IndexАнастасия ШульгинаLittera scripta manetContact
В. Миф о герое

РОЖДЕНИЕ ГЕРОЯ

С мифом о герое мы вступаем в новую фазу поэтапного развития. Происходит радикальный сдвиг центра тяжести. Во всех мифах о сотворении доминантной чертой являлось космическое качество мифа, его универсальность; но теперь миф фокусирует внимание на мире как на центре вселенной, на месте нахождения человека. С точки зрения стадиального развития это означает, что Эго-сознание человека стало независимым, но также и то, что вся его личность отделилась от естественного контекста окружающего мира и бессознательного. Хотя разделение Прародителей Мира является, строго говоря, интегральной частью мифа о герое, то, что на стадии разделения могло быть представлено только космическими символами, теперь вступает в фазу очеловечивания и формирования личности. Таким образом, герой является архетипическим предшественником человечества в целом. Его судьба — образец, в соответствии с которым должно жить человечество, и всегда жило, хотя нерешительно и непоследовательно; и как бы далек ни был миф о герое от образа идеального человека, он стал неотъемлемой частью личностного развития каждого индивида.

Процесс маскулинизации наконец окончательно кристаллизуется и оказывается определяющим для структуры Эго-сознания. С рождением героя начинается основная борьба — борьба с Первыми Родителями. Эта проблема, в личностной и трансперсональной форме, имеет господствующее влияние на все существование героя, его Рождение, его сражение с драконом и его трансформацию. Овладевая своей мужской и женской стороной, которые не следует рассматривать как "отцовскую" и "материнскую", и выстраивая внутреннее ядро личности, интегрируя в ее структуре старые и новые стадии, герой завершает модель развития, коллективно воплощенную в мифологических проекциях мифа о герое, и оставила индивидуальные следы в становлении человеческой личности (Часть II).

Реальное значение битвы с драконом, или, скорее, убийства Прародителей Мира, можно понять, только если мы более глубоко исследуем сущность героя. Однако сущность героя тесно связана с его рождением и с проблемой его двойственного происхождения.

Центральный момент в каноне мифа о герое — то, что герой имеет двух отцов и двух матерей. Кроме собственного отца у него есть еще "высший", то есть, архетипический отец, и точно так же, рядом с его собственной матерью появляется фигура архетипической матери. Это двойное происхождение, существование контрастирующих личностных и трансперсональных родительских фигур, и составляет драму жизни героя. Важная часть анализа сражения с драконом уже была изложена в Психологии бессознательного Юнга;[1] но ранний вариант этой работы требует, чтобы обсуждаемая в ней проблема была скорректирована, дополнена и систематизирована с позиции последних открытий аналитической психологии.

Неопределенность проблемы Первых Родителей, ее двойственное и даже противоречивое значение и сегодня привносит путаницу в наши аналитические методики. Для истинного понимания рассматриваемых явлений необходимо окончательно избавиться даже от намека на Эдипов комплекс, преследующий наши западные умы. Эти явления имеют фундаментальное значение для будущего психологического развития западного человека, и, следовательно, они затрагивают также и его этическое и религиозное развитие.

Как указал и вполне обосновано доказал А. Джеремиас,[2] сущность мифологического канона героя-спасителя состоит в том, что он не имеет отца или матери, что один из его родителей часто божественен, и что мать героя часто является самой Матерью Богиней или же обручена с богом.

Эти матери являются матерями-девственницами. Но это не значит, что психоаналитики верно интерпретируют этот факт.[2a]

Как и повсюду в древнем мире, девственность просто означает, отсутствие принадлежности какому-либо мужчине персонально; девственность в сущности священна не потому, что является состоянием физической нетронутости, а потому, что представляет состояние психической открытости Богу. Мы видели, что девственность, является существенно важным аспектом Великой Матери, ее дательной силы, не зависящей не ни от какого супруга. Но в Великой Матери присутствует также и порождающий мужской элемент. На уроборическом уровне этот элемент анонимен; позднее он становится подчиненной Великой Матери фаллической энергией, а еще позднее появляется рядом с ней как ее супруг. И, наконец, в патриархальном мире ее свергает с престола принц консорт и она оказывается в подчинении.[3]

Рождение героя определенно приписывается девственнице. Девственница и Левиафан, которого должен победить герой (Рис.22 и 23) — это два аспекта архетипа матери: рядом с темной и ужасной матерью стоит другая, светлая и милосердная. И точно так же, как страшный драконов аспект Великой Матери, "Старуха Запада", является вечным архетипом человечества, так и дружелюбный аспект, щедрая, вечно прекрасная Дева Мать героя-солнца выражается в бессмертном архетипе "Девушки Востока", несмотря на переход от матриархата к патриархату.[4]

Кедешот, как и все непорочные матери героев вплоть до Девы Марии, являются типичными примерами отождествления с женщиной богом — например, Ашторет — которая в объятиях мужчины готова отдаться только чему-то трансперсональному, богу и никому, кроме бога. Эта особенность женской психологии будет рассмотрена в другом месте. В настоящем контексте имеет значение только ее отношение к надличностному. В результате, кроме девственных матерей, существуют другие. Для них мужчины являются просто пустым местом, как Иосиф для Марии, или появляются только как смертные отцы смертного из близнецов. Возникает ли порождающее божество в виде чудовища или Голубя Святого Духа, и превращается ли Зевс в молнию, золотой дождь (Рис.24) или в животное — значения не имеет. Важный момент в отношении рождения героя -его исключительная, сверхчеловеческая или нечеловеческая сущность исходит от чего-то исключительного, сверхчеловеческого или нечеловеческого — другими словами, считается, что он зачат демоном или божеством. В то же время сущность мифа состоит в полной поглощенности матери событием рождения и особенно рождения героя. Ее удивление по поводу того, что она родила нечто исключительное только подчеркивает факт рождения как таковой. Подчеркивает, в частности, чудо того, что женщина способна произвести Из себя мужчину. Это чудо, как мы знаем, первоначально приписывалось женщинами примитивной культуры нуминозному, ветру или родовым духам. Такие допатриархальные взгляды предшествовали времени, когда причиной деторождения стали считать половой акт следовательно, связывать его с мужчиной. Первоначальное восприятие женщиной рождения является матриархальным. Отец ребенка — не мужчина: чудо деторождения исходит от Бога. Таким образом, на матриархальной стадии правит не отец как личность, а трансперсональный предок или сила. Созидательная энергия женщины оживает в чуде рождения, благодаря которому она становится "Великой Матерью" и "Богиней Землей". В то же время именно на этом глубочайшем и самом архаичном уровне непорочная мать и невеста Бога является живой реальностью. Бриффо показал, что невозможно понять раннюю историю человечества с патриархальной позиции, потому что она является продуктом более позднего развития, повлекшим за собой многочисленные переоценки. Соответственно, первичные изображения матерей героев как девственниц, обрученных с божеством, воплощают существенные элементы женского допатриархального восприятия. Эту раннюю матриархальную стадию очень легко увидеть в более поздних, патриархальных трансформациях мифа о герое. В самом начале Великая Мать была единственным истинным творцом — как Исида, возродившая мертвого Осириса (Рис.29) — позднее же ее оплодотворяет надличностный и божественный предок. Как мы видели, этот бог впервые появляется в древнем ритуале плодородия как обожествленный Царь. Он постепенно укрепляет свое положение, пока в конце концов не становится Царем-Богом. Самую раннюю матриархальную стадию можно видеть в Египте, на Празднике в Эдфу,[5] где, сопровождаемые оргиями, торжественные "брачные объятия Гора" при»:;; водили к непосредственному зачатию юного Гора-Царя. Здесь зачинающий и зачатый все еще являются одним лицом, как это было в сфере господства Великой Матери. Фигура непорочной невесты Бога имеет аналогию на празднестве в Луксоре, где царственная жрица Хатор соединяется в вековечном додинастическом ритуале с богом солнца для рождения божественного сына. Позднее, в патриархальные времена, эту роль взял на себя царь, представляющий бога-солнца. Двойная сущность бога и царя ясно выражается в словах "Они нашли ее спящей в роскоши дворца". После слова "они" Блэкман добавляет в скобках "сочетание бога и царя". Двойная сущность отца воспроизводится в сыне Горе, которого он зачинает и который является "сыном своего отца и в то же время сыном верховного Бога.[6]

Эта двойственность героя появляется также в архетипической теме Братьев-Близнецов, одном смертном, другом бессмертном Самый очевидный пример этого — греческий миф о Диоскурах. мать в одну и ту же ночь зачала бессмертного сына в объятиях Зевса и смертного сына в объятиях своего мужа Тандарея. Геракл также был зачат Зевсом, а его брат-близнец - Амфитрионом. Также и мать Тесея в одну и ту же ночь была оплодотворена Посейдоном и Царем Эгеем. Существует бесчисленное количество других героев — сыновей смертных матерей и бессмертных богов. Кроме Геракла и Диоскуров, нам хотелось бы упомянуть в качестве примеров только Персея, Иона, Ромула, Будду, Карну и Зороастра.[7]

Очевидно, что во всех этих случаях понимание двойственной сущности героя, которая стала фактором такого исключительного исторического значения, уже больше не обусловлено исключительно женским представлением о рождении.

Во-первых, из-за того, что герой отклоняется от человеческой нормы, он представляется героем и божественно зачатым существом самому человечеству, коллективному. Во-вторых, идея внутренней двойной сущности героя исходит от его собственного представления о самом себе. Он является человеческим существом, таким же как и другие, смертным и коллективным, как и они, однако в то же самое время ощущает себя чужаком по отношению к обществу. Он открывает в себе нечто — хотя и "принадлежащее" ему и являющееся, так сказать, его частью — что он может описать только как странное, необычное, богоподобное. В процессе того, как его возвеличивают как деятеля, провидца и творца, он ощущает себя человеком "вдохновенным", совершенно исключительным, сыном бога. Таким образом, из-за отличия от других, герой воспринимает своего трансперсонального родителя совершенно иначе, чем земного отца, с которым разделяет свою телесную и коллективную сущность. С этой точки зрения мы можем понять также и раздвоение фигуры матери. Женским воплощением божественной родительницы героя является уже не "личностная мать", а также надличностная фигура. Мать, которой он обязан своим существованием в качестве героя — это непорочная мать, к которой является бог. Она также представляет собой "духовную" фигуру с трансперсональными характеристиками. Она существует рядом с личностной матерью, которая выносила его в своем теле, и то ли как животное, то ли как кормилица, выкормила его. Таким образом, родительские фигуры героя дублируются, и имеют как личностный, так и трансперсональный характер. Их смешение друг с другом и особенно проекция надличностного образа на личностных родителей является постоянным источником проблем в детстве.

Трансперсональный архетип может появляться в трех формах: как щедрая и кормящая Мать Земля, как Мать Девственница, оплодотворенная богом, и как хранительница сокровищ души. В мифах эта неопределенность часто выражается как конфликт между кормилицей и принцессой и т.п. С фигурой отца ситуация более сложна, потому что архетипический Отец-Земля редко появляется в патриархальные времена. По причинам, еще требующим изучения, личностный отец обычно возникает как "мешающая" фигура рядом с божественным родителем. Однако непорочная мать, рождающая героя после божественного оплодотворения, является духовной женской фигурой, открытой небесам. Она имеет множество форм, начиная от невинной девственницы, которой овладевает небесный посланник, и юной девушки, принимающей бога в экстазе страстного желания, до скорбной фигуры Софии, рождающей божественного сына, Логоса, зная, что он послан Богом и что судьба героя — страдания.

Рождение героя и битву с драконом можно понять только тогда, когда осмыслено значение мужественности. Только с мифом о герое Эго занимает достойное место как носитель мужественности. Поэтому необходимо прояснить символическую сущность мужественности. Такое прояснение существенно важно, чтобы отличать "мужское" от "отцовского", тем более, что ошибки психоанализа, обусловленные ошибочной интерпретацией так называемого Эдиповой; комплекса и тотемной мифологии, привели к величайшей путанице

Пробуждающееся Эго воспринимает свою мужественность, то есть; свое все более и более активное самосознание как хорошее и плохое) одновременно. Оно выталкивается из материнского лона и обретает себя, отличая себя от этого лона. В социологическом смысле мужчина, вырастая и становясь независимым, также выталкивается из первоначальной среды так сильно, что начинает ощущать и акцентировать своё собственное отличие и неповторимость. Одно из фундаментальных переживаний мужчины заключается в том, что рано или поздно он должен воспринять среду, в которой первоначально жил в participd tion mystique, как "Ты", не-Эго, нечто отличное и чужое. Здесь, как и везде в данном фундаментальном обзоре развития сознания, Mы должны избавиться от предубеждения патриархальной семейной ситуации. Первоначальное состояние человеческой группы можно назвать до-патриархальным, если мы хотим избежать несколько сомнительного термина "матриархальное".

Даже у животных молодое поколение самцов часто изгоняется и мать остается с молодыми самками.[8]

Первичная матриархальная семейная группа матерей и детей с самого начала предполагает, что молодой мужчина будет иметь большую склонность к скитаниям. Даже если он остается в матриархальной группе, то будет объединяться с другими мужчинами, чтобы образовать группу охотников или воинов, которая координируется с женским центром матриархата. Эта мужская группа неизбежно является подвижной и предприимчивой; более того, она находится в ситуации постоянной опасности и поэтому имеет дополнительный побуждающий стимул для развития своего сознания. Возможно, уже здесь возникает контраст между психологией мужских групп и матриархальной психологией женщины.

Матриархальная группа, в связи с общая эмоциональностью матерей и детей, привязанностью к месту и сильной инерция, в значительной степени связана с природой и инстинктами. Менструация, беременность и периоды лактации активируют инстинктивную сторону и усиливают вегетативную сущность женщины, что до сих пор свойственно и психологии современной женщины. Кроме этого, существует сильная связь с землей, возникшая с развитием огородничества и сельского хозяйства — традиционно женских занятий — и в связи с зависимостью этих занятий от природных ритмов. Усиление participation mystique как следствие того, что матриархальная группа живет в тесном соприкосновении ее .членов в пещерах, домах и деревнях, также играет свою роль. Все эти факторы усиливают погружение в бессознательное, что является характерной чертой женской группы.

С другой стороны, мужская группа, путешествующая, занимающаяся охотой и войнами, представляла собой кочевую группу воинов еще задолго до того, как одомашнивание животных привело к появлению кочующих объединений пастухов, даже если эта группа имела свое постоянное место жительства вокруг матриархального семейного ядра.

Матриархальная система экзогамии препятствует формированию мужских групп, потому что мужчинам приходится жениться вне своего племени, из-за чего они рассеиваются и вынуждены жить матрилокально, как чужаки в племени жены.[9]

Мужчина выступает чужаком в том клане, куда переходит после Женитьбы, но и как член своего собственного клана он также отдаляется от своего дома. То есть, когда он живет матрилокально, там, где живет его жена, а первоначально так было всегда, он является чужаком, его только терпят, а в своем родном клане, где его права все еще остаются действительными, он живет только от случая к случаю. Как показал Бриффо, такой обычай укрепляет автономию женской группы, так как женская линия идет от бабушки к матери и от матери к дочери, в то время как формирование мужских групп нарушается. Поэтому точка зрения Прейсс относительно мужской группы верна, особенно если ядро общины представлено матриархальным континуумом матерей, женщин и детей:

"Следовательно, мы должны заключить, что братья, как интегральные части целого, состоящего из родителей и детей, в самом начале находятся в постоянной опасности не устоять перед женским влиянием, если не смогут освободиться от него, держась абсолютно в стороне. В таком положении оказываются все члены экзогамной группы".[10],

Наверное, это одна из причин возникновения мужских союзов. Со временем мужская группа неуклонно набирает силу, а политические, военные и экономические соображения в конце концов приводят к образованию организованных мужских групп в нарождающемся городе и государстве. Внутри этих групп становление дружеских отношений важнее, чем соперничество, большее ударение ставится на сходство мужчин и на отличие от женщины, чем на взаимную подозрительность.

Место, где мужчина впервые действительно открывает себя — это» юношеская группа, состоящая из молодых мужчин одного возраста Когда он ощущает себя чужаком среди женщин и своим среди мужчин, возникает социологическая ситуация, соответствующая открытию Эго-сознанием самого себя. Но "мужское", как мы говорили; никоим образом не тождественно "отцовскому", и менее всего персонализированной фигуре отца, в отношении которого нельзя предположить, что он имел большое влияние в допатриархальные времена. Женскую группу возглавляют старые женщины, тещи матери; и, как и у многих животных, она образует замкнутую организационную единицу. Ей принадлежит все, включая и мальчик до определенного возраста. Экзогамное принятие мужчины в группу, вследствие подчеркивания его "посторонности", открыв; его для воздействия зловредной тещи — фигуры мощного табу, то время как со стороны какого-нибудь мужского авторитета всякое влияние отсутствует.

В своей первоначальной форме, как система союзов между членами различных возрастных групп, мужская группа была организована на строго иерархической основе. Обряды, которые официально переводили мужчину из одной возрастной группы в другую, представляли собой соответственно обряды инициации. Повсюду эти мужские общества имели огромное значение, не только для развития мужественности и для осознания мужчиной самого себя, но также и для развития культуры в целом.

Эта горизонтальная организация возрастных групп устраняет личностный конфликт в смысле враждебных отношений типа отец-сын, потому что термины "отец" и "сын" отражают групповые характеристики, а не личные взаимоотношения. Старшие мужчины являются "отцами", молодые мужчины — "сыновьями", и эта коллективная групповая солидарность — первостепенна. Конфликты возникают, если вообще возникают, между возрастными группами и имеют скорее коллективный и архетипический характер, чем личный и индивидуальный. Инициации позволяют молодому мужчине подняться вверх по социальной лестнице и выполнять различные функции в группе. Испытания выносливости являются проверкой зрелости и устойчивости Эго; их не следует принимать персоналистически как "месть стариков" молодым, так же, как наши вступительные экзамены являются не местью старшего поколения поднимающемуся молодому, а всего лишь свидетельством зрелости для вступления в коллектив. Почти во всех случаях возраст приносит увеличение влиятельности и значимости, основанное на расширении знаний, обретенных в ходе последовательных инициации, так что пожилые люди имеют мало причин для недовольства.

Мужские общества, тайные общества и товарищеские общества зародились в матриархальных условиях. Они являются естественным дополнением власти матриархата.[11]

Самовосприятие Эго, сознающего свою особую близость с миром мужчин и свое отличие от женской среды, отмечает решающую стадию в его развитии и является непременным условием независимости. Введение в мужскую обитель, где Эго осознает себя — это "таинство", вознаграждающее секретными знаниями, которые всегда окружают "высшую мужественность". Подразумеваемая здесь высшая мужественность не имеет никакого фаллического или хтонического акцента; ее содержание — не сексуальность, как во многих "инициациях девушек, а противоположный полюс, дух, который появляется вместе со светом, солнцем, головой и глазом как символами сознания. Акцентируется именно этот дух, и именно к нему ведут инициации.

Мужчины стоят в одном ряду с отцами, со старейшинами, представляющими собой "оплот закона и порядка",[12] а значит и в одном ряду с мировой системой, которую мы символически можем назвать "небом", потому что она расположена на противоположном от женской земли полюсе. Эта система охватывает весь священный и магический порядок мира, вплоть до закона и реальности государства. "Небо" в этом смысле — это не обитель Бога или небесное место; оно просто указывает на духовную основу души, которая в мужских культурах порождает не только патриархального Бога, но так же и научную философию. Мы употребляем символическое выражение "небо", чтобы характеризовать эту сложную область в ее целостности, до того как она дифференцировалась, используя с этой целью всеобъемлющий термин в соответствии с мифологическим символизмом древних времен. [13]

Не имеет значения, является ли это "небо" неопределенной массой "сил" или населено определенными фигурами — духами, предками, тотемными животными, богами и т. п. Все они являются пред ставителями мужского духа и мира мужчин и поддерживают связи с неофитом, по принуждению или без него, после его изгнания материнского мира. Поэтому в обрядах инициации юноши, так сказать, проглатываются опекающим духом этого мужского мира и воз рождаются уже скорее как дети духа, а не матери; они — сыновья неба, а не просто сыновья земли. Духовное возрождение означает рождение "высшего человека", который даже на примитивном ypoвне не ассоциируется с сознанием, Эго и силой воли. Отсюда и фундаментальная связь между небом и мужественностью. В этом заключается "высшая активность" сознательного действия, сознательного знания и сознательного созидания, в отличие от слепого побужден: бессознательных сил. И именно потому, что мужская группа, в соответствии не только с ее "характером", но и с ее социологически: и психологическими тенденциями, требует, чтобы индивид действовал независимо как ответственное Эго, инициация в мужское общество всегда связана с испытанием и укреплением сознания, тем, что — мифологически говоря — может быть названо "зарождением высшей мужественности".

Огонь и другие символы бодрствования и бдительности играют важную роль в обрядах инициации, где юноши должны "бодрствовать и наблюдать", то есть учиться одолевать тело и инерцию бессознательного, борясь с усталостью. Сохранение бодрствующего состояния и выносливость по отношению к страху, голоду и боли выступают вместе как существенные элементы укрепления Эго и тренировки воли. К тому же, обучение и посвящение в передаваемые из поколения в поколение знания в такой же мере являются частью обрядов, как и свидетельством силы воли, которая должна быть передана. Критерием мужественности является неустрашимая воля, . способность быстро встать на защиту Эго и сознания, если возникает необходимость, и способность подчинять себе бессознательные импульсы и детские страхи. Даже сегодня обряды инициации при достижении половозрелости все еще имеют характер посвящения в тайный мир мужского духа. Скрыт ли этот дух в массе родовых мифов, законах и обычаях коллектива или в таинствах религии — все едино. Все это — различные по своему статусу и положению выражения одного и того же мужского духа, который является характерной принадлежностью мужской группы.

Поэтому женщинам под, страхом смерти запрещается присутствовать при инициации, и поэтому первоначально их не допускали в места богослужения во всех мировых религиях. Мужской мир, представляющий "небо", символизирует закон и традицию, богов былых времен, поскольку они были мужскими богами. Не случайно, что вся человеческая культура, а не только одна Западная цивилизация, является мужской по своему характеру, от Греции и иудейско-христианской культуры до Ислама и Индии. Хотя вклад женщины в эту культуру невидим и главным образом бессознателен, мы не должны недооценивать его значение и масштаб. Однако мужская направленность ведет к большей координации духа, Эго, сознания и воли. Так как мужчина открывает свое истинное "я" в сознании и является чужим в бессознательном, которое он неизбежно должен воспринимать как женское, развитие мужской культуры означает развитие сознания.

Исторически говоря, нам кажется, что для развития "неба" и духовного мира мужчины большое значение имеет явление тотемизма. Ибо это явление, хотя и зародилось в матриархальную эпоху, по своему духу определенно мужское.

Отождествление с порождающим духовным началом является исключительно важным фактором в жизни примитивных людей. Здесь так же Фрейд сделал существенное открытие, хотя исказил и неправильно понял нечто еще более существенное. Тотем действительно является частично отцом, но он никогда не имел личностного характера, а тем более характера персонализованного отца. Напротив, вся суть ритуала заключается в том, чтобы порождающий дух воспринимался как что-то отдаленное и отличное, и вместе с тем "духовно близкое". Вот почему очень часто тотем — это животное, но он может быть также растением или даже вещью. Хотя душа примитивного человека намного ближе к "вещам", чем мы, он может установить свою тождественность с ними только посредством магических обрядов. Его ритуальное вступление в духовный мир родового тотема с помощью преобразующей маски указывает на то, что трансперсональное нуминозное должно восприниматься как источник, откуда он, как посвященный, ведет свое существование. Таково значение всех ритуалов, где необходимо переступить границы чисто: личностного. Инициация возмужания, как и все инициации, направлена на создание чего-то сверхличностного, а именно сверхличностной и коллективной части индивида. Поэтому создание этой части является вторым рождением, новым поколением, идущим от муже кого духа, и сопровождается передачей тайных доктрин, родовых и космических знаний, чтобы оборвать все узы с чисто семейным существованием незрелых индивидов.

Мужская группа является местом рождения не только сознан и "высшей мужественности", но также индивидуальности и героя. Мы не раз говорили о связи центроверсии с развитием Эго. Тенденция к цельности, которую представляет центроверсия, действует совершенно бессознательно в самой ранней фазе, но на формируют стадии она проявляется как групповая тенденция. Эта группа в целостность уже больше не совсем бессознательна; она ощущает через проекцию на тотем. Тотем -неопределимая величина, которую различные части группы разделяют в разной мере; другими словами, они бессознательно тождественны ему. С другой стороны, между поколениями существует уходящее в прошлое связующее звено тотем — это предок, но в большей мере в смысле духовного основателя, чем прародителя. В первую очередь он — это нуминозное надличностное духовное существо. Он надличностный, потому что будучи животным, растением или чем-либо еще, является таков не как индивидуальная сущность, не как личность, а как идея, род то есть, на примитивном уровне он — дух, наделенный маной, владеющий магией, являющийся табу, и к нему должно подходить предельной торжественностью.

Это тотемное существо образует основу целого, тотемной общины — скорее естественной биологической организационной единицы, чем духовной или психической структур. Это уже объединение братство в современном смысле, то есть, вид духовного коллектива. Тотем и социальный порядок, зависящий от него, ввиду того, что они "основываются" и зарождаются посредством духовного акта совершенно отличаются от матриархальной группы, чисто биологической организационной единицы.

Мы знаем, что существенным содержанием инициации у североамериканских индейцев, и не только у них одних, является обретение индивидуального "духа- хранителя".[14]

Этот дух, живущий в животном или в вещи, привносит в жизнь вновь посвященного, который "роднится" с ним, целый ряд ритуальных обязанностей и обрядов и имеет решающее значение для всех шаманов, жрецов и пророческих фигур в примитивных обществах и во всем классическом мире. Это универсальное явление выражает "личное откровение" Бога, оно может происходить на всех уровнях и принимать любые формы. Развитие тотемизма следует - рассматривать как миссионерскую религию примитивного типа, ибо мы можем предположить, что индивид, если ему было даровано видение духа в обрядах инициации, затем образует группу с другими, имеющими сходный склад ума и приобщает их к единению с духом. Такой способ формирования группы используется по настоящее время в образовании сект; а церемонии инициации примитивных людей, таинство религий древнего мира и великие институционные религии зарождаются по одному и тому же образцу. Основателем тотемизма, ранних форм институционной религии, является жрец-пророк; он пользуется привилегией непосредственного общения со своим индивидуальным духом и передает его культ. Как снова и снова повторяют мифы, он является героем в анналах своего тотема и духовным предком.

Он и тотем составляют одно целое. Вокруг них впоследствии группируется община. Герой и основатель, как личностное, воспринимающее Эго и тотем, воспринимаемый им как духовное существо, составляют одно целое не только в психологическом смысле, когда Духовное "я" каким-либо образом воздействует на Эго. Для общины эти две фигуры также всегда совпадают. Так, Моисей, например, приобретает черты Иеговы, а Богу Любви поклоняются в образе триста. Для Эго и влияющего на него трансперсонального священная формула "Я и Отец едины" всегда остается психологически Действенной, независимо от того, происходит ли это влияние через животное, дух или фигуру отца.

Поэтому дух-тотем и предок, впервые увидевший его, часто встречаются в фигуре духовного "Отца основателя", где слово "основатель" следует понимать буквально как обозначающее духовного создателя или творца. То, что это основание является вдохновенным можно видеть из описания и анализа каждого обряда инициации) каждой тотемной церемонии.

Духовный коллектив, каким мы находим его во всех инициация и во всех тайных обществах, сектах, мистериях и религиях, по существу является мужским, и, несмотря на его общественный характер, существенным образом индивидуальным в том смысле, что каждый человек принимается в него индивидуально, а то, что он при этом переживает, уникально и накладывает отпечаток на его индивидуальность. Индивидуальный акцент и избранный характер rpyппы заметно контрастируют с матриархальной группой, где доминируют архетип Великой Матери и соответствующая стадия развития сознания. В противостоящей группе мужских обществ и тайных организаций преобладает архетип героя и мифология битвы с драконом, что и представляет следующую стадию развития сознания Мужской коллектив является первоисточником всех табу, законов и обычаев, призванных уничтожить власть уробороса и Великой Матери. Небо, отец и дух идут рука об руку с мужественностью представляют победу патриархата над матриархатом. Это не означает, что матриархат не ведает закона; но закон, который правит нем — это закон инстинкта, бессознательного, естественного функционирования, и этот закон, скорее, служит воспроизводству, сохранению и эволюции рода, чем развитию отдельного индивида. С ростом силы сознания мужского Эго биологическая слабость жене» группы беременных или кормящих матерей, детей и т.п. имеет тенденцию увеличивать сознание власти у защищающей группы воинов. Положение мужчин укрепляет Эго и сознание, точно так же как положение женщин укрепляет инстинкт и группу. Охота и война благоприятствуют развитию индивидуального Эго, способного ответственно действовать в опасной ситуации, и в равной мере способствуют развитию лидерства. Независимо от того, выбирается лидер, чтобы справиться с какой-нибудь определенной ситуацией, скажем, с конкретной целью построения каноэ, или для охотничей экспедиции, или для того, чтобы стать постоянным лидером — ситуация лидера и ведомых рано или поздно обязательно возник в мужской группе, даже если эту группу все еще координирует матриархальное ядро.

С появлением и укреплением лидерства группа становится еще более индивидуализированной. Выдвигается не только лидер как герой из расплывчатого примитивного тотемного образа начинают кристаллизовываться фигуры духовного прародителя, бога-творца, предка, идеального лидера и т. п. Для "бога-источника" — очень ранней фигуры в истории религии — характерно, что его рассматривают не как праотца, а в большей мере как отца, "творца всех вещей". Он — это духовная фигура, связанная с природой не фундаментально; он относится к первобытным временам, к заре истории и появляется оттуда, чтобы принести человечеству культуру и спасение. Он — вне времени, в том смысле, что не относится к определенному времени, а пребывает у истоков времени, в изначальном времени, которое управляет нашей земной хронологией. Характерно также его отношение к истории и морали; ибо как племенной предок он непосредственно и тесно связан со знахарями и старейшинами, представителями власти, силы, мудрости и эзотерических знаний.[15]Эта фигура творца является сверхъестественной проекцией, из нее выводится образ героя Бога-Царя. Короче говоря, герой появляется как сын бога, если сам не является богом. Бог-творец как образ тождественен мифологическому "небу", то есть мужскому, духовному, верховному, уроборическому фону, хотя "небесное" не следует отождествлять с небесным богом. Слияние предка с богом-творцом и культурным героем обусловлено процессом персонализации, который придает форму бесформенному.

Герой не может вступить в сражение с драконом до тех пор, пока он не отождествит себя с тем что мы называем мужским небом. Это отождествление достигает высшей точки в ощущении что он сын Бога воплощающий в себе всё могущество неба. Это равносильно тому, что все герои рождены от бога. Лишь божественная помощь ощущение того, что корни уходят вверх, к богу отцу, который является не просто главой семьи, а созидательным духом, делает возможным с драконом Великой Матери Представляя и защищая этот духовный мир перед лицом дракона, герой становится освободителем и спасителем, новатором, фигурой, несущей мудрость и культуру.

Юнг продемонстрировал, что инцест героя обеспечивает его возрождение, что он является героем только как дважды рожденный, наоборот, каждый, претерпевший двойное рождение, должен рассматриваться как герой. Возрождение является единственной целью рядов инициации не только у примитивных народов. Каждый освященный в мистерии гностик, каждый индусский Брахман и каждый крещеный христианин является человеком возродившимся.. Ибо, подвергаясь героическому инцесту и входя в пожирающую пасть бессознательного, Эго изменяет составляющий его сущность характер и возрождается "другим".

Трансформация героя в битве с драконом — это преображение, восхваление, действительно апофеоз, в центре которого - рождение высшей формы личности. Именно эта качественная и существенно важная перемена отличает героя от обычного человека. Как мы говорили, мифология представляет героя как сына двух отцов: собственного отца, не имеющего большого значения, или отца плотского, низшего человека, смертной части; и небесного отца, отца героической части, высшего человека, человека "исключительного" и бессмертного.

Поэтому архетипом мифа о герое часто является миф о солнце или даже миф о луне. Восхваление означает обожествление. Герой — это солнце или луна, то есть божество. В реальности, как простой смертный, он является просто сыном собственного отца, но, как герой он — сын бога и отождествляется с ним.

Наверное, самый ранний исторический пример этому можно опять же увидеть в египетском фараоне. Цари Египта по отцовской линии были сыновьями Гора, наследниками Осириса; с появлением царского титула они отождествлялись не только с Осирисом, луной, но и с Ра, солнцем. Царь величал себя "богом Гором". Люди говорили о нем как о "Боге", и это не просто "красивая фраза", как полагает Эрман, а символичный факт, который лишь в настоящее время вырождается во фразу "богоданное право царей".

Подобным же образом царя называли "живым солнцем" и новым образом Бога на земле". Еще во времена Четвертой Династии царь являлся одновременно и сыном Ра. Это также относится перечню его титулов.

"Это выражение уходит корнями к представлению, обнаруживаемому та же в других местах и эпохах — что царь, хотя внешне и был сыном свое отца, одновременно являлся и сыном верховного Бога".[16]

Неспособность современного человека понять это явление "двойного отцовства" свойственно также и психоаналитикам, в частности Эрману, который добавляет в заключение: "Естественно, наше ограниченное понимание не позволяет нам постичь, как такое быть возможно".

Таков "просвещенный" комментарий исследователя, спустя почти две тысячи лет после рождения Христа. Феномен психической двойственности, ясно выраженный в египетском ритуале и теологически сформулированный тысячи лет спустя в знаменитом диалоге между Никодимом и Иисусом,[17] до сих пор живет сегодня в часто возникающем чувстве человека, что он "дитя Господне", хотя и является сыном или дочерью Мистера X. Двойное отцовство, очевидно, соответствует какой-то двойственности в человеческой природе, представленной здесь в метафоре героя.

Архетипы отца и матери первоначально появляются в связи с героем и его судьбой, то есть с кем-то, кто исключителен и уникален. Но здесь снова, как раньше в случае с бессмертием Осириса, hieros gamos и т. п., то, что было уникальным и символическим, позднее становится общим достоянием коллектива. С постепенной индивидуализацией человечества и его выходом из начального состояния participation mystique Эго каждого человека приобретает более четкую определенность; но в ходе этого процесса индивид становится героем и должен, в свою очередь, подтвердить примером миф о битве с драконом.

Необходимо еще раз подчеркнуть, что мифологическая судьба героя представляет архетипическую судьбу Эго и всего развития сознания. Она служит моделью для последующего развития коллектива, и ее стадии повторяются в развитии каждого ребенка.

Если в ходе нашего изложения мы "персонифицируем", говоря, например, о личном восприятии героя, или описывая мифологическую ситуацию с женской точки зрения, то следует понимать, что мы выражаемся фигурально и кратко. Наша ретроспективная психологическая интерпретация не соответствует ни одной принятой в прежние времена точке зрения; это — сознательная разработка содержания, которое бессознательно и символически было экстраполировано когда-то на мифологические проекции. Однако эти символы можно интерпретировать как носители психического содержания, и из него мы можем определить психическое состояние, которое лежит в основе возникновения этих символов.

При обсуждении героя и его двойных родителей, убийство матери. Не менее существенно, чем убийство отца, ибо кроме трансперсонального отца, он должен также обрести и сверхличностную мать.

[1] [Автор цитирует первоначальный вариант Wandlungen und Symbole der i-ibido, потому что во время написания этой работы переработанный вариант 1952 г. Symbole der Wandlung, еще не был опубликован. Поэтому здесь также цитируется первоначальный вариант, хотя сейчас существует значительно переработанный вариант на немецком как Sym> der Wandlung и на английском как Symbols of Transformation. библиографию. — Прим, перев.].

[2] Handbuch der altorientalischen Geisteskultur, pp.205 f, мифологический материал дополняется и подкрепляется этнологическими данными. Be] в рождение героя от непорочного зачатия, как показал Бриффо ( Mothers, Vol.11, p.450), распространена по всему миру, особенно в верной и Южной Америке, Полинезии, Азии, Европе и Африке.

[2a] О. Ранк. Миф о рождении героя.

[3] Przyluski, "Ursprunge und Entwicklung des Kultes der Mutter-Gottin".

[4] Обширный материал на эту тему представил в Die Marienmythe Др: Но выводя рождение героя-солнца из созвездия Девы, которое появляется на востоке 24 декабря, в самой нижней точке зимнего солнцестояния, он путает причину и следствие. Обозначение этого созвездия им нем Девы является просто проекцией архетипа девственницы на небо Оно называется созвездием Девы, потому что каждый год в нем рождается герой-солнце — как солнце.

[5] Blackman, "Myth and Ritual in Ancient Egypt", in Hook, Myth a\ Riyual, p.34.

[6] Erman, Religion, p.53.

[7] О. Ранк. Указ. соч.

[8] Briffault, The Mothers, Vol. I. p.122.

[9] Там же, с.251.

[10] Preuss, Die geistige Kultur der Naturvolker, p.73.

[11] Даже сегодня в случаях мужской гомосексуальности мы почти всегда находим матриархальную психологию, где бессознательно господству Великая Мать.

[12] Goldenweiser, Anthropology, p.409.

[13] Там, где, как например в Египте, мы находим богиню неба и бога земли господствует Великая Мать, как правильно определил Бахофен. По1 еще не развившийся мужской принцип заключен в ней в непроявленном состоянии.

[14] Goldenweiser, op.cit., p.242.

[15] Van der Leeuw, Religion in Essence and Manifestation, Ch.20.

[16] Erman, Religion, p.53.

[17] От Иоанна, З.

1-2-3-4-5-6-7-8-9-10-11-12-13-14-15-16-17-18

Hosted by uCoz