IndexАнастасия ШульгинаLittera scripta manetContact
I. ЧЕЛОВЕЧЕСКИЕ, СЛИШКОМ ЧЕЛОВЕЧЕСКИЕ КОНФЛИКТЫ В ПОВСЕДНЕВНОЙ ЖИЗНИ И ИХ ОТРАЖЕНИЕ В ЗЕРКАЛЕ

ЛИТЕРАТУРЫ И КИНО

Наши повседневные конфликты

Из повседневной жизни всем известно, как тяжело быть аутсайдером в группе, переживать равнодушие, оказаться исключенным из жизни. Не менее тяжело, когда один человек бросает другого. предпочитая ему третьего, или когда люди навсегда расстаются друг с другом. Если подобные неприятности накапливаются, необходимы добрый совет и поддержка . Первая реакция обычно -- обращение за советом к другу, который, скорее всего, посочувствует и скажет, что с ним такое тоже бывало. Иногда стараются обрести профессионального "помощника", который, если он ориентирован на психоанализ, сможет понять и объяснить эти повторяющиеся проблемы с помощью психоана-литической теории. Чаще всего по привычке обращаются к врачу, кото-рый, используя обширную лабораторную диагностику, по всем прави-лам поставит диагноз.

Таким образом, душевную болезнь, относящуюся к человеческим нормам, возводят в разряд неопознанных медициной патологий, и на носителя данного диагноза навешивают ярлык общественно неопасного больного Психоанализ стремится к совершенно иному, а именно: поведать человеку о воздействующих на него бессознательных процес-сах, сделать эти процессы явными. По этой причине мы так много зани-маемся человеческими страстями, неизбежными конфликтами между людьми, экзистенциальным страхом и человеческой ограниченностью. Современная медицина облегчает нам поиск подходящего объяснения нашим страхам и душевному неустройству. Медицинский этикет обере-гает нас от знания горькой правды и во имя нашего же блага вводит нас в заблуждение.

Великие трагедии и знаменитые романы, напротив, предпочитают называть вещи своими именами.

Первое отступление: наши конфликты В в зеркале литературы 1

Европейские трагедии (такие, например, как "Одиссея" Гомера и "Энеида" Вергилия), духовные учения Ближнего и Дальнего Востока показывают, что человеческая жизнь неразрывно связана с болью и страданиями. Очень отчетливо эта мысль прослеживается в трагедиях Софокла: "Эдип Царь", "Эдип в Колоне", "Антигона". Переработан-ные греческие мифы в "Орестее" и "Прикованном Прометее" Эсхила только подтверждают трагедии Софокла. Скорбь, горе. проклятие, смерть ,- вот их темы. Они повествуют об убийстве, боязни смерти, мес-ти, грехе, страхе возмездия от фурий (богинь проклятия, кары и возмез-дия). Актуальность этих трагедий столь высока, что постановки "Орестеи" Петером Штайном или "Медеи" Гансом Нойенфельзом и сейчас вызывают восхищение публики. Еще одним свидетельством значения бессознательных процессов является "Пентесилея" Генриха фон Клейста в обработке Ганса Юргена Зиберберга и Эдит Клевер 2. Если бы в них не затрагивались трагические и неизменно важные Для людей вопросы, интерес к ним современной просвещенной публики вряд ли бы был так велик. Классическая литература просто немыслима без обращения к коренным проблемам человеческого бытия, к любов-ным конфликтам, страданиям, ревности, смерти, ненависти, мести и зависти. Пьесы Шекспира изображают печали и радости любви: "Мно-го шума из ничего", "Ромео и Джульетта", "Укрощение строптивой", историю династий великих властителей, комизм обычной человеческой жизни. Великие немецкие романы от Вольфрама фон Эшенбаха до "Будден6роков" Томаса Манна и ""Игры в бисер" Гессе повествуют о неустроенности человека и его ранних страданиях, о трагических спле-тениях человеческих судеб и возможностях преодоления страданий. Бездны человеческой души открываются в романах Достоевского " Пре-ступление и наказание", " Идиот", "Братья Карамазовы" с такой же убедительностью, как в романах и повестях Льва Толстого "Война и мир", "Анна Каренина", "Смерть Ивана Ильича", "Крейцерова соната", "Хозяин и работник". В современной литературе романы Генриха Белля, Элиаса Канегти, Макса Фриша и Петера Хандке, книги Джеймса Джойса, Гюнтера Грасса, Генри Миллера, Милана Кундеры, рассказы Бодо Кирхгоффа и Бото Штрауса вновь напоминают нам о наших человеческих, слишком человеческих проблемах.

Второе отступление: наши конфликты в зеркале кино

Точно так же обстоит дело и с современным кино, где я хотел бы особо выделить фильм " Домино" 3 Томаса Браша, в котором велико-лепно показано неизбывное стремление к любви и Признанию, фильмы рано умершего РаЙнера Вернера Фассбиндера. с особой пристальностью рассмотривающего тайны человеческого сознания. Такие режиссеры, как Луис Бюнюэль, особое место в своем творчестве уделяют психоло-гии бессознательного и области, расположенной между воображением и реальностью. В этой связи можно назвать и новый фильм Вима Вендерса и Петера Хандке "Небо над Берлином" 4, а также Вуди Аллена, в фильмах которого человеческие слабости переданы с легким комиз-мом -- в отличие от Л. Бюнюэля, который довольно жестко препод-носит зрителю реалии бессознательных побуждений.

Пример этому -- фильм Бюнюэля "Дневная красавица" 5, где супруга хирурга переживает в дневное время все то, что большинство видит разве что во сне. Она идет в публичный дом и получает там наслаждение в роли "дневной красавицы".

В самом начале фильма красивая молодая женщина вместе со своим му-жем едет в карете по живописному дворцовому парку. Их сопровождают слуги в красных ливреях. Карета останавливается, слуги соскакивают на зе-млю. Женщину раздевают, привязывают за руки к дереву, хлещут плетью и. наконец, насилуют. Следующая сцена демонстрирует ту же женщину, которая с унылым видом лежит в кровати рядом со своим мужем, без малей-шего намека на нежность или эротику. Мы видим ее в светской беседе с гос-тями, в то время как ее муж занят хирургической работой в клинике.

Проследив за женщиной дальше, мы становимся свидетелями того, как однажды она роняет на пол вазу с цветами, надевает солнечные очки и, уходит из дома на поиски публичного дома, мимо которого она сначала проходит, потом возвращается и в нерешительности останавливается. Нако-нец, решившись, поднимается по лестнице, снова колеблется возле двери -- нам видны только ее ноги, которые направляются то назад, то вперед и в конце концов поворачивают к двери. Поднявшись наверх, женщина выглядит очень взволнованной, но доброжелательные слова содержатель-ницы дома ее успокаивают. Таким образом, она становится "проституткой-любительницей".

В происходящее вторгаются две короткие сцены: в первой ремесленник "безнравственно касается" (так писала об этом критика) маленькой девоч-ки, скорее женщины, чем ребенка, во второй девушка отказывается принять облатку на церемонии конфирмации.

Далее следуют очень реалистические сцены в борделе: конфетный фабрикант желает, чтобы его ласкали полуодетые девушки. Он обнаруживает стеснительную Северину (роль которой исполняет Катрин Денев), разде-вает ее, грубо хватает, а когда она не подчиняется ему, швыряет сопротив-ляющуюся женщину на кровать и силой овладевает ею. Профессор гинеко-логии переодевается в слугу и, держа в руке плетку, умоляет Северину избить его. Он падает к ее ногам и стонет: "Бей меня, бей, я так люблю тебя!" Когда Северина отвергает его просьбы, появляется одна из ее "коллег" и с наслаждением избивает профессора. "Еще!" -- кричит он, в то вре-мя как Северина, которую принуждает к этому мадам, с отвращением наблюдает за происходящим в дверную щель. Следующим появляется азиатский клиент -- высокого роста, атлетически сложенный мужчина. Он долго не церемонится, и сразу же идет к своей цели. После акта, который в фильме не показан, Северина на вопросы горничной отвечает словами:

"Да что ты в этом смыслишь?"

Но остановимся и приглядимся внимательнее к образу жизни Севе-рины. Она несчастна с мужем, погруженным в свою работу. Она услы-шала что-то о публичных домах. Северина идет туда, колеблется, но в конце концов решается переступить порог этого дома. Отбросив сом-нения и совершив вытесняемые прежде сексуальные действия, она дос-тигает душевного равновесия, убедительным доказательством чего слу-жит то, что бессознательное превращается в сознательное, но затем по причине своей предосудительности оно вновь дает бессознательные импульсы, определяющие наши мысли и поступки. В другом, когда-то нашумевшем фильме времен немого кино "Тай-на одной души"6 режиссера Георга Вильгельма Пабста. вдохновлен-ного Карлом Абрахамом и Гансом Саксом, речь идет об отношениях между мужем ( актер Вернер Краузе), его женой ( Рут Вайнер), его матерью (Илка Грюнинг) и его отцом (Джек Тревор). Мы становимся свидетелями того, как между четырьмя действующими лицами развора-чивается психологический конфликт, проясняющий то, что в психоана-лизе именуется "эдиповым комплексом".

В первых сценах фильма мы видим мужа и жену в благополучном бра-ке. Жена хочет, чтобы муж подравнял ей прическу, подрезав несколько волосков на затылке. В это время распахивается соседское окно и кто-то кричит: "Убийца!". В следующей сцене жена пытается соблазнить мужа, но он остается равнодушен. Приходит сообщение о скором визите двоюрод-ного брата, личность которого характеризуют японский кинжал и так назы-ваемый "кванон" (символ плодородия). Следующая сцена. Муж спит. Ему снится, что разразился шторм, пол в доме ходит ходуном, двоюродный брат, сидя на дереве, целится в него из ружья. Муж взбегает по винтовой лестнице на башню, появляются колокола, которые превращаются в лица, смеющейся над ним жены. Муж возмущен,-- жена и двоюродный брат ка-таются вместе на лодке. Муж отчаянно колотит в стену и пытается заколоть свою жену саблей.

В следующей сцене действительно объявляется двоюродный брат. Он дарит жене цветы и беседует с ней, но муж в беседе участия не принимает. Во второй сцене, напротив, мужчины оказываются вместе, а жена остается одна. Фильм ясно дает понять, что двоюродный брат "наставил мужу рога". Чтобы отвлечься, муж отправляется в пивную, забывает там ключ от дома и неожиданно оказывается в доме матери, которая балует его едой и при этом режет мясо крохотными кусочками, поскольку сам он испыты-вает страх перед ножом. В следующей, несколько смехотворной для со-временного образованного зрителя сцене, муж приходит на прием к психо-аналитику, и тот внушает ему: "Вам кажется, что двоюродный брат угро-жает Вам. Вас пугает его появление, женщины смеются над Вами и ни во что не ставят, а Вы подозреваете в греховных устремлениях свою жену, так как сами уже ни на что не способны. Отсюда Ваша ревность". Это означает следующее: "Бессознательно Вы упрекаете свою жену: ты отка-зываешь мне и связываешься с двоюродным братом, ибо когда-то, еще ребенком, переживала нечто подобное". Фильм не упускает возможности преподать зрителю "хэппи энд" вполне бюргерской истории конца века. Это сделано, однако, (что характерно для того времени) не прямо, с помо-щью постельной сцены, а косвенным образом -- сценой, изображающей рождение ребенка.

Фильм отчетливо демонстрирует страх мужа перед женой, его зави-симость от матери, гнет вины, ревность к двоюродному брату и бессоз-нательную враждебность к жене. Когда муж подносит к шее своей жены лезвие бритвы, чтобы сбрить лишние волоски, и слышит из соседнего окна крик: "Убийца!" -- в нем пробуждается бессознательное желание ее смерти, которое, в свою очередь приводит к чувству вины и жажде самонаказания. "Эдипов треугольник" между мужем, матерью и женой совершенно очевиден. Привязанность к матери препятствует установ-лению зрелых отношений между мужем и его женой. Перенос привязан-ности с матери на жену делает последнюю настолько важным объектом, что визит двоюродного брата вызывает у мужа приступ ревности. В ка-честве "закономерного" мы обнаруживаем в "эдиповом треугольнике" 1) проявление любви к важной личности, 2) ревность, когда этой люб-ви угрожает появление третьего лица, 3) ненависть к сопернику, гото-вую перерасти в желание его смерти.

Драматургия Эдипова комплекса, обретшая классические очертания в трагедии Софокла, была переплавлена Пазолини в современную фор-му в его фильме "Царь Эдип" 7, в котором Сильвана Маньяно исполнила роль Йокасты, а Франко Читти -- Эдипа. В этом фильме скомби-нированы современность и классическое прошлое.

"Ты здесь, чтобы занять мое место. Первое, что ты отберешь у меня, будет она, женщина, которую я люблю",-- говорит мужчина своему только что родившемуся ребенку. В греческой трагедии пастух подбирает изгнан-ного младенца и перевязывает ему ноги (как тут не вспомнить знаменитое изречение "nomen est omen", ибо это действие дает ребенку имя Эдип, что в переводе означает "с опухшими ногами").

В следующей сцене бездетная царская чета Полиб и Меропа в Коринфе берут у пастуха на воспитание найденного им ребенка. Позднее подростка осеняет: "Ты не сын этой матери и этого отца". Он не может в это поверить, и его охватывает панический страх, когда дельфийский оракул предсказы-вает ему, что он убьет своего отца и овладеет матерью. Он покидает своих приемных родителей, дабы избежать исполнения пророчества, однако, не понимая связи явлений, как раз способствует его исполнению. Убежденный в том, что он сын Полиба и Меропы, Эдип покидает Коринф и отправляется в Фивы. Одна из самых впечатляющих сцен -- та, где он кружится на до-роге. Он встречает на пути какого-то знатного мужчину, восседающего на запряженной лошадьми колеснице. Эдип не желает ему уступить дорогу и слышит угрозы: "Если ты не сойдешь с дороги, я прибегну к силе!" Эдип издает пронзительный крик и убегает, слуги его преследуют. В порыве ярости он убивает их одного за другим, затем возвращается, издевается над сидящим в колеснице старцем и наконец убивает и его.

В Фивах тем временем царит моровая язва, которой никто не в силах победить. Чудовищный сфинкс -- получеловек, полузверь с божествен-ными чертами -- говорит: "Бездна в которую ты погружаешься,-- в тебе самом". Никто не понимает, почему город посетила беда. На вопрос Креонта дельфийский Оракул отвечает: "Человек, жертвой которого пал Лай. живет в городе". Ясновидящий Тиресий добавляет: "Если захочешь узнать. узнаешь". Ни о чем не подозревающий Эдип, не ведая, что он сам всему виной, желает отомстить виновному. Ясновидящий говорит на это: "Ты не должен распознавать свою суть, ибо не сможешь этого вынести". Эдип готов узнать у Тиресия о виновнике. Иокаста смеется, когда Тиресий продол-жает: "Я вижу вещи в их истинном свете. Великое несчастье, что тебе дано отгадывать. В тебе говорит страх. Родители -- твое несчастье. Чужак и все же рожденный здесь. Дети, отец и брат, женщина -- мать, так решено бога-ми". Иокаста говорит ясновидящему: "Это все ложь... людям не дано ви-деть будущее".-- Эдип (позднее): "Страшно это знать" и "слишком много я уже знаю", в то время как Иокаста продолжает упорствовать: "Я не хочу этого слышать. Лучше не знать". Следует признание слуги: "Лучше бы ребенок умер. Я должен был это сделать. Он родом из дома Лая, Иокаста дала его мне, чтобы я его убил".

Таким образом, открывается тайна. Иокаста вешается, а Эдип лишает себя зрения: "Я не могу видеть мир, глаза, которые не смогли разглядеть правду, ослепли, словно от резкого света. Я грешен и в то же время безгре-шен, ведь не знал я; совершил, не зная что совершил".

К концу фильм переносится в наши дни: современный Эдип идет в со-провождении летящего ангела, исполненный той трагической боли, что вновь и вновь выпадает на его долю. Всякий из нас -- Эдип, если, казалось бы, самые благие отношения приводят нас ко злу.

В беседах со студентами становится очевидным, что судьба Эдипа касается нас всех: несмотря на все усилия разума в XIX и XX вв., мы зачастую не ведаем, что творим, не знаем, какие мотивы побуждают нас к действию. Мы полагаем, что можем избежать несчастья и позволяем ему беспрепятственно приближаться. Подобно Эдипу, мы не знаем, по какому пути идем. и кто тот. кого мы на нем встретим. Многие слова из фильма Пазолини звучат для нас знаменательно: "Все важно ... Увидев одного, можно заключить о другом ... Я заставил себя забыть ... Учись смотреть, тогда распознаешь ... Со множеством понятий, мы ничего не понимаем, исполненные грехов -- безгрешны, таков каприз богов".

Мы пребываем между жаждой узнать правду (даже тогда, когда ее невозможно перенести) и страхом перед истиной. Слепота "внешних" глаз Эдипа наделяет внутренним зрением -- мудростью, которую многие воспринимают как проклятие; неудивительно, что у психоанали-за так много врагов. К концу этой главы мы приходим к очевидному: поэты, драматурги и писатели давно поняли то, что позднее открыл и систематизировал психоанализ. Несомненно также влияние психоанализа на многие про-изведения литературы и искусства -- достаточно вспомнить Томаса Манна, Германа Гессе, Джеймса Джойса, Т. С. Элиота, Д. X. Лоуренса, живопись Дали, Пикассо и др. С помощью психоаналитических экспериментов, анкет и тестов человеческие, слишком человеческие конфликты выявляются не пол-ностью. Поэтому я позволю произведениям европейской культуры. созвучным теории и методам психоанализа, говорить самим за себя. Надеюсь, что эта вступительная глава возбудила интерес читателя к по-следующим главам.

1-2-3-4-5-6-7-8-9-10-11-12-13-14-15

Hosted by uCoz