, только что представленного в общих чертах, следует попытаться на этом основании интерпретировать некоторые постоянно встречающиеся детали мифа, которые, по-видимому, требуют особого объяснения. Это тем более необходимо, ввиду того, что никакого удовлетворительного объяснения этих деталей не выдвигают даже самые восторженные приверженцы мифологии и натурфилософии. К таким деталям относятся постоянное упоминание сновидений (или оракулов) и способ избавления от ребенка посредством предания его воде в корзине и т.п. На первый взгляд такие мотивы представляются не поддающимися психоло-
==224
МИФ О РОЖДЕНИИ ГЕРОЯ
гической интерпретации. Однако, к счастью, изучение символизма сновидений позволяет прояснить эти элементы мифов о герое. Использование одного и того же материала в сновидениях здоровых людей и невротиков* указывает на то, что предание воде — не что иное, как символич е ское выражение родов. Дети выходят из "воды "**
Корзина, сосуд или короб *** о з начают вместилище, лоно; так что предание воде непосредственно означает
Ср. со "сновидениями о рождении" (Freud: Traumdeutung, S.207).
** В сказках, адаптированных для детского восприятия и особенно к детским сексуальным представлениям (см. статью Фрейда в декабрьском номере Sewelle РгоЫете), рождение человека часто изображается как вытаскивание ребенка из колодца или озера. Например (Grimm: Deutsche Sagen, 1, 7), повествуется о том, что новорожденные появляются из колодца, где они рождаются на свет. Такая интерпретация, по-видимому, подходит и к некоторым национальным обычаям; например, когда у кельта была причина сомневаться в своем отцовстве, он помещал новорожденного на большой щит и пускал его на воду ближайшей реки. Если волны прибивали его к берегу, ребенок считался законным, но если он тонул, это служило доказательством обратного, и мать ребенка также убивали (см, Franz Helbing: History of Feminine Infidelity). Дополнительный этнологический материал из фольклора собран автором в его Саге о Лоэнгрине.
*** "Короб" в некоторых мифах представлен пещерой, которая также отчетливо символизирует лоно, например, в повествовании об Аврааме, Ионе и др. и особенно в истории о Зевсе, который родился в пещере горы Ида и был вскормлен козой Амальтеей; мать укрыла его там в страхе перед своим супругом, Кроносом. Согласно Илиаде Гомера (XV II I, 396, et seq.), Гефест также был брошен в воду своей матерью из-за его хромоты и в течение девяти лет скрывался в пещере, окруженной водой. Заменой на прямо противоположное (падение в воду) рождение здесь явно представляется как окончание девяти месяцев внутриутробной жизни. Более широко распространенным, чем рождение в пещере, является помещение ребенка в сундук, о котором рассказывается как в вавилонском мифе о Марду ке-Таммузе, так и в египетско-финикийском мифе об Осирисе-Адо нисе (см. Winckler: Die Weitaoschauung des a/ten Orients, Ex Oriente Lux, I, I , S.43). Бахус также избегает преследований царя благодаря тому, что был брошен в сундуке в воды Нила, и его трехмесячного спасла дочь царя (Paus, III, 24), что удивительно напоминает легенду о Моисее. Подобная история повествуется и о Тенесе, сыне Кикна (Siecke: Hermes, S. 48, Annot.), и о многих других. Распространенность подобных символических представлений среди аборигенов демонстрируют следующие примеры: Штукен пересказывает нам новозеландскую сказку о полинезийском похитителе огня (и семян) Мани-тики-тики, которого сразу же после появления на свет
==225
О. Ранк
процесс рождения, хотя и выражаемый через прямую противоположность
Тому, кто станет возражать против подобной репрезентации через противоположное следовало бы вспомнить, как часто сновидения идут по такому же пути (ср. Freud: Traumdeutung, S.238). Подтверждение такой интерпретации предания воде в распространенном человеческом символизме предоставляет нам материал самих легенд: это содержание сна, приснившегося деду (или еще убедительнее — самой матери )* перед рождением ребенка в мифе о Кире в версии Ктесия; в этом сновидении из лона женщины, готовящейся стать матерью, вытекает столько воды, что она, подобно океану ** способна затопить всю А з ию. Примечательно, что
мать бросила в море, завернув в фартук (в сундуке, коробке). О подобной истории рассказывает и Фробениус (loc.cit, S.379); здесь ребенка бросают в воду, его находит и воспитывает богатая бездетная женщина, но в конце концов он решает найти своих настоящих родителей. Жене Раджи Бесурйяи был послан ребенок, плывущий на пузыре водяной пены (из Сингапура) (Zeitschrift fur Ethnologie, 1906, S.281).
* В упоминавшейся ранее работе Абрахама (Abraham: Dreams and Myths , p.22) представлен анализ весьма похожего, хотя и более сложного снови д ения о рож д ении, которое отвечает реальным обстоятельствам; молодой беременной женщине, не без страха ожидавшей родов, привиделось во сне ро ж дение сына, и вода появилась непосредственно как амниотический поток.
** Эта воображаемая картина огромного количества воды очень близка к мотивам большой и широко распространенной группы мифов о Потопе, которые в действительности представляются не чем иным, как универсальным выражением мифа об изгнании. Герой представлен здесь человечеством в целом. Гневным отцом является бог гибель и спасение человечества точно так же следуют друг за другом в прямой последовательности. В таком параллелизме интересно отметить, что ковчег или осмоленный дом, в котором Ной плывет по воде, в Ветхом Завете обозначается тем же словом tebah, что и емкость, в которой оставляют младенца Моисея (Jeremias, to e . cit. S.250) . Относительно мотива Великого Потопа см .: Jeremias, S - .226; см. также работу Лессмана, посвященную саге о Кире в Европе, где Потоп описывается как возможное развитие мотива предания воде. Пример такого развития одного в другое демонстрирует сага о Потопе, рассказанная Бадером в его Баденских народных легенд . Когда однажды Глубокая Долина была затоплена ливнем, на воде заметили мальчика, плывущего в колыбели, которого чудом спас кот (Friedrichs, loc.cit ., S.265). В статье приведенной в Jahrbuch fur Psychoanalyse ( V, 1912 Die
==226
в обоих случаях Халдеи дали правильное толкование этих сновидений с водой как сновидений о рождении. По всей вероятности, эти сновидения сами построены на основе знаний очень древнего и общезначимого символизма, смутно предугадавшего отношения и связи, которые получили должную оценку и осмысление в учении Фрейда. Относительно сна, где человек, которому он приснился, бросается в темные воды о з ера, Фрейд говорит, что "сновидения такого рода являются сновидениями о рождении, и при их толковании следует рассматривать этот факт, ясно передаваемый сновидением, как прямо противоположный, а именно: вместо броска в воду это означает появление и з воды, то есть факт ро ж дения" (Freud: Traumdeutung, S. I 99 )*
Справедливость такой интерпретации, которая делает сновидение с водой эквивалентным преданию воде, опять же подтверждается фактом, что именно в саге о Кире, где присутствует сновидение с водой, мотив предания воде отсутствует, и только корзина, которая не фигурирует в сновидении, играет определенную роль, когда ребенка оставляют на произвол судьбы
В таком толковании отвержения оставленного на произвол судьбы ребенка как рождения нас не должны смущать несоответствия в последовательности отдельных элементов символического воплощения с реальным процессом рождения. Фрейд считает, что такая хронологическая перест руктуризация или даже полная инверсия обусловлены тем общим механизмом, благодаря которому воспоминания выстраиваются в фантазии; тот же самый материал появляется в фантазиях, но в совершенно новой расстановке, и естественная последовательность действий ** не имеет никакого значения.
Symbolschichtung in Wecktraum und ihre Wiederkehr im mystischen Denken) автор пытается объяснить психологическую связь между мифом об изгнании, легендой о потопе и мифом о пожирании. ;
Ср. с подобной перестановкой значений в интерпретации Винклером этимологии имени Моисея. "
** То же самое верно в отношении формирования сновидения и трансформации истерических фантазий в припадки (ср.: Traumdeulung, S.238): см. также Freud: Allgemeines uber den hysterischen Anfall in
==227
Кроме такой хронологической перестановки особого объяснения требует перестановка содержания. Первой причиной репрезентации рождения его противоположностью — опасным для жи з ни помещением в воду — является акцентуация неприязненного родительского отношения к будущему герою .* Чтобы оценить должным образом креативную роль такой тенденции представлять родителей как первых и самых сильных противников героя, следует иметь в виду, что весь семейный роман в общем обязан своим появлением ощущению недостатка родительской заботы и предполагаемого неприязненного отношения со стороны родителей. В мифе это неприязненное отношение доходит до того, что родители препятствуют рождению ребенка, что и является причиной горестей героя; кроме того в мифе ясно раскрывается желание способствовать его появлению на свет даже вопреки воле родителей. Роковая опасность, которая таким образом скрыта в представлении процесса рождения через изгнание, в действительности присутствует в самом процессе рождения. Преодоление всех этих препятствий также выражает идею, что будущий герой на самом деле поборол величайшие трудности уже самим своим рождением, ибо он победоносно преодолел все попытки не допустить этого"
Можно предположить и другую интерпретацию, согласно которой юный герой, предвидя, что судьбой ему предназначено испытать в жизни непомерную долю невзгод, в пессимистическом расположении духа сожалеет о пагубном для него действии, в результате которого он появился на земле. Он обвиняет родителей в том, что они, так сказать,
Sammiung kleuner Schriften zur Neurosenlehre, 2 Ser., S 146, et seq
* Согласно критическому замечанию Юнга эта перестановка в ее дальнейшей мифологической сублимации позволяет приравнять жизнь героя к солнечному циклу {Wandlungen und Symbote der Libido, II Bd., Jahrb. f. Psychoanalyse, V, 1912, S.253).
** Здесь в сферу нашего внимания попадает второй фактор схемы: добровольное воздержание или длительная раздельная жизнь родителей, что, естественно, предполагает чудесное зачатие и непорочное рождение. Фантазии на тему аборта, которые особенно очевидны в легенде о Зороастре, также относятся к этой категории,
==228
МИФ О РОЖДЕНИИ ГЕРОЯ
поставили его перед фактом борьбы за жи з нь, в том, что они позволили ему родиться*
Нежелание рождения сына, особенно характерное для отца, часто маскируется противоположным мотивов, желанием иметь ребенка (как в мифах об Эдипе, Персее и др.), а враждебная позиция по отношению к будущему преемнику трона и царства проецируется вовне, а именно , приписывается пророческому вердикту, который в связи с этим представляется как замещение зловещего сновидения, или, еще лучше, эквивалент его толкования
Однако, с другой стороны, семейный роман показывает, что фантазии ребенка, хотя имеют видимость отчуждения от родителей, свидетельствуют лишь об их утверждении в качестве подлинных родителей, и не более. Миф о ребенке, оставленном на произвол судьбы, истолкованный на основании символизма, также не содержит ничего, кроме убежденности: это моя мать, родившая меня по воле отца. Но в связи с направленностью мифа, результатом которой является перенос неприязненной позиции с ребенка на родителей, эта убежденность в подлинности происхождения может быть выражена лишь через отречение от такого отцовства
При более бли з ком рассмотрении в первую очередь заслуживает внимания тот факт, что неприязненная позиция героя по отношению к своим родителям в особенности касается отца. Обычно, как в мифах об Эдипе, Парисе и др., царствующий отец получает пророчество о каком-либо не-
Сравнение рождения с кораблекрушением у римского поэта Лукреция, вероятно, полностью соответствует этому символизму: "Взгляните на младенца: подобно моряку с потерпевшего крушение судна, выброшенному на берег бушующими волнами, бедный ребенок лежит обнаженный на земле, лишенный всех средств к существованию, после того как Природа в муках извлекла его из материнского лона. Жалостным плачем он наполняет место своего рождения, и он прав, ибо множество бед ждет его в жизни" (Lucretius: De Nature Rerum, V, 222-227). Точно так же Шиллер в первом варианте Разбойников. рассуждая о Природе, пишет: "Она наделила нас духом изобретательности, когда оставила нагими и беззащитны м и на берегу великого Океана, Мира. Пусть, кто сумеет, плывет, а не сумевший — погибнет!"
==229
О. Ранк
счастии, угрожающем ему в связи с ожидаемым сыном; поэтому именно отец является инициатором отвержения мальчика и всевозможными путями преследует сына, угрожая ему после его неожиданного спасения, но в конце концов уступает сыну в соответствии с пророчеством. Чтобы понять этот мотив, который поначалу может показаться несколько необычным, нет необходимости отыскивать на небесах какое-либо явление, под которое можно было бы с трудом подогнать его. Если открыто и непредвзято посмотреть на существующие в действительности отношения между родителями и детьми или между братьями ', — часто, если не всегда, можно обнаружить определенную напряженность между отцом и сыном, которая еще более выражена в соперничестве между братьями; хотя эта напряженность может быть не очевидной и не постоянной, она все же таится в сфере бессознательного, периодически вырываясь наружу. Особенно часто здесь бывают вовлечены эротические факторы, и, как правило, самый глубокий, обычно бессознательный, корень неприязни между сыном и отцом или между братьями связан с соперничеством за нежную преданность и любовь матери. Миф об Эдипе ясно, только в более утрированном виде показывает правильность такой интерпретации, ибо за отцеубийством здесь следует инцест с матерью. Такое эротическое отношение к матери, господствующее в других мифических циклах, в мифах о рождении героя переносится на задний план", в то время как противостояние отцу более сильно выражено.
См. анализ этого отношения и его психических последствий в Толковании сновидений Фрейда.
** Некоторые мифы создают впечатление, что любовные отношения с матерью были изъяты из них как слишком противоречащие морали определенного времени и определенного народа. Следы такого пресечения все же видны при сравнении различных мифов или различных вариантов одного и того же мифа. Например, в варианте Геродота Кир является сыном дочери Астиага, а согласно Ктесию, он делает дочь Астиага (которого побе ж дает) своей женой и убивает ее мужа, который в изложении Геродота является его отцом. cm. Husing: Contributions to the Kyros Legend, XI. Сравнение саги о Дарабе с очень похожей легендой о св. Георгии также показывает, что инцест с матерью в истории о Дарабе просто опущен. Обычно он предшествует признанию, здесь же, напротив, признание предотвращает ин-
К оглавлению
==230
МИФ О РОЖДЕНИИ ГЕРОЯ
Факт, что это детское противостояние отцу в мифах о рождении несомненно провоцируется враждебным поведением отца, обусловлен полной перестановкой отношений, и з вестной как проекция, причиной которой являются очень специфические свойства психической активности, задействованной в построении миф. Механи з м проекции, сыгравшей свою роль в реинтерпретации акта рождения, а также в некоторых других особенностях мифотворчества, которые будут обсуждаться позднее, требует единообразия в определении характера мифа как параноидной структуры, принимая во внимание его сходство со специфическими процессами, прослеживаемыми в механизмах некоторых психических расстройств. Близко связано с параноидным характером свойство ра з деления или разобщения того, что слито в воображении. Этот процесс, иллюстрируемый появлением двух родительских пар, обеспечивает основу для формирования мифа и, наряду с механизмом проекции, дает нам ключ к пониманию всего ряда иначе необъяснимых конфигураций мифа. Движущей силой проецирования неприязненной позиции героя на отца является желание оправдания, возникающее от причиняющего беспокойство осознания подобных чувств по отношению к отцу. Однако процесс замещения, который начинается с проекции вызывающего беспокойство чувства, продолжается дальше и посредством механизмов разделения или разобщения находит иное выражение своего постепенного развития в очень характерных формах мифа о герое. В первоначальном психологическом обрамлении отец все же остается тождественным царю, деспотичному преследователю. Первое ослабление такого отношения
цест. Такое изъятие на его ранней стадии может быть изучено на примере мифа о Телефе, где герой женится на своей матери, но узнает ее прежде чем свершается инцест. Сказочное обрамление легенды о Тристаке, где Изольда из в лекает Тристана из воды (т.е. рождает его), предполагает фундаментальную тему инцеста, которая также прослеживается в факте адюльтера с женой дяди. Читателю предлагается обратиться к статье автора (Rank: Das lnzest-Motiv in Dichtung und Sage), в которой тема инцеста, только лишь упоминаемая здесь, обсуждается подробно с прослеживанием множества нитей, ведущих к этой, в настоящее время заброшенной теме.
==231
О. Ранк
наблюдается в тех мифах, где уже имеется попытка отделения деспотичного преследователя от настоящего отца, но она осуществлена еще не полностью, первый все же остается родственником героя, обычно дедом, как например в мифе о Кире во всех его версиях и вообще в большинстве мифов о герое. Отделение роли отца от роли царя в мифах такого типа о з начает первый шаг в сторону возврата фантазии к реальным обстоятельствам, и соответственно отец героя в мифах этого типа выступает главным образом в роли человека низкого положения (мифы о Кире, Гильгамеше и др.). Таким обра з ом, герой снова приближается к своим родителям, устанавливается определенное родство, которое находит свое выражение в том факте, что не только сам герой, но также и его отец с матерью являются объектами преследования тирана. Итак, герой ока з ывается более близко связан с матерью (часто их вместе бросают на произвол судьбы: Персей, Телеф, Фаридун), которая ему ближе в эротическом отношении, в то время как отказ от ненависти к отцу здесь выражается самой сильной противоположностью ', ибо, как в сказании о Гамлете, герой выступает уже не в роли преследователя своего отца (или, соответственно, деда), а как мститель за смерть убитого отца. Сказанное предполагает более близкую связь сказания о Гамлете с иранским преданием о Кай Хусроу, где герой также выступает в роли мстителя за своего убитого отца (ср.: Фаридун и др.)
Образ деда, который в некоторых сказаниях замещается другими родственниками (дядей в сказании о Гамлете), также имеет более глубокий смысл **. Мифологический комплекс инцеста с матерью — и связанная с ним неприязнь к отцу — здесь сочетается с другим большим комплексом, который представлен эротическими отношениями между
* Такой защитный механизм обсуждается Фрейдом в связи с анализом Гамлета {Traumdeutung, S. I 83: см. также Jones— Am . Jt. of Psycho logy, 1911).
** В отношении других значений фигуры деда см. работу Фрейда Анализ фобии пятилетнего мальчика (Jahrb. f. Psychoanalyse, 1, 1909, S.7378);см. также статьи Джонса, Абрахама и Ференци в: Interna l Zeitschrift f . Srzt. Psychoanalyse. Vol. 1, 1913, Marz.
==232
МИФ О РОЖДЕНИИ ГЕРОЯ
отцом и дочерью. Кроме других широко распространенных ска з аний* сюда относится и пересказываемая в различных вариантах история о новорожденном мальчике, которому предсказано, что он станет зятем и наследником некоего пра в ителя или монарха, что в конечном счете и происходит, несмотря на все гонения (брошен на волю судьбы и т.д.) со стороны последнего. Подробную библиографию, подтверждающую широкое распространение этой темы можно найти у Кехлера (R.Kohler: Kleine Schriften, I I, 357). Отец, который отказывается отдать дочь кому-либо из ее поклонников или предваряет замужество дочери определенными, трудными для выполнения условиями, поступает так потому, что в действительности не хочет отдавать ее другим, ибо в конечном счете желает обладать ею сам, з аточив ее в каком-нибудь недоступном месте, чтобы сберечь ее девственность (ср.: Персей, Гильгамеш, Телеф, Ромул), и если его воля н а рушается, он преследует дочь и ее отпрыска с неутолимой ненавистью. Однако бессознательные сексуальные мотивы его враждебности, за что ему позднее мстит внук, делают очевидным то, что герой снова убивает в его лице просто человека, пытающегося лишить его любви своей матери: то есть — отца
Другая попытка возврата к более первичному типу про - слеживается в следующей особенности: во з вращение к отцу-простолюдину, которое явилось результатом отделения роли отца от роли царя, снова сводится на нет вторичным возвеличиванием отца-простолюдина до положения бога, как в случае Персея и других сыновей непорочных матерей: Карны, Ионы, Ромула, Иисуса. Вторичный характер этого божественного отцовства особенно очевиден в тех мифах, где девственница, которая понесла от божественного зачатия, позднее выходит замуж за смертного (ср.: Иисус, Карна, Иона), который впоследствии выступает как настоящий отец, в то время как бог в качестве отца репрезентирует лишь в высшей степени восторженную детскую идею величия, силы и совершенства отца **.
cm. otto Rank Incest Book.
** Подобное отождествление отца с Богом (небесным отцом и т.п.),
==233
О. Ранк
В то же время, эти мифы строго настаивают на мотиве девственности матери, что в других местах упоминается лишь вскользь. Первой причиной этого, по-видимому, является трансцендентная тенденция, которую влечет за собой введение бога. Вместе с тем, рождение от девственницы является самым резким отречением от отца, свершением замысла всего мифа, как это видно по легенде о Саргоне, который не признает никакого отца, а лишь свою мать, весталку
Последнюю стадию этого постепенного ослабления враждебного отношения к отцу представляет та форма мифа, в которой личность царствующего преследователя оказывается не только полностью обособленной от фигуры отца, но теряет даже отдаленное родство с семьей героя, против которой он выступает как злейший ее враг (в сказаниях о Фаридуне и Аврааме; царь Ирод против Иисуса и др.). Хотя от первоначального образа отца, царя и преследователя сохраняется лишь роль царствующего преследователя или тирана, вся схема мифа создает впечатление, что ничего не изменилось, что означающее "отец" просто заменено означающим "тиран". Такая интерпретация отца как "тирана", типичная для детских представлений *, позднее обнаруживает огромное значение для толкования определенных анормальных форм данного комплекса
Прототипом такого отождествления царя с отцом, которое регулярно встречается и в сновидениях взрослых, вероятно, является зарождение царской власти от родового патриархата, о чем также свидетельствует использование одних и тех же слов для обозначения царя и отца в индо-
согласно Фрейду, с таким же постоянством встречается в фантазиях в рамках нормальной и патологической психической деятельности в виде отождествления отца с правителем. В этой связи интересно также отметить, что почти все народы прослеживают свое происхождение к своему богу (Abraham: Dreams and Myths, Monograph SeriesNo. 15).
* Интересный пример бессознательного детского юмора недавно приводился в прессе ' политик объяснял своему маленькому сыну, что тиран — это человек, который заставляет других делать то, что он велит, не обращая внимания на то , как они к этому относятся. "Ага, —сказал ребенок, — значит вы с мамой — тоже тираны!"
==234
МИФ О РОЖДЕНИИ ГЕРОЯ
германских языках* (ср. немецкое Landeswater, отец своей страны = царь). В этом типе мифа почти полностью завершается приведение семейного романа к реальным условиям. Родители низкого социаль н ого положения признаются с откровенностью, которая кажется прямо противоречащей тенденции мифа в целом
Именно выявление этих реальных обстоятельств, которые до этого оставались предметом толкования, по з воляет нам подтвердить правильность последнего, исходя из самого материала. Библейская легенда о Моисее была вы брана нами как особенно подходящая для этой цели
Кратко обобщая для ясности результаты предшествующей интерпретации, можно ска з ать следующее: если проследить связь между образами отца и деспотичного пре следователя, обе пары родителей оказываются тождественны; знатные родители являются, так сказать, отражением преувеличенных представлений, которые первоначально складываются у ребенка относительно своих родителей. Легенда о Моисее показывает родителей героя лишенными всех выдающихся атрибутов: они — простые люди, самозабвенно привязанные к своему ребенку и неспособные причинить ему вред. В то же время, здесь, как и везде, подтверждением физического родства является проявление нежных чувств к ребенку (ср.: Акки, садовник, в легенде о Гильгамеше; погонщик в истории о Карне; рыбак в мифе о Персее и т.д.). Более благовидное использование мотива брошенности на волю судьбы, характерное для мифов этого типа, объясняется именно таким отношением. Ребенка в корзине предают воде, но не с тем, чтобы лишить его жизни (как, например, в случае злонамеренного предания воде Эдипа и многих других героев), а для того, чтобы спасти его (см. также выше историю Авраама). Предупреждение об опасности высокопоставленному отцу становится обнадеживающим пророчеством для отца-простолюдина (ср. в истории рождения Иисуса предсказание оракула Ироду и
См. Мах Muller- E ssays, Vol.II, Leipzig, 1869, S.2 0 , et seq. В отношении различных психологических вероятностей такого обрамления см .: Inc e st Book.
==235
О. Ранк
сновиден и е Иосифа), полностью отвечающим ожиданиям, которые большинство родителей питают относительно карьеры своего отпрыска
Принимая во внимание первоначальное на з начение мифа, тот факт, что дочь фараона, Битиах, вытащила ребенка из воды, то есть родила его, мы получаем знакомую нам тему царя (по типу деда), дочь которого должна родить сына, но который, будучи предупрежден зловещим толкованием сновидения, решает убить своего будущего внука. Служанке его дочери (которая в библейской истории по требованию принцессы достает корзину из воды) царь поручает бросить новорожденного к корзине в воду Нила, чтобы он погиб (с точки зрения з натных родителей мотив брошенного на волю судьбы отпрыска здесь выступает в его первоначальном, роковом значении). Затем корзину с ребенком находят люди низкого положения, и бедная женщина растит его (как кормилица), а когда он вырастает, то принцесса признает его как своего сына (точно так же, как в прототипе фантазия з авершается признанием со стороны знатных родителей)
Если бы легенда о Моисее была представлена нам в такой, более близкой к первичной форме, восстановленной нами по имеющимся материалам *, то результатом данного подхода к толкованию явилось бы приблизительно то же, что передает та форма мифа, в которой он фактически дошел до нас; то есть, что его настоящей матерью была не принцесса, а бедная женщина, которая представлена нам как его кормилица, а ее муж был его отцом
Такое толкование предлагается как предание восстановленного до первоначальной формы мифа; тот факт, что это прослеживание постепенного изменения дает нам знакомый тип мифа о герое, является свидетельством правильности нашей интерпретации.
* cm. E.Meyer: Berischt d. Kgl. preuss. Akad. d. Wiss.. XXXI, 1905, S.640 "По-видимому, Моисей первоначально был сыном дочери тирана (которая теперь является его приемной матерью) и, вероятно, имел божественное происхождение". Последующее развитие легенды в форму, известную нам сейчас, по-видимому, объясняется национальными мотивами.
==236
МИФ О РОЖДЕНИИ ГЕРОЯ
До сих пор, по счастью, нам удавалось показа т ь правильность нашей методики интерпретации на самом материале, теперь же пришло время продемонстрировать логику общего подхода, на котором основывается эта методика в целом. До настоящего времени результаты нашего толкования создавали впечатление, что в целом формирование мифа начинается с самого героя, а именно — с юного героя. В самом начале мы заняли позицию проведения аналогии между героем мифа и эго ребенка. Теперь мы оказываемся перед необходимостью привести наши предположения и заключения в соответствие с другими концепциями формирования м и фа, казалось бы, прямо противоположными
Мифы, конечно же, создаются не героем, и тем более не героем в детском возрасте; давно известно, что они являются творениями людей взрослых. Стимулом к их созданию, очевидно, является общее изумление вследствие появления героя, удивительная история жизни которого в воображении людей может начинаться только с необычного младенчества. Однако история удивительного детства героя создается отдельными со з дателями мифов — к которым в конечном итоге сводится неопределенная идея народного разума—на основе представлений о своем собственном детстве. Наделяя героя деталями истории своего собственного детства, они идентифицируют себя с ним, так сказать, претендуя на роль подобных героев в рамках своей собственной личности. Поэтому настоящим героем создаваемой саги является эго, которое воплощается в герое, возвращаясь к тому времени, когда оно само было героем, совершившим свое первое героическое деяние — восстание против отца. Эго может отыскать свой собственный героизм только во времена детства, и поэтому оно приписывает герою свой собственный мятеж, наделяя его чертами, которые некогда сделали само эго героем. Эта цель достигается детскими мотивами и материалами, во з вращением к детскому вымыслу и переносом его на героя. Следовательно, мифы создаются взрослыми на основе ретроградных фантазий *, герою
Эта идея, явившаяся результатом познаний в области невротической фантазии и структуры симптома, была использована профессором Фрейдом для толкования романтической и мифотворческой работы
==237
О. Ранк
приписывается собственная история со з дателя мифа. Между тем за всем этим стоит оправдание отдельной личностью своего собственного детского непр и я з ненного отношения к отцу
Таким образом, кроме оправдания героя в его отвращении к отцу, миф содержит и оправдание индивида в его бунте против отца. Такое бунтарство отягощает его с самого детства, так как ему не удалось стать героем. Теперь он получает возможность оправдать себя, выделяя тот факт, что отец сам дал ему основание для его враждебности. Любовь к отцу, как было показано выше, также проявляется в этих фантазиях. Следовательно, появление этих мифов обусловлено двумя противоположными мотивами, оба они подчинены мотиву оправдания индивида через героя: с одной стороны, это мотив любви и благодарности по отношению к родителям; а с другой — мотив бунта против отца. Однако в этих мифах прямо не указывается, что конфликт с отцом возникает на основе сексуального соперничества по поводу матери, но явно предполагается, что этот конфликт относится ко времени неведения ребенка относительно половых процессов (зачатие, рождение), которые представляют для него загадку. Эта загадка находит свое временное и символ и ческое разрешение в детской сексуальной теории корзины и воды*
Мотив инцеста как один из основных компонентов, определяющих формирование мифа, обсуждается автором в специальном исследовании сказания о Лоэнгрине, которое относится к мифам о рождении героя. Циклический характер саги о Лоэнгрине объясняется описанной Фрейдом фантазией о себе как своем собственном сыне. Этим объясняется тождественность отца с сыном в некоторых мифах, повторение их жизненного пути; тот факт, что героя иногда изгоняют лишь по достижении им зрелости, а также
поэтического воображения в лекции Поэты и фантазии ( F reud: Der Dichter und das Phantasieren).
* В отношении этно-психопогических параллелей и других детских сексуальных теорий, которые проливают некоторый свет на дополнительный миф о процесс е рождения героя смотрите работу автора в: Zentralblatt furPsychoanalyse, I I, 1911, S.392 - 425.
==238
МИФ О РОЖДЕНИИ ГЕРОЯ
близкая связь рождения и смерти в мотиве брошенности на произвол судьбы. (В отношении воды как воды смерти в частности см. гл. IV упомянутой выше работы, посвященной саге о Лоэнгрине.) Юнг, который рассматривает типичную судьбу героя как выражение человеческого либидо и его типичных трансформаций, сделал эту тему (в виде фантазии рождения заново, которой подчинен мотив инцеста) основным пунктом своей интерпретации. Не только рождение героя, происходящее при необычных символических обстоятельствах, но также и мотив двух матерей героя Юнг объясняет рождением героя в таинственных ритуалах второго рождения от матери-супруги
Таким образом, описав в общих чертах содержание мифа о герое, нам остается указать на некоторые сложности в рамках самого мифа о рождении, которые объяснялись на основе его параноидного характера как "расщепление" личности царствующего отца и преследователя. Однако в некоторых мифах и особенно в сказках, которые относятся к этой группе *, мифические персонажи, а с ними, конечно же, и мотивы или даже целые истории множатся, и это заходит настолько далеко, что иногда первоначальные их черты оказываются совершенно скрытыми за этими дополнениями. Это ра з нообразие настолько пестрое и настолько изобильное, что оценить его должным образом с помощью психоанализа уже не представляется возможным. Кроме того, новые персонажи здесь не характеризуются такой же независимостью, как те, что создаются расщеплением, а скорее проявляют характеристики копии, дубликата или "двойника", если прибегнуть к соот в етствующей мифологической терминологии. Несомненно очень усложненный пример, а именно вариант Геродотова сказания о Кире, демонстрирует, что эти двойники вводятся не просто чтобы украсить повествование или же придать ему
* К таким сказкам, не рассматривавшимся в нашем контексте как раз в силу этих сложностей, относятся, в частности, следующие: Дьявол с тремя золотыми волосками и очень похожая на нее Сага об императоре Генри I I I -, Водяной Петер (с многочисленными вариациями); Fundevogel', Три пташки; Король Золотой Горы (с ее параллелями), а также некоторые другие сказки других стран, которые приводит Бауэр. См. также Греческие и албанские сказки
==239
О. Ранк
подобие исторической достоверности; это неразрывно связано с формированием мифа и его целью. В мифе о Кире, как и в других мифах, царствующему деду, Астиагу, и его дочери с мужем противостоят пастух и его жена. Пестрое собрание других персонажей, которые вращаются вокруг них, можно легко классифицировать: между царской родительской четой и ее ребенком стоит управитель Гарпаг со своей женой и сыном и знатный Артембар со своим законным отпрыском. Наш натренированный на особенностях структуры мифа взгляд в промежуточных парах родителей сразу же распознает двойников первых родителей, все персонажи видятся тождественными фигурам родителей и их отпрыска; на такое толкование наталкивают определенные черты самого мифа. Гарпаг получает от царя ребенка, чтобы избавиться от него, после этого он ведет себя точно так же, как царствующий отец и остается верен своей воображаемой родительской роли в нежелании убить ребенка самому, — потому что он является ему родственником, — а вместо этого отдает его пастуху Митридату, который таким образом снова отождествляется с Гарпагом. Знатный Артембар, сына которого высек плетью Кир, также отождествляется с Гарпагом, так как когда Артембар предстает перед царем со своим сыном с требованием о возмездии, Гарпаг также оказывается перед царем, чтобы защитить себя, и он также обязан представить своего сына царю. Таким образом, сам Артембар играет эпи з одическую роль отца героя, и это полностью подтверждается в версии Ктесия, согласно которой вельможу, усыновившего сына пастуха, Кира, как своего собственного, звали Артембар
Еще более отчетливой, чем тождественность различных отцов, является тождественность их детей, что, конечно же, служит подтверждением тождественности отцов. Во-первых, — и это, по-видимому, решающее обстоятельство, — все дети одного и того же возраста. Не только сын принцессы и ребенок пастуха, которые родились в одно время; Геродот специально подчеркивает, что Кир играл в царя с детьми одного с ним возраста, когда он высек плетью сына Артембара. Он также, возможно намеренно, указывает на то, что сын Гарпага, которому предстояло приветствовать узнанного царем Кира, тоже был примерно одного с ним
К оглавлению
==240
МИФ О РОЖДЕНИИ ГЕРОЯ
возраста. Кроме того, останки этого мальчика помещаются перед отцом Гарпага в корзине, и именно в кор з ине ново рожденного Кира следовало бросить на волю судеб, что в действительности было проделано с подставленным вместо него сыном пастуха, тождественность которого с Киром ясна и очевидна и з изложения Юстина. В этом варианте Кира подменяют живым ребенком пастухов; но это парадоксальное родительское чувство уравновешивается сознанием того, что в действительности эта подмена ничего не изменила. Конечно, то, что жена пастуха хочет вырастить живого ребенка царя вместо своего собственного мертворожденного мальчика, как в варианте Геродота, кажется более понятным; но и здесь тождественность мальчиков также очевидна, ибо так же, как сначала сын пастуха принял смерть вместо Кира, так и двенадцать лет спустя сына Гарпага (тоже в корзине) убивают з а Кира, которого Гарпаг оставил в живых*
Таким образом, создается впечатление, что все двойники Кира, будучи созданы для определенной цели, по достижении этой цели снова " в ыводятся из игры" как лишние элементы. Этой целью, несомненно, является идея возвеличивания, присущая семейному роману. В различных своих повторениях и повторениях своих родителей герой поднимается по социальной лестнице от пастуха Митридата, через знатного Артембара, пользующегося благосклонностью царя и первого управителя Гарпага, связанного родством с царем, до превращения его самого в принца. Таким образом представлена его карьера в версии Ктесия, где Кир от сына пастуха поднимается до царского управителя *'.
* Здесь прослеживается связь с мотивом близнецов. Мы имеем двух ма л ьчиков, родившихся в одно и то же время, один из которых умирает ради другого, будь то сразу после рождения или позднее, и родители которых в наших мифах расщепляются на две или более родительских пар. В отношении возможного значения этого туманного брата-близнеца как плаценты смотрите рассуждения автора в Incest Book.
** Ранняя история Сигурда (Зигфрида), рассказываемая в Саге о Фел ь зунге (см .: Rassmann, 1, 99), весьма напоминает версию сказания о Кире у Ктесия. Она представляет собой предание об удивительном жизненном пути еще одного героя со всеми его рациональными перестановками. Библейская история об Иосифе (Бытие, 37 и далее)
==241
О. Ранк
На этом пути он постоянно убирает, так сказать, последние следы своего восхождения; после з авершения каждой стадии его "карьеры" нижестоящий Кир отбрасывается*
Таким образом, этот усложненный миф с его разнородным рядом персонажей упрощается и сводится к трем действующим лицам, а именно: к герою и его родителям. Абсолютно похожая картина наблюдается и в отношении "состава исполнителей" многих других мифов. Например, дублирование может касаться дочери, как в мифе о Моисее, где мать принцессы (для того, чтобы установить тождественность двух семей)" появляется среди простых людей как дочь Мириам, которая является просто двойником матери (последняя оказывается расщепленной на принцессу и бедную женщину). В случае, когда дублирование затрагивает отца, его двойник, как правило, появляется среди родственников, чаще всего — среди братьев, как, например, в сказании о
* Чтобы избежать недоразум е ний, сейчас нам представляется уместным выделить историческое ядро некоторых мифов о героях. Как показывают обнаруженные записи (см. Duncker, loc. cit, S . 289 ; Bauer, to e . cit., S.498), Кир был потомком древнего Царского дома. Целью мифа не могло быть возвышение происхождения Кира, не следует также рассматривать представленную выше интерпретацию как попытку установить происхождение Кира от простых людей. Подобные обстоятельства превалируют и в случае Саргона, царствующий отец которого также известен (см. Jeremias, to e . cit ., S.410, Annot.). Тем не менее историк пишет о Саргоне следующее: "Очевидно, он не был благородного происхождения, иначе такое сказание не было бы сочинено вокруг его рождения и юности" (Ungnad: Die Anfange cter Statenbildung in Babyloni en, Deutsche Rundschau, Juli, 1905). Было бы большой ошибкой рассматривать наше толкование как аргумент в пользу этого. Видимое противоречие, которое может быть выдвинуто как довод против нашего объяснения, при другом способе толкования становится доказательство его правильности, если исходить из соображения, что миф создает не герой, а обыкновенный человек, желая оправдать себя в нем. Люди представляют героя таким образом, наделяя его собственными детскими фантазиями, независимо от их действительного соответствия или несоответствия историческим фак та м. Этим объясняется также и перенос типичных мотивов как на несколько поколений семьи одного и того же героя, так и на исторические л ичности в целом (в отношении Цезаря, Августа и др. см. Usener: Rhein. Mus., LV, S. 271).
** В некоторых мифах это ото ж дествление семей соблюдается до мельчайших деталей, как, например, в мифе об Эдипе, где одна царская пара сменяется другой и где даже пастух, получающий младенца, чтобы избавиться от него, имеет свою точную копию в пастухе, которому он поручает спасти мальчика.
==242
Гамлете (в отличие от посторонних персонажей, создавае мых анализом). Подобным же образом дед, занимающий место отца, может также появиться в сопровождении брата, являющегося двоюродным дедом герою и его противником, как в мифах о Ромуле, Персее и др. Прочие дублирования, во внешне сложных мифологических структурах, таких, на пример, как сюжеты о Кай Хусроу, Фаридуне и др., также оказываются легко различимы, если их рассматривать под таким углом
Дублирование отцов или дедов их братьями может быть продолжено в следующем поколении и может касаться самого героя, приводя таким образом к мифам о братьях, о которых в связи с нашей темой следует упомянуть лишь вскользь. Если бы прототипы мальчика, которые в саге о Кире бесследно исчезают, послужив своей цели, а именно, возвышению происхождения героя, получили свое дальнейшее развитие, то они бы оказались соперниками героя с претензией на равные права, то есть его братьями. Первоначальная последовательность, наверно, лучше всего сохраняется при интерпретации странных двойников героя как призрачных братьев, которые, подобно брату-близнецу, должны умереть ради героя. Не только отец, стоящий на пути взрослеющего сына, но так же и мешающий ему соперник, или брат, устраняются в наивной реализации детских фантазий, по той простой причине, что герой не хочет иметь семью
Сочетания мифа о герое с другими мифическими циклами включают наряду с только что упомянутым мифом о враждебно настроенных братьях также и миф о фактическом кровосмешении, вроде того, что составляет ядро мифа об Эдипе. В мифе о рождении героя мать и ее отношения с героем оказываются отодвинутыми на задний план. Но есть еще один заметный мотив, заключающийся в том, что мать низкого положения часто представляется животным. Этот мотив оказывающих помощь животных* отчасти отно-
См . Hartmann: Die Tiere in der indogermanischen Mythotogie, Liepzig, 1874. В отношении значения животных в мифах об изгнании см. Bauer ( S.574, et seq.), Goidziher ( S.274); см. также Leibrecht: Zur Volkskunde (Romulus und die Welfen), Heilbronn, 1879.
==243
О. Ранк
сится к ряду посторонних элементов, объяснение которых вышло бы далеко з а рамки этой работы *
Тему животных можно включить в схему нашей интерпретации на основании следующих рассуждений. Как проекция на отца оправдывает враждебную позицию со стороны сына, так и понижение матери до животного призвано оправдывать неблагодарность сына, отрекающегося от нее. Подобно обособлению преследующего царя от отца, здесь наблюдается разделение матери на вынашивающую и вскармливающую, причем мать в ее особой роли кормилицы заменяется животным. Такое расщепление опять же служит средством возвышения, так как вынашивание ребенка предназначено знатной матери, тогда как мать низкого происхождения, которую нельзя вычеркнуть из ранней истории, должна довольствоваться функцией кормилицы. Животные при этом являются особенно подходящей заменой, потому что сексуальные процессы здесь ясно видны ребенку, в то время как именно сокрытие этих процессов предположительно является корнем детского бунта против родителей. Отвержение оставленного на прои з вол судьбы в сундуке младенца и предание воде, так сказать, по-детски асексуализирует процесс рождения; детей достает из воды аист",
* cm Freud The Infantile Recurrence of Totemism { Imago, Vol II, Ю^З). В отношении тотемической основы Римской Волчицы см. Jones: Alptraum, S.59, et seq. Дятел из сказания о Ромуле обсуждался Юнгом (loc.cit., S.382, et seq.).
** Аист как птица, приносящая детей, известен также и в мифологии. Есть указания (Siecke: Leibesgesch'. d. Himmels, S.26) на то, что эту роль в некоторых регионах и странах выполняет лебедь. Спасение и последующая защита героя птицей не редкость; ср.: Гильгамеш, Зал, наконец, Кикнос, которого мать бросает у моря, а вскармливает лебедь, тогда как его сын Тенес плывет в сундуке по воде Интерпретация ведущего мотива сказания о Лоэнгрине также попа д ает в поле зрения данных рассуждений. Самые важные мотивы этого сказания относятся к мифологическому циклу: Лоэнгрин плывет в ладье по воде и попадает на берег с помощью лебедя. Никто н е должен спрашивать, откуда он пришел: сексуальная тайна происхождения человека не должна быть открыта, она заменяется на сказку об аисте, детей вылавли в ает из воды лебедь и приносит родителям в корзине. Запрету на всяческие расспросы из саги о Лоэнгрине в других мифах (например, в мифе об Эдипе) соответствует приказание расследовать или загадка, которая должна быть разрешена. В отношении психологического значения сказки об аисте см. статью Фрейда Детск и е сексуальные теории. В отношении мифа о герое см.
==244
который в корзине приносит их родителям. На этом представлении строится фабула с животными, подчеркивая сходство рождения человека и животного
Введение данного мотива можно объяснить и с точки зрения пародии, если предположить, что ребенок принимает историю об аисте, симулируя незнание, и не без иронии развивает тему: если меня принесло животное, то оно могло и вскормить меня
Однако в конечном итоге, если расщепление проследить назад, это оказывается способом отделить того, кто вынашивает ребенка, от того, кто его вскармливает, — в действительности отвечающее стремлению полностью устранить физическую мать, заменив ее на животное или на постороннюю кормилицу,—и не выражает ничего иного, кроме факта: женщина, вскормившая меня, является моей матерью. Это утверждение прямо символизируется в легенде о Моисее, ретрогрессивный характер которой мы уже рассматривали; ибо именно ту женщину, что является его собственной матерью, выбирают его кормилицей (как и в мифе о Геракле и в египетско-финикийском мифе об Осирисе-Адонисе, где Осирис, заключенный в сундук, плывет вниз по реке до Финикий, где его в конце концов под именем Адонис находит Исида, которую царица Астарта взяла кормилицей для своего собственного сына"
Здесь мы можем лишь коротко упомянуть о других мотивах, которые, вероятно, не так тесно связаны с мифом в целом. Такие мотивы включают: разыгрывание из себя дурака, что в сказках о животных предполагается в качестве общей детской позиции по отношению ко взрослым; или же физические недостатки некоторых героев (Зал, Эдип, Гефест), которые,
обширный вклад автора в разработку мотивов и интерпретацию сказания о Лоэнгрине.
* См. также работы Фрейда Детские сексуальные теории и Анализ фобий пятилетнего мальчика (Jahrbuch f.Psychoanalyse u. Psychopa totogie. Vol. 1,1900).
** Узенер (Usener: S ta ff des griechischen Epos, S.53) утверждает, что содержание греческих поэм свидете л ьствует, что спор между ранними и поздними греческими героическими сказаниями относительно матери бога разрешался по такой схеме, что мать в общераспространенном греческом мифе признавалась как таковая, в то время как мать из местного предания понижалась до положения кормилицы. Поэтому здесь можно, не колеблясь, принимать в качестве матери не только кормилицу бога Ареса.
==245
О. Ранк
возможно, предназначены служить в качестве компенсации индивидуальных недостатков создателей мифов, таким образом, что упреки реального отца за возможные изъяны и дефекты также вводятся в миф с соответствующей акцентуацией, и герой наделяется той же слабостью, что обременяет чувство собственного достоинства определенного индивида
Приведенное объяснение психологического смысла мифа о рождении героя было бы неполным без выявления его связей с некоторыми психическими заболеваниями. Читатели, не имеющие психиатрической подготовки, наверное, больше всех остальных будут поражены этой связью. В действительности мифы о героях в своих основных чертах во многом соответствуют маниакальным представлениям определенных психотических индивидов, которые страдают маниями преследования или величия—так называемой паранойей. Система их иллюзий построена, главным образом, подобно мифу о герое, и поэтому в ней просматриваются те же психогенные мотивы, что и в невротическом семейном романе, который поддается анализу, в то время как маниакальная система сама по себе не доступна даже для психоаналитического подхода. Например, параноик склонен утверждать, что люди, фамилию которых он носит, не являются его настоящими родителями, что в действительности он потомок царского рода; по какой-то таинственной причине от него должны были избавиться и поэтому отдали его "родителям" как приемного ребенка. Однако его враги хотят сохранить фикцию его низкого происхождения, для того, чтобы пресечь его законные притязания на престол или несметные богатства*
Случаями такого рода часто занимаются психиатры или комиссии по освобождению от призыва в армию **.
Abraham, loc.cit, S . 40; Rikiin, loc.cit, S.74.
** Здесь уместно упомянуть случай фрау фон X. — ради нескольких тонких психологических комментариев к нему А.Бергера (Feuilleton der Neue Freie Presse, Nov. 6, 1904, No. 14, 441), которые частично касаются нашей интерпретации мифа о герое. Бергер пишет следующее: "Я убежден, что она действительно считает себя незаконной дочерью русской аристократки. Желание принадлежать в силу происхождения к более знатным и достойным кругам, чем ее настоящее
==246
Эта близкая связь между мифом о герое и структурой мании у параноиков уже была точно подмечена в нашей характеристике мифа как параноидальной структуры, что всячески подтверждается его содержанием. Становится понятен тот удивительный факт, что параноики открыто рассказывают о всех своих иллюзиях; углубленные исследования Фрейда показали, что содержание истерических фантазий, которое с помощью психоанализа часто можно сделать осознанным, вплоть до мельчайших деталей идентично жалобам параноиков с манией преследования; кроме того, наблюдается также идентичность этого содержания с содержанием планов удовлетворения желаний у людей страдающих извращениями*
Эгоцентричный характер всей системы четко прослеживается у параноика, для которого возвеличивание родителей, сочиненное им, является просто средством его собственного возвеличивания. Как правило, центральный момент всей его системы представляет собой просто кульминацию семейного романа, которая проявляется в аподиктическом утвер ж дении: Я
окружение, вероятно, возникло у нее еще в юные годы; ее желание быть принцессой послужило причиной возникновения той маниакальной идеи, что она не дочь своих родителей, а ребенок дворянки, скрывшей свою незаконнорожденную дочь от мира, позволив ей вырасти ребенком фокусника. Запутавшись в своих фантазиях, она, вполне естественно, любое резкое слово, задевавшее ее, или случайное двусмысленное замечание, услышанное ею, интерпретировала как подтверждение своей романтической иллюзии, но особую роль в этом имело ее нежелание быть дочерью своих родителей. Поэтому целью своей жизни она сделала возвращение того социального положения, которого, по ее убеждению, она была лишена обманом. В ее биографии прослеживается настойчивое утверждение этого • убеждения, приведшее к трагическому результату" Женский тип семейного романа, имеющего в данном случае социальную направленность, в отдельных случаях также представлен и в мифе о герое. В истории о Царице Семирамиде (Diodos, И, 4) говорится, что ее мать, богиня Деркето, стыдясь ее, бросила ее на произвол судьбы в пустыне среди скал, где ее вскормили голуби и нашли пастухи, которые отдали младенца царскому пастуху, бездетному Симу, который вырастил ее как свою собственную дочь. Он назвал ее Семирамида, что на сирийском языке означает Голубь. Ее дальнейший жизненный путь к диктаторскому правлению, объясняющемуся ее мужской энергией, является вопросом истории. Другие мифы об изгнании рассказывают об Аталанте, Кибеле и Аэропе (Roscher).
Freud: Psychopathologiedes AltagsIebens, Berlin, 1909: F reud: Histeris che Phantasien und ihre Beziehung zur Bisexuaiitat
==247
О. Ранк
царь (или бог). С точки зрения символизма сновидений и мифов, к которому сводится символизм всех фантазий, включая "больное" воображение, — все чего он этим достигает, так это ставит себя на место отца, уподобляется герою, завершая свой мятеж против отца. И в том и в другом случае это осуществимо, потому что конфликт с отцом — который, как пока з ывают последние открытия, относится ко времени сокровенности сексуальных процессов — разрушается в тот момент, когда возмужавший юноша сам становится отцом. Настойчивость, с которой параноик ставит себя на место отца, то есть сам становится отцом, выглядит как иллюстрация обычной реакции маленьких мальчиков на раздражение или отнекивание взрослых в ответ на их излишнее любопытство: дайте мне время, и когда я сам стану папой, я все об этом узнаю! Кроме параноика необходимо также сказать и о его в равной мере асоциальном двойнике. В выражении фанта з ий тождественного содержания истерическому индивиду, который подавил их, противостоит перверт, который осознает их; более того, больному, пассивному параноику — нуждающемуся в иллюзии для коррекции невыносимой для него реальности — противостоит активный преступник, который стремится изменить реальность согласно своим представлениям. В этом особом смысле данный тип представлен анархистом. Сам герой, как это видно из его отчуждения от родителей, начинает свой жизненный путь с противостояния старшему поколению; он одновременно является бунтовщиком, призванным восстановить справедливо с ть, и революционером. Каждый революционер изначально является непослушным сыном, бунтующим против отца* (см. соображения Фрейда относительно интерпретации "революционной мечты" — Freud: Tra um deutung,S. t 5 3 )
Но если параноику в соответствии с его пассивным характером приходится терпеть преследования и зло, кото-
Это особенно хорошо видно в мифах о греческих богах, где сын (Кронос, Зевс) вначале должен убрать отца, прежде чем сможет взять в свои руки его власть. Форма устранения посредством кастрации — очевидно, самое сильное выражение бунта против отца — является в то же время доказательством его сексуального происхождения. В отношении мести см. работы Фрейда Д етс к ие сексуальные т еории и Анализ фобий пятилетнего мальчика (Jahrbuch f.Psychoanalyse).
==248
рые в конечном итоге исходят от отца и которых он пытается и з бежать, помещая себя на место отца или царя, анархист, движимый своим героическим характером, становится гонителем царей и в конце концов убивает царя, подобно герою. Удивительное сходство жизненного пути некоторых преступников-анархистов, с одной стороны, и семейного романа героя и ребенка — с другой, было продемонстрировано автором на конкретных примерах (Rank: Belege zur Rettungsphantasie in Zentralblatt f. Psychoanalyse, 1, 1911, S . 331; Die Rolle des Fa milienromans in der Psychotogie des Attentaters, in Internationale Zeitschrift f ur arztliche Psychoanalyse, 1, 1913). Таким образом, истинно героический момент заключается в подлинной справедливости или неотвратимой необходимости поступка, который вследствие этого вы з ывает всеобщее одобрение и восхищение *, в то время как нездоровый момент, в том числе в криминальных случаях, состоит з десь в патологическом переносе ненависти с отца на реального царя (или царей — в случае более обобщенного искаженного переноса)
Как за такой же поступок мы восхваляем героя, не интересуясь его психической мотивацией, так и анархист заслуживает некоторого снисхождения или изменения меры. наказания по причине того, что он убил совсем не того человека, которого хотел уничтожить на самом деле, несмотря на внешне, пожалуй, возвышенную, например, политическую мотивацию его поступка **
А сейчас давайте остановимся у этой границы, где так близко соприкасаются содержание невинных детских выдумок, подавляемые и бессознательные невротические фантазии, поэтические мифологические структуры и, вместе с тем, некоторые формы психических заболеваний и преступлений, хотя по своим причинам и движущим силам они далеки друг от друга. Не будем поддаваться соблазну последовать по одному из расходящихся здесь путей, которые ведут в совершенно иные области и пока остаются нехожеными тропами в неведомое.
Сравните контраст между Теллем и Паррисидой в Шиллеровском Вильгельме Телле, подробно обсу ж давшийся автором в: Incest Book
** В этой связи смотрите тонкое психологическое толкование случая Татьяны Л. и ее неудавшейся попытки убийства (Wi tt els:D fe sexuelle Not, V i enna ', L eipzig, 1909).
==249
1-2-3-4-5-6-7-8-9-10-11-12-13-14-15-16-17-18-19-20-21-22-23-24-25-26-27-28-29-30-31-32-33-34-35-36-37-38-